Текст книги "Where the bones disappear? (СИ)"
Автор книги: Head wind
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
***
Вы когда-нибудь наблюдали за мистером Фитчером с первой парты, когда он так близок к вам, что можно рукой дотянуться? Конечно же, нет, ведь вы наверняка даже не знаете, кто это.
Нервные подергивания кривым носом, от чего ноздри, из которых пучками торчат черные волосы, раздуваются, как у разъяренного быка; сальная, старательно прилизанная прическа, от вида которой выворачивает желудок; тонкие синие губы; мутный и ненавистный взгляд глаз, размеры которых малы до нелепости… Если прибавить ко всему этому зловоние, исходящее из вечно кричащего рта, – иногда мне кажется, будто он не имеет функции закрываться, – получится тот самый мистер Фитчер! Мой учитель английского и литературы. Рады знакомству? Это вы зря.
– Палмер! – раздалось в нескольких дюймах прямо от моего лица. Мне показалось, или это слюна? Как приятно-то. – Я не обнаружил вчера твоего эссе на моем столе! Считаешь меня идиотом или, быть может, слабоумным?!
Да! Боже, этот тип читает мои мысли!
– Нет, что вы, с чего взяли вообще! – жмурясь в целях уберечь психику от разворачивающегося передо мной зрелища, зарываюсь холодными пальцами в свои золотисто-каштановые волосы. Приятно и тепло, вот бы зарыться туда всем телом.
– Всё считаешь себя самой умной?
Оперевшись локтями о парту, приоткрываю один глаз и вижу своего “любимого” учителя раскрасневшимся, с раздутыми ноздрями и трясущимися руками. Да что с ним не так-то?
– Ты мне вот здесь уже! – срываясь на писк, что вызывает у меня неконтролируемую ухмылку, кричит он. – Я всё сделаю, чтоб ты пробкой из этой школы вылетела! Давно уже пора!
Это он зря.
– Знаете что! – говорю я и резко поднимаюсь со своего места, не обращая внимания на крепкую хватку подруги. Чего это она? Давно пора понять: полный комплект с душой и рассудком я за гроши продала Иисусу в светло-голубых джинсах и кедах от фирмы Ванс, что стоял, потягивая кока-колу, на остановке. – Вы можете вечно полоскать меня своими выдуманными познаниями в мире нравственности и морали, но на самом деле, в одиночестве просматривая порнографию по ночам вместо того, чтобы задуматься о своей деятельности как учителя, вам нечего мне предложить. Эссе о японце-гее, что написал литературу, которую никто не читает, и давно уже умер? Если директор – мужчина и, вроде бы, гетеросексуал, каким образом вы вообще добились должности преподавателя?
Безнадежность, как осмысление всех своих качеств, предлог, за которым следует напомнить, что мир не так уж добр к тебе. Безнадежность, как икота, что нападет на тебя после сказанных слов, что, как ты сам уже знаешь, не принесут никакого результата.
– Фрэнки… – еще одна безнадежность. Робко шепча и растягивая ткань моего черного свитера, бедняжка всё ещё пыталась спасти утопающего. – Может, тебе лучше сесть?
– Зои, может, тебе лучше не рвать мой свитер?
Почему она со мной дружит? Неужели не видит, что я перестала дышать ровно тогда, когда судьба начала ломать мою молодую жизнь с криками отчаяния и бессонными ночами? Или это подобно онанизму и наркотикам – общаться с мертвецом?
– Знаешь, – можете официально считать себя счастливчиком, если вы не видели, как мой бесценный учитель, искривляясь в нервной улыбке, облизывает свои мерзкие синие губы. Да, он любит резко менять образ – с разъяренной свиньи на грязного педофила, – все дочери идут в своих мамочек!
Внутренний мир, переполненный разрухой переходного возраста, держит тебя в тисках. Ты, ограниченный воспитанием прошлых событий, выдрессированный, словно цирковая обезьяна, не даешь свободу своему телу. Стоишь, как я сейчас, вперив безжизненный взгляд в сам лик мерзости. И противно вроде, и больно, и ответить пора… но нет. Пряча себя за маской действительности, до крови кусаешь нижнюю губу. Вот уже вкус железа, вот уже ты романтично скатываешься вниз в пропасть.
Чувствую, что-то теплое касается моих ледяных пальцев, или кажется? Ах, это снова мой верный спаситель. Такие большие серые глаза, что они хотят мне сказать? Почему там отчаянно танцует цирковая обезьянка, вот там, прямо у пуговиц-зрачков?
Меня мутит, желудок сводит. Шатаясь, тяжело сваливаюсь обратно на свое место. Сколько времени прошло? Почему никого нет? Ах, нет, вот они все – золотые подростки Англии, попирая спины друг друга, даже не стараясь втягивать животы, вывалившиеся из модных вареных джинсов, столпились у окна. Мой спаситель тоже там. Сероглазая зажимает рот руками, крутится вокруг толпы, бросая частые испуганные взгляды в мою сторону.
Кто окно открыл? Так холодно. Осенний ветер порывами доносит до меня крики и шум толпы, все как обычно, но с чего мне не разобрать ничего?
Тошнота подкатывает к горлу. Я вперила взгляд в снег на школьном затертом паласе. Нет, не снег. Осколки. Хмурюсь, я не люблю стекло. Оно такое хрупкое, ненадежное.
Единственное, что я могу трезво осознавать, – это потребность в свежем воздухе. Шатаясь, поднимаюсь из-за парты, на ощупь пробираюсь к дверному проему, что зияет коридорной темнотой. Или это еще один эффект моего состояния? Мысли, словно вареные в котле агонии, что за черт происходит? Кто так кричит, превращая мой мозг в убитое животное, кончающее жизнь в судорогах?
Зажимаю уши, жмурю глаза. Просто хочется вырваться отсюда – из класса, из толпы, из дурманящей духоты. Плевать на мерзкого онаниста, плевать на его слова, на осколки в крови, что я чувствую даже через плотную подошву своих кед. В крови?
– Не думал, что учителя умеют так эпично вылетать через окна! Ты молодец!
Что? Может, я что-то съела с утра не то? Кстати, насчет еды! Этот самый некто, что с ухмылкой перегородил мне выход из класса, мог прямо сейчас познать продукт не полностью переварившегося завтрака.
– Потом поделишься, чем ты накачался, чтобы нести такой бред. А сейчас пропусти!
– Первый раз всегда плохо, в следующий – будет лучше, обещаю.
Такой спокойный, улыбчивый! Как знает, футболку я ему потом отстирывать не буду.
– Ты кто вообщ..? – никогда не падала в обморок, особенно прямо в объятия симпатичного незнакомца. Да-да, я даже успела разглядеть: не волосы, а золотистая рожь, не глаза, а два карих омута, не улыбка, а…
Черт.
========== Всем нужны мои ножницы ==========
***
Опускаясь в пучину школьной духоты и толкотни потной молодежи, ты понимаешь, что ненавидишь мир ровно так, как по утрам безмолвие и бросаемые на тебя взгляды. Отчаяние бьет по утрам.
– Фрэнки, мне нужно идти, я обещала мисс Уолтер помочь с проектором, – легко поднявшись с протертого школьного паласа, сероглазая аккуратно поправила свою шотландку в черно-зеленую клетку и внимательно посмотрела на меня.
Не отрывая взгляда от канцелярских ножниц, которыми сосредоточено пыталась очистить зеленое яблоко, я кивнула.
Зачем поднимать глаза, если и так знаешь, что увидишь там? Напряженное лицо с острыми чертами и огромные, чрезмерно огромные, цвета дождливого неба глаза, что доверху наполнены сочувствием и… страхом. Да, мой маленький спаситель боялся меня. Я заметила это буквально сразу, как вошла сегодня в школьные двери и, игнорируя косые взгляды и перешептывания учеников, которые пытались обходить меня стороной после случившегося, направилась прямо по курсу к подруге. За грустной улыбкой, объятиями и короткими вопросами скрывался страх. Им буквально несло от неё.
– Может отдашь ножницы?
– Нет, ножницы – не мой инструмент. Лучше я отправлю кого-нибудь через окно!
В этот раз я все-таки подняла взгляд на испуганную блондинку, что, поджав сизые губы, нервно схватилась обеими руками за свою вязаную сумку, наполненную учебниками.
– Я… – заикаясь, она шагнула было в мою сторону, но, словив гневный взгляд, замерла. – Я не это имела в виду, ты ведь знаешь.
Бедняжка, мне и правда жалко её.
Качая головой, я неосознанно словила взглядом отражение в чистом, как слеза, омуте её глаз – растрепанные волосы, нахмуренные брови, красные воспаленные глаза, обветренные губы; резко размахивая острием ножниц, девушка в идентичной школьной форме, лишь неопрятной и мятой, сидела на полу, спиной прислонившись к шкафчикам в спортивной раздевалке.
– Иди, Зои. Я справлюсь, – отведя болезненный взгляд, сказала я.
Мне хватило около тридцати секунд, чтобы понять: это жалкое зрелище в отражении и есть я. Франческа Изабель Палмер, рада знакомству! По рассказам отца, мать, которую я, впрочем, в осознанной жизни не видела, назвала меня так в честь того, чего у нее не никогда было – свободы. Эпично, не правда ли? Аж тошнит.
Ещё что-то пролепетав, сероглазая стремительно удалилась, а я, продолжая ковырять ножницами кислый плод, вперилась взглядом в трясущиеся напротив шкафчики. От чего они тряслись? А от того, что около двадцати подростков, в экстазе бьющихся от своих гормонов, разносили школьный спортзал или, как они это называют, занимались физкультурой.
Что делала я, спросите вы? Я решила освободить общество от моего присутствия, тем самым разряжая обстановку.
Вы ведь в курсе, что произошло? Если нет, то теперь будете. Я убила учителя.
– Эй! – знакомый голос, раздавшийся прямо над моей головой, заставил вздрогнуть, от чего ножницы чуть не распороли мне палец.
– Черт!
– Ну нет, – качая головой, заявил тот, кого я больше никогда не думала встретить, и приземлился на пол подле меня. – Люцифера я знаю, он прекрасный и красивый, в белом пиджаке и лакированных туфлях…
Не волосы, а золотистая рожь, не глаза, а два карих омута, не улыбка, а лунная магия. Не знаю как, но когда я опомнилась, ножницы уже оказались в руках парня.
– Его силуэт всегда находится рядом, нашептывая тихим голосом свое видение настоящего и будущего. Знаешь ли ты, что оторваться от этой мелодии почти невозможно?
– Тебе плохо что ли?
По сравнению с прошлой нашей встречей, я чувствовала себя вполне нормально и даже была почти уверена в реальности того, что видела и слышала. Почти. А вот что было с ним не так?
– Нет, мне хорошо, – блондин улыбнулся, отчего на его щеках появились ямочки. – За что ты истерзала яблоко? – кивком головы он указал на зеленую труху, оставшуюся в моих руках.
– Я пыталась почистить его, но… – хмурясь, я отбросила ошметки на пол и подозрительно взглянула на незнакомца. – Что ты делаешь в женской раздевалке?
– Тебя искал.
– Зачем?
– Узнать, как у тебя дела.
Я не смогла сдержать усмешки, честно.
– Мы даже не знакомы! Какого черта?!
– Ты слишком много ругаешься, Франческа, – самодовольная улыбка, не сходившая ни на секунду с его лица, если честно, начинала раздражать. – И то, что ты не знаешь моего имени, не значит, что мы не знакомы.
Фыркнув, я отвела взгляд. Чем он пытался удивить меня? Имя мое теперь знал каждый в этом ничтожном городишке, а если он о том, когда я упала в обморок при нем, то в правдоподобности этих воспоминаний я вообще не уверена.
– Я Тейт, новенький в этой школе, – протянув руку, сказал парень, но быстро осознав, что отвечать ему никто не собирается, убрал руку и снова улыбнулся. – Если помнишь, то мы встретились в мой первый день.
Идиотка, думала, что удалось сбежать от этого.
– Как интересно! Но, увы, не вижу причин в продолжении нашего общения! – сказала я, вскакивая со своего места.
– О, ты увидишь их, обещаю, – уверенно говорил Тейт, так же резко поднявшись и лавируя за мной через ряды шкафчиков. – Ты не ответила, как у тебя дела?
Резко затормозив, я обернулась и, возможно, даже бы улыбнулась на то, как он чуть не налетел на меня, но было не до этого.
– Как дела?! Как у меня дела?! – от невозмутимого вида парня у меня сводило живот, что заставляло подрываться голос. – Как, ты думаешь, дела у человека, который провел неделю, сменяя сеансы чертова психолога на допросы в полиции?! Как дела у того, кто, в принципе, ничего не сделал, но все считают его убийцей?! Как…
Щеки пылали так, что мне становилось дурно с каждым сказанным словом, но я все равно бы не умолкла, если бы не вдруг пробивший холод – блондин аккуратно заправил ниспадающую мне на лицо прядь волос, тем самым на мгновение соприкасаясь с кожей. Будто тысячи ледяных иголок; будто ледяная хватка сдавила горло. Инстинктивно я отступила назад.
– Тебя ни в чем не обвиняют, – будто ничего не произошло, сказал парень. – Все то, о чем люди шепчутся, или то, о чем думают, ничего не значит.
– Но ведь то, что думаю и чувствую я – значит?
Сощурившись, он долго всматривался в мое лицо. Либо коридорные сумерки, либо его личная особенность – я абсолютно не могла разобрать, что означает этот взгляд. Не по себе, будто он мысленно вскрывает мне череп и вытаскивает содержимое – рассматривает, изучает.
– Он нагрубил тебе, ты ответила, не спорю, – после долгой паузы, продолжил Тейт. – Он нагрубил повторно, ты перенервничала, и тебе стало дурно. Всё.
Странные ощущения, возникшие в тот момент, когда он уверенно закачал головой в подтверждение своих слов, заставили меня нервно сглотнуть и отвести взгляд.
– И что? Он просто расстроился из-за того, что такой мудак, и выпрыгнул в окно на глазах у всего класса?
– У тебя есть другая версия?
Я чувствовала, как глаза цвета ореха настойчиво ищут внимание моих глаз.
– Есть. Я заставила его это сделать. Не знаю как, но заставила его выпрыгнуть в окно.
Я подняла взгляд, лишь чтобы убедиться, но нет, на его лице не было и тени улыбки. Ни презрения, ни усмешки, ни улыбки – вообще ничего.
– Полиции ты так же ответила?
– Да, они от души повеселились. Они и мой дорогой папочка, который добился справки от психолога, что поведала о нервном срыве на почве увиденного.
Вздохнув, парень лишь пожал плечами. Пришло моё время задавать вопросы. Облизнув сухие губы, я даже успела произнести первый слог…
– Он тебя очень разозлил, этот учитель. Что он сказал последнее? Что-то про мать…
Ненавижу, когда меня перебивают.
– Он сказал, что все дочери идут в матерей, – резко ответила я. – Моя мать – шлюха. Это знает чуть ли ни каждый ублюдок этого города, – слова будто шли сами по себе. – По рассказам, она укатила со своим дружком куда-то на юг, когда мне не было и пяти. Совсем её не помню.
– Ты живешь с отцом?
Вопросительно изогнув бровь, блондин всё так же внимательно смотрел в мои глаза. Было тяжело перевести взгляд, казалось, он подсознательно мешает тебе.
– Да, не сдал меня в приют в знак своего великодушия.
Пронзающий звук, жестоко проникая до самого мозга, сотряс школьные стены. Еще секунда, и раздражающие голоса в какофонии с шарканьем ног, подобно противной жиже, разбавили прохладную тишину, витавшую в пространстве помещения.
Улыбнувшись так, что я все ещё не понимала, что он хочет этим сказать, парень обогнул меня и наконец покинул женскую раздевалку. Несколько секунд я просто стояла там одна, пытаясь осознать, что вообще произошло. Но опомнившись, рванула за ним.
– Ты говорил мне! Тогда! Что все это значило?! – догнав золотистую рожь его волос в потоке одинаковой школьной формы, я вцепилась в рукав ткани пиджака и отрывисто проговорила, не ожидая, пока он откликнется.
Обернувшись, парень нахмурился и отдернул руку. Это был не он.
Он унес мои ножницы.
========== Даже автобусы усмехаются ==========
***
Лишь идиот мог придумать общественный транспорт. Неуклюжая медлительность этого бездарнейшего из всех способов передвижения всегда вызывала во мне мутную и скверную ненависть. Плывущие мимо безнадежно-некрасивые улицы, настырные вздохи, которыми я пыталась убедить своего стокилограммового соседа убрать локоть от моего лица, световое табло, которое, казалось, игнорировало мои настойчивые взгляды и объявляло всё не те остановки… Я задыхалась.
“Глостер-роуд; Лонгмид-авеню; Кресент; Веллингтон Хилл…” – улицы Бристоля, казалось, бесконечны.
С каждым новым кварталом сомнение горячим свинцом заливалось внутрь. До боли прикусывая нижнюю губу, я снова взглянула на неоновое табло, объявившее новую остановку.
“Филтон” – ноги, бока, локти, спины, седые затылки, улыбка мальчишки с бэтменом в руках, пару ступенек – я на свободе!
Ветер был тяжел и сыр, он без малейшего сострадания трепал мою распахнутую ветровку, играл с клетчатой юбкой, ерошил, все более спутывая, шершавой ладонью золотистые волосы. Будто посмеиваясь над моей беспомощностью, кто-то пустил трель по небу. До самых первых капель я даже не замечала этой издевки, в Англии все же живем.
Обратив лицо к моросящему небу, я улыбнулась, что ветру явно не понравилось. С новой силой неистовый колко, словно пощечиной, ударил по лицу. В центре, помнится, задувало гораздо слабее. Впрочем, чего ожидать от окраины города? И как только он ездит каждый день в школу?
“Зачем я туда иду? Это так глупо! Что я ему скажу? А если не ему?! А что если Купер дал не тот адрес?!” – Во время пересечения серой улицы и всматривания в номерные таблички на домах, стоявших вплотную друг к другу, круговорот беспокойных мыслей в моей голове все ускорялся, а вот уверенный шаг – замедлялся. Как обычно, щеки начинали гореть, словно кипятком ошпаренные.
Чуть не проскочив мимо дома с табличкой “18А”, я резко затормозила. Через черный решетчатый забор, что был мне по пояс, виднелся строгий классический фасад, увитый плющом. Серые каменные украшения выглядели, как темные капли слез. Высокие окна-арки, симметрично расположенные детали – во всем был выдержан классический порядок. Картину типичного английского дома дополняли сырость старого серо-коричневого кирпича и массивность красной входной двери.
Я фыркнула, сверив номер дома с номером, наскоро написанным на ладони синей пастой. А чего я ожидала? Загадочный новенький должен был жить во дворце? В склепе?!
“Как ты вообще нашла его дом?” – спросите вы.
Это было не сложно. Купер, семиклассник с нервным тиком на правом глазу и зависимостью от компьютера, добровольно согласился проникнуть в базу данных школы. Ну вообще-то не то чтобы очень добровольно, но как не помочь местной знаменитости? У бедняжки, кажется, еще и левый глаз задергался от моего предложения “полетать”.
“Но зачем?!” – так и представляю, как вопросительно изгибается ваша бровь.
Тут я, пожалуй, пожму плечами и отведу взгляд. Сейчас, когда я со скрипом отворяла железную калитку, всё казалось ещё сложнее, чем когда я садилась в автобус.
На полпути к красной двери я замерла, второй раз за день словив отражение. Медленно расходясь кругами, лужа будто фокусировалась на картинке с девушкой. Черные кеды, колготки, школьная юбка, красная ветровка, из-под которой выглядывал все тот же чёрный свитер, руки, нервно сжимающие шнурки от куртки, тонкая шея и лицо с бледной кожей, алые от постоянного прикусывания губы и изумрудного цвета глаза, что всё так же обведены красной каемкой. Волосы – здесь вообще все плохо. Ветер сплел золотисто-каштановое гнездо, которое не мог прикрыть даже капюшон. Бесшумно выдохнув, я буквально раздавила свое отражение ногой и уверенно подошла к двери.
Красное дерево вблизи уже не казалось таким красным. Здесь, как оборотная сторона фальшивки, цвет казался выцветшим от времени, дерево – сырым от погоды, а каменные ступеньки, что вели к двери, и вовсе отбитыми. На мгновение сомкнув веки, я, быть может даже вслух, прошептала: “Ты пришла за ответами, ответами и ножницами!” – и, протянув, казалось, синюю от холода руку, уверенно постучалась.
Не думала, что кто-то настолько пунктуален, чтобы открывать дверь после одного стука. Но нет, есть и такие. Первое, что бросилось мне в глаза – это золото волос. Не подозревала, что есть кто-то еще с таким цветом, но и тут ошибалась. Девушка, даже скорее девочка, лет тринадцати – не больше, худощавая, такая же бледная и с большими глазами цвета болотной трясины, хмурясь, оглядела меня с ног до головы и вопросительно мотнула головой.
– Привет, я ищу Тейта, – скороговоркой проговорила я.
– Тейта?
Девочка переспросила медленно и неуверенно, голос ее казался сиплым, будто простывшим. Последнее время я часто слышу подобную манеру от собеседников. Страх?
– Да, Тейта Лэнгдона, он…
– Его нет дома, – быстро ответила она и кивнула, скорее сама себе. – Но я могу позвать маму.
– Нет, не надо, – только мамы здесь не хватало. – Просто… просто скажи ему, когда вернется, что я приходила за своими ножницами.
– Ножницами? – удивленно округлив глаза, переспросила девчонка и, словив мой кивок головой, ответила тем же, но неуверенно. – Он вернется только послезавтра, но я передам. Ты та…
– Мне уже пора, спасибо.
Резко обернувшись я стремительно, словно убегая с места преступления, направилась прочь от дома, от красной двери, от так похожей на Тейта девочки. Спиной чувствуя, как её глаза провожают мою фигуру, я выбежала, не оборачиваясь и не заботясь о закрытии калитки, пересекла улицу и направилась к остановке.
Капюшон шуршал по ушам, но казалось, будто шуршит мозг, усердно шевеля извилинами.
“Это была его сестра? Куда он мог уехать? На полтора суток? Я не увижу его завтра?” – голова начинала кружиться. Приближаясь к остановке, я сбавила шаг и, тяжело дыша, подняла взгляд. Автобус стоял, раскрыв двери – будто поджидал меня, будто знал и не уезжал.
“Ну что? Как твои ответы?” – урчанием мотора он словно усмехался надо мной.
Взбежав по ступенькам, я прошла в глубь и торопливо прильнула к холодному стеклу. Вот сырая улица, по которой я только что бежала, вон поворот, а там серо-коричневый фасад, увитый плющом, что расположился среди других точно таких же серо-коричневых фасадов, увитых плющом. Отсюда было не разглядеть красную дверь, что есть только у этого дома, но ее силуэт, казалось, навсегда вгрызся мне в память.
Прикрыв воспаленные веки, я откинулась на сиденье. Снова ноги, бока, локти, спины, седые затылки. Снова ненавистная медлительность.
“Идиотка!” – только сейчас поняла, насколько все это было бессмысленно.
========== Переписка ==========
“Шум имеет лишь одно преимущество – в нем пропадают слова.”
***
Медленно, с аккуратностью отсталого ученика статуса “профи”, я опустила голову на сложенные на парте руки. Рукава водолазки приятно холодили кожу. Уходя в “хидден плейс” на задней парте, я прикрыла веки, а слова учителя, иногда перебиваемые учениками, слились в общий гул и, казалось, растаяли. Состояние прострации, как обычно бывает, полностью захватило в свою обитель. По правде говоря, я и не сопротивлялась.
Не знаю, что меня тогда заставило, будто щелчок на подсознательном уровне, но в один момент я вдруг резко распахнула глаза. Вовремя, как оказалось. В ту же секунду скомканный лист бумаги неведомо какой траекторией угодил мне прямо в руки. Чисто машинально сжав его в кулак, я с подозрением огляделась. Несомненно, удел откровенно скучающих учеников – пускать бумажные истребители в беспилотный полет или малевать что-нибудь непристойное, чтобы потом распространять по рядам для ценителей-критиков. Но меня, как не самую популярную личность, участие в подобном роде школьных развлечений не затрагивало, по крайней мере, раньше.
Как только мои глаза наткнулись на золотисто-русые волосы, которые вьющимся ореолом обрамляли лицо парня, все стало ясным. Ненадолго. Подавив глупую улыбку, я нахмурилась и вопросительно кивнула ему. Обнажая ямочки, Ленгдон улыбнулся и кивнул на мой сжатый кулак. Медленно и недоверчиво я разжала руку и перевела взгляд на мятую бумажку. Ничего особенного, всего лишь записка. И всё же было не по себе, как всегда при неожиданном появлении новенького.
“Не нравится история?” – немного корявым, типично-мальчишеским почерком спрашивала меня записка.
И это всё? Разочарованно я покрутила в руках мятый листок и, саркастически изогнув бровь, снова глянула на блондина. Тот, не обращая внимания на меня, вперил заинтересованный взгляд в учителя и будто внимательно прислушался. Очень смешно. Фыркнув, я схватила ручку и, приложив её конец к обветренным губам, задумалась. Казалось бы, все просто. Он не сможет убежать и ему просто придется дать мне ответы. Но на какие вопросы?
“Не больше литературы. Что ты тут делаешь? Ты же должен был приехать только через два дня!”
Аккуратно сложив бумажку, я снова поймала на себе этот взгляд. Ореховые глаза – почти черные, с озорными огоньками, пляшущими вокруг зрачков, будто языки пламени у ворот ада. За этим дьявольским волшебством, казалось, можно наблюдать вечно. С трудом оторвав взгляд, я внутренне одернула себя и, чуть подавшись вперед, протянула руку с запиской. Подайся я еще малость, могла бы коснуться его парты, а потом и руки, чуть выше – золота волос. А может, и не могла бы. Ухватилась бы лишь за воздух, за пустоту.
Знакомое ощущение, покалывание тысячами ледяных иголок – записка исчезла с раскрытой ладони. Он ведь даже не коснулся меня! Протянутая рука, словно чужая, бессильно обвисла, а я, прикусив нижнюю губу, подняла взгляд на Тейта. Такое серьезное лицо. Без тени улыбки он уперся взглядом в записку. Скорее даже не в записку, а в одну фразу или слово. Зрачки его не бегали, читая, они зависли неподвижно.
Нахмурившись, я сильнее прикусила губу до противного ржавого вкуса. Ещё мгновение и парень, скинув мятый листок на парту, размашисто что-то вывел черной ручкой. Через две секунды записка вернулась ко мне на парту. Он сам, протянув руку, положил её. Не в руку, а на парту, избегая моего взгляда.
“У нас оказалось одно совпадение в расписании. Почему я должен был приехать только через два дня?”
“Какая радость! Мне сказала твоя сестра.”
Одарив его холодным, как по мне, взглядом, в этот раз я тоже сдвинулась и, протянув руку, скинула скомканный листок ему на парту. Проводив меня безразличным взглядом, парень развернул послание и снова завис над словами. Может, у него проблемы с моим почерком?
“Сестра?” – еле разборчиво из-за размазанной гелевой пасты значил его ответ.
“Я решила, что да. Разве это имеет хоть какой-то смысл? Я была у тебя дома. Тебе не передали?” – я наскоро начеркала под его вопросом и перекинула бумажку обратно.
В этот раз он уже не игнорировал меня, а наоборот – нетерпеливо следил за каждым движением. Когда записка коснулась его парты, Лэнгдон резко, будто и не читая моего ответа, схватился за ручку. Ну какая тут логика?! Почти физически ощущая на себе его настойчивый взгляд, я снова развернула полученное послание.
“У меня нет сестры. Зачем ты ходила ко мне домой?”
Теперь уже я зависла над словами. Как он это делает?! Снова! Я жду ответов на свои вопросы, но от чего-то лишь отвечаю на его. Ну, дьявол!
“Ножницы. Ты унес мои ножницы. И мне нужны ответы.” —крупным размашистым почерком я заняла все оставшееся пространство на мятой бумажке.
Протянув руку, парень ждал. Недоверчивым взглядом я уставилась сначала на его раскрытую ладонь, что была так близка к моей парте, потом медленно и осторожно подняла взгляд на его лицо. Такое уверенное, казалось, он все знал: мое смятение, мои желания, мои мысли. В почти черных глазах я не видела отражения, но была уверена – перед ним предстает лишь жалкое, неуверенное и неинтересное зрелище. Зачем все это?
Закинув скомканный листок блондину, я резко отвела взгляд. Хотелось кричать от бессилия. Приложив ледяные пальцы к пышущим жаром щеками, я зажмурилась. Невыносимый адский клич – звонок с урока. Думаю, у ворот в преисподнюю именно такое музыкальное сопровождение.
Смотря сквозь полуприкрытые веки, я наскоро запихала тетрадь и ручку в сумку, бесшумно выдохнула и обернулась. Заветная парта справа от меня была пуста. Новенький снова ускользнул, испарился. Может, я схожу с ума?
Подойдя, кончиками пальцев я пробежала по лакированному покрытию парты. Такое холодное, будто ни одна живая душа никогда не касалась его. Вздрогнула, когда пальцы наткнулись на ледяное острие. Ножницы. Те самые, похищенные ножницы. Прижимая какую-то бумажку, они покоились у самого края одинокой парты. Закинув их в сумку, я аккуратно подняла послание. Не то, что истерзалось за весь урок. Этот был новый, аккуратно сложенный вчетверо листок.
В этот раз он постарался. Почерк был ровный и аккуратный:
“В семь. В школе. Ты получишь все, что захочешь.”
========== Мертвая гимназия ==========
***
Тишина в вечернем школьном коридоре, если подумать, не является чем-то необычным. Но первое впечатление всё же – оцепенение. Не такое, когда ты чего-то испугался, нет. Это оцепенение было скорее ступором или удивлением, чем-то на подсознательном уровне. Вездесущая пустота, отсутствие хоть каких-либо признаков того, что всего несколькими часами ранее здесь же можно было задохнуться от перенасыщения запахами и звуками. Школа омертвела без своих учеников.
Когда на улице только смеркалось, внутри, в коридоре, без единого выхода к свету, царила непроглядная тьма. Часто моргая и щурясь, в целях разглядеть хоть что-то, я обернулась на дверь, в которую только что вошла. Спортзал, я вошла через спортзал – единственный известный мне запасной выход. Вечером там проходили тренировки по баскетболу, и дверь, выходившая на задний двор школы, не запиралась. Это, кстати, я случайно узнала из незатейливого трепа одноклассниц, которые регулярно приходят туда в надежде завладеть вниманием какого-нибудь имбецила-спортсмена. Никогда не думала, что подобная информация окажется полезной!
Если доверять зрительной памяти, то, завернув направо, можно было попасть к раздевалкам, а налево – в главное крыло школы. Вытянув руки вперед, я взяла курс прямо, пока не уперлась ладонями в шероховатую поверхность стены, а затем свернула налево и пошла, кончиками пальцев пробегая по старой краске коридорных стен. Обманчиво теплый ярко-желтый свет резко ударил в глаза, когда я, проделав путь через северное крыло школы, завернула в главный холл. Источником раздражающего света оказалась подсветка “гордости школы”. Да-да, та самая, что есть во всех школах: стеклянный шкаф с кубками, наградами и фотографиями выпускников, которые стали успешными и знаменитыми, что, без сомнений, директор рад приписать как личное достижение школы.
Бристольская гимназия имени Святого Батория – престижное, как обещают нам буклеты и рекламы, заведение, принимающее в ряды учеников лишь самых одаренных подростков. Летом – лакросс, зимой – баскетбол, строгая форма, оригинальная эмблема с вышитой золотыми нитями лошадью и кругленькая сумма, которую родители любимых детишек должны ежемесячно перечислять на счет. Всё, что полагается престижному образованию и, как обещает сама администрация, гарантирует успешное будущее. На самом же деле это всего лишь старое обветренное кирпичное здание, возвышающееся на сером высохшем газоне. Клянусь, вы бы не нашли весомых отличий от других школ в этом прогнившем от постоянной влаги городе.
Оперевшись спиной о чей-то шкафчик, я поморщилась и отвела взгляд от раздражающего освещения. И что мне делать теперь? Вытащив мятую записку из кармана, я прочла уже и так знакомые слова:
