Текст книги "Reet-K (СИ)"
Автор книги: Хх Миро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
– На кредит приобретём офис. – Продолжила я, снова став серьёзной. – Не арендуем, а купим. Твоё ООО, если это по профилю, сделает нам все нужные реконструкционные и отделочные работы. Место жительства через годик нам придётся сменить и, скорее всего, разъехаться по разным квартирам, потому что, сам понимаешь, не может младшая сестра вдруг стать старшей. Ещё год-полтора у нас уйдёт на организацию и начало работы предприятия. Цель – не переделать как-либо мир, а получить прибыль и относительную финансовую обеспеченность. Дальше посмотрим.
– План реальный, – сказал Дмитрий. – Зная вас, я готов не только стать формальным соучредителем и обеспечить три тысячи рублей уставного капитала, но и вложить два-три миллиона. На первых порах, пока бизнес не начнёт стабильно приносить доход, денег потребуется много, а два-три миллиона не такая уж гора самоцветов, но всё-таки.
– Не боишься, что мы с Верой их в казино проиграем?
– Если соберётесь, то скажите мне – проиграем вместе.
– Два-три твоих, два-три бердских, два-три Вериных, плюс мой кредит – можем неплохо оттянуться, – рассмеялась я. – Миллиардерами мы не станем, но на уровень среднего класса будем рассчитывать.
Мы с Дмитрием чокнулись кружками.
– А не квартиру поменять, а место жительства сменить не хотите? Москва? Питер?
Я отрицательно мотнула головой:
– Я же учусь, а это ещё как минимум четыре года.
– А мне от Кольцова уезжать далеко и надолго нельзя, – сказала Вера. – Я же не знаю, когда там объект Щ, который Тамп, начнут строить. Хочу быть в курсе.
– Интересно, что здесь будет через сорок лет? – сказала я ни к кому не обращаясь. – Беседка будет?
– Именно этой уже не будет, – сказал Дмитрий. – Может какая-нибудь другая. Или никакой.
– Никакой, – сказала Вера. – Бóльшая часть Новосибирска будет разрушена именно с этой стороны. Из-за торгово-промышленной зоны и большой транспортной развязки, про которую ты рассказывал.
– Почему разрушена? – опешила я.
– Война, – сказала Вера.
– Какая ещё война? – воскликнула я. – Ты никогда ничего про это не говорила.
– Не говорила, потому что не знаю, может её можно отменить, – Вера встала с лавки и, взявшись за стойку беседки рукой, прижалась к ней, словно прячась.
– Ну-ка, замолчи! – повернувшись к Вере, громко воскликнул Дмитрий. – Я тебе уже много раз говорил, не смей ничего рассказывать про будущее! Нам не нужно вот так знать, что будет. Мы обо всем узнаем, когда оно наступит. Ты понимаешь, что нельзя нормально жить, если знаешь, что и как будет?! Мы с ней, – он кивнул на меня. – И без того не живём так, как были должны! Наша жизнь стала совсем не такой, какой была бы без этих знаний. И ни я, ни она этого не выбирали. Будущее в твоём лице пришло к нам совсем не тогда, когда должно было прийти, и всё изменилось. Мы уже ничего не можем видеть таким, какое оно есть. Вон, она не может даже на эту беседку, на эти сосны кругом, на этот снег просто смотреть и наслаждаться покоем и красотой, потому что будущее всё изменило, исказило, трансформировало. И беседку, и снег, и людей, которые вокруг нас и нас самих!
Как же мне вдруг стало плохо и тоскливо. Ведь он прав, он прав, он прав. Я совсем не такая, какой должна быть. Сейчас во мне всё настолько не так, что я даже представить не могу, какая же я была бы на самом деле, без этого захватившего меня будущего.
– Прости меня Дима, но я же ни в чем не виновата, – сказала Вера. – Таня...
Она как-то растеряно на меня посмотрела. Я первый раз увидела у неё такой взгляд. Я подошла к ней и обняла.
– Оба замолчите, – сказала я. – Всё равно никто из нас ничего не может сделать. Поедем лучше домой. Я домой хочу.
11
Сделаю-ка я «лирическое» отступление, порассуждаю о том о сём. В этом кусочке текста не будет сказано ничего такого, без чего мой рассказ о Ритке не мог бы обойтись, так что, если вы это пропустите, то сэкономите время. И коли у вас возник вполне резонный вопрос: «Зачем же тогда это писать?», отвечу – просто хочу.
После такого увлекательного зачина так и хочется растечься мысью по древу – чем-то лейбницовским исчезающе малым, что меньше любого числа, но не ноль, проскакать снизу вверх по канторовской иерархии бесконечностей, но с какого начала начать, если места этому началу нет? Нет не только поблизости, в обозримых окрестностях, а нет вообще нигде – даже в самом-самом дальнем прошлом – ведь, как бы далеко назад я не заглянула, всегда найдётся мгновение, которое было на мгновение раньше. А как рассказать о чём-то без начала? Так уж мы устроены, что не умеем рассказывать ниоткуда сразу обо всём.
Вот бы что-нибудь телепатическое, да?
Но у человека, вернее, у его далёкого предка, в процессе эволюции возник и развился вербально-семантический способ коммуникации, и никаких телепатических альтернатив не было. А насколько было бы проще общаться, обмениваясь этаким "нутряным" восприятием того или иного явления, а не словами, имеющими сомнительную степень точности, однозначности или, наоборот, широты, да ещё и воспринимаемыми каждым и каждый раз по-своему. Так мы и общаемся – каждый о своём. Нет у нас простых понятий, нет слов с простым смыслом.
Я, точка, движение, свобода, боль…
Выберите из перечисленных слов простое. Его нет. Иногда жаль, что дело обстоит именно так. Как удобно было бы иметь иерархию слов, дерево смыслов. И словари бы не понадобились. Сложные слова компоновались бы из простых, очень сложные – из сложных, смыслы автоматически складывались – и так до бесконечности. Но нет. У каждого слова свой смысл. Он не собирается, словно пазл, из мелких кусочков, он просто есть сам по себе.
Именно поэтому, на протяжении десяти вышеизложенных частей я воздерживалась от вставки в рассказ хоть чего, что можно воспринять, как избыточное, а это не так-то легко делать – рассказать-то хочется всё. Трудно устоять против желания сказанное расцветить, приукрасить, объяснить, растолковать его суть. Так и соблазняет что-то порой толсто намекнуть читающему, как, по моему мнению, нужно воспринимать тот или иной эпизод, о чём стоит задуматься, прочитав его, на что обратить внимание, какую эмоцию испытать. Чем я хуже Жорж Санд или Льва Толстого? Почему им можно на протяжении многих и многих страниц держать меня за дурочку, до тошноты разжёвывая, что чувствовал и думал тот или иной персонаж, когда видел небо, дуб, шнуровку ботинка на щиколотке или ложбинку в декольте, а мне нельзя?
Можно. Один разок в одиннадцатой главке.
Вера, например, не ограничивала меня в форме, когда попросила написать на досуге историю о нашем с ней знакомстве, хотя я и спрашивала, как написать?
"Да хоть как, – сказала она. – Напиши, например, как фантастический роман, за который тебя будут ругать, мол, так в жизни не бывает. Главное, никому ничего не объясняй. Дураков много, всем всё не объяснишь".
А сама на следующий день скинула мне ссылку на свой постик "Трудности трактовки" на АфтерШоке, но то такое. Соревноваться с ней в переподвыперевертах трудно.
За то время, которые мы прожили вместе, мы обе очень сильно изменились. Даже не изменились, а стали совершенно другими. Дмитрий это тоже отметил. "Веру совершенно не узнать, – сказал он. – Из полумеханической и практически неживой куклы она превратилась в красивую и умную женщину с шармом". Я тогда в своём не очень изящном стиле пошутила: "Жениться на ней хочешь?"
А Торопов в ней и вовсе души не чаял и готов был пылинки с неё сдувать. Меня всегда поражало, какими слепыми от влюблённости глазами он смотрел на неё, когда она чистила карабин и при этом обсуждала со мной какой-нибудь категорический императив Канта. Он ни хрена не понимал из того, что она говорила, а она: "Женя, ты в руках теребишь мою ветошь. Дай мне её, пожалуйста".
Ну вот, съехала куда-то… Стоит только дать себе поблажку и пожалуйста. Можно устроить такой поток сознания, что куда там Прусту со своими направлениями к Свану или Джойсу с Молли на горшке.
Изменились мы, да. Но это ведь очевидно – не может человек жить и не меняться. Если не меняется, значит или не живёт, или не человек. Хотя, всё течёт, всё меняется…
Интересно, в уже написанном выше видно, как мы с Верой менялись? Я старалась, чтобы было видно.
С одной стороны, не хочется быть многословной, а с другой стороны хочется избежать неоднозначности, недоговорённости, недостаточной ясности в понимании читающим написанного. Для этого можно, конечно, выдать поток чеканных и логически выверенных определений и формулировок, в необходимой степени достаточности иллюстрируемых железобетонными примерами, а можно подводить читателя десятками тропинок и аналогий, показывать нужное с разных сторон, формовать нужный для донесения смысл подспудно, постепенно высвобождая его, словно скульптуру из камня.
Вот я и мучаюсь.
Конечно, два года не 20 лет и уж тем более не 200. Срок по сути мизерный. Разумеется, можно столкнуться с такими обстоятельствами, что и за два часа станешь другим человеком, а можно оказаться в таком личностном и житейском болоте, в котором и за 20 лет как был "ничем", так и останешься. Относительно всё. Всё меняется и всё относительно.
Например, внешне Вера не изменилась. С моей подачи, она стала более разнообразно и стильно одеваться, стала пользоваться косметикой, что-то делать с причёской и это, конечно, поменяло её внешне, но она сама физически не изменилась. Это я стала старше, из молоденькой девчонки превратилась в молодую женщину, повзрослела, выросла из жеребёнка в кобылку (давайте, пошутите, что в кобылу – я специально не стала про котёнка и кошку писать), сравнялась с Верой. Она теперь не выглядела старше меня, мы стали ровесницами и, наверное, стали похожи друг на друга ещё больше.
А замечали, как люди узнают, изучают друг друга, как притираются заново, если меняются? Ладно бы, просто наблюдали, стараясь вникнуть и понять, так нет же. Наши исследовательские интенции гораздо более радикальны, чем просто созерцание. Мы подобны ребёнку, желающему понять, что это такое попало ему в руки. Мы тянем это в рот, проверяя, а можно ли съесть, и если результат нам не нравится, то следует энергичное встряхивание, попытка что-нибудь оторвать, а то и крепкие удары об пол – а вдруг вожделенный предмет развалится на какие-нибудь более съедобные части.
Может, аналогия с ребёнком не совсем хороша? Тогда можно взглянуть на какого-нибудь учёного, желающего проникнуть в тайны мироздания. Вот уж кто умеет изо всех сил шандарахнуть по изучаемому объекту. У него для этого не просто кулачок с зажатым в нем пластмассовым молоточком, а целый большой адронный коллайдер! Используя миллионы киловатт энергии учёный разгоняет до немыслимой скорости свой протонный молоток, чтобы как следует врезать им по маленькой беззащитной частичке и посмотреть, что же из этого получится. Очень прогрессивный подход, не правда ли?
Ребёнок или учёный – это некие умозрительные крайности. И того и другого можно оправдать, найдя тысячи аргументов в пользу правильности их познавательного подхода. Нормальные, среднестатистические взрослые люди в повседневной жизни так себя не ведут, можете сказать вы. Ведут, да ещё как! Мы ежедневно и ежечасно с такой нечеловеческой силой бьём друг друга нашими словами, поступками, чувствами. Бьём по самым незащищённым местам так, что только клочья летят, и с интересом наблюдаем за реакцией. Разве нет?
А вот с Верой мы ни разу не поссорились. Ни из-за чего. Мы спорили, да. Вернее, это я спорила, в обычной, свойственной людям, манере, пытаясь заставить Веру принять мою точку зрения, но быстро поняла, что по отношению к Вере это так не работает. Никакой точки зрения ей не навяжешь. Просто сообщи, озвучь, донеси. А ведь, чтобы это сделать, такая точка зрения должна быть и не просто на уровне "я так вижу" или "мне так кажется", а чётко сформулированная, артикулированная, так сказать. И тогда Вера тебя внимательно выслушает и обязательно услышанное учтёт. И всё. О чем тут спорить до повышения голоса или брызганья слюной? Просто скажи, если есть, что сказать. Она сама всегда так делает – чётко и спокойно, не навязывая, не доказывая, не пытаясь убедить, не размахивая руками, не крича, озвучивает свою точку зрения и всё.
Зависти (я имею ввиду зависть к возможностям, способностям и тому подобное) по отношению к Вере у меня тоже не было. Я не завидовала ей, что она не стареет, не болеет, что она больше знает, быстрее усваивает и учится, что многое делает гораздо лучше меня, а то и вовсе безупречно. Просто, я всем своим нутром всегда чувствовала, что мы совсем разные, разные настолько, что сравнивать нас друг с другом даже как-то абсурдно. Многое, присущее ей, совершенно отсутствует во мне, многое, доступное мне, совершенно недоступно ей. Не станешь же завидовать стрижу, что он умеет на лету ловить комаров, а ты не умеешь.
А вот от сочувствия Вере в том, что она не такой человек, как я, и потому ей, бедняжке, многое из того, что доступно мне, никогда не пережить и не ощутить, я полностью избавиться так и не смогла. Взять ту же еду или секс. Мне всегда было жаль, что я с Верой никогда не смогу разделить своих чувств и ощущений, как и не могу даже представить её.
И ещё я всегда боялась. Я очень боялась её лишиться. Судьба, бог, вселенная – я не знаю, кто или что – может они все вместе – сделали мне такой подарок, дали Веру. Ни за что дали, ни почему, ни за какие-то заслуги, или таланты, или предназначения, а чисто статистически случайно, как чудо, и я бы, мне кажется, умерла, если бы почему-то потеряла Веру. Мы и в самом деле стали неразделимы, мы стали одним – я не могла лишиться бесконечно огромной части себя. И поэтому я всё время боялась, что с ней что-нибудь может случиться – травма, болезнь, несчастный случай, чей-то злой умысел. Я брала с груди наш серебряный крестик, который теперь всегда носила на шее, целовала его и мысленно шептала судьбе, богу, вселенной – пусть она всегда будет. Я не добавляла "будет со мной", потому что верила, если она будет – она всегда будет со мной. Она меня не бросит.
Может, я это зря сейчас написала, но раз написала...
Если бы не было Веры, я не знаю, когда бы задумалась, как и зачем мне жить. А тут вдруг показалось, что времени у меня так мало, а мира вокруг так много, а я даже не знаю толком, чего же хочу. Понятно, что хочется на этот мир посмотреть, везде побывать, всё попробовать. Хочется сладко есть и мягко спать, хочется быть красивой, умной и молодой, хочется, чтобы тебя любили и тобой восхищались. И денег хочется, и славы и вообще хочется на всё влиять и быть бессмертной. Что тут такого? Все, так или иначе, этого хотят. Заполучи в свои вожделеющие счастья грабки золотую рыбку с тремя желаниями, многие ли попросят её обеспечит сохранение экологической неприкосновенности Антарктиды, счастья народам Африки или приюта всем бездомным собакам? Да и нет такой рыбки, увы, и даже прекрасных принцев на белых конях раз-два и обчёлся. Никаких чудес – всё сама. Учись, устраивайся, работай, суетись. На всё нужно время, за всё нужно платить. Даже киборг Ритка, чудесным образом данная тебе в дар, счастьем, славой и бессмертием тебя не обеспечит – разве что деньгами и то не в таких количествах, чтобы ни о чём не думая, сладко есть, мягко спать и путешествовать, когда и куда захочется. Да и не естся мне в одиночку, и не спится от мыслей, и не путешествуется по причине отсутствия у Веры легальных документов. Работать нужно, Танечка – и речь идёт не про кассира в шаурмачной и не про менеджера в офисе. Над собой работать и делать что-нибудь такое, что необходимо другим. За это и дадут поесть, поспать и немножко попутешествовать. Никакой магии и волшебства – или пахать, или сосать, или то и другое одновременно. Ещё та лирика.
Ладно, набурчалась, теперь о главном, о том, ради чего это «лирическое» отступление и было затеяно.
Когда Вера попросила написать нашу историю, то сбросила мне на ноут не только ссылку на свой постик на АШе, но и огроменный файл. Назывался он "Экология сознания" – триста с лишним вордовских страниц мелким почерком. Я его внимательно прочитала. Не за один присест. По сути, это книжка, написанная Риткой и, может быть, её когда-то тоже опубликуют. Хотя бы, как первую книгу, написанную киборгом. После прочтения мне хотелось с кем-то поговорить, поделиться открытиями, которые я для себя сделала, и задать вопросы, крутящиеся в голове – вдруг кто-то знает на них ответы – но никого подходящего кроме Веры рядом не было.
Конечно, Риткина книга не из разряда развлекательного чтива, но своя аудитория для неё найдётся и, я уверена, эти читатели будут отборные, их на мякине попаданчества не проведёшь.
Боюсь, начнёшь сейчас хвалить, поддерживать, бить в колокола, что авторесса раскрывает перспективы и указывает направления, что она на острие тенденций, что именно по описанным ею лекалам будут кроить будущее человеческого мировоззрения, а в итоге получится холостой выстрел, ибо я не знаю, с чего начать, и не знаю, какими словами рассказывать – я об этом уже поплакалась. Но и посыпать голову пеплом не хочется – я считаю себя способной понимать и оценивать прочитанное не только потому, что это написал знакомый мне киборг. Вот написанное ЧатомГПТ я на дух не переношу, хотя в чтении почти всеядная.
С удовольствием ознакомлюсь со сто тридцать первой интерпретацией биографии Пушкина, прочту интересное описание устройства Солнечной системы, освою новый способ тренировки памяти для запоминания больших массивов чисел, эстетически наслаждаясь, прочту новую повесть о земной любви или инопланетном разуме, или, наконец, ознакомлюсь с новейшей философской парадигмой, призванной заставить меня взглянуть на хорошо известное старое с какой-нибудь оригинальной колокольни, раскрашенной в полоску.
А рассказать что-то новое в наше время очень сложно и у подавляющего большинства из пишущих сегодня ничего нового в написанном нет. А у Ритки есть. Странное оно, это новое, непонятное, пугающее и очень завлекательное. В данный момент я всё это только чувствую, но сформулировать не могу. Как та собака. Но резиновая пуля, выпущенная Риткой, попала мне в голову и, пометавшись внутри моей черепной коробки, отскакивая от стенки к стенке, нашла свою цель и я вдруг увидела, что мир совсем не такой, каким представлялся мне всего мгновение назад. Совсем не такой.
Вот зачем Ритка написала свою книгу. Чтобы сформулировать своё понимание и выстрелить этим пониманием, словно резиновой пулей, в голову читающего.
Не хотите получить резиновую пулю в башку – не читайте её книжку, когда она выйдет, остановите себя! И не надо меня спрашивать: "А не проще ли было опубликовать оригинальный Риткин текст вместо своего эпоса в стиле, что вижу, то пою?"
Отвечу: "Не проще".
Скорее всего, вы не поймёте большую часть из написанного Риткой. Это не потому, что она такая умная, а вы такой глупый, а потому, что вы, это вы, и над вами довлеет ваше человеческое, а она – это она. Её текст – это ещё и попытка самоидентификации, что очень сложно. Представьте, что вы думаете, будто находитесь в Новосибирске, и вас окружают новосибирцы, и сам вы местный житель, а на самом деле вы находитесь где-то на Дзета Ретикулы и окружают вас ре-ти-ку-ля-не. Как вы думаете, насколько при этом будут адекватны ваши мысли и поступки? Ретикулянин – он ведь не другой человек, каким бы далёким при этом от вас ни был, а кто-то совершенно иной. О человеке хоть что-то можно понимать по аналогии с собой, а если взять, например, кошку, слона, киборга, инопланетянина?
Человек и про себя-то ничего не знает.
12
Нашу фирму мы назвали ООО «Арита-Консалтинг» или «Арита-К» (или Академ Рита Киборг, как хотите).
Когда мы с Верой составляли штатное расписание, первой строкой я вписала "Сисадмин" и у меня на эту вакансию был кандидат.
Со мной в группе учился Денис Сомов. Никогда не слышала, чтобы его кто-то называл по имени. Только Сомов. Сомов, пойдём. Сомов, давай. Сомов, скажи. Хотя, говорил Сомов очень мало и очень редко, а если говорил, то совсем короткими предложениями, а то и просто отдельными словами. Учился Сомов на хорошо и отлично, разговаривать не любил, был человеком безотказным и на все руки мастером. Небольшого роста, но зато большой ширины. Толстенький он у нас был, кругленький, уютный такой, домашний. Его все любили и бесконечно несли ему телефоны, смарты, планшеты, ноутбуки и прочие, какие только можно придумать, устройства и гаджеты. Необязательно электронные или даже электрические. Если бы у кого вдруг оказалась прялка и она сломалась или забарахлила, то её обязательно притащили бы Сомову и передали в его толстенькие, короткопалые, но удивительно ловкие руки.
Жил Сомов на ОбьГЭС и у него был темно-зелёный Сузуки Гранд Витара. "В чём-то меньшем мне тесно!" – говорил Сомов, и, поскольку он ещё и на машине ездил, то со всеми вопросами по авто тоже обращались к нему.
К концу второго курса к Сомову обращался народ не только из нашей группы, и даже не только с курса, а кое-кто и с других факультетов, и преподаватели тоже.
И меня не минула чаша сия, и если самурайке всемерную помощь и поддержку оказывал Торопов, то мой ноутбук просто не мог миновать рук Сомова. Однажды я его очень даже ловко уронила, и он не просто шмякнулся на пол, а шмякнулся несколько раз, подскакивая, крутясь и маша своей крышкой-экраном не хуже какой-нибудь птицы, улетающей в тёплые страны из суровой Гипербореи. Крышка, слава богу, не оторвалась, но стала болтаться, а сам ноутбук, разумеется, перестал работать.
– Сомов, миленький, посмотри, а? Видал, как он летает? – со слезой в голосе пожаловалась я, протягивая Сомову своего Икара.
У Сомова Икар тоже не включился, за что и был немедленно препровождён в сомовскую сумку:
– Дома посмотрю.
– Сомов! – возмутилась я. – У меня там полный диск интимных фотографий!
Он стал вынимать ноутбук обратно.
– Ладно, ладно! – удержала я его. – Ты сам смотри, только никому не показывай.
Вечером он позвонил:
– Сглазила диск, – сказал. – Именно он крякнул при падении. Надо другой ставить.
– У меня нет, – обречённо сказала я. Сомов промолчал. – А ты можешь всё, что надо сделать, а я тебе компенсирую и труды и затраты?
– Сделаю, – сказал. – Затраты само собой, а за труды пиво. А информация-то тебе с диска нужна или там кроме интимных фоток ничего нет?
– Они и нужны, – говорю. – Ага.
– Посмотрим.
Через три дня получила я свой ноутбук. Всё работает, крышка не болтается, инфа на месте.
– Диск заменил на новый эсэсдэ, инфу восстановил посекторно и клонировал. Вот чеки на затраты. Можешь налом, можешь на карточку.
– А пиво? – спрашиваю.
– Тебе ещё и пиво? – удивился Сомов. – Ну, вообще наглые…
А ещё он мне замок на сапоге отремонтировал, пудреницу старинную мамину заклеил, самурайке один раз колесо подкачал – принёс насос из своего витары и подкачал; на смарт клёвую читалку установил, а то я мучилась; Сергею Игоревичу новый телевизор настроил и на антенну и на вайфай, и потом к Вере зачем-то два раза приходил и второй раз с клавиатурой – видать, на её ноуте без кириллицы фигóво ему работалось. Клавиатура после этого так и осталась лежать на подоконнике на всякий случай.
Вот когда я его попросила телек профессору настроить, тогда мы пива и напились. Разливного светлого с корюшкой. Пока Сомов с антенной возился, съездила я за пивом и рыбой в "Пивную заставу", где впервые в жизни и закупила эти продукты, руководствуясь Сомовскими инструкциями. Для мужиков, наверное, ничего приятней на свете нет, чем когда девушки для них за пивом бегают.
И вот, зная, что и как Сомов с компами для всех в универе, и для универа тоже, делает, и, зная его безотказность, универсальность и ответственность, я и решила: предложу-ка Сомову поработать с нами в качестве админа. Уже не за пиво, конечно, а за зарплату, пусть и не великую, но вполне достойную.
Так ему и сказала:
– Сомов, я тут фирму зарегистрировала и собираюсь деньжищи лопатой грести и мне в эту фирму нужен человек, по фамилии Сомов, за зарплату, о которой сейчас договоримся. Будешь на меня эксплуатироваться?
– А что делать?
– Всё! – сказала я. – Корпоративная сеть, телефония, связь, интернет, серверы, видеонаблюдение, охранка, компьютеры у всех на рабочих местах, дома и в командировках, сайт, программное обеспечение, офисное оборудование и всё должно работать, как часы. Фирма юридическая, так что станков с ЧПУ не будет.
– А выделенная серверная будет, где я пиво тайком от начальства пить смогу?
– Будет.
– Согласен.
– А зарплата? – спросила я.
– А с зарплатой и подавно.
Вторым в списке был бухгалтер. Как только фирма регистрируется, отчётность по ней нужно сдавать.
– Когда я стажировалась в Шлюмберже, то познакомилась с одним бухгалтером... – начала Вера.
– А как ты там проходила стажировку? – спросила я. – Ты разве и в самом деле училась в колледже?
– Нет, конечно, – Вера потёрла пальцем нос. – Это у нас с Дмитрием легенда такая была разработана. Колледж, стажировка. Когда я работу на фрилансе стала искать, то нужно же было хоть какое-то резюме предоставить. А Дима в то время для Шлюмберже на Зелёной Горке проект ландшафтного дизайна их территории делал – благоустройство, проезды, ограждения, пруд, зона отдыха, гостевой коттедж, освещение, зелёные насаждения и тому подобное. Потом это всё воплощалось с привлечением различных подрядчиков, а меня Дима попросил заняться учётно-финансовой стороной, и я часто и много общалась и онлайн и очно с бухгалтером из Шлюмберже – Авдониной Ларисой Геннадьевной. Она тогда беременная была и как-то в разговоре обмолвилась, что в декрет-то она уйдёт, но обратно её уже вряд ли возьмут, не знаю уж почему, а ей после декрета, мол, надо расти и карьеру делать. Она была вполне компетентна и очень продвинута в бухгалтерских программах. Свободно в них ориентировалась. Мне по своей фрилансерской работе поначалу много пришлось с бухгалтерами дело иметь – большинству из них я бы должности бухгалтера в своей фирме не предложила. А Ларисе можно. И время последекретное вроде уже подходит. Может ей предложить? На начальном этапе ничего особо сложного быть не должно, и с нуля всегда проще, чем старое разгребать. Я могу найти её контакты.
– Найди, конечно. Сама и поговори – предложи бухгалтером в новую фирму в одном лице, но с перспективой расширения и занять в дальнейшем должность главбуха.
Третьим пунктом стоял секретарь-делопроизводитель.
На эту должность ни у меня, ни у Веры кандидатур не было.
– Давай, просто определимся, кто нам нужен и потом объявим вакансию, – предложила Вера. – начнём с пола.
– Однозначно, женский.
– Ты не феминистка?
– В каком смысле?
– Это я пошутить попробовала.
– Тогда феминистка, – заявила я.
– Возраст?
– Не знаю. А ты как думаешь?
– От двадцати пяти до тридцати пяти.
– Ого! Хотя, наверное, да. Кстати, а Ларисе твоей сколько сейчас?
– Двадцать восемь.
– Так… Значит, двадцать пять, симпатичненькая, улыбчивая...
– С хорошими зубами, – сказала Вера. – И без очков.
– А может она в линзах будет?
– Грамотный русский, уверенный английский, – продолжила Вера.
– И ангельский голос, – хихикнула я.
– Замужем или нет?
– Не знаю. Может, разведена? – я махнула рукой. – Ага, а ещё умная, с чувством юмора, без вредных привычек, без пирсинга в носу и блондинка, которая разбирается в живописи, любит читать Сартра, слушать Рахманинова и коллекционирует открытки с Дон Кихотом… И где мы её, такую, найдём? Таких не бывает.
– А какие у неё будут обязанности? – поинтересовалась на всякий случай Вера.
– Встреча посетителей, ответы на звонки и обращения, корреспонденция, организация работы офиса, обеспечение переговоров, ну, и всякая текучка – наличие в туалете бумаги, в кулере воды, у водителя бензина, у босса чернил, у сотрудников кофе и у всех хорошего настроения. Даже у уборщицы и охранника.
– Не многовато?
– Первые полгода, а то и больше, в нашем международном офисе кроме меня, Сомова и грязных отделочников и грузчиков, никого не будет. Только Сартра и читать.
О юристах мы пока даже и не заикнулись. Нечего в юридической фирме делать юристам, пока фирма не готова к работе.
Если в Тампе произошло то, что произошло, хотя не факт, что в этом именно Тамп виноват, а не что-то ещё во Вселенной, то почему произошедшее повлияло только на Ритку? Никаких подтверждений этому не было. Воздействию могла подвергнуться не одна Ритка и подверглась, скорее всего, не одна. И поэтому мы обсуждали практически бесконечное множество вариантов, начиная от количества попавших под воздействие и заканчивая местом и временем их рассеяния. Легко было предположить, что сейчас по Новосибирску, а то и по всей планете, разгуливают множество людей, сигомов и киборгов. Они же где-то рядом с нами!
Конечно же, я периодически делилась своими соображениями с Верой.
– Я об этом задумалась где-то спустя час после того, как сюда попала, – сказала Вера. – Если инцидент был массовый или, лучше сказать, множественный, то это никак не могло остаться незамеченным. Но время идёт, а никаких ни прямых, ни косвенных подтверждений этому нет. Вот уже больше четырёх лет нет. Значит, какой делаем вывод?
– Если инцидент множественный, то все попали в разное время и в разные места. И куда бы ни попали, им должно было повезти так же, как и тебе.
– Понимаешь, да? – кивнула Вера. – Сегодняшнее положение вещей остаётся таким, какое оно есть, только если все "спрятались". Все без исключения. А теперь давай смоделируем несколько вариантов. Из Тампа человек попал в дотехническую эпоху. Классический сценарий попаданчества. Можно зайти на сайт АвторТудей и там таких попаданцев вагон и маленькая тележка. Предположим, что это человек и он оказался в каком-нибудь городе в восемнадцатом веке.
– Тогда городов было раз-два и обчёлся, – сказала я. – Это же не сегодняшние…
– Тань, это такая шляпа, – махнула рукой Вера. – Даже само слово "оказался" требует расшифровки. Он же не просто оказался, а оказался в каком-то конкретном месте, в какое-то конкретное время года, в какое-то конкретное время суток. И как-то при этом выглядит, во что-то одет, что-то у него есть с собой. Видел ли кто его появление или вокруг безлюдно? Предположим, что вышло всё очень замечательно – место и время знакомы, климат подходящий, вокруг никого, а у него с собой все блага цивилизации, но что предпринимать дальше? Июнь месяц, на фигуранте куртка, джинсы и кроссовки, за плечами рюкзак. Или он в лаптях и с котомкой? Нет? Если нет, то, наверное, предпочтительней раздеться до гола и выдавать себя за ограбленного на большой дороге. Но как взывать о помощи? Вряд ли он является знатоком рязанского наречия восемнадцатого века. Можно попробовать выдать себя за плохо говорящего из-за потери памяти, или за иностранца, и ограничиться лишь несколькими словами и междометиями, больше уповая на жесты, кивки и мимику. Но при этом шансы, что его передадут в съезжую или в лекарню очень малы. Если он умеет употреблять изысканные выражения на французском, то, возможно, его сведут с кем-то из тогдашнего высшего общества, но не факт. Ну, и кем же ему быть? Судя по причёске, явно не крестьянин и не ремесленник. Купец? Помещик? Чиновник? Военный? Нет, всё-таки это шляпа.
