Текст книги "Научи меня танцевать (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

  – Констанца!

  Она удивленно обернулась.

  – Лаура? Что, во имя мадонны, ты тут делаешь?

  – Я жду вас.

  – Глупышка, ты простудишься! Идем скорее...

  В моей келье было холщовое полотенце и таз с водой, должно быть, теперь уже совсем холодной. Разумеется, мне хотелось бы прежде обсушиться, но не у себя. Куча вопросов вертелась на языке, и не задать их было выше моих сил.

  – Я ждала вас весь день. – Стараясь, чтобы в моем голосе не звучал упрек, я решительно шагнула следом за Констанцей на лестницу. Она улыбнулась.

  – Хорошо, идем. Только не надолго, хорошо? Я устала.

  Мы поднялись в ее комнату, она бросила на стол сверток и зажгла свечи, затем сняла мокрый плащ.

  – Ох, Боже мой... – вырвалось у меня.

  На Констанце был мужской костюм! Толстая кожаная куртка на шнуровке, штаны, мягкие сапоги из воловьей кожи. У пояса в ножнах слева висела самая настоящая шпага, а справа ― кинжал.

  Она спокойно посмотрела на меня и сняла пояс, потом насухо вытерла оружие и положила его на стол.

  – Закрой рот, – сказала она. – У тебя смешной вид.

  – Но...

  – Думаешь, на дорогах сейчас безопасно?

  Развязав сверток, она вытащила свою обыкновенную одежду, осмотрела ее и покачала головой.

  – Ну вот, как я ни старалась, все промокло до нитки. Придется сушиться у огня, если за ночь не просохнет. О чем же ты так хотела поговорить, что ждала меня весь день?

  Признаться, у меня из головы разом вылетели все мысли.

  – Вы ездили в Кремону?

  Она нахмурилась.

  – Вижу, ты уже успела расспросить всех.

  – Не всех, только Розу! Она сказала, что вы часто бываете в Кремоне по делам.

  – Что ж, это верно. – Констанца пожала плечами и принялась расшнуровывать куртку.

  – А потом приезжаете сюда и молитесь!

  Она удивленно усмехнулась.

  – Ты видишь что-то предосудительное в том, что настоятельница монастыря молится?

  Ее насмешливое спокойствие привело меня в ярость.

  – Лицемерка! – выдохнула я. – Вы утверждаете, что не общаетесь с миром, что избегаете мужчин! Что в Санта-Джулии все должны следовать уставу, молиться и работать! А сами...

  Я не могла дальше говорить: возмущение готово было взорваться слезами.

  – Понятно. Ты считаешь, что я езжу к мужчине?

  Прикусив губы, я почувствовала, что вот-вот разревусь, как девчонка. Сняв куртку, Констанца осталась в одной тонкой полотняной рубашке, подошла ко мне и положила руки мне на плечи.

  – Похоже, мне придется сознаться. Я действительно езжу к мужчине, ты угадала. Но не за тем, о чем ты подумала...

  Я растерянно заморгала. Она провела рукой по моей груди, покачала головой и вытащила из стоящего в углу ларя чистое сухое полотенце.

  – Послушай, если ты и дальше будешь стоять столбом, то точно заболеешь. Раздевайся, вытрись и переоденься, я дам тебе рубашку.

  – Вы расскажете мне, зачем и к кому ездите в Кремону?

  – Пожалуй.

  Она сбросила рубашку, сняла сапоги и вылила из них воду, затем развязала пояс штанов. Я остановилась, сняв накидку и холодную промокшую рубашку, и уставилась на нее, не в силах оторвать взгляда от гибкого стройного тела. Она не обращала на меня никакого внимания, пока не сняла штаны и не оказалась передо мной совершенной нагой.

  – Боже, как холодно, – пробормотала она, потянувшись за полотенцем, и тут наши глаза встретились. Констанца замерла. Ее взгляд скользнул по моему лицу, опустился ниже, к груди, и я, засмущавшись, торопливо прикрылась холстом. Она улыбнулась, выпрямившись и продолжая смотреть на меня, на мои ноги, виднеющиеся из-под полотна.

  – Констанца, я...

  Я почувствовала, что краснею. У нее была великолепные груди, округлые, нежные; маленькие сосочки алели как ягоды земляники. Мне отчаянно захотелось дотронуться до них, в голове молотом застучала кровь.

  Она подошла ко мне. Медленно, как во сне, положила ладони на мои плечи и очень мягко, но настойчиво потянула из моих рук полотенце.

  – Можно, я сама сделаю это? – прошептала она, и мои пальцы послушно разжались.

  Ее теплые губы коснулись моего плеча, а затем она стала неторопливо вытирать меня, словно лаская каждым движением. Я стояла неподвижно, отдаваясь во власть ее заботливых рук. Когда полотенце добралось до моей груди, я замерла, почти не дыша. Она вытерла обе мои груди, а потом вдруг припала губами к левому соску. Я вскрикнула, пронзенная внезапным жаром, с моих губ слетел легкий стон. Ее язык тер мой сосок, и моя рука почти бессознательно гладила ее по голове, зарываясь в короткие мокрые кудри. Наконец она отстранилась, учащенно дыша.

  – Постой, еще не все...

  Ее руки продолжили свою работу. Она вытерла мой живот, спину и бедра, гораздо дольше и тщательнее, чем требовалось. Мне было так хорошо, что у меня стали подкашиваться ноги. Когда ее рука двинулась ниже, и пальцы невзначай скользнули между моих ног, я задрожала, как лист на ветру, и отпрянула.

  – Да, ты права, – прошептала она. – Прости...

  Когда она закончила, мне было уже жарко. Низ живота нестерпимо ныл, я ощущала влагу, исходившую из меня самой, и это было одновременно сладко и мучительно.

  – Можно мне сделать то же для вас, Констанца? – шепотом спросила я. Она молча кивнула и протянула мне полотенце.

  Я не спешила. Осторожно вытерла точеную шею, поцеловав теплую бьющуюся жилку, белые плечи, гибкую спину в алых следах хлыста, на которую с золотых кудряшек еще стекали капельки воды. Она терпеливо ждала, по временам вздрагивая, ее дыхание участилось. Встав перед ней, я посмотрела ей в глаза и несмело коснулась через ткань полотенца ее груди. Она тихо вздохнула, ее рука легла на мою талию. Я вытирала ее, наслаждаясь теплой тяжестью грудей в моих ладонях, а потом, сдвинув полотенце, погладила сосок пальцами. Он был твердый и горячий; наклонившись, я взяла его в рот и стала играть с ним языком. Констанца застонала.

  – Лаура, нет, прошу тебя...

  С сожалением оторвавшись от ее груди, я стала вытирать ее бархатистый животик, нежный, как кожица персика, и, не удержавшись, поцеловала его, чуть коснувшись языком. Констанца засмеялась, и тогда я погладила вьющиеся темные волоски внизу ее живота. Ее смех перешел в тихий стон. Мне захотелось посмотреть, что случится, если я просуну палец ей между ног. Я так и сделала, и Констанца затрепетала, чуть подавшись мне навстречу. Моя рука ощутила горячую влагу, совсем не похожую на капли дождя. Запах Констанцы был влажным, соленым, острым. Я несмело провела пальцами дальше, и она со стоном отодвинулась.

  – Прекрати... я изнемогаю...

  Я знала, о чем она говорит, слишком хорошо знала, потому что сама испытывала похожие чувства.

  – Вы говорите, что ездите в Кремону к мужчине, – задыхаясь, прошептала я, поглаживая через полотенце ее бедра. – Он дарит вам такие ощущения?

  Она тихо засмеялась.

  – Нет, ничего похожего. Ты... ревнуешь?

  Отбросив полотенце, я встала, обняла руками талию Констанцы и притянула ее к себе.

  – Я хочу поцеловать вас. Как вчера...

  Ее губы приоткрылись, и я прижалась к ним своими. Это было восхитительно; когда ее язычок встретился с моим, я стала ласкать его, чувствуя невероятное возбуждение. Ее ладони легли на мою грудь и начали слегка поглаживать ее.

  Когда я оторвалась от нее, у меня все плыло перед глазами.

  – Я сейчас упаду, – призналась я, и Констанца, обняв меня, повела к ложу.

  – Мне придется молиться очень долго, – прошептала она мне в ухо, касаясь его губами. – Но я не могу сопротивляться, дорогое дитя.

  Упав на постель, мы стали целоваться, уже не пытаясь сдерживаться.

  – Я вся мокрая, – умоляюще проговорила Констанца. Ее нога легла поверх моего бедра, и я почувствовала, что она права. Странно, я могла сказать о себе то же самое, что только что услышала от нее.

  Ее губы обхватили мой правый сосок. Лежа на спине, я наслаждалась тяжестью стройного тела Констанцы, ее ласки заставляли меня изгибаться и стонать.

  – Тебе нравится? – спросила она.

  – Мое тело как будто не принадлежит мне... – созналась я, сжав пальцами ее грудь. Она прерывисто вздохнула, и ее пальцы скользнули к низу моего живота. Когда они коснулись тайных складочек моей плоти, наслаждение было таким острым, что я вскрикнула. Это было невероятно... невозможно... Она стала нежно поглаживать меня там, продолжая целовать в губы и одной рукой ласкать мою грудь.

  Мне стало трудно дышать. Ее пальцы двигались все быстрее, все настойчивее, рождая в моем теле волны удовольствия. Широко разведя ноги, я бесстыдно извивалась, подаваясь бедрами навстречу ее руке.

  – Констанца!

  Она оказалась внутри меня, в том месте, которое прежде было связано для меня лишь с болью и страхом. Невольно сжавшись, я с упреком посмотрела на нее, но она нежно поцеловала меня в шею. Ее рука на несколько мгновений замерла, а затем она приподнялась и скользнула вниз по моему телу, касаясь губами груди и живота. То, что она сделала потом, заставило меня закричать от неожиданности и невыносимого удовольствия... Мое тело горело, истаивая, как мягкий воск, в ее нежных руках. Где-то в глубине моего существа зарождалась сладостная дрожь, заставлявшая меня нетерпеливо напрягаться в предвкушении еще большего наслаждения. Констанца продолжала ласкать меня, так бесстыдно и яростно, что с моих губ слетали беспомощные стоны. Наконец мучительный спазм вскинул меня над постелью, я забилась, утратив контроль над собственными чувствами, в приступе неистового восторга, растворяясь в чудесном слепящем свете...

  – Лаура, моя девочка...

  Она тихонько гладила меня, и судороги наслаждения угасали, сменяясь сладкой истомой. Я лежала перед Констанцей, беспомощно переводя дух. Ее прикосновения были приятны, но большего мне уже не хотелось. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, готово было выскочить из груди.

  – Констанца...

  Она приподнялась и поцеловала меня в губы. Я ощутила солоноватый вкус поцелуя, нежно коснулась пальцами ее округлой груди. Она легла рядом со мной, так что я могла ласкать ее, как мне хотелось. Ее лицо пылало, губы приоткрылись. Я стала поглаживать ее бедра, неотрывно глядя ей в глаза. Когда моя ладонь дотронулась до влажного горячего лона, она застонала, раскрываясь мне навстречу.

  – Возьми меня, – прошептала Констанца, нетерпеливо выгибаясь. – Мне нужно совсем немного...

  Я делала для нее то же, что она только что сама делала для меня, стараясь попасть в ритм движений ее бедер. Она вскрикивала, и я боялась, что причиняю ей боль, но она с силой насаживалась на мои пальцы, все быстрее, все неистовее... Мысль о том, что она близка к концу, заставляла меня трепетать. Ее гибкое тело напрягалось и вновь расслаблялось, а затем ее бедра задрожали – вначале почти незаметно, потом так сильно, что дрожь охватила все ее тело. Она закричала и с силой прогнулась назад; мощная судорога вскинула ее над ложем, и я поняла, что она достигла вершины страсти. Я лизнула собственные пальцы, ощутив запах Констанцы – влажный чистый запах солоноватого сока ее тела. Ее грудь вздымалась и опускалась, она не могла говорить, лишь улыбалась, и я заметила на ее глазах слезы.

  – Почему ты плачешь? – спросила я, гладя ее по голове, как ребенка.

  – Это слезы счастья, дорогая. – Она вытерла щеки ладонью. – Мне уже казалось, что я никогда не испытаю этого снова. Может быть, Господь накажет меня за эти мгновения радости...

