Текст книги "Love You (СИ)"

Автор книги: Jendeukiekim

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Ты сама меня провоцировала, Лиса…

– Расскажешь об этом полицейским. А теперь убирайся из моей палаты и никогда сюда не приходи.

– Что ты собираешься им сказать? – голос Джексона звучит чересчур мягко, и это усиливает мой гнев. – Придумаешь, что я бил тебя, чтобы отомстить?

– Придумывать не придется – я просто сниму повязку. А после этого ты дашь мне развод и исчезнешь из моей жизни.

– Ты слишком слаба, чтобы здраво мыслить, Лиса. Я приду к тебе завтра с Юной.

– Нет! – от охватившего меня протеста, я непроизвольно поднимаюсь на локтях и вновь валюсь на кровать от острого приступа боли. – Только попробуй привести сюда дочь. Она не должна видеть меня здесь в таком виде.

– Хорошо, Лиса, не волнуйся, – Джексон быстро и мелко кивает, начиная отступать назад, словно я навела на него ствол заряженного оружия. – Тебе нужно отдохнуть, и мы с тобой обо всем поговорим и обсудим.

Головокружение атакует меня одновременно с приступом тошноты, больничная сорочка влажно прилипает к стене. Я делаю несколько глубоких вдохов, чтобы набраться сил, что произнести то, чего я не могу не сказать:

– Я с тобой ничего не стану обсуждать. Ты пойдешь на все мои условия, потому что в противном случае я тебя разорву. Я не поленюсь создать фонд борьбы с домашним насилием и сделаю тебя олицетворением всего того зла, которое ненавидят все женщины мира. Ты знаешь, что мне это под силу. От тебя отвернутся все. Обещаю, я тебе это устрою. Только попробуй… – договорить у меня не получается, потому что перед глазами темнеет, а затылок начинает ныть сильнее. Я тяну руку к тумбочке и, нащупав стакан, машинально прикладываю его к губам, чтобы смочить остатками влаги пересохшие губы.

– Лиса, мы семья… я никогда… это была ошибка, которая не повторится…

Моя рука обессиленно падает на край кровати, и я отворачиваюсь к стене.

– Я сказала, убирайся.

Комментарий к Глава 20

Как вам глава? Становится всё интереснее и интереснее 😯🔥

========== Глава 21 ==========

Я сплю плохо, просыпаясь трижды за ночь: сначала оттого, что моя сорочка насквозь промокла от пота, затем от усилившейся боли в макушке и в последний раз ближе к утру от кошмара. Мне снилось, что на меня несется волна величиной с небоскреб, и мне совсем негде укрыться. Когда я в следующий раз открываю глаза, в палате по-дневному светло, а на стуле рядом с моей койкой сидит Джексон.

– Проснулась? – он дергает уголки рта в подобии улыбки, сосредоточенно наблюдая за моим лицом. – Ты стонала во сне.

Я облизываю губы: они сухие и шершавые. На языке вкус медикаментов, жутко хочется пить.

– Для чего ты снова здесь? Я сказала, что не хочу тебя видеть.

Щека Джексона дергается, глаза полны искреннего раскаяния и сожаления, которые не находят в моей душе не малейшего отклика. Все, чего я хочу – это никогда его больше не видеть.

– Я не спал всю ночь… случившееся кажется мне ужасным сном, Лиса. Я думаю о тебе каждую минуту, и хочу, чтобы ты поверила, что мне очень жаль. Я должен был держать себя в руках.

– Ты можешь повторить это сотню раз, но это ничего не изменит. Я никогда не прощу тебе того, что случилось, и как только выйду из больницы, подам на развод.

Джексон в течение нескольких секунд смотрит на меня, словно не веря в то, что я говорю серьезно, и прячет лицо в ладонях. Я отворачиваюсь и разглядываю потолок, мечтая избавиться от навязанного спектакля.

– Вчера мне звонила Джису и спрашивала о тебе, – глухо произносит он, подняв голову. – Твой телефон выключен, и она начала беспокоиться.

– И что ты ответил?

– Сказал, что ты сама с ней свяжешься. Я не стал говорить о больнице, так как не был уверен, что тебе этого хочется. На работе начнут обсуждать твое состояние, а ты ведь этого не любишь.

Я беззвучно усмехаюсь.

– А ты можешь быть очень заботливым, когда тебе это выгодно. Отвези Юну к моим родителям, и скажи ему, что у мамы возникла срочная командировка, – перед глазами всплывает красивое лицо дочери, и грудь атакует острый приступ тоски по по ней. Сколько я пробуду здесь, прежде чем смогу ее увидеть? Неделю? Больше? Мы никогда так надолго с ним не расставались.

– И еще скажи, что я очень по ней скучаю и привезу подарок.

– В офисе тоже сказать про командировку? Твои сотрудники и Суён будут спрашивать.

Я даю себе время на раздумья и согласно киваю. Сочувствие и жалость нужны мне еще меньше, чем разговоры.

– И предупреждаю в последний раз: я не желаю тебя здесь видеть. Еще один визит, и я дам согласие на дачу показаний.

Джексон выглядит так, словно хочет возразить, но вместо этого плотно сжимает губы и поднимается со стула.

– Мне нужно слетать в Нью-Йорк на неделю – решить вопросы с закрытием офиса. Надеюсь, к тому времени ты смягчишься, и мы сможем спокойно все обсудить.

Я ничего не отвечаю, потому что не хочу тратить скудные остатки энергии на переубеждение. Мое решение не изменится, а Джексон в силу своего характера будет открещиваться от реальности до последнего. Его проблема, не моя.

Муж топчется возле моей кровати еще несколько секунд, после чего раздается прерывистый нервный вдох и стук удаляющихся шагов. Когда дверь за ним закрывается, я тянусь к тумбочке за стаканом воды и замечаю букет цветов. До нелепости огромный, до отвратительности дорогой и до омерзения стильно оформленный. Если бы я умерла, Джексон наверняка скупил целую флористическую лавку, и мои похороны превратились в карнавал.

Через полчаса в палату приходит доктор Ан, справляется о моем самочувствии, говорит о низких показателях гемоглобина и тяжелой анемии. На вопрос, когда меня выпишут, туманно отвечает, что нужно наблюдать за моим состоянием в динамике, после чего вновь оставляет меня одну. Мне приносят завтрак, и когда санитарка возвращается, чтобы забрать поднос, я прошу ее вынести из палаты помпезный пахучий букет. Недоумение и вопросы на ее лице игнорирую и отворачиваюсь к окну. Мой телефон лежит на тумбочке вместе с зарядкой, в кресле стоит сумка, которую, очевидно, привез Джексон. Нужно включить мобильный и набрать маме, но я говорю себе, что сделаю это позже, и вновь проваливаюсь в темный беспокойный сон.

В следующий раз я открываю глаза от позыва в туалет – первый за вторые сутки. Когда я прошу медсестру помочь подняться, то получаю категоричный ответ, что вставать мне запрещено и первое время придется ходить в пластиковый лоток. Несмотря на ее протесты, я предпринимаю самостоятельную попытку слезть с кровати, но голова мгновенно начинает кружиться, и приходится лечь. Женщина подкладывает под меня жалкое подобие унитаза и выходит из палаты, но даже после этого мне не сразу удается помочиться – слишком велико ощущение беспомощности и унижения. Когда медсестра уносит лоток, я несколько секунд борюсь с набежавшими слезами и в конце-концов проигрываю: они скатываются по щекам, затекая под ворот больничной сорочки.

Не знаю, сколько я лежу, бесцельно разглядывая потолок, пока дверь не открывается, и в палату, благоухая свежими парфюмерными тенденциями, входит мама. Выглядит она как всегда безукоризненно: начиная от укладки, заканчивая туфлями от CHANEL.

– Лиса, – ее голос звучит непривычно взволнованно, на переносице обозначился залом, которого я раньше не замечала. – Я приехала как только Джексон нам рассказал… – она ощупывает взглядом мое лицо и накрашенные губы начинают дрожать. – Ты такая бледная… Твой лечащий врач сказала, что тебе ничего не угрожает, но ты потеряла много крови. Это ужасно, ужасно… Я даже думать не хочу, что мы могли лишиться тебя.

Кажется, еще никогда я не видела маму такой расстроенной, и дочерний инстинкт вынуждает меня подарить ей слабую улыбку.

– Опасность миновала. Доктор Ан пообещала поставить меня на ноги. А где папа?

– Он очень хотел приехать, но тогда нам было бы не с кем оставить Юну. Твой отец завтра непременно заедет к тебе вместе с родителями Джексона.

При упоминании их в голове начинает гневно шуметь. Пусть родители Джексона не виноваты в том, что со мной произошло, я не испытываю ни малейшего желания их видеть.

– Если кто-то из них появится на пороге моей палаты, я буду настаивать на том, чтобы их выпроводили.

– Лиса, да что с тобой? – даже мое нахождение на больничной койке не способно стереть недовольство в тоне мамы. – Они родители твоего мужа и наши друзья…

– Мне наплевать. Как только я выйду отсюда, я подам на развод.

– Я даже не буду спрашивать, что натолкнуло тебя на подобную мысль, потому ты явно не в себе. Тебе нужно отдохнуть…

Близость смерти многое расставляет по своим местам, и я слишком без сил, чтобы поддерживать чужую потребность зарывать голову в песок.

– Как по-твоему, почему я здесь, мам?

– Джексон сказал, что ты запнулась и неудачно упала.

Я не удивлена. Разумеется, он бы никогда не озвучил правду.

– Он забыл сказать, что залепил мне пощечину, из-за которой я ударилась головой об угол журнального стола. Это падение едва не стоило твоей дочери жизни.

– Что за бред, Лиса, – на лице мамы расцветает неподдельные изумление и возмущение. – Для чего ему тебя бить?

– Потому что он слабак. Думал, что я иду заниматься сексом с Ким Тэхёном, к которому сам же и отправил меня с мольбой спасти компанию, которую бездарно просрал.

– Ты слышишь себя со стороны? Как такое вообще могло прийти в нему в голову? Это же полная нелепость.

Улыбка стоит мне пронзительный боли в макушке, но я все равно улыбаюсь, продолжая потакать своему садистскому припадку. Не одной мне пора взрослеть.

– Потому что это правда. Сын нашей домработницы трахает меня по четвергам в своем гостиничном номере. Это было одним из условий того, что он согласился вложить деньги в «Manoban&Wang Company». Безоблачная жизнь твоя, отца, родителей Джексона оплачена мной. Так что да, я имею полной право сказать, что их опостылевшие лица рядом с собой я видеть не хочу. Нравится такая правда, мама?

Я почти вижу этот стеклянный колпак, который она натягивает на себя в попытке защитить свой идеальный мир от надвигающейся угрозы. Думаю, мама даже не осознает, что не прекращает быстро мотать головой и пятиться к двери.

– Это все какая-то ерунда… Ты сильно ударилась и это последствия травмы. Возможно, стоит перевести тебя в другую клинику и найти более квалифицированного специалиста.

Я вздыхаю.

– Тебе пора, мам. Присмотри за Юной и ничего ей не говори.

– Лиса, тебе и правда лучше отдохнуть. Я заеду завтра и привезу вещи…все, что тебе будет нужно. Сейчас такие пробки, и нужно проследить, что Юна собрана в школу.

Я провожаю фигуру матери глазами и, когда дверь за ней захлопывается, вновь закрываю глаза. Она никогда не признает правду, ведь это ознаменует конец привычного комфорта, а он важнее, чем я. Что я чувствую? Горечь оттого, что не поняла этого раньше, а в остальном ничего из того, с чем бы я не могла справиться. И как по команде в голове всплывают его слова: «Мне нет никакого дела, что происходит между тобой и твоим мужем». Не тебе одному, Тэхён.

В понедельник приезжает отец, проводит в палате около получаса, развлекая меня рассказами о прогулках с Юной и старательно избегая темы моего нахождения в больнице. Рабочий день в самом разгаре, но мой телефон непривычно молчит: очевидно, Джексон оставил четкие распоряжение на счет того, чтобы меня не беспокоили. Вечером звонит мама с извинениями, что не смогла заехать и обещает появится завтра. Несколько раз заходит медсестра, чтобы принести еду, поставить капельницу и сменить повязку, после чего я вновь остаюсь предоставленной сама себе. Я комфортно переношу одиночество, но третий день, проведенный в изоляции от внешнего мира, начинает давить на меня. Я слабовольно думаю написать Джису о больнице, но тогда расспросов избежать не удастся, а еще не решила, хочу ли предавать ситуацию огласке.

Я битый час смотрю дурацкое телевизионное шоу с полуголыми участниками и выключаю его, когда чувствую, что по щекам катятся слезы. Доктор Ан говорила, что нестабильное состояние нервной системы – одно из последствий сотрясения головного мозга, и сейчас я хочу верить, что так оно и есть. Отложив пульт, я вызываю медсестру и прошу вколоть мне снотворное, которое в отсутствие Юны остается моим единственным спасением от одиночества.

Я просыпаюсь с первыми лучами солнца, пробивающихся через неплотно закрытые жалюзи. Чувствую себя странно: макушка по прежнему ноет, сил нет, но вместе с тем я слегка взбудоражена. Осторожно кручу головой по сторонам, чтобы размять затекшую шею, и на тумбочке замечаю вазу с белыми мимозами. Цветы без обертки, будто бы собранные вручную, и от их запаха сердце начинает учащенно биться, за секунды перенося меня в родительский сад девятнадцатилетней давности, в котором Чахён выращивала такие же.

Я и сама не замечаю, как жму на кнопку вызова медсестры, снова и снова, и продолжаю смотреть на букет, боясь, что если потеряю его из виду, то он исчезнет. Запыхавшаяся медсестра появляется в дверях через несколько минут, и ее пухлое лицо растягивается в беспокойстве.

– Что случилось, мисс Манобан? Почему вы плачете?

– Цветы… Этот букет. Кто его принес?

– Когда вы спали, заезжал высокий молодой человек… Я забыла, как он представился. Он пробыл с вами в палате какое-то время, а затем уехал.

Комментарий к Глава 21

Надеюсь, вам понравится глава😁

========== Глава 22 ==========

– Как вы чувствуете себя, мисс Манобан? – коренастый мужчина средних лет, представившийся сержантом полиции, оглядывает меня так, словно меня подозревают в покушении на первое лицо государства.

– Вполне сносно, благодарю за беспокойство, – отвечаю я с легким сарказмом. – Мое самочувствие вы могли обсудить с лечащим врачом, поэтому давайте сразу перейдем к делу.

– Как вам будет угодно. Я необходимо знать, как вы получили травму головы.

– Я запнулась каблуком в ворсе ковра и упала, – удерживаю его цепкий взгляд.

У меня было два дня взвесить все «за» и «против», и я пришла к выводу, что не хочу предавать случившееся огласке. На решение по поводу развода это никак не повлияет, а видеть собственное лицо в интернет-порталах и принимать фальшивое сочувствие от знакомых – совершенно не нужный мне бонус. Если раньше решающим фактором в сохранении нашего союза с Джексоном было нежелание оставлять Юну без отца, то теперь оно оттеснено боязнью того, что когда-нибудь он посмеет причинить боль дочери. Человек, однажды перешагнувший грань допустимого, с вероятностью девяносто процентов повторит это снова. Еще один суровый урок, которая преподнесла мне жизнь.

– Не могли бы вы рассказать поподробнее, как это произошло, миссис Манобан?

– Я разговаривала со своим мужем, развернулась, чтобы уйти, каблук запутался в ворсе ковра, и я упала головой назад.

– А откуда у вас синяк на правой щеке? – с прищуром уточняет полицейский.

Я сохраняю невозмутимость. Это моя жизнь и только мне решать, нужна мне помощь представителей власти или нет.

– Возможно, я получила его при падении. Вам наверняка сообщили, что на момент приезда скорой, я находилась без сознания.

– Мне сложно представить, как можно удариться щекой и затылком одновременно.

– У вас есть причины мне не верить?

Сержант вздыхает и, покачав головой, примеряет на лицо дружеское выражение лица.

– Я часто встречал женщин, пытающихся оправдать домашнее насилие, мисс Манобан. Они надеялись, что этого больше не повторится…

– Детектив Чхве, оставьте свои потертые истории для других несчастных. Я не склонна оправдывать людей и редко питаю иллюзии на их счет.

– Хорошо. Желаю вас поскорее поправиться. Если вы передумаете…

– Я не передумаю.

Мужчина уходит, а я осторожно приподнимаюсь на локтях и облокачиваюсь на подушку. Голова по-прежнему плывет, но не так сильно, и это дает мне надежду, что к вечеру я смогу ходить в туалет самостоятельно. Я стягиваю с тумбочки карманное зеркало и вновь разглядываю свое отражение. Со вчерашнего дня оно нисколько не изменилось: кожа имеет мраморный оттенок, губы бескровные и сухие, и синяк на щеке налился выразительной желтизной. Временный дефект внешности – сущая ерунда, если учесть, что я могла бы никогда не очнуться, но я тех пор как я обнаружила в палате мимозы, надежда на то, что Тэхён снова придет, не покидает меня. Я не рассчитываю, что выгляжу привлекательно, но мысль о жалости с его стороны мне претит. С другой стороны, что еще помимо жалости или любопытства могло побудить его прийти? И откуда он узнал, что я в больнице? Точно не Джексон ему рассказал.

– Джихё, когда мне можно будет снять повязку?

– Это лучше спросить у доктора Ан. Мне таких указаний пока не поступало.

– А много волос сбрили? Это очень заметно?

– Нет, совсем немного. Вы молодая, мисс Манобан – они быстро отрастут.

Я протираю лицо лосьоном и наношу крем. С вожделением смотрю на косметичку, в которой лежит тональное средство, и заставляю себя о нем забыть. Во-первых, цветы могли быть просто актом вежливости, и Тэхён может больше не появиться, а во-вторых, в стенах больницы накрашенной я буду выглядеть нелепо. Как я не пытаюсь пришпорить надежду, что по какой-то причине ему не все равно, что со мной произошло и где я нахожусь, она упрямо разрастается в груди. Все мое существо настроено на ожидание на чуда: что в дверь в палату откроется и войдет он. Такой мелодраматичный поворот не слишком вписывается в течение нашей противоречивой истории, но ведь в палате по-прежнему витает запах мимоз.

Через полчаса приходит медсестра, чье имя мне никак не удается запомнить, и ставит мне капельницу. Чтобы не впадать в зависимость от ожидания того, чего может не произойти, я думаю о Юне. Через полторы недели у нее начнутся каникулы, и если к тому времени меня не выпишут отсюда, я сойду сама. Буду проводить каждую свободную минуту рядом с ней: тоннами есть мороженое и посещать каждую мультипликационную премьеру. Жаль, что сейчас она слишком взрослая, чтобы мы могли спать вместе, потому что я бы не хотела расставаться с ней даже во сне. Я слежу за монотонным падением капель раствора в трубку, представляю перепачканное шоколадом лицо дочери и незаметно для себя засыпаю.

Открываю глаза от ощущения теплого покалывания на коже. Несколько раз моргаю отяжелевшими веками, чтобы склеить изображение, и чувствую волнообразный толчок в левой половине груди. Рядом с моей кроватью сидит Тэхён. Ворот его рубашки расстегнут на две пуговицы, брови напряженно сведены к переносице, взгляд задумчивый, и я некстати думаю, что он самый красивый человек, их всех кого я знала. И что он все-таки пришел.

– Привет, – выходит из меня сухим шепотом. Сердце колотится быстро и громко, и если бы не одеяло, Тэхён наверняка мог его услышать.

– Привет, Лиса, – его голос звучит ровно и немного хрипло, будто бы он давно сидит молча. – Как ты себя чувствуешь?

Я быстро сглатываю подступающие к горлу эмоции и пытаюсь улыбнуться.

– Я в порядке. Как ты узнал, что я здесь?

Глаза Тэхёна дымчато-черные, и как я не стараюсь, мне не удается прочесть его мысли.

– Ты не пришла на работу.

– Для всех я в командировке.

– Ты бы никогда не уехала без предупреждения, не убедившись, что все работает так как надо.

От интимности сказанного у меня перехватывает дыхание. Я слишком уязвима, он слишком близко, а в палате слишком пахнет нашим детством, чтобы я могла владеть собой.

– А оно не работает? Мне никто не звонил.

– Твой муж об этом позаботился перед отъездом, – холодно произносит Тэхён, в его тоне безошибочно режется сталь. Мне это не нравится, поэтому я спешу сменить тему.

– Так как ты узнал, что я именно здесь?

– Ты забыла кем я был в прошлом? Находить людей было частью моей работы.

Я выдавливаю из себя ироничную улыбку.

– Боюсь, я пока не в состоянии вернуть тебе долг и придется немного подождать.

– Не надо, Лиса, – без тени усмешки произносит Тэхён. – Как это произошло?

Он смотрит на меня так, словно ему необходимо услышать правду; словно ему и правда не все равно, и от нахлынувших чувств я начинаю задыхаться. Невидимая нить, привязывающая мое сердце к нему, натягивается, выворачивая грудь наизнанку. Я больше не могу удерживать его взгляд и, превозмогая боль, отворачиваюсь, чтобы посмотреть в потолок. Глаза зудят влагой, в носу колет, и я изо всех сил впиваюсь ногтями себе в ладонь, чтобы отрезвить самообладание. В его голосе нет сочувствия и нет намека на жалость – в этом проблема. Тэхён ведет себя так, словно мне еще есть место в его жизни.

– Я запуталась в ворсе ковра, – мне приходится делать паузы, чтобы вернуть себе способность дышать. – Упала. Неудачно. Потеряла сознание и очнулась здесь.

Я несколько раз моргаю, позволяя влаге закатиться обратно и убедившись, что они надежно заперты в слезных каналах, поворачиваюсь к Тэхёну. Он разглядывает мою щеку и мне стоит огромных усилий, чтобы слабовольно не прикрыть ее рукой.

– Я не хотела давать повод для сплетен и сама попросила Джексона ничего не говорить в офисе.

– Кто знает, что ты здесь?

– Мои родители.

– А твои подруги?

– У меня их немного, как ты мог бы догадаться. Джису не знает.

– Это он сделал?

Вот то, что страшило меня в его визите. Что Тэхён меня пожалеет, как уличную собаку с перебитой ногой. Идиотка. Какая же я идиотка. Как и всем мне тоже хочется верить в чудо.

– Не нужно жалеть меня, Тэхён, – я смотрю ему в глаза, раненное эго заставляет голос звучать твердо. – Это не он. Если ты поэтому пришел, то не стоило. Мне не нужна твоя жалость.

– Ты не вызываешь жалости, Лиса. На этот счет можешь быть спокойна.

– Добрый день, мисс Манобан, – на пороге палаты возникает доктор Ан, и с легкой улыбкой оглядывает нас. – Плановый осмотр.

Тэхён поднимается и касается рукой изголовья кровати, всего в нескольких дюймах от моего лица.

– Не буду вас отвлекать. Я заеду к тебе завтра, Лиса.

========== Глава 23 ==========

– А как поживает тот мальчик, который тебе нравится? Роун, правильно?

– Он не приходит в школу вторую неделю и теперь мне нравится Сон Богом, – беспечно отзывается голос Юны в трубке. – Когда ты вернешься, мам? Я хочу вместе посмотреть мультики.

Тоска по дочери отдается болезненным эхом в каждой клетке моего тела: я скучаю по ее запаху, по прикосновению ладони к густым волосам, по нашим объятиям, по возможности увидеть, как ее губы расплывается в озорной улыбке.

– Я постараюсь как можно скорее, но у меня очень много дел, милая. Тебе не стоит меня ждать, чтобы пересмотреть его. Обещаю, я не обижусь.

– Нет, – твердо произносит дочь. – Я дала себе слово не смотреть Короля Льва без тебя.

Я и впрямь стала более сентиментальной, находясь в больнице, потому что сейчас ее слова душат меня до глубины души. Впервые в жизни мои чувства полностью взаимны: Юна предана мне настолько же, насколько я предана ей.

– Это очень мило. Расскажи, чем ты занимаешься в свободное время.

– Я много танцую. А еще вчера хореограф Пак похвалила меня за отличный танец. Она назвала меня самой лучшей ученицей. Танцы это куда интереснее, чем теннис, мам. Если меня еще раз попытаются подразнить неудачницей, я разобью им нос.

– Это тот рыжеволосый, который учится на два класса старше? Он тебя обижает?

– Нет, меня он не трогает, но задирает неудачницей. Мне это не нравится.

– Может быть, стоит сказать об этом вашему учителю?

– Тогда я буду выглядеть как трусиха, – обиженно произносит дочь. – Хенджина все боятся, а я нет.

– Твое желание защитить друга похвально, но ты должна пообещать, что не будешь задираться первой.

– Обещаю. А ты пообещай, что не будешь ругаться, если из-за меня тебя вызовут в школу.

Я не могу не улыбнуться. Мне нравится, как мы с Юной выстроили свои отношения: она полностью доверяет мне, а я делаю все, чтобы ее доверие не обмануть. Это не всегда дается мне просто: я и сама готова вырвать Хенджин язык и ноги, лишь бы он никогда не подошел к моей дочке, но пообещала себе, что не буду мешать ей жить.

– А я когда-нибудь на тебя ругалась?

– Мммм…нет.

– Потому что я всегда на твоей стороне. Бабушка не заставляет тебя переодеваться?

– Она пыталась, но я отказалась. Брюки, которые она дала, ужасно колючие, и я стала чесаться.

Я представляю вытянувшееся лицо мамы и мысленно усмехаюсь. У нее нет рычагов воздействия на Юну, поэтому я спокойна. Моя дочь умеет отстаивать свои права, не испытывая при этом сомнений и угрызений совести – я об этом позаботилась.

– Когда я вернусь, мы купим тебе много мягких рубашек и джинсов и съедим кучу мороженого.

– Скорее бы. Ты улетела вместе с папой?

– Нет, милая. Мы улетели по отдельности, и я вернусь…

Остаток фразы застревает в горле, потому что дверь распахивается и в палату входит посетитель, которого я ждала с того момента, как он покинул мою палату вчера.

– Юна, я перезвоню тебе вечером. Помни, что я очень по тебе скучаю и очень тебя люблю.

– Я тоже, мам. Я сейчас пришлю тебе видео своего танца.

– Хорошо, милая, я жду.

Я отключаюсь и смотрю на Тэхёна, который, устроившись на стуле возле моей кровати, изучает глазами содержимое тумбочки.

– Садовые цветы быстро вянут, – он кивает на вазу с мимозами, чьи белоснежные лепестки немного подернулись желтизной. – Их стоит выбросить.

– Мне нравится, как они пахнут, и я не хочу их выбрасывать. Рада, что ты пришел.

Тэхён поворачивается ко мне: оценивающе оглядывает свежую повязку у меня на голове, правую скулу, торчащий из вены катетер, и сосредотачивается на глазах.

– Я же сказал, что заеду.

– Сейчас разгар рабочего дня, а у тебя наверняка много дел.

– Твоя дочь не приходит к тебе?

– Нет. Она не должна видеть меня в таком состоянии.

– Любишь её? – в глазах Тэхёна играют тысячи оттенков чёрного, взгляд до предела серьезен.

Я улыбаюсь и киваю. Улыбка – мой безусловный рефлекс, когда речь идет о Юне.

– Больше всего на свете.

Повисает пауза, в груди начинает знакомо жечь. Возможно, мне и правда стоит проконсультироваться с доктором Ан на предмет успокоительных.

– Расскажи мне что-нибудь о себе, Тэхён. Все что угодно.

Он смотрит на меня, словно оценивает серьезность моего предложения, и его взгляд постепенно проясняется.

– В прошлом году я ездил в Рим.

– Рим? Я никогда там не была. Расскажи мне.

– Я арендовал автомобиль и объездил все окраины Рима. Особенно меня впечатлили Колизей и музеи, название которого я никогда не смогу выговорить.

Губы Тэхёна дергаются в улыбке, а я вдруг испытываю небывалое чувство умиротворения. Словно не было лет, разделяющих нас, нет этой больничной койки, а мы лежим на траве возле нашего озера, где мой лучший друг делится со мной своими приключениями. Я готова слушать его вечно

– Тебе понравился Рим.

– Я мало где бывал, поэтому у него не было шансов мне не понравиться.

Я удовлетворенно отмечаю, что несмотря на то, что Тэхён считается одним из самых успешных людей Кореи, претенциозность и желание казаться лучше, чем он есть, его не коснулись.

– Тебя посещали мысли там остаться?

– Вовсе нет. Там все слишком по-другому: климат, люди, природа, ритм жизни.

– С кем ты ездил? – вырывается из меня до того, как я смогла обдумать этот вопрос.

– Я был там один.

Раздается неприятное поскрипывание двери, разбивающее наше уединение, и на пороге появляется мама. Ковер из травы исчезает вместе с дуновением ветра и чувством умиротворения, и я возвращаюсь в больничные стены.

– Здравствуй, Лиса, – мама бросает быстрый взгляд на сидящего Тэхёна и, не удостоив его приветствием, царственной походкой идет к моей кровати. – Раньше заехать не получилось, потому что выставка затянулась, а как организатор я не могла покинуть ее раньше. Как ты себя чувствуешь?

– Я в порядке. Мама, ты помнишь Тэхёна?

– Я помню его, – сухо замечает мама, глядя поверх его головы. – У меня не слишком много времени, и я бы хотела провести его наедине с дочерью.

Последние слова она явно адресует Тэхёну и слегка задирает бровь вверх, демонстрируя ожидание. Мне не удается узнать, собирается ли он удовлетворить ее завуалированное требование, потому что любой его ответ я опережаю.

– Нет. Тэхён останется.

Мама поджимает губы, упаковывая свое молчаливое негодование, ее взгляд соскальзывает с моего лица и спускается ниже. Я прослеживаю его направление до тех пор, пока не натыкаюсь на собственные пальцы, сжимающие запястье Тэхёна. Очевидно, мое тело тоже не смогло сдержать протест, и разумеется, для него он тоже не остался незамеченным.

– Вчера звонил твой муж, – мама отводит взгляд от замка наших рук и вновь смотрит мне в глаза. – Он очень скучает по тебе и по Юне, и просил передать, что заедет к тебе как только вернется.

Я знаю, для чего мама упоминает Джексона в присутствии Тэхёна, но сейчас эта причина не является достаточным оправданием тому, почему она так упрямо игнорирует правду, озвученную мной накануне. Все эти фальшивые скрепы, которыми она пытается перебить аромат мимоз, ее вид, исполненный решимости исправить то, что, по ее мнению, идет не так, приводит меня в бешенство. На долю секунды я жалею, что рядом находится Тэхён, и я не имею возможности облечь кипящий во мне яд в гневную тираду.

– Ты не опаздываешь еще на одну выставку, мама?

– Что, прости

– Тебе пора идти, – терпеливо поясняю я, глядя ей в глаза.

Я прекрасно осознаю, что нанесла матери серьезное оскорбление, но не испытываю ни толики раскаяния за него. Если жизнь – это выбор, то я предпочту честный.

– Ты пытаешься унизить меня в глазах этого молодого человека, в этом дело? Хочешь что-то доказать ему?

– Не заставляй Юну носить одежду, которую она не хочет – этим ты добьешься лишь того, что она откажется идти в школу, – игнорирую ее попытку спровоцировать словесную потасовку. – И передай привет папе.

Мама одергивает и без того идеально сидящий пиджак и поправляет волосы. Она поддалась эмоциям в присутствие третьего лица и сейчас ей необходимо вернуть себе лицо.

– Я заеду к тебе завтра, Лиса. Надеюсь, у нас будет возможность поговорить без свидетелей.

Отвечать мне не приходится, потому что вместо меня это делает Тэхён.

– Имейте в виду, что завтра я буду здесь в первой половине дня.

Лицо мамы гневно вспыхивает, и она, грохоча каблуками, выходит из палаты. Я в течение нескольких секунд смотрю на дверь, прислушиваясь к шуму удаляющихся шагов, после чего нахожу глазами Тэхёна.

– Тэхён. Сколько ты там пробыл?

– Почти месяц.

Тэхён уходит от меня через час, и еще час я лежу в кровати с блуждающей улыбкой на губах. На душе тепло, словно ее согревают солнечные лучи, и даже боль в голове почти стихла. Зашедшая на смену медсестра ставит мне капельницу, и через какое-то время возвращается в палату с букетом белых мимоз в руках.

– Передали на пост с просьбой заменить старые, – поясняет она, забирая с тумбочки вазу. – Пахнут и правда чудесно. А вы на поправку идете, мисс Манобан. Щеки порозовели, и даже блеск в глазах появился.