Текст книги "Багряная песнь (СИ)"

Автор книги: Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

========== Пролог. Карминовая смерть ==========

Мы оказались глупцами, когда решили, будто легче умирать так. Трое сбежало – трое пришло. Сотни слышали Песню, но лишь мы последовали за Его Зовом, отыскали Его путь.

Мы в снегах, которых не знаем. Едва не рассмеялись от облегчения, когда еще могли. Когда думали, что Он не заберет нас. Решили, будто оказались поблизости от дома. Подумали на мгновение, будто нам помогут, будто нам еще можно помочь.

Когда это было?

Сейчас уже не посмеяться – я чувствую языком кристалл, который пророс в шее насквозь. Сплёвываю кровь: Он еще не добрался до костей, наш спаситель, но уже крошит мне зубы.

Создатель, за что нам эти муки?!

Красный лириум терзает нас. Кровоток жжет, будто там клубки из колючек. Зубы ноют. Кости ломаются.

Говорят, что храмовники, истинно познавшие Его, не чувствуют боли.

Может, и так. Я не чувствую правую руку. И не вижу. Она вся – один сплошной Его нарост, алые кристаллы, которые бьются в унисон с Песней и моим сердцем.

Красным. Он в моем сердце, да. Борется за него. Желает его.

Где же спасение?!

Я иду вперед. Не смотрю на других. Продираемся через снег – он жесткий, по бедра, ноги проваливаются, мы вязнем и благодарим Его: через боль Он даровал нам тела, которые стерпят все.

Не могу вспомнить, сколько мы здесь. Здесь только снег, черный от копоти, и горы, и ничего больше, и нет солнца – небо затянуто черным дымом, остаток языка и горло все еще чувствуют пепел, которым пропитан воздух.

Горы, которые выплевывают черный дым. Что они такое? Не помню этого слова. Три высоких пика, как трое моих мертвых детей, которых убили красные храмовники. Я не помню себя, но помню Элис, Рика и Дамиру. Какой жесткой и неглубокой должна быть могила в земле, твердой от морозов, словно камень! Две женщины не выкопают ее!

Думать больно, как будто Он сопротивляется, когда пытаешься вспомнить себя. Мысли как ржавые шестерни, которые заливает алое сияние. Я купаюсь в их лучах, но уже не помню, как меня зовут, и не помню, как зовут их, которые пробираются через снег рядом со мной. Я пытаюсь собрать воспоминания по кусочкам, хотя нам уже никто не поможет.

Нас должна спасти Его Песнь.

Мы стали как они. Как храмовники. Слишком много времени провели рядом. Слишком долго добывали красный лириум. Изо дня в день слышали Песню в своей голове. Мы были полны сил, когда решили сбежать, но я ничего не помню о побеге.

Но помню, что в темноте, в щели, куда мы провалились – сиял только один цвет. Алый.

Да! Он показал нам путь к спасению! Храмовники желали сделать из нас живое мясо – корм для Него, чтобы Он пророс сквозь нас.

Сейчас я понимаю, что Он заслуживает этого. Заслуживает нас. Пищи.

Нет, нет. Я хочу домой. Я хочу к жене. Мама… я охотился, она не переживёт зиму!

Больно! Не наказывай нас! Голову тянет к земле, он распинает тебя в своей красной колыбели, если думаешь об этом!

Руки и ноги, все колет изнутри. Он кормится тобой. Я бы хотел омыть эти кристаллы на теле кровью – Он всегда хочет крови, Ему хорошо от нее, а боль утихает.

Он напитывается. Он нежен. Он поет. Он благодарит.

Когда мы, ещё надеявшиеся на спасение, нашли зеркало в туннелях, мы не желали оказаться здесь, в безжизненной пустоши, где нет ничего, кроме льда и гари, и камня. Но мы вошли в зеркало, и пути назад не стало – снег и пепел замели следы.

Пещера под обрывом. Вход куда-то – там, ниже, дорога как большая спираль, которую вдавили в землю. Должно быть, шахта или карьер. Он слышит что-то, кроме нашей боли. Песня в моих костях и крови куда-то зовет. Я чувствую, как она рвётся в моих глазах и ушах.

Может быть, там нам помогут. Тому, что от нас еще осталось. Я искупаюсь в крови. Я накормлю Его, потому что тогда Он утешит меня – ведь больше никого не осталось. Элис, Рик и Дамира мертвы. Все мертвы.

Пусть нас наконец-то убьют.

Помилуйте нас, Создатель и Андрасте, пусть нас убьют.

========== Глава 1. Шарлаховый кристалл. ==========

Красное зелье было горьким и обожгло мне горло. Это совсем не похоже на лириум, к которому я привык. Мой мозг как бы загудел: один звук пронзил всё моё существо. Сила, которую он принёс, была невероятной. Я чувствовал себя так, будто держу в ладони весь мир и могу раздавить его одной лишь мыслью. Так ли себя чувствует Создатель?

Не могу теперь думать ни о чём другом, кроме этой силы. Вкус безграничного делает невозможным для человека довольствоваться обыкновенным. Зачем быть тем, кто я есть, если я могу стать большим?

Мы здесь

Мы ждали

Мы спали

Мы разбиты

Мы ущербны

Мы скверны

Мы терпим

Мы ждём

Мы нашли сны

Мы проснёмся

Кодекс – Dragon Age: Инквизиция.

Энгвар ненавидел Фелуруш.

Он провел здесь со дня приговора ровно сто лет и одиннадцать месяцев. Успел изучить сучью дыру так, что мог бы по памяти зарисовать каждый скол камня на скалах.

Талахай подземного города – норы, где нет ничего, кроме угольных и алмазных шахт! Какая честь для охотника и бывшего командира восточных шпионов!

В Фелуруш даже не отправляли пленников. Отправлять эльдар за углем и худшими в крепости алмазами было тратой ресурса – жить в здешней духоте рабы ещё привыкли бы, но в шахтах выживали только орки и майар, а близость Ямы напоминала каждому, что жизнь в любой момент может стать ещё хуже.

Возможно, это было личное въедливое напоминание от Аран Эндор.

Фелуруш ничего не приносил Ангбанду, кроме проблем, мелких алмазов и угля – если под Тангородримом где-то и скрывалось нищее дно, Энгвар оказался именно здесь.

Аран Эндор (в мыслях он до сих пор не осмеливался звать Короля по имени) сослал его сюда после бунта, и лучше бы выбрал другое наказание, которое окончит существование быстрее и точно безболезненней.

Энгвар маялся в заточении без лесов и охоты, без бега босиком по пропитанной кровью земле, и вычислял точное время своего сомнительного правления лишь по появлению караванов Хранителей каждую неделю.

В который раз после маеты с наполнением городского склада он брал пару минут отдыха – опирался на ограду веранды перед покоями и мрачно оглядывал нынешние владения – несколько глубоких трещин, подсвеченных багровым огнем, три широких моста над ними. С края, что уводил в глубину Ангбанда – город, словно пугливо взобравшийся по стене. Угловатые лачуги, построенные на головах друг друга. Крутые лестницы. Извилистые переулки. Посередине, перед третьим мостом – склады и кузницы. Под его обиталищем без окон, вырубленным в скале, начинались шахты.

Всё – знакомое до тошноты.

Поблизости от Фелуруша обитал Лунгортин, что управлял потоками магмы – и балрог, зная о его положении, никогда не упускал случая поиздеваться.

Все видели, как Тар-Майрон проиграл битву, когда их загнали в крепость, будто крыс. Дагор Аглареб, славная битва! Вот как издевательски звали ее враги! Все знали, что поражение такого масштаба неминуемо повлечет за собой страшное наказание – казнь или ссылку в Яму. И в Ангбанде нашлось слишком много тех, кто не пожелал подчиняться слабаку, а потому решил, что править должен сильнейший.

Они не сомневались в решении Аран Эндор насчет Тар-Майрона. Зря.

Они сражались и проиграли, а Аран Эндор наказал только бунтовщиков. Он слышал, что воплощенных – настоящих воплощенных, как орки – вешали, а затем отправляли их детей в другие кланы. Семьи и целые племена перестали существовать – их жизнь обогатила других. Некоторым майар Король что-то пообещал, и те снова начали жрать у Тар-Майрона с руки. Некоторых, едва ли больше десятка – таких как его Гурутлэйн, показательно искалечили или убили.

«На каком счету эта сука, если даже Король не поднял на него руки?»

Впрочем, Готмогу тоже все сошло с рук. Но не ему.

Тар-Майрон заставил его смотреть, как Гурутлэйн, всегда слишком слабая, чтобы создать второе фана, болтается в петле. Упрямая, она провисела множество суток. Слабая на дар, сильная волей – всегда. До последнего не желала покидать тело, в которое вложила столько сил – то тело, к которому Энгвар так привязался. А он сидел, запертый в клетке, и смотрел, как ее губы синеют и разбухают от застоявшейся мертвой крови. Смотрел, как они, когда-то зацелованные им, гниют. Гурутлэйн разлагалась заживо и хрипела – призрак его прекрасной висельницы, редкой женщины, сохранившей в этом месте красоту тела.

Она дергалась в зачарованной петле до тех пор, пока дух не ослаб от бесконечного сопротивления, а потом умерла.

Исчезла, оставшись навязчивым шепотком в его памяти, который он иногда слышал. Такая слабая, что ещё века не смогла бы сдвинуть и лист пергамента пальцем. Они не умирали, но чем еще считать такое развоплощение, если не смертью?

Аран Эндор даже не стал слушать его жалоб. Гурутлэйн считалась допустимой жертвой.

«Мразь».

Энгвар с присвистом выдохнул сквозь зубы и быстро помассировал переносицу узловатыми пальцами, накрыв ладонями лицо: он боялся ее, этой злобы на Короля, как слишком громко сказанных слов, за которыми неминуемо придет наказание.

Гора под его ногами дрогнула – Энгвар привык, что Тангородрим дышал, силами балрогов и Аран Эндор незаметно перестраивался и подстраивался, закрывал иссякшие жилы и открывал новые. Но эту дрожь он почувствовал иначе. Неприятная вибрация прокатилась по камню под его ладонями и ступнями, как спазм.

«Что это?»

Он услышал шум внизу – топот и крики со стороны входа в главную шахту. Ловко, перепрыгивая через ступень, спустился вдоль скального выступа, поросшего колючим светящимся камнегрибом, и быстро зашагал вперед, по узкой дорожке слева от пропасти.

Энгвару всегда казалось, что врезанные в скалу белые фонари в виде приукрашенных шахтерских ламп смотрятся уродливо.

Орки во главе с бригадиром смены сгрудились около выхода на третий мост – галдящей толпой, настолько взбудораженной, что даже заметили его не сразу. Все, как один, мялись и вглядывались в коридор шахты, будто оттуда на них могло броситься чудовище или отряд нолдор-лучников.

– Они не вылезут…

– Да и пусть там останутся! Я за ними не пойду!

– …твою мать, сколько еще работать не смогу?

Бурление голосов перетекало друг в друга. Энгвар встал прямо перед шахтерами.

– Ваша смена не закончилась, – голос прозвучал с опасной ленцой убийцы.

«И что же их напугало в шахте так, что оказалось хуже одного из талахай?»

Энгвар чувствовал кислую вонь их животного страха, как отраву в воде.

Он быстро оглядел бригаду Лагдуша, словно ощупывая ее взглядом: не все. Не хватало с двух десятков орков. За выжившими тянулся кровавый след по камням: черный и блестящий, как земляное масло.

«Значит, остальные ранены еще серьезнее или мертвы. Двадцать шахтеров. Дерьмо».

– Господин… – голос бригадира, необычно светлокожего и приземистого орка, с ног до головы испачканного угольной пылью, звучал сипло. – Господин, на нас напали.

«Спаси нас Аран Эндор! Да неужто!»

Лагдуш держался на почтительном расстоянии, будто стараясь слиться с остальными орками. И избегал смотреть ему в глаза, как всегда случалось при виде майар. В нем, как и в любом другом орке, проскользнуло в этот момент нечто от дебилов-вырожденцев, которые появлялись на свет обреченными на безумие, зато набирали силу тела, как обычные мужчины и женщины.

– Кто на вас напал? – Энгвар мрачно поглядел на бригадира и перепуганных шахтеров. – Голые землекопы? Может, крысы?

«Трусливые сучьи дети. И что я отвечу псам Лангона, когда они придут снимать выработку и придется заказывать новые лампы?»

Гребаные лампы. Разбили эти скоты, а отбиваться ему, как и всегда: факелы чадили и вредили работе, а лучшие шахтовые светильники приходилось заказывать в одном из цехов сиятельного, командирский рог ему в жопу, Тар-Майрона.

Энгвара на мгновение отвлекли писк и шуршание – в пятне света, за входом в шахту с резными наличниками, мелькнула целая стая крыс. Черношерстные твари ломились и верещали, лезли друг другу на головы, путались и кусались за голые розовые хвосты.

И рассосались в мгновение ока. Все равно что впитались в камень.

«Значит, и крысы сбежали. Но при обвалах так бывает».

Энгвар перевел взгляд на Лагдуша, который наконец-то поднял голову и посмотрел ему в глаза. Белки орка покраснели от угольной пыли.

– Они… мы не знаем, что это, господин, – он говорил раздражающе медленно, будто на ходу подбирая слова. – Что-то светилось в темноте, красное. Я видел их, они как заросли чем-то. Выли, как эхо в пыточных. Смеялись, как те, кого ведут в Яму. Кого они ранили – с нами, кто добежал. Остальные… там. Мы ударили по камню, и они… просто все проломили и свалились на нас.

«Воющие кристаллы?!»

Энгвар даже головой встряхнул, еще раз взглянув на бригаду.

– А теперь посмотрите на меня еще раз, – зеленые глаза майа потемнели от раздражения. – И скажите правду, на этот раз без шахтерских баек. Кто из вас обосрался и вызвал обвал? На самом деле.

Ответом было молчание. Шахтеры упрямо смотрели на него, все как один, и на их лицах Энгвар читал молчаливый ужас.

«Они действительно не лгут?»

– Я перебил опоры, господин, – виновато заговорил Лагдуш. Хриплый голос орка звучал непривычно сбивчиво и тихо. – Наверняка завалило. Они… гнались за нами. Эти, красные. Но хоть убивайте – мы не пойдем, пока не убедимся, что оно мертво. По-настоящему мертво.

Чем больше он слышал, тем больше понимал, что такой обман слишком сложен для орков. Целой сменой, да ради обвала, который им же и разбирать? Зачем?

«Никаких причин. Что за красные?»

Орки дрогнули разом, шарахнувшись в сторону, когда из шахты донесся мучительно-яростный протяжный вопль. И стих.

– Говоришь, среди вас есть раненые, – Энгвар цыкнул языком и кивнул, подзывая их к себе. – Покажитесь-ка.

Из общей массы орков, облаченных в кожаные туники рабочих, выступило с полтора десятка раненых. Грязные от угля, они кривились от боли, пачкали себя и пол густой кровью: соседи вытолкнули их, как заразных.

Спрятаться не удалось никому.

Раненые остались стоять перед Энгваром – хромые, с изодранными руками и лицами.

Он подошел к первому среди них, мощному орку с оливковой до зелени кожей. Тот прижимал к груди кровоточащее предплечье.

– Покажи рану. – Энгвар бесцеремонно дернул шахтера за запястье, понуждая разогнуть руку, и тот издал сдавленный хрип боли.

«Это не упавший камень».

Внутренности прихватило скользким кулаком дурного предчувствия и одновременно – сладостным предвкушением опасности.

В Энгваре проснулась давно спящая гончая.

На предплечье шахтера, от локтя до кисти, изгибался кровоточащий след, как от двойных когтей. Странная рана: края остались гладкими, словно от острого клинка. Но кровь, даже там, где начала сворачиваться, подернулась мерцающей красной пленкой, больше похожей на блеск породы в необработанном камне.

«Или этот отсвет дают грибы. Но будь я проклят, если они врут. Никогда такого не видел».

Игнорируя шипение орка, Энгвар задумчиво поворачивал его руку влево и вправо, изучая порез.

– Как вы себя чувствуете? Что-то еще болит, кроме самих ран? Горячка? Тошнота? – коротко поинтересовался он у всех раненых скопом. Отбросил за ухо и пригладил по виску короткие черные волосы с зеленоватым, будто стоячая вода в болоте, отблеском.

«Зачем ты спрашиваешь их? Знаешь же, что такое дерьмо не показывает себя сразу».

Но они, конечно же, были в порядке – настолько, насколько могли. Об этом сказало недоумение на лицах и отрицательное покачивание голов. И никаких жалоб на боль.

«Хорошо. И впрямь придется посмотреть, что там произошло. А за этