Текст книги "Научи меня танцевать (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

  – Вы считаете, что совершили грех, убежав от мужа? – спросила я, помолчав.

  – Убежав от мужа, украв деньги, пойдя против воли отца. Вероятно, это грех, а я отчего-то не чувствую себя виноватой, хотя каждый вечер прошу Бога простить меня. Я слышала, что Франческо был сам не свой от ярости и приказал найти меня за хорошую награду. Меня не нашли, значит, архиепископ сдержал свое слово... Теперь я почти счастлива, во всяком случае, у меня есть то, для чего стоит продолжать жить. Я обрела покой, которого мне так не хватало... и все же теперь я чувствую, что лишаюсь покоя.

  – Почему?

  Она внимательно посмотрела на меня и не ответила, лишь тонко улыбнулась. Неужели она испытывала ко мне какие-то чувства, кроме плотского желания? Могла ли я надеяться, что в ее улыбке было нечто большее простой доброты?

  – Зачем вы учитесь танцам? – спросила я, чтобы скрыть свое смущение. – Разве благородных дам не обучают музыке и танцам с детства?

  – Мне хочется овладеть этим искусством в совершенстве, – ответила она. – Если захочешь, я попрошу Джулиано обучать тебя тоже.

  – Это было бы здорово! – выпалила я, и она весело рассмеялась.

  – Сначала тебе надо решить, пригодится тебе это или нет.

  – Констанца, я хочу уметь то же, что и вы.

  – Отлично. Догоняй!

  Она слегка пришпорила лошадь и помчалась вперед, призывая меня следовать за собой. Вжавшись в седло, я ударила пятками в бока лошади. Резкое движение едва не сбросило меня на землю; вопя во весь голос, я ухватилась за конскую гриву, стараясь не выпускать поводья. Лошадь пошла галопом, и вскоре я поравнялась с Констанцей. Протянув руку и ловко ухватив поводья, она удержала животное.

  – Проклятье, так и покалечиться недолго, – неодобрительно сказала она. Я поправила платье и криво усмехнулась:

  – У меня никогда не было собственной лошади. А в седле я сижу второй раз в жизни.

  – Ты научишься.

  Она снова пустила лошадь шагом. Я молча следовала за ней, погрузившись в собственные мысли. Внезапно она остановилась. Подняв голову, я увидела троих крепких мужиков, стоящих на тропе перед нами. У одного из них в руках было что-то вроде здоровенного серпа, двое других нехорошо ухмылялись, поигрывая ножами.

  – Мальчуган, ты украл себе невесту из монастыря? – прогудел детина с серпом, пытаясь взять лошадь Констанцы под уздцы. Животное попятилось, послушное руке хозяйки, и разбойник схватил лишь пустоту.

  – Разве красть невест теперь запрещено? – негромко поинтересовалась Констанца. – Украл, и теперь ищу священника, который нас обвенчает.

  – Ловкач! – усмехнулся парень с ножом. – Ты, стало быть, вор.

  – А ты, часом, не священник, раз читаешь мне проповеди?

  – Может, и так. Пойдем с нами, мы вас славно обвенчаем... Кстати, ты мне нравишься гораздо больше твоей невесты, паренек. Может, я бы сам с тобой обвенчался...

  – А как же твой обет? Против соблазна плоти есть прекрасное средство, и недорогое, кстати. Вот тут бы твой нож пригодился...

  Лицо парня побагровело, а его приятели захохотали.

  – Хорошая шутка, мальчик, – отсмеявшись, сказал бандит с серпом. – А теперь сойди с лошади и отдай нам кошелек. То же касается дамы. Мы позволим вам уйти невредимыми, если вы будете вести себя смирно.

  – Мне очень непривычно путешествовать пешком, – пожала плечами Констанца. – Денег при мне нет, а потому и поделиться с вами нечем.

  Грабители перестали ухмыляться и грозно шагнули вперед. Констанца небрежно положила руку на рукоять шпаги.

  – Не тратьте мое время. Шутить я больше не буду.

  Ее голос звучал твердо и решительно, ниже, чем обычно. Она действительно была сейчас похожа на юношу. Бандиты, по-видимому, не были настроены так легко отступиться. Мальчишка и монахиня не будут серьезной помехой, а две лошади представлялись хорошей добычей. Главарь выставил перед собой серп.

