Текст книги "Багряная песнь (СИ)"

Автор книги: Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Ашатаруш и Майрон вздохнули одинаково тяжело, когда они остановились и наконец-то спешились. Мелькор хлопнул кобылу по шее, бросив Лангону:

– Смотри, чтобы коней напоили. Здесь жарко.

Энгвар ждал их на краю огромного моста, где выстроились орки: так ровно, что походили на скульптуры. А Энгвар выглядел так, словно собирался устроить себе праздник – нарядился в старую одежду шпиона, созвал город…

Все это не понравилось ему сразу. Не понравилось еще с прошения, которое передали Хранители.

Энгвара пожирала та же отрава, что и многих других в его королевстве: бесплодные амбиции множились и ширились, как зараза. И, в конечном счете, уничтожали хороших солдат и шпионов, взращивая на их месте сумасшедших слепцов, одержимых властью, его благоволением и статусом, которого никогда не получат.

В воздухе Фелуруша витало что-то еще, кроме раздутого самомнения Энгвара. Чужое присутствие, тонкое, как кисейная ткань. Мелькор поморщился: оно напоминало едва уловимую вонь или гул в ушах на грани слышимости – то усиливается, то слабеет. Давило на виски не хуже короны.

И орки. Они повернули к нему головы разом, будто по команде, которой никто не отдавал – так резко, что слаженности могла бы позавидовать его личная гвардия слуг.

И этот красный отблеск в их зрачках… не как у кошек в полумраке, а по-настоящему красный. Не отражение.

«Что он сделал с их глазами?»

Эти алые точки в тени надбровных дуг пристально следили за ним.

От Мелькора не укрылось, как Майрон хмурился – без того настороженный, майа даже не оставил притороченными к седлу сабли. Почти открытое выражение недоверия, и, скорее всего, сознательное.

Энгвар, весь затянутый в потертую черную кожу и тонкую шерсть, как тень, низко поклонился, нарочито игнорируя присутствие Майрона.

– Machanaz.

– Показывай, зачем звал. – Мелькор без предисловий махнул рукой в сторону орков. – Я смотрю, ты решил вспомнить былое, Энгвар. Потрудись заинтересовать меня быстро. Ты докладывал о новом минерале.

Ему не хотелось оставаться в Фелуруше ни секунды дольше нужного. Воздух был так сух и горяч, что оседал на зубах скрипящей пылью, а в рот хотелось положить земляники со льдом или сполоснуть лицо водой.

Но пускать на самотек находку Энгвара – глупость.

Айну посмотрел в глаза майа и снова увидел это – красноватый отсвет, как две сияющие точки в глубине зрачков. Настоящее двойное дно.

– Да, Machanaz, – Энгвар заложил руки за спину и снова поклонился. – Подобен алому стеклу или красному кварцу, сияет во мраке. Никогда не видел ничего подобного. Если растолочь сияющий кристалл в порошок и посыпать им рану, или же, смешав с водой, дать оркам, вы можете получить самых сильных солдат из всех, что я видел. Я взял на себя смелость назвать его каранглир.

«Тебе не дает покоя та дыра, в которой ты оказался – да, Энгвар? Поэтому так стелешься?»

Мелькор слегка склонил голову вбок, изучая майа и его сухое отстраненное лицо. Сощурил, словно кот, дочерна карие глаза.

Ему не понравилась новость. И еще меньше понравилось описание свойств неизвестного минерала. Каранглир… алая песня. Насарлинд.

– По-твоему, Энгвар, наши солдаты недостаточно сильны? – Мелькор оскалил в полуусмешке ровные белые зубы. – Назови мне хотя бы одну причину не казнить тебя.

Он играл, пряча правду за снисходительными вопросами.

Одна-единственная деталь, которой хватило, чтобы насторожить его: под Тангородримом не было места подобному… самозарождению. Алмазы и золото, медь и железо, рубины и изумруды – все это он рано или поздно допевал. Усиливал. Добавлял блеска, силы, хаоса – драгоценности и металлы потом всегда добывали целыми телегами. Все жилы были допеты, учтены, усилены и записаны, благодаря дотошности Майрона и Лангона.

Одна. Деталь.

