355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » храм из дров » Венец из молний (СИ) » Текст книги (страница 4)
Венец из молний (СИ)
  • Текст добавлен: 1 июля 2021, 21:00

Текст книги "Венец из молний (СИ)"


Автор книги: храм из дров



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Велен 15

Ни с кем не могу поделиться своими странными чувствами, словно они есть, только когда я наедине с собой. Может, и нет их? Даже с Хаулем не могу говорить об этом. Он такой хмурый в последнее время.

1210

Йуле 36

Завтра свадьба, а я плачу украдкой. Что происходит? Если это любовь, я не хочу любить.

Йуле 37

Первый день свадьбы. Хауль не пришёл. Мне уже не так грустно от замужества, как от того, что меня бросил лучший друг.

Йуле 39

Пишу это спустя день. Я свободна. Я сбежала прямо из-под венца. Аки утопец из болота, вылез на второй день свадьбы Хауль. Подарил мне фероньерку. Я рыдаю, тут же е6е надеваю…

А сейчас пишу под диктовку Хауля: «Этот твой чародей колдовал тебя, подчинял своей воле. Железный обруч, который ты от меня приняла, сделан из металла волшебного, двемерит называется. Через и. Двимирит.» Почерк на одно слово меняется. Двимерит.

«А дальше?», спрашиваю я. Хауль смеётся. Говорит, что дальше я сама знаю. И я знаю: двимеритовый ободок огородил меня от волжбы. Я стояла перед Горисветом и смотрела на него. И понимала, что не люблю. Что всё это – очень неправильно и закончится моей смертью, сердце моё разорвётся. И силы меня как будто наполняют, и больше ничего, что раньше держало, не давит откуда-то изнутри… И я кричу: Нет! Ни за что! И смеюсь истерично. Убегаю прочь. От папеньки, от Горисвета, от свадьбы, от грома с дождем.

Сидим с Хаулем в нашем волшебном лесу, в норе, прячемся, аки малые дети…

Имболк 1

Конец мне, Карине фон д’Амеди. Вычеркнут меня из семейного древа, ой, чую. Пока – только крики, слёзы, угрозы. Папенька в бешенстве. Запер меня в усадьбе… Вот и хорошо. Больше мне ничего и не надо. Я есть, любимый дом есть, есть верный друг…

Имболк 2

Только что загрохотало перед домом, слуги закричали. Я выбегаю и вижу: гигантское блюдце ребром на земле стоит. Светится, звуки какие-то издает страшные. Вдруг из него выходит Горисвет, аки из воды. Кричит. И я кричу. И дождь почему-то льёт на нас, молнии бьют вокруг, снег носится, а нам почему-то всё равно. Я ему таких гадостей наговорила, хотя и не думала. А он ещё хуже наговорил… Даже вспоминать не хочу. Наплевал яду мне в душу и обратно в свою воронку ушел, а она и захлопнулась…

Имболк 3

Я тут с ужасом поняла, что не было на мне тогда волшебного обруча. Горисвет же мог меня снова околдовать, кошмар какой… Благо, не околдовал.

Блатхе 13

…С Хаулем мы снова дружим по-тихому, играем, как в детстве, пока я взаперти…

1210

Велен 8

Ох, надоело юлить, напишу, что подумалось, и конец с этим. Я все пишу «дружбу дружим», а я же не так думаю. Думаю: вдруг люблю его. Страшно. Но отчего то хорошо на сердце. Не так, как тогда…

Велен 19

Все сложнее с каждым днём в себе держать свои мысли. Уже не могу, а все боюсь. Я же признаюсь, и сломается наша дружба.

1211

Саовина 31

Не выдержала. Играли в загадки. А я ни о чём думать окромя не могу. Моя очередь, я и загадываю: «Угадай, кого я люблю». Думала, он смутится. А он смотрит на меня своими, не глазами, морями, и говорит без промедления: «Меня».

Угадал…

Саовина 32

Чёрт меня дёрнул полезть в старые записи. Только теперь я поняла, что за эльфку Хауль мне тогда отказался называть. Не эльфку. Меня.

Йуле 7

Кажется, не рухнуло ничего. Он мне сегодня тоже ту глупую загадку загадал.

И я угадала.

Бирке 16

Сестры Хауля, Кора и Алли, конечно же, сокращенно, иногда приходят к нам в нору. Мы болтаем и пьём эльфский чай. А какой ещё, мы же в эльфской норе.

…Мне их раньше, оказывается, не хватало…

Ламмас 2

Кора подарила мне своё старое платье. Такое чудесное… А Алли – бусы. Никогда бы не подумала, что деревянные бусы могут быть так красивы…

1212

Йуле 26

…Я говорю им: не очень-то у меня хорошая память о свадьбах. А они смеются. Эльфские, говорят, плохими не бывают. Вот чертовки, я же теперь случайно думаю об этом…

Йуле 30

Папенька почти не появляется в имении, как выглядят Изак и Заким, я бы вообще забыла, не веси наш портрет в прихожей. Но мне это только на руку. Мы с Хаулем хоть и шикаем на слуг, уже особо не скрываемся.

Имболк 16

Хауль сделал мне предложение. Вот, что такое любовь: это – когда человек или эльф счастлив.

Конечно, я сказала «да». Он тогда добавил, что сначала по-человечьи, а потом по-эльфьи свенчаемся. «Я думала, ты не любишь всё человечье», говорю. А он: «Тебя же люблю. Вдруг твоим высшим силам не понравится». Нет у меня высших сил. Но два венчания это же, получается, брак наш будет крепче вдвое.

Имболк 20

…Призналась папеньке, что беременна. Он как будто не удивился, а сам зубы сжал, я почуяла. Говорит: не даю добро. Я киваю, а сама смеюсь про себя: главное, что я дала добро, что Хауль дал…

Дневник пятый. Заполненный наполовину. Записи появляются в этой части всё реже, всё растут между ними промежутки. Чернила иногда заканчиваются, но писатель будто не замечает, продолжает царапать бумагу. С каждой записью всё слабеет нажим пера, даты исчезают или подвергаются сомнению.

1212

Блатхе 39

Месяц ничего не писала. Месяц ничего не говорила. Не могла. Даже плакать не получалось. Странно, гадко, грустно. Умер Хауль. Пишу это, и руки обращаются камнем. Но надо, надо писать о жизни. О смерти.

Лицо его было тогда счастливым. Он умер на нашем венчании. Нет, он был убит на нашем венчании. Я поняла это не сразу, но вдруг вспомнила слова Горисвета в тот, в страшный день много лет назад. «Проклинаю тебя, Карина, всю твою чёртову семью. Да разразит гром любого, кто влюбится в тебя, кто пойдет с тобой под венец. Да не будет покоя тем, кого ты полюбишь». Гадкий, гадкий чародей. Его чёрная душа, чер6ное заклятие убило Хауля. Прямо как он наказал: молния посреди бела дня.

Хауль улыбался. Я никогда не видела его счастливей. Хорошо, что он улыбался. Надеюсь, ему не было больно…

Блатхе 40

Допишу, что было тогда, хотя не хочу. Меня оттащили служанки. Как поменялись их добрые лица. Как зашептали они гадости прикрывая рты пальцами. Я это слушала три дня, пока лежала в постели. «Вот и выходи за эльфа», «сами боги против такого союза», «поди и ребёнка носит проклятого»… Одна чернота, а я думала, они на моей стороне, они же радовались вместе со мной, несли мой подол.

Сказали, когда я очнулась, что сёстры Хауля увезли его тело. Что похоронят по-эльфьи. Что меня видеть не хотят. И они туда же… Будто весь мир мне враг.

И вот, проснулась я, рвусь к Хаулю, да хоть к его телу, а меня обратно кладут: папеньку, мол, ждём. Так и ждали. Силы то у меня быстро исчезли, я на секунду глаза закрывала, а мне говорили, что пол дня прошло…

Приехал папенька через день. Лучше б не приезжал. За меня всё решил, как всегда. Отправил в Туссент к тетушке Рири. Сказал, мол, в имении оставаться мне в положении нельзя, дитятко убью горем, сама убьюсь. Да лучше б убилась…

Феаинн 10

…В Туссенте солнечно, и люди улыбаются без причины, а я здесь – чужая. Я как гадкая клякса, расту по чистой ткани. Порчу тут всё, и сама не вывожусь. Вспоминаю день, когда меня увезли: я же почуяла что-то, что-то увидела. Я же не просто так взбрыкнула из последних сил из кареты, уставилась на площадь. Будто ждала там его, будто встреча была там назначена. Меня тут же словили и затолкали обратно. Говорили: бредит, горячка, горе. Увозите скорее, бесноватую. А я ведь видела его. Он стоял там. Хауль стоял прямо на площади. Смотрел на меня и ждал…

Велен 5

Родилась Хаулина. Все так рады: здоровый ребёнок при стольких переживаниях. А я смотрю на неё, и мне страшно, ведь глаза у Хаулины тоже синие, тоже два моря холодных, как у папы. Смотрю на неё и плачу, злюсь, не хочу её видеть, отдаю служанкам…

1217

Бирке 20

Я играла по правилам тетушки Рири. Играла хорошо. Нянчила малышку против желания, грелась под солнцем, натужно улыбалась. Тётушка смягчилась – отпускает меня в родной дом. Еду навестить папеньку, но до папеньки дела мне нет. Я еду в имение, я еду к Хаулю.

Бирке 27

Знала, что он здесь. Он пытается со мной говорить, но я ничего не слышу. Он схватил меня, чуть не сломал, и я всё поняла: ему плохо. Я шептала ему тёплые слова, а сама погибала в его руках. Только доброе слово меня спасло, видно, он его услышал и отпустил. Столько боли, столько грусти, что его касания так обжигают. Я сказала ему: «Всё хорошо, Хауль, я здесь, я не брошу тебя».

Блатхе 1

…Навестила папеньку с братьями и вернулась в Туссент. Ненавижу Туссент. Через неделю еду в поместье…

1218

Йуле 2

Хауль здесь, конечно, он здесь.

Язык не поворачивается назвать его красивым. Разве может несчастный быть красивым? Одежда его погорела, а кожа в ожогах. Он такой, каким умер, только умер он красивым…

Бирке 15

…Папенька затонул. Больше я могу не скрываться. Никто не приедет забрать меня отсюда, из родного дома, от любимого…

1219

Феаинн 7

…Край вина и любви, ага. Край палящего солнца и ерунды. Уезжаю завтра в последний раз, и больше не возвращаюсь. Буду писать Хаулине письма, она всё поймет, когда вырастет.

1220

Блатхе 7

…Тяжело жить одной, без слуг. Я и не знала, сколько они за меня делали. Пока голуби долетают с почтой – всё хорошо…

1221

Саовина

Касания Хауля всё страшней. Всё сложней из них вырваться, всё больней, всё дольше я после них лежу и смотрю то в небо, то в потолок. Почему ему хуже?

1222

Феаинн 14

Дни мои стали похожи один на другой, но ничего. Я знаю, что всё это – к лучшему, я знаю, что Хаулю лучше.

Ламмас

Не замечаю, как встаю и засыпаю. Замечаю только, когда мы вместе, и когда пишу Хаулине. Она пишет мне только гадости.

Велен

Теперь я его слышу. Думаю, это – прогресс, но лучше бы такого не слышать. Вся его боль, жившая до этого только в воздухе, живёт теперь в моих ушах. Ничего, мы справимся. Его касания больше не обжигают. Писать стало сложно. Старею?

1224

Блатхе?

Хаулина пишет о первой любви. Я в ужасе. А вдруг и её коснётся то, что коснулось нас? Я пишу ей об этом, но она не отвечает. Может, теряются письма? Еле держу перо.

1233

?

Хаулина ненавидит меня за то, что я далеко. У меня уже нет сил уехать – приглашаю её к себе, сюда, в родное наше имение. К маменьке с папенькой. А она если и пишет в ответ, то грубости. «К какому папеньке, не было у меня никакого папеньки, папенька мёртв уже двадцать лет». Глупая девочка, вот же он, сидит в саду, ждёт меня, как всегда.

1235?

?

Это случилось. Я предупреждала её, но она только грубила. Её жених умер, так же, как умер Хауль. А она на сносях. История повторяется. Глупая девочка, надеюсь, наш внук не повторит нашей судьбы.

?

Йуле?

Я вдруг заметила, что на дворе – зима. Давно уже. А я не топила печь, не грела дом и еду. Не собирала снег, чтобы умыться, чтобы было, что пить. Я больше не мёрзну, не ем, не умываюсь, не пью. В зеркале кто-то другой и странный.

Хаулю спокойно в моих руках. Но почему-то это не делает меня счастливой. Я больше не понимаю, как это, даже не помню. Не страшно.

Я осознала, что умерла. Мне не грустно.

***

Гуарин закрыл последнюю книжку.

– Выметаемся, – устало прошипел Марек и затёр глаз.

Снаружи стояли мрак и ливень, выметаться из-под крыши никому не хотелось, но ночевать в доме с привидениями не хотелось ещё больше.

У входных дверей ведьмак стормозил спутников. Полез в карман куртки и достал крохотную, по сравнению с предыдущей, бомбу.

– Он опять без присмотра. Я отвлекаю, вы идёте вдоль площади. Бежите.

Рыцари кивнули. Побежали. За их спинами ведьмак выпрыгнул перед бассейном, тут же увернулся от призрака. Бросил бомбу ему в ноги и положил знак. Такой слабый, что он распался через несколько секунд, но этого было достаточно – ведьмак рванул с проклятой земли. Серафим украдкой обернулась, чтобы ещё раз взглянуть на дедушку.

***

Три всадника неслись галопом по дороге, уже больше похожей на речку, в сторону Бан Глеана. Пересекли настоящую реку и ворвались в ближайший постоялый двор. Подлетела монетка – платила Серафим. Сил и желания есть ни у кого не было, троица купила последнюю свободную комнату, развесила мокрые тряпки и неожиданно оказалась в силах «поругаться» за койку.

– Серафим, я требую, чтобы эта кр’овать досталась вам по праву человека, пережив’шего сегодня много потрясений.

Серафим сдержала раздражённый вздох, развела руками, показывая что-то большое, затем на себя. Указательный палец. Затем на Марека с Гуарином, на постель – два пальца.

Марек не соображал, его голова всё еще ныла, благо, Гуарин озвучил шараду:

– Да, вы и правда зааймёте всю кровать, когда мы уместимся на ней вдвоём. М-м. Благ’ородно с вашей стороны, жертвовать спиной во спасение м’ногих. Но я точно не смогу заснуть на мягкой лежанке, зная, что вы ютитесь на полу.

– Я смогу, – зевнул Марек.

На этом и порешали. Ведьмак заснул на соломенной перине, а рыцари на полу, по обе стороны кровати.

Комментарий к Глава 5 – Дневники Карины

спасибо менестрель-анархистке за присоединение к работе в качестве беты <З

========== Глава 6 – Стрелы, стрелы ==========

Рыцари уже слились с окружением, когда Марек спустился на первый этаж «Хмельного Зайчишки».

Гуарин сидел в компании таких же рыжих, как он сам, низушков и громко обменивался с ними рыцарскими историями взамен на истории низушечьи. Он не привык к обществу, отличающемуся от человечьего, поэтому с интересом первооткрывателя впитывал чужую культуру и задавал много вопросов. Смеялся и удивлялся.

Серафим тем временем окружало уголовного вида мужичьё, компания куда более шумная и азартная – игрался гвинт. По лицу Серафим было видно: сражалась она изо всех сил и не очень успешно. Когда Марек присмотрелся (хотя присматривался он скорее к оппонентам), стало понятно: играют не один на один, а целыми командами советников. Серафим сидела без доспехов, но, судя по тому, что обращались к ней «мальчуга чернявый», это не давало никому подсказки о том, что она женщина.

Ведьмак предпочёл не отвлекать ни рыжего, ни мальчугу, и сел в углу завтракать. Корчмарьша сама принесла ему омлет с кровяной колбасой, и, явно смущённая ведьмачьим лицом, сообщила, что освободилась у неё ещё одна комната, даже с ванной. Рыцари покои уже купили, как и его завтрак, так что ведьмак может их пользовать. Этим он и занялся после приёма пищи и подслушивания обоих сборищ. Кажется даже, Серафим и советники проигрывали не в холостую.

Когда Марек закончил отмывать с себя пыль и грязь, постирал одежду и обработал дёсны, он снова спустился в зал.

Дождь лил всю ночь, все утро, лил и сейчас – рыцари с ведьмаком застряли на постоялом дворе. Что поделать, Каэдвенская осень. Марек задумался о зиме. Предыдущая, проведенная на тракте Редании, совсем не отзывалась теплотой в его сердце. Он подумал случайно, не провести ли эту в зимовке. Марек слышал, что Каэр Морхен пускает за свои стены любых ведьмаков, не перешедших, конечно, дорогу Волкам.

– Добр’ое утро, Марек Яр! – крикнул ему Гуарин, обнимающий кружку чая.

Марек махнул в знак приветствия. Рыцари уже сидели вдвоем: низушков видно не было, а картёжники переместились шуметь в другой угол комнаты. Ведьмак подсел к Серафим.

– Представляяете, уважаемый, – начал Гуарин кичливо. – Ученик скоро превзойд’ёт учителя. Серафим выиграла нам в колооду новую карту.

Гуарин положил на стол серо-рыжую карточку.

– Аэлирэнн, – хмыкнул Ведьмак. – Символично.

