Текст книги "К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №17 от 27.04.2010"

Автор книги: К барьеру! (запрещенная Дуэль)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

В то же время, сковывая воздушными схватками значительную часть наших самолётов-истребителей, фашисты специально выделенными бомбардировщиками пытались прорваться к Москве.

Постами ВНОС и станциями РУС-2 в течение марта обнаружены и проведены более 1600 целей, около половины из них входили непосредственно в границы Московского корпусного района ПВО.

Всего в течение месяца немецкая авиация предприняла 6 налётов на Москву силами до 120 самолётов, причём самый крупный состоялся в ночь на 6 марта четырьмя эшелонами по 9-12 бортов в каждом, с интервалами 15-20 минут.

В бой вступили все силы ПВО столицы: прожектористы 1-го прожекторного полка осветили большую часть целей, лётчики 6-го авиакорпуса атаковали самолёты противника как на дальних подступах к городу, так и в световых прожекторных полях. Лётчик 441-го истребительного авиационного полка младший лейтенант Е.И. Пичугин смело атаковал группу из восьми «юнкерсов», идущих под прикрытием четырех «мессершмиттов». Один бомбардировщик сразу же им был сбит, боевой строй врага рассыпался. Сбрасывая беспорядочно бомбовый груз, фашисты повернули обратно. Возвращаясь на аэродром, Пичугин обнаружил одиночный самолёт-разведчик, атаковал его, но боеприпасов уже не было и отважный лётчик пошел на таран на малой высоте. Оба самолёта упали на землю – младший лейтенант не успел покинуть свою пострадавшую после таранного удара машину. 14 февраля 1943 г. за проявленные мужество и отвагу младшему лейтенанту К.И. Пичугину было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно). Столь же беззаветно действовали и другие лётчики-истребители, прежде всего 233-го и 564-го истребительных авиационных полков.

Прорвавшиеся сквозь авиационный заслон вражеские бомбардировщики сразу же натыкались на непреодолимую стену подвижного, рубежного заградительного огня 193-го и 251-го зенитно-артиллерийских полков. Так же эффективно отражали налёт зенитчики 754, 862 и 864-го артиллерийских полков. Ни один самолёт противника не прошёл к Москве через боевые порядки этих полков.

Начало марта 1942 г. ознаменовало большое событие в боевой деятельности 120-го истребительного авиационного полка. За мужество, отвагу, дисциплину и организованность, за героизм личного состава полк, в числе ряда других отличившихся в боях авиационных полков, приказом НКО СССР № 70 от 7 марта 1942 г. преобразован в гвардейский («Правда», 8 марта 1942 г.). Новым его наименованием стало: 12-й гвардейский истребительный авиационный полк ПВО. 23 марта 1942 г. полку было вручено гвардейское Знамя, и все воины полка, вслед за его командиром подполковником А.С. Писанко, повторяли, преклонив перед Знаменем колено, слова священной гвардейской клятвы: «Родина! Мы, гвардейцы, будем достойны этого почётного Знамени и даем нерушимую клятву беспощадно уничтожать врага, овеять наше боевое гвардейское Знамя новыми героическими подвигами в борьбе за честь, независимость и свободу советского народа.

Клянёмся ещё зорче нести боевую вахту, бдительно охранять подступы к сердцу Родины – нашей родной Москве, беспощадно и умело уничтожать гитлеровских разбойников...» («Ордена Ленина Московский округ ПВО». Воениздат, 1991 г., с. 126).

Во время клятвы в одном строю с опытными воздушными бойцами стояли и повторяли за командиром бессмертные слова молодые, недавно прибывшие в полк лётчики, техники, механики: офицеры, сержанты и солдаты. Они не завоевали этого гордого звания для полка и приняли его как бесконечно дорогую и тяжёлую ношу, уронить которую хуже смерти. И эту ношу весь личный состав полка пронёс достойно до конца войны.