  – Вы больше не будете бить себя, – решительно сказала я. – Когда я касаюсь вашей спины, мне хочется плакать. Почему Бог должен наказать вас?

  Она молчала, задумчиво глядя на меня.

  – Ведь я так люблю вас... – Мой голос упал до шепота. Я не знала, что она думает обо мне, и это было невыносимо. – Я люблю вас, Констанца.

  Ее ресницы дрогнули, она опустила глаза.

  – Не принимай за любовь привязанность, дитя. Задай себе вопрос: не ищешь ли ты во мне мать, которую потеряла? Или сестру?

  – О нет! – Я порывисто обняла ее, прижимаясь всем телом. – Как вы можете думать... Я хочу ласкать ваше тело, целовать вас, чтобы вам было хорошо. Ведь вам было хорошо, правда?

  – Лаура... Когда я впервые тебя увидела, то подумала: "Она не красавица, но у нее изумительные глаза. Такие глаза не могут лгать". А теперь ты смотришь на меня, и я знаю – ты не лжешь. Ты искренняя во всем, и в том, что чувствуешь, и в том, что говоришь. Да, мне было с тобой хорошо. Ты еще совсем ребенок, и мы не должны...

  – Вы хотите сказать, что я слишком мала, чтобы любить вас?

  Она не ответила, и мной овладел гнев.

  – Я просто нищая бездомная девчонка, думаете вы, не так ли? Вы поддались мне, потому что я так хотела. Для вас это было только игрой, а я... я... – Мне не хватило слов, и я почувствовала, что вот-вот заплачу. – Я так глупо вас люблю. У вас множество дел и куча секретов, вы ездите в Пьяченцу к архиепископу, ведете переписку с кардиналами и папой, у вас есть мужчина в Кремоне, которого вы навещаете несколько раз в неделю...

  – В чем я еще виновата?

  – Вы переодеваетесь в мужскую одежду и тайно ездите в Кремону, – настойчиво повторила я. – Вы обещали сказать, к кому и для чего.

  Она поцеловала меня в плечо и засмеялась.

  – Полагаю, ты не знаешь в Кремоне синьора Манетти?

  – Я там вообще никого не знаю.

  – Не надо грубить, малышка. Джулиано Манетти был когда-то известным бретером. Он служил у графов Тосканелли капитаном стражи, а затем смог получить пост кастеллана в Мантуе. Спустя несколько лет он повздорил с кем-то из вельмож, дело кончилось убийством, и Манетти был вынужден скрываться. Инкогнито перебравшись в Кремону, он поселился в тихом квартале подальше от центра. Теперь он... дает уроки танцев.

  У меня округлились глаза.

  – Так выходит, вы ездите к нему учиться танцевать?!

  – Не все так просто, дорогая. – Она жестко усмехнулась. – В монастыре от танцев мало пользы.

  – Ну, у вас могут быть собственные маленькие слабости. – Теперь я чувствовала к ней легкое презрение.

  – Встань и возьми шпагу.

  Я удивленно посмотрела на нее и нерешительно встала с постели.

  – Ну же, Лаура.

  Подойдя к столу, я взялась за оплетенную кожей рукоять, и моя рука утонула в резной чаше эфеса. Оружие оказалось на удивление тяжелым, я подумала, что вряд ли Констанца когда-нибудь пользовалась им и возит его с собой исключительно для устрашения грабителей. Я с вызовом обернулась к ней. Она улыбалась, и насмешка, которая мне почудилась в ее взгляде, взбесила меня. Выпрямившись, я взмахнула шпагой и резко разрубила воздух перед собой.

  Констанца засмеялась.

  – Голенькая девочка со шпагой. Тебе больше подошел бы вертел, дорогая.

  – Не надо смеяться надо мной. Найдите себе другой способ развлечься.

  – Хорошо. Положи ее на место и иди сюда. Думаю, мы обе слишком устали, чтобы размахивать оружием.

  Я снова улеглась рядом с ней, и она, взяв мою руку, пристроила ее на своей талии. Я прижалась к ее спине, с наслаждением вдыхая теплый запах ее мягких влажных кудрей, ее шелковистой кожи. Мне не нужно было больше ласк, достаточно было просто чувствовать ее рядом, касаться ее...

  Уже на следующий день Констанца велела мне заняться той работой, к которой она меня готовила. После обеда мы прошли в скрипторий. Вытащив из небольшого ларца ветхий свиток, Констанца осторожно расправила его и положила передо мной, затем достала толстую тетрадь, переплетенную в коричневую кожу.

  – Тебе нужно переписывать такие старые свитки, Лаура. Справишься?

  Я взяла перо и кивнула. Тетрадь была уже наполовину исписана витиеватым почерком. С любопытством взглянув на свиток, я увидела потемневшие от времени и полустертые буквы латинского текста.

  – Что это такое?

  – Эмиссары папы Евгения некогда собирали сокровища древних монастырей. Можешь себе представить, они находили целые библиотеки таких вот рукописей – покрытых плесенью, рассыпающихся в прах, которых десятки лет не касалась ничья рука... Рассказывают, что в руинах старого покинутого аббатства в Романье сохранилась тайная подземная комната, где обнаружились неизвестные книги Аристотеля, Платона, Гераклита на греческом. Этому кладу нет цены. То, что ты видишь перед собой, просто старые рукописи. Некоторые из них я переписываю сама, кое-что перевожу на латынь. Тебе же предстоит только копировать тексты.

  Перелистав тетрадь, я вопросительно посмотрела на Констанцу.

  – Это вы писали?

  – В основном Сесилия. Ты можешь продолжить с чистой страницы. А я пока напишу несколько писем.

  Она взяла перо и бумагу и уселась за соседний стол.

  Работа оказалась интересной. Мне приходилось разбирать буквы, почти исчезнувшие под натиском времени, порой текст не был виден вообще, и тогда правильные слова нужно было искать наугад, по смыслу. Несколько раз я показывала Констанце то, что вызывало у меня затруднения. Садясь возле нее, я склонялась головой к ее плечу, и она внимательно изучала текст, а потом, касаясь губами моего уха, шептала то, что увидела в темных размытых пятнах. Я пыталась целовать ее, но она неизменно отстранялась, давая понять, что ждет от меня помощи в делах, а не неуместных ласк.

  Время до вечера прошло незаметно. Констанца похвалила меня за усердие и заметила, что мой почерк со временем должен стать лучше. Честно говоря, я успела написать не много – свитка мне хватило бы на три дня работы. Пора было идти на молитву, но мне хотелось поработать еще. Настоятельница засмеялась, когда я сказала ей об этом, и обещала отправить меня в скрипторий прямо с утра. Я взяла ее руку и поцеловала тонкие пальцы, чувствуя легкое радостное возбуждение.

  – Можно мне придти вечером? – несмело спросила я.

  – Нет. – Ее густые ресницы опустились, пряча глаза в тени.

  – Почему?

  – Я посвятила себя Богу не для того, чтобы предаваться плотским удовольствиям.

  – А для чего? Чтобы учиться танцам в Кремоне и издеваться над глупыми девчонками, которым вы по своей прихоти спасаете жизнь? Если этот человек... этот Джулиано Манетти... ваш любовник...

  Она весело посмотрела на меня, и я рассвирепела.

  – Почему бы вам не представить меня ему? Ведь это ему я обязана тем, что до сих пор жива?

  Констанца не ответила. Убрав со стола свитки, она взяла свечу и направилась к двери.

  Итак, похоже, я угадала. Моего загадочного спасителя звали Джулиано Манетти, он жил в Кремоне, был задирой и по совместительству учителем танцев. Констанца разочаровала меня. Ей, аристократке, красавице, путаться с каким-то безродным солдафоном! Впрочем, когда он увозил меня из Пьяченцы, он казался мне величайшим героем на свете...

  Вечером, лежа в своей келье на узком ложе, я думала о Констанце. Перед моим мысленным взором вставали порочные картины, отравлявшие мне душу: Констанца в объятиях стройного красавца с серыми, как у нее самой, глазами. Его сильные изящные руки оплетают ее гибкий стан, ласкают груди, а потом она раскрывается перед ним и отдается в его безраздельную власть, пока не начинает задыхаться от подступающего наслаждения... Вот каким танцам он ее обучает! Она смотрит на него с любовью, так, как никогда не будет смотреть на меня. Я для нее – только игрушка, развлечение, способ забыться, когда ее ненаглядного Джулиано нет рядом...

  Тяжелая ревность затмила мой разум. Я дала себе слово отправиться в Кремону вместе с Констанцей, и если она сама не позволит мне, то я сделаю это втайне от нее. Мне необходимо было все выяснить, чтобы успокоиться.

  Еще три дня я работала в скриптории под руководством Констанцы. Мой почерк действительно становился лучше, отчасти потому, что я старалась. Иногда она подходила ко мне, клала ладони мне на плечи и целовала в макушку. Лишь один раз она позволила себе большее, когда я притянула ее к себе и стала целовать в губы, – не сопротивляясь, она села возле меня, и несколько мгновений мы сидели, обнявшись, ее рука гладила мою грудь через рубашку. У меня заныл низ живота, но когда я попыталась направить ее пальцы себе под юбку, она покачала головой и встала. Мне захотелось заплакать.

  – Завтра ты будешь работать здесь одна, – проговорила она, помолчав. – Впрочем, это не обязательно. Можешь заняться тем, что тебе больше по душе.

  – Вы уезжаете? – спросила я. – Учиться танцам?

  – Да, дорогая.

  – Возьмите меня с собой, пусть синьор Манетти покажет мне несколько па.

  Констанца пожала плечами.

  – Хорошо, почему бы нет. Тебе так хочется с ним познакомиться...

  Я была удивлена, однако не подала виду. Вечером я явилась в комнату настоятельницы и, не дожидаясь приглашения, забралась в ее постель. Констанца, в длинной льняной рубашке, босая, стояла у окна и смотрела на темный двор, погруженная в свои мысли. Моего появления она, похоже, не заметила. Лишь некоторое время спустя, обернувшись, удивленно подняла брови.

  – Зачем ты пришла?

  – Не прогоняйте меня. Мне холодно спать одной. И... мне так вас не хватает.

  Она легла рядом со мной, вытянувшись на спине и чинно сложив руки.

  – Так вы похожи на мощи святой, – заметила я, накрыв ее ладони своей.

  – Завтра нам предстоит тяжелый день. Ты умеешь ездить верхом?

  – Постараюсь не свалиться с седла. – Я поглаживала ее пальцы, и понемногу она стала отзываться на мои ласки. Ее улыбка стала мечтательной.

  – Нам придется ехать быстро.

  – А почему синьор Манетти сам не приезжает в Санта-Джулию?

  – Это было бы неуместно. Ему нечего делать в нашей обители.

  – Но ведь он был здесь, когда привез меня.

  Она слегка нахмурилась, потом рассмеялась.

  – Не нужно строить догадки, Лаура, и пытаться вызвать меня на откровенность.

  – Люби меня... – жарко прошептала я, прижимаясь к ней. – Констанца, милая...

  Ее глаза стали огромными и влажными, зрачки расширились, и я почувствовала, что беспомощно тону в их глубинах. Ее губы нашли мои, я застонала, обвивая руками ее плечи и перебирая пальцами золотистые короткие кудри. Мы целовались с томительной нежностью, способной свести с ума, а затем я настойчиво потянула кверху подол ее рубашки. Через несколько мгновений она уже лежала передо мной обнаженная, ее великолепное тело мягко сияло в свете стоявшей на столе свечи. Я тоже разделась и принялась нетерпеливо ласкать ее, наслаждаясь запахом ее кожи, ее желанием, ее податливым теплом. Ее грудь притягивала меня. Под моим языком ее соски становились твердыми и горячими, рождая в моем теле неистовую страсть. Мне хотелось овладеть ею стремительно и напористо, заставить ее вскрикивать и извиваться в моих руках, посмотреть, как она кончит, как забьется в агонии наслаждения, истекая любовной влагой... Ее ладони гладили мои плечи, она молча отдавалась мне, лишь иногда направляя меня. Когда мои пальцы скользнули между ее ног, она чувственно застонала, подаваясь бедрами навстречу моей руке.

  – Констанца... – выдохнула я, осторожно проникая в нее, и ее ответный вскрик был полон страсти и нетерпения.

  Она была так прекрасна. Глядя на ее запрокинутое лицо, я продолжала ласкать ее, больше угадывая, чем зная наверняка то, что доставляет ей наибольшее удовольствие. Ее дыхание участилось, она была близка к концу, и скоро я, трепеща от восторга, увидела это чудо: ее тело выгнулось дугой, напрягаясь в последнем экстазе, и вскинулось несколько раз мягкими, глубокими толчками. Мое сердце замерло от любви и нежности... Она отвела мою руку и закрыла глаза, понемногу успокаиваясь. Мне не нужно было ничего, кроме ее наслаждения, этого неистового танца, этих сладостных мгновений.

  – Как я люблю тебя, – прошептала я, покрывая ее тело поцелуями.

  – Мой ангел...

  Ее губы были так горячи, а поцелуй так сладок. Нежные пальцы ласкали меня, принося невероятное удовольствие, и вскоре острое, нестерпимое чувство бросило меня в слепящее ничто. Задыхаясь, я билась в ее объятиях, не в силах произнести ни слова, и слезы катились из моих широко раскрытых глаз.

  – Тебе хочется еще? – спросила она. Я могла лишь молча кивнуть, и она сделала все, что мне хотелось. Мне было почти стыдно за свое ненасытное желание, когда все повторилось снова. Обессиленная, я содрогалась в агонии наслаждения, и Констанца целовала меня в губы. Я обняла ее за шею.

  – Мне хочется спать...

  Она засмеялась и прижала меня к себе.

  – Спи. Завтра я рано разбужу тебя.

  Я закрыла глаза, удобно устроившись в кольце ее рук. Счастье, которое она дарила мне, было поистине невозможным. Я чувствовала, что не просто привязана к ней, я не могла бы жить без нее... Лишь где-то в дальнем уголке моего сердца шевелились сомнения и неясная тревога: я твердила Констанце о своей любви, но она ни разу не сказала мне того же. Ее душа оставалась для меня загадкой, мне принадлежало только тело, да и то ненадолго...

  Я проснулась от толчка в плечо. Констанца, одетая в свою обычную рясу, стояла возле меня, держа в руке большой сверток.

  – Пора идти, соня, – с усмешкой сказала она, когда я недовольно помотала головой. – Завтракать будем в дороге, раз уж ты так любишь поспать.

  Я торопливо оделась и спустилась во двор следом за настоятельницей, спотыкаясь в темноте на ступеньках. Две оседланные лошади уже ждали у ворот, и сестра привратница, позевывая, с интересом посмотрела на меня.

  – Лаура едет с вами, святая мать? – спросила она.

  – Да, я намерена приобщать ее к деятельности обители. К тому же мне будет не так одиноко.

  – Ох, неспокойно нынче на дорогах, а две монахини беззащитны перед лихими людьми...

  – Господь хранит своих детей, сестра Мария. Помолитесь за наше спокойное путешествие.

  Она помогла мне залезть на лошадь и сама легко и уверенно села в седло. Все мое внимание сосредоточилось на том, чтобы не свалиться, так что некоторое время я видела только холку лошади и прикидывала, как бы половчее вцепиться в нее, если шаг сменится галопом. Постепенно я начала замечать утоптанную дорогу и кусты по ее сторонам, а затем осмелела и, подняв голову, посмотрела на Констанцу.

  – Тебе нравится? – спросила она весело. – Вижу, ты уже осваиваешься. Натяни немного поводья, нам нужно остановиться.

  – Для чего?

  Она оглянулась на еще видневшиеся над деревьями крыши монастырских построек и, придержав коня, спешилась.

  – Неужели ты вправду считаешь, что местные разбойники позволят спокойно проехать двум молодым дамам, путешествующим верхом, пусть даже монахиням?

  – Но что же вы намерены с этим делать?

  – То же, что и всегда.

  Отвязав от седла сверток, Констанца огляделась и зашла за ближайшие кусты, оставив меня на дороге в одиночестве. Слова о разбойниках крутились у меня в голове; не то чтобы я всерьез боялась, но безлюдное место делало беззащитность случайного путника очевидной.

  – Я уже иду, – послышалось из-за кустов, и появилась Констанца. Ее вид вызвал у меня растерянность, хотя мне следовало бы догадаться сразу: теперь на ней был дорожный мужской костюм – толстая куртка со шнуровкой, потертые штаны, высокие кожаные сапоги с маленькими шпорами. В ножнах у пояса висела шпага, тяжелый малиновый плащ ниспадал с плеч. Глядя на нее, я почувствовала, что невольно отождествляю ее с другим человеком.

  – Констанца, если бы я не знала, что это вы, то решила бы, что...

  – Едем, – коротко сказала она, не дав мне договорить, и вскочила в седло. – Путь неблизкий.

  – Вы похожи на мальчика, – засмеялась я. – Мальчик, сопровождающий послушницу из монастыря!

  – Ну, это тоже неплохо.

  Она замолчала, и я рискнула задать вопрос:

  – Расскажите мне о себе. Вы говорили, что ушли из мира, потому что не хотели выходить замуж за Франческо Сфорца...

  – Я этого не говорила, – улыбнулась она. – Но ты права. Мне не хотелось быть куклой этого бездушного самовлюбленного негодяя.

  – Он действительно был жесток?

  – Франческо, несмотря на свою молодость, интриган и подлец, каких мало. Он грезит властью и деньгами, и брачный союз между нами, на который согласился мой отец, должен был стать важным политическим ходом. Франческо, как мой муж, получал земли возле Пармы и Брешии, а взамен обязался просто не трогать владения Висконти, потому что отец помогал графам Тосканелли, врагам Сфорца. Такое примирение устраивало всех... кроме меня. Мои слезы тронули отца, но мир со Сфорца для него был важнее переживаний дочери. В назначенный день Франческо Сфорца назвал меня своей женой. Я не любила его. Говорили, что он красив... Возможно, но в его красоте для меня не было утешения. Он хорошо обращался со мной, был добр и внимателен, понимая, что наш брак был заключен против моей воли. Но каждый раз, когда наступал вечер, он приходил ко мне и говорил о своей любви... это было невыносимо. А потом он ложился на меня сверху и брал свое, неизменно глядя мне в глаза. Мне было отвратительно то, что он делал со мной. Я не могла отдаваться его ласкам, зная, что он приходил ко мне из застенков, где только что собственноручно сек заключенных... Нет, он занимался этим не часто. Он умеет убивать, но убийствами лишь создает себе репутацию – его боятся. Ему достаточно бывает нескольких слов, чтобы люди делали то, чего он хочет.

  – Но ведь он не обижал вас? – удивилась я.

  – Он ждал наследника. Я знала, что с каждым днем его терпение будет истощаться, и рано или поздно он откроет передо мной свое истинное лицо. Не любовь, а лишь расчет на продолжение рода... Я ненавидела его. Через неделю после свадьбы я решилась на побег. Возвращаться к отцу было бессмысленно и опасно, а больше пойти было некуда. Впрочем, у меня оставалась еще одна надежда...

  – Вы отправились в Санта-Джулию?

  Констанца кивнула.

  – Не сразу, разумеется. Я слышала, что в монастыре Санта-Джулия умерла настоятельница, и архиепископ Милана подыскивает ей достойную замену. Архиепископ поддерживал графов Тосканелли, и я надеялась, что он сумеет мне помочь. Впрочем, кроме личной неприязни к Сфорца, требовалось и еще что-то, чем я могла бы убедить архиепископа. Лучшего средства убеждения, чем золото, пожалуй, не существует... поэтому я решила, что цена моей свободы должна быть уплачена во что бы то ни стало. Я взяла все свои драгоценности и деньги, которые Франческо хранил в своем кабинете, и убежала из замка, тайком взяв самую резвую лошадь. Мой расчет оказался верным: архиепископ принял меня благожелательно, он не только счел меня достойной занять место настоятельницы Санта-Джулии, но и пообещал сохранить тайну моего местонахождения. В тот же день меня рукоположили в сан...

  – Вот почему вы в Санта-Джулии живете так уединенно! – вырвалось у меня.

  – Не потому, что я скрываюсь, хотя и из-за этого тоже. Устав ордена строг и облегчает мою задачу.

  – В тюрьме стражники называли вас баронессой...

  – Они знают лишь, что я из знатной семьи. Но то же самое можно сказать почти о любой настоятельнице монастыря, подотчетного архиепископу или папе. В последнее время, правда, эти назначения достаются порой влиятельным куртизанкам...