  – Слезай по-хорошему, я не хочу калечить ни тебя, ни твою подружку.

  Шпага с сухим звоном вылетела из ножен и сверкнула синеватой молнией в лучах солнца.

  – Подходите, смелее.

  Разбойники на миг растерялись, потом парень с ножом, который был не прочь "обвенчаться" с Констанцей, бросился вперед. Почти незаметный взмах руки, изящный наклон – и нападающий рухнул на колени, схватившись за пронзенное горло. Кровь толчками выплескивалась из его шеи, он захрипел и завалился набок, дергая руками и ногами в предсмертной агонии. Меня затошнило, и я поспешно отвела глаза.

  – Кто-нибудь еще будет настаивать, чтобы мы спешились? – спросила Констанца, выставив шпагу перед собой. Двое оставшихся бандитов попятились.

  – Что ж, приятно иметь дело с разумными людьми. – Она тронула поводья, удерживая лошадь. – Лаура, проезжай вперед. Что касается вас, любезные... Одно неосторожное движение – и я проткну вас так быстро, что вы не успеете помянуть дьявола.

  Она поскакала вперед, продолжая оглядываться на стоящих у дороги бандитов. Оказавшись на безопасном расстоянии, она обернулась и крикнула:

  – Я непременно передам от вас привет подесте! Может быть, у него появится желание навестить вас...

  Смеясь, она отсалютовала шпагой и поехала вперед.

  – Тебе не следовало злить их, – осторожно сказала я. – Нам предстоит еще возвращаться обратно этой же дорогой.

  – Это деревенщины, – пренебрежительно отмахнулась Констанца. – Нам повезло, что мы встретили этих увальней, а не организованных бандитов: у тех-то есть приличное оружие, да и поодиночке они редко ходят. Впрочем, для настоящих грабителей мы не представляем интереса, не то что купцы или аристократы...

  – У тебя... – я замялась, подыскивая слова, но смогла выдавить только. – Ловко получилось.

  – Считаешь это удачей?

  Я смущенно пожала плечами.

  – Ты попала ему в горло – разве это не удача?

  Она улыбнулась и не ответила. По моему убеждению, Констанца была излишне безрассудной и слишком высокого о себе мнения. Грех гордыни был единственным, за который ей стоило бы каждый вечер терзать себя плетью...

  В Кремону мы добрались быстро. Разумеется, город был больше Кортемаджоре, но так же грязен. Проезжие улицы ближе к окраинам сменялись разбитыми проулками, несколько раз я видела тощих детей, рывшихся в отбросах. Судя по всему, Джулиано Манетти не пользовался расположением власть имущих и жил в той части города, которую почтенные жители обходили стороной.

  Констанца спешилась у небольшого дома с некогда белыми, но потемневшими от грязи и сырости стенами и постучала в дверь.

  – Кого еще черти несут? – послышалось изнутри.

  – Джулиано, это я, Констанца.

  Дверь тут же открылась, и на пороге возник заросший щетиной поджарый человек с взъерошенными седоватыми волосами. Его улыбка была искренней и приятной, несмотря на шрам, рассекающий правый висок и щеку. На вид ему можно было дать лет пятьдесят, и он совсем не походил на тот образ, который я рисовала в своем воображении.

  – А, вот кого я всегда рад видеть! Проходи скорее.

  Тут его взгляд остановился на мне.

  – Что это за девочка? Она с тобой?

  – Да, это Лаура, воспитанница из обители.

  Он прищурился, оценивающе разглядывая меня, и мне стало не по себе.

  – Ну и что ты сидишь в седле, Лаура? Мое приглашение касается и тебя.

  – Я... – Мне было стыдно признаться, что я не могу сама слезть с седла. Джулиано вопросительно поднял брови, и я, решившись, неловко сползла с лошади, едва не упав. Учитель танцев не засмеялся, а просто подошел, взял поводья и привязал обеих лошадей во дворе. Я шмыгнула в дом следом за Констанцей.

