Текст книги "Азбука для двоих (СИ)"

Автор книги: Ie-rey

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Достало. Всё достало. И Чондэ – тоже.

========== – 17 – ==========

Комментарий к – 17 -

Добрый вечер, котички :)

С вами всё ещё я и события с поля боя)))

Ваша Бета

п.с. Для тех, кто читает и АР – глава завтра будет, сегодня я не успеваю даже сама её прочесть тт

п.п.с. Строки в тексте – перевод слов той самой песни Тони Ана с корейского, “Любовь ещё желаннее, когда она недостижима”

– 17 -

Чонин без спешки заправил белую ткань за пояс тёмных брюк и разгладил воротник свободной рубашки. Опустившись на стул, принялся зашнуровывать чёрные спортивные ботинки на удобной подошве, повторяя про себя строчки песни. Выпрямился, как закончил со шнурками, и придирчиво осмотрел собственное отражение в зеркале.

С гримом промашек не случилось, волосы лежали небрежно, но это вполне вписывалось в образ. И Чонин не волновался, хотя стоило бы. В танце он был уверен, а вот в песне – не очень. Но какой смысл волноваться о том, на что он почти не мог повлиять? Он всего лишь мог выйти на сцену и изо всех сил постараться спеть так, как надо. Просто представить, что он дома, совсем один, – и спеть. А после – станцевать.

– Нормально? – приоткрыв дверь и просунув в получившуюся щель голову, спросил Кёнсу.

– Вроде бы. А сам-то?

– Уже отстрелялся. – Кёнсу распахнул дверь пошире, зашёл и жестом попросил Чонина подняться, осмотрел после с головы до ног и обратно, улыбнулся и показал вскинутый большой палец. – Ты сегодня прямо по-особенному красивый. Костюм без претензии, но тебе очень идёт.

– Это повод для ревности? – пробурчал из коридора Чанёль и сунул нос в гримёрку. Оглядел Чонина и тоже засиял улыбкой. – Похож на принца из сказки. Тебе только льющего на голову дождя не хватает. Добавить дождь и нотку драматизма – и все нуны в зале твои.

– Да уж, спасибо. И что мне прикажешь с ними делать?

– Перестаньте уже, – возмутился Кёнсу. – Две минуты.

Чонин тут же развернул к себе часы, позабытые на столике, тихо выругался и помчался к выходу. У лестницы перепрыгнул через чьи-то сброшенные ангельские крылья, остановился на пятой ступеньке и ещё раз проверил обувь, затем уж выпрямился и замер на третьей сверху ступеньке, вслушиваясь в голос конферансье. Объявили его выход, и он двинулся на сцену. Без спешки шёл почти в полной темноте под короткий проигрыш к микрофону.

Так и было задумано. В полумраке петь получалось легче, как и представлять, что в зале он один. Над микрофоном горела всего одна лампа, и, оказавшись в столбе света, Чонин уже больше вообще ничего не видел за пределами сцены.

Он понятия не имел, где сидит Чондэ, да и пришёл ли тот. Просто неспешно и чётко проговаривал слова в первой части, перед припевом прикрыл глаза, запасаясь силами и смелостью. Честно говоря, он даже себя не слышал и понятия не имел, что у него получается и получается ли вообще. Чувствовал себя так, будто погрузился в подобие транса и выпал из реальности. Будто он вовсе сейчас на сцене не стоял, а смотрел на это со стороны с заложенными ватой ушами.

Не то чтобы он боялся петь так же, как и раньше. Скорее, он смирился с неизбежностью. Он не мог отменить занятия вокалом, а Чондэ всё же верно тогда сказал – без вокала попасть на сцену будет непросто. Но Чонин хотел попасть на сцену. Он хотел этого больше всего на свете. И если ради этого ему пришлось бы петь… Он мог это сделать. Если ради этого ему требовалось чем-то пожертвовать, он тоже мог это сделать. И если ради этого…

Если ему требовалось ради сцены отказаться и от тех чувств, что он испытывал к Чондэ… Пусть будет так.

Сейчас на сцене в столбе робкого света он не пел – он отказывался от любви, сжимая влажными от пота ладонями микрофон, и надеялся, что Чондэ поймёт его правильно. Потому что в этом всегда был здравый смысл. Он всего лишь студент с не лучшей репутацией, не внушающий Чондэ особого доверия. И Чондэ честно говорил Ча Хагёну, что он влюблён в голос Чонина. Только-то. Но Чонин – это больше чем просто голос*.

Танцевал Чонин уже под светом пяти ламп и делал то же самое – отказывался. Как в песне.

Моя надежда всё обрести растаяла бесследно —

От тебя веет холодом без намёка на чувства.

Всё, что есть у меня, лишь эта мечта —

Любовь, которую ты не можешь мне дать, —

Искренняя, чистая, желанная и самая прекрасная.

Да, я всё понял. Любовь – это не то, что ты прячешь от меня,

Любовь – это то, от чего ты отказываешься.

И, как в песне, это было его “прощай”. Он пока ещё не знал наверняка, сможет ли отпустить, забыть и жить дальше без мыслей о Чондэ, но его переполняла решимость попытаться.

Ведь моя любовь словно неудержимое сияние,

Словно прекрасная бабочка,

Так легко поднялась в небо и улетела прочь, —

Ведь я не могу удержать тебя,

Как не могу удержать в небе облака,

Потому что любовь недостижима для меня.

Он кружился под звуки скрипки. Тонкая ткань липла к спине и груди. И он не смотрел. Никуда. Просто складывал музыку и танец в прощание с плотно закрытыми глазами. И всего лишь надеялся, что хотя бы сегодня его язык поймут.

В ярком свете, вспыхнувшем после последнего аккорда, Чонин поклонился и покинул сцену. Задерживаться в гримёрке не стал. Быстро переоделся и выскочил с сумкой из колледжа, грим стирал уже на ходу, сворачивая к стадиону, чтобы вернуться домой кружным путём.

Дышалось легче, чем до выступления. Сжигать мосты непросто, но зато потом – легче, потому что знаешь – отступать больше некуда. Или вперёд, или никуда.

Вообще ему полагалось остаться в холле с другими ребятами, чтобы узнать результаты, но он понадеялся на Кёнсу и Чанёля. Те наверняка позвонят, как только всё разведают. Ну или Чонин сам завтра всё узнает от Ча Хагёна – занятие танцами стояло как раз первым по расписанию.

Старый телефон напомнил о своём существовании в квартале от дома. Чонин в любом случае знал, кто мог звонить ему на этот номер, но всё равно полюбовался на набор цифр на дисплее, после чего размахнулся и бросил телефон в пруд – подальше от берега. Поставил точку.

Ровным шагом добрался до дома, просочился к себе, чтобы ни мать, ни нуны не перехватили, сцапал со спинки стула старые джинсы, сунул в угол сумку и заперся в ванной. Тщательно смывал с себя остатки грима и пот, промывал волосы и как следует вытирался после полотенцем. Натянул джинсы, присел на бортик ванны и помассировал шею и плечи, прогоняя усталость и напряжение. Хотелось танцевать ещё, но остаться в зале в колледже было плохой идеей.

Чонин выглянул из ванной, прокрался к себе, плотно прикрыл дверь и достал из ящика стола плеер. Нацепив наушники, выбрал песню под настроение и, смежив веки, принялся неторопливо танцевать. Не то чтобы он прогонял идею для выступления к следующему триместру, но кое-какие задумки имелись, а танцы в принципе Чонина успокаивали и придавали сил. В них он с лёгкостью забывался, избавлялся от всего и становился абсолютно свободным. Музыка и танец по-прежнему были его ветром в крылья.

Чонин не помнил, как долго танцевал, просто в один миг ощутил, что что-то не так. Распахнул глаза и замер под пристальным взглядом Чондэ. Тот медленно прикрыл дверь и жестом попросил снять наушники.

Чонин неохотно выполнил просьбу, достал плеер из кармана и положил на стол, стараясь дышать ровно и размеренно. И не замечать, что опять взмок. На нём из одежды только старые джинсы и красовались, но даже на них пояс промок от пота.

А потом у Чонина неслабо зашумело в голове от сильного подзатыльника.

Он ошеломлённо прижимал ладонь к пострадавшему месту и с недоумением смотрел на возмущённого Чондэ.

– Это тебе за то, что на звонки не отвечаешь.

– Я не могу на них ответить, раз уж выбросил телефон.

– И зачем ты его выбросил? – Чондэ явно сердился, и это казалось забавным. Ну и раздражало тоже. Припёрся вот и теперь отчитывает как мальчишку. Какого чёрта?

– Потому что мне надоело быть игрушкой для развлечений. Ты сам сказал, что не нужно ничего усложнять. А теперь – усложняешь. На кой чёрт ты припёрся?

– Прекрати вести себя как ребёнок. Я не прогонял тебя и не говорил, что всё кончено. А ты ведёшь себя так, словно ничего не было и не будет.

– А чего ты ждал? Ты сказал, что тебя устраивает то, что есть, что ты ничего не хочешь усложнять, и что это просто секс, хотя я говорил тебе, что хочу не этого. Если тебя всё устраивает, это не значит, что и меня всё устраивает. – Чонин поражался собственному спокойствию, но он в самом деле устал.

– До этого тебя такое всегда устраивало тоже. Или ты хочешь, чтобы я делал вид, будто ничего не знаю о тебе и твоих постельных подвигах? Твоя репутация…

– Что значит “всегда”? – Чонин стиснул кулаки от несправедливого заявления, кольнувшего болью. – Хён, с чем ты пытаешься сравнивать, если для меня всё это сейчас впервые? Почему остальным это заметно, но не тебе? Или моя репутация, как ты это называешь, меня в силах заменить в твоих глазах? Ну и вперёд тогда, разбирайся с моей репутацией сам, а меня оставь в покое. Я не собираюсь бежать к тебе всякий раз, как ты щёлкнешь пальцами, только потому, что тебе зачесалось. И я не ребёнок. Я хочу тебя, но это…

Чонин умолк, схлопотав пощёчину. Смотрел на бледного Чондэ, закусив губу и прижав ладонь к пылающей от удара щеке. Потом слабо усмехнулся и уточнил:

– Правда глаз колет? Хён, давай закончим на этом, ладно? Ты не понимаешь меня, а я не понимаю тебя. Не получается у нас говорить на одном языке. И мне не нужно то, что ты мне предложил. Мне нужно то, что ты никогда не предлагаешь.

Нуна привычно распахнула дверь без стука, заставив обоих испуганно замереть.

– О… – Она оценила вид Чонина и бледность Чондэ правильно. – Господин Ким, я хотела спросить, останетесь ли вы на ужин?

– Нет, – с раздражением отрезал Чонин, растирая ладонью пылающую щёку. – Господин Ким уже уходит.

– Вообще-то я передумал, – Чондэ сунул сжатые в кулаки руки в карманы брюк и повернулся к сестре Чонина. – Пожалуй, я с удовольствием поужинаю с вами. Где можно руки ополоснуть? И куда идти?

– Я вас отведу, – просияла нуна, протянула руку Чондэ и потащила за собой, бесподобно проигнорировав испепеляющий взгляд Чонина. А через миг она снова заглянула в комнату и ядовито посоветовала: – Ты бы сгонял в душ и переоделся. Надеюсь, долго ждать себя ты не заставишь.

Чонин обречённо вытянул из шкафа свежее полотенце и поплёлся в ванную ещё раз. Натянув тёмные джинсы и белую футболку, спустился в гостиную. Волосы после душа были влажными, а настроение не улучшилось, и щека оставалась слегка розоватой. И Чонину до безумия хотелось аккуратно пристроить ладони на шее Чондэ, а после сдавить от души. Судя по взгляду Чондэ, тот испытывал примерно такое же желание.

– Ну, как всё сегодня прошло? – улыбнулась Чонину мама, едва он опустился на стул напротив Чондэ.

– Могу вам показать. Я записывал выступление, – ответил вместо Чонина Чондэ и потянул из кармана телефон. Пока Чонин пытался распять его взглядом, Чондэ разбирался с кнопками и запускал запись. А потом мама и сёстры смотрели и слушали, а Чонин и Чондэ играли в гляделки, не желая уступать друг другу.

– Высший балл, – после порадовал всех Чондэ.

