Текст книги "Зажечь солнце (СИ)"

Автор книги: Hioshidzuka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Драхомир просто уходит, не в силах больше здесь оставаться.

***

Всем ведь плевать, из-за чего одержана столь грандиозная победа? О том, что они победили, Драхомир узнал уже после. И о том, что всё прошло даже лучше, чем они ожидали – полковник Кайл оказался неинтересен больше Сибилле Изидор, и та, и вовсе, считала, что убил его кто-то из своих. Плевать… Плевать, что кто-то выжил, а кто-то погиб. И что всё могло обернуться куда хуже, чем обернулось в итоге. И что форт Аэретт остался стоять – тоже. И на глядящие с такой мольбой и надеждой глаза горбатой старухи. Плевать – на огонь, поднимающийся в душе, на бурю, что не позволяет забыть…

Всем ведь плевать… Всё должно совершаться по кодексу, по нелепым, глупым правилам, которые написаны для дураков, не умеющих действовать самостоятельно, не по чужой указке! Ни шага в сторону. Нельзя и мысли допустить, что что-то может быть иначе, не так, как было описано в глупой книжке с лиловой обложкой – по правде говоря, отцу едва удалось заставить Драхомира прочесть содержимое этой книги. В десять лет Мир порой бывал куда более упрям, чем сейчас.

Оставаться на Еромине Фольмар не мог. Конечно, можно было попросить Лори об одолжении и выпить сильного снотворного, только чтобы отрубиться на пару часов – Лори была талантливой травницей и не менее талантливым лекарем, правда, обладала столь вредным характером, что никто без особой необходимости к ней лишний раз не обращался. Даже отец. Да и разве это точный факт – что Лори в данный момент на Еромине. На Сваард отец его не пригласил. Значит, туда путь пока закрыт. Можно было заявиться на Биннеланд, сместив на некоторое время с пьедестала Алису Вейзел (зная Алису, она бы ещё долгое время возмущалась, а потом и вовсе вылила бы что-нибудь Фольмару прямо на голову – желательно то, что долго не будет отмываться). Но спорить ни с кем не хотелось. Поэтому, выбирая между Биннеландом и мелким уровнем, которого и на общей карте, что висела в отцовском кабинете на Сваарде, было не видно, Драхомир выбрал второе.

В трактире, по крайней мере, можно было просто сидеть и ни о чём никому не говорить, не оправдываться в том, что было необходимостью и долгом… Тут было грязно. И воняло плесенью. Сидеть на почти прогнивших скамейках было неприятно, но куда более неприятно было бы возвратиться сейчас на Еромину.

И видеть, смотрящие с укоризной глаза леди Марии, слышать упрёк в словах отца – когда даже оправдаться Киндеирн ему не даст. Отцу вряд ли понравилось то, что наворотил Драхомир. Всё-таки, Киндеирн – императрица звала его Арго – самый настоящий символ власти в Интариофе, а Мир пошёл против всех правил… Ну почему он такой невезучий?! Ну что ему стоило словить пулю в том утреннем сражении? Казалось бы – незначительная деталь. А как она бы всё упростила!

Какая-то девица присаживается рядом с Астарном. Она кажется Драхомиру жутко неприятной. Всё в её внешности отталкивает – и небрежно рассыпавшиеся по плечам волосы, и густо обведённые чем-то чёрным глаза, и ярко-алые губы, и слишком облегающее и короткое платье.

Даже шлюхи на Еромине выглядели приличнее. Отец предпочитал, чтобы всё выглядело красиво. Он ненавидел всё дешёвое, а мать ненавидела всё вульгарное. Интересно, и чего эта девица так вырядилась? Царевна Варвара как-то говорила Миру, что Лизке Фольмар даже не стоило одеваться неприлично, чтобы выглядеть более вызывающе – всё это было в одних её манерах. Драхомир познакомился со своей матерью, когда ему было лет восемнадцать. И знакомство это оставило не слишком приятные воспоминания.