  Я никогда раньше не видела, как живут одинокие мужчины, а Джулиано, без сомнения, был одинок. В просторной комнате было на удивление чисто, вещи аккуратно разложены в нужном хозяину порядке. У окна стоял небольшой деревянный стол, на котором среди кусков кожи и точильных камней лежали несколько кинжалов разной формы. В углу была узкая кровать под простым деревянным распятием, а возле нее – окованный медными полосами ларь, запертый на замок. Середина комнаты была пуста, и я подумала, что именно здесь хозяин проводит свои уроки. Пахло железом и кожей – эти запахи никак не вязались с изящным искусством, которому учил Джулиано. Неужели Констанца не могла выбрать себе учителя более достойного, чем опустившийся солдафон?

  Между тем синьор Манетти вошел в дом и закрыл за собой дверь.

  – Как вы добрались?

  – Небольшое развлечение было только кстати, – улыбнулась Констанца. – Печально лишь, что не обошлось без кровопролития.

  – О, большинство тех идиотов, что ошиваются в окрестных лесах, давно заслуживают виселицы! Сколько вы их встретили?

  – Троих, и двое унесли третьего.

  – Неплохо, девочка. – Его похвала была короткой, но Констанца приосанилась. – Может быть, Лаура хочет перекусить с дороги?

  Не дожидаясь ответа, он вытащил завернутый в холстину кусок копченой говядины, половину каравая и пару маленьких сырных головок.

  – Вот, держи. – Он отрезал здоровенный ломоть мяса, положил его на краюху хлеба не менее впечатляющего размера и протянул мне, затем повернулся к Констанце. – А тебе придется потерпеть. Сытое брюхо к учению глухо...

  Она улыбнулась.

  – Мне не терпится начать урок.

  – Ты так и не научилась терпению... но это даже хорошо, иначе ты до сих пор была бы подстилкой Франческо Сфорца.

  Вонзив зубы в предложенное угощение, я с интересом подумала, как Констанца будет танцевать с этим балагуром, позволявшим себе подобные высказывания в ее адрес.

  Джулиано Манетти метнул на меня быстрый взгляд и кашлянул. Констанца приподняла бровь и, чуть помедлив, покачала головой. Старик пожал плечами и вытащил из ларя длинный сверток.

  – Побудь здесь, Лаура. Эта надменная хвастунишка ужасно неуклюжа и не любит, когда на нее смотрят.

  – Наглец, – хмыкнула Констанца, направляясь к двери. – Скорее уж никудышный учитель не хочет, чтобы над ним посмеялись.

  – Хорошо, не будем спорить. – Джулиано снял с полки небольшой полотняный мешок и положил его на стол передо мной. – Лаура, ты не могла бы разобрать это зерно, пока я даю твоей настоятельнице свои глупые уроки? У меня слабое зрение, да и руки уже не так проворны, как прежде...

  Я нахмурилась – не за тем я ехала с Констанцей в Кремону, чтобы перебирать зерно, – но Джулиано улыбнулся так обаятельно, что я кивнула.

  – Я знал, что у тебя доброе сердце, – растроганно сказал он. – Мы скоро вернемся.

  Они вышли, и я осталась в одиночестве. Выглянув в окно, я увидела только пыльную улицу с играющими у соседнего дома мальчишками. Доев хлеб с мясом, я на цыпочках подошла к двери и прислушалась, но через толстое дерево ничего не было слышно: скорее всего, Констанца и Джулиано ушли в сад. Я нажала на дверь, но она не подалась. Оказывается, меня заперли, как котенка! Меня это взбесило. В конце концов, я имею право выйти из этого дома! Констанца еще узнает, что я думаю по поводу ее уроков!

  Вернувшись к столу, я с раздражением развязала мешок и рассыпала зерно по столу. Пусть старый шутник сам собирает его обратно, если хочет! Какое-то время я сидела надувшись, а потом от нечего делать стала выбирать из зерна соринки и комочки земли. Постепенно это занятие успокоило меня, и я сама не заметила, как разобрала все зерно.

  Как раз когда я ссыпала его обратно в мешок, дверь открылась, и вошли Констанца и Джулиано.

  – Уф, – крякнул старик, утирая пот с лица. Его рубашка под мышками и на спине была темной от пота. – Как ты тут, малышка? Смотри-ка, работа окончена! Я в тебе не ошибся...

