Текст книги "То, что делает нас людьми (СИ)"

Автор книги: Капитан Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Всё должно быть не так! – яростно кричал он. – Насколько это сложно, Ева? Тысячу раз я раскладывал всё по полочкам, тысячу…

Рыжая Ева заносчиво фыркнула.

– Искусство театра не терпит рамок! – холодно перебила она. – Как актриса одной из главных ролей…

– Маркиза – не главная роль! – возмутился стоящий рядом парень. Он был на голову ниже Евы, но при этом с лёгкостью осадил её; она фыркнула и отвернулась, слегка покраснев.

– Вы все здесь не главная роль! – надрывался Престон. – Я написал эту пьесу, и я определяю степень важностей персонажей! Вы оба важные, и вы оба не понимаете, насколько важные, и потому не понимаете, как надо играть эту важность!

Он злобно кинул стопку на пол и листы разлетелись во все стороны.

– Почему никто просто не может играть так, как надо!? Почему всем обязательно надо высказать своё дурацкое мнение?

С этими словами Престон резко развернулся и уставился на стоящего в дверях Макса.

– А, вот и ты!

Он гневно двинулся вперёд, сшибая собой стулья; Ева и её собеседник удивлённо глядели на Макса со сцены.

Престон был поистине живописен в своём гневе. С него можно было бы рисовать картины. Карикатуры. Он резко схватил Макса за руку и потащил к сцене, перед которой на полу валялись исписанные листы бумаги.

– Это тот парень, о котором ты рассказывал? – донеслось со сцены.

– Сколько ему, двенадцать? – усмехнулась Ева.

– Какая, к чёрту, разница! – Престон быстрым движением собрал с пола бумажки. – Макс, ты же поможешь мне? Потому что, если ты кинешь меня, весь спектакль, возможно, провалится.

– Вау, ты настолько в отчаянии, – фыркнул Макс, стараясь не обращать внимание на перешёптывания ребят на сцене.

– Да, я в отчаянии, а у тебя руки, по крайней мере, из того места!.. А НУ ЗАТКНИТЕСЬ, – резко обернувшись, прикрикнул Престон.

– Ты не смеешь нас затыкать! – рявкнули в ответ со сцены.

– Напиши и поставь свою пьесу, Луиджи, и тогда затыкай меня сколько влезет, но сейчас вы работаете под моей рукой!

Протараторив всё это, Престон тяжело закашлялся и выровнял стопку.

– Можешь прочитать, я буду благодарен, – он протянул Максу листы, на некоторых из которых красовались грязные следы подошв. Возможно, Престон раскидывал их не в первый раз. Скорее всего, так и было, зная его темперамент.

Макс присел на ближайший складной стул и пробежался глазами по титульному листу.

«Трагическое происшествие в Графстве Кэмпбелл».

Макс нервно сглотнул. Лагерь преследовал его по пятам и не желал уходить из его жизни. Чёртов Престон втянул его в свою чёртову пьесу, основанную на их чёртовой жизни! Скорее всего, основанную. Макс дёрнул головой. Может, ещё не поздно отказаться?..

С опаской, он перевернул страницу и просмотрел относительно небольшой список персонажей.

Графы, Маркизы… Дэвид, Максимилиан…

Он резко оторвался от чтения и тяжело вздохнул, чувствуя, как легко пылают щёки. Это было… непонятно. И неожиданно.

Ему всё ещё хотелось отказаться, однако любопытство брало верх.

На сцене Луиджи с Евой перекидывались высокомерными фразочками, а Престон пытался объяснить им, как делать это правильно. Он постоянно размахивал руками, становился с ними рядом, и играл что-то сам, постоянно ругая их за «неправильное видение».

– Я вижу этих персонажей как живых и мне решительно не нравится та чертовщина, которую вы с ними творите! Луиджи! Ты не до конца осознаёшь, ты недостаточно глубоко копаешь в Максимилиана! Он не просто злобный хоббит, он…– Престон запнулся, подбирая слова; при этом он нервно размахивал руками у лица, словно отгонял назойливую муху.

– Кто он, Престон? – крикнул Макс с первого ряда.

Престон потёр виски и что-то злобно пробормотал.

– На протяжении всей пьесы он демонстрирует собой самый нечестный способ становления «из грязи в князи», но при этом его мучает некоторое подобие совести, что вносит хаос в его поведение. Он чувствует некоторую признательность Графу и Графине, хоть и осознаёт, что всё хорошее, что происходит в его жизни – лишь его собственная заслуга. Он импульсивен, и оттого склонен слишком резко тормозить, а затем испытывать терзания за то, что почувствовал эти… замешательства. Это мой лучший персонаж, он самый многогранный во всей истории. Это, конечно, спойлер, но, по-моему, у него судьба более трагичная, чем у главного героя…

– Названного в честь автора, – шёпотом вставила Ева.

– …Прочитай на досуге пьесу, Макс; можешь забрать эту копию.

Престон выглядел таким невозмутимым, словно было неочевидно, с кого он писал этого персонажа. Луиджи с Евой, однако, упёрлись внимательными взглядами в Макса. Макс лишь нервно раскрыл пьесу на рандомном месте и невидящим взглядом уставился на строчки, пытаясь не воспринимать только что сказанное как анализ самого себя. Всё-таки это абсурд. Всё-таки они с Престоном сколько не виделись, лет пять?

Граф Дэвид: Не правда ли, сегодня чудесный день?

Макс вчитывался в диалоги, пока Луиджи и Ева перебрасывались на сцене разными вариациями одних и тех же надменных фраз. И почти все они вызывали у Макса чувство дурацкой ностальгии.

Маркиза Мередит, вероятно, была воплощением Эред, общение с которой запомнилось Максу импровизированной борьбой за власть в лагере. Маркиза была надменной и холодной, но главный герой – Престон даже не заморачивался, назвав его в свою честь, – был от неё просто без ума.

Максимилиан: К сожалению, недостаточно чудесный, чтобы я мог как-то выделить его в череде предыдущих, несомненно, таких же чудесных дней.

Дэвид в этой пьесе был приёмным отцом Макса. И это бросало в дрожь, потому что Макс не припомнил, чтобы вообще где-либо афишировал этот факт. Особенно в среде бывших кэмперов.

Особенно учитывая то, что пьесу эту Престон начал писать ещё тем летом. В последние дни, – Макс сам удивился, что помнил этот маленький факт, – он ходил со стопкой листов и постоянно что-то строчил, приговаривая, что это будет лучшая драма всех времён. И название у неё было какое-то такое.

Интересно, как долго он её переписывал? И почему он ставит именно её?

Чёрт возьми, он что, не придумал ничего лучше?

Маркиза Мередит: Решения нельзя принимать сгоряча, граф.

Максимилиан: Вы не можете говорить уверенно о том, как я принимаю решения.

Макса не покидала мысль о том, что нужно отказываться от этой аферы как можно быстрее, но любопытство пригвоздило его к месту. Он прочитал всю пьесу за полчаса, в течении которых Луиджи с Евой и Престоном успели обыграть одну-единственную сцену из первого акта. Сцену перепалки Максимилиана с Мередит.

Забавно было наблюдать буквально за самим собой через призму восприятия Престона. По идее, он был главным героем пьесы, однако происходящее, на удивление, концентрировалось на ком угодно, кроме него.

Через час Луиджи с Евой устало повалились на стулья первого ряда и начали в один голос возмущаться затянувшейся репетицией.

– Ты на часы смотрел?! Мы бьёмся с этим актом уже который день! Всё, нормально всё, закругляться пора! – голосил Луиджи.

– Как будто качественно поставить эту пьесу нужно только мне! – Престон был на взводе – лицо красное, волосы спутанные, а голос почти охрип. – Она играет важную роль для всех нас, особенно для тебя.

– Да, лопушок, – подала голос Ева, – тебе с твоими проваленными вступительными нужно биться в два раза усерднее.

– Да пошли вы все! – всплеснул руками Луиджи. – Вы как хотите, а я иду домой. Все уже ушли, одни мы остались!

– Я не виноват, что вы такие дундуки! – прорычал Престон. – И не все ушли – вон, Макс остался.

– А, так я мог уйти? – вскинул бровь Макс. Если бы он знал, то точно свалил бы раньше. А может, и нет.

Он старался делать вид, что ему не было интересно развитие происходящего.

– Нет, не мог! Никто не может!

– Ну, я ухожу прямо сейчас, – пожал плечами Луиджи и направился к выходу. Ева, кивнув Престону, пошла следом.

– Ну и идите! – крикнул Престон следом. В пустом зале раздался гулкий стук захлопывающейся двери. – Мы, мы всё равно уже… добили первый акт…

Престон тяжело вздохнул и сел на край сцены, свесив ноги и закрывая ладонью глаза.

– Как они меня задолбали…

Макс медленно подошёл к нему и толкнул в плечо.

– Йо, Престон, так что от меня-то надо?

Престон провёл по глазам тыльной стороной ладони и издал неровный, сбивчивый звук, должный быть, вероятно, стоном.

– Сможешь найти простую записную книжечку с коричневой обложкой и заполнить её примерно до половины записями? Любого толка, это не важно, она должна выглядеть использованной. А ещё мне нужна лютня. Средневековая. У нас была, конечно, но…

– Мне плевать, достану. Ещё что-то?

– Надо будет дорисовать пентаграмму на декорациях, но это потом.

Макс молча кивнул. Престон уставился в одну точку на другом конце зала, словно гипнотизируя её.

– Я… могу идти? – осторожно поинтересовался Макс.

– Да, конечно, – отстранённо кивнул Престон. – Брось меня тут, совсем одного, наедине со своими мыслями и отчаянием отверженного творца, чьё детище губит безалаберность иных.

– Окей, бывай, – безразлично махнул ему рукой Макс. И двинулся домой.

На город уже давно опустились сумерки, и пока Макс добирался до дома, медленно переросли в ночь.

В руках была пьеса – он даже не подумал оставить её, просто протащил весь путь в руках. Она не желала идти у него из головы, так почему она должна была уйти у него из рук?

Ему не хватило сил выкинуть её. По дороге домой он встретил минимум три урны, и над каждой стоял около минуты, пытаясь заставить себя просто разжать пальцы. Нет, не получалось: он сжимал листы, будто бы в них крылись ответы на все вопросы вселенной.

К тому моменту, когда Макс вошёл в квартиру, Гвен уже валялась на диване, лениво поедая ужин.

– Даже знать не хочу, где ты был, – вместо приветствия бросила она. Макс плюхнулся рядом на диван.

По телевизору крутили очередную серию «Репутации» – нового любимого сериала Гвен.

– Я боюсь возвращаться в тот книжный, – простонала девочка в огромных очках. – Вдруг он снова меня увидит.

– Что это? – Гвен кивнула в сторону сценария, который Макс положил на журнальный столик.

– Да так, – передёрнул плечами он. – Дали почитать.

– И как, увлекательно? – усмехнулась она, прекрасно зная, насколько Макс любит читать. Вернее, насколько не любит.

– Познавательно, – коротко ответил он.

– И что будешь делать? – спросила девушка-стартреккер.

– Пойду туда завтра. Не могу же я не узнать, что произойдёт дальше.

Комментарий к Притворство сегодня со скидкой

Бум! обещанные фоновые осы

Алсо, вот вам сама пьеса. Вы же не думали тогда, что я писала её просто так? с;

https://ficbook.net/readfic/6073345

========== Нарисуй мне пентаграмму ==========

– Ты – моральный урод, Максимилиан как там тебя! –воскликнула Никки, врываясь к Максу в квартиру без спроса и без разрешения. Он стоял посреди коридора в пижаме и с чашкой кофе, и отчаянно пытался понять, почему именно этим утром он моральный урод, если был таким всю свою жизнь.

Никки метнулась в кухню и налила себе соку; за ней, зевая, ввалился Нил, тут же запнувшись о коврик с дружелюбной «добро пожаловать»-надписью. Макс агрессивно сделал глоток кофе, надеясь, что этот шум ему просто снится. К сожалению, происходящее было вполне реальным.

– Люди так не делают, Макс! – вещала Никки, переходя из угла в угол в поисках завтрака.

– Люди – мрази, и поступают как попало, смирись.

– Хорошо, тогда друзья так не поступают! – Никки замерла посреди кухни, одним глотком опустошила свой стакан сока и подлетела к Максу, сопровождая каждое своё слово активным жестикулированием. – Мог бы и рассказать нам, знаешь!

– Что рассказать? – не понял Макс.

– Что ты с Эрин встречаешься! – простонала Никки, опуская руки. – Да ладно тебе, не прикидывайся!

– А вы-то как узнали? – недоумённо поинтересовался Макс.

– Твиттер Таби с двумя и, – пожал плечами Нил. – Она фиксирует каждое событие не только своей жизни, но и жизни окружающих.

– Так это ты сталкеришь за Таби, а не она за тобой? – усмехнулся Макс в ответ. Нил в ответ лишь закатил глаза.

– Это я слежу за ней, чтобы она ничего ему не сделала, – грозно ответила Никки, скрещивая руки на груди. – Но речь не об этом.

Нил с Никки сели рядом на диван и грозно уставились на Макса. В этот момент они слишком сильно напоминали родителей. Не конкретно родителей Макса, не Дэвида с Гвен, но типичных маму с папой, которые ждут от тебя объяснений твоего дурацкого поступка.

Нил с Никки вообще чертовски спелись за последние годы. Иногда Макс ловил себя на мысли, что попросту завидует им. Было бы странно, если бы они втроём остались лучшими друзьями спустя столько лет, учитывая, насколько они разные. Макс думал, что постепенно они потеряют связь, но всё оказалось совсем иначе. Их всё ещё связывали какие-то нити, и они периодически общались, вот только теперь Макс был третьим лишним. Не сказать, что ему это не нравилось, но его это очень сильно задевало.

– Знаешь, что она запостила?

– Очевидно, нет.

Нил вынул из кармана телефон и зачитал вслух, стараясь как можно сильнее растягивать буквы.

– Па-аверить не могу, Э-эрин подцепила па-арня вчера! Причём не просто подцепи-ила. Они с Максом теперь встречаются.

– Мало ли Максов на свете существует, – перебил его Макс, пожимая плечами. Ему это не нравилось.

– Ну да, у нас там толпа Максов была, ага, – кивнул он в ответ и продолжил чтение. – И знаете, почему? Да потому что она ум-на-я! Хештег «думать это сексуально».

Макс молча обдумывал это. Чёртовы скауты с их дурацким девчачьим клубом.

– Нет, серьёзно, что это такое? Эрин? – возмущалась Никки.

– Макс, она же, ну… синенькая юбочка, ленточка в косе…

– Шлюха, проще говоря, – кивнула Никки.

– Да не встречаюсь я с ней, успокойтесь, – буркнул Макс и плюхнулся на противоположное дивану кресло. – Вы действительно верите всему, что пишут в твиттере?

Нил хотел было возразить, но не нашёл слов.

– Но, по крайней мере, между вами что-то есть, – допытывалась Никки, которой никак не хотелось оставлять личную жизнь Макса в покое.

– Между нами есть прослойка в н-ное количество атомов, – попытался уклониться от ответа Макс.

– Оставь его в покое, у всех там что-то было, – фыркнул Нил, откинувшись на спинку дивана. – Надеюсь, мы не будем перемывать им косточки, как старые сплетницы?

– Нет, но… – Никки запнулась. Макс воспользовался этой заминкой.

– Это всё, что вам было нужно? Потому что если да, то вы свободны.

Посетители неуверенно пытались возражать, но Макс просто вытолкал их из квартиры. Нет, ему внезапно стало тяжело с ними видеться. Не только потому, что они тоже напоминали ему про лагерь, но и из-за… зависти?

Не то чтобы им двоим было плохо без него. Но зато ему с ними было одиноко. Они продолжали общаться, причём довольно часто, всё ещё называя друг друга лучшими друзьями. Однако были ли они такими на самом деле?.. Возможно, стоило, наконец, пресечь их встречи, изматывающие всех троих.

У Макса в принципе было не особо много друзей.

Хотя, возможно, Эрин теперь его друг. И Престон, в какой-то степени?..

Дэвид с Гвен были его друзьями. Если люди, усыновившие тебя, могут быть друзьями. К тому же, Дэвид до сих пор пытался дозвониться до сына и прочитать свою лекцию по поводу вечеринок. Могут ли они после этого оставаться друзьями?

И стоит ли Максу зарегистрироваться в твиттере самому, чтобы следить за ними всеми?

И если Престон действительно его друг, то Максу стоит поторопиться с блокнотом. Всё утро ему приходили сообщения с напоминаниями о месте, времени, блокноте, лютне… правда, он всё ещё не знал, где достать лютню.

В лагере, возможно, есть лютня, но не ехать же за ней туда.

Встречаться с Дэвидом всё ещё не хотелось. Как и думать о возвращении в это проклятое место, от которого отделаться было просто невозможно. Все дороги ведут отнюдь не в Рим, а в это дурацкое, богом забытое место. У Макса даже толком детство не кончилось, но все ассоциации с ним сосредоточились в одном месте.

Было бы глупо предполагать, что он, как и Дэвид, не видит счастья больше нигде, кроме этого закуточка мира, окружённого соснами и верещащими детьми.

Мысли, тянущиеся в голове Макса, стремились принять драматичный оборот, и потому он приказал самому себе заткнуться. А для надёжности мысленно обругал всё, что приходило в голову – в том числе Дэвида, Лагерь, кошку, Нила, Никки, Таби, Эрин… всё на свете.

У журнального столика стояли коробки с макулатурой. В выходные, пока Макс «налаживал связи с общественностью», Гвен разобрала квартиру и собрала множество мелких и не очень бумаг, запрятанных по разным углам дома. Макс мельком оглядел содержимое одной из них, и, к своему удивлению, обнаружил среди всего прочего небольшую записную книжку. Простую, в коричневой обложке.

Учитывая, что я мудак, что мне мешает порыться в записной книжке Гвен? – спросил он сам себя, раскрывая её на первых страницах. Однако его ждало разочарование. Не то чтобы он ожидал там найти список её грязных секретов, но, тем не менее, там был всего лишь банальный перечень номеров телефонов. Иногда попадались заметки о продуктах, о делах, напоминания о встречах, салонах… Телепрограмма? Ох, Гвен, как это ужасно; мы что, в нулевых?

Одна из записей гласила «Отложить Максу на др». И на этом Макс закрыл книжечку. А затем снова открыл, выдрал лист и положил к себе в карман. Гвен всё равно выкинет этот блокнот, если он не заберёт его для пьесы, так что без разницы. А у него теперь есть вещественное доказательство наличия заготовленного подарка. Макс не представлял, понадобится ли оно ему – ни Гвен, ни Дэвид никогда не жмотились на подарки, – но он убедил себя, что этот лист ему необходим.

Возможно, ему просто было приятно читать о себе в чужой записной книжке.

Но какая разница. Главное, что он достал половину необходимого для постановки. А значит, он совсем скоро избавится от этого и получит от Престона денег. Это ведь всё, что ему было нужно.

Макс чувствовал себя обманутым, причём самим собой, и ему не нравилось это чувство – как минимум из-за его логической необоснованности. Как ему надоело испытывать эмоции.

Престон снова слал ему очереди сообщений, каждое из которых интересовалось об успехах в максимально издевательской форме. «Извини, конечно, что отвлекаю, но ты уже нашёл книжку? Лютню? Что-нибудь?». Среди этого мелькало нытьё в духе «Без твоей помощи я пропал». В какой-то степени это было даже смешно.

Если Макс сейчас же не явится к нему, Престон просто взорвётся. И Максу не хотелось сталкиваться с последствиями этого безусловно весёлого зрелища.

***

– Да кому сдалась вообще эта пентаграмма! – не унимался Луиджи.

– Мне! Мне сдалась! – кричал Престон, размахивая куском пиццы так, что дольки помидоров срывались с неё и падали на пол.

– Пентаграмма существует ради одной – всего одной! – шутки! – возмущался Луиджи, сурово сведя брови.

– Вовсе нет! – Престон злобно отпил из стаканчика газировки. – У пентаграммы глубокий смысл, она является одним из ключевых элементов бэкграунда.

– И какой же? – холодно спросила Ева.

– Что какой?

– Смысл у пентаграммы.

– Глубокий, – отрезал Престон, запихивая в рот последний кусок пиццы. – Я не фобираус рафёфыфать фам офефидные фещы, – пробурчал он.

Макс быстрым шагом преодолел зал и остановился напротив троицы. К сожалению, коробка от пиццы была уже пуста.

– О, Макс!..

– Держи, – он резко протянул Престону записную книжку. – Такая сойдёт?

Престон попытался взять её, но Луиджи был проворнее, и схватил её первым.

– Ну так себе реквизит, знаешь ли, – буркнул он, критично осматривая книжицу.

Макс злобно фыркнул; заносчивость Луиджи начинала его сильно раздражать. Ева закатила глаза, а Престон покраснел от ярости.

– Сойдёт! – рявкнул он, вырывая реквизит из рук Луиджи. – Это как раз то, что мне было нужно, спасибо, Макс! А теперь марш на сцену! Время – деньги!

Всё это Престон произнёс, глядя на Луиджи в упор. На имя Макса он сделал особый акцент; оно прозвучало так громко, что все находящиеся в зале невольно вздрогнули. Престон резко развернулся, поправил берет и помассировал виски. Луиджи с Евой нехотя поплелись обратно на сцену, на ходу перебрасываясь колкими замечаниями в адрес постановщика, при этом даже не пытаясь звучать тихо.

В воздухе витало напряжение, и появилось оно отнюдь не с приходом Макса. Вся эта кутерьма начинала казаться плохой идеей – причём всем, включая Престона. Но он старательно не подавал виду, уставившись в бумаги со сценарием и что-то говоря одними губами.

– Я всё ещё настаиваю на том, что пентаграмма – дурацкая затея, – заявил Луиджи со сцены, стараясь звучать громче, чем до этого. – А ты как считаешь, Макс?

Престон резко отвернулся, будто бы подколы Луиджи были осязаемые, и уставился на Макса.

– Ты ещё не ушёл?

– Как раз уходил, – пожал он плечами и тут же повернулся назад.

– Стой, погоди! – Престон быстро схватил его за руку и замер, пытаясь сосредоточиться на чём-то. – Нарисуй мне пентаграмму.

– Да ладно, Престон, неужели эта пентаграмма правда настолько важна? – проворчал Макс.

Престон побледнел.

– Ты же не дочитал пьесу, да?

Макс передёрнул плечами. Он дочитал, на самом деле. Иногда даже слишком вдумчиво. И, если честно, он понимал смысл пентаграммы. В общих чертах.

Вся пьеса представляла собой вольный пересказ событий, происходящих, чёрт возьми, в лагере шесть лет назад. Конечно же, она была полна косметических и сюжетных изменений, и не отражала точь-в-точь всё то, что происходило тогда; правда, Макс и сам особо не помнил деталей. Для себя он понял, что всё это – отражение восприятия Престона. Что-то вроде рефлексии на собственное детство – такого завались навалом у разных классиков Викторианской эпохи. Пьеса, на самом деле, была так себе. А пентаграмма…

Скажем так: она была символом ненависти Макса к Дэвиду.

Интересно, Престон так и задумывал?

В любом случае, Максу не особо хотелось рисовать её как символ. Но, честно говоря, нарисовать просто пентаграмму на стене… эта идея его завораживала.

– Чем я тебе её нарисую, кровью?

– Тут рядом художественная студия, мы там краски иногда берём. Соро….

– Художественная студия? В театральном комплексе?

Престон закатил глаза – видимо, ему не первый раз приходится объяснять людям, что художественная студия делает в театре.

– Мы здесь арендуем помещение. Художники – тоже. А ещё танцоры. И чёрт ещё знает кто. Какая разница. Сорок четвёртое помещение. Сходишь?..

Макс, тяжело вздохнув, угрюмо кивнул.

Разобраться в нумерации комплекса было крайне тяжело – в нём творился такой же творческий беспорядок, как и в голове у его обитателей. Таким образом, сорок четвёртое помещение находилось недалеко от пятого, принадлежащего Престону.

Макс постучался для приличия и, не получив ответа, вошёл внутрь.

На удивление, студия была небольшая. Явно меньше, чем зал Престона. Зато, в отличие от студии Престона, здесь были окна, из которых лился непривычно яркий дневной свет.

Посреди комнаты стоял огромный мольберт, совершенно закрывающий художника. Вдоль стены, рядом с которой располагалась дверь, тянулся длинный комод, заставленный разнообразными видами красок. Справа от Макса на краю балансировала башенка из палеток акварели, следом шли стройные ряды гуаши. Макс медленно пошёл вдоль стола, надеясь, что его не заметят, ища глазами хоть что-нибудь, отдалённо напоминающее баллончики с краской. Потому что рисовать что-то на стене было бы логично именно ими.

– Не наступи на «признание», – прозвучал из-за мольберта грубоватый голос. Макс резко остановился.

– Не наступить на что? – Тупо переспросил он.

Чёрт, он ведь так громко шёл. Было глупо надеяться, что его не заметят; или что там вообще никого нет.

Из-за мольберта выглянул… ну конечно, кто бы это ещё мог быть, кроме Дольфа. Как будто в этом городе нет никого, кроме его старых знакомых.

– «Признание», – повторил Дольф; в голосе всё ещё звучало некое подобие немецкого акцента.

Макс огляделся по сторонам, но не обнаружил ничего похожего на «признание» (чем бы оно ни было).

– Хорошо, не буду. У тебя есть алая краска?

– Зачем тебе? – Дольф недовольно свёл брови, откладывая кисточку.

– Престон попросил.

– Кто бы сомневался, – фыркнул Дольф, подскакивая с места. – Не дам я тебе ничего!

Макс растерянно моргнул. Всё должно было быть проще. Однако своего удивления он решил не выдавать, и потому спокойно пошёл дальше вдоль столешницы, изучая краски.

– Эй, ты… ты что… ОСТАНОВИСЬ! – последнее слово прозвучало слишком громко и агрессивно, и Макс от неожиданности чуть не упал. – Отошёл от «признания»!

Макс огляделся вокруг и только тогда понял, о каком признании шла речь. Прямо перед ним стояла, облокотившись на тумбу, картина. Не самая лучшая из тех, что он видел. По факту, это был огромный помидор, занимавший всё полотно, и сзади было видно театральную штору. Он плохо разбирался в искусстве, но если за чёрный квадрат на белом фоне давали по несколько миллионов долларов, то эта картина точно не была дешёвой.

– Тронешь «признание»– и я тебя застрелю, – прошипел Дольф. Макс тут же отошёл как можно дальше – люди, говорящие такое с немецким акцентом, всегда наводят ужас. – Мне с этим на выставку идти.

– С этим помидором?

– Твоё вопиющее непонимание искусства не задевает меня, – гордо ответил Дольф. – К тому же, эта картина всего лишь дополнение.

Макс обошёл мольберт и взглянул на то, что рисовал Дольф. На картине – в общих чертах, – был изображён сам Дольф, рисующий нечто, происходящее перед мольбертом, на котором рисовал нарисованный Дольф.

– Тема выставки – «Рекурсия и овощи»? – предположил Макс.

– Тема выставки – путешествие внутрь себя, – грубо ответил Дольф. – Изучение настоящего через прошлое в том числе.

– …Ты рисуешь Лагерь Кэмпбелл что ли? – тупо спросил Макс, уставившись в очертания сосен, видные на рисунке.

Дольф отстранённо кивнул, всем своим видом показывая, как ему не нравится разъяснять таким невежам такие высокие вещи.

– Престон ставит пьесу, основанную на том же… периоде, – нервно сглотнув, сказал Макс. Дольф снова кивнул.

– Да, и меня в ней нет.

«Конечно, нет», – Мелькнуло в голове у Макса. – «В средневековье Третьего Рейха ещё не было».

Пошутить это вслух он не решился.

– По крайней мере, тебе не приходится терпеть ЧСВшного итальянца в своей роли. В любом случае, Престон обещал мне заплатить, если я доделаю то, что должен был доделать его непонятно куда девшийся реквизитор. Ты мне дашь краску или как?

Дольф закатил глаза.

– Луиджи не итальянец.

– Что, прости?

– Он такой же итальянец, как я немец.

– Вы что, знакомы?

– Я рисовал декорации к его первой постановке, – пожал плечами Дольф. – Он неплохо платил.

Максу не нравилось то, что он абсолютно ничего не понимал; ещё сильнее ему не нравилось то, что ему вообще было интересно.

Дольф тем временем подошёл к столу и быстрым взглядом осмотрел его. А затем выдвинул один из ящиков и начал в нём рыться.

– Луиджи пытался поступить на сценариста, но его постановка не прошла конкурс. В итоге Престон сейчас пытается сделать тоже самое, а Луиджи примазался в его проект, чтобы получить место в актёрском, – заметив недоумение на лице Макса, пояснил Дольф. Затем он закрыл ящик и протянул Максу баллончик тёмно-красной краски. – Всё, бери и проваливай, ты и без того очень сильно меня отвлёк. Мне к пятнице уже закончить надо.

Макс быстро оказался за дверью, в замке которой тут же агрессивно щёлкнули ключом.

Итак, не он один подсознательно скучал по лагерю. Это с одной стороны радовало, с другой… Очевидно, ни Дольф, ни Престон особенно не скучают – не то чтобы кто-то из них говорил о прошлом с теми же эмоциями, с которыми о нём думал Макс. Оно и понятно – в отличие от последнего, эти двое провели в Лагере всего год; безумный год, полный разнообразных происшествий, зачастую не то чтобы приятных. Если подумать, лето в Лагере Кэмпбелл – совершенно не радостное воспоминание. Однако говорят, что сильнее всего характер закаляют отрицательные воспоминания.

С другой стороны, Макса терзало некое подобие ревности. Ни для кого из них этот период не был таким важным как для него. Не они уезжали из лагеря с целиком и полностью перевёрнутой жизнью. Не они переехали в другую часть города, к другим людям после этого безумного события. И ни у кого из них чёрная полоса жизни не сменилась белой.

Сжимая баллончик с краской, Макс вернулся в зал тем же путанным путём, что и ушёл оттуда. Хотелось оттянуть разговоры с кем-либо как можно сильнее, чтобы никто не врывался в эту медленно текущую вереницу мыслей.

На этот раз никто из актёров не сидел в зале. Престон поднялся вместе с Евой и Луиджи на сцену и активно пытался участвовать в неком вычурном диалоге – вероятно, из пьесы. Макс не особо улавливал слова. Он сел посреди зала, стараясь делать вид, что заинтересованно наблюдает за происходящим.

Надо отметить, что он впервые действительно видел, как играют Ева с Луиджи. И как играет Престон. И, надо сказать, всем троим удавалось вполне неплохо.

Возможно, причина была в том, что роли были написаны словно под них. Ева идеально вписывалась в образ холодной, расчётливой Маркизы; единственное, что их различало – улыбки. Маркиза продолжала хитро улыбаться, уголками губ, и смотрела на Графа-Луиджи со снисхождением, когда как Ева всегда плотно сжимала губы, не проявляя эмоций. Луиджи, бывший от природы таким же маленьким и злым, как Макс, отдавался по полной, иногда даже переигрывая. Иной раз Максу казалось, что даже он бы сыграл лучше – учитывая, что про его игру в его единственной постановке Престон отзывался и то лучше, чем про каждую реплику Луиджи.

Удивительно, почему эти двое друг друга терпели?

Кроме того, Макса не оставлял в покое тот факт, что Луиджи не был итальянцем. Хотя об этом можно было догадаться по его нелюбви к пицце.

В какой-то момент Престон резко махнул рукой.

– Стоп! На сегодня всё!

– В смысле всё? – возмутился Луиджи, поправляя импровизированный плащ, сделанный из дождевика. – Мы только начали!

– Да, но это была последняя сцена с вами в этом акте и… – Престон сглотнул и нервно глянул на часы. – Не уверен, что хочу сейчас пускать вас к остальным…

– Престон просто устал от нас и хочет закончить как можно быстрее, – усмехнулась Ева, медленно спускаясь со сцены. – Нам же лучше.

– В отличие от Престона, у нас есть личная жизнь, – подмигнул ей Луиджи, спрыгивая следом. Ева только закатила глаза и, вежливо попрощавшись с каждым из присутствующих, покинула зал.

– Бывайте, товарищи, – Луиджи кинул на ближайший стул дождевик и вышел следом за Евой. По коридору пронесся быстрый топот – возможно, он пытался догнать её.

Макс и Престон остались одни в опустошённом зале. Последний стоял посреди сцены, сжав листы сценария, и тупо смотрел на дождевик.