Девица отхлёбывает из фляжки Драхомира, пьяно усмехаясь. Она что-то пытается говорить ему, тогда как Фольмар думает лишь о том, что вполне ещё хорошую фляжку придётся выкинуть – не хватало ещё чем-то заразиться… Девица как-то странно ёрзает и двигается ближе к нему, пытаясь прижаться вплотную. В конечном счёте, Драхомир оказывается прижат ею к стенке.

Как именно так получилось, что через несколько минут он заказывает выпивку ей и себе – Фольмар старается не думать. Слишком уж тошно. Но они начинают разговаривать – правда, говорит в основном девчонка. Какие-то глупости. Вроде чудовища, что живёт в озере императрицы. Или вроде карнавала, что прошёл пару месяцев назад у крестьянского и рабочего люда на Джурвасаге. Ещё она говорит о том самоубийце, что забрался на шпиль императорского дворца и кинулся оттуда прямо в озеро. Драхомир едва заметно усмехается, думая о том, что не такой уж он на самом деле и самоубийца.

– Я никогда не хотел быть ренегатом, – он выплёвывает слова прямо в лицо обнаглевшей девчонке.

Слова срываются с его губ прежде, чем Драхомир успевает подумать о том, как они звучат и что означают. Интересно, девица это случайно не работает в разведке? Если да, то, должно быть, она там одна из лучших – умеет раздобыть нужные сведения, втеревшись в доверие. Впрочем, это не должно волновать Мира. Он не совершил ещё ничего такого, чтобы им могли заинтересоваться в таких кругах.

Секунд пять спустя Фольмар замечает характерную татуировку на тыльной стороне её левой ладони. Да она воровка!.. И, кажется, ещё убийца – пару линий выходят за круг, а это верный знак… Что же… Это даже лучше. Драхомир и не рассчитывал, что найдёт кого-то приличного в этом трактире. А девица эта была лишь дополнительным подтверждением его тупости. Что же… Драхомир всегда был уверен в том, что отец недаром смотрит на него с едва скрываемой жалостью.

– Но ты ренегат! – смеётся девица с беспечно-наглым видом. – И навсегда им останешься, как бы не хотел измениться!

Странно, что он не чувствует к ней злости. Будь Фольмар в более дружелюбном расположении духа, он бы посмеялся над её словами и пригласил потанцевать. Но танцевать не хочется. Это несколько странно, учитывая то, что он, всё-таки, Астарн. Впрочем, ему ничего не хочется – ни злиться, ни говорить что-нибудь, ни что-либо слушать… Хочется лишь оказаться на некоторое время в полном одиночестве и забыть обо всём. Забыть. Просто всё забыть.

Почувствовать себя хоть немного менее… ублюдком.

– Я, кстати, Лилит, – шепчет девчонка в самое ухо демону. – Ну так что, сладенький, скажешь мне своё имя?

Всё это так мерзко. До ужаса мерзко. До накатывающей волнами тошноты мерзко. Брезгливость накрывает его с головой. К этому проклятому грязному трактиру, к этой наглой девице в столь откровенном наряде, к себе самому… И всё же, ему хочется засмеяться – глупо засмеяться, не отталкивая Лилит от себя.

Леди Мария скривилась бы, если бы узнала о том, как её пасынок проводит свой досуг. Отец бы жёстко усмехнулся и заметил бы, что от таких мест не стоит ждать ничего хорошего. А Гарольд… Гарольд сам довольно часто бывал в подобных заведениях, за что Фольмар всегда осуждал его. Но в данный момент Драхомир не думает ни о чём. Ему смешно. Он и сам не знает, почему ему так хочется расхохотаться.

– Моя фамилия Фольмар. Это всё, что тебе стоит знать, – твёрдо произносит Мир, стараясь не думать о том, как отвратительно всё это выглядит.

Ему бы хотелось верить, что его голос не прозвучал затравленно и робко. И что не прозвучал слишком грубо. Но ему смешно. И ему хочется рассказать ей всё – выплеснуть то, что накопилось в нём за целый день. С самого начала – от глупого спора с Сонгом до ссоры с леди Марией, в которой он чувствует себя ужасно виноватым.

Но Фольмару кажется, что это будет излишним – в конце концов, Лилит ему никто, он, вообще, с ней только что познакомился. Ему кажется, что это будет выглядеть отвратительно с его стороны – нагружать её своими проблемами. Отец никогда не говорил о том, что волновало его, если это не касалось кого-то ещё.

И Драхомир ничего ей не говорит.

– Сердце у тебя слишком большое, Фольмар, – задумчиво произносит Лилит. – Потому ты и ренегат.

Слова произнесены столь тихо, что Фольмару кажется, что, должно быть, ему показалось. Мало ли что может привидеться?..

========== I. Глава шестая. Вендиго. ==========

Танатоса мало что может испугать. Во всяком случае, он на это очень сильно надеется – трусы не выживают. Человек, потерявший из-за овладевшего им страха способность мыслить – мёртвый человек. Человек, потерявший контроль над собой и своими действиями – мёртвый человек.

Эти нехитрые правила мальчик усвоил ещё в ордене. Эрментрауд был не слишком хорошим наставником, пожалуй, но кое-что даже такой упрямец, каким был Тан, уяснил после всего нескольких недель в ордене. Он понял – молчать чаще всего безопаснее. Но иногда куда важнее хоть что-нибудь сказать. Это то, что называется благоразумием – умение понимать, когда что более выгодно.

Если ты боишься – значит чувствуешь вину. Если ты виноват – ты труп. Всё просто до тошноты. Возможно – нет, скорее всего, – первое время Тан боялся. Боялся, что вот-вот допустить какую-то оплошность и погибнет. Боялся, что вот-вот Эрментрауд настигнет его – в любой момент. И изо всех сил старался не показывать своих эмоций, своих чувств. Ему порой снилось ночами – вместо холодных гор и далёкого неба – как Эрментрауд обнаруживает какую-то его оплошность, как настигает его, ни о чём даже не подозревающего и… В голове всплывали самые разные мысли на счёт того, что делал с ним наставник: весьма страшные, пугающие.

Но не настиг же до сих пор.

Пусть послушник Хейден и считался в ордене упрямым, вздорным мальчишкой – наказывать его было практически не за что. Он был довольно послушен во всём, что считалось наиболее важным, он выполнял поручения, стремился обучиться всем премудростям и… Никто же не думал, что Толидо решит сбежать. Все, очевидно, считали, что у него не хватит на это смелости. Или – что в ордене ему хорошо. Какая же чушь! Если утверждение о смелости Танатоса ещё могло иметь место – мальчик считал себя довольно осторожным, – но то, что кому-то может быть хорошо в этих ужасных подвалах… Мальчик не считал жрецов такими глупцами, чтобы они не понимали этого. Большинство из них никак нельзя было считать дураками.

Мало скрывать свои чувства – Танатос понял это два года назад, – куда важнее не чувствовать вовсе. Только в таком случае можно оставаться полностью спокойным и уверенным.

– Это вендиго… – шепчет посиневшими от страха губами Йохан.

Танатосу хочется огрызнуться в ответ на эти слова. Как будто все тут считали его таким уж тупым, совсем не слышавшим легенд и прочего… Он тоже прекрасно всё знал. Просто не придавал такого значения, какое всем этим детским сказочкам уделяли другие. Он не верил во все эти глупости – в героев, в чудовищ, в демонов… Очевидно, несколько зря – некоторые из них оказались весьма правдивыми. Во всяком случае, та часть, в которой говорилось о вендиго.

Танатос не считает себя идиотом. Он тоже всё это читал и слышал. И, пожалуй, его самого едва не бросает в дрожь при мысли об этом костлявом чудовище, что пожирает людей заживо. Не трясётся он только потому, пожалуй, что ситуация кажется ему настолько безвыходной, что бояться просто бесполезно. Какой прок сходить с ума, если вендиго всё равно настигнет? Какой прок бледнеть, покрываться пятнами, пытаться сбежать, если всё это не пойдёт на пользу? Зачем вздыхать, охать и плакать, это ведь никогда не могло помочь хоть в чём-то.

Всё должно приносить выгоду. Это Танатос тоже давно усвоил.

У Хелен и без того вот-вот начнётся истерика. И её, пожалуй, даже можно за это простить – ей всего десять, к тому же, она девчонка. Евискориа – дочь жреца, она воспитывалась в столь хороших условиях, что любое ненастье должно казаться ей практически смертельным. Её можно понять. Она ещё слишком маленькая, чтобы уметь держать себя в руках. Танатос в десять тоже этого не умел – кричал, надрывался, пытался вырваться из ордена. Как оказалось – зря. Сбежать оказалось не так уж трудно – гораздо легче, чем бывший послушник себе это представлял.

– Йохан, заткнись, – отвечает барду Толидо, думая о том, что он ненавидит, когда люди впадают в панику. Тем более – когда впадают в неё так легко.

Бард послушно замолкает. Танатосу думается, что эта покорность ужасно раздражает – лучше, когда человек сопротивляется, противоречит, говорит гадость в ответ… С таким человеком просто невозможно работать! Никогда не знаешь, что именно у такого в душе. Лучше бы Йохан вопил и дрался, как делала это Хелен. Лучше бы говорил всё, что он думает, кричал…

Зато Йохан никак не мешал Танатосу думать – это было тоже очень хорошо. Вендиго… О них ходило множество легенд. И ни в одной – способов действия при нападении этого существа. В чём можно было отдать должное бывшему наставнику, так это в том, что все его инструкции содержали полный перечень действий, который можно было соблюдать, не особенно раздумывая о чём-либо.

– Мне страшно, – шепчет Хелен, прижимаясь как можно крепче к Йохану.

Должно быть, она заплакала бы, если бы не боялась настолько сильно. Но в данный момент она лишь сжимает руку барда и старается даже дышать как можно тише – только чтобы не обратить внимание чудовища на себя. В её глазах столько ужаса, столько страха, впрочем, у Йохана тоже. И, должно быть, Танатос мало чем отличается от них двоих. Разве что ещё старается держать себя в руках. Но страх подступал своей крадущейся походкой и к нему тоже.

Вряд ли вендиго страшнее Эрментрауда. Но здесь было гораздо холоднее, чем в ордене, даже учитывая то, что одеты они были намного теплее, чем обычно одевались послушники. Так что размышлять о способах убийства этого чудовища гораздо сложнее, чем было мечтать о способах лишения жизни Эрментрауда.

У всего живого есть свои слабости. Хоть какие-нибудь. У кого-то это огонь, у кого-то яды, у кого-то определённые ранения. У каждого есть слабости. Эрментрауд, когда пытал отступников говорил, что стоит только подыскать правильный ключик – и человек будет делать то, что ему будут говорить. Стоит подыскать другой ключик – и будет вопить на все подземелья. А ещё один – и умрёт мгновенно, даже не мучаясь. Словно навсегда уснёт, канет в бездну… Не успеет даже вскрикнуть и понять, что умирает… Танатос часто и подолгу наблюдал за тем, как работает его наставник, пусть никогда и не мог до конца уяснить, что конкретно нужно делать. Но Тану всегда нравилось наблюдать за чем-либо… И слушать всё, о чём когда-либо говорили – это помогало выживать даже в самых непростых ситуациях. Ещё в Миренфорде мальчик понял, что для того, чтобы жить хорошо, без особых трудностей и невзгод, необходимо знать гораздо больше, чем знают все, кто его окружает.

Танатос старается думать настолько быстро, насколько он только может. Бежать нельзя – вендиго схватит их в тот же момент, как почувствует движение. Прятаться некуда. И тоже нельзя – вендиго обычно нападает тогда, когда человек начинает чувствовать себя в безопасности или в жалком её подобии. Отвлекающий маневр? Кто-то из них побежит прямо к вендиго и постарается выиграть время для остальных. Да, не слишком обнадёживает, но, вероятно, это единственный способ. А если попытаться, то можно даже найти у чудовища слабое место. Эрментрауд говорил кому-то – Танатос весьма удачно умел подслушивать, – о слабостях разных существ. И очень хорошо, что Тан всё слышал тогда. Вендиго можно отвлечь – они не могут покидать пределы своего ареала, а сам ареал редко превышает по площади несколько вертш. А учитывая то, что, скорее всего, именно этот вендиго напал на Тивию – можно предположить, что если постараться, то минут через двадцать удастся покинуть пределы «зоны владения» вендиго. Пожалуй, если попытаться, как минимум двое сумеют выжить, а при должном развитии событий, через несколько часов все они доберутся до какого-нибудь маленького домика, где можно будет передохнуть…

– Я сейчас кое-что скажу, – говорит Танатос настолько тихо и настолько уверенно, насколько только может, но то и дело смотрит, стараясь поймать взгляды обоих своих попутчиков. – И вы сделаете всё, что я скажу.

План – не слишком хороший, не слишком проработанный (да и времени прорабатывать его нет) – всплывает в голове довольно скоро. Танатос Толидо всегда считал своей сильной стороной быстро придумывать что-либо, что было ему необходимо в данный момент. Но почему-то мальчику кажется, что для сложившейся ситуации он думал слишком медленно, что надо бы думать куда быстрее…

Нужно определить – и сделать это нужно как можно скорее – кто именно из них троих будет заманивать вендиго куда-то в сторону. Танатос как-то слышал, что этот вид чудовищ никогда не сжирает добычу сразу – сначала ловит, лишает сознания, а потом тащит в свою пещеру… Так что, у того, кто будет наживкой, даже останется маленький шанс выжить – конечно, куда меньше, чем у оставшихся двоих. Но шансов намного больше, чем просто стоять и ждать разрешения своей участи.

Хелен не сможет быть приманкой. Она слишком мала – ей всего десять. Слишком волнуется. Слишком… девчонка. Да она запутается в куче своих юбок и упадёт прямо под ноги чудовищу! Помрёт сама и никого не спасёт. К тому же, её нельзя заставить побежать – девчонка донельзя упряма и никогда не будет его слушать. Да и из всех них она выглядит самой маленькой – хотя Танатос уверен, что мяса на ней больше, чем на Танатосе и Йохане вместе взятых. Но на такую вендиго вряд ли покусится, если она отбежит в сторону одна. Она неловкая, трусиха и… Неважно.

Хелен отметается.

Йохану четырнадцать – он самый старший из них. У него есть оружие – та штука, которую он зовёт музыкальным инструментом. По идее, он знает легенды лучше всех них – возможно, сообразит куда бить. Но тут есть одно весьма значительное «но» – Йохан не сможет побежать. Толидо собственными глазами видел, в каком состоянии у барда ноги – тут не то, что убежать от вендиго, тут боишься, как бы он вообще был в состоянии хоть куда-то дойти. Так что, Йохан тоже не сможет их спасти – будет слишком медлительным. И, опять же, он слишком боится.

Так что, Йохан – тоже не вариант.

Остаётся только он сам – гораздо более ловкий, чем Хелен, и куда менее измученный голодом и болезнью, чем бард-недоучка. Что же… Танатос гораздо более удачливый, чем кажется со стороны. Он уже выбирался из таких передряг, какие и Йохану, и Хелен едва даже снились. Ни один послушник, кроме Толидо, не прожил в услужении у Эрментрауда больше года.

Должно быть, это единственный выход – нужно подобраться к вендиго как можно ближе и задержать его внимание на максимально долгий срок. Десяти-двадцати минут хватит Йохану и Хелен, если они будут идти как можно быстрее, бесшумнее, но ни в коем случае не бежать. А если повезёт – Танатос успеет ударить чудовище топором. Не в сердце – сердца у вендиго уже давно нет, оно сгнило вместе со всеми ненужными ему органами. Лучше всего – ударить в желудок. Вроде бы, это самая важная часть тела вендиго. Насколько Танатос может знать.

В тринадцать лет ещё никто не хочет умирать.

И даже такой сорванец и бывший послушник культа смерти в тринадцать лет будет бояться смерти. Танатос не хочет, чтобы его жизнь прервалась сейчас – на самом интересном месте, когда он только-только сбежал. И Йохану с Хелен стоит понимать, каких усилий Толидо даётся это решение. Он не ждёт от них какой-либо благодарности – от этого его бы воротило. Но мальчику хотелось бы, чтобы они понимали.

– Бери Хелен за руку и иди прямо. Как мы и шли. Старайтесь идти как можно быстрее, но не бежать. Возможно, выберетесь за пределы владений этой твари, – даёт указания Танатос, стараясь говорить как можно более внятно и спокойно – благо голос у него не дрожит – в надежде на то, что хотя бы его хладнокровие несколько успокоит этих двоих.

Выдержка – вот чему ещё можно было научиться, находясь у Эрментрауда. И умение красиво, складно, и, главное, правдоподобно врать. Умения врать обычно являлось приоритетным. Правда, с вендиго этот номер не пройдёт… Разговаривать с ним, что ли, Толидо будет? Йохан кивает и сжимает руку Хелен крепче, а потом осторожно делает несколько шагов в сторону, а девчонка доверчиво льнёт к барду. Тан всей душой надеется, что это не последнее, что они трое делают в жизни.

У него практически нет шансов выжить.

Осознание этого не слишком приятного факта накатывается лишь тогда, когда Танатос подходит к чудовищу ближе. Куда ближе, чем ему казалось в первый момент. Вендиго поворачивает свою уродливую голову к бывшему послушнику, и мальчику кажется, что в глазах чудовища он видит свою смерть.

Если считать, что это – всего лишь игра, всё станет намного проще. Да. Всего лишь развлечение. Опасное, смертельно опасное, но от того ещё более манящее. Конечно, будет ужасно жаль, если он победит, но при этом умрёт. Вендиго надвигается на него – ленивой походкой, но всё же гораздо быстрее, чем Толидо себе это представлял.

Танатос думает, что нужно попробовать ударить вендиго топором. Это, судя по всему, будет непросто, но – хоть какой-то шанс на победу. Хорошо, всё-таки, что в Тивии он забрал топор, которым колол дрова. Вот… Шаг, ещё один – вендиго находится в такой близости от него, что можно протянуть руку. Пора. Толидо со всей силы бьёт чудовище топором в то место, где у человека обычно находится желудок.

Вендиго издаёт столь пронзительный вопль, что Танатос от неожиданности едва не теряет равновесие, чудом оставаясь на ногах, а чудовище в это время почти что подлетает к бывшему послушнику и тянется своей костлявой когтистой рукой к его щеке, а потом, шипя, надавливает сильнее, оседая прямо у его ног.

Что происходит далее Толидо едва ли может понять – вендиго ещё шипит, воет у него в ногах, а щёки, шея и грудь горят огнём боли. Силы покидают мальчика, хотя разум упорно твердит ему, что нельзя сдаваться – раненный зверь порой куда хуже сильного и здорового. Ноги послушника уже не держат.

Танатос чувствует лишь, что теряет сознание, медленно проваливаясь в такую долгожданную темноту.

***

Санне скучно. Ей неинтересно сидеть и читать истории, над которыми хочется плакать, неинтересно шить для кукол… И учить эльфийские языки девочке совершенно не хочется. Поэтому Санна с недовольным видом сидит на кровати Деи и болтает ногами, ничего не слушая из тех сказок и легенд, которые ей говорят. Конечно, можно построить снежный замок, но… Вряд ли Санну отпустят гулять – мать отпустила её к Дее ещё едва оправившуюся после болезни. И их в сад никто не выпустит – тётя Вигдис приказала садовнику и дворецкому следить за тем, чтобы никто из девочек не покидал дом через парадную дверь. А выходить через чёрный ход кажется Деифилии не слишком хорошей идеей, хотя Санна уже полчаса пыталась подбить её на этот шаг.

Деифилия любит строить замки. Делать их похожими на настоящие – из серого и чёрного камня. Она даже придумала способ делать в замках почти что самые настоящие стёкла. Получается очень даже красиво. Лепить, правда, приходится очень долго – Санне иногда это не слишком нравится. Она любит подвижные игры, любит тайны и секреты – чтобы что-то было не таким, как всегда. Чтобы сердце сжималось от страха, что возникает в преддверии чего-то замечательного.

Стежки у Санны не слишком ровные – впрочем, возможно, так кажется на фоне Деифилии. И она не слишком любит шить для кукол. Зато Санне нравится вязать для них шапочки, шарфы и свитера. А ещё – Санне нравится танцевать. Она не слишком хорошо умеет это делать, но Зигварду порой даже нравится, как кружится Сюзанна. Впрочем, он сам до сих пор не может выучить всех движений.

Деифилия перебирает все настольные игры, какие только знает, но её подруга лишь фыркает в ответ на каждое её предложение. Ей не хочется играть ни в хнефатафл, ни в тавлею, ни в сенет, ни даже в нарды. Должно быть, Санна устала играть в них за время своей болезни – скорее всего только в это ей и оставалось играть со своими сёстрами, когда жар немного спал, но лекарь ещё не дозволял вставать с постели.

Были бы у Деифилии карты – можно было бы заняться строительством карточного домика. Только тётушка Вигдис считала их не слишком хорошим развлечением для юной девушки. Впрочем, только в последние несколько дней установилась хорошая погода – до этого была метель, и самой Дее до невозможности надоел хнефатафл и всё остальное. Но не говорить же об этом Санне!

– Давай убежим и посмотрим, как старшие охотятся? – спрашивает Сюзанна, усаживаясь поудобнее на кровати юной ландграфини.

По лицу подруги девочка понимает – та не шутит. По горящим глазам, по положению рук и чуть-чуть дрожащим от возбуждения губам. И если сейчас проигнорировать это, Санна обязательно скажет «я с тобой больше не дружу» и убежит к себе. Конечно, через несколько дней от ссоры не останется и следа, но Деифилии вовсе не хочется ссориться с подругой.

Сюзанне в голову всегда приходили самые нелепые идеи, которые невозможно было осуществить, не навлекая на себя чей-то гнев. И она нисколько не стыдилась этих идей, тогда как щёки Деифилии были готовы пылать от стыда и смущения. А Санна хихикала в сторону и придумывала что-нибудь новое. И на все замечания взрослых, что сыпались на неё из-за этих дурацких выходок, Сюзанна всегда отвечала чуть приглушёнными кивками и невинными взглядами.

– Это безумие! – возражает Деифилия, прекрасно осознавая, что Сюзанну Айвентг теперь ничто не убедит отказаться от её глупой затеи. – Ты только представь, что может произойти! Нас могут принять за…

Идея, по правде говоря, кажется девочке ужасно привлекательной. Подумать только – такая возможность! Увидеть своими собственными глазами то, что она, скорее всего, никогда в жизни не увидит. А по восхищённому шёпоту мальчишек, Сири и Леды, которых готовят к участи охотников, Деифилия Ярвинен знает – в охоте есть нечто столь привлекательное, столь невероятное и чудесное, что стоит увидеть хотя бы раз в жизни. По восторженному голосу Вегарда можно было представить, что это что-то настолько немыслимое и прекрасное, что Дее кажется, что она никогда не сможет простить себе, если струсит сейчас.

Ей самой никогда – увы – не стать охотницей. И было бы здорово хоть одним глазком взглянуть – что такое эта самая охота. Возможно, Деифилии это зрелище не понравится, и тогда она и вовсе не будет жалеть о том, что она умеет превращаться всего лишь в двух существ. Да и те – столь бесполезные и ничтожные, что об охоте говорить не приходится… Деифилия умеет обращаться лишь синицей и куницей. О, если бы она только могла превращаться в сокола или в рысь! Это решило бы все её проблемы. Тогда можно было бы упросить дядю Вигге как-нибудь взять её на охоту – он бы не отказал. В конце концов, это было несправедливо – Асбьёрну было всего семь, он был на пять лет её младше, а уже мог обращаться и медведем, и волком, да и всех оборотничьих форм у него было не меньше восьми. В то время как Деифилия в свои двенадцать могла только мечтать о третьей, в то время, как Маргрит и Ромунта довольствовались всего лишь одной. И зачем только Асбьёрну столько, если он никогда и ни о чём не думает достаточно серьёзно?

– Твой дядя Роальд – хороший охотник, – беззаботно замечает Санна Айвентг, спрыгивая с кровати и в пару шагов подскакивая к окну. – Я уверена, что он не примет нас за свою добычу.

Её слова кажутся Деифилии аргументом для того, чтобы всерьёз задуматься над идеей подруги. Что им грозит в самом худшем случае? Дядя Роальд поймает их и будет отчитывать перед всем родом, расскажет матери Деи, расскажет тёте Вигдис и дяде Иверу. И Деифилию Ярвинен снова загрузят учёбой, чтобы на детские глупости оставалось как можно меньше времени. Не самое лучшее, что может произойти в жизни – над ней потом будут смеяться и кузены, и кузины. Но и далеко не самое худшее. Вполне достойная цена для того, чтобы увидеть то, чего Деифилия ни разу в жизни не увидит больше… Вполне достойная – потому что девочка никогда себе не простит, если пропустит это зрелище.

Дея думает – старается понять, насколько рискованным является данное предприятие. И стоит ли потакать желаниям подруги. Голос разума твердит ей, что стоит отказаться, немедленно позвать фрау Айвентг и сказать, что у Санны снова жар. Что стоит оставить её слова без внимания и навсегда забыть о подобном безумии. Но Деифилии ужасно хочется увидеть то, как старшие охотятся. И она готова забыть о возможном унижении после.

В конце концов, девочка – на радость Сюзанне – решается надеть кофту потеплее, набросить плащ и взять свои рукавички. Ярвинены не мёрзнут. Кажется, так Деифилии всегда говорила тётя Вигдис. Но Дее кажется необходимым перестраховаться. Да и Санна в таком случае скорее оденется сама.

Должно быть, Деифилия слишком долго возится со шнуровкой на своём плаще, так как Сюзанна недовольно хмурится и дёргает дверь за ручку, однако не выходя из комнаты своей подруги. Тётя Вигдис как-то – Дея и Санна тогда шили для Сванхильды свадебный гардероб – неодобрительно покачала головой и сказала, что терпения у фройлен Айвентг меньше, чем у малого ребёнка.

– Смелее! – смеётся Санна. – Что такого ужасного может случиться? Да даже если нас обнаружат – твоему младшему брату почти не досталось!

Деифилия Ярвинен не помнит, как они с подругой выбрались из «сапфировой» части замка, где располагались родители Деи и все их дети. Но, чтобы, выбраться на улицу, миновав парадный ход, нужно спуститься в подземелья и подняться в «кварцовую», откуда можно будет выйти через чёрный ход прямо за стены Биорига – башни, что принадлежат дяде Вигге примыкают к крепостной стене.

Сердце у Деифилии то и дело замирает – она боится любого шороха. Ей то и дело кажется, что из-за двери выйдет леди Ульрика и потребует объяснений, почему её дочь ночью собирается покинуть Биориг. Ей кажется, что тётя Вигдис наутро всё узнает и будет сильно этим недовольна.

Они с Санной прокрадываются мимо «иолитового» крыла. Стараются ступать как можно тише – там всегда гораздо больше народа, чем где-либо в Биориге. И Деифилия не уверена, что Маргрит или Халльдис промолчат, если увидят её рядом с их крылом в уличной одежде – плаще, сапогах и рукавицах. Скорее всего, они тут же расскажут всё матери, а та передаст тёте Вигдис.

– Давай погадаем на жениха? – слышит девочка голос то ли Халльдис, то ли Леды – Деифилия никак не может разобрать.

Скорее всего, говорит вторая – Леда так мечтает поскорее выйти замуж. И Маргрит тоже, но та никогда этого не покажет как-либо, кроме старательности и учтивости, что по мнению Деифилии граничит с заискиванием. А Леде хочется, чтобы какой-нибудь юноша влюбился в неё всем сердцем. По правде сказать, Деифилия сама об этом мечтает.

Глупости все эти гадания. Однажды Халльдис – она считалась лучшей гадалкой в младшем поколении Ярвиненов – сказала Дее, что та никогда не выйдет замуж, хотя избранник у неё будет. Сказала, что будет помолвка и что помолвка будет крайне долгой. И что избранник Деифилии в любой момент будет готов сделать предложение, но почему-то до свадьбы так и не дойдёт. Что за чушь! Леди Ульрика никогда не позволит, чтобы помолвка её дочери длилась больше двух лет, тогда как по словам Халльдис она будет длиться гораздо дольше.