  Во мне снова поднялось возмущение.

  – Мне кажется, сегодня прохладно для танцев, – сказала я, сдерживаясь. – Какому же танцу вы обучали госпожу настоятельницу? И где она сама?

  – Она сказала, что хотела бы умыться, прежде чем сесть за стол.

  – Так что вы танцевали?

  – Хм... Джигу.

  – Ах, вот как. Никогда не подумала бы, что Констанца будет учиться таким танцам.

  – У нее странные причуды, верно?

  Я помолчала, поджав губы. Джулиано снял рубашку, вытерся ею и бросил в корзину в углу, а затем вытащил из сундука чистую, переоделся и пригладил взлохмаченные волосы гребнем.

  – Скажите, – начала я смущенно, – вы ведь бываете в Пьяченце?

  – Я много где бываю, Лаура, – загадочно ответил Джулиано, разглядывая свое отражение в маленьком мутном зеркале.

  – Вы бываете там по делам?

  – Что за расспросы, девочка? Разумеется, я езжу не для развлечения, потому что я небогат. Что же до моих дел, они тебе вряд ли интересны.

  – Они как-то связаны с Констанцей?

  – Проклятье! Любопытный ребенок сует свой нос куда не следует. Вот что я тебе скажу...

  Он не успел закончить: вошла Констанца. Ее лицо раскраснелось, глаза блестели, с прилипших ко лбу прядей волос сбегали капли воды.

  – Я тебя измотал, правда? – быстро спросил синьор Манетти, отвернувшись от меня.

  – Это нечестно, – ответила Констанца. – Ты сильнее и пользуешься этим.

  – Сила – оружие мужчины. – Джулиано удовлетворенно улыбнулся. – Оружие женщины – хитрость и быстрота. Некоторым вещам тебя могла бы научить только другая женщина...

  – Ты знаешь женщин, которые могли бы меня научить танцевать? – Констанца села за стол рядом со мной.

  – Такие женщины встречаются не часто, это точно... Ну, а теперь я хочу чего-нибудь поесть.

  Синьор Манетти нарезал мяса и хлеба и тоже сел к столу. Утолив первый голод, они с Констанцей стали обсуждать события в округе.

  – В Монтичелли поймали еще одну ведьму, – сказал Джулиано. – Ринери выслуживается перед епископом и рыщет по всей округе... После той суматохи в Пьяченце он просто озверел. Поначалу хотел казнить каждого второго стражника, за то что они не смогли задержать какого-то шалопая с похищенной ведьмой. Надо признать, шалопай и впрямь молодчина!

  Он внимательно посмотрел на Констанцу, но она словно не заметила вопросительной интонации в его голосе.

  – Выходит, Ринери ищет новых еретиков? – спросила она невозмутимо.

  – Ловит их каждый день, – кивнул синьор Манетти. – Должно быть, ко дню святого Антонио в Пьячнце снова запылают костры. Прежде такого не было... Ринери настоящий дьявол, скоро изведет всех хорошеньких женщин... ну, кроме тех, что скрываются в монастырях. – Он весело подмигнул мне. – Тебе повезло, малышка. Не знаю, по своей ли воле ты попала в Санта-Джулию или нет, но за ее стенами сейчас определенно безопаснее, чем снаружи. Что скажешь о настоятельнице?

  – Я восхищаюсь ей, – честно призналась я. Старый солдат действительно был всего лишь учителем, а не любовником Констанцы, и у меня отлегло от сердца, несмотря на смятение в голове. Джулиано мне решительно нравился, хотя он не мог быть человеком, который меня спас. У него были большие грубые руки, а у моего спасителя – узкие и изящные, с длинными пальцами. Голос Джулиано, негромкий, с легкой хрипотцой, немного напоминал мне голос отца, а беззлобные шутки скрывали незаурядный ум и смекалку.

  – Ты должна быть ей весьма признательна. Готов поспорить, со времен Екатерины Сиенской не было такой достойной дамы. Она понимает разницу между долгом и жестокостью, между слабостью и милосердием, а это встретишь не часто.

  – Вы давно знакомы? – спросила я.

  – Она была еще маленькой девочкой, когда я впервые увидел ее. Граф Антонио Тосканелли часто принимал у себя ее отца, и как-то я увидел, как она пыталась гоняться за курами во дворе. О, она была упряма, хотя поймать курицу – для ребенка дело непростое! Мне стало любопытно, а потом я решил показать ей, как нужно двигаться, чтобы подкрасться к птицам незаметно. Констанца была забавной малышкой, и хотя она распугала всех кур, я понял, что настойчивость со временем может перерасти в умение... Ее брат был тяжеловесным увальнем, любил покушать и порассуждать, а она – просто огонек. Мне нравилось давать ей советы, потому что она всегда принимала их с благодарностью.

  – Мне было интересно все, что ты говорил, – усмехнулась Констанца. – Сначала я училась ловить кур, потом голубей. А затем ты взялся обучать меня танцам.

  – Твоего отца еле удалось уговорить.

  – Ты же сказал ему, что будешь учить меня совершенно бесплатно. Он всегда был скупердяем...

  Они оба засмеялись, хотя я не видела в словах Констанцы ничего смешного. Солдат, взявшийся бесплатно обучать дочь знатного вельможи танцам...

  – Он говорил, что от этих занятий все равно не будет толку, – кивнул старик. – Но я-то знал, что он ошибается. Постепенно у тебя появились гибкость, сила и чувство равновесия, ты уже не была той неуклюжей девочкой, пытавшейся ловить кур во дворе замка...

  – Твои уроки принесли пользу, – сказала Констанца. – Это раньше я считала их пустой забавой, но теперь...

  – Теперь времена изменились... – Джулиано посерьезнел и задумчиво посмотрел на свои сложенные на столе руки – натруженные большие руки солдата. – У тебя полно проблем, девочка, несмотря на то, что стены обители ограждают тебя от многих из них. Франческо Сфорца ищет тебя до сих пор.

  – Да, ты уже говорил.

  – Его люди появлялись в Пьяченце, в Кремоне и в окрестных деревнях. Они расспрашивали о девушке с золотистыми волосами...

  – Надеюсь, никто не встречал девушку, которую они разыскивают?

  – Я точно не встречал. – Джулиано вздохнул. – Но, возможно, найдутся те, кто ее видел.

  – Ты снова будешь говорить, что мне лучше на время не покидать монастырь?

  – Ты очень рискуешь. Ну, а если у тебя есть планы на день святого Антонио, советую отменить их.

  – Проклятье, Джулиано! Не считаешь ли ты, что я должна...

  – Тише. – Он метнул на меня быстрый взгляд и покачал головой. – Всех не спасешь, я говорил тебе это сотню раз. Ринери дьявол, он будет искать и находить все новых жертв, и ты ничего с этим не поделаешь.

  Глаза Констанцы остановились на мне. В ее взгляде были нежность, отчаяние и протест.

  – Ее могло не быть здесь, – сказала она. – Эта девочка должна была умереть еще до Рождества...

  Джулиано кивнул, изучая меня, потом проговорил:

  – Твое дело. Поступай, как велит тебе сердце. Ринери в среду приедет в Пьяченцу, чтобы оформить бумаги и получить согласие епископа на казнь. Не езди к нему, это бесполезно и рискованно. Если он узнает, кто ты такая...

  – При встрече он называет меня баронессой, – спокойно ответила Констанца. – Это лишь догадка, он явно ждет, что я поправлю его и невольно проговорюсь. Место настоятельницы обычно достается знатным дамам, так что он имеет право наградить меня любым титулом, каким ему вздумается.

  Мы проговорили с синьором Манетти почти до вечера. Еще не начало темнеть, когда мы выехали со двора его дома. Констанца, в вышитой круглой шапке и плаще, сидела в седле по-мужски, и от уверенности, исходившей от нее, я чувствовала себя под надежной защитой – пусть даже шпага в ножнах у ее пояса была лишь для острастки.

  Выехав из города, я пристроилась бок о бок с Констанцей. Она молчала, погруженная в свои мысли, и я тихонько окликнула ее. Она подняла голову и посмотрела на меня.

  – Констанца, скажи... Тогда, в Пьяченце... тот всадник...

  У меня перехватило дыхание, я никак не могла решиться высказать вслух то, что переполняло мою душу. Она слегка улыбнулась и, подняв руку, прикрыла лицо краем плаща.

  – Нет, это не Джулиано, хотя, видит Бог, он с радостью помог бы мне, если бы я попросила.

  – У тебя есть от меня тайны, – с упреком сказала я. – И эти уроки – зачем они тебе? Довольно нелепое увлечение для настоятельницы монастыря...

  Она помолчала, с сомнением глядя на меня, затем проговорила:

  – У каждого есть право на свои маленькие секреты, Лаура. Пусть твоя жизнь еще слишком коротка, но ты должна была уже это понять. Я могу лишь успокоить тебя, сказав, что Джулиано – только мой друг и учитель, но никогда не был любовником. У него щедрое и благородное сердце, не терпящее лжи и предательства. Когда-нибудь ты узнаешь больше.

  – Знаешь, он мало похож на учителя танцев, – сказала я, раздосадованная тем, что Констанца не хочет сказать мне о том, что для меня так важно.

  Она засмеялась, в сумерках ее серые глаза казались черными. У меня возникло странное чувство: я видела перед собой золотоволосого юношу со шпагой у пояса, но знала, что под плащом и курткой скрывается нежная девичья грудь. Этот странный ангел был так прекрасен, что у меня захватило дух. Я не могла отвести взгляда от ее стройного бедра, и внизу моего живота разлилось томительное тепло. Мне захотелось поцеловать эти улыбающиеся мягкие губы, обнять этот тонкий стан, упасть в объятия изящных рук...

  Видимо, прочитав на моем лице все чувства, Констанца склонилась ближе ко мне, и наши губы слились. Это был восхитительный короткий поцелуй, полный нежности и легкого обещания страсти. Лошади шли шагом, звуки копыт мягко тонули в палой листве. Мне не хотелось больше спрашивать ни о чем, главное – моя Констанца была со мной. До самого монастыря мы едва ли обменялись парой слов.

  – Закройте ворота, сестра Мария, – бросила Констанца привратнице, когда мы под покровом ночи въехали в монастырский двор. – Какие новости?

  – На кухне пригорела рыба, – начала перечислять монахиня, запирая тяжелый железный засов. – Старая Сесилия закончила опись утвари, хранящейся в левом приделе часовни. Половину надо бы выкинуть, ткани слежались и отсырели, а вот свечи бы пригодились...

  Констанца спешилась и направилась к дверям дормитория.

  – А, кстати, – вдогонку крикнула привратница, – сегодня днем из Кортемаджоре приезжал человек, похожий на священника, привез послание от какого-то... Ринери.

  – Где послание?

  Сестра Мария протянула настоятельнице сложенный листок бумаги, запечатанный темной сургучной печатью.

  – Хорошо. Проследи, чтобы лошадей почистили и накормили, а заодно пусть принесут и нам с Лаурой чего-нибудь поесть, пусть даже пригоревшей рыбы.

  Я не возражала, хотя письмо Ринери встревожило меня.

  – Констанца, что он хочет?

  – Хотела бы я знать... Идем ко мне, посмотрим.

  Поднявшись в комнату Констанцы, мы зажгли свечи на столе от той, что принесли с собой, и, усевшись рядом, взялись за письмо. Рассмотрев на сургуче оттиск собачьей головы с факелом в зубах, Констанца поморщилась.

  – Доминиканские псы! – Она сломала печать и развернула листок. Я нетерпеливо пробежала глазами строчки, написанные аккуратным почерком с сильным нажимом на перо:

  "Госпожа баронесса, примите заверения в моем искреннем почтении и восхищении Вашей добродетелью. Небольшое недоразумение, возникшее во время нашей последней встречи, я уверен, не поколеблет Вашего расположения к верным слугам инквизиции, задачей коей является искоренение ереси среди слуг Божьих во славу Святой Церкви. Высказанное Вами желание освободить двух пленниц было благим намерением, хотя и не поддержанным кардиналом Сан-Северино. Тем не менее, Господь рассудил иначе, и одна из осужденных была похищена и скрыта от нашего правосудия. Не смея роптать на Его волю, я отказался от розыска еретички и ее похитителя, однако они не получили надлежащего возмездия, а моя работа не была выполнена. Известно, что в монастырях, подобных Вашему, имеются приюты и школы для бедных детей, и монахини с радостью укрывают бесприютных сирот, что отчасти и объясняет Ваше сострадание к заблудшим душам. Но я предлагаю Вам заниматься своим делом, а Вы предоставьте мне возможность заниматься своим, так чтобы наши пути не пересекались. Было бы жаль, если бы монастырем Санта-Джулии заинтересовались власти Милана или люди герцога Сфорца. Я ценю Ваше спокойствие и надеюсь, что мы придем к взаимопониманию. Преданный делу Господа и Святой Церкви, дознаватель ордена Святого Доминика Антонио Ринери".