До присвоения звания гвардейского, с первых дней войны, полк совершил 5700 боевых вылетов. Провёл множество воздушных боёв. 1293 боевых вылета были нацелены на нанесение бомбоштурмовых ударов по наземным войскам противника, которым был причинен значительный урон в живой силе и различной боевой технике.

Клятва, данная гвардейцами, не была пустым звуком. За всё время Великой Отечественной войны полк выполнил более 8 тысяч боевых самолётовылетов. В воздушных боях и на аэродромах гвардейцы уничтожили 79 вражеских самолётов (ЦАМО, ф. 135, оп. 717170, д. 7, лл. 250-252). А до конца марта, после преобразования полка в гвардейский, лётчики сбили шесть немецких машин. В этих, мартовских, боях большие отвагу, мужество, боевое мастерство проявили заместитель командира эскадрильи капитан Г.Ф. Приймук, лётчики старшие лейтенанты А.Ф. Ковачевич, П.Н. Белясник, лейтенант В.Г. Иванов, и не только они. Столь же мужественно сражались с врагом и лётчики других полков 6-го истребительного авиационного корпуса ПВО. В целом, в марте, лётчики корпуса провели 48 воздушных боёв, в которых уничтожили 25 самолётов противника (ЦАМО, ф. 6314, оп. 1158, д. 90, л. 48).

Последний массированный налёт на Москву гитлеровская авиация совершила 31 марта 1942 года. В нем участвовало до 60 самолётов. (ИИ СССР АН СССР, ОРФ, ф.2, разд.1, оп.1, д. 28, л. 53). Советские истребители встретили их на дальних подступах к столице. Завязались упорные бои. В этот налёт немецкое авиационное командование подобрало наиболее опытные экипажи бомбардировщиков и сопровождавших их истребителей, имевшие хорошие навыки в отражении воздушных атак советских перехватчиков. Какое-то время они сумели сохранять боевой строй, встречая наши истребители интенсивным организованным огнём. Однако атаковали их тоже не новички, а воздушные бойцы, не раз участвовавшие в аналогичных схватках. Умело маневрируя, смело атакуягруппы бомбардировщиков с разных сторон и высот, они довольно скоро расчленили боевой порядок врага, сбили несколько самолётов. Остальные устремились назад, беспорядочно, бесприцельно освобождаясь от бомбового груза.

На этом систематические налёты на Москву прекратились. В апреле лишь два немецких самолёта предприняли безуспешную попытку прорваться к городу. Таким образом, противовоздушная оборона столицы была настолько непреодолимой, что при оповещении постами ВНОС и станциями РУС-2 о появлении фашистских самолётов в городе воздушная тревога зачастую уже не объявлялась.

В этот период авиация противника основные усилия сосредоточила на нанесении бомбовых и пулемётно-пушечных ударов по важным объектам, коммуникациям, узловым станциям, удаленным от Москвы на 60 и более километров. Для их обороны из состава средств 1-го корпуса ПВО выделялись подразделения зенитной артиллерии малого калибра и зенитных пулемётов. Один из таких объектов охранял взвод 37 мм орудий, командиром которого был лейтенант И.И. Сколинский.

Ни одна атака воздушного врага на объект не увенчалась успехом. Потеряв несколько самолётов, фашисты были вынуждены отказаться от налётов на него. Объект был полностью сохранён.

Большое оперативное значение для наших войск приобрела железнодорожная станция Уваровка, которая обеспечивала интенсивное пополнение войск Западного фронта резервами боевой техники и людского состава. На противовоздушную оборону Уваровки командир 1-го корпуса ПВО генерал Журавлёв Д.А. выделил 237-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион, усиленный 7-й ротой 20-го зенитно-пулемётного полка. В марте – апреле 1942 г. защитники станции отразили более 80 воздушных налётов врага, в которых противник задействовал около 150 самолётов. Нанести серьёзного ущерба станции фашистам так и не удалось. В то же время, за 20 дней они потеряли шесть самолётов, а один был подбит.

Большой вклад в отражение этих налётов внесли пулемётчики. 19 марта наводчик младший сержант Д. Курочкин сбил Me-110, а расчёт старшего сержанта Ф. Ревенко уничтожил Ю-88. А через неделю пулемётчики уничтожили ещё три самолёта противника. Эшелоны с пополнением для наших войск продолжали беспрепятственно следовать к фронту, поэтому гитлеровским лётчикам была поставлена задача уничтожить пулемётные подразделения и расчёты.

29 марта шесть «мессершмиттов» произвели огневой налёт на позиции пулемётчиков. Одна из бомб упала в нескольких метрах от отделения старшего сержанта Ф.С. Осетрова. Он получил тяжёлые ранения головы и лица. Осколками были ранены младший сержант Д.И. Курочкин и рядовой А.И. Гаранжа. Никто из состава расчёта не ушел от пулемётной установки, продолжал вести бой, несмотря на то, что командир взвода младший лейтенант А.И. Бондарь дважды пытался отправить Осетрова в медпункт. Расчёт уничтожил бомбардировщик, увеличив счёт сбитых самолётов до семи. В этом бою зенитчики 237-го артдивизиона также сбили две вражеские машины.

За мужество и самоотверженность, воинское мастерство Ф.С. Осетров был награжден орденом Красного Знамени, наводчики А.И. Гаранжа и Д.И. Курочкин – орденом Красной Звезды.

Не менее упорно вражеская авиация пыталась разбомбить полевые аэродромы Калинина, Клина, Кубинки и фронтовые базы снабжения. Повсюду их попытки пресекались согласованными действиями лётчиков и зенитчиков. Прикрывая фронтовую базу Можайска, только за последние три дня марта лётчики 12-го гвардейского истребительного авиационного полка С.А. Рубцов и Ф.Г.Чурмантаев уничтожили два немецких самолёта и столько же – пулемётчики 8-й роты 20-го зенитно-пулемётного полка, возглавляемые командиром роты В.Г. Бобковым и политруком А.В. Колесниковым.

Не раз фашистские лётчики пытались ударами по Калининскому аэродрому предотвратить бомбоштурмовые, весьма эффективные действия лётчиков 6-го ИАК ПВО, базировавшегося на этом аэродроме, по ещё не успевшим закрепиться на новых оборонительных рубежах немецким сухопутным войскам. Штурмовые действия, бомбардировку вражеской авиации достаточно успешно срывали боевые расчёты 2-й роты 22-го зенитно-пулемётного полка, которыми командовал лейтенант А.М. Филимонов. В ходе налётов на аэродром наводчики пулемётных установок П.И. Серебряков и М.С. Андриенко сбили два бомбардировщика. Так же успешно действовали пулемётчики других расчётов роты, не допустившие ударов по обороняемому ими аэродрому. Все это – только частные примеры. Аналогичных объектов было много. И на любом из них лётчики и зенитчики корпусного района ПВО самоотверженно выполняли боевые задачи, нанося вражеской авиации невосполнимый ущерб.

В итоге: за первые три месяца 1942 г. воины ПВО столицы, защитники неба главного города страны, уничтожили в жестоких боях силами авиаторов, артиллеристов и пулемётчиков Московского корпусного района ПВО 155 вражеских самолётов (ЦАМО, ф.218, оп. 7198982, д. 13, лл. 3, 18, 37).

Можно вполне уверенно констатировать: этот период был завершением контрнаступательной операции Красной Армии под Москвой. В апреле операция завершилась, советские войска перешли к обороне.

Не только под Москвой, на всех фронтах Великой Отечественно войны Красная Армия проводила контрнаступательные операции. В них приняли участие войска девяти фронтов. За 4 месяца контрнаступления под Москвой враг был отброшен от столицы на 100-250 км, на других участках советско-германского фронта – от 150 до 400 км. От фашистских войск полностью были очищены Московская, Тульская и Рязанская области. «Более чем миллионная группировка отборных гитлеровских войск, – писал в своих воспоминаниях Г.К. Жуков, – разбилась о железную стойкость, мужество и героизм советских войск, за спиной которых были их народ, столица, Родина». И действительно, у стен столицы СССР был развенчан миф о «непобедимости» вермахта. Битва под Москвой определила коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны.

Весь мир убедился в прочности советского государственного и общественного строя, в неиссякаемости морально-политических сил советского народа, в высокой боеспособности его армии.

Невольно хочется вернуться к словам И.В. Сталина, произнесенным им известным народам Советского Союза и всего мира спокойным, негромким хрипловатым, уверенным и убедительным голосом в его выступлении по радио 3 июля 1941 г. «…История показывает, что непобедимых армий нет и не бывало. То же самое нужно сказать о нынешней немецко-фашистской армии Гитлера. Это значит, что гитлеровская фашистская армия так же может быть разбита и будет разбита. Войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной... Она является войной всего советского народа». Воистину, слова были вещими, и так оно и оказалось.

В своих воспоминаниях Маршал Советского Союза A.M. Василевский писал: «Среди крупнейших событий Второй мировой войны великая битва под Москвой занимает особое место. Именно здесь, на подступах к столице, гитлеровская армия, в течение двух лет маршем прошедшая многие европейские страны, потерпела первое серьёзное поражение. Именно под Москвой занялась заря военной победы советского народа над германским фашизмом».

Однако наиболее убедительными, видимо, следует полагать мнения и выводы немецких и других военных историков и деятелей той эпохи. Так, фашистский генерал пехоты, в дальнейшем – историк событий Второй мировой войны Курт фон Типпельскирх писал: «Для дальнейшего ведения боевых действий исход этой зимней кампании имел гибельные последствия...». Бывший начальник штаба 4-й армии, наступавшей на Москву, генерал Блюментрит впоследствии признал:

«Кампания в России, а особенно её поворотный пункт – Московская битва, нанесла первый сильнейший удар по Германии как в политическом, так и военном отношении». Ещё один гитлеровский генерал – Вестфаль – отметил: «Немецкая армия, ранее считавшаяся непобедимой, оказалась на грани уничтожения», а немецкий вице-адмирал К. Ассмон также свидетельствовал: «Перелом в ходе войны произошел на полях сражения под Москвой. Здесь в конце 1941 г. впервые была сломлена наступательная мощь германских вооружённых сил, столкнувшихся с непосильной для них задачей».

Тут уж комментарии, как говорят, излишни.

Даже ярый враг нашей страны английский военный историк генерал-майор Джон Ф.Ч. Фуллер, записной адвокат гитлеризма, и тот написал впоследствии, что после поражения зимой 1942 г.: «...германская армия так и не вернула утраченную энергию, а в глазах всего мира она лишилась ореола непобедимой армии». («Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945 гг.», Воениздат, 1984, с. 130).

В результате поражения фашистов в Московской битве не только порабощенные народы Европы, но и весь мир понял, что Германии никогда не быть владыкой всего мира. Победа Красной Армии вынудила правительства Японии и Турции отказаться от вторжения на территорию СССР, обещанного ими Гитлеру после взятия Москвы. Таково очень краткое военно-политическое значение этой битвы.

Кроме того, организованная Г.К. Жуковым единая, комплексная система противодействия всех родов войск и видов Вооружённых Сил СССРрвущейся вперед армаде гитлеровских войск показала, что только такая организация войны способна дать победный результат.

Наконец, Московская битва показала, что активное участие в ней всех сил и средств ПВО столицы СССР внесло решающую роль в срыв воздушного стратегического наступления вражеской авиации на Москву, содействовало резкому снижению наступательного порыва фашистов в ходе операции «Тайфун», внесло неоценимый вклад в разгром бегущих от Москвы разбитых сухопутных войск врага в период контрнаступления Красной Армии.

И.Н. ДОКУЧАЕВ, Ю.В. ПИЩИКОВ

  (Окончание следует)

КУЛЬТУРА

ЧТО ЗНАЧИТ ДЛЯ МЕНЯ ЖИЗНЬ

Я родился в рабочей среде. Рано познал я восторженность, власть мечты, стремление к идеалам; и добиться желанной цели – было надеждой моего детства. Меня окружали грубость, темнота, невежество. И смотрел я больше не вокруг, а вверх. Место моё в обществе было на самом дне. Жизнь здесь не обещала ничего, кроме убожества и уродства тела и духа, ибо тело и дух здесь в равной мере были обречены на голод и муки.

Надо мной высилось громадное здание общества, и мне казалось, что выход для меня – это подняться вверх. Проделать этот путь я решил в детстве. Там, наверху, мужчины носили чёрные сюртуки и накрахмаленные рубашки, а женщины одевались в красивые платья. Там же была вкусная еда, и еды было вдоволь. Это для тела. Но там же были и духовные блага. Я верил, что там, наверху, можно встретить бескорыстие, мысль ясную и благородную, ум бесстрашный и пытливый. Я знал это потому, что читал развлекательные романы, где все герои, исключая злодеев и интриганов, красиво мыслят и чувствуют, возвышенно декламируют и состязаются друг с другом в благородстве и доблести. Короче говоря, я скорее усомнился бы в том, что солнце завтра вновь взойдёт на небе, чем в том, что в светлом мире надо мной сосредоточено всё чистое, прекрасное, благородное – всё то, что оправдывает и украшает жизнь и вознаграждает человека за труд и лишения.

Но не так-то легко пробиться снизу вверх, в особенности если ты обременён иллюзиями и не лишён идеалов. Я жил на ранчо в Калифорнии, и обстоятельства понуждали меня упорно искать лесенку, по которой я мог бы вскарабкаться наверх. Я рано начал допытываться, сколько дохода приносит денежный вклад, и терзал свои детские мозги, стараясь постичь благодеяния и преимущества этого замечательного человеческого изобретения – сложных процентов. Затем я установил, каковы действующие ставки заработной платы рабочих всех возрастов и каков их прожиточный минимум. На основе собранных сведений я пришёл к выводу, что если я немедленно начну действовать и буду работать и копить деньги, то к пятидесяти годам смогу бросить работу и вкусить те блага и радости, которые станут мне доступны на более высокой ступени общественной лестницы. Само собой разумеется, что я твёрдо решил не жениться и совершенно упустил из виду болезни – этот страшный бич трудового люда.

Но жизнь, бившая во мне ключом, требовала большего, чем жалкое существование мелкого скопидома. К тому же десяти лет от роду я стал продавцом газет, а мои планы на будущее стали быстро меняться. Вокруг меня было всё то же убожество и уродство, а высоко надо мной – всё тот же далёкий и манящий рай; но взбираться к нему я решил по другой лестнице – по лестнице бизнеса. К чему копить деньги и вкладывать их в государственные облигации, когда, купив две газеты за пять центов, я мог, почти не сходя с места, продать их за десять и таким образом удвоить свой капитал? Я окончательно избрал лестницу бизнеса и уже видел себя лысым и преуспевающим королём торгашей.

Обманчивые мечты! В шестнадцать лет я на самом деле получил титул «короля». Но этот титул был присвоен мне бандой головорезов и воров, которые называли меня «королём устричных пиратов». К этому времени я уже поднялся на первую ступень лестницы бизнеса. Я стал капиталистом. Я был владельцем судна и полного снаряжения, необходимого устичному пирату. Я начал эксплуатировать своих ближних. У меня была команда в составе одного человека. В качестве капитана и владельца судна я забирал себе две трети добычи и отдавал команде одну треть, хотя команда трудилась так же тяжко, как и я, и так же рисковала жизнью и свободой.

Эта первая ступень оказалась пределом, которого я достиг на лестнице бизнеса. Однажды ночью я совершил налёт на китайские рыбачьи лодки. Верёвки и сети стоили денег, это были доллары и центы. Я совершил грабёж – согласен: но мой поступок полностью отвечал духу капитализма. Капиталист присваивает собственность своих ближних, искусственно сбивая цену, злоупотребляя доверием или покупая сенаторов и членов верховного суда. Я же пользовался более грубыми приёмами – и в этом была вся разница – я пускал в ход револьвер.

Но в ту ночь моя команда оказалась в числе тех ротозеев, по адресу которых порою так негодует капиталист, ибо они весьма чувствительно увеличивают непроизводительные расходы и сокращают прибыль. Моя команда была повинна в том и в другом. Из-за её небрежности загорелся и пришёл в полную негодность парус и грот-мачты. О прибыли нечего было и думать, китайские же рыбаки получили чистый доход в виде тех сетей и верёвок, которые нам не удалось украсть. Я оказался банкротом, неспособным уплатить шестьдесят пять долларов за новый парус. Я поставил своё судно на якорь и, захватив в бухте пиратскую лодку, отправился в набег вверх по реке Сакраменто. Пока я совершал это плавание, другая шайка пиратов, орудовавшая в бухте, разграбила моё судно. Пираты утащили с неё всё, вплоть до якорей. Некоторое время спустя я нашёл его остов и продал за двадцать долларов. Итак, я скатился с той первой ступени, на которую было взобрался, и уже никогда больше не вступал на лестницу бизнеса.

С тех пор меня безжалостно эксплуатировали другие капиталисты. У меня были крепкие мускулы, и капиталисты выжимали из них деньги, а я – весьма скудное пропитание. Я был матросом, грузчиком, бродягой; работал на консервном заводе, на фабриках, в прачечной; косил траву, выколачивал ковры, мыл окна. И никогда не пользовался плодами своих трудов! Я смотрел, как дочка владельца консервного завода катается в своей коляске, и думал о том, что и мои мускулы – в какой–то степени – помогают этой коляске плавно катиться на резиновых шинах. Я смотрел на сынка фабриканта, идущего в колледж, и думал о том, что и мои мускулы – в какой–то степени – дают ему возможность пить вино и веселиться с друзьями.

Но меня это не возмущало. Я считал, что таковы правила игры. Они – это сила. Отлично, я тоже не из слабых. Я пробьюсь в их ряды и буду сам выжимать деньги из чужих мускулов. Я не боялся работы. Я любил тяжёлый труд. Я напрягу все силы, буду работать ещё упорней и в конце концов стану столпом общества.

Как раз в это время – на ловца и зверь бежит – я повстречал работодателя, который придерживался тех же взглядов. Я хотел работать, а он, в ещё большей степени, хотел, чтобы я работал. Я думал, что осваиваю новую профессию, – в действительности же я просто работал за двоих. Я думал, что мой хозяин готовит из меня электротехника. А дело сводилось к тому, что он зарабатывал на мне пятьдесят долларов ежемесячно. Двое рабочих, которых я заменил, получали ежемесячно по сорок долларов каждый. Я выполнял их работу за тридцать долларов в месяц.

Мой хозяин заездил меня чуть не до смерти. Можно любить устрицы, но, если их есть сверх меры, почувствуешь к ним отвращение. Так вышло и со мной. Работая сверх силы, я возненавидел работу, я видеть её не мог. И я бежал от работы. Я стал бродягой, ходил по дворам и просил подаяния, колесил по Соединенным Штатам, обливаясь кровавым потом в трущобах и тюрьмах.

Я родился в рабочей среде и вот теперь, в восемнадцать лет, стоял ниже того уровня, с которого начал. Я очутился в подвальном этаже общества, в преисподних глубинах нищеты, о которых не очень принято, да и не стоит говорить. Я очутился на дне, в бездне, в выгребной яме человечества, в душном склепе, на свалке нашей цивилизации. Эти подвалы в здании общества предпочитают не замечать. Недостаток места заставляет меня умолчать о них, и я скажу лишь, что то, что я там увидел, повергло меня в ужас.

Потрясённый, я стал размышлять. И наша сложная цивилизация предстала передо мной в своей обнажённой простоте. Вся жизнь сводилась к вопросу о пище и крове. Для того чтобы добыть кров и пищу, каждый что-нибудь продавал. Купец продавал обувь, политик – свою совесть, представитель народа – не без исключения, разумеется, – народное доверие; и почти все торговали своей честью.

Женщины – падшие и связанные священными узами брака – готовы были торговать своим телом. Всё было товаром, и все люди – продавцами и покупателями. Рабочий мог предложить для продажи только один товар – свои мускулы. На его честь на рынке не было спроса. Он мог продавать и продавал силу своих мускулов.

Но этот товар отличался одним весьма существенным свойством. Обувь, доверие и честь можно было обновить. Запас их был неиссякаем. Мускулы же нельзя было обновить. По мере того, как торговец обувью распродавал свой товар, он пополнял запасы его. Но рабочий не имел возможности восстановить запас своей мускульной силы. Чем больше он продавал, тем меньше у него оставалось. Только этот товар и был у него, и с каждым днём запас его уменьшался. И наступал день, – если только рабочий доживал до него, – когда он продавал остатки своего товара и закрывал лавочку. Он становился банкротом, и ему ничего не оставалось, как спуститься в подвальный этаж общества и умереть с голоду.

Затем я узнал, что человеческий мозг тоже является товаром. И этот товар также имеет свои особенности. Торговец мозгом в пятьдесят–шестьдесят лет находится в расцвете сил, и в то же время изделия его ума ценятся дороже, чем когда–либо. А рабочий уже к сорока пяти–пятидесяти годам истощает свой запас сил.

Я находился в подвальном этаже общества и считал это место неподходящим для жилья. Водопровод и канализация здесь были в антисанитарном состоянии, дышать было нечем. Если уж мне нельзя жить в бельэтаже, то стоило попытаться попасть хотя бы на чердак. Правда, рацион там тоже был скудным, но зато воздух чистый. Я решил не продавать больше мускульную силу, а торговать изделиями своего ума.

Тогда началась бешеная погоня за знаниями. Я вернулся в Калифорнию и погрузился в чтение книг. Готовясь к тому, чтобы стать торговцем мозгом, я невольно углубился в область социологии. И тут, в книгах определённого толка, я нашёл научное обоснование тех простых социологических идей, до которых додумался самостоятельно. Другие и более сильные умы ещё до моего появления на свет установили всё то, о чём и я думал, и ещё многое такое, что мне не снилось. Я понял, что я социалист.

Социалисты – это революционеры, стремящиеся разрушить современное общество, чтобы на его развалинах построить общество будущего. Я тоже был социалистом и революционером. Я вошёл в группу революционных рабочих и интеллигентов и впервые приобщился к умственной жизни. Среди них было немало ярко талантливых, выдающихся людей. Здесь я встретил сильных и бодрых духом, с мозолистыми руками, представителей рабочего класса; лишённых сана священников, чьё понимание христианства оказалось слишком широким для почитателей мамоны; профессоров, не ужившихся с университетским начальством, насаждающим пресмыкательство и раболепие перед правящими классами, – профессоров, которых выкинули вон, потому что они обладали знанием и старались употребить его на благо человечества.

У революционеров я встретил возвышенную веру в человека, горячую преданность идеалам, радость бескорыстия, самоотречения и мученичества – всё то, что окрыляет душу и устремляет её к новым подвигам. Жизнь здесь была чистой, благородной, живой. Жизнь здесь восстановила себя в правах и стала изумительна и великолепна, и я был рад, что живу. Я общался с людьми горячего сердца, которые человека, его душу и тело ставили выше долларов и центов и которых плач голодного ребёнка волнует больше, чем трескотня и шумиха по поводу торговой экспансии и мирового владычества. Я видел вокруг себя лишь благородные порывы и героические устремления, и мои дни были солнечным сиянием, а ночи – сиянием звёзд, и в искрах росы и в пламени передо мной сверкал священный Грааль, символ страждущего, угнетённого человечества, обретающего спасение и избавление от мук.

А я, жалкий глупец, я думал, что это всего лишь предвкушение тех радостей, которые я обрету в верхних этажах общества. Я утратил немало иллюзий с тех пор, когда на ранчо в Калифорнии читал развлекательные романы. Но мне предстояло ещё много разочарований.

В качестве торговца мозгом я имел успех. Общество раскрыло передо мной свои парадные двери. Я сразу очутился в гостиной и очень скоро утратил свои последние иллюзии. Я сидел за обеденным столом вместе с хозяевами этого общества, с их жёнами и дочерьми. Одеты женщины были красиво – все это так; но, к моему простодушному изумлению, я обнаружил, что они из того же теста, что и все женщины, которых я знал в подвальном этаже. Оказалось, что несмотря на различие в одежде «знатная леди и Джуди О’Греди во всём остальном равны».

Но меня поразило не столько это обстоятельство, сколько их неизменный материализм. Верно, это красиво одетые и красивые женщины были не прочь поболтать о милых их сердцу маленьких идеалах и столь же милых и мелких добродетелях, но их детская болтовня не могла скрыть основного стержня их жизни – голого расчёта. А в какой покров сентиментальности обряжали они свой эгоизм! Они занимались всякого рода мелкой благотворительностью, причём охотно ставили вас об этом в известность, а между тем та пища, которую они ели, и те платья, которые носили, были куплены на дивиденды, запятнанные кровью детского труда, кровью потогонного труда и кровью тех, кто был вынужден торговать своим телом. Когда я говорил об этом и в простоте души ожидал, что эти сестры Джуди О’Греди немедленно сбросят с себя залитые кровью шёлка и драгоценные камни, они обижались и со злобой возражали мне, что нищета в подвальном этаже общества явилась следствием мотовства, пьянства и врождённой порочности. Когда же я замечало, что вряд ли мотовство, пристрастие к спиртным напиткам и врождённая порочность заставляют еженощно работать по двенадцать часов на бумагопрядильной фабрике Юга полуголодного шестилетнего ребёнка, то мои собеседницы обрушивались на мою личную жизнь и называли меня «агитатором» – видимо, считая, что на такой веский довод возразить нечего.

Не лучше чувствовал я себя и в кругу самих хозяев. Я ожидал встретить людей нравственно чистых, благородных и жизнедеятельных, с чистыми, благородными, жизнеутверждающими идеалами. Я вращался среди людей, занимавших высокое положение, – проповедников, политических деятелей, бизнесменов, учёных и журналистов. Я ел с ними, пил с ними, ездил с ними и изучал их. Верно, я встречал немало людей нравственно чистых и благородных, но, за редким исключением, люди эти не были жизнедеятельны. Я глубоко убеждён, что мог бы все эти исключения сосчитать по пальцам. Если в ком чувствовалась жизнь, то эта была жизнь гниения; если кто был деятелен, то деяния его были гнусны, остальные были просто непогребённые мертвецы – незапятнанные и величавые, как хорошо сохранившиеся мумии, но безжизненные. Это особенно относится к профессорам, с которыми я познакомился, – к тем людям, что придерживаются порочного академического принципа: «Будь бесстрастен в поисках бесстрастного знания».

Я знал людей, которые на словах ратовали за мир, а на деле раздавали сыщикам оружие, чтобы те убивали бастующих рабочих; людей, которые с пеной у рта кричали о варварстве бокса, а сами были повинны в продаже недоброкачественных продуктов, от которых детей ежегодно умирало больше, чем их было на совести у кровавого Ирода.

Я беседовал с промышленными магнатами в отелях, клубах и особняках, в купе спальных вагонов и в каютах пароходов, и я поражался скудности их запросов. В то же время я видел, как уродливо развит их ум, поглощённый интересами бизнеса. Я понял также, что во всём, что касалось бизнеса, их нравственность равнялась нулю.