Текст книги "Это просто сон (СИ)"

Автор книги: inamar

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Вельскуд! Помоги мне! Надо найти Аргенту, нужно как можно скорее уничтожить этот самоцвет, пока не случилась беда.

«Беда? – усмехается обиженный мальчик, опираясь на жестокость, воспитанную прежними обманами. – Беда уже случилась! И заплатишь за неё ты…»

– Лжец! – тонкие губы выплёвывают это слово навстречу тянущимся рукам, взгляду, полному надежды.

Этот глупый дракон так доверчив! Вельскуд резко шагает вперёд и ещё успевает заметить нарастающее беспокойство в глазах бывшего лучшего друга. Ярость окутывает его новой волной, и рука наносит страшный удар. Где-то на задворках сознания он слышит, как внутренний голос вопит от ужаса, умоляя остановиться. Бывшие товарищи окликают его. Но дело сделано! Герант роняет самоцвет, зажимая рукой правый глаз. И Вельскуд на миг испытывает радость, увидев растерянность на его лице.

Но лишь на миг! В следующую секунду на него наваливается осознание содеянного…

Вельскуд подхватывает оброненный самоцвет. Он уже видит дорогу, по которой должен доставить артефакт властителю. Чтобы не выронить драконий самоцвет из усталых дрожащих рук, прижимает его к груди. Вельскуд ещё успевает заметить ужас на лице Геранта; видит, как тот пытается подняться, и два огромных золотистых крыла стремятся, чтобы укрыть от чего-то, и тут тело его накрывает сеть судорог. Судороги выкручивают руки и ноги, ломают кости, пробираются даже в мозг. Сознание мутнеет. Оно мечется в испуге в поисках ответа на вопрос: «Что это?» Откуда-то слышатся крики: «Он обращается! Все назад! Отойдите назад! Это новый Чёрный дракон!» Последнее, что чувствует Вельскуд, как его подхватывают чужие холодные руки. Сознание меркнет от невыносимой боли, пронизывающей тело.

– Вельскуд! – из последних сил Герант тянется следом, но его рука натыкается на пустоту.

Всё кончено.

========== Вельскуд ==========

Огромное помещение: то ли пещера, то ли подземелье. На стенах факелы в держателях в виде драконьей лапы. Мгла и муть от пламени факелов. Тяжело дышится, в дымном воздухе нет просвета. Обнажённое тело чувствует холод, исходящий от окружающих стен, от поверхности под ним. Чад давит.

Сколько времени прошло с тех пор, как Вельскуд оказался тут? День? Неделя? Может быть, год? Прошлое перетекало в будущее, минуя настоящее. Настоящего – того, что можно назвать здесь и сейчас – не было. Оно потерялось в густом непроглядном мареве, что теснился над ним и не давал ни вздохнуть, ни оглядеться. Мысли густой чёрной массой расплывались по окраинам сознания. В другое время они не осмеливались оспаривать первенство у телесных ощущений. Те всегда были первоочередным переживанием. Но сейчас наступило затишье, мучитель – хозяин этой адовой лаборатории – решил сделать передышку. И рой слов и предложений теснился в голове, рискуя взорвать её совсем. Мысли роились у виска, стучали в затылок, обволакивали лоб. И всюду они жужжали, гомонили, бубнили что-то, иногда совсем непонятное. Лишь одна мысль была пряма и ясна: ложь и предательство. При этом воспоминании ненависть поднималась горячей волной и, обливая кипятком, заставляла беспомощное тело корчиться и мучиться от боли не физической, но душевной.

«Герант. Он предал меня своею ложью. Он просто использовал меня, нет, не меня – всех нас. Он…»

Но усталый и справедливый разум не мог долго цепляться за эту мысль. Такие думы не могли долго питать его ненависть. Он хорошо понимал, что причиной таких дум была обида и сожаление, возможно, отчаянье, но не злоба, не ненависть. Единственное существо, которое он не мог ненавидеть, даже сейчас, после открывшегося обмана. После того, как обнаружилась ложь, лицемерие, фальшь: всё то, что он не терпел ни в ком и за что готов был убить! Тут – не мог! Возможно, потому, что лжи как таковой не было? Были сдержанность, скрытность, недоговорённость, но не обман. Герант, тот самый, каким он представлялся Вельскуду, не мог лгать. Не умел. Вельскуд очень не хотел признавать справедливость этого утверждения. Отталкивал его от себя дальше и дальше. Оно мешало ненавидеть, поскольку давало право оправдаться. Но это понимание пока было лишь фоном, у измотанного мозга не было сил, чтобы принять очевидное.

Что-то шипит и катится по щеке. Карахан. Мучитель снова в строю. Слуга исправно исполняет поручение. Он должен достать самоцвет, который слился с человеческим телом. Он сделает для этого всё. А человеческое тело? Да кто будет думать об этой скорлупке! Тем более что хозяин её ослушался прямого и недвусмысленного приказа. Он должен был доставить самоцвет в целости и сохранности и не выполнил поручение.

«…а ослушавшихся ждёт вечная кара!»

– Доброе утро! – мерзкий до тошноты голос шепчет что-то на ухо. Многострадального, измученного плеча касается горячий, влажный язык.

Хозяин голоса слизывает выступающие капельки крови. В месте прикосновения кожа горит, словно это не язык прошёлся, а скребок оставил новую глубокую рваную рану. В левую грудь чуть пониже соска впивается игла. Шприц вводит под кожу какой-то настой. От него мутнеет в глазах, тяжелеет голова. Мысли становятся стеклянными и разлетаются на мелкие кусочки.

«Думать? Зачем думать? – вопрошает тот же голос и слышится звук гаденького хмыканья. – Ни к чему это, это лишнее. Правда ведь, мой хороший? Ты будешь послушным и отдашь то, что должен отдать. Ты вернёшь то, на что не имел никакого права, то, что украл…»

– Да не могу я! – мучительный крик обратился сиплым шёпотом. – «Давно отдал бы, – скользит мысль, – если бы мог».

Лишь бы вырваться отсюда, вырваться и пуститься на поиски того, кто… Слеза робко покидает убежище ресниц.

Острый змеиный язык прошёлся по виску, слизывая солёную каплю:

– Мне нравится эта влага. Может, ещё постараешься? – и тут же голос меняется, превращается в льстивый и подобострастный: – Пока ничего не выходит, мой король. Я не могу извлечь самоцвет – тело крепкое, сильно сопротивляется.

И словно издалека сквозь непроглядный туман наплывающего беспамятства слышится ледяной голос:

– Сделай так, чтобы не сопротивлялось!

Железные захваты прижимают к холодной и скользкой поверхности руки и ноги и не дают шевельнуться. Голос, недавно тошнотворно сладкий, грубо осаживает:

– Не дёргайся! – наклонившись к уху, продолжает: – Я вырву каждый волосок на твоем теле, но заберу то, что нужно.

– Попробуй! – едва слышно шепчут обескровленные губы и усмешка, больше похожая на судорогу, кривит рот.

Неразумно злить тюремщика, в ответ последуют новые мучения. Но только так можно подпитать собственную ненависть, заставить её подняться. Ведь того, кто обманывал, ненавидеть Вельскуд не мог. А ненависть поможет выжить, выжить и отомстить, выжить и… но об этом позже. Да, ненависть – отличная мотивация.

Кто это говорил?

– Разница между удовольствием и болью, – задумчиво бормочет кто-то рядом, – надо попробовать…

Тело предаёт Вельскуда, отзываясь на умелые манипуляции, ощущением удовольствия и тут же корчится от боли в ответ на порезы и проколы. Удовольствие и невыносимая боль сменяют друг друга с невероятной быстротой. И вот уже тело сотрясает мелкая дрожь, пальцы скребут холодную поверхность, не в силах уцепиться за что-либо. Лоб покрывает испарина, в глазах скапливается мутная солёная влага, которую он не в силах сдержать, подавить, загнать обратно. Но крепко сомкнуты губы – последняя надежда сохранить себя, не потерять свою гордость. Крик, рождённый где-то в глубине тела, там и остается. Богиня, как же больно!

И, как ответ на зов, прямо над ним воздвигается огромная фигура, вырастает откуда-то из-за головы…

Фантом?

Мираж.

Лицо, знакомое по изображениям, увиденным когда-то давно, в другой жизни.

Богиня!

Но здесь она не так спокойна и прекрасна: чёрные провалы глазниц в обрамлении кровавых ресниц направлены в никуда.

