Текст книги "Азбука для двоих (СИ)"

Автор книги: Ie-rey

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)



========== – 1 – ==========

Научи меня говорить на твоём языке.

Любовь ещё желаннее, когда она недостижима.

– 1 -

У Чонина сердце оборвалось, едва он изучил расписание на грядущий триместр. Рассчитывал на одну пытку, но судьба решила, что он достаточно сильный, потому щедро подсунула две.

– Уроки вождения отдали Апельсину, – не преминул наступить на больную мозоль Чонина Кёнсу, запихивавший в рюкзак бесконечный тёплый шарф, любовно связанный бабушкой. – Теперь пролётным оно точно не будет.

Чонин тяжко вздохнул, отвернулся от расписания, чтобы не бередить рану, и подхватил “хвост” шарфа для оказания посильной помощи Кёнсу.

– Не огорчайся ты так, – попытался подбодрить его Кёнсу, кивнув с благодарностью и утрамбовав наконец шарф в рюкзак. – Ну, подумаешь… Это же не уроки вокала. С вождением у тебя всё хорошо. Цепляться будет, конечно, но ты переживи как-нибудь. Это же не навсегда. Может, в следующем триместре эти уроки отдадут кому-то другому. Всего три месяца потерпеть.

Чонин отмахнулся, закинул на плечо сумку со сменной одеждой и побрёл в зал на первые часы по профилю. Объяснять Кёнсу, что дело отнюдь не в строгости преподавателя, желания не было.

Чонин предпочёл бы явиться к первому триместру и узнать, что Апельсин больше вообще ничего вести у них не будет. Ещё лучше, чтобы Апельсин исчез из колледжа с концами, исчез из жизни Чонина и оказался где-нибудь вне поля зрения. Но это фантастика. Апельсин только в конце прошлого учебного года начал тут работать. И принесло же его…

У Чонина всегда были проблемы с вокалом, но он привык, что прочие наставники, промучившись с ним пару занятий, ставили на нём крест и больше не трогали. Апельсин же отставать никак не желал и вцепился в Чонина, как клещ. Вечно выдавал что-нибудь неприятное своим звенящим и сильным голосом.

Чонин терпел его придирки до конца года и молчал, но сейчас не ощущал себя готовым к целому триместру холодной войны с Апельсином. После занятий вокалом прочие студенты смотрели на Чонина либо с выбешивающей жалостью, либо с откровенным презрением и чувством превосходства, потому что ровно на каждом занятии Чонин исправно получал лошадиную дозу недовольства и непомерных требований Апельсина, которые не мог выполнить, ну и самые низкие оценки.

Из-за Апельсина его общий показатель успеваемости упал на три пункта. Из-за одного чёртова и гадского Апельсина – по всем прочим предметам у Чонина всегда были высшие отметки. Что-то просто давалось легко и без усилий, а в других случаях он долго занимался и тщательно готовился. Его расстраивало, что из-за низкой оценки по вокалу всё это выглядело не так впечатляюще, как могло бы.

Только всё получалось намного хуже, чем снижение общего показателя. И пыткой занятия вокалом становились не столько из-за претензий и строгости Апельсина, сколько из-за самого Апельсина.

Чонин быстро переоделся и закрыл шкафчик. Стоял и уныло смотрел на номер на дверце, отчаянно пытаясь выкинуть Апельсина из головы. Но ничего не выходило. И Чонин даже думать не хотел, сколько ещё ему удастся скрывать от Кёнсу и Чанёля истинное положение вещей.

Они дружили уже давно, ещё со средней школы – все трое. Чонин и Кёнсу с самого начала были ближе друг к другу, да и жили рядом, потому закономерно ночевали то у Чонина, то у Кёнсу. Их родители тоже ладили и частенько оставляли на выходные их вместе без опаски, чтобы они присматривали друг за другом. Их обоих считали ответственными и надёжными – не без оснований. В общем-то, всё бы ничего, пока позапрошлым летом к ним не присоединился Чанёль с ящиком пива.

Чонин был единственным, кто не пил тогда, а вот Кёнсу поддался на уговоры Чанёля и пиво попробовал. Ну и когда после второго или третьего захода Кёнсу ляпнул, что Чонин ему очень нравится, Чонин невольно сам потянулся к бутылке и плеснул Кёнсу ещё.

Той ночью они не просто спали в одной кровати, как не раз случалось до этого. Той ночью они зашли намного дальше. Чонин до этого не особо задумывался, что именно испытывает по отношению к Кёнсу, просто отстранённо замечал, как часто прикасался к Кёнсу. Стоило им на время остаться рядом, и он машинально накрывал ладонь Кёнсу своей, чтобы слегка поглаживать пальцами тёплую кожу – это успокаивало, наверное. Или нет. Но когда Чонин услышал от Кёнсу прямое выражение симпатии…

Утром, после той ночи, Чонину пришлось помогать Кёнсу встать с кровати и вести его в ванную. Они оба молчали, и Чонин всерьёз опасался, что их дружбе пришёл конец. Хотя даже сейчас он упрекал себя за несдержанность, пусть Кёнсу и говорил, что это было к лучшему.

– Вышло намного круче, чем я рассчитывал, – так сказал ему Кёнсу тем утром, страдая от похмелья и непривычных ощущений после секса. На следующие выходные они спали в одной постели опять, и Кёнсу снова позволил Чонину взять его. А после это стало случаться чаще, только Чонин никогда не мог понять, чего Кёнсу ждал от него. Всякий раз после секса Кёнсу долго смотрел на него с явным ожиданием в глазах, но ничего не говорил, а Чонин терялся под его пристальным взглядом, чтобы затем в итоге уснуть или притвориться спящим. Он не понимал и опасался, что это непонимание может всё испортить.

Ну а теперь Кёнсу уже полгода был с Чанёлем. Чанёль как-то заловил их в самый ответственный момент в танцзале, а может, подглядывал за ними с самого начала – Чонин никогда не пытался прояснить этот вопрос. Спустя месяц Кёнсу просто сказал, что вместе с Чонином он больше спать не будет, потому что Чанёль предложил ему встречаться.

Прозвучало это для Чонина дико. “Встречаться”. Он сам после их первой ночи старался приободрить Кёнсу тем, что ничего страшного не случилось – “это просто секс”. И ему в голову не приходило, что они с Кёнсу, оказывается, встречались. Кёнсу ведь не девчонка, чтобы с ним встречаться.

Ещё более странным казалось, что Чанёль предложил это Кёнсу после того, как видел их обоих, видел, что они делали…

Чонин выкинул всё это из головы и продолжил жить в обычном режиме. Кёнсу по-прежнему оставался его другом, как и Чанёль. Они никогда не возвращались к тому, что осталось в прошлом, и пока Чанёль и Кёнсу встречались, Чонин крутил с девушками – его устраивало и это. Просто секс. В количестве. И несмываемая репутация бабника в качестве бесплатного приложения, потому что девушкам тоже свойственно похваляться победами.

А потом появился Апельсин, и всё пошло прахом.

Апельсина на самом деле звали Ким Чондэ, и он стремительной походкой ворвался в музыкальный класс на своё первое занятие – и в жизнь Чонина заодно. Среднего роста, худой, в свободной и удобной одежде, с унизанными металлом ушами и яркими перстнями на пальцах и вечной улыбкой на лице. На угловатом и неправильном лице, которое почему-то выглядело утончённо-красивым и одухотворённым.

Чондэ был как высокая, звонкая и чистая нота в глухой заунывности повседневности.

Едва Апельсин коснулся пальцами полированных клавиш рояля, вселенная Чонина дала трещину и через минуту осыпалась осколками под мягкие переливы летящей из-под пальцев Апельсина мелодии. Ну а когда Апельсин запел, вселенная Чонина озарилась вспышкой сверхновой, чтобы после кануть в чёрную дыру с концами.

Это было нечестно, несправедливо и возмутительно одновременно. Апельсин не приложил никаких усилий для того, чтобы запасть Чонину в душу, но запал. Вопреки всему. И Чонин ума не мог приложить, как ему от этого избавиться.

Чонина обучали игре на фортепиано, но без особых успехов. Он даже плохо помнил сами занятия и его учителей. Ну и вокал, с которым у него не сложилось. Точнее, Чонин мог петь и пел – дома, когда оставался один и никто его не слышал. За пределами дома петь он не мог. Выкручивался за счёт общих выступлений – в хоре можно было просто открывать рот и делать вид, будто он поёт. Но гадкий Апельсин просёк уловку тут же, цокнул массивным перстнем о столешницу и укоризненно покачал головой.

– Ким Чонин, почему это я тебя не слышу? Может, потому, что ты даже не пытаешься мяучить?

Вот Чонин и “мяучил”, из-за чего Апельсина постоянно перекашивало. Точно так же перекашивало, когда он пытался посадить Чонина за рояль и заставить сыграть что-нибудь.

– Аппликатура, Чонин. Ты знаешь вообще такое слово? Вот и пользуйся тогда. Что это вообще за раскоряки? Как ты руки держишь? Я тебя тут, что, током пытаю? Там же специально написано для таких неумех и баранов, как ты, какой палец и куда ставить. Мелодия должна сама литься. Ну что ты пальцы скрючил? Прекрати бить инструмент по клавишам! Он ничего плохого тебе не сделал… Это не педаль газа, чёрт возьми! Нежнее надо! Господи, ты просто безнадёжен!..

Вот именно! Чонин с откровенной злостью смотрел на Апельсина и всё ждал, когда же тот смирится с безнадёжностью и оставит его в покое. Совсем. Забудет о его существовании и постепенно выветрится из жизни с концами.

Никогда, наверное. Апельсин продолжал мучить его, а он продолжал пребывать в чёрной дыре и старался не смотреть на Апельсина и не слышать его. Потому что это чертовски неприятно – быть в восторге от того, на кого и произвести впечатление не в силах. Ни игрой на фортепиано, ни вокалом, а всем прочим Ким Чондэ по прозвищу Апельсин вроде бы не интересовался.

Чонин пытался вспомнить, кто и за что окрестил Ким Чондэ Апельсином в студенческой братии, но вспомнить так и не смог. Яркое прозвище у Чондэ появилось буквально на второй день его пребывания в колледже и прилипло к нему намертво. Все студенты только так его и называли, с трудом вспоминая имя на занятиях, потому что нельзя же обращаться к преподавателю по прозвищу.

– Чонин, ты чего окаменел? – окликнули его из зала. Пришлось встряхнуться, отбросить грядущие проблемы и отправиться на тренировку. Хотя бы в танцах Чонин находил спасение на время. Пока он танцевал, оставался счастливым, потому что музыка и движение – что ещё нужно? Ничего. Больше – ничего.

На занятие по вокалу пришлось бежать под конец учебного дня. Ещё одна засада.

Чонин ополоснулся в душе, прикинул время и влез в свежую одежду, почти не вытираясь. У него оставалось всего две минуты на забег до музыкального класса. В класс он влетел аккурат за Апельсином и едва не сшиб того с ног.

– Какое похвальное учебное рвение, – не преминул отметить Апельсин, ухватившись за столешницу, дабы удержать равновесие. Развернулся к Чонину и окинул внимательным взглядом наполовину мокрую рубашку и слегка помятые брюки, выразительно вскинул брови, уставившись на ступни Чонина, потом перевёл взгляд на кроссовки, которые Чонин держал в свободной руке за шнурки. Взгляд Апельсина переместился с обуви на лицо Чонина. Ну и на влажные после душа волосы, разумеется.

– Ким Чонин, тебе не кажется, что приходить на занятия в приличном учебном заведении в таком виде не полагается?

Чонин плотно сжал губы, чтобы не ответить Апельсину излишне резко. Преподаватели обычно не придирались к ребятам с танцевального направления, потому что знали – расписание всегда немного несбалансировано из-за возросшей популярности колледжа, из-за чего в душе и возникали очереди. Ну и вообще, некоторые студенты, вот как Чонин, на тренировках становились мокрыми, как мыши, так что десяти минут просто не хватало, чтобы освежиться, а перерывы между занятиями от пятнадцати до двадцати минут, не считая полуденного в полчаса длиной. Сейчас Чонин едва уложился в пятнадцатиминутный перерыв, но не опоздал, и всё равно огрёб от Апельсина ни за что. Можно подумать, остальные студенты впервые видели подобную картину. Обычно Чонин тихо садился на своё место, быстро натягивал кроссовки, а к середине занятия уже выглядел вполне прилично.

Чонин стиснул зубы и сжал пальцами шнурки сильнее, чтобы не вспылить из-за несправедливости высказывания Апельсина.

С другой стороны, Апельсин наверняка знал, что учителя часто отпускали с занятий танцами студентов пораньше, чтобы те уложились в короткий перерыв и успели на другие занятия, но вот вряд ли Апельсин знал, что Чонин никогда этим разрешением не пользовался и танцевал до упора по времени.

– Что ж, с тебя и начнём. – Апельсин жестом указал на проклятый рояль. – Первое упражнение твоё, Ким Чонин.

Чонин сунулся к своему столу, торопливо надел кроссовки, нашарил в сумке журнал с упражнениями и отправился на личную Голгофу, не глядя на Апельсина.

Усевшись на высокий табурет, поглазел себе под ноги, чтобы прикинуть расположение педалей и вспомнить, какая для чего нужна.

– Как всё запущено… – не преминул высказаться Апельсин, торчавший у Чонина за спиной и тем самым нервировавший его. – Ты когда-нибудь соизволишь приступить?

Чонин сердито раскрыл журнал и полюбовался на первое упражнение. Довольно простое, распевка в пределах первой октавы.

Чонин установил журнал на подставке, разгладил страницы и занёс руки над клавишами, заранее предвкушая поток недовольства со стороны Апельсина.

– Ты вообще дома занимался хоть иногда на каникулах? – предсказуемо возмутился Апельсин, в два шага подошёл непозволительно близко и обеими руками ухватил правую ладонь Чонина.

Чонин представить себе не мог, как вообще сдержался и остался на месте, не своротив табурет вместе с роялем к чёртовой матери. Пальцы у Апельсина оказались сильными и гибкими одновременно, но в его руках ладонь Чонина выглядела крупной и грубой, вызывающе тёмной и шершавой. Апельсин же с сосредоточенным видом пытался размять напряжённую жёсткую ладонь.

– Расслабь запястье хоть капельку. Руки при игре должны быть свободными и лёгкими, а не напряжёнными. Ты не на ринге, а за роялем. Пробуй теперь.

Чонин осторожно перевёл дух, едва перестал ощущать прикосновения сильных и прохладных пальцев. Так же осторожно он тронул гладкие клавиши – такие же приятно прохладные, как руки Апельсина.

– Я тебя не слышу, Ким Чонин. Полагаешь, кто-то собирается петь за тебя? Покажи пример остальным, ну?

А вот это уже был перебор. Чонин не мог петь первым, после прикосновений Апельсина – тем более. У него дыхание размеренностью не блистало ни после забега к музыкальному классу, ни после всего прочего. И вообще – первый триместр, первое занятие…

– Я жду! – нетерпеливо позвал Апельсин, не собираясь отходить от него.

Чонин вновь плотно сжал губы и уставился на клавиши под пальцами. Надо просто нажать на нужные и начать с “до”. Вроде не так сложно, но…

– Наставник Ким, позвольте начать мне, – раздался голос Кёнсу, который лучше прочих понимал, насколько сейчас трудно Чонину выполнить требования преподавателя.

– Спасибо, До Кёнсу, но начать всё же должен Ким Чонин. Хотя бы для того, чтобы искупить опоздание и неподобающий вид.

Чонин машинально сжал кулаки и резко поднялся с табурета. Он развернулся к Апельсину – тот невольно отступил на шаг под его взглядом, напряжённо глядя в ответ снизу вверх.

– Извините, – глухо буркнул Чонин, шагнул вперёд – к Апельсину, из-за чего тому пришлось посторониться, и рванул к столу за сумкой. Ухватив сумку, Чонин просто вымелся из класса и аккуратно закрыл за собой дверь, после чего побрёл по коридору прочь.

На сегодня с него было достаточно.

Он даже не оглянулся, когда хлопнула дверь за спиной, и Апельсин громко окликнул его. Только скорость прибавил, свернул к лестнице и сбежал вниз.

Комментарий к – 1 -

https://pp.vk.me/c633328/v633328763/289b5/LW2GgRs-85o.jpg

========== – 2 – ==========

Комментарий к – 2 -

Добрый вечер, котички)

Бета обещала – бета принесла)

– 2 -

Два дня прошли спокойно и безмятежно, если не считать испорченную отметку по вокалу. Апельсин Чонину не попадался лично, так что отметку Чонин смог пережить без особых проблем. Обидно, но не смертельно. Да и всё равно рассчитывать на большее не приходилось. Это другие преподаватели могли ставить Чонину “компромиссные” оценки по вокалу, но Апельсин лепил по заслугам каждому.

На третий день случилось занятие по вождению. Занятие опять было последним, и Чонин плёлся на него нога за ногу после любимой физики.

– Апельсин? – уточнил Чанёль, поравнявшись с ним и ободряюще толкнув в плечо. Чонин кивнул с унылым видом. С вождением у него всё обстояло отлично, но он не сомневался, что Апельсин непременно найдёт к чему придраться. В его случае – несомненно найдёт.

– Не раскисай, дружище. Ну, невзлюбил. Подумаешь. Должен же хоть у одного препода быть зуб на тебя.

Чанёль не погрешил против истины – преподаватели обычно хорошо относились к Чонину из-за его ответственности. Он не был лучшим студентом, но учился достаточно хорошо, чтобы его часто хвалили. И никогда прежде у Чонина тёрок с учителями не возникало. Апельсин был исключением. Самым поганым исключением, потому что Чонин хотел бы иного. Он хотел бы если и не нравиться, то хотя бы не привлекать внимания, чтобы спокойно смотреть на Апельсина на занятиях. Хотя бы просто смотреть и любоваться, оставаясь незамеченным.

Мечтать не вредно. Апельсин следил за ним орлиным взором и постоянно шпынял и придирался. Смотреть на него при таком раскладе не получалось вовсе. При таком раскладе Чонину невыносимо было даже просто находиться рядом. И несправедливость придирок, таких вот, как недавно, обжигала болью ещё сильнее. Потому что из-за ерунды и именно Апельсин.

Чонин оставил сумку в раздевалке, поправил расстёгнутую куртку и отправился навстречу неприятностям. Снисхождения ждать не стоило – его имя фигурировало ближе к началу списка, так что Чонин решил сразу отстреляться и исчезнуть с горизонта, благо, что с вождением у него проблем никаких.

Апельсин сидел на переднем сиденье учебного джипа – справа, держал на коленях раскрытый журнал для замечаний и вертел в пальцах ручку. Чонин тихо поприветствовал его, сел за руль, аккуратно захлопнул дверцу и уверенно завёл машину.

В тишине Чонин просто спокойно ехал по учебному треку, безупречно огибая положенные препятствия.

– Неплохо, – сухо отметил Апельсин, продолжая вертеть ручку.

Чонин старался смотреть только вперёд – там маячил поворотный столб, знаменовавший, что половина пытки уже позади…

И тут Апельсин выронил ручку. Он наклонился за ней, ухватившись ладонью за оказавшееся под рукой колено Чонина…

***

Чонин мрачно смотрел на повязку на ноге и не находил в себе сил даже на проклятия, пока рядом громко скулил Апельсин.

– Ай!.. Больно же!.. Осторожнее! Аш-ш-ш… Вы смерти моей хотите?

– Будьте мужчиной, господин Ким! – не выдержала госпожа Сон, обрабатывавшая ссадины и ушибы на голове Апельсина. – Ну что вы хнычете, как девчонка?

– Но мне же больно! Ой!.. Долго ещё?

– Хватит уже притворяться, не так и больно. Не дёргайтесь – чуть осталось. Скажите спасибо, что без сотрясения обошлось. – Госпожа Сон налепила последний пластырь на ссадину на лбу Апельсина и подошла к Чонину. – Как колено?

Чонин безразлично пожал плечами – колено ожидаемо ныло. Ничего опасного, но на неделю от танцев его точно отстранят. Хотелось что-нибудь сделать с Апельсином такое, чтобы он оценил, насколько это неприятно для Чонина. В то же время Чонин просто хотел уйти наконец, чтобы оказаться подальше от Апельсина – выдерживать его присутствие дольше было невыносимо.

Увы. Им обоим пришлось наведаться в учебный отдел.

– Что ж, на неделю придётся заменить основные занятия вокалом, – великодушно добил Чонина господин Ха, занимавшийся расписанием студентов танцевального направления.

– Может, лучше актёрским или точными науками? – попытался спасти свою шкуру Чонин.

– А смысл? У тебя по всем предметам успеваемость отличная, только вокал подкачал. Воспользуешься случаем и подправишь. Верно же я говорю, господин Ким?

Апельсин немного помолчал, но согласился. Чонин не смотрел в его сторону и не хотел смотреть, пребывая в уверенности, что непременно наткнётся на внимательный взгляд Апельсина.

– Не расстраивайся так, – попытался утешить Чонина господин Ха. – Ещё только начало триместра. Вам ещё даже не выдали итоговые задания. Да и если бы выдали, не с твоими талантами об этом беспокоиться. Твои наставники вообще в полном восторге от тебя. Они считают, что ты и за неделю в состоянии подготовить сложное выступление. Лучше побереги колено и подтяни вокал, хорошо?

Можно подумать, Чонину оставили выбор. Он обречённо взял лист с исправленным на неделю расписанием, попрощался и выполз в коридор. При ходьбе колено ныло сильнее и отзывалось при каждом шаге пульсирующей болью.

– Чонин, подожди!

Не стоило и мечтать о том, чтобы ухромать от Апельсина с впечатляющей скоростью. Пришлось остановиться и дождаться его.

– Я отвезу тебя домой, хорошо?

– Не нужно, – твёрдо отрезал Чонин и сделал шаг.

– Чонин, своей машины у тебя пока нет. Если б она была, ты бы не ходил на занятия по вождению. Ехать на автобусе или идти пешком сейчас – идея так себе. Я вполне могу тебя подвезти и считаю, что обязан сделать это. Заодно поговорим.

– О чём? – Чонин впервые посмотрел на Апельсина.

– О занятиях. Вокалом.

– Спасибо, нет.

Апельсин догнал его тут же, нахально ухватил за руку и закинул себе на плечо.

– Давай без гордых уходов, идёт? Я не так давно тут работаю, чтобы во всём разобраться. Понимаю, ты наверняка думаешь, что я к тебе просто цепляюсь, но это не так. Нам необходимо поговорить, потому ты сейчас сядешь в мою машину, и я отвезу тебя домой. Заодно поговорим и станем чуточку ближе.

Чонин не собирался становиться чуточку ближе. Чонин хотел ближе, но отнюдь не чуточку. Либо же так далеко, чтобы вовек друг друга не видеть. И он вообще не мог соображать, когда опирался на Апельсина и чувствовал его тёплый и неожиданно удобный бок собственным. И видел так близко пробитое гвоздиком ухо. Уши у Апельсина на вид казались очень чувствительными. Так и тянуло потрогать их пальцами.

Или губами.

Ещё лучше – языком.

И прикусить. До тонкой боли.

Клинический случай, но выкинуть эти желания из головы или стереть их Чонин не мог. Пытался, только не получалось, и взгляд неизменно возвращался к блестящей мишуре и ушам Апельсина.

========== – 3 – ==========

– 3 -

Машина у Апельсина была крошечной и двухместной. “Японка”. Походила на игрушечную. А в салоне пахло самыми настоящими апельсинами.

Апельсин забрал у Чонина сумку и запихал назад – за спинки сидений. Ещё и попытался помочь Чонину забраться в салон, словно тот сам не мог. Чонин вывернулся и опустился на сиденье без помощи. И не смотрел на Апельсина, пока тот устраивался за рулём и выезжал со стоянки. Адрес Апельсин не спросил – скорее всего, видел в досье или узнал в учебном отделе.

Вот ведь привязался…

– Не сутулься, – последовал немедленный укол через две минуты. – И пристегнись.

Сохраняя выдающееся хладнокровие, Чонин молча щёлкнул ремнём безопасности и откинулся на спинку сиденья, но на Апельсина не посмотрел – отвернулся к окну. Апельсином он уже был сыт по горло, как и его постоянными раздражающими замечаниями. В голове навязчиво крутилось: “В чужом глазу соринку видит, а в собственном – бревна не замечает”.

Не то чтобы Апельсин бесил или вызывал опаску. Вовсе нет. Строгий, конечно, но добрый – это очень хорошо чувствовалось. Просто эта доброта воспринималась Чонином как навязчивость. До откровенного раздражения. И ладно бы Чонин блистал талантами в сфере игры на фортепиано или в вокале, так нет же. Ну и какого чёрта тогда тратить на него время и внимание? Апельсину стоило забыть о его существовании и превратиться самому в предмет наблюдений Чонина.

– Я с тобой хотел поговорить, – всколыхнул Апельсин новую волну раздражения.

– А я с вами – нет, – отрезал Чонин, даже не попытавшись смягчить голос.

– Ты со всеми так разговариваешь? Рычишь и бурчишь?

– Не ваше дело.

– Угу. Начнём с того, что вне класса ты можешь называть меня просто “хён”, идёт?

Это вряд ли. Чонин не испытывал ни малейшего желания называть Апельсина ни хёном, ни наставником Кимом, но после этого предложения не нашёлся с ответом, потому что при таком раскладе называть Ким Чондэ даже в мыслях Апельсином стало неловко. Вряд ли он предлагал всем студентам называть себя хёном. Привилегия сомнительная, но хоть какая-то. “Чондэ-хён”, да уж…

– Эй, я серьёзно. Просто хён, ладно?

Чонин устало кивнул, но на Чондэ не посмотрел. Вот ещё.

– Честно говоря, я не понимаю тебя. Господин Ха сказал, что у тебя по всем предметам высокие отметки, и только с вокалом всё плохо. И давай ты не будешь рассказывать мне душещипательную историю об отсутствии у тебя слуха, да? – Чондэ притормозил на перекрёстке, повертелся на сиденье, чтобы после уронить Чонину на колени стопку контрольных. Написанных Чонином контрольных в конце прошлого учебного года. И все эти контрольные Чонин написал почти идеально.

– Вот. Сольфеджио и прочее. У тебя всё в полном порядке со слухом, если не сказать больше. Если ты сейчас собираешься рассказать мне ещё одну трагичную историю об отсутствии у тебя голоса, то я тебе возражу. Я слышал в столовой и в перерывах, как ты говорил с друзьями. У тебя красивый голос. Баритон. Приятный и даже бархатный. Немного глуховатый, но зато богатый обертонами. Думаю, при достойном исполнении песен у твоего голоса будет лирическая окраска. Это встречается не так часто и высоко ценится. Таким образом, Чонин, мы приходим к выводу, что слух и голос у тебя есть. Только я никак в толк не возьму, почему ты не поёшь при этом?

– Ага, значит, спорить с тем, что играю я паршиво, вы не собираетесь? – огрызнулся Чонин, совершенно не обрадовавшись наблюдательности Чондэ.

– Хён. Я ведь просил тебя не быть таким формальным. И да, играешь ты так себе, но тут уж ничего не поделаешь. Тебе это не особенно нужно, интереса у тебя оно не вызывает, потому прорыва не будет. Вот если бы ты заинтересовался, или тебе вдруг очень сильно понадобилось, то ты добился бы многого, хотя гениальным музыкантом так и не стал бы. Не твоё. Ты даже не в силах запомнить банальную аппликатуру и ставить пальцы правильно. Дело не в том, что ты плохой ученик, а в том, что ты даже не понимаешь смысла этого и не хочешь понимать.

Чонин тяжко вздохнул и постарался уцепиться взглядом за мелькающие за окном витрины. Он не собирался выслушивать очередные нотации и поучения. Тем более, от Чондэ. Их уже было столько, что они вызывали лишь саднящее раздражение и желание оглохнуть.

– Вот об этом я и говорю – ты даже не хочешь слушать.

– Почему бы вам… тебе, хён, просто не оставить меня в покое? Я не самый худший ученик. Просто у меня нет предрасположенности к музыке.

– Ну да. – Чондэ громко фыркнул. – Но ты же танцуешь, правильно? Как ты можешь танцевать, не чувствуя музыку и ритм? Если бы предрасположенности к музыке у тебя не было, ты не смог бы танцевать. Одно цепляет другое. Тут всё взаимосвязано, Чонин. Давай я разложу всё по полочкам? Ты вот учишься ради чего? Чтобы попасть на сцену, верно? Теперь скажи мне объективно, насколько высоки твои шансы попасть на сцену только за счёт танцев и актёрского мастерства? Вот именно. Я не хочу сказать, что это невозможно. Возможно, безусловно. Но шансы мизерные. А теперь скажи мне, насколько вырастут твои шансы, если ты приплюсуешь к танцам и актёрскому ещё и вокал? Ага. То-то же. Просто подумай о том, что в программу не зря включён вокал даже на танцевальном направлении. Более того, могу тебе сказать, что особая система дыхания для танцоров сама по себе благотворно сказывается на вокальных способностях и формирует певческий голос. Одно вытекает из другого, понимаешь? Теперь скажи мне, Чонин, почему ты отказываешься петь?

– Не отказываюсь. Просто не могу.

Чонин стиснул зубы, пытаясь пережить унижение. Чондэ так безразлично отозвался о танцевальных и актёрских навыках, будто видел, на что Чонин способен, но не оценил. Словно Чонин был таким же, как все, а не лучшим на танцевальном направлении, не лучшим именно в танцах. Но тогда почему наставник Ча, преподававший танцы, считал иначе?

– Чудесно. Ты в курсе итоговых выступлений? Полагаю, да. Подумай, что будет, если тебе дадут задание, сопряжённое с вокалом. Что ты будешь делать тогда? Там не прокатит твоя уловка раскрывать рот вместе со всеми, не издавая ни звука или издавая слабый звук. Не выйдет, Чонин. Тебе нужно петь. Нормально. Не быть великим и гениальным, но просто умело петь. Потому что нет иного выхода.

Чонин упрямо молчал. Он без того знал всё это – то, что Чондэ ему наговорил. Но знать и осуществлять – это разные вещи. Чонин мог петь – дома и в одиночестве. В иных условиях петь он не мог.

– Обычно ты берёшь ноты очень неуверенно, как будто боишься промахнуться. И тянешь их тоже неуверенно, обрывисто. Я могу понять, что с голосом твоего типа непросто обращаться – он чрезвычайно сложен для постановки, но это лечится репетициями и должным усердием. Возможно, ты никогда не сможешь спеть песню “с листа” безупречно, но если выучишь – сможешь.

В салоне вновь повисла тягучая тишина.

Чонин всё так же смотрел в окно, хотя уже ничего не видел. Потому что он не представлял, как вообще можно объяснить те чувства, что он испытывал, когда ему приходилось петь. Чондэ сам пел превосходно и легко, поэтому ему и понять не дано, чего стоило Чонину петь одному и при слушателях. Не мог понять то ощущение безнадёжности и уверенности в собственном провале, которое Чонин испытывал всякий раз, едва понимал, что должен петь один или вместе со всеми. Он не мог и не умел, вот и всё. А Чондэ просто втемяшилось в голову, что он в силах из любого ученика сделать певца.

– Ты пропустил поворот, хён, – отстранённо отметил он наконец.

– Не пропустил. – Чондэ остановил машину в двух кварталах от дома Чонина – у небольшого старого коттеджа, обсаженного метровым кустарником и с поблёскивающими у крыльца лужами. Само здание, как и площадка перед крыльцом, явно нуждалось в ремонте. – Я хочу просто угостить тебя чаем или кофе. В качестве извинения за сегодняшнюю неприятность. Ну и чтобы немного сгладить твоё огорчение. Только не спорь – это было отлично заметно, когда тебе запретили заниматься танцами в течение недели и изменили расписание. Так сильно любишь танцевать?

Чонин не озаботился хоть каким-нибудь ответом – просто отстегнул ремень и полез из машины. Чондэ переспрашивать не стал, выбрался из салона и направился к крыльцу, чтобы через минуту запустить гостя в просторную прихожую.

Чонин оставил куртку на фигурной вешалке, сбросил обувь, повозившись с правой ногой чуть дольше, чем обычно, и прошёл следом за Чондэ в светлую гостиную. Большую часть гостиной занимал рояль. Натуральный рояль, такой же большой, как в зале для выступлений, только белый и необычный, приземистый, с огромным количеством украшений. Он казался антикварным и безумно дорогим, уместным отнюдь не в доме, а, скорее, в музее.