Этого камня, красного и сияющего, одновременно столь мягкого, чтобы крошиться, и столь мощного, чтобы дарить силы – он не пел. Сила расточалась на материю и хаос, причудливые формы жизни, врастала в землю, и он уже давно избрал наиболее подходящий материал – достаточно роскошный, чтобы соответствовать ему.

Золото. Не кристаллы.

Энгвар пожал плечами и указал на орков широким жестом:

– Посмотрите сами, Machanaz.

Майа кивнул паре орков в первом ряду – невысоким, в простой кожаной одежде местных.

– Вы двое. Подойдите и покажите Аран Эндор свою новую силу.

Орки ничего не сказали Энгвару, повинуясь команде, как слепые каменные изваяния, что могут стоять без движения целыми веками. Поклонились.

Они не были воинами, и Мелькор это видел: шахтеры, самое большее – грузчики. Не солдаты, но добытчики, потому что Фелуруш не сражался, а добывал и выживал. Ни доспехов, ни снаряжения – шахтерские туники, стоптанная обувь. И уж точно никакого оружия.

«И что они могут показать?»

Орки примерились друг к другу, кружа под немигающими красными точками чужих глаз. Двигались мелкими шагами хищников, взрыкивая и скалясь, как звери, а затем схлестнулись в быстром броске. И полилась кровь.

Более крупный орк с большим насыщенно-багровым шрамом на руке схватил хрипло рычащее от ярости тело соперника поперек груди, припечатал тяжелым броском к земле, наступил на горло, и принялся выкручивать руку. Дернул плечо в суставе с такой легкостью, словно ломал сухую ветку.

Он чуть не поморщился от этого влажного хруста хрящей и связок, но сохранил лицо.

Кожа рвалась как тягучий пергамент, а кровь была так красна, что скорее выглядела человеческой, нежели орочьей. Ее теплый медный запах поднимался в воздух, а тягучая влага смешивалась с пылью каменных плит и отливала опаловым блеском, как ядовитые иголки аурипигмента.

Мелькор не удивился бы, начни поверженный орать, будто свинья на скотобойне. Но нет: второй, уже необратимо искалеченный, издал бычий рев, невзирая на боль. Ревел недолго – ровно до тех пор, пока ему не сломали шею.

– Твою мать, – чуть слышно пробормотал за плечом Майрон.

Фелуруш ахнул. Мелькор слышал это – вздох, прокатившийся по толпе, причитания и обсуждения – тот шелест голосов, что не перепутаешь ни с чем.

Драка оказалась недолгой, кровавой и мерзкой, призванной продемонстрировать силу, больше подходящую троллям и ограм, чтобы таскать каменные блоки и качать меха.

«Откуда ты достал этих зверей, Энгвар? Что ты сделал с ними, с их глазами и кровью?»

Мелькор задумчиво смотрел на победителя, который рухнул перед ним на колени, забрызганный неестественно-алой кровью. И смотрел точно так же, как остальные – не мигая, уставился пристально и преданно. Красные огоньки по-собачьи выжидающе пялились из темноты зрачков.

– Встань, – орк последовал за легким движением его кисти, завороженно пялясь на камни в венце. – Ты не знаешь, как стоит обращаться ко мне?

Еще одна странность. Уж чего, но творения рук Фэанаро они боялись так, что обыкновенно не смели и глаз поднять. Этот же смотрел на них, словно не мог отвести взгляда. Да и за сотни лет еще не нашлось ни одного орка, что не начал бы мямлить в его присутствии хоть что-нибудь, боясь продемонстрировать неучтивость.

– Язык проглотил?

Вместо ответа тварь перед ним издала гортанный рык.

«Энгвар выкопал на своем дне новый вид мерзости. Само очарование».

Мелькор усмехнулся, вновь обнажив жемчужно-ровные зубы.

– Из солдат, что не умеют говорить, Энгвар, дрянные разведчики и еще более дрянные командиры.

Айну жестом отослал орка в строй.

Ему были знакомы и принуждение, и самоубийственная отдача, которая рождала извращенную слепую веру – иллюзию добровольности, с которой многие шли умирать за него. Даже принужденные, даже подгоняемые страхом, словно бичом, хлещущим по спинам – они верили.

Страх был первороден, понятен, присущ любой живой твари. В умелых руках и при умелой лжи – орудие ювелира.

Насилие самых разных сортов давно не рождало в нем даже брезгливости, но в драке скрывалось нечто унизительное в самой необходимости смотреть на безумцев, которые утратили черты того примитивного народа, что жил под его властью.

Они перестали принадлежать своему народу – а значит, могли стать неуправляемы.

«У других есть слабости. Дети. Вера. Потребности. Страх. Общность. Есть ли слабость у этих, красных?»

– Я видел достаточно, – вала равнодушно повел рукой, обтянутой черно-хризолитовой перчаткой. – Не то твои солдаты поубивают друг друга прежде, чем останется хоть один, кто сможет драться.

Он осторожно ощупал разум орков перед собой. Потянулся к ним, как гончар касается глиняной заготовки, из которой собирается вылепить скульптуру. И отпрянул.

«Что-то не так».

Разум орков всегда ощущался податливым и плавким. Недостаточно, чтобы бегло читать каждого, будто открытую книгу, но достаточно, чтобы внушать страх и подталкивать в бою к самоубийственной жертвенности, когда он намеревался усеять землю хоть тысячами трупов, но добиться своего. Каждое сознание, даже у командиров, осененных колдовством золота, напоминало закрытую комнату, где оставался только один правитель и один слуга.

Здесь же он будто оказался в зале, пламенеющим алым, словно огромная оранжерея из стекла. Шепот лился отовсюду, и стены между сознаниями ощущались не крепче занавесок.

«Твой минерал калечит их разум, Энгвар. Такими ничтожествами сможет управлять любой майа. Так не себе ли ты хочешь армию?»

Майрон поблизости встряхнул пшеничной гривой волос, зачесанной на затылок. Проворчал себе под нос какое-то ругательство: кажется, обозвал Энгвара сумасшедшим. Энгвар бросил на него быстрый колючий взгляд и тут же улыбнулся, будто уверенный в чем-то.

– Я показал вам, насколько они талантливы, Machanaz. А теперь позвольте показать, чему они этим обязаны.

«Талантливы? Способность вырвать руку из сустава ты называешь талантом?»

Он ничего не ответил. Только вопросительно выгнул точеную, как гнутое лезвие шамшира, угольно-черную бровь.

Энгвар взял черную металлическую шкатулку, резную как кружево, доселе спрятанную за основанием каменной фигуры моста – безликий воин с копьем, ничуть непохожий на орка, нес вахту. Золотой наконечник пробивал рогатый череп быка.

Майа опустился на колено, протягивая ему сомнительный дар:

– Примите этот подарок, Machanaz. Лучший образец из нашей шахты по праву принадлежит вам.

Он принял тяжелую шкатулку из рук Энгвара с неохотой: вес неприятно надавил на обожженные ладони.

«А это еще что?»

Мелькор едва не выронил шкатулку и только усилием воли заставил себя всего лишь нахмуриться, когда сквозь металл просочилось покалывающее чувство изучающего прикосновения, будто у любопытной твари, вознамерившейся его потрогать. Даже хуже: все равно что стая пауков, которая ползала по лицу и ощупывала нос, чтобы залезть внутрь – только эта дрянь хотела лазить в его голове, по мыслям.

«Мерзость какая».

В шкатулке лежал не просто камень – в ней сидело что-то живое, пусть и на первый взгляд это нечто выглядело простым самоцветом: острый с одного края, сколотый с другого.

Драгоценность пульсировала теплым алым сиянием, будто живая кровь. Красивым, всех оттенков – от яркой киновари до темного, почти винного.

А еще этот самоцвет… пел.

Странный голос, похожий на тихий шепот в осанвэ, который не получалось связать ни с одной известной ему мелодией творения. Даже Диссонанс, сколь бы его ни обвиняли в сломе гармонии, звучал иначе.

Мелькор прекрасно знал, о чем пел. И узнал бы голос любого из майар, кто примкнул в самом начале, потому что все их чаяния были бесконечной интерпретацией другой интерпретации, которая разворачивается, как бесконечная паутина, каждый узел в которой – чей-то голос. Связи оставляли отметки, зацепки – нити, связанные в Айнулиндалэ воедино так плотно, что музыка породила мир.

Но камень…

В нем был другой голос. Чужой. Не его, не их. Камень обещал исполнение всех желаний. Шептал, будто улавливая мельчайшие изменения его мысли. И никакая сила на свете не заставила бы его добровольно взять в руку этот жалкий, обманчиво прекрасно переливающийся осколок.

«Мы здесь».

«Мы ждали».

«Заткнись».

Первым порывом было швырнуть шкатулку прочь или огреть ею Энгвара по голове, но он не мог себе этого позволить, не узнав всего до конца. Мелькор захлопнул ее и коротко, будто бы безразлично, кивнул.

– Мне нужно обдумать твои достижения, Энгвар. Новые открытия всегда любопытны.

«Дело плохо».

Майрон искоса поглядывал на Мелькора, когда они возвращались к лошадям. Уж он-то всегда мог определить, когда – о нет, не только правитель и король, но и его душа – злится. Айну разогнал толпу отрывистым царственным жестом – орки прыснули в стороны, будто растревоженные пауки, и от Майрона не укрылось, как глаза Мелькора мерцают золотом от раздражения.

От неловкости демонстрации, что устроил Энгвар, разве что зубы не сводило.

«Идиот. Решил показать неуправляемых выродков и подумал, будто это позволит пробиться повыше. Все знают, что он не любит тех, кем нельзя манипулировать – и еще меньше любит то, чего не понимает».

Странно, странно.

«Чем он накачал их, чтобы они не чувствовали боли? Тем минералом?»

Майрон успел заглянуть Мелькору через плечо, когда тот открыл шкатулку: мог поклясться, что камень поет на свой лад. Гудит себе и всем вокруг, заполняя голову дурманящей тяжестью – не то шепчет на линии полусвета, где ясное сознание превращается в сонм образов, не то размягчает разум, словно брага у орков.

Мелькор даже держал шкатулку так, словно не желал, чтобы металл прикоснулся к одежде. Четырьмя пальцами, будто ту изваляли в извести.

Слуги привязали четырех из пяти лошадей к ограде площади. Кобыла Мелькора всегда стояла без привязи и слушалась его, будто ребенок, но даже Ашатаруш при виде них попятилась и захрапела, мотая головой. Остальные четверо коней загарцевали, цокая копытами по камню.

Майрон видел, как Мелькор, раздраженная черно-хризолитовая тень, уже скривил губы и набрал воздуха, чтобы высказать что-нибудь, когда Ашатаруш шумно фыркнула и отчетливо лязгнула зубами на шкатулку в руке айну, вытянув мускулистую шею.

И Мелькор промолчал. Нахмурился, взвесил ее в руке, и жестом подозвал Лангона.

Глашатай появился как и всегда: серый и тихий, будто бы из ниоткуда, и словно весь присыпанный пеплом.

Мелькор рвано обернулся через плечо на Энгвара и его выводок. Протянул шкатулку слуге, а заговорил тихо и отрывисто.

– Выбрось это в расселину сейчас же. Забудь любые ощущения в разуме, как сон. И не позволь никому увидеть вас.

«Не хочет, чтобы узнал Энгвар? Что ты вообще учуял в этом минерале?»

– И еще… – Мелькор покачал головой, будто бы самому себе, и Майрон смог только вопросительно задрать брови, наблюдая, как вала ожесточенно стягивает роскошные обсидианово-яблочные перчатки из кожи и шелка, нимало не задумываясь, что остается в тонких бельевых – простых, без украшений, призванных только для того, чтобы смягчать боль в руках. – И это на всякий случай – тоже.

Майа переглянулся с Лангоном, чье лицо выражало вежливое недоумение. Пожал широкими плечами.

«Что ты пялишься? Даже я не понимаю».

– Machanaz… – осторожно начал главный среди королевских помощников. – Смею ли спросить, почему?..

Мелькор только отмахнулся от него.

– Потому что я сказал, – холодно отрезал айну и указал двум другим слугам на Лангона. – Вы двое. С ним. Найдите место, где вас не заметят. Быстро.

Майрон так и стоял, даже позабыв похлопать по шее собственного коня, который всхрапывал и переминался. Но слуги наконец-то оставили их наедине, а пятерка топчущихся лошадей надежно скрыла от чужих ушей и глаз – подойти к Ашатаруш не рискнул бы и самый конченный идиот, потому что кобыла кусалась, как гадюка.

«Ты специально их отослал?»

– Что в этом обломке такого? – наконец спросил он, провожая взглядом слуг. – Было, во всяком случае.

Мелькор привалился плечом к боку Ашатаруш, которая мгновенно ткнулась носом ему в бедро. Перебросил через плечо длинную и толстую, ниже бедер, косу с хризолитовыми бусинами. Помял ее в раздумьях пальцами, будто упругий канат.

– Ничего хорошего, – заговорил айну тихо, но смотрел на Майрона тяжело и прямо. – Я хочу, чтобы ты разобрался, что за дрянь нашел Энгвар. Ты видел. Она меняет кровь у тех, кто ее принял. И не только.

Чужая мысль коснулась его разума как воздушный поцелуй.

«Я никому не могу верить больше, чем тебе. И ты знаешь, почему».

Ах, он действительно знал. Они оба.

Мелькор продолжал смотреть на него со всем подозрительным упрямством.

– Выясни, откуда он взял этот камень. Что это такое, что оно может, чем опасно. Что Энгвар уже натворил – и что собирается. А после – убей его и всех, кто прикасался к этому его… каранглиру. Даже если понадобится вырезать Фелуруш целиком, включая женщин и детей.

«Оно поет и лезет в голову, Майрон. Готов поклясться всеми оставшимися силами и своей короной – это не моя работа».

Он пристально посмотрел Мелькору в глаза. Прищурил свои – цитриново-желтые, как у зверя.

«Но есть что-то еще, так?»

Чем больше они находились в проклятом Фелуруше, тем меньше ему нравился день. Чего им точно не хватало в Ангбанде – так это кристаллов неизвестного происхождения, которые сверкают, как драгоценность, и что-то делают с орочьей кровью.

Мелькор выдохнул и издал тихое злое рычание горлом.

«Ого».

Майрон не припоминал, чтобы слышал такой звук от него хоть когда-нибудь.

– Я не знаю, что он уже сделал с их головами. Когда все в порядке, ты… – Мелькор запнулся, закусив тонкую губу. – Ты един. Как будто пытаешься удержать на связке поводков свору орущих чаек. Командуешь одному, в это время другого пытаются убить, у тебя словно шесть десятков рук и ты шевелишь ими одновременно, – он говорил задумчиво и отрывисто, подбирая слова на ходу. – Знаешь, что после этого бывает. Эти, после каранглира – не такие. Уже не такие. Будто ты растекаешься. Между ними нет… границ. Как лить вино в пирамиду из бокалов, – Мелькор требовательно уставился на него. – Понимаешь?

Он понимал. Майрон дернул уголком рта, не улыбаясь.

– Я бы сказал – блестяще, – мрачно заключил он.

Кони вокруг щелкнули хвостами и будто бы осуждающе вздохнули.

– Дурацкая шутка, – огрызнулся Мелькор и упрямо нахмурился.

Он коснулся его в осанвэ не речью, но образом: все равно что нежно мазнуть носом по скуле и оставить след поцелуя на щеке.

Может, и поцеловал бы по-настоящему, но не здесь. Нигде, кроме как в полном уединении за десятком закрытых дверей.

«Не сердись, душа моя».

Мелькор хмуро скользнул взглядом в сторону Фелуруша и расселины возле него – Лангон и его подручные возвращались.

– А Энгвару скажешь, что я одобрил изучение минерала. Мне это не нравится.

«Значит, в шахту не попасть. Остались раненые и планы Энгвара».

Майрон тяжело выдохнул и хрустнул позвоночником, потягиваясь над гладким каменным столом с картой рудников Фелуруша. Месторождения каранглира он так и не увидел: в шахтах случился еще один обвал, и рабочим требовалась пара дней, чтобы расчистить его и укрепить свод.

Шахта превратилась в месиво. Он видел его собственными глазами: ни шанса, чтобы там уцелели запасы хрупкого минерала.

«Скверно. Но кто сказал, что этот обвал не вызвал сам Энгвар? Но если и так – зачем?»

Пока Фелуруш давал больше вопросов, чем ответов.

Он не мог избавиться от ощущения, что вляпался в тягучую липкую паутину, которой пока не замечает.

Майрон еще раз окинул взгляд комнату, которую занял: одна из тех, что принадлежала Нэтрону, майа-целителю Фелуруша. Ничего лишнего: из теплого серого камня, впитывающего тепло большой жаровни, сделали даже мебель, но Майрона это полностью устраивало.

Всех, кто принял каранглир, он приказал привести именно сюда, в лечебницу. Орков оставили жить в общей комнате, их имена записали, но за пару дней Майрону удалось узнать немногое.

Он доверял чутью Мелькора едва ли не больше собственного, но все пока оставалось… предсказуемым. И под контролем. Орки, принявшие каранглир, первые несколько часов визжали от боли и метались так, что их приходилось привязывать к постелям цепями, но после – становились молчаливы и угрюмы, кровь их краснела, а глаза начинали сиять. После этого любые цепи становились что шелковые ленты – рвались в руках красноглазых как нитки.

Весь каранглир, что попадался ему на глаза, пульсировал светом и был столь хрупок, что годился даже для растворения в кипящей воде.

Во всяком случае, так говорил Энгвар, когда они дали раствор двум новым оркам, добровольно пожелавшим испытать на себе силу минерала. Он подозревал, что Энгвар узнал это, потому что пил этот отвар сам, но доказательств не было.

«Сплошные догадки. Провалились бы лучше в бездну вместе со всем городом».

Кроме того, он приказал отловить в шахтах с несколько десятков крыс. Звери наверняка отразили бы влияние каранглира быстрее орков.

«Но здесь есть что-то еще».

Пока он не понимал, что.

Зацепок – множество. Сведений – никаких.

Он хотел оставаться в городе, пока не раскопает все тайны до конца: он мог бы лазить каждый день несколькими уровнями выше, но не желал оставлять Энгвара без наблюдения. В конце концов, он лучше всех знал, насколько нелепо отвлекаться от дела бесконечной беготней…

«За поцелуями. Ты сам знаешь, что тебе надо от него на самом деле».

Майрон мимолетно усмехнулся себе и машинально потер медальон, висящий на шее под слоями одежды. Глупый, мимолетный и оттого вдвойне трогательный подарок.

«Поцелуи уж точно никуда не денутся. И он тоже».

В его комнату – широкую и квадратную, светлую, но без окон – заглянул Энгвар, неприятно блеснув красными глазами. Весь высушенный, как костистые паучьи лапы. Его черно-зеленые волосы стали напоминать тину, прилипшую к голове.

– Я готов показать лабораторию, как вы просили, Тар-Майрон.

Он кивнул, бросая последний взгляд на карту шахты, где нашли каранглир.

– Хорошо.

Еще этот голос Энгвара… Майрону казалось, будто он слышит в нем странное эхо. Еще вчера его не было, но сегодня – появилось. Словно кто-то повторял слова майа, отставая на мгновение.

«Что-то не так. Все не так. Слишком много сделано, слишком мало известно».

Энгвар выделил место для исследования каранглира именно здесь, в лечебнице Фелуруша, куда доставили первых раненых шахтеров. Здание выбивалось из общей городской нищеты – повсюду сияли медной желтизной лампы в угловатой металлической отделке, лежал великолепный мраморный гранит и выступали барельефы в виде воинов, держащих оплетенные змеями стеклянные чаши.

Когда-то давно Мелькор приказал отстроить подобную роскошь в любом городе Ангбанда – даже в забытой им самим дыре вроде Фелуруша. Изобилие служило только одной цели: напоминать оркам и меньшим майар, частью чего они являются на самом деле.

Они миновали коридор между жилыми покоями и бывшим складом. В лечебнице было всего два этажа – на первом устроили комнату для раненых, операционную и мертвецкую. На втором жил Нэтрон, хранились записи и лекарства.

Лабораторию Энгвар разместил в одном из помещений склада – орки, принявшие каранглир, выгребли его почти дочиста. Быстро, без жалоб и без отдыха.

В его новом месте для исследований каменные шкафы почти целиком заполнились железными клетками, где в ярком свете огненно-рыжих ламп роились и попискивали крупные черные крысы. У противоположной стены устроился стол с инструментами: железные трубки и скальпели, колбы с водой и реагентами.

Майрон нахмурился, глядя на крыс. По меньшей мере на половине полок из клеток мерцали красные угли сияющих глаз. Даже в шкафу прямо рядом с ним: черные, с жесткой шерстью и голыми розовыми хвостами.

Он мог поклясться, что твари изучают его со странным, совсем не животным любопытством, и алые огоньки зрачков следуют за каждым движением.

– Откуда вне лечебницы крысы, затронутые минералом? – майа покосился на Энгвара, который держал в руках последнюю клетку – у животных в ней глаза оставались черными.

Энгвар пожал плечами и взгляда не отвел.

– Это несколько тех, на ком я уже начал изучать минерал, Тар-Майрон.

«Пока не узнаю обратного, буду считать, что ты лжешь. Но если они есть вне лечебницы… проклятье».

В следующий раз стоило взять с собой сабли. На всякий случай.

«И снова это эхо в голосе. Еще одна странность каранглира?»

Майрон не мог избавиться от ощущения, что Энгвар пытается водить за нос его, Мелькора, а заодно и всех вокруг. Он предпочел бы повесить Энгвара на ближайшем крюке за шиворот, после чего выбить признание кулаками, виселицей и бичами балрогов, но пытать охотника и лжеца, умеющего терпеть боль, а теперь накачанного неизвестным сияющим дерьмом, было такой же глупостью, как принимать его с распростертыми объятиями.

Воздух в лаборатории наполнял шепчущий гул, словно он стал воплощенным и на виски давила духота. То же чувство, которое мимолетно коснулось его, когда Мелькор открывал шкатулку.

Майрон задумчиво провел кончиками пальцев по прутьям клетки с крысами, продолжая наблюдать за возней грязных тварей.

Не Тангородрим и его корни. Тангородрим… вел себя иначе.

Ритм горы напоминал дыхание или сердцебиение спящего. Этот гул – видимо, песня каранглира – шуршание пауков в подполе.

Вот и первое, что он намеревался выяснить. Крысы то и дело становились проблемой шахтеров, а заодно и его головной болью, когда твари разносили заразу по орочьим городам. Приходилось уничтожать гнезда и возвращать наказания за грязные руки и одежду.

«Нужно узнать, заразен ли этот каранглир».

Майрон решительно хлопнул по стенке шкафа и кивнул Энгвару на клетку в его руках.

– Посадим к ним еще одну, красноглазую. Посмотрим, что будет. Неси их на стол.

Энгвар ответил легким полупоклоном, но не улыбнулся даже из вежливости. Лицо осталось неподвижным, а светящиеся красные зрачки – мертвыми.

– Я собирался провести этот эксперимент.

«Кто бы сомневался».

Клетка лязгнула у него в руках – длинная, тяжелая, громоздкая. Крысы засуетились и принялись метаться, раскачивая ее и пища. Энгвар уже поставил свою на стол, даже откинул крышку, прикрывая щель рукой, чтобы никто не сбежал.

Не то чтобы он любил возиться с этими уродливыми тварями, разносящими всякую дрянь, но приходилось.

Майрон уже запустил руку в перчатке внутрь и даже поймал одну из крыс, жирных и необычно сильных, когда та извернулась червяком в его стальной хватке кузнеца, завизжала так, что тонкий писк резанул слух, и изо всех сил вонзила зубы в перчатку, прокусывая ее вместе с кожей.

– Эй! – Майрон зло стряхнул брыкающуюся крысу в клетку Энгвара и, поморщившись, стянул перчатку.

«Вот же отродье из говна и грязи. Откуда только силы взялись».

На коже выступала кровь – три алых точки, между большим и указательным пальцем.

– Мразота, – тихо ругнулся он.

И поневоле поморщился, стряхивая запястье. Колючая боль мгновенно обожгла всю ладонь и отдалась тягучим спазмом в широкой части руки.

– Это просто крысы, Тар-Майрон, – как будто с усмешкой произнес Энгвар. Глаза его блеснули алым не то довольно, не то глумливо.

«Ну, порадуйся. Недолго осталось».

– Вижу, что не слизни, – хмуро огрызнулся он и щелкнул пальцами здоровой ладони Энгвару. – Дай мне спирт, горячую воду и чистые бинты. Желательно белые, а не красные – те и другие.

Он ничего не мог поделать с желанием хоть немного поглумиться. Энгвар, само собой, ему не ответил.

Укус болел. Не как обычная царапина – хуже.

Он знал, что не заболеет, как воплощенные, даже если в рану попадет грязь. Но эта боль подстегнула предпринять хоть что-то, казавшееся естественным.

«Если в укусе что-то и было, будем надеяться, что оно разойдется. Каранглир ведь растворяется в воде, так?»

Майрон накрыл след крысиных зубов ладонью, когда Энгвар ушел, и попытался разогреть собственную кровь и кожу. До того, что вся кисть засияла, словно раскаленная, и наверняка оставила бы ожог, коснись он кого-то из воплощенных.

Боль исчезла, пусть следы укуса никуда не делись, когда он закончил.

«Это просто царапина, в конце концов. Заживет».

– Я вчера разговаривал не с ним.

Майрон упрямо смотрел на орка перед собой. Тот сидел на грубой металлической постели: такой же, как все в общей комнате лечебницы, и хмуро уставился себе под ноги.

Помощник Нэтрона рядом с ним, неуловимо напоминающий разлапистое скрюченное дерево, зажато дернул острыми плечами.

– Но это именно он, господин, – голос майа звучал напряженно и недоумевающе. – Его зовут Углар.

«Ничего подобного».

Мог поклясться медальоном Мелькора на собственной шее, что на этой постели несколькими часами раньше сидел орк старше, чем этот. И с чуть более темным оттенком кожи. Похожий на своего предшественника, как близнец, но предыдущий точно был старше, будь он проклят!

Энгвар в углу комнаты хмыкнул.

– Я сам их то и дело путаю, Тар-Майрон. Они же все на одно лицо.

«Не на одно!»

Майрон хмуро покачал головой и ожесточенно сжал зубы. Машинально потер ноющую правую руку и сжал кулак на колене: укус затянулся и не кровоточил, но ладонь ныла пульсирующей колючей болью, в такт ударам сердца, до сих пор.

– Я знаю, кого я видел, – вязко процедил он, оборачиваясь на Энгвара. – Куда ты его дел?

А еще глаза всех крыс в клетке стали красными, и это означало одно – укус переносил каранглир. А значит, мог считаться не благом и не просто минералом, а настоящей заразой.

«Это не мощь, которая подарит нам новых солдат. Это болезнь, от которой нужно искать лекарство. Твою мать, которой не было, Энгвар, а была бы – точно вышла бы хуже человечьей потаскухи – во что ты нас втянул? Что ты, тупая девка, раскопал на дне своей шахты? Что ты здесь вывел?»

– Вы ошибаетесь, Тар-Майрон, – лениво возразил ему Энгвар, опираясь задницей на изножье кровати орка и скрещивая руки на груди. – Я лучше знаю жителей своего города.

«Я не ошибаюсь, безмозглый ты огрызок. Я помню лица. Даже слишком хорошо».

Он непроизвольно сжал зубы от импульса боли на внутренней стороне предплечья и размял руку, сжав кулак несколько раз и встряхнув запястьем.

Майрон еще раз посмотрел на орка.

«Нет. Это не тот. Но если это так – где предыдущий?»

Иногда ему казалось, что он слышит шепот. Будто в комнате разговаривал кто-то, кроме него, прямо за стенкой. Покалывающие прикосновения к разуму, дурманяще теплые, накатывали волнами, иллюзорным заблуждением, что не стоит искать опасность там, где ее нет. Что нужно пропустить в себя это чувство теплой безопасности, общности, прислушаться к другим голосам, отыскать песню, и тогда все будет хорошо.

«Нет. Если я не верю себе, я хотя бы верю ему».

Он начинал понимать, почему Мелькор выбросил кусок этого минерала и даже не пожелал к нему прикасаться. Сколько бы поцелуев он ни оставил на этом лице – Мелькор если не знал больше, то чувствовал… чище. Оставался единственным среди них первобытным инстинктом. Той силой, которая безошибочно чуяла чужаков в своих владениях, знала каждую ноту своей мелодии и отличала фальшь и подделку с иррациональной безошибочностью.