  Констанца отложила письмо. Ее глаза метали молнии, руки сжались в кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

  – Он осмеливается угрожать мне!

  – Вы просили за осужденных, и кажется, он видит связь между попыткой вашего вмешательства и моим спасением.

  – Неужели ты не понимаешь? Он хочет натравить на Санта-Джулию Франческо Сфорца, потому что не мог не знать, как тот разыскивал меня. Ринери не уверен, что я и есть та, кого ищет герцог Сфорца, но полагает, что я укрываю у себя в монастыре Констанцу Висконти. Если я снова попробую освободить кого-нибудь из приговоренных к казни, ты познакомишься с правосудием Сфорца уже на следующий день...

  – В таком случае, не вмешивайтесь.

  Она нахмурилась и встала. Я гадала, что она чувствует – страх, растерянность, ярость или отчаяние, и слишком боялась за нее, чтобы сказать что-то еще.

  – Я хочу принять ванну и лечь спать. – Мне показалось, что ее голос дрогнул. – Идем со мной.

  Я помогла ей раздеться, с трепетом касаясь ее прохладной кожи, но она даже не смотрела на меня. В ее глазах тлела печаль и мрачная решимость, и я невольно боялась встретить их прямой взгляд. Мои покрасневшие от холода пальцы вряд ли причиняли ей неудобство; скорее всего, она просто не ощущала их прикосновений.

  Опустившись в теплую ванну, Констанца закрыла глаза и вздохнула. Мне отчаянно хотелось сбросить платье, забраться в воду вместе с ней, обнять ее плечи и принять все тайны, все тревоги, беспокоившие ее... Она молчала, и меня охватывало нехорошее предчувствие.

  – Констанца, могу ли я чем-нибудь помочь?

  Она улыбнулась, не открывая глаз.

  – Да. Ты можешь помочь мне вымыться.

  – Нет, я имею в виду не это...

  – Больше ты ничем не поможешь мне, дорогая.

  Взяв мочалку, я принялась осторожно растирать ее плечи и спину, стараясь не разбередить едва затянувшиеся алые рубцы.

  – Ринери не успокоится. Люди, подобные ему, однажды что-то заподозрив, непременно докапываются до истины.

  – Мы могли бы заставить его потерять интерес к Санта-Джулии?

  – Каким образом?

  – Вы можете поговорить с кардиналом Сан-Северино, и...

  – Кардинал не всемогущ. Он неплохой человек, но и его вмешательство имеет свою цену. Чем меньше людей будет втянуто в это дело, тем лучше.

  – Констанца, ваш друг... Джулиано Манетти... он...

  Она подняла голову и посмотрела на меня с интересом, и я, осмелев, продолжала:

  – Если он еще не забыл, как держать в руках шпагу, он мог бы...

  Констанца расхохоталась. Она смеялась так весело и заразительно, что я невольно улыбнулась вслед за ней, не понимая причины ее смеха. Взяв меня за подбородок, она спросила:

  – Он мог бы убить Ринери, так?

  Я сглотнула, подумав, что такая просьба поставила бы жизнь старого учителя танцев под удар, ведь Ринери, как служителя инквизиции, наверняка охраняют.

  – Смерть негодяя все решила бы, – прошептала Констанца. Ее зрачки расширились, отчего глаза стали казаться совсем темными. Лицо ее было белым, как мрамор, кровь отхлынула от щек. – Ты права.

  В моей душе все перевернулось. Неужели Констанца не остановится перед убийством? Что она собирается делать?

  – Не будем больше говорить об этом, – тихо сказала она, вставая. Я набросила на ее плечи полотенце. – Вымойся, дорогая, ты устала и вся дрожишь.

  Теплая вода приятно расслабила сведенное усталостью тело, хотя я не могла не думать о том, что намерена предпринять Констанца, и скоро ли Ринери спустит своих псов на Санта-Джулию. Если ему удастся проникнуть в монастырь, участь Констанцы будет незавидной, а уж мне и вовсе конец. Он собственными руками подожжет хворост у моих ног, если раньше его палачи не разрубят меня на кусочки...

  Выбравшись из ванны, я переоделась в чистую рубашку и направилась в постель, где меня уже ждала Констанца. Она обняла меня и долго с нежностью гладила по голове, целуя мое лицо. От этих сдержанных, почти невинных ласк мое сердце переполнилось страхом и тоской. Слезы подступили к глазам, я старалась, чтобы Констанца не видела их, но они оставались на ее губах, касавшихся моих щек.

  – Не плачь, – шептала она. – Не плачь, моя девочка... Все будет хорошо, милый ангел. Я люблю тебя...

  Она склонилась надо мной и поцеловала в губы – медленно, чувственно, с разгорающейся силой страсти. Обняв ее за шею, я ответила на поцелуй, и ее рука накрыла мою грудь. Это была привычная, такая восхитительная ласка, заставившая меня застонать. Она стала тихонько ласкать меня, не переставая целовать, и мое тело таяло, как воск от огня, под ее пальцами. Немного погодя я уже извивалась в ее объятиях, почти не стесняясь охватившего меня нетерпеливого желания. Ее движения стали настойчивее, я почти непроизвольно подавалась навстречу, вздрагивая и задыхаясь, и волны удовольствия нарастали внутри меня неотвратимым прибоем. Она словно вела меня в танце, ее руки так хорошо знали, что мне нужно... Мое дыхание сбилось, с губ сорвался долгий вскрик, и я впустила ее в себя глубже, отчаянно дергая бедрами и истекая в невозможном, сладостном восторге. Все мое тело охватила судорога наслаждения, я сотрясалась в объятиях целовавшей меня Констанцы, закрыв глаза и беспомощно сжимая ее плечи, пока силы не оставили меня окончательно. Сердце колотилось так, что готово было выскочить из груди, по вискам стекали капли пота.

  – Ты чудесна, – выдохнула Констанца, с любовью глядя на меня. – С тобой я чувствую себя счастливой, хоть и знаю, что это запретное счастье... Я не хочу отдавать тебя мужчине, кто бы он ни был.

  Я взяла ее руку и поцеловала раскрытую ладонь.

  – Мне не нужен мужчина, – сказала я. – Мне ненавистна сама мысль о том, что мужчина будет прикасаться ко мне...

  – Ты уже знаешь...

  – Да, меня насиловали в тюрьме, – содрогаясь от воспоминаний, прошептала я. Констанца провела пальцами по моим волосам.

  – Но ты до сих пор грезишь о мужчине, который тебя спас? – с упреком заметила она.

  Я не ответила, отведя глаза под ее испытующим взглядом. Обняв ее, я ощутила под пальцами ее твердый горячий сосок и по тихому вздоху поняла, что она ждет моих ласк. У нее была такая прекрасная мягкая грудь, я стала ласкать ее губами и языком, перекатывая во рту маленький бутончик соска. Рассеянно обнимая меня за шею, Констанца легонько постанывала, выгибаясь всем телом, а потом мои пальцы, гладившие ее шелковистый живот, скользнули ниже, во влажную складочку, спрятанную под покровом курчавых волос, и коснулись напряженного бугорка. Констанца вскрикнула от удовольствия и направила мою руку, показывая, что ей нравится. Вскоре мне уже не требовалась ее помощь: она стонала, запрокинув голову и кусая губы в ожидании подступающего наслаждения, ее стоны заставляли меня ласкать ее все быстрее и яростнее. Наконец ее тело сотрясла крупная дрожь, она забилась подо мной, как пойманная птица. С немым восторгом я смотрела, как она кончает, закрыв глаза и сжимая в кулаке край простыни. Я склонилась к ней, ловя губами ее глубокое дыхание, и стала целовать ее, упиваясь ее наслаждением.