– Потому что мы в’стречали эльфов?

– Потому что завтра, или когда, мы пройдём через Шаэрраведд.

Серафим протянула ведьмаку записку.

«Мы выиграли Аэлирэнн, но проиграли Белого Волка и ещё три карты», – говорилось в ней. – «Гуре ни слова».

Марек сдержал ухмылку. Почему-то ему подумалось, что Гуарин не скоро обнаружит пропажи в своей толстенной коллекции.

– Предлагаю обсудить наканууне пережит’ое! С чего бы начать…

Марек засигнализировал корчмарьше принести ему чая.

– Ах да. Как я поонял, я один не в’идел фантомов?

– Обычные люди не видят призраков. Ведьмаки видят, – Марек указал на кошачий глаз.

– Не в обиду вам, Серафим, рыцарю, н’есомненно, выдающемуся… Но вы же, например, человек обычный и не в’едьмак, а видели…

Серафим показала указательный палец, ткнула на себя и махнула куда-то назад.

– Она видела только того, с кем связано её проклятье, – зевнул ведьмак.

– То есть… Хауля?

Серафим кивнула.

– Расскажите, как он в’ыглядел!

Серафим посмотрела на ведьмака, но он только развёл руками.

– Ну, большой худой… эльф.

Рыцарь поняла, что от Марека не добиться нужных Гуарину описаний и застрочила.

«Очень похож на меня. Глаза тоже синие и волосы чёрные. Был одет по-праздничному в эльфийские белые одежды с цветочным венком. В ожогах, как Велес.»

Ведьмак посмотрел украдкой в записку, хотя она предназначалась не ему. Подумал, что Гуарин, должно быть, знает, кто такая Велес, раз Серафим не скрывает её имени.

– Ох… А второой дух? Б’абушка Карина. Почему Серафим её не видела?

– Думаю, – Марек потянулся, – она застряла в нашем мире, потому что не смогла упокоить мужа. Не из-за проклятия. Она обычное привидение, если такие есть вообще… Хотя вот, может влиять на агрессивное.

Гуарин охнул.

– Скажите, в’едьмак, а почему фантомы вообще агресс’ивные? Согласно днеевнику Карины, Хауль вряд ли предавалс’я злодеяниям при жизни.

– Не все призраки сохраняют личность того, кем были. Разве что отголоски, привычки, – Марек закашлялся, глотнув горячего чая. – Они, – кх, – почти все со временем теряют человечность. Кто-то раньше, кто-то позже. Особенно непредсказуемы умершие в момент ярких переживаний. Даже хороших, как свадьба.

– А как выгляд’ела госпожаа Карина?

– Призрак, женщина.

Серафим вздохнула. Положила обрывок бумажки в центр стола.

«Мы должны искать Горисвета?»

– Да, – хрипнул ведьмак, – скорее всего, он ещё жив, раз магия действует.

Марек устал болтать и решил не вдаваться в подробности. Не озвучивать, что чародей мог привязать проклятие к источнику магии, к Хаосу. В этом случае, чары бы действовали и после его смерти.

– А коогда мы найдем этого Горисвета, уб’едим его снять чаары?

– Или…

Марек провёл большим пальцем по горлу.

Гуарин смутился.

– Нет, ну это – крайности…

Ведьмак пожал плечами. Решать конфликты пальцем по горлу у него получалось лучше, чем уговорами.

«Значит, в Ард Карайг», – выползла на стол записка.

Марек взял из руки Серафим перо и пририсовал в «Карайг» еще одну «р». Очень уродливую «р».

Ливень остановился передохнуть только к позднему вечеру. Одежда путников к этому времени ещё не просохла, поэтому они остались на вторую ночь. Рыцари, уже изрядно пьяные после состязаний с местными в искусстве распития каэдвенского стаута, отправились прогуляться по Бан Глеану. Ведьмак от приглашения отказался, аргументируя тем, что, увидев его рожу впотьмах, любой уважающий себя гражданин начнёт заряжать арбалет.

– Серафим, достпо… доступчтенная. Я требую, чтобы со мнй поделились чувствами. Вы пделилились. Своими. С мной.

Эта ночь была тёмной от туч и мокрой от луж. Свет из окон, вернее, из их щелей, потому что чуть ли не все ставни были наглухо закрыты, ползал по влажным камням под ногами гуляющих. Будто единственных гуляющих на весь город: приезжих Гуарина и Серафим.

Ночи в Ривии и Венгерберге будто не научили их оставить туссентские привычки. Будто не смущали рыцарей мрачные фигуры, ползущие за ними из-за углов, редкие пугливые горожане и предупреждения всех подряд. Время было, может, и не военное, но войной воняло что из прошлого, что из будущего. А с этим и прочей гадостью. Рыцари же словно не слышали гнилостного душка, окружённые спокойным туссенским воздухом, верно забившимся намертво в их лёгкие. В их краю ночь была таким же праздником, каким был день.

– Серафи-и-им, – прорычал дружелюбно Гуарин, как если бы шёл на таран. – Хоть от меня не скырывайте мыслей. Я же гора. Я же мгила. Мжет и треплюсь как, простите, цитирую, жопа, но по делу молчу рыбой! Столько лет мы знкомы, а вы всё прячетесь от мня под забралом, будто я из тех. Из этих. Хотя, стоп, сегодня не прчтесь. О…

Кого он там процитировал, осталось для Серафим тайной. Она, румяная, шагала с прямой спиной, железно намереваясь игнорировать мольбы Гуарина и также железно не стошнить. В конце концов, все её мысли и чувства, которые так хотел заполучить в своё знание коллега-рыцарь, будто думались и ощущались из-под воды в его присутствии. Как и в присутствии ведьмака.

– Серафим! – снова пошёл в наступление Гуарин. – Вы меня пошти. Почти. Обжаете. Не обжайте рыцаря, Серафим!

Прогулка по ночному Бан Глеану вывела гостей города из каменной его части. Теперь окружавшие их дома были наполовину или полностью деревянными и больше походили на деревенские халупы. В темноте смотреть особо было не на что, поэтому Серафим свернула в закоулок в поисках места, чтобы присесть. Всё-таки, именно она выиграла Гуарину пару лишних бокалов явно разбавленного какой-то гадостью Эст-Эста за счёт проигравшего, и её желудок с горлом были не очень довольны тряске.

Место нашлось: за следующим поворотом рыцарей встретил старый каменный колодец, судя по накрывшим его как попало доскам, неработающий. Серафим аккуратно, будто боясь опрокинуть его, присела, отодвигая ладонью одну из обмокших деревяшек. Гуарин прошёл кругом и встал, чуть покачиваясь, перед ней. Лица их оказались почти на одном уровне.

– Сера… – вернулся к своим баранам Гуарин, занеся ладони над лицом Серафим. Схватить её щеки было бы с его стороны совсем неприлично, хотя очень хотелось, и он держался большой силой воли. – …фим! Требую обмен… Чутсвами и серкетами.

Серафим издала наигранно тяжёлый вздох, сдержав некультурный звук, и кивнула.

– Итак, пригтовтесь. Мне такое низушки расскзали…

Серафим поспешно замычала и замотала головой, вовремя заметив, что чутсво и серкет, которые хитрый лис Гуарин собрался ей разбалтывать, его не касаются. Нажала ему в грудь так сильно, что он потерял равновесие и неловко зашагал назад в его поисках.

– Ладно, ладно… вот вам мой личный секрект.

Серафим наклонилась одновременно с Гуарином, и они стукнулись лбами. Ни у того, ни у другого не было к этому претензий, поэтому так они и остались балансировать друг друга.

– Мне, – шепотом начал Гуарин, затем громко сглотнул в нерешительности, – нраится. Многоувжаемая гспжа. Чернсливка.

Серафим мгновение глядела на него лицом пустым и тупым, а потом вдруг откинулась резко и прыснула смехом, пытаясь сдержаться. Гуарин чуть не свалился, потеряв точку опоры.

Многоуважаемая госпожа Черносливка, хозяйка «Игренёвого бычка» близ Помероля, конечно, была Серафим знакома. Больше, чем наваристые щи, она любила только странствующих рыцарей, и с удовольствием принимала их под своей крышей, всячески поощряя.

Гуарин, уже почти достигший цветом лица спелый помидор, начал оскорблённо задыхаться, пытаясь найти слова. Серафим остановила его жестом руки и перестала хихикать. Улыбнулась так добро, как никогда Гуарин не видел, чтобы она улыбалась, положила ладони на грудь.

– Не издеваетесь? – неуверенно булькнул Гуарин.

Серафим закрыла глаза и закрутила головой, продолжая блаженно улыбаться. Волосы заколотили по щекам. Она пообещала себе не забыть, вернувшись, написать Гуарину, что госпоже Черносливке нравятся рыжие в крапинку лилии.

– Ла-а-адно, – Гуарин подозрительно оглядел Серафим. – Теперь вы.

Серафим выдохнула. Снова положила руку на грудь, затем её же на грудь Гуарина. Он так напрягся в желании ничего не упустить, что на виске у него выступила венка. Серафим неловко и не с первого раза сцепила руки, схватившись пальцами за предплечья. Пожала, как будто они были в муфте. Гуарин после скорого раздумья понял. Расплылся в улыбке. И, забыв про любое приличие, разведя руками, плюхнулся на Серафим в объятиях. Бледную шею Серафим закололо щетиной, а в грудину Гуарина, в отместку, уперлось ребром кольцо. Ароматы мёда и конюшни смешались с запахом гвоздики и стёршейся о железо кожи.

– Это они чего, эти, – раздался сиплый шёпот из темноты.

– Э, вы, – тут же пробасил громкий голос с другой стороны.

Рыцари расцепились. Серафим вытянула руку, ладонью упёршись в кафтан Гуарина. Он покачнулся и встал, растерянно оглядевшись. Глаз рыцаря, не раз дававшего бой разбойничьему отребью, считал блеск лезвий раньше, чем тёмные фигуры. Гуарин положил руку на головку эфеса. Серафим так и осталась сидеть расслабленно. Рассеянно закрутила головой и насчитала восьмерых.

– Мурло где? – гаркнул басистый.

Разбирайся рыцари хоть в чём-то за пределами Туссента, они бы отметили жёлто-коричневую шашку одежд половины из их окруживших. Узор стражи Бан Глеана.

– Какое ещё мур’ло?

– Ведьмак, – процедил мужик, – который вас нанял.

– Ну что вы, гспда. Мы рыцари, а не наёмкник’и.

Серафим важно закивала головой.

– Не пизди, видели вас с Мурлом.

– Нтк-да, мы с увжаемым Мур’лом путшствуем…

– Схватить!

Окружившие бросились на рыцарей. Гуарин запоздало вытащил меч. Затрещала сталь. Рыцарь отшатнулся, случайно увернувшись от меча второго нападавшего. Сделал почти театральный выпад, порезав кому-то руку – клинок со звоном упал на камни.

За спиной Гуарина разразился жуткий хруст. Он, будто забыв, что перед ним три врага, обернулся, отшагивая от атаки. Серафим стояла со сломанной доской в руках, а в ногах у неё валялся без сознания первый противник. Гуарин заулыбался этой картине, отступая от нового наскока. Затрещал его сменный камзол, бок защипало. Порез по талии не смутил рыцаря, но удивил. Он не привык сражаться без доспеха. Где-то сзади засвистела доска, в этот раз ни по кому не придясь.

Гуарин до неприличия неловко махнул мечом, никого не задев, зато наткнулся спиной на чью-то спину. Тут же сообразив, что спина эта примерно его роста, рубанул в развороте уже по чьей-то груди. Ранение не смертельное, но жуткое, заставило обидчика вскрикнуть и отступить. В шею Гуарина тотчас впилась сталь, удар не то коленом, не то кулаком пришёлся по позвоночнику. Рыцарь повалился в руки обидчика.

Чавкающий треск, хруст костей, крик боли. Новый удар доски Серафим сломал мужику ногу, и он со стоном повалился на землю. Серафим качнулась недобро. Лицо её явно окрашивалось в неправильный цвет, но в темноте было не разобрать, какой именно.

Схвативший Гуарина, судя по всему, рассчитывал, что Серафим на это среагирует, но ей было не до того. Рыцарь упала на колени, увернувшись непроизвольно от меча, и вывернулась наизнанку. Окружившие её оробели от этого действа и застыли.

Хозяин лезвия злобно зарычал, давя тупым острием в горло Гуарина. Рыцарь вжался затылком ему в грудь, чувствуя, как вечерний холод лижет кровь.

– Рубите, наху…

Договорить он не успел, его перебил свист стрелы, следующий за неуслышанным никем скрипом механизма. Болт вылетел из глазницы вражины и просвистел Гуарину по плечу. Рыцарь высоко вскрикнул и обрушился на человека, уже мертвеца, потащившего его за собой на землю.

Светящийся глаз блеснул в темноте, и его обладатель спрыгнул с покатой крыши на ближайшего недруга. Звук рвущейся ткани, поздно начатого крика, который превратился в хриплый стон. Сталь зашуршала, чавкнула мясом, скрипнула о кость. Марек вытащил из второго мертвеца кинжал и отпрыгнул, не без труда устояв на ногах.

Один из нападавших решил бежать, хотя численное преимущество всё ещё было на их стороне. Мужик со сломанной ногой, до этого стонавший почти тихо, начал истошно орать.

Марек метнул в него нож. Кинутый слишком слабо, он впился лежачему в спину и только заставил того кричать громче. Гуарин сбил идущего на ведьмака, прыгнув с земли. Серафим, бледная, уже стояла на ногах и обменивалась взмахами чужого меча сразу с двумя.

– Сера! – зло прохрипел ведьмак, ставя пальцы в знак Игни.

Серафим заметила взмах в сторону. Отскочила к Гуарину в ту же секунду, когда из воздуха, будто из ладони ведьмака, вырвалась волна огня. Пламя окатило спины нападавших и исчезло, оставшись плясать только на людях. Мареку не хватило сил продержать знак дольше.

Отпрыгнув, Серафим потеряла землю под ногами и рухнула прямо на катающихся по земле Гуарина с незнакомцем. Они сражались слегка не по-рыцарски, зато по старинке – кулаками, когда обоих прижало к земле большим весом. Сдавленный Гуарин, раненную руку которого защемили локтем, несчастно застонал.

Марек подскочил к куче конечностей и вонзил в видимого только ему врага кинжал. Тут же протянул ладонь Серафим. Она не увидела: перед глазами все плыло, опять тошнило, руки пробирало холодом. Ведьмак зарычал, схватил её за запястье и потянул, что было помощью бесполезной, но намёком служило ясным.

– Быстрее, подъём! Кони за поворотом!

Серафим тяжело встала, оттолкнувшись от лежащего под ней не то трупа, не то Гуарина. Схватилась за живот. Гуарин сбито застонал и вскочил слишком резко: голова его налилась тяжестью, а в глазах потемнело.

Марек верно решил, что тащить рыжего у него получится ловчее, и схватил его чуть ли не за шкирку. Так, что рыцарю пришлось наклониться. Ведьмак поволок его, еле успевающего перебирать ногами, прочь от колодца, трёх трупов, и четырёх выбитых из игры.

Кони, которых Марек имел ввиду за поворотом, принадлежали им, это стало бы ясно по отдаленному кряхтению Дху ещё до того, как хозяева их увидели. Но хозяева с трудом волочились, не то, что анализировали окружение. Они даже не сразу заметили, что лошади стояли без амуниции, только в минимуме, который требовало крепление седельных сумок.

Марек буквально кинул Гуарина в Туфо, подбежал к заторможенной Серафим и начал толкать её на Дху, молясь, чтобы рыцарь на него не свалилась. Обошлось. Взлетел на Хмель и ударил шенкелями. Лошадь болезненно вскрикнула и понеслась.

Рыцари отставали, несколько раз чуть не теряли силуэт ведьмака в резких поворотах ветвистых улочек. Накинутые Мареком наспех поводья не помогали управлению лошадьми. Гуарин почти успешно поправлял узду на ходу, Серафим же было не до того – она успела ещё раз опорожнить желудок, чуть не слетев с коня. Ведьмак злился и старался не оборачиваться, чтобы лишний раз не видеть, как рыцари далеко.

Три стрелы лошадей пересекли Бан Глеан, чтобы бешено бьющееся, залитое эликсирами сердце Марека, пошло по швам. Ещё издали он выцепил: западные ворота закрыты на ночь. Ведьмак грязно выругался, но ходу не сбавил. Раньше они не закрывались. Раньше для ведьмака было секунду назад, раньше для людей было несколько лет назад, целую войну назад.

К западным воротам жался крошечный коридор калиток. Марек направил лошадь к ним, ударил Аардом по железным прутьям, прямо перед собой. Хмель перепугалась, но тратить последние силы на неё Яр не стал.

– Всё хорошо, – прорычал он лошади рвущимся голосом, далеким от голоса успокаивающего.

Они влетели в первую калитку. Марек не осознал, как ему повезло с отстающими рыцарями. Хмель врезалась во вторые двери и сбросила ведьмака. Аард Марека был слишком слабым, чтобы сорвать, да даже открыть, вторую дверь, оказавшуюся запертой на замок. Ведьмак перекатился, увернувшись от удара задних копыт. Не увернулся стражник, только вставший на ноги, сбитый кинетической волной секунду назад. Под копытами хрустнула шея – охранник был в шлеме. Мёртвое тело свалило Марека на землю. Снаружи послышались крики. Топот лошадей.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю