Текст книги "Агат Кристин: Кубок Стихий"

Автор книги: Иван Бестужев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Глава I

…И жил в том граде Мастер великий, воспитывал своих учеников и строил летучий корабль – мечту своей жизни. И ничто не тревожило великого Мастера, но неожиданно пришла беда из-за горизонта. В родную страну вторгся враг. И взял тогда Мастер свой меч, и никому, ничего не сказав – ушел навстречу врагу.

Он принял честный бой в открытом поле и одолел супостата, но и сам пал в том бою. Последнее, что он увидел, лежа на мокрой от крови земле, как из облаков показался летучий корабль. Ученики достроили детище своего Мастера и спешили к нему на помощь, но не успели.

Мастер умер с улыбкой на устах, радуясь всем сбывшимся своим мечтам. Он спас страну от врага, его корабль поднялся в небеса, а ученики стали настоящими мастерами, превзойдя его самого. И ему не стыдно было теперь умирать…

Закончив читать, Алексей отодвинул от себя старый, кое-где поеденный червями и сыростью фолиант и выжидающе повернулся к учителю. Магистр Даниил, сидевший в кресле возле камина, кивнул своему ученику и повернулся к гостю, расположившемуся в кресле, напротив.

За окном алел закат, солнце уже село, окрасив малиново-алым вершины горного хребта, виднеющегося за окном, а в комнате горело всего две свечи и те на столе Алексея, за которым он читал. Всего этого света было очень мало, и сколько молодой ученик не старался, не мог разглядеть лица гостя, скрытого под капюшоном, которого тот не снял в помещении.

Надо признаться, странный был гость. Одет по молодежному, в новенькие черные штаны, сапоги последней моды с ремешками и пряжками на голенище, и стильную куртку с капюшоном. Телосложение гостя тоже намекало, скорее на юные его года. Но, мощная аура, которую Алексей ощущал буквально всей своей кожей, говорила о том, что собеседник учителя, не так прост, как хочет казаться. Такую мощь и силу юный ученик видел разве, что у гроссмейстера Константина. А с ним мало кто может сравниться в могуществе и искусстве в этом мире.

– Вы об этой легенде говорили? – деликатно спросил магистр Даниил, в свете свечей сверкнув в сторону гостя своими голубыми глазами.

– Да, ваш ученик процитировал нужный нам отрывок, вот только это совсем не легенда, – гость усмехнулся улыбкой человека, обремененного большими знаниями и большими тайнами. Кажется, там сверкнули еще и зеленые глаза, но может Алексею это только показалось.

– Не легенда? – удивленно вскинул бровь магистр.

Он сидел, откинувшись на спинку кресла, его длинные черные волосы живописно разлеглись по плечам. Как и Алексей, он был одет в простую не броскую, но добротную одежду из кожи и не крашеного сукна, какую носили все в Ордене.

– Это реальная история, – гость сел прямо, опустив голову еще ниже, от чего теперь даже его улыбки не было видно. – Самая настоящая, правда. Разве, что Мастер-Корабел вышел на ратное поле не один, а с войском. Точнее его призвал на войну тогдашний господарь княжества. А во всем остальном истинная, правда. Именно с Мастера-Корабела началось все воздухоплавание в нашем мире, ну, да вам, почтеннейший, это известно.

Даниил крякнул, спрятав смущение за горстью. Ему не было и тридцати-пяти и от того обращение «почтеннейший» из уст такого гостя было плохо прикрытой лестью.

– А одним из учеников, спешившим на том корабле на помощь своему учителю, был Паскуаль Мираж, – продолжал гость, как ни в чем не бывало, – тот самый Мираж, капитан «Фаты Морганы», и именно «Фатой Морганой» был тот корабль, на котором летели ученики. Правда он тогда еще не был до конца достроен и назывался совсем по-другому, да и Паскуаль не носил прозвище Мираж. Ну, да это уже совсем другая история. Вероятно, вы ее знаете, не буду пересказывать лишний раз.

– Я не знаю, – вдруг вырвалось у Алексея, до сего момента, не вмешивавшегося в разговор магистров.

Поняв, что допустил бестактность, он смутился, покраснел, и уткнулся в книгу, которую только, что читал. Гость не стал пенять молодому ученику за его невоспитанность, лишь усмехнулся и продолжал, как ни в чем не бывало.

– Что же до самого Мастера-Корабела, то его подвиги никто не забыл. В его честь теперь проводится ежегодный фестиваль мастеров – Кубок Стихий…

– То есть нас интересует именно Кубок Стихий? – предположил магистр Даниил, в задумчивости водя пальцем по подбородку. – Все дело в нем?

– Нет, – качнул капюшоном гость. – Все дело в мастере. Точнее в его потомках.

– У мастера-Корабела не осталось потомков, – деликатно напомнил Даниил.

– Прямых нет. Косвенные остались, – лукаво усмехнулся гость, в свете тускнеющего заката. – По материнской линии у Мастера остались родственники и теперь один из их потомков не кто иной, как особорожденный.

При этих словах гостя Даниил и Алексей непроизвольно переглянулись. Как любому члену Ордена им было известно, с легендой об особорожденном связана надежда на возрождение Аранхейма – их родной обители, в стенах которой они сейчас и находились. Он должен открыть Врата Миров, которые запечатаны уже не одно столетие и обитель наконец-то получит шанс вновь стать тем, чем была когда-то.

Эта тайна передается из поколения в поколение все это время и известна она только жителям самого Аранхейма. Откуда о ней мог узнать их гость? Неужели гроссмейстер Константин посвятил его в столь деликатные детали, или кто-то другой проболтался? А быть может, он…

– Я правильно понял, – осторожно, словно боясь спугнуть, поинтересовался Даниил, – особорожденный наконец-то родился?

– Давно уже, – гость сделал небрежный жест рукой, откидываясь на спинку кресла, – Орясина здоровая. Бестолочь, каких поискать. Но это все мелочи по сравнению с той проблемой, что ему угрожает опасность. Смертельная опасность. И эта угроза кратно усилится, когда судьба его предка – Мастера-Корабела и его самого пересекутся.

Орденцы не удержались и снова переглянулись.

– Как такое может случиться, чтобы судьбы давно почившего человека и его ныне живущего потомка пересеклись? – недоуменно спросил Даниил.

– Не знаю, – Честно признался гость, в задумчивости подперев щеку рукой. – Я постараюсь разобраться поподробнее, как такое может быть, а вам следует присмотреть за нашим дражайшим потомком и оградить его от разного рода угроз. От его безопасности зависит дальнейшая судьба Аранхейма. В этом и заключается суть вашей задачи.

– Все же стоит подробнее разобраться в пророчестве, – резонно заметил Даниил.

Щелкнул пальцами и на стенах зажглись трехсвечные канделябры, разогнав полумрак сгустившихся сумерек. Закат догорел окончательно, и теперь в раскрытое окно тянуло холодным горным воздухом. Алексей поднялся и задвинул раму.

– Как раз пророчеством я и собираюсь заняться, но на это нужно время, но его нет у особорожденного, – заявил гость, поднимаясь на ноги. – Именно поэтому нужна помощь Ордена.

– Не сомневайтесь, Орден приложит все силы, – заверил Даниил, так же поднимаясь со своего места.

Малая библиотека, в которой разговаривали орденцы и их поздний посетитель, находилась в Южной башне. Провожая гостя, они вышли из нее и теперь не спеша шагали по крытой галерее. Точнее стене замка. Слева сразу за стеной зияла пропасть, теряющаяся в сумерках и тумане, поднимающемся из низовий долины. Справа виднелся замковый двор, слабо освещенный редкими фонарями. Да еще горы, которые обступили саму обитель со всех сторон, кроме южной. Там раскинулась Долина Орла – единственный наземный путь, через который можно было попасть в обитель.

Не успели орденцы и гость пройти и до середины галереи, как навстречу им из сумрака показалась высокая фигура, закутанная в просторный балахон. Точно такой же, в какие были одеты Даниил и Алексей. Только этот, в отличие от серого, как у ученика и коричневого, как у магистра, был черный, единственный такой на весь Аранхейм. Ведь только гроссмейстер Ордена мог носить черный цвет.

И Даниил, и Алексей, и их поздний гость почтительно поклонились гроссмейстеру Константину. Сложив рукава в рукава, глава ордена ответил на поклон, качнув длинной абсолютно белой бородой. Такими же длинными и белыми были его волосы.

– Доброго вечера, – произнес он, блеснув в темноте не по-старчески острым взглядом. – Как наше дело? Достигнута ли договоренность?

– Совершенно верно, мастер, – почтительно ответил Даниил. – Достигнута.

– Тогда вам стоит приступить к делу незамедлительно. Сумрак уже готов к полету, – Константин выпрастал из широкого рукава руку и указал на замковый двор.

Словно только этого и дожидаясь, там зашевелилась какая-то громоздкая тень. Когда она выбралась в свет ближайшего фонаря, стало понятно, что это гигантский ворон. Птица была настолько большой, что на его спине верхом легко уместилось бы три-четыре человека. Повернув голову, Сумрак уставился своим черным глазом на магов, нетерпеливо трепля крыльями.

Не тратя больше времени на разговоры, магистр и его ученик спустились по лестнице с галереи во двор и направились к гигантской птице, черной, как безлунная ночь. Гроссмейстер Ордена и гость, молча, наблюдали, как они оседлали ворона, как тот распахнул огромные, словно паруса крылья и взмыл вверх. Поднявшийся от крыльев ветер, распахнул мантию гроссмейстера, и чуть было не сдул капюшон с головы гостя. Набрав высоту, ворон быстро исчез в сторону заката.

– И все же, я не понимаю, к чему такое беспокойство, – произнес Константин, поправляя свою хламиду. – Ведь о существовании особорожденного мы с тобой узнали не теперь. Раньше о его судьбе ты так не волновался. И не беспокоил меня на ночь глядя.

– Азуру было видение, – не сразу ответил гость, глубже натянув капюшон, – о том, что ему угрожает смертельная опасность. Дословно, она видела его смерть.

– Она видела, от чего грозит ему смерть? – нахмурившись, уточник глава Ордена.

– В том-то и дело, что нет. Известно лишь, что произойдет это когда пересекутся две судьбы: его и Мастера-Корабела.

– Почему же ты лично не займешься его судьбой? – поинтересовался гроссмейстер Константин, снова сложив руки на груди – рукав рукава и блеснув в сторону гостя пристальным взглядом. – Мало кто, из ныне живущих, может сравниться с тобой в силе. Задачка как раз для тебя.

– Мне нужно разобраться с пророчеством, учитель, – гость повернулся к гроссмейстеру и почтительно склонил перед ним голову. – Я займусь особорожденным лично, но с другой стороны дела.

– Предсказания – наука не точная, примерно, то же самое, что и синоптики, – резонно заметил старый маг, взглянув в сторону долины. Его взор затуманился от нахлынувших воспоминаний, связанных со всем этим не простым делом. – Не беспокоишься ли ты больше положенного?

– Лучше перебдеть, чем недобдеть, – качнул капюшоном гость. – Случись чего, опять ждать века пока родится следующий? Нужно разобраться с его родословной, а более того, как такое может быть, что его судьба и судьба его предка пересекутся.

– В любом случае, для нас большая удача самое его появление. Возможно, с его помощью, наконец-то нам удастся переломить судьбу Аранхейма. Обитель получит шанс на возрождение, – многозначительно произнес гроссмейстер, но оглянувшись, он увидел, что стоит в одиночестве. Ни в галерее, ни в замковом дворе позднего гостя цитадели не было и в помине, как будто и не стоял никогда.

Покачав головой, гроссмейстер Константин, запахнул поплотнее мантию от промозглого ветра, дувшего из долины и зашагал по галерее. По мере его приближения фонари, висевшие, по обеим сторонам зажигались сами собой, и так же сами по себе гасли, когда он удалялся.

* * *

В последнее время погода в столице стояла солнечная и от того в участке городской жандармерии, как и везде в городе было душно и жарко. От зноя страдали в равной степени, как служителя порядка, так и нарушители его. Вытерев рукавом пот, сержант обмакнул перо в чернила и, высунув язык, принялся старательно выводить строчки протокола:

«…Такого-то числа, от основания Аранхейма, за нарушение общественного порядка…» макнул перо в чернила и в скобках обозначил «драка» «…были задержаны – гражданин королевства Эролид граф Агат-Фредерик Александр Кристин де Валла и два иностранных гражданина – Сульфиус Зварач и второй назвавшийся Крампасом. У последнего документов, удостоверяющих личность, при себе не оказалось…»

Сержант снова занес перо над чернильницей, но в этот момент его отвлекли. Тот самый задержанный господин граф Кристин изволил буянить. Все еще не протрезвев, он, лежа на жестких нарах несколько раз ударил каблуком в решетку двери изолятора. Каблук не выдержал такого безжалостного обращения и отвалился.

– Эй, вы! – не успокоился на этом задержанный. – А ну быстро выпустили меня из этого обезьянника! Мой отец сам лорд Кристин, а брат мастер Малёк. Вы слышите меня?! Вы все пойдете к Тетке Гралне Куличики охранять, если вас, конечно, в жуков навозных не попревращают или еще чего похуже.

Другие арестованные, находящиеся в двух соседних таких же камерах, поддержали его дружным гулом и матерными комментариями в адрес законников. У этого контингента рожи были как у заправских уголовничков и они не упустили момент поразвлечься на свой лад. Они вовсе не были солидарны с юным дворянчиком-мажором, просто использовали лишнюю возможность попортить кровь столичной жандармерии.

Не собираясь этого терпеть, капрал подошел к решетчатой двери камеры и пару раз ударил дубинкой по прутьям.

– А ну, успокоились все! – пригрозил он. – Особо буйным, могу предложить карцер. Без оглядки на звание и титул.

Агат скорчил рожу, но буянить прекратил. В карцер, действительно могли засадить любого, хоть простолюдина, хоть дворянина, а там ни встать, ни лечь, ни сесть толком нельзя. Еще эта проклятая головная боль от выпитого. За, что только такая кара…

Откинув со лба слипшиеся от пота волосы, он потер лицо ладонями и сел на нарах, свесив руки между коленей. Молодому повесе было слегка за двадцать, одет он был в штаны, рубашку и жилетку по последней моде, но только все грязное, как если бы его светлость в канаве ночевал. Туфли были в еще более плачевном состоянии, один из них только, что лишился каблука.

Чуть длинноватые светлые волосы Агата свалялись от пота и придорожной грязи, а на лице имелся отчетливый след чьего-то кулака. На плече, под оторванным рукавом виднелся еще один синяк. Вообще молодой дворянин выглядел скверно, примерно такое же у него было и настроение. От чего он и решил отыграться на своих сокамерниках.

Подняв мутноватый взгляд, он уставился на высокого, плечистого дылду в камзоле и лосинах иноземного фасона и сидящего рядом с ним коротышку в черном плаще и шляпе. Некогда пышный плюмаж на этой шляпе был помят и частично вырван с корнем. Парочка сидела напротив Агата, бросая на него недовольные взгляды. Это были те самые Сульфиус Зварач и Крампас загремевшие в каталажку исключительно по милости молодого пьяницы. Они старались не замечать его, но это было трудно делать в камере два на три метра.

Склонив голову сначала на один бок, потом на другой, Агат тщательно рассмотрел своих сокамерников и наконец, выдал:

– Моя вам рожу набить. Ваша плакать, – не успокоившись на этом, молодой дворянин стал подкреплять свои слова жестикуляцией. – Ваша моя понимать или не понимать? Ваша тупой иностранцы?

Два тупой иностранца все прекрасно понимали, но отвернувшись к обшарпанной, исписанной всевозможной похабщиной стене, он старательно делали вид, что ни слова не разбирают на элирском. Почесав в затылке, Агат с новым упорством принялся объяснять гостям столицы какие они тупые, сопровождая все это нецензурной жестикуляцией.

Кто его знает, сколько бы продолжалось это безобразие, если бы в участок не вошли двое. Один не молодой в коричневом с бронзовым тиснением сюртуке и с тростью в руках. Его неравномерно поседелая голова говорила о том, что работка у него, скорей всего нервная, а острый, цепкий взгляд, что делает он ее хорошо. Второй был гораздо моложе, примерно ровесник Агата, одетый в простую неприметную одежду мещанина и широкополую шляпу. В такой шляпе, и в жару от солнца спрятаться можно и в слякоть от дождя. Темные волосы, острый подбородок и черные, как угольки глаза, выдавали в нем выходца из южных провинций королевства.

Оглядевшись по сторонам, седой подался на встречу, поднявшемуся с места сержанту, молодой почтительно остался в дверях.

– Чем могу быть полезен, господа? – одернув китель и поправив шлемофон, обратился жандарм к посетителям. – Сержант Каори, – по форме представился он. – С кем имею честь?

– Старший комиссар Патруля Гинденбург и мой помощник, – седой обернулся в сторону молодого, – оперуполномоченный Саул. – В довершение своих слов, он продемонстрировал перстень на среднем пальце правой руки.

Услышав такие высокие звания, и сержант, и капрал вытянулись в струнку, незамедлительно взяв под козырек.

– Чем обязаны? – уточнил сержант.

– Не обретается ли в вашем участке некая персона под именем Агат Кристин? – деликатно поинтересовался Гинденбург, окидывая внимательным взглядом все три камеры участка.

При появлении Патруля уголовнички притихли и старались даже не шуршать, как мыши в подполе. Это тебе не какие-нибудь городские легавые. Это были легавые совсем другого сорта. Из тех, что, вцепившись в глотку, уже не выпускали свою добычу. Никто из присутствующих не желал становиться этой самой добычей.

– Отчего не обретается, – крякнул сержант, лишний раз, одернув мундир, – очень даже обретается.

– Даже так? – усмехнулся Гинденбург, вскинув одну бровь.

– Так точно. Напаскудили их светлость. Учинили безобразную драку с иностранцами прямо в центре города, в салоне «Игривый рассвет». С побитием посуды, зеркал, морд… прошу прощения, лиц и прочих безобразий. Теперь вот, сидят в камере. Изволят трезветь. Но, видимо, еще не до конца, потому как ведут себя непотребно. Сквернословят, грозят служителям закона, тем самым усугубляя свою вину.

Слушая сержанта, Гинденбург подошел к камере, в которой изволил трезветь граф Кристин и внимательно уставился на него. Агат вытаращился в ответ, поглазел немного и скорчил рожу.

– Что ж, все понятно, – констатировал Гинденбург. Налюбовавшись на пьяного дворяныша, он повернулся к сержанту и огорошил его своим решением. – Я забираю это чучело с собой.

– А как же… – растерялся сержант.

– А вот так же, – комиссар кивнул своему помощнику и тот подошел к камере Агата. – И протокол на него, кстати, тоже.

Спорить с комиссаром Патруля не имело никакого смысла. Безусловно, это было нарушением регламента, но если столичная жандармерия и начнет разбирательство по этому делу, то патрульщики все равно отбоярятся необходимостью государственной безопасности. С них как с гуся вода будет. А сержанту потом стопку отчетов писать в локоть высотой.

Не без сожаления взглянув на протокол – столько писал, сержант отдал его комиссару, а капрал по кивку своего начальника уже отпирал дверь камеры.

– Задержанный Кристин, выходите, – приказал он.

Встать с нар у Агата получилось не сразу. Капралу пришлось помочь ему, подняв за шкирку и передав с рук на руки, подошедшему оперативнику.

– Пашка, друг, – расплылся в пьяной улыбке все еще не протрезвевший юный граф. – Как я рад тебя видеть.

Расставив руки, он попытался обнять своего старого приятеля и сокурсника по колледжу, но из-за оторванного каблука, чучело этакое, споткнулся, о порог камеры и рухнул прямо на него.

– Ты специально ради меня пришел? – уточнил Агат, дыхнув перегаром, буквально повиснув на руках у друга.

– Я тоже очень тебя люблю, но обниматься будем позже. Не на людях, – ответил Пашка, отвернувшись и стараясь не дышать с Агатом одним воздухом.

– Я всегда знал, что на тебя можно положиться, – осклабился тот и попытался потрепать оперативника за щеку.

Пашка, молча, отстранил пятерню пьяного друга и повел к выходу, держа одновременно за шкирку и под локоть. Однако Агат не собирался просто так покидать участок, приютивший его на эти пару часов. У самых дверей, Агат обернулся и, отвязно осклабившись, гаркнул хрипловато:

– Счастливо оставаться, засранцы.

Его поддержали дружным свистом и улюлюканьем другие задержанные, кроме господ иностранцев. Те сидели, как воды в рот набравши и жалели, что у них нет таких же связей, как у этого хлюста. Не собираясь терпеть эти беспорядки, капрал вновь врезал дубинкой по решетке и прикрикнул на задержанных.

Не дожидаясь пока дружок еще чего-нибудь отчебучит, Пашка выволок его из участка буквально как куль с песком.

– Всего доброго, господа, – откланялся Гинденбург, отсалютовав жандармам своей тростью, – спокойного дежурства.

– Угу, как же будет тут спокойное дежурство, – проворчал сержант, когда за комиссаром закрылась дверь. – Ненавижу блатных.

Плюхнувшись на стул. Он раздраженно оттолкнул от себя чернильный прибор и стопку бумаги. Все настроение испортили.

На улице у дверей жандармерии, комиссара и его помощника терпеливо дожидался закрытый неброский экипаж с молчаливым кучером на облучке. Пара лошадей тоже с виду казались простенькими, неприметной мышастой масти. Поддерживая с обеих сторон, Гинденбург и Пашка подвели Агата к экипажу и под белы рученьки усадили внутрь…

Со второго раза. Его светлость с первого влезть не смог, вываливался наружу.

Наконец-то загрузив это мотовило, в карету, патрульщики забрались сами. Сообразительный кучер, без приказа, подхлестнул лошадей, и карета покатила по брусчатой мостовой улицы, плавно и незаметно вписавшись в общее уличное движение.

Экипаж мерно покачивался на рессорах, и Гинденбург прикрыл глаза, намереваясь подремать, пока доедут до места, но у господина графа оказались свои планы. Он не собирался сидеть тихо и смирно и всю дорогу приставал к своему другу – Павлу. Вспоминал, как славно они развлекались в былые времена учебы в колледже, в красках расписывая их приключения. К примеру, как выкрали чучело дракона из кабинета естествознания и подбросили его в учительскую. Или как напились и пошли в паскудный дом. Вот это праздник писюна был.

С Гинденбурга весь сон слетел. Сев ровно, он внимательно посмотрел сначала на Агата, потом на своего подчиненного, расположившихся, напротив. Он впервые слышал такие увлекательные подробности из жизни своего сотрудника, который до этого характеризовался со всех сторон только положительно. Бровь комиссара непроизвольно поползла вверх. Устроившись поудобнее, он, молча, и с нескрываемым вниманием продолжал слушать пьяный треп Агата. Когда ж еще такой случай представится получше узнать одного из лучших своих оперативников.

Все это безобразие Пашка, молча, терпел, то краснея, то бледнея и изредка поправляя локтем, валящегося на него от тряски Агата. Сначала молодой оперативник всерьез рассматривал, как вариант, одним и точным ударом вырубить его и прекратить поток откровенностей, но в итоге, решил пожалеть друга. Ведь и в самом деле не один литр вместе выпили и косяк скурили. А сколько баб вместе… Вот Агат, кстати, сейчас и рассказывает в красках самые выдающиеся моменты.

Поразмыслив, Павел решил терпеть ради друга до конца поездки. Соорудив морду колодкой, он делал вид, что не замечает всего этого. Лишь таращился в окно, на проплывающую мимо улицу и молился Офиусу, чтобы поскорее добраться до места.

К Гинденбургу Агат приставать не решался. Дыша перегаром, он сообщил другу на ухо громким шепотом, что робеет этого смурного дядьку, тыча при этом пальцем в самого комиссара. Смурной дядька и глазом не повел, ему вся эта ситуация тоже радости не доставляла. Отвернувшись, он уставился в другое окно, за которым вприпрыжку за каретой бежал мальчишка-газетчик.

Размахивая свежим номером, разносчик выкрикивал новости из нее, стараясь привлечь внимание покупателей. Увидев, что Гинденбур на него смотрит, мальчишка счел его за одного из них.

– Свежие новости, свежие новости! – завлекал газетчик своими лозунгами, суя свежий номер в окно экипажа. – Открытие Фестиваля Мастеров, возобновление боевых действий на юге империи, султанат объявляет очередную охоту на пиратов Каскадных морей…

Все эти новости Гинденбург, благодаря своей профессии, знал еще вчера, и, чтобы отвязаться от назойливого мальчишки, он, молча, положил руку на открытое окно кареты. Шустрый мальчишка тут же разглядел перстень с изображением ключа и намек понял. Отстав от этого экипажа, он, впрочем, не прекратил своего занятия, а увязался уже за другой каретой.

Патрулем – называлась служба королевской государственной безопасности и имела широкие полномочия. Связываться с ней, а особенно с ее главой – герцогом Раона было себе дороже. Гербом Патруля был ключ, означавший, что служба королевской безопасности найдет отмычку для любого замочка. То есть найдет решение к любой задаче. Этот ключик красовался на перстнях всех сотрудников Патруля. Гинденбурга и Павла в том числе. Как любой житель королевства, мальчишка-газетчик знал такие тонкости и потому намек быстро понял.

Откинувшись на сиденье и полуприкрыв глаза, Гинденбург до конца пути не произнес ни слова, наслаждаясь тишиной. Благо, что и юный граф наконец-то угомонился. Агат задремал на плече оперативника, пустив слюнку ему на воротник. Павел Саул мужественно все терпел, искренне расстраиваясь за друга. Конечно, вечеринок в их юности было много, но до такого, чтобы пользоваться служебным положением, вытаскивая друга из кутузки, они докатились впервые. В чем-то Павел винил и себя. Не доглядел, не удержал, не подал руку помощи в нужный момент.

Чуть повернувшись, Павел положил голову Агата себе на колени, как заботливая мать с маленьким ребенком. Гладить по волосам не стал, потому, что они были грязные и вонючие.

Особняк рода Кристинов располагался на Грановитой улице, одной из самой престижных в столице. Здесь селились исключительно элита столичного общества или сдавались квартиры для приезжих, как своих, так и иностранцев с немалым достатком. Место это было спокойное и благоустроенное больше других, так как абы какой сброд сюда не допускался. Многочисленные каштаны, вдоль всей улицы добавляли спокойствия и умиротворения, а фланирующие вместе с почтенными прохожими жандармы, уверенности в безопасности.

Экипаж Патруля остановился у ворот чугунной витой ограды, за которой виднелся двухэтажный белый особняк с высокой черепичной крышей и большими витражными окнами на первом этаже. Первыми из кареты выбрались патрульщики, следом за ними, как куль, вывалился его светлость. Павел успел подхватить друга на руки и тот буквально повис на нем. За дорогу Агата успело растрясти, и теперь он на ногах держался еще хуже, чем, когда садился в экипаж. Хорошо еще, что молодой граф успел проблеваться в участке жандармерии, иначе угваздал бы и экипаж, и Гинденбурга с Саулом.

Пашка взял друга за грудки, за жилетку и встряхнул хорошенько, стараясь привести в чувство без применения жестких мер – оплеух или чего-то подобного. Совсем не хотелось бить друга, тем более по лицу. Он попытался поставить Агата ровно, но ровно не выходило. Получалось весьма криво. В алфавите еще такую букву не придумали, на которую в тот момент походил пьяный отпрыск дома Кристинов.

Вздохнув обреченно, Павел подхватил друга под руки и поволок следом за Гинденбургом, который уже распахнул калитку в воротах и теперь шагал по гравийной дорожке к особняку. Дежуривший у ворот сторож знал в лицо обоих сотрудников Патруля, не раз бывавших в этом доме, и от того даже не подумал задерживать их. Тем более с пьяным молодым хозяином под мышкой.

Пройдя между кустов, аккуратно подстриженных, в виде шаров, патрульщики и сопровождаемый ими молодой хозяин дома остановились перед дверями, и Гинденбург дернул сонетку. Где-то в глубине дома раздался приятный звон колокольчика, разбудивший Агата.

Продрав глаза, он огляделся по сторонам мутным взором и, узнав родные стены, просиял лицом. Отпихнув от себя Пашку, он сделал широкий жест рукой.

– Это чего еще вы придумали? – искренне удивился хозяин дома. – Зачем звонить… ик… Зачем звонить, если я тута. Не-е, звонить не нужно, нужно просто смело входить.

Раскланявшись как базарный паяц, Агат потянулся было к бронзовой начищенной до блеска ручке двери. Гинденбург повернулся к своему молодому коллеге и, молча, кивнул. Как всегда, Павел понял своего начальника с полувзгляда. Схватив друга за шкирку, он, без каких-либо церемоний окунул его головой в небольшой птичий фонтанчик, стоявший сбоку от двери.

Помотав головой, Агат отфыркнул воду, стекавшую с его морды и, на мгновение, задумался.

– Еще, – попросил юный граф Кристин.

Пашка не посмел отказать другу в столь малой просьбе и макнул его в мраморную чашу еще раз. Именно в этот момент двери дома Кристинов распахнулись, и на пороге появился мажордом, одетый в богатую вышитую золотом ливрею, но при этом босой. Ко всему прочему это был гном. Его пышные рыжие бакенбарды, нос картошкой и не высокий рост, четко давали это понять.

Увидев гостей, он со знанием дела, поклонился и деликатно поинтересовался, чего господа желают. В ответ, без особых разговоров и расшаркиваний, Пашка, по кивку начальника, продемонстрировал можардому молодого господина.

– А-а, Сапожник, привет, – осклабился Агат, с морды которого стекала вода. – А вот и я. Соскучился?

Босой Сапожник служил в этом доме уже порядка десяти лет и от того все понял с полуслова. Распахнув пошире дверь, он отстранился, позволяя господам протащить молодого хозяина в дом, после чего с грустным вздохом закрыл дверь.

Раздеваться Агат начал еще в холле. Отстранив от себя поддерживавшего его друга, он расстегнул и скинул с плеч жилет прямо на пол. Подошла деревянная лакированная вешалка на длинной ножке – шуточка Малька, родного брата Агата. Нагнувшись, она безмолвно подцепила брошенную хозяином одежду и деловито удалилась в свой угол. Следом за жилеткой в разные стороны полетели башмаки. Их подобрал уже Босой Сапожник. Причем с таким пиететом, как если бы это были пуанты примы-балерины из королевского гранд-театра.

Агат расстегнул рубашку, но снимать ее не стал. Так, с голым пупом, он направился было к пышной лестнице на второй этаж, но Пашка догнал друга и, по приглашению мажордома, проводил налево в гостиную. Там молодого хозяина дома насильно усадили в кресло. Босой Сапожник сообщил господам, что известит хозяина дома и деловито удалился из зала.

Скорчив недовольную рожу, Агат попытался было встать с кресла, но Павел силой удержал его на месте. Встав за спинкой кресла, он надавил на плечи друга и не давал даже дернуться.

– Полегче, охотник, – возмутился юный граф. – Ты не на работе, а я не твой подопечный, не нужно меня прессовать.

– Поверь, друг, это я еще не прессую, – возразил молодой оперативник, наклонившись и шепнув в самое ухо Агату. – Ты еще не видел, как в нашей конторе прессовать умеют.