– Ну надо же… Сынок, ты такой красивый вырос. А как пел… – Мама дотянулась до руки Чонина и погладила, заставив его смутиться и опустить голову. – Спел так же замечательно, как и станцевал. Не думала, что доживу до такого. Ты ведь так не любил петь всё это время.

– У него прекрасный голос, – тихо заметил Чондэ.

– Я знаю, что вам только он и интересен, – буркнул Чонин, ухватив палочки и приступив к еде.

– Сынок, что ты такое говоришь? – удивилась мать.

– Ничего. Только правду. Очень вкусно, мам, – улыбнулся Чонин через силу и сосредоточился на еде. Получил ощутимый пинок под столом от старшей нуны, но сделал вид, что она промахнулась, а лодыжку у него так просто – чисто случайно – прихватило.

– Хорошо, что вы решили поработать в колледже. Наверное, благодаря вашим усилиям Чонин смог петь нормально, господин Ким.

– Моя заслуга не так велика. Он всё сделал сам, – пробормотал Чондэ, едва не уткнувшись носом в рыбный салат. – А ещё по результатам итогового задания триместра Чонин попал в группу студентов, которые в конце месяца приглашены в Академию Искусств в Киото.

Чонин едва не подавился маринованной свининой, услышав такую новость, поспешно поднёс к губам стакан с водой и постарался запить потрясение.

– Пока ещё неизвестно, кто будет курировать группу, но можно собирать вещи уже сейчас. Поездка назначена на двадцать седьмое число. В Киото он пробудет две недели, потом вернётся.

– И ты молчал?

Чонин молчал, потому что ничего не знал об этом. Даже краем уха не слышал. Вряд ли Чондэ стал бы сочинять подобную ложь, но всё равно верилось плохо.

– Я сделаю для тебя копию записи выступления, Чонин, хорошо? Хочу, чтобы ты посмотрел и послушал в свободное время.

Чонин кивнул без выражения и постарался поскорее покончить с ужином, после извинился, сослался на усталость и убрёл к себе под предлогом, что ляжет пораньше. Выносить присутствие Чондэ он сегодня больше не мог.

Вообще никак.

* http://www.evartist.narod.ru/text1/50.htm Не сравнение, а часть целого.

========== – 18 – ==========

Комментарий к – 18 -

Добрый вечер, котички :)

Летим в Японию? ;)

Ваша Бета

– 18 -

До поездки в Японию они виделись на занятиях, но не более того. Не то чтобы Чонин избегал Чондэ, но держал его на расстоянии вытянутой руки точно так же, как Чондэ поступал с Чонином до этого. Довольно честно.

Кёнсу и Чанёль одобряли такое поведение, напомнив и о том, что у них обоих будут крупные неприятности, если вдруг станет известно о близости преподавателя и студента. Чонин был совершеннолетним, но ему ещё не исполнилось двадцати двух, и это играло роль “отягчающего обстоятельства”. К тому же, Чонин искренне не хотел, чтобы по его вине у Чондэ возникли неприятности.

Их разделяли возраст, статусы, разные интересы и нежелание понимать друг друга. К двадцатому числу Чонин остыл достаточно, чтобы понять логику Чондэ, как ему казалось. Для Чондэ он был просто непримечательным мальчишкой с довольно скандальной репутацией сердцееда. И вряд ли стоило винить Чондэ за то, что он этому верил. Все вокруг верили и тоже так считали. Кёнсу и Чанёль – исключение из правила, потому что они знали Чонина не первый год.

И до двадцатого числа Чонин позволил себе несколько коротких приключений с девушками, но не придавал этому значения. Потому что это и не имело значения. Все эти девушки хотели только расслабиться и получить удовольствие точно так же, как он сам. И Чонин даже не помнил их имён, впрочем, он и не испытывал уверенности, что они называли ему свои имена. И даже если они рассчитывали на большее, намёков он не углядел.

С одной стороны, Чонин мог обойтись и без этого, воспользовавшись собственной рукой. С другой стороны, зачем размениваться на частичное самоудовлетворение, если рядом есть кто-то, кто хочет примерно того же и без обязательств? Да и какая разница, если в глазах Чондэ его репутация давным-давно сложилась окончательно и бесповоротно? Чондэ полагал, что Чонину просто нравился секс. Не то чтобы он ошибался, потому что секс – это как танец, а танцы Чонин любил. Но это не означало, что для Чонина не существовало разницы между просто сексом и сексом по любви. Только секс по любви у него случился всего с одним человеком, и это привело к катастрофе, повторения которой Чонин попытался бы избежать всеми силами.

– Куратора назначили, – порадовал Чонина за два дня до поездки Кёнсу, когда они вместе готовили ворох самостоятельных по разным предметам дома у Чонина.

– И? – Чонин перевернул страницу учебника и углубился в тему, не ожидая подвоха.

– Апельсин нас повезёт.

Чонин неохотно отлепил взгляд от ровных строк и недоверчиво посмотрел на Кёнсу.

– Правда. И не думай об этом. Ну, повезёт и привезёт. У него на шее не один ты будешь. И только не говори, что до сих пор не выкинул его из головы. У вас ничего общего. Он по вокалу, а ты по танцам. И ты вообще студент. Он для тебя староват.

– У нас разница не в десять лет, а куда меньше.

– Перестань. Сколько бы там ни было, а толку не вышло. И что это за отношения дурацкие, если он постоянно тебя донимает замечаниями, упрёками и выговорами? Он же всё время выставляет тебя чуть ли не идиотом в глазах всей группы. На твоём месте я бы давно написал заявление о переводе к другому преподу. Все как раз и удивляются, что ты до сих пор терпишь. Ну вот серьёзно, он же почти что издевается над тобой на занятиях. Вечно ему всё не нравится, вечно ты у него самый худший студент, который ни на что не годится и ничего толком не умеет. Стоит тебе только сесть за рояль – и это становится невыносимым. Я бы сам играть не смог после десятой части его комментариев к твоей игре. Если у него к тебе есть чувства, то они какие-то странные.

– Он всего лишь строгий и требовательный. Это нормально для учителя. А ещё ему просто известна моя репутация. Давай не будем? – Чонин попытался вернуться к теме задания.

– Тогда какого чёрта ты всё время его защищаешь? Строгий он… нормально для учителя… пф! Только послушай себя! Твоя репутация всем известна. И мне она тоже была известна. Но расстались мы с тобой не из-за твоей репутации.

– А из-за чего? – буркнул Чонин без задней мысли, раздражённый тем поворотом, который приняла их беседа.

– Из-за того, что ты меня не любил. Не беспокойся, я об этом знал с самого начала, но надеялся, что со временем ты полюбишь. Время шло, а ничего не менялось. Как только я понял, что мы так и останемся друзьями, но не больше, поставил точку. Только заметь при этом, что всё то время, когда мы с тобой были вместе, ты не бегал за юбками. Позволял себе только флирт. И из чужих постелей я тебя за ухо не вытаскивал. Полагаю, ты не скрывал от меня никаких интрижек. Пусть и не любил, но не изменял и всегда поддерживал. А это уже говорит в твою пользу и рушит придуманную кем-то репутацию, не так ли? Не в репутации дело. Дело в чувствах. Именно чувства приклеивают людей друг к другу. Насколько крепко и надёжно, зависит от этих самых чувств. Ну а если чувств нет, то и будешь скакать по чужим постелям.

Чонин уныло угукнул и всё-таки снова продолжил чтение. Ехать в Киото ему уже совершенно не хотелось. Он и не поехал бы, если бы это не было так важно для дальнейшей карьеры и сцены. Но было. И ему следовало поехать, чтобы не упустить такой шанс. Присутствие рядом Чондэ он как-нибудь переживёт. Ведь Кёнсу прав – в Киото ехал не один Чонин. На шее у Чондэ в Киото окажется десяток студентов, а рядом с Чонином будет Кёнсу.

В самолёте, правда, Кёнсу рядом не оказалось, потому что ему досталось место в хвосте с остальными ребятами. Чонину же достался билет на место в начале салона. Причём он сидел там в гордом одиночестве, но, может, и к лучшему. Ничто не мешало надеть наушники и провалиться в сон, как он и поступил.

Из сна его выдернули приятные ощущения. Это напоминало лёгкие прикосновения губ к шее, мягкие и чуть влажные, ласковые и успокаивающие.

Чонин медленно открыл глаза, осознал, что больше не держит в руке плеер, да и наушники куда-то подевались. Зато под головой лежала удобная подушка, колени накрывало сложенное пополам одеяло, а кто-то и впрямь согревал его шею невесомыми поцелуями и тёплым дыханием.

Чонин повернул голову, чтобы встретить взгляд Чондэ. Первым желанием было грубо спросить, какого чёрта Чондэ тут делает, но всего через секунду Чонин передумал, промолчал и отвернулся. Пусть даже это кому-то могло показаться детским поведением, неважно. Чонин в самом деле не мог больше выдерживать эти издевательства над собой. Или просто учитель, как другие, или тот, кто любит и позволяет любить себя в ответ – это всё, что Чонин согласен был принять от Чондэ. Никакие иные варианты он не желал рассматривать.

– Поговорим?

Стиснув зубы, Чонин перетерпел прикосновение к волосам, но едва Чондэ попытался расправить чёлку, перехватил запястье и отвёл руку Чондэ в сторону.

– О чём? У меня нет ни малейшего желания обмениваться колкостями или же выслушивать твои замечания. – Отвернувшись к иллюминатору, он тихо добавил: – Если я люблю тебя, это не значит, что буду терпеть такое обращение.

– Какое обращение?

Чонин резко высвободил руку из пальцев Чондэ и посмотрел ему в лицо прямым взглядом.

– Хён.

Чондэ настороженно глядел в ответ, с вниманием глядел, потому Чонин договорил очень тихо:

– Не надо.

Чондэ, разумеется, не послушал, потому Чонин резко сбросил его ладонь со своего колена и отодвинулся.

– Ещё немного – и ты выскочишь в иллюминатор.

– Ещё немного – и это ты вылетишь в иллюминатор пулей, – глухо зарычал Чонин, отпихивая Чондэ подальше. Поморщился от боли, когда пальцы Чондэ с неожиданной силой вцепились в предплечье. – Хватит!

Чондэ вздрогнул от неожиданно громкого одёргивания и воровато огляделся. Как ни странно, но внимания они до сих пор не привлекли. Большая часть пассажиров спала, остальные либо слушали музыку, как Чонин не так давно, либо увлечённо переговаривались, не отвлекаясь на соседей.

– Я просто хочу нормально поговорить…

Чонин на миг закусил губу, после повёл левой рукой – на предплечье всё так же красовались пальцы Чондэ, а под ними…

– Больно.

Чондэ растерянно моргнул. Потом дошло, и он отдёрнул руку. Чонин машинально потёр ладонью предплечье и вздохнул – синяков, скорее всего, не будет, но вот побаливать там, конечно…

– Ты сказал… – Чондэ не смог продолжить, а у Чонина не было желания разгадывать шарады. – В чём проблема, Чонин?

– Ты знаешь.

– Если бы.

Чонин устало развалился на сиденье и крепко обхватил пальцами подлокотники. На всякий случай.

– Хорошо, хён. Я объясню доходчиво. Ты учитель вообще-то, верно? – Чонин повернул голову, чтобы видеть лицо Чондэ, и твёрдо продолжил: – Ну а я всего лишь учусь у тебя. И так получилось, что я тебя люблю. Ну так что теперь?

Он терпеливо ждал, но так и не дождался. Чондэ сидел так, как сидел, разве что глаза отвёл. Но молчал.

– Ясно. Ничего. Может, и к лучшему, – безжалостно подвёл итог всему сказанному Чонин.

– Почему к лучшему? – едва слышно уточнил Чондэ, когда Чонин опять отвернулся к иллюминатору.

– Потому что мне невыносимо быть рядом и постоянно выслушивать твои придирки и упрёки, как будто я самый худший на свете студент и не заслуживаю не то что твоей любви, но даже внимания. Если ты не заметил, хён, то обычно на твоих занятиях надо мной все смеются. Но ладно бы они, на них мне наплевать. Хуже то, что мне самому с этим непросто жить, непросто смириться с тем, каким тоном ты делаешь эти замечания. Твоё поведение… эти все твои замечания… Я знаю, что ты учитель. Знаю, что твой опыт побольше моего, но когда ты так себя ведёшь, а после говоришь, что ничего не надо усложнять… выглядит это так, словно тебя кроме секса со мной ничто больше и не интересует. Как будто ни на что большее я просто не гожусь. Мне это не подходит. Мне не подходишь ты, хён. Такие отношения тоже мне не подходят. Вообще всё это – не подходит. Помимо тебя полно тех, кто думает примерно так же. И я от этого устал. Может, ты и прав, мне нравится секс в принципе, но это не значит, что кроме него я больше ничего в этой жизни не хочу. Это… не так. Поэтому просто сиди там, где сидишь. На этом и закончим. Всё, что я хотел тебе сказать, я уже сказал. Там, на сцене. Ты знаешь. Поэтому не надо больше топтать мои чувства – уже бесполезно. Лучше или хуже от этого никому из нас не станет.

Чонин порывисто поднялся, прошёл немного по салону и уселся в другой стороне на свободном месте. Хоть немного, но подальше от Чондэ. Чтобы не травить душу. Зато они всё решили наконец. Стоило бы сделать это пораньше, но задним умом…

У Чонина в груди медленно, но верно расползалась холодная пустота с лёгким оттенком спокойного безразличия ко всему вокруг. Он слишком долго говорил, а Чондэ вряд ли слушал и слышал. Но так даже хорошо, потому что это дарило ощущение грустной безмятежности и желанной усталости. Все эмоции, что раньше раздирали его на части, унялись и больше не обжигали болью. Он в самом деле выговорился, и ему полегчало хотя бы в этом отношении. Он просто взял ком из эмоций и сунул его Чондэ в руки практически буквально, а Чондэ этот ком небрежно отбросил в сторону. Ну и всё. Предмета для спора больше нет. Чонину доставало гордости и здравомыслия, чтобы не пытаться повторить это ещё раз.

Ещё бы всё так же чётко и просто сошлось в остальном, но куда там… В Киото в отеле им приготовили не пять двойных номеров и один отдельный для Чондэ, а один номер на троих и четыре двойных. Чонин не особо слушал переводчика, пытавшегося озвучить причины такой путаницы, потому что временем они всё равно не располагали, так что пришлось соглашаться. Кёнсу немедленно изъявил желание попасть в один номер с Чонином, а Чондэ – видимо, из вредности – решил, что они будут жить втроём.

Две недели. Втроём.

У Чонина не осталось ни сил, ни желания на ядовитые комментарии по случаю. Он молча взял протянутый ключ, подхватил сумку и отправился на поиски номера, пропустив мимо ушей то ли замечания Чондэ, то ли пожелания. К чёрту. Чонин мечтал добраться до душа, размять шею и плечи и свалиться на кровать. Проснуться было бы неплохо во вселенной, где Ким Чондэ не существовало вовсе.

В номере Чонин поставил сумку у дальней от двери кровати, к соседней подтащил сумку Кёнсу, оставив, таким образом, Чондэ ту кровать, что располагалась на безопасном удалении.

В душ он пошёл первым, а после сидел на кровати по-турецки, пока в ванной плескался Чондэ.

– Что-то случилось? – тихо спросил Кёнсу, забравшись к нему и усевшись на одеяле. Привычно устроился у Чонина за спиной и бросил ладони на плечи, чтобы размять напряжённые мышцы и отогреть. Умело массировал шею, стараясь ставить пальцы как профессионал.

Чонин прикрыл глаза и слегка наклонил голову, чтобы Кёнсу было удобнее. Проворные пальцы мягко нажимали и перебирали, помогая мышцам распуститься и обрести хоть какое-то подобие расслабленности.

– Всё хорошо, – пробормотал он после непозволительно долгой паузы и повёл левым плечом. Кёнсу тут же уловил намёк и переключился на плечи. Он не ждал, что от массажа Чонин разнежится. Знал, что Чонин массаж не очень-то и любит, но после длительного вынужденного бездействия у него ныли мышцы, как и после слишком уж интенсивных тренировок. Обычно Чонин сам разминал себе шею и плечи, но Кёнсу порой охотно помогал ему с этим.

И именно такую картину застал вернувшийся из душа Чондэ. Точнее, Чонин и Кёнсу благополучно не заметили его, лишь вздрогнули оба от неожиданности, когда Чондэ в привычной манере громко заявил на весь номер:

– Душ свободен. Кёнсу, если ты не намерен попасть туда только утром, то самое время подсуетиться.

Кёнсу неловко сполз с кровати Чонина, подхватил все необходимые вещи и медленно двинулся в ванную. Чонин поймал его вопросительный взгляд, безмятежно пожал плечами и полез под одеяло. Полез не так, как всегда. Полез в футболке и джинсах, потому что не испытывал ни малейшего желания спать обнажённым в непосредственной близости к Чондэ.

– Чонин…

– Спокойной ночи, хён. – Чонин без колебаний погасил светильник в изголовье и накинул одеяло на голову, отсекая от себя утомительную реальность вместе с Чондэ. Вжался лицом в подушку и стиснул зубами тонкую наволочку, чтобы перетерпеть вспышку боли, порождённую чистым голосом Чондэ и таким осторожно-заботливо-нежным “Чонин”.

Он ненавидел собственное имя, когда оно слетало с губ Чондэ и окрашивалось в звонкие тона голосом, от которого под кожей зарождалась лёгкая дрожь.

========== – 19 – ==========

Комментарий к – 19 -

Добрый вечер, котички) Бета мчалась к вам со всех ног)))

Ваша Бета

Прим.: Okazaki M & Naoto – Sodomy можно найти тут http://rumirage.com/menumedia/menumusic/121-musicdisk4

http://prostopleer.com/tracks/5602612yJo1

– 19 -

Поначалу Чонину сказочно повезло, поскольку в Академии в первые дни их пребывания в Киото группу разделили на две части. Семь студентов вместе с Чондэ отправились в один корпус в качестве представителей музыкального направления, а Чонин вместе с двумя оставшимися студентами пошёл в другой корпус. Втроём они представляли танцевальное направление и несколько дней занимались исключительно танцами: танцевали сами и смотрели на занятия танцами.

Чонину особенно понравился преподаватель, который вёл микс-направление. На его занятиях студенты свободно смешивали различные стили, но часто это походило на какое-то бесформенное безумие – весёлое, заразительное, но неправильное, как беспорядочная гонка за совершенством. Зато сам этот преподаватель – господин Шимада – смешивал стили и импровизировал так, что невольно пробирало восхищением до самых печёнок.

Чонин пытался опробовать себя в этом, но в первый день в итоге отказался от затеи – чувствовал себя неловко и скованно. А на четвёртый день поддался любопытству и тихонько в уголке принялся повторять сначала за Шимадой, а после закрыл глаза и нырнул в музыку с головой, разбирая её, вновь собирая и придавая ей нужную форму.

Очнулся он, когда рядом громко захлопали. И, распахнув глаза, он замер под сияющим взглядом господина Шимады. Не без помощи переводчика удалось выяснить, что господин Шимада восхищён чутьём Чонина и умением безупречно накладывать на музыку эмоции. А ещё – умением показывать эмоции в их неподдельности и чистоте, естественности.

– Искренность и неподдельность эмоций всегда узнаваема. Но не всегда всем приятно их видеть, осознавать и узнавать. Это как в кривом зеркале увидеть подчёркнутые собственные черты. Потому что некоторые эмоции могут быть нежеланными и откровенными настолько, что порождают страх. Зато в этом есть однозначность. Будут те, кто станет восторгаться твоими выступлениями. И будут те, кто станет их ненавидеть. Но это – подлинная задача любого артиста. Нужно выступать не так, чтобы всех поразить, а так, чтобы заставить часть зрителей полюбить выступление и заставить другую часть зрителей его возненавидеть. Если вот так получается, значит, выступление прекрасно, оно естественное и настоящее. Если же не получается, значит, оно фальшивое.

Закусив губу, Чонин внимательно слушал господина Шимаду и переводчика. Ну а после узнал, что Шимада ещё и композитор ко всему прочему. Более того, некоторые его песни Чонин даже знал, пусть и не питал особой любви к японской музыке.

Уже позднее Чондэ рассказал всей группе, что господин Шимада знаменит в Японии и вкладывает личные средства в развитие Академии Искусств в Киото. И именно он пригласил тех студентов, что отличились во время итоговых выступлений триместра в колледже.