«Богиня, где твои глаза? Кто посмел осквернить тебя?»

Каменные губы трогает усмешка: она обвиняет, наказывает. Не надо слов, чтобы понять, о чём она говорит, на кого указывает. В руках её не привычный шар, нет, но сердце. Оно сверкает так, что больно глазам.

«Богиня, откуда оно у тебя?»

Огромная тяжёлая капля алого цвета отрывается и с глухим ударом падает на землю. От этого удара содрогаются стены. Гул и грохот, порождённые этим падением, слышатся ещё долго. Неужели больше никто не слышит такого страшного шума?

«Богиня, чьё сердце истекает кровью в твоих руках?

Нет, молчи! Я знаю.

Я знаю, что ты мне ответишь. Сейчас у меня нет сил, чтобы платить по своим счетам, но я обещаю – я оплачу всё. Ты веришь мне, Богиня?

А ты? Мой враг, мой… друг».

И беспамятство, сжалившись наконец, принимает его в свои объятия.

========== Герант ==========

Могут ли драконы чувствовать боль? Не ту, которую доставляют раны тела, речь о боли, которая приходит после пережитого разочарования. Когда разбитое сердце стонет и плачет, брошенное на пыльный и грязный пол, а существо, потерявшее его, не имеет сил подняться или хотя бы ползком собрать разбросанные по углам кусочки. И доступно ли им разочарование? Могут ли драконы плакать как жестоко обманутые дети? Дракон – огромное страшное чудовище, мощное и сильное. Разве у него есть сердце? Нет. Так думают многие. И, наверное, они правы в своём упорстве – отказывать живому в праве на обиду или сочувствие, в праве на жалость, в праве на сердце. Дракон создан, чтобы убивать, значит, нужно опередить его, чтобы самим остаться в живых. Это страшное противостояние в человеческом сознании непреодолимо. Возможно, его никогда не получится преодолеть. И слабые попытки убедить людей в том, что не все драконы сеют зло, так и останутся слабыми попытками и не принесут никаких плодов.

Таковы были размышления Аргенты. Эти размышления смешивались со злостью, жалостью, ненавистью и яростью.

Герант молчал уже несколько дней, не произносил ни слова. Он и так был неразговорчив, но теперь дар речи, видимо, утратился совсем. После тяжёлых событий на месте гибели Чёрного дракона, событий невероятных, ужасающих, Хранители укрылись в пещере. Израненному, побитому и обессиленному Геранту требовалась помощь. Но страшнее всего действовало разочарование и обида. Они подтачивали его силы, не давали заживать ранам. Он словно махнул на себя рукой. Раны всё ещё кровоточили и не желали затягиваться, несмотря на всё искусство сестры и её нежную заботу.

Даже Аргента, которая никогда не отличалась особым доверием к людям, не ожидала такого поступка от того, кого все, и она в том числе, привыкли считать верным товарищем. Все были слишком измотаны, чтобы остановить Вельскуда, да хотя бы просто осознать то, что происходит.

Та битва тяжело далась всем, все получили увечья. Все были под впечатлением внезапно открывшейся правды о Геранте, возможно, несмотря на всё сделанное им, они ждали от него какой-то угрозы. Слишком много всего произошло, что требовалось осмыслить. Конечно, Аргента всё это понимала, но пока в душе её теснилась ярость – она не могла решить, что делать, чтобы вернуть брата, чтобы залечить его раны. Часто, осторожно присев рядом с неподвижным телом, она тихонько плакала от бессилия. Капюшон надёжно скрывал её лицо в этот момент. Даже если бы Герант обернулся и обратился к ней, он ничего бы не заметил. Но он не обращался, он не смотрел в её сторону, он вообще не шевелился. О том, что он всё ещё жив, говорило слабое, едва слышимое дыхание.

– Герант! – глаза его по-прежнему закрыты, но едва заметный поворот головы говорит о том, что он слышит зов…

«Аргента, сестра моя… Мягкая рука осторожно касается моих волос. От неё веет теплом, сочувствием и любовью. Что бы я без тебя делал? Я похож на раздавленную тяжёлым воинским сапогом ракушку. Я не могу перестать, я не хочу перестать… Я имею право знать ответ на вопрос – почему… Почему он так поступил? Почему он меня предал? Он думает иначе? Я могу понять. Он не имеет силы понять меня и простить мой обман, пусть и невольный, продиктованный обстоятельствами, но всё же обман. И это я могу понять. Я не могу понять только, почему он нанёс мне удар в спину. Ты знала, что так будет? Ты ведь всегда говорила, что людям нельзя доверять, они слабы и непостоянны.

О, Богиня! Так вот что такое иметь человеческое сердце! Как же больно…»

– Герант! – тихий зов вырывает раненого дракона из мутного кровавого забытья, отгоняет мучительные думы. Мягкий голос успокаивает, он всегда дарит покой. Тонкие пальцы перебирают золотистые пряди. Полуоткрытых губ касается что-то твёрдое, внутрь просачивается прохладное сладковатое питьё. Оно медленно разливается по всему телу. Становится легко и приятно. Звук и цвет полуденного эльфийского леса обволакивает его: манит прозрачными озёрами, золотистой листвой. Чистый медвяный воздух проникает в лёгкие и наполняет умиротворением, и всё неприятное растворяется само собой, без усилий. Когда-то давным-давно это уже было. Когда? Да не всё ли равно.

«Герант, брат мой… Спи! Это лучшее, что я могу тебе подарить сейчас. Надеюсь, ты меня простишь за то, что я использовала зелье. Кассия сказала, что оно действует не меньше двух суток. Двое суток сна без сновидений, без боли, без памяти. Слабому человеческому телу нужен отдых и время. Самоцвет дракона поддерживает его, но он же и подтачивает его силы. Ты молчишь, но я вижу твою боль. Спи. Люди говорят, что всё пройдёт… Может быть, и так. Просто они не знают, что такое состоять из воспоминаний. Несчастные слепцы! Они думали, что, когда ты отводил свой взгляд, не хотел смотреть им в глаза, ты их обманывал. Они даже не догадывались о том, что ты просто берёг их. Мало кто может выдержать взгляд Золотого дракона. Богиня наделила тебя силой, превыше которой нет – ты можешь заставить любого увидеть правду о самом себе. И эта правда убивает, ибо она беспощадна. Недаром он пытался отгородиться от тебя мечом, самоцветом, чем-нибудь. Он не мог смотреть тебе в глаза, в глаза другу, которого собирался убить. Ты обманул его? Да, ты его обманул. А в ответ он тебя предал.

Вельскуд! Как же я ненавижу его!

Да, люди слабы и непостоянны, но ты знаешь, брат, именно сейчас я готова согласиться с тобой: некоторые из них достойны дружбы. На твоём сердце останется шрам, я знаю, память нельзя стереть. И всё-таки, я хочу, чтобы ты остался прежним. Я часто смеялась над тобой, над твоим стремлением понять и простить, над твоей жертвенностью, называла тебя глупцом и прочими нелестными именами. Меня всегда ужасно сердило то, что ты так возишься с людьми. Это всё – правда. Но я хочу, чтобы ты знал – я думаю, что только зоркое сердце делает тебя истинным Драконом Хранителем. Богиня была милосерднее ко мне: мои усилия по защите Монолита – ноша куда более лёгкая. Мне не приходится испытывать разочарования…

Спи. Сила самоцвета сделает своё дело: раны затянутся и завтрашний твой день, может быть, станет немного легче. Я оставлю тебя здесь ненадолго, мы должны знать, куда делся Вельскуд, что сталось со всеми остальными. Всё же мы зря сбежали, ничего не объяснив. Я быстро вернусь, здесь, в этой пещере, тебя никто не найдёт и не потревожит. Я обещаю тебе, мы найдем Вельскуда, и ты получишь ответ на свой вопрос…»

Аргента тихо встала, укрыла неподвижное тело до самого подбородка. От выхода оглянулась на спящего брата, накинула капюшон и покинула пещеру.

***

Когда она вернулась под покровом ночи, Геранта на месте не было. Кинувшись на поиски, она обнаружила его недалеко – он стоял, опершись о стену у входа.

– Я что – прошла мимо тебя и не заметила? – вздрогнув от неожиданности, сердито спросила Аргента.

Герант улыбнулся и покачал головой. Выглядел он на удивление хорошо.

«Надо же, какое чудотворное зелье…»

– Аргента! Что за питьё ты мне дала?

– Это сонное зелье…

– ?!

– …по рецепту Кассии.

– Ты хотела меня отравить?!

– Перестань! Кассия ужасный повар, но очень хорошая колдунья и в зельях знает толк. Хотя, она сказала, что действовать оно будет около двух суток. По всей видимости, тут она ошиблась… или не ошиблась. Наверно, надо было спросить, как оно подействует на дракона. Ты ведь и суток не проспал.

– Помнишь, как она чуть не уморила целый отряд своей стряпней? – хмыкнул Герант. – Вельскуд… тогда легко отделался, другим пришлось сложнее. Бедная Кассия, он её чуть не убил.

На имени он словно споткнулся, но лишь на мгновение, и закончил фразу так же беспечно, как и начал.

– Кому как не тебе было её защитить, – поспешно хихикнула Аргента. – Она ведь для тебя старалась. Ох! Подумать только, мой братец умеет смущаться, – разговор свернул в другое русло, и лицо брата прояснилось. – Герант, мы должны вернуться и поговорить с остальными. Они сражались с нами бок о бок и имеют право хотя бы на внимание с нашей стороны. Я знаю, я презрительно относилась к людям всегда, я не хотела этого союза. Но так случилось, союз состоялся и каждый вложил в него столько сил и умений, сколько смог. Мы не справились бы без них, хотя помощь и была слабой, но она была. Может быть, стоит объясниться? Они все достойны этого… Ты так не думаешь?

– Да, конечно, они достойны, – заторопился он. Помолчав, тихо добавил: – Но… я не могу сейчас. Всё ещё слишком живо.

Герант как-то неопределённо покачал головой.

– Расскажи мне, что ты узнала….

– Я не приближалась к лагерю, наблюдала издалека. Насколько я сумела понять, наши бывшие союзники решили, что мы просто ими воспользовались. Кассия и Барнак в сильном гневе. Нарсиэль и Терамай – тоже, но они по характеру более спокойны, а потому их гнев не такой… мм… разрушительный. Очень много раненых и изувеченных. Главная проблема – заражение от крови дракона. Мы ведь так и не нашли лекарства. Наши друзья не избежали заражения… Вельскуд исчез.

– Я не знаю, стоит ли возвращаться, чтобы говорить какие-то слова. Ведь мы всё равно не сможем ничем помочь всем этим людям, – помолчав, тихо проговорил Герант. Он как-то робко посмотрел вокруг и уставился в землю.

– Ты так долго возишься с людьми, а не понял основной их особенности? Им обязательно нужны все эти фразы. Героизм в их глазах не будет героизмом, пока его не обернуть в красивую словесную упаковку. Так уж они устроены. Они будут вспоминать не о том, что ты взял на себя основной труд в битве с драконом, а о том, что ты не рассказал им обо всём. Возможно, со временем они всё поймут, но до тех пор мы будем в их глазах предателями.

– Я не могу, Аргента, – снова повторил он. – Кроме того, нужно быстрее отправляться в погоню… Кто знает, где…

Герант смолк, не закончив фразы, и, немного постояв, ушёл.

========== Эпилог ==========

Уже миновало пять десятков лет, но жестокая услужливая память столь же ясно рисует картины прошлого.

Гарь и копоть, удушающий дым, небо фиолетовое в красных пламенеющих прожилках. Почти всех душит кашель. Ядовитый воздух забирается в лёгкие, и никак не выплюнуть его оттуда. Мелкая взвесь скрипит на зубах. Небольшая площадка засыпана осколками камней, отгорожена огромными валунами от остального мира. Здесь отдельный мирок, свой, образованный страшным драконом. Выжившим не выбраться, выжившие будут завидовать тем, кто умер, ибо ужасающая расплата ждёт их за дерзость, за самоуверенность, с которой они осмелились бросить вызов властелину времени, потомку силы, величину которой и представить себе невозможно – Чёрному дракону. Он задушит, раздавит их, этих маленьких, ничтожных насекомых. Он – сама мощь, его крылья закрывают полмира, а дыхание несёт смерть. Рёв чудища оглашает окрестные земли. Скалы рушатся, не выдержав напора. Чешуйчатый хвост с силой бьёт о землю – они не смогут встать после такого удара. А того, кто всё-таки осмелится подняться на ноги, ждёт жар его дыхания.

Великая битва, страшное время и обычные люди, обычные герои. Всё это со временем обрастёт легендой. Уберётся грязь и копоть, исчезнет нерешительность, пропадёт слабость, растворятся сомнения. Потомки получат вполне себе чистенькое и причёсанное сказание, в котором будет намёк на правду и не более. И этого – достаточно. Легенде не нужны кровь и пот, иначе это будет не легенда. Но что же делать, коли так и было? Было великое зло, против которого поднялась великая доблесть. Она встала потому, что у неё не было выбора. Кто-то должен погибнуть, чтобы не погибли все. Зло сразу было великим, а доблесть была просто доблестью. Но сказания и легенды не терпят неравенства. И вот доблесть стала величайшей…

А вот и носители этой доблести: обычные, вроде бы, как и раньше. Дракон привык к мечам, щитам и молотам. Они легко рушатся, а вместе с ними и те, кто пытался удержать эти слабенькие средства защиты. Никакой щит не устоит против древней силы. Однако они устояли. Что же это? Чёрный дракон словно усомнился на миг, застыл в своём ужасающем величии: смотрите и сникните перед властелином мира. Разлетелись в стороны герои, как пустые скорлупки. То-то же, не вам спорить с мощью и силой. Вы, стервятники, добро пожаловать на пир. Здесь всем хватит, зовите всех. Однако что-то всё же в этот раз пошло не так. Мошки всё ещё держатся, всё ещё досаждают ему – скорее расправиться и обратно в своё логово отдыхать. Но они, эти неведомые враги, собирают силу. Они скрылись за этими валунами. Сжечь! Развеять по ветру!

Ускользнули! Как же так? И снова, и снова… Он давит их хвостом, палит жаром своего дыхания – они убегают, прячутся. Маленький надоедливый враг мечется перед глазами – налетает, дышит огнём, выжигая глаза. Он не даёт ни секунды покоя. Схватить, растерзать, растоптать! Но он вдруг растворяется в ослепительной вспышке. В огромных драконьих глазах отражается огненный шар. Шар летит к нему, он несёт смерть. Надо уклониться, но тело подводит. Оно огромно и неповоротливо. Взращённая и возлюбленная им самим плоть на этот раз обманула его. Страшная сила ударяет в грудь, какое-то время он даже не может дышать. Неплохо, букашки! Но в мире лишь один властелин, и он готов уничтожить дерзких, посягнувших на его право. В недрах его тела, всё ещё сильного и почти непобедимого (они ведь не знают, как можно победить его) зреет огонь. Огонь сметёт всё, и пепел будет развеян по ветру.

Однако страшная боль пронизывает его, крылья всё ещё пытаются удержать вдруг обмякшее и потерявшее вес тело. С глухим грохотом, утягивая за собой огромные валуны и осколки скал, дракон падает, и ничто не способно больше остановить это падение. Землю раскалывает рёв поверженного чудовища.

Земные недра содрогнулись, сообщая о гибели Чёрного дракона….

***

…и только каменная осыпь да одинокий ворон, неизвестно что ищущий здесь, на омертвелой земле, наполненной воспоминаниями о криках, стонах и боли, стали свидетелями того, как высокий мужчина в чёрных доспехах, стоявший на самом краю пропасти, вдруг упал на колени, скорчившись, словно от невыносимой муки. Из глаз, направленных в мрачные беспросветные небеса, не пролилось ни слезинки. Ни звука не раздалось из плотно сжатых бледных губ. В небо смотрело омертвелое лицо. Руки в когтистых перчатках непроизвольно заскребли землю, пытаясь зарыться в неё. Мужчина склонился к земле так низко, словно хотел её поцеловать, да так и застыл. Чёрное, бездушное, грозовое небо не пролило ни единой слезинки при взгляде на это немое отчаянье. Да и ворон, побродив вокруг, тяжело взмахнул крыльями и полетел по своим делам. Постепенно подступающий вечер стыдливо прикрыл плотным сумраком фигуру, скрюченную на земле, пропитанной воспоминаниями.

Полвека минуло, но для некоторых всё ещё живо, поскольку сами они тоже ещё живы. Надолго ли?