Текст книги "Когда растает снег (СИ)"

Автор книги: HelenRad

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Теперь оставалось дождаться ответа.

***

Альбус Дамблдор никогда не нравился Люциусу. Идеализм в людях всегда настораживал. Все эти рассуждения об общем благе и желание каждому дать ещё один шанс казались неискренними и даже фальшивыми. Какой может быть второй шанс для труса, предавшего товарищей? И разве не понятно, что невозможно сделать хорошо всем? Хотя бы потому, что все люди разные, как и их потребности, и то, что хорошо одному, может оказаться кошмаром для другого. Люциус не верил в правдивость подобных измышлений и всегда сомневался в порядочности Дамблдора.

На удивление, старик каждый раз только посмеивался над попытками Люциуса вывести его на чистую воду, чем несказанно бесил. Поэтому отношения не сложились, и когда Дамблдор объявил о своём уходе с поста директора школы, Люциус облегчённо вздохнул и ни минуты не сомневался, что это их последняя встреча. Но судьба, как известно, любит пошутить. С другой стороны, идти на поклон к Дамблдору гораздо приемлемее, чем терять время на розыски случайного знакомого по кафе и пабам Лондона.

– Вы к кому? – открывшая дверь дряхлая старуха подозрительно уставилась на Люциуса сквозь толстое стекло монокля.

– Альбус Дамблдор назначил мне на полдень.

– Стойте здесь! Я уточню, – властно распорядилась старуха и шаркающей походкой отправилась по коридору.

– Ирма, кого там черти принесли? – остановил её надтреснутый голос из комнаты.

– Это к Алу, Минни. Надеюсь, он не забыл, что что-то там назначил.

– С его-то склерозом? Не смеши меня.

Люциус не успел впасть в когнитивный диссонанс, когда услышал:

– Милые дамы, я не глухой! И всё помню.

– Можно подумать, мы поверили, – ехидно отозвалась старуха и махнула Люциусу рукой: – Идите сюда, пока он не уснул.

– Ирма, как не стыдно?! В каком свете ты выставляешь меня перед молодым человеком?

Дамблдор встретил Люциуса в дверях комнаты и радушно пригласил войти. В глазах зарябило от пестроты его одежды – даже если он не был глухим и пребывал в твёрдой памяти, то зрение, скорее всего, оставляло желать лучшего. Об этом, кстати, свидетельствовали и толстые стёкла очков, делавшие взгляд Дамблдора каким-то беспомощным и немного наивным. Люциус даже обеспокоился, как бы тот не впал в детство. Шёлковый халат Дамблдора ярчайшего голубого цвета был расписан жёлтыми и красными звёздами и подпоясан широкой лентой изумрудно-зелёного цвета, в тон стёганому жилету, расшитому стеклярусом.

– Добрый день, дорогой Люциус, рад вас видеть. Присаживайтесь, где вам будет удобно.

Самому Дамблдору удобнее всего оказалось полулежать на оттоманке среди пёстрых подушек, в компании полосатой кошки, которая даже не проснулась, когда оказалась на костлявых коленях вместо мягкой подушки.

– Присаживайтесь, мой дорогой. Разговоры о жизни и смерти требуют удобства для тела.

Люциус уселся в низкое кресло, оказавшееся таким мягким, что под его весом провалилось почти до самого пола. Никакого удобства он не ощутил, впрочем, ему никогда не нравилась подобная мебель, но не предъявлять же претензии? По меньшей мере, это глупо. Дамблдор принялся гладить кошку, рассказывая ей, какая она умница-красавица, и когда тем же тоном продолжил беседу, Люциус не сразу понял, к кому он обращается.

– Похоже, вас сильно прижало, мой мальчик, и тем интереснее узнать, что же вас заставило обратиться ко мне.

– Ваши многочисленные связи, – постарался улыбнуться Люциус. – В самых разных кругах.

– Вам понадобилось затеряться среди маргиналов? Вынужден вас огорчить – ничего не выйдет, вы слишком заметны.

Кажется, это была шутка.

– Не так экстремально, Альбус. Я ищу одного человека.

– Интересно, какого?

– Ещё зимой я познакомился с очень любопытным человеком. Он подсел ко мне в кафе и рассуждал как раз о жизни и смерти. В частности, об эвтаназии.

– Очень интересно, продолжайте.

Кошка на коленях Дамблдора перевернулась на спину и, обхватив лапами его руку, принялась покусывать узловатые пальцы.

– Тогда же он попросил меня оказать небольшую услугу.

– И вы ему отказали, а сейчас вдруг решили пойти навстречу?

– Не совсем так, но что-то в этом роде. Мы не договорили.

– Очень жаль… жизнь такая быстротечная штука.

– Мне тоже так кажется.

– А почему вы решили, что я смогу вам помочь его найти?

– Он говорил, что вы с ним знакомы.

– Вот как? – Дамблдор поднял кошку и, устроившись поудобнее, положил её себе на грудь. – И как же его зовут?

– В том-то всё и дело. Он представился, а я забыл, и теперь эта встреча не даёт мне покоя. Но я был уверен, что у вас не так много знакомых с подобными взглядами. Всё-таки эвтаназия – довольно щекотливая тема.

– Действительно, – согласился Дамблдор, – я бы даже сказал, убийственно скользкая.

– Так вот, – Люциус немного приободрился, – мне очень надо обсудить с ним одно дело, от которого буквально зависит жизнь человека.

– Он нужен вам для консультации?

Люциус и сам не ожидал, что так обрадуется. Похоже, Дамблдор всё-таки понял, о ком идёт речь, а значит, можно было рассчитывать на адрес того старика. Ну, или, на худой конец, на его имя.

– Да. Мне нужна консультация. Я готов щедро заплатить.

Казалось, Дамблдор уснул. Он прикрыл глаза, и даже его рука, поглаживающая кошку, замерла. Когда пауза чересчур затянулась, Люциус не выдержал:

– Альбус, пожалуйста, мне нужно узнать хотя бы его имя. Пожалуйста!

Ответить Дамблдор не успел, потому что в этот момент дверь распахнулась, и в комнате появилась старуха. Наверное, та самая Минни, с которой разговаривала встретившая Люциуса Ирма, если, конечно, Дамблдор не устроил здесь гарем.

– Ах, вот она где! Моя девочка… Сколько раз я говорила, что в полдень ей надо принимать сердечные капли, а тебе, Ал, что пнём об сову, что совой об пень! Это ты можешь потерпеть со своими пилюлями от склероза, а здоровье нашей девочки требует особого отношения… развалился тут…

– Минни, она так сладко спала, – попытался оправдаться Дамблдор.

– А то я не знаю, как она спит, – ворчливо отозвалась Минни и совершенно другим тоном продолжила: – Я приготовила чай, и если ты, Ал, позабыл о гостеприимстве, то это только твои проблемы, надо было назначать встречу на другое время. А между прочим, к чаю у нас есть чудесный мармелад, тот самый, что ты любишь, в форме лимонных долек.

– Как это мило, Минни.

– Не заговаривай мне зубы, – старуха, наконец, удостоила Люциуса вниманием и даже изобразила что-то типа поклона. – Сильвупле, мистер Малфой, пройдёмте в столовую.

– А не могла бы ты, Минни принести нам чай сюда? Нам здесь было бы удобнее.

– Ага, опять секреты? Дождёшься, что я куплю слуховую трубку и буду подслушивать.

Всё-таки почтенный возраст предполагал некоторую простоту нравов, которая могла шокировать кого угодно, только не Люциуса. Минни подхватила кошку и понесла её «на процедуры», пообещав принести чай. Когда дверь за ней закрылась, Люциус решил вернуться к прерванному разговору:

– Альбус, вы же поняли, о ком речь? Пожалуйста, назовите его имя.

Улыбка Дамблдора получилась печальной:

– Его звали Гаррик Олливандер.

– Звали? – Люциус похолодел.

– Сегодня ровно неделя, как его не стало… К сожалению, жизнь слишком скоротечна, чтобы откладывать важные разговоры.

========== Северус. Июль-сентябрь 1954 г. ==========

Окна в камере не было, и это почему-то угнетало сильнее всего. Всю жизнь Северус старался придерживаться какого-то распорядка, что создавало видимость контроля. Даже нахождение в «Шталаг Люфт III» оказалось для него меньшим испытанием. Или это потому, что там они были вместе с Реем? Воспоминания о Рее причиняли боль, но перестать думать о нём Северус не мог. Мысленно он постоянно возвращался в тот день, когда Рей ещё был жив, и перебирал варианты, как всё можно было исправить. Что стоило, к примеру, просто поговорить с ним перед выходом из дома? Неважно о чём, но может быть, это бы отложило фатальную задумку хотя бы на день… а назавтра придумалось бы что-то другое.

Северус подбирал слова, выстраивая диалоги, и тем самым компенсировал своё молчание со следователем. После встречи с Люциусом, которую конвоир назвал «свиданием», Северусу стало стыдно. Увлечённый своими переживаниями, он совершенно забыл о Гарри и его чувствах. Каково ему оказаться в эпицентре скандала с опекунами, да ещё и с такими пикантными подробностями? Гарри же не сможет просто так отмахнуться от всей этой грязи, и даже вернуться домой в Уик после такого он не захочет. И зачем тогда ему это сомнительное наследство?

После того как Северус замолчал, Крауч здорово разозлился и отправил его в карцер на три дня, для «плодотворных размышлений». Северус уже приготовился голодать, вспоминая лагерный опыт в плену, и сильно удивился, когда охранник вечером принёс ему обычную порцию каши на воде. В то, что карцер карцеру рознь, сильно не верилось, но мрачный сержант на все вопросы ответил одним ёмким: «На войне натерпелись!» и ушёл, немного подволакивая ногу. Похоже, это была исключительно его инициатива.

Когда Северуса в очередной раз привели на «беседу», настроение Крауча заметно улучшилось. Он бросил на стол смятый листок «Инвернесс курьера» и процедил:

– Читай!

В разделе «Происшествия» сразу за статьёй об очередном появлении лохнесского чудовища была короткая заметка под броским заголовком «Любил и убил».

– Молчание тебя не спасёт. Всё, что требовалось, ты уже сказал.

Северус мог только надеяться, что в Уике эта газетёнка никому не попадётся на глаза, потому что пафосные рассуждения о низменных страстях даже у него вызвали рвотные спазмы.

– Никто не станет помогать ублюдку, предавшему бывшего боевого товарища. Смирись с этим. И продолжай молчать.

Спорить Северус не стал. Зачем? Для себя он решил довериться судьбе, хотя, конечно, если бы пришлось делать ставки, то поставил бы на победу Люциуса. Просто потому, что тот никогда не проигрывал.

В камере было холодно, но не так, как зимой сорок пятого. Тогда им с Реем чудом удалось выжить и выбраться из той мясорубки. Кто бы знал, что смерть придёт вот так, в мирное время. Северус вспоминал Рея, иногда разглядывая старые шрамы на запястье. Как всё-таки интересно с людьми играет судьба, хаотично переплетая человеческие жизни и преподнося сюрпризы. А вот началось бы у них с Реем хоть что-то, не будь этой глупой выходки? Да и потом, если бы они не оказались в одной эскадрилье? И позже…

Северус не мог понять, в какой момент всё изменилось. Сначала всё вроде бы происходило само по себе, без его особого участия, а потом что-то пошло не так. И можно было даже отследить момент, когда это случилось. Иллюзий Северус не питал – его переезд в Уик и был тем самым камешком, вызвавшим лавину. Причём тогда это решение казалось естественным и простым, и оно, по сути, было единственным шагом Северуса навстречу Рею.

Чем дольше Северус об этом думал, тем больше замечал неоднозначных моментов, которые должны были ранить Рея, только вот он не подавал вида. Ни тогда, ни потом… сколько же претензий к Северусу у него должно было накопиться! Даже дома Рей был вынужден сдерживать свои порывы нежности и ласки, чтобы «не травмировать Гарри и не подавать ему неправильный пример». Будто это чему-то помешало! И ведь Гарри выбрал себе не кого-то, а сына Люциуса… Интересно, а Рей об этом догадывался?

Северус тонул в воспоминаниях, запоздало жалея обо всём, чего не сделал. Впрочем, о том, что сделал, он тоже жалел. И самым страшным было понимание, что ничего уже не исправить. Спал Северус отвратительно. Он уже давно не различал, день сейчас или ночь, а если день – то какой по счёту. Казалось, что он сидит здесь не меньше года. Самого отвратительного года в его жизни.

Время тянулось и тянулось, а ничего не происходило, словно про Северуса все забыли. Хотелось верить, что это инициатива Крауча, который прекрасно знал всё о психологическом давлении и запросто мог запретить любые «свидания». Северус был уверен, что это в его власти. Иногда даже сумасшествие казалось прекрасным выходом, так как наверняка избавило бы от груза воспоминаний. Или это называлось амнезией?

Отвыкший от звуков Северус едва не оглох от скрежета ключа в замке и очень обрадовался перспективе нового допроса. Хоть какое-то разнообразие. Когда на запястьях сомкнулись браслеты наручников, он не испытал даже тени прежнего трепета, равнодушно размышляя о том, что человек привыкает ко всему.

В кабинете Крауча на четырёх стульях у стены сидели мужчины средних лет, на первый взгляд дорожные рабочие. Впрочем, Северус выглядел ничуть не лучше. Взгляд остановился на пустовавшем пятом стуле, когда Крауч кивнул на него:

– Садись туда.

Подумав пару мгновений, Крауч распорядился снять с Северуса наручники и приказал натянуть рукава, чтобы скрыть следы от браслетов.

– Он не опасен, – успокоил он его соседей. – Я вам объяснял, что сейчас произойдёт.

– Опознавание, – уважительно кивая, отозвался сосед Северуса.

– Опознание, – поправил Крауч. – Ваше дело сидеть и помалкивать, чтобы не испортить следственный эксперимент. Это важно.

– А то мы не понимаем. Мы честные граждане.

– Вот и славно!

Крауч потёр руки, и по его сигналу конвоир завёл в кабинет ещё пару людей, наверное, прохожих и, судя по всему, супружескую чету.

– От вас требуется только подтвердить то, что вы здесь увидите.

Те закивали, и довольный Крауч принялся объяснять юному секретарю, как правильно оформлять протокол, не слушая возражений, что мальчишка и сам всё знает. Крауч был похож на распорядителя бала. Хотя, конечно, Северус в этом слабо разбирался, ведь единственный бал, на котором он оказался, был посвящён празднованию победы, да и там он больше выяснял отношения с Реем, чем смотрел по сторонам. Но распорядителя запомнил.

– Сделайте скучные лица и смотрите в центр комнаты. Вот сюда, – Крауч поставил ещё один стул. – И не говорите ни слова. Тебя, Снейп, это тоже касается. Хорошо.

Он отступил и, полюбовавшись композицией, кивнул, после чего обратился к конвоиру:

– Пригласите нашего главного свидетеля.

Прозвучало так, будто на ярмарке представляют какого-то местного шарлатана. После этих слов Северус был уже готов к чему угодно, но всё равно был потрясён до глубины души, когда увидел вошедшего.

– Свидетель, назовите ваше имя, – торжественно начал Крауч.

– Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор.

Дамблдор приветливо улыбнулся всем и, остановив взгляд на Северусе, покачал головой:

– Бедный мальчик…

На что Крауч мгновенно ощерился:

– Мистер Дамблдор, прошу не нарушать протокол.

– Конечно-конечно, – Дамблдор миролюбиво поднял вверх ладони, демонстрируя свою лояльность, и тут же, подхватив свободный стул, уселся рядом с Северусом: – Как ты?

Крауч прокашлялся:

– Мистер Дамблдор, раз уж вы так своеобразно проигнорировали процедуру опознания, может, вы прекратите нарушать регламент?

– А я разве нарушил? – он обескуражено развёл руками. – Простите старика, я не нарочно. Просто этот мальчик один из немногих уцелевших курсантов того предвоенного выпуска. И я очень рад видеть его в добром здравии.

– Я бы попросил вас не отвлекаться от темы и отвечать только на заданные вопросы.

– Очень своевременная просьба, – отозвался Дамблдор. – Сделаю всё, что в моих силах.

Северус не понимал сути происходящего, но ясно видел недовольство Крауча и мог догадаться, что Дамблдор, по своему обыкновению, начал вносить коррективы в чётко разработанный план. Ну, на то он и Дамблдор! Он никогда не любил формальности и шаблоны, а ещё всегда делал то, что считал правильным, не равняясь на авторитеты. Возможно, и с законами он обходился столь же вольно.

– Итак, вы заявили, что можете внести ясность в дело Северуса Снейпа, обвиняемого в предумышленном убийстве.

– Именно так.

– При каких обстоятельствах состоялось ваше знакомство с обвиняемым?

– Милый мистер Крауч, – улыбку Дамблдора можно было назвать ослепительной, – я много лет работал в школе и в сложных случаях позволял ученикам высказаться самим. Именно в таком рассказе можно увидеть неточности и противоречия. Так сказать, разглядеть лес за деревьями.

– Что вы предлагаете?

– Позвольте мне рассказать то, что кажется мне чрезвычайно важным, в присутствии уважаемых свидетелей, – Дамблдор галантно поклонился в их сторону, – а потом я с огромным удовольствием отвечу на все ваши вопросы.

Крауч благосклонно кивнул, явно рассчитывая поймать Дамблдора на тех самых противоречиях и неточностях. Святая наивность!

– Итак, позавчера один из моих учеников, так и не ставший лётчиком, к слову, прислал мне свою третью статью о лохнесском чудовище. Надо сказать, что Хагрид не теряет надежды его поймать и приручить, но это, к сожалению, к делу не относится.

– Именно, – поморщился Крауч. – Ближе к делу.

– Так вот, именно в той же колонке происшествий «Инвернесс курьера» была и другая статья, которая меня сильно заинтересовала. Дело в том, что я лично знал участников описываемой здесь трагедии. И Северус Снейп, и Рейнард Мальсибер были моими учениками.

– Это имеет отношение к делу?

– Не сомневайтесь. Хотя, конечно, к старости я стал несколько многословен, но не судите строго…

Дамблдор, как помнил Северус, всегда отличался многословием и любовью к авантюрам. Вот и сейчас он явно не просто так появился. Северус даже подумал, что это какой-то хитрый план Люциуса, но не смог представить, как два столь разных человека смогли договориться – вряд ли Дамблдор действовал бы по чужому плану. Да и Люциус наверняка не стал бы обращаться к старому директору, которого не то чтобы недолюбливал, но никогда не упускал случая покритиковать. А Дамблдор тем временем протёр стёкла очков полой изумрудно-зелёного жилета и проникновенно продолжил:

– Я не буду говорить о том, что Северус просто не смог бы лишить жизни близкого человека – те, кто хоть сколько-нибудь его знали, не дадут мне соврать! – нет, речь сейчас не об этом. Дело в том, что по довольно любопытному стечению обстоятельств я точно знаю, кто дал то самое снотворное Рейнарду.

Северус похолодел. Он тоже знал, кто это сделал, и не для того сжёг оба письма Рея, чтобы это узнал ещё кто-то. Дамблдора нужно было срочно остановить. Или хотя бы сделать так, чтобы его слова вызвали сомнение.

– Вы не можете этого знать, Альбус, – попытался он его остановить. – Это никто…

– Вам никто не давал слова, Снейп, – оборвал его Крауч и елейно улыбнулся Дамблдору: – Продолжайте.

– Благодарю, – Дамблдор театрально поклонился и трагически понизил голос. – Мне непросто об этом говорить, ведь Гаррик был моим близким другом.

– Гаррик?

– Да. Гаррик Олливандер. Он был настоящим волшебником… простите… – Дамблдор достал из кармана платок, промокнул повлажневшие глаза и трубно высморкался.

Северус уже ничего не понимал. Крауч, казалось, тоже, потому что нетерпеливо попросил продолжить. Печаль во взгляде Дамблдора сменилась скорбным всепрощением, и он вздохнул:

– Это был человек самых выдающихся моральных качеств, но не без странностей, разумеется, свойственных всем великим…

– Ближе к делу, – не выдержал Крауч.

– Да-да, конечно. Как я уже говорил, у Гаррика были некоторые странности, одной из которых стало мистическое отношение к смерти. Видите ли, он был неизлечимо болен.

– И что? – у Крауча задёргался глаз.

– Он считал эвтаназию отличным выходом.

– Простите, – свидетельница, с огромным интересом слушавшая пламенную речь Дамблдора, решилась его перебить. – Вы не могли бы пояснить, что это такое?

– Охотно. Этим словом принято называть всего лишь облегчение предсмертных страданий неизлечимо больных людей, так сказать, безболезненное умерщвление.

– Но это же противоречит Писанию! – жалобно пискнула свидетельница.

– Гаррик был очень неординарным человеком, – согласился Дамблдор так легко, будто это всё объясняло. – Он ушёл из жизни месяц назад. Сам. Несломленным и непокорённым. И помог уйти безнадёжно больному Рейнарду Мальсиберу. Не каждый человек на это способен… далеко не каждый.

Теперь Северус вообще ничего не понимал. Показания Дамблдора выглядели очень солидно и убедительно, и в то же время совершенно точно были столь же далеки от правды, как сам Северус от дома. Возможно, этот самый Гаррик Олливандер и существовал – хотя Дамблдор вполне мог его придумать! – но вот всё остальное… Крауч, кстати, испытывал точно такие же затруднения.

– Мистер Дамблдор, вы чем-то можете подтвердить свои слова?

– Разумеется, – улыбка Дамблдора была в меру печальной и снисходительной. – Я привёз необходимые документы и свидетельства.

– Что?! – теперь у Крауча задёргалась щека.

– Я не мог отвлекать столь занятого человека, как вы, без должной подготовки. Поэтому вот смотрите, – из кармана жилета, оказавшегося практически бездонным, Дамблдор извлёк целую кипу бумаг и, подойдя к столу Крауча, принялся их раскладывать перед ним, словно сорвавший банк любитель преферанса. – Вот заключение о смерти мистера Олливандера. Прошу обратить внимание на препарат, обнаруженный в его крови, и сравнить с тем, применение которого оказалось фатальным для мистера Мальсибера. Вот его завещание, в котором он со свойственным ему пылом пропагандирует эвтаназию. Вот свидетельство бармена, с которым Олливандер беседовал перед смертью. А вот заверенное у барристера и нотариуса моё заявление о том, что незадолго до смерти мой большой друг Гаррик Олливандер рассказал мне, что помог избежать многих мучений ещё одной мятущейся душе, а именно Рейнарду Мальсиберу.

В наступившей тишине было отчётливо слышно, как в стекло кабинета бьётся муха, отчаянно пытаясь вырваться на свободу.

***

Только оказавшись снова в привычном уже мраке камеры, Северус сумел взять себя в руки настолько, чтобы осмыслить произошедшее. Нарисованная Дамблдором картина была столь же убедительной, сколь и невероятной. И дело было не в том, что никакого Гаррика Олливандера Рей не знал. Такое знакомство даже при желании трудно было оспорить, в отличие от последних слов Рея. Конечно, Северус сжёг оба письма – и то, что предназначалось лично ему, и то, что писалось как алиби для него, – но суть от этого не менялась.

Северус мог понять, зачем Беллатрикс это сделала – что, разумеется, ничуть её не оправдывало, но не ему было её судить. Если бы он любил Рея чуть больше, трагедии бы не произошло. Если бы только он мог любить больше! А ещё, если бы он был немного внимательнее и нашёл время поговорить. Северус зажмурился и несколько раз стукнулся затылком о холодную стену. От этих бесконечных «если», которые теперь уже невозможно изменить, болело сердце. Но эта боль давно стала привычной, и Северус не сомневался, что она останется с ним навсегда. И, наверное, это было справедливо.

«Я отпускаю тебя, Северус. Постарайся быть счастливым и за меня тоже». Будто такое возможно! «Не злись на Бель. Она всё сделала правильно и очень помогла мне, хотя я на такое не мог рассчитывать. И мне кажется, что ей будет проще пережить свой кризис, если Тому придётся её спасать». С этим Северус мог поспорить – ему удалось узнать Риддла, пусть и не так хорошо, как Люциусу, но он был с ним абсолютно согласен. Чтобы играть на чувствах этого человека, надо быть настоящим безумцем… ну, или Реем, который умел найти что-то хорошее в каждом.

Северус мог сколько угодно злиться на Бель, но точно не хотел, чтобы её судили за такое. Она не заслужила ничего подобного. Ни она, ни Лили, ни Нарцисса. Достаточно того, что уже произошло и чего не изменить, тем более что и без этого понятно, кто во всём виноват на самом деле. И это точно не Бель!

«Прости меня, Северус. Конечно, я должен был оказаться сильнее и поговорить с тобой. Но я не смог». Даже в этом Рей был гораздо честнее и благороднее и не стал говорить о том, чего не смог Северус. «Я тебя любил. Всегда».

Невесёлые размышления прервал отвратительный скрежет проворачивающегося в замке ключа. Северус молча протянул руки, чтобы охраннику было удобно застегнуть наручники. В конце концов, эту небольшую любезность он мог себе позволить, хотя бы за ровное и непредвзятое отношение.

– Вам не надо, – словно нехотя отозвался охранник и, поймав непонимающий взгляд Северуса, пояснил: – Распоряжение мистера Крауча.

– Чего это вдруг?

– Начальству виднее.

От Крауча не приходилось ждать ничего хорошего, поэтому Северус просто сцепил руки за спиной и вышел из камеры, старательно скрывая охватившую его тревогу. Путь до знакомого кабинета занял слишком много времени, за которое Северус уже мысленно отправился на каторгу в Австралию, где умер от очередного приступа жёлтой лихорадки. В страшных мучениях, искупающих всё.

– Садись, – Крауч кисло улыбнулся, указывая на стул перед собой. – Подожди.

Стул оказался ужасно неудобным, но жаловаться Северус не собирался. Он не Блэк с его «перед смертью не надышишься» и прочими сомнительными мудростями, и поэтому радовался любой передышке. Сейчас по законам жанра Крауч должен отложить бумаги в сторону и объявить, что обман Дамблдора раскрыт, и за попытку столь чудовищной лжи полагается наказание. В соответствии с законами, к которым сам Крауч апеллировал с иезуитской изворотливостью, и в которых Северус никогда не разбирался.

– Итак, Снейп, – Крауч принялся разглядывать свою ручку, будто в жизни не видел ничего интереснее. – Ты осознаёшь свою вину?

Началось… Северус кивнул, и Крауч продолжил, по-прежнему не глядя на него:

– Это ты ввёл всех в заблуждение, и если бы у меня было чуть больше времени, то даже не сомневайся, я бы вывел тебя на чистую воду и разоблачил твои замыслы. Не считаешь же ты себя умнее всех?

Ответа Крауч не ждал, но Северус всё равно отрицательно покачал головой. Умнее всех он себя точно не считал и мог только гадать, какое наказание придумал для него Крауч. Хотя… сначала ведь должен состояться суд? Или всё-таки решено отдать дело в военный трибунал, где разговор с предателями и убийцами своих был коротким? И что будет с Дамблдором за попытку лжесвидетельства?

– Хватит молчать, Снейп! Теперь-то ты можешь сказать всё, что хочешь.

– Последнее слово?

Северус постарался, чтобы вопрос прозвучал иронично, не выдав смятения, но Крауч шутки не оценил. Он смерил его злым взглядом и сломал ручку, стиснув её с чрезмерной силой.

– Нарываешься?

– И в мыслях не было.

– Всё же молчание тебя красит, – процедил Крауч.

Северус отвёл взгляд. Он не видел смысла продолжать бессмысленную перепалку, прекрасно оценивая меру своего неравенства с Краучем. По-хорошему сейчас лучше всего было заткнуться и выслушать всё, что тот придумал, но что-то мешало.

– Никогда не гонялся за красотой.

– Ещё бы, – презрительно оскалился Крауч, – с твоими-то предпочтениями. Надо было бы тебя в общей камере подержать. Там совсем мальчишки сидят за мелкие хулиганства. Изнывают от тоски, а так ты бы их хотя бы порадовал. Напоследок.

– У вас нет никаких доказательств.

– Доказательства будут. Достаточно только взглянуть на тебя, и можно уже выписывать направление на химическую кастрацию. Или предпочтёшь пару лет поработать на каторге? Ты только скажи.

Отвечать Северус не стал. Зачем плевать против ветра? Крауч хоть и позволял себе такие выпады, но никогда не заходил дальше слов. А слова… их вес в подобном деле был сильно преувеличен, а раз так, то и переживать не стоило. Куда важнее то, зачем Крауч вызвал Северуса и что решил на его счёт.

– Молчишь? Неужели одумался? – Крауч скривился, будто увидел под ногами дерьмо. – Ну, ничего, ты всегда можешь найти кого-то небрезгливого в своём Уике. Заодно и доказательную базу обеспечишь.

Северус не сильно прислушивался к фантазиям Крауча, поэтому очень удивился, когда тот швырнул ему какой-то листок со словами:

– Убирайся! Свободен.

Буквы прыгали перед глазами и сливались друг с другом, превращаясь в какие-то иероглифы, поэтому до Северуса не сразу дошёл их смысл.

– Свободен?

– Ты ещё и туповат? – поморщился Крауч. – Дело закрыто за отсутствием состава преступления.

– И я могу идти?

Крауч лишь закатил глаза с видом величайшего разочарования в человечестве и нажал кнопку звонка.

– Проводите Снейпа на выход.

Северус боялся поверить в происходящее – и когда шёл следом за охранником по узкому коридору, и когда получал свои вещи, и когда переодевался. Мыслей не было, только какая-то звенящая пустота, медленно вытеснившая недоумение. Ему казалось, что вот-вот появится другой охранник с диаметрально противоположным приказом. Северус даже не торопился, чтобы не так глупо выглядеть в этот момент.

В себя он пришёл уже на улице, ослеплённый по-летнему ярким солнцем и совершенно дезориентированный. Умом он понимал, что прямо сейчас можно пойти куда угодно, но почему-то не мог решиться спросить кого-нибудь из прохожих, где здесь вокзал.

– Рад тебя видеть в добром здравии, мой мальчик.

Дамблдор легко поднялся с ближайшей скамейки и шагнул навстречу Северусу, распахнув объятья.

– Альбус, но как?.. Откуда вы узнали, что меня… что я…

– Птичка напела. Знаешь, есть такая легенда о фениксе… – хитро улыбнулся Дамблдор.

– А если серьёзно?

– Меня предупредили, – но не успел Северус спросить, кто именно, как Дамблдор сменил тему: – А что ты собираешься делать?

– Найти вокзал, сесть на поезд и вернуться в Уик.

– Отличный план, – Дамблдор воодушевлённо потёр руки. – Я тебя провожу.

Он вопросительно взглянул на Северуса, будто ожидал возражений. Вот ещё глупости.

– Проводите, конечно, мне будет даже приятно.

– Отлично. Не возражаешь, если я на минутку зайду в гостиницу? Мне кажется, ветер какой-то не по-летнему холодный, и в этом случае меня может выручить лишь любимый лапсердак. Сам понимаешь, старческие кости любят тепло.

– Вам ещё далеко до старости.

– Это с какой стороны смотреть. Подождёшь меня здесь?

Северус кивнул и, достав из кармана мятую пачку, остался у невысокого каменного парапета, ограждающего гостиницу. Как же давно он не курил! И как же сильно хотелось… От удовольствия Северус прикрыл глаза и попытался составить план дальнейших действий. Но почему-то представить свою жизнь после возвращения в Уик не выходило. Ну и чёрт с ней! Что-нибудь да как-нибудь получится. А может, Гарри приедет.

Только теперь Северус начал осознавать, что он на свободе и в принципе может пойти прямо сейчас и куда угодно. Хоть на железнодорожную станцию, хоть к реке, хоть просто бродить по улицам… невероятное ощущение. От сигаретного дыма немного кружилась голова, а когда Северус несколько раз выдохнул, подставляя лицо солнцу, ему показалось, что за ним кто-то наблюдает. Он внимательно осмотрел окна гостиницы, но не заметил ничего подозрительного. Однако паранойя не унялась и тогда, когда появился Дамблдор в ярко-синем бархатном «лапсердаке» и увлёк его за собой в сторону набережной. Всё время, пока они не свернули на смежную улицу, Северусу мерещился чей-то пристальный взгляд. Прямо между лопаток.