Текст книги "Where the bones disappear? (СИ)"
Автор книги: Head wind
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
– Вы ведь понимаете, что нам не нужны неприятности, да? – неожиданно ядовито спросила миссис Бакер, как только мы достигли столика с чашами, доверху наполненными темно-бордовой жидкостью. – Вам не обязательно проводить здесь весь вечер, можете покинуть нас перед торжественной частью.
Если честно, я ещё никогда не замечала подобной смелости у нее в речи.
– С удовольствием, – фыркнула я, с сомнением представляя, какая же тут будет торжественная часть.
– Не поймите меня неправильно, Франческа, но нашей школе нужно вернуть прежнее спокойствие после случившегося… хотя бы зримое.
С какой-то надеждой эти круглые испуганные глаза посмотрели на меня. О чём она вообще говорит? Подозревая, что если я буду выражать свое недоумение, ненароком всё же набреду не на ту тему, я уступчиво кивнула и прикусила нижнюю губу. Неконтролируемое чувство тошноты снова подступило к горлу, когда я холодным взглядом проводила маленькую фигуру учительницы, которая исчезла в толпе так же резко, как появилась.
Все эти люди – они ведь такие же ненастоящие, как снег на сцене, или как картонные сани в зоне для фото. Все они – такая же дешевая фальшивка, вот только лишь с одним но: они пытаются скрыть истину своей природы, в отличие от бездушных декораций. Презрение – завуалированными фразами, страх – натянутой улыбкой, правду – бессмысленными словами. Но самое противное, что все эти фальшивые люди в фальшивом зале для танцев, все они к этому всему уже привыкли, воспринимая как должное, как какой-то ритуал. Думаете, я предвзято ко всему отношусь? Возможно, вы правы, но побороть чувство тошноты мне от этого не легче.
Допустим, если придерживаться четко поставленного плана, нужно продержаться всего час. Вполне терпимо, не так ли?
Разливая вишневый пунш по маленьким красным стаканчикам и всучивая их иногда подходившим школьникам, я одновременно принимала меры, чтобы обезопасить себя, полагая, что все обойдется, если я сумею остаться незамеченной. Ради этой цели было надето ничем не примечательное черное платье, ради неё же распущены волосы, что так удачно ниспадали вперед и почти полностью закрывали лицо, когда я вроде как случайно наклоняла голову. Да, я не выделялась и даже, можно было предположить, сливалась с темнотой в углу спортзала.
Через какое-то время я поймала себя на том, что больше не слышу противной музыки и что в голове шуршит тишина, лишь с какими-то отголосками. Наверное, я была уже не там, не в спортивном зале. Было непосильно перестать мысленно тянуться к нашему чердаку. Да-да, именно к нашему. Таким он стал всего за прошедшую неделю. Все те часы, проведенные там после уроков, – с каждым днем их становилось больше, но мне было всё мало. Я поглощала их с той же жадностью, с какой глотала морской аромат.
Это было всё и не было ничего одновременно. Такая тонкая номенклатура была опасна, но что поделаешь? Мы много говорили и много недоговаривали. Он много слушал, чрезмерно много слушал, выжигая во мне кратеры своими ореховыми глазами. Он никогда не запрещал мне исследовать содержимое коробок и стеллажей, но часто негативно реагировал на нахождение старых школьных фотоальбомов или еще какой памятной рухляди. Меня пугала мысль о том, что в следующий раз чердак окажется заперт, поэтому я бросала “негативные” предметы и снова садилась за пианино. Он снова слушал, чрезмерно много слушал.
У нас было всё и не было ничего одновременно.
– Отлично выглядишь, Палмер! – как тонкую корку льда разбивает нога, так противный голос разбивает хрупкие мысленные иллюзии.
– Я польщена, Харрис!
Заправив ниспадающие пряди за ухо – всё равно они уже не спасут, – я устало взглянула на подошедшего. Признаюсь, что это зрелище было единственным, чему удалось удивить меня за этот вечер. Да-да, это был Ричард Харрис – парень, не снимающий свою клубную куртку и противную самодовольную улыбку. Он по-настоящему выделялся на общем фоне, ведь он единственный, кто был вполне реалистичен в своей обычной клубной куртке и с той же самодовольной улыбкой.
– Бабочку по дороге потерял? – спросила я, с сомнением оглядывая его “противозаконный” костюм. – Бакер подвесит тебя над танцполом в виде дополнительного отражателя.
– В таком случае, я буду только поглощать, а не отражать, – сказал он, переходя на шепот, и, уперевшись руками в столешницу, наклонился вперед, приближаясь ко мне. – Но это все не важно сейчас, Палмер, нам нужно поговорить.
Саркастически изогнув бровь, я скрестила руки на груди:
– На выпускной бал я тоже с тобой не пойду!
Ухмыльнувшись, он отрицательно качнул головой и, с подозрением оглядевшись по сторонам, поманил меня ближе. Нет, серьезно, это все выглядело ну слишком!.. Подавив усмешку, я отрицательно покачала головой, а парень лишь дернул бровями на мой отказ.
– Я знаю, что ты сделала, Франческа, и знаю, как ты это сделала, – он прошептал это едва слышно, но казалось, что прокричал на весь зал.
Неосознанно шагнув ближе, я вопросительно качнула головой. Харрис же довольно улыбнулся, скорее своим каким-то мыслям, и взглядом указал в сторону двери, что вела к раздевалкам:
– Жду тебя там через пять минут, – сказал он, отрываясь от столешницы и поправляя свою спортивную куртку. – И, Палмер, я всегда получаю то, что хочу.
Это было слишком странно и противоречиво. С одной стороны, мне хотелось смеяться от нелепости этой шутки, с другой… Сомнений, насчет чего он говорит, не было никаких.
“Что он мог знать, когда я сама ничего не знала? Но если знал Тейт, почему не может знать и Харрис? И как он мог использовать то, что знал?” – снова мысли, варенные в котле агонии.
О, это было отвратительно, игра теней в нездоровом сознании – не что иное, как паранойя. Но увы, я думала об этом, второпях пересекая спортивный зал и лавируя меж танцующими или просто застывшими группами незнакомцев.
“Чёрт, я же никого здесь не знаю! Как такое может быть? Как бы хотелось, чтобы здесь был Тейт. Почему его нет? Почему его нет, когда я так отчаянно в нем нуждаюсь?”
И отчего я тогда думала, что лишь он может спасти утопающего?
– Фрэнки!
Хоть рука, схватившая меня сзади, и была слишком маленькой и теплой для того, чтобы оправдать мои надежды, я всё же обернулась. Всего на пару секунд.
– Привет! Я тебя даже не заметила, – начала было сероглазая, но словив, видно, мой настрой, обеспокоено качнула головой.
Казалось, и с ней мы уже не виделись целую вечность.
– Зои, не сейчас, – сказала я, нехотя скидывая хватку блондинки, и продолжила путь по намеченному маршруту к дверям в раздевалки.
– Но я хотела сказать тебе, насчет новенького, то есть этого Лэнгдона…
Кажется, какое-то время она пыталась меня догнать, но, оказавшись у цели, я обернулась и уже не обнаружила знакомых серых глаз, как, впрочем, и обеспокоенного тонкого голоса.
“Что ж, это вполне может подождать!” – подумала я и, в последний раз окинув спортивный зал взглядом, толкнула дверь в коридор с раздевалками.
========== Бесчувствие ==========
***
Пахло сыростью. Наверное, это странно для школьного коридора, разве нет? Казалось, что заложены уши, ибо звуки музыки, доносившиеся из спортивного зала, который остался за спиной, были приглушены настолько, что нельзя было разобрать ничего кроме невнятного гама. Я сощурилась, оглядываясь и пытаясь продумать план дальнейших действий. Единственным источником света оказалось противное голубоватое зарево, предположительно от энергосберегающих лампочек, что просачивалось через щель из-под двери женской раздевалки.
“И почему все “переговоры” проходят у меня именно здесь? Пора выделять резиденцию, например, в одной из душевых кабинок.” – юмор, даже мысленный, выглядел в тот момент жалко, поэтому я, набрав в легкие побольше воздуха, качнула головой и резким движением распахнула дверь раздевалки.
Противный вездесущий голубой цвет ударил по глазам, ослепляя. Не очень приятно выныривать из тьмы, словно крот. Даже прикрыв веки, я не могла вернуть былое ощущение спокойствия. Хотя о чем это я? Когда оно у меня было?
– Малышка Фрэнки такая смелая, такая самостоятельная, такая… – не успела я привыкнуть к освещению, чтобы полностью раскрыть глаза и оценить обстановку, как чье-то горячее дыхание так неожиданно обожгло где-то в области шеи.
Я поморщилась, отпрыгивая в противоположную сторону от источника звука. Но этот самый источник, будто только ожидая такой реакции, точно повторил мое движение и буквально перекрыл все отступные пути, зажав меня меж шкафчиками и собой, уперся руками о дверцы по обе стороны от моих плеч.
– Ну что ты! Не опровергай мои слова, Палмер!
– Я рада, что тебе весело, Харрис, но, может, ты разделишь свое веселье с кем-то другим?
Я буквально вжалась в холодный металл дверцы шкафчика, но расстояние между нами все равно было катастрофически мало. Я задыхалась. Мне нужен был чистый, свежий воздух, а не этот смрад, которым несло от моего “собеседника”. Запах мужской испарины, дешевого пива и химического дезодоранта. Он совсем не походил на морскую волну, что проникала внутрь с возбуждающим покалыванием – напротив, это было, скорее, топленое свиное сало, что заливалось в легкие, вызывая рвотный рефлекс.
– Могу, но сначала я заберу то, за чем пришел, – сказал парень и, будто его только забавляли мои судорожные попытки сохранять спокойствие, самодовольно улыбнулся.
Нахмурившись, я уверенно заглянула в глаза напротив, которые при таком освещении казались бесцветными. Зрачки расширились настолько, что почти полностью заполнили собой цветную радужку. Я нервно сглотнула, в надежде, что Харрис этого не заметит, но он лишь продолжал улыбаться.
– Ты ведь не думаешь, что я пришел на этот убогий бал? Изначально у меня была другая цель…
Не знаю почему, но тот момент, когда его рука оказалась в нескольких миллиметрах от моей щеки, был упущен. Вовремя сообразив, я резко мотнула головой, что оставило пальцам “собеседника” коснуться лишь моих волос. Но и тут он не поддался и, больно ухватив за темную прядь, потянул на себя.
– Ты ведь не думаешь, что я и правда хоть что-то знаю? – продолжал он, еще сильнее потянув меня за волосы. – Знаешь, я тогда подумал: черт возьми, да она не купится! Но нет, ты пришла! И теперь я думаю, что все-таки заставило тебя? Это ведь глупо, а ты не глупая девочка, Франческа…
– Увы, тут ты ошибаешься, – прикусив нижнюю губу, чтобы остановить неконтролируемый стон, я ухватилась за прядь, которую он уже чуть ли не вырвал, и потянула на себя. Как ни странно, парень сразу сдался, выпуская волосы, и я глубоко выдохнула, – я очень глупая девочка!
Мысленно сосчитав до трех, я нырнула под руку Харриса, но, увы, не успела сделать более трех шагов. Тяжелая туша навалилась на меня, с грохотом впечатывая в те же шкафчики. Внезапный колокольный звон, раздавшийся в голове, не сулил ничего хорошо, как, впрочем, и вся сложившаяся ситуация. Усталость предательски ощущалась во всем теле и препятствовала каким-либо ощущениям, когда глаза, напротив, не подводили. Парень, словно одержимый, скривился в пугающей гримасе, а его руки, судя по резкой боли в области желудка, скользнули вниз по моему платью.
– Ты омерзителен, – едва слышно прошипела я, когда его пальцы преодолели последнюю кружевную оборку и проникли под юбку.
Тут я уже не считала до трех. Отодвинув головную боль подальше и собрав всю силу, какую смогла, я съехала вниз по дверце шкафчика, по пути резким движением упираясь в грудь парня и отталкивая от себя. Сначала, казалось, никакого результата – он так и остался стоять на своем месте, будто прирос. Но потом послышалось сиплое дыхание, иногда прерываемое глухим, удушливым кашлем. Я так четко его слышала, что даже позабыла о былом звоне в голове. Вдруг исчезла и усталость: казалось, все тело пробили приличный зарядом.
Медлить было нельзя, это был отличный и, возможно, единственный шанс. Резким движением я вскочила с пола и, обогнув застывшую, по звукам – задыхающуюся, фигуру, рванула к выходу. Всего несколько метров. Откуда здесь могла взяться преграда? Но она взялась. Я врезалась в нее и закричала бы наконец, да не смогла: ужас, как будто не мог более терпеть, стянул гортань судорогой. Что кричать – я и дышать едва могла.
– Тихо-тихо…
Знакомый голос, знакомый запах. Судорожно улыбнувшись, я уткнулась носом в родное пусть не тепло, но в тот момент мне было все равно. Парень скользнул по моим плечам, поглаживая и успокаивая, потом вдруг начал легонько отталкивать от себя. Что это? Он должен был лишь прижать крепче и увести отсюда как можно скорее. Я было хотела поднять умоляющий взгляд к его лицу, но было поздно. Он развернул меня так, что перед глазами оказалось скрюченное на полу тело, что извивалось и истошно хрипело.
– Смотри! Мир становится чище прямо на твоих глазах! Он уничтожает мелкий сгусток дерьма, один из множества, что разлагаются на его почве. – Лед коснулся моего уха, или это мой спаситель что-то прошептал?
Не знаю, было ли то, что я видела, Харрисом. На судороги задыхающегося я смотрела устало и с каким-то безразличием. Эта сцена заставила меня поморщиться лишь один раз, когда изо рта пошла пена и через считанные секунды тело замерло. Голова его перекатилась на правый бок, именно так, что лицо обратилось в нашу сторону. Я видела, как густая белая пена продолжала идти из приоткрытого рта, как она по щеке скатывалась на пол и как запачкала его любимую клубную куртку.
Помню, как Тейт вывел меня из раздевалки, как провел через темные коридоры, минуя неожиданные встречи. Не помню, как мы взбирались на чердак, но помню, как он бережно укрыл мои плечи пледом. Он даже осмотрел мою голову и сказал что-то вроде того, что это лишь сильный удар и мне нужно просто отдохнуть. Наверное, прошло очень много времени, потому что впервые, когда я захотела что-то сказать, вместо слов вырвался лишь сиплый хрип.
– Почему… Почему я ничего не чувствую? – наконец выдавила из себя я, и это после долгих стараний откашляться.
– Я тоже ничего не чувствую. Никогда ничего не чувствовал.
– Но он же умер… Наверное. А мы его оставили. Я ничего не чувствую, Тейт…
Чердак был снова погружён во тьму, а его глаза снова были бездонными черными кратерами. Он снова сидел очень близко, но не касаясь меня, лишь смотрел. Почему он лишь смотрел?
– В последнее время очень хочется, чтобы мне грозила какая-нибудь конкретная смертельная опасность. Чтобы я была неизлечимо больна, чтобы вокруг была война; чтобы я понимала, наконец, откуда именно исходит угроза. Сейчас она свободно скользит…
В первые секунды того, как он прервал мои слова, буквально не дал никакой возможности продолжить, внутри больно кольнуло что-то похожее на обиду. Неужели он так не хотел слушать? Всего несколько секунд, а потом волна удовольствия накатила так неожиданно, затмевая все вместе с рассудком, точнее вместе с тем, что от него осталось.
Его холодные пальцы, которые от моего жара казались еще холоднее, скользнули по моей щеке, выше, за ухо, зарываясь в волосы. Губы, что двигались сначала осторожно и медленно, будто исследуя неизведанное, стали уверенней и настойчивей. Он оказался катастрофически близок, особенно для моих рук, которые при первой же возможности обвили его шею и, притягивая к себе, почти не реагировали на его щекочущие золотые пряди.
Мне бы хотелось, чтобы это длилось вечно, но, оказалось, у Лэнгдона были другие планы. Он разорвал поцелуй так резко, что я едва сдержалась, чтобы не расплакаться навзрыд, как ребенок, у которого отняли конфету. В нескольких миллиметрах от моего лица заиграли ямочки. Ну, дьявол! Я постаралась снова притянуть его к себе, но блондин противился и еще больше отстранился, выпуская из руки мои темные пряди волос, скользнул вниз по подбородку и осторожно коснулся большим пальцем моей нижней губы. Наверное, лелеял себя надеждами унять пульсацию.
Учащенно дыша, я нехотя разомкнула хватку и убрала руки с его плеч. Он продолжал улыбаться, когда, игнорируя мой напущено-строгий взгляд, возвратил на место съехавший плед. Пришлось отвести взгляд, чтобы постараться хоть как-то привести мысли в порядок. Все было тщетно – никакого порядка, сплошной хаос.
– Если ты болен раком, это не значит, что тебя не собьет машина, когда ты будешь переходить не в том месте и не в то время, – сказал он, заставляя меня снова заглянуть в эти бездонные кратеры. – И если идет война, тебя не минует инфицирование при незащищенном половом акте.
На мою саркастически изогнутую бровь парень лишь пожал плечами и продолжил:
– Ты просто должна быть готова ко всему, готова и спокойна.
– Они найдут его, Тейт, найдут его и обвинят меня. Я должна быть готова?
– Они найдут его и найдут запрещенные вещества в его крови. Они будут хотеть, но не смогут обвинить тебя, – подвинувшись, он жестом предложил мне лечь, а когда я повиновалась, повернувшись к нему спиной, улегся рядом и обхватил руками, заключая меня в объятия.
– Обещаешь? Обещаешь защитить меня?
– Всегда.
Тишина, воцарившаяся на чердаке, густой дымкой окутала меня. Я почти чувствовала физически, как она вместе с объятиями Тейта обвивается вокруг талии, поднимается по груди, обвязывая петлю вокруг моей шеи. Я не могла расслышать даже стук собственного сердца – впервые, наверное. Но мне было все равно. Я чувствовала, как усталость берет свое, как веки, словно налившиеся свинцом, смыкаются и погружают меня в еще более загадочную тьму, нежели тьма под школьной крышей.
– Тейт, почему я ничего не чувствую? – я спросила едва слышно, шепотом, ибо была уверена, что он меня услышит.
– Я тоже ничего не чувствую, Франческа…
========== Первое неминуемое крушение ==========
***
Медленно, обнимая воздух, пар от моего дыхания поднимался вверх. Такое ощущение, что всё, что ему нужно было – это раствориться в свежем воздухе кабинета или, быть может, выскользнуть в распахнутое окно на свободу. Но легкий сквозняк, будто высмеивая его жалкие попытки, каждый раз разгонял еле заметную дымку, бедняжка таял, а я выдыхала новую порцию, наблюдая за бессмысленным повторением действий.
Я поежилась. Проветривать кабинет в течении получаса зимой – не самая хорошая идея. Но мысль о том, чтобы встать и закрыть окно, сама собой все откладывалась и откладывалась. Жадно вдыхая сырой аромат Бристоля с нотами чего-то до дрожи знакомого – морского, я смотрела на свет. Его было очень много, и дело совсем не в трех огромных окнах, выходивших на восток. Подобное явление было очень редким: обычно преобладал лишь серый цвет – детище пасмурного неба, затянутого то ли тучами, то ли смогом.
Я просто глубоко дышала и смотрела. Молчала, иногда поглядывая в сторону того, кто молчал рядом со мной, и не думала. Совсем ни о чем не думала, в этот момент мысли просто проносились длинным марафоном в нескончаемую бесконечность. Я не могла зацепить ни одну из них, но, по правде, и не старалась. Уверена, все они были непонятны в тот момент, неосмысленны, тяжелы. Консистенция головы в таком разбавленном холодом состоянии теряет свою обычную вязкость, становится обманчиво прозрачной, а это значит, что мысли не вовремя, лучше им зайти попозже.
В тот момент важность составляло совсем другое. Человеческие прикосновения. Обычно они являют собой часть чего-то большего, невозможного, убегающего. Но, украдкой, когда я поглядывала на парня, что раскинулся на стуле по правую руку от меня, он ловил мой взгляд и сразу же дарил прикосновения. Легкие, почти не заметные: пробежка кончиками пальцев по оголенной коже, там, где я закатала рукав, или рука на моем колене, всего на пару секунд, до того, как кожа покроется мурашками. Это было похоже на игру, значение которой знали только мы.
“Ты понимаешь? Это не то, о чем все говорят, и даже не то, что все чувствуют. Это что-то большее”, – говорили большие глаза цвета лесного ореха.
Он убирал руку, а я отводила взгляд, снова смотрела на свет или вылетающий пар.
Раньше я всегда думала, что люди пребывают в состоянии любви, но чувствуют ее крайне редко. Это было похоже на тонкую нить – последнюю надежду, чтобы вконец не разочароваться в этом мире. Ведь сколько раз я пыталась убедить себя в причастности окружающих меня людей к такой категории! Но нить всегда обрывалась и все оборачивалось ложью и чрезмерной наивностью. И что теперь? Как я могла принять то, что становилось сильнее с каждой минутой, крепло и проникало внутрь, сбивая дыхание? Что-то такое, с чем я не могла справиться, чего я опасалась и тайно хотела. Казалось, лишь прими это, поверь – и все снова рухнет.
– Франческа?
Я повела плечами, стряхивая цепкие, все же ухватившиеся мысли, и растерянно уставилась на парня. Кажется, он что-то сказал? Голос донесся будто издалека, а не в нескольких дюймах от меня. С секунду блондин, будто с интересом, рассматривал мои вопросительно изогнутые брови и блуждающий, не сосредоточенный взгляд, потом, улыбнувшись лишь уголком губ, резким движением вскочил со стула и пересек кабинет.
– Кажется, ты переохладилась, а я и забыл что…– запахнув створку и зафиксировав пластиковую ручку, Тейт обернулся в мою сторону. Белесые брови его были нахмурены, а взгляд, явно избегая моего, пробежался по одиноким, пустым партам.
– Что?..
– Телефон. Мне показалось, у тебя звонил телефон, – сказал он, кивком указывая на сумку, пристроенную на полу около двери, а потом уверенно заглянул в мои глаза. Так, что я засомневалась и сразу отбросила лишние мысли. Может, и правда переохладилась?
Легко соскользнув с парты, на которой сидела, я преодолела расстояние до двери и, подхватив сумку с пола, выудила оттуда телефон. Да, наверное я и правда продрогла, ведь даже маленькое электронное устройство в тот момент казалось почти горячим. Море на заставке мобильного отдавало такой манящей голубизной, что я ненадолго задумалась, покусывая нижнюю губу, а потом, как чувствовала, подняла взгляд. Парень оказался всего в метре от меня. Оперевшись о край парты, он вопросительно кивнул мне. Нехотя я оторвалась от его волос, в которых так удачно отражался свет, заставляя золотую рожь светиться будто изнутри, и вернулась к телефону.
– Это сообщение, – вполголоса протянула я и снова подняла взгляд на Лэнгдона. – Зои спрашивает, где я, и сообщает, что памятное собрание состоится в три.
– Ты не должна идти, – резко сказал он.
– А я думаю, что должна, – я неуверенно кивнула, что-то набирая в ответ подруге. – Только Зои видела меня в тот вечер, как я спешила куда-то… Может, даже видела, что к раздевалкам… Но она ничего не сказала. Никому. Понимаешь?
Характерно противный звук свидетельствовал об пришедшем сообщении. Всегда удивлялась пунктуальности людей! Быстро прочитав всего одну строчку, я набрала ответ и взглянула на блондина. Он даже не шелохнулся – стоял все в той же позе, лишь нахмурив белесые брови.
– Я сказала, что плохо чувствую себя для физкультуры, а она спросила, можем ли мы поговорить… – ответила я на его взгляд и, нервно прокрутив телефон в руках, закинула его обратно в сумку. – Мы договорились встретиться после уроков.
– После собрания?
– Может быть…
– Франческа, зачем тебе идти и слушать лживую лесть этому ублюдку? Все те люди, они только и будут делать, что врать! – сказал он, оторвавшись от парты и шагнув в мою сторону. – Конечно, ты можешь рассказать кое-какую правду…
– Да и могу рассказать, как мы оставили его умирать, – быстро кивая, я старательно пыталась не реагировать на нежные прикосновения к моим плечам, но это было почти непосильно. – Я ведь даже полиции соврала!
– Ради нас! – вдруг резко сказал блондин и, одарив меня каким-то строгим взглядом, убрал руки. – И ты почти не врала: установили, что он умер от передозировки, никто к этому не причастен… Ну, возможно, кроме его дилера.
– Почти, – фыркнула я, совсем не оценив его попытку юмора, и, обогнув застывшую фигуру, направилась к окну.
– Чего ты хочешь, Фрэнки?
На секунду я задумалась, щурясь и вглядываясь в открывавшийся из окна вид. Хотя нет, наверное, я опять-таки смотрела лишь на вездесущий свет, это необъяснимо приятно…
– В шестом классе у меня была подруга с музыкального класса. У её семьи был небольшой домик в Брайтоне, прямо на побережье, и они часто ездили туда на каникулы. Один раз она позвала меня с собой. Отец отмахнулся, сказав, что я могу делать, что хочу, и я поехала, – прикрыв веки, чтобы вспомнить заветную картинку, я умолкла лишь на секунду, пока обманчивая синева не всплыла солеными воспоминаниями. – Никогда не видела ничего прекраснее. Я тогда обгорела и была похожа на лангуста, потому что не уходила с пляжа до заката. Но это была лучшая неделя в моей жизни!
– Я не помню моря, – почти шепотом сказал Тейт прямо у меня за спиной. Я обернулась и с интересом заглянула в эти большие темные глаза, взгляд которых снова был неуловим.
– Обычно оно ярко-синее, сверкающее, необъятное. Под свежим ветром – темно-индиговое, почти шерстяное, точно его гладят против ворса. Иногда же, бывает, оно тихое, светло-голубое с белыми дорожками штиля, – не замечая того, как улыбаюсь, я удивленно отметила, что и парень улыбался, снова обнажая на щеках ямочки.
– Я помню звон, словно бронзой он отдается в оглушенным воздухе, а ударяясь об ушные перепонки, превращается в шелест и рокотливый шепот, – почти восторженно заметил он, ну словно ребенок.
– Но самое чудесное – это запах, – кивнула я и, шагнув к блондину, жадно вдохнула именно его. – Давай уедем, Тейт?
– Уедем? – переспросил он.
– Да, – ответила я, утыкаясь носом в его грудь и обвивая руки вокруг талии. – К морю!
Казалась, прошла вечность, пока я вдоволь не надышалась любимым ароматом. Хотя о чем это я? Его всегда было мало. Но молчание, как мне показалось, затянулось, и, чуть отстранившись, я задумчиво взглянула на лицо парня. От былой улыбки ни осталось и следа, белесые брови были нахмурены, а почти черные глаза сурово вперились куда-то в пустоту.
– Тейт? – обеспокоено спросила я.
– Я бы все отдал, чтобы уехать с тобой, – каким-то сиплым голосом проговорил он, продолжая смотреть на все и ни на что одновременно.
– Я возьму деньги у отца, он даст столько, сколько нужно, ему все равно! Поедем на юг до Ла-Манша… Там что-нибудь придумаем, – вдруг затараторила я с чувством, что что-то незримое ускользает, исчезает, что-то, что срочно нужно было задержать хотя бы словами. – Вся моя жизнь всегда была наполнена странными, бессмысленными событиями, которым я не придавала значения, чтобы совсем не свихнуться. Но сейчас, Тейт, сейчас я чувствую, что это что-то особенное, не пустышка. И молю, давай уедем! Пока какое-нибудь новое непредвиденное обстоятельство все не разрушило!
– Хватит! Я не могу! – вдруг воскликнул он, и я отступила, вглядываясь в ореховые глаза.
У него всегда были холодные руки, но не взгляд. Загадочный, может даже таинственный, но не холодный. Что же случилось? До боли прикусив нижнюю губу, я попятилась, пока не наткнулась на подоконник.
– Я просто не могу… – почти шепотом повторил парень и, часто моргая, снова сосредоточил на мне взгляд. Уже какой-то умоляющий, болезненный – такой, что я неконтролируемо подалась вперед, к нему навстречу. Но Тейт быстро качнул головой и шагнул назад.
Это было похоже на игру. Только не на ту – та мне нравилась, а эта пугала.
– Что ты со мной делаешь, Тейт Лэнгдон? Пришел и думаешь, что можешь просто так делать меня слабее? Вырывать из привычного защитно-безразличного состояния?! А потом, что ж, давай, разбей ту иллюзию, что так легко внушил мне!
– Ты заслуживаешь лучшего, и хорошо бы, если я мог дать тебе этого лучшего, – как-то устало проговорил он и отвернулся от меня, небрежно осматривая кабинет. Впервые, наверное, что-то похожее на слабость от него, или мне показалось? – Но я не могу даже оставить тебя, а ведь знаю, что это и было бы лучшим…
– Ну, человек-паук, ты разоблачен! – воскликнула я, скорее иронично, чем шутливо. – Иди, спасай мир, а за меня не беспокойся. Твоим врагам, что ненароком забредут одной ночью в мою спальню, я дам твой адрес. Ах, стоп, я не знаю твой адрес!
Я умолкла лишь на секунду, ожидая, пока противный звон школьного звонка раздражающе разрывал тишину.
– А теперь простая смертная пойдет на урок, потому что с прошлым учителем литературы у нее как-то не очень получилось, а новый пока еще трясется, когда она сокращает между ними расстояние до трех метров.
Не знаю, как мне удалось так стремительно пересечь кабинет и, ни разу не обернувшись, уверенно выскользнуть за дверь. Но правда такова, что горло будто сдавило в тиски, когда я была подхвачена толпой школьников в коридоре. Легче было сдаться и, жмурясь, поддаться силе потока, который, никого не щадя, нес в неизвестном направлении. Я так и поступила, ведь силы, казалось, были на исходе.
Зайдя в кабинет литературы лишь после звонка, с опозданием из-за той же толпы, что утащила меня в другое крыло школы, я прошла в глубь класса, не обращая внимания ни на одноклассников, ни на нервные подергивания нового учителя. Он молчал, а большего мне и не нужно было. Родная последняя парта казалась в тот момент спасительным островком, и я, буквально свалившись на нее, уже хотела посвятить себя любимому занятию – пребыванию в состоянии прострации. И уже было сложила руки, чтобы поудобней устроиться, но что-то вдруг привлекло внимание.
Волосы цвета золотой ржи и уверенный, но все еще обеспокоенный взгляд. Всего через одну парту. Но это не его урок, что он тут делал?
Я часто заморгала, пытаясь сосредоточить взгляд, но картинка предательски расплывалась. Когда же все-таки удалось – парта оказалась пуста. Его не было в классе, его не было нигде. Нервно выдохнув, я закрыла веки и опустила больную голову на парту.
И что теперь? Кто первым вызовет дядечек в белых халатах?
========== Вечно ждущий человек ==========
***
Я стояла, оперевшись о стену около дверного прохода, и старалась смотреть прямо перед собой, как будто всё, что происходило, меня не касалось. Я стояла не одна, рядом толпились такие же – не знающие, зачем пришли, и не находившие себе места среди множества свободных мест. Школьный зал конференций был полупуст: большинство тех, кто всё же решил миновать барьер и пройти глубже, расположились в последних рядах, в первых же мелькали лишь макушки учителей и еще некоторых, кого я не могла определить и назвать.
Там, за рядами, лицом ко мне стояли какие-то люди, стояли за стойкой прямо около черно-белого портрета виновника “торжества”. Я не могла разглядеть их лица отсюда, но замечала, как они сменяют друг друга: люди выходили, подходили к портрету и, выдерживая долгую и драматичную паузу, начинали что-то говорить. Я не слушала. Потом они уходили, а другие повторяли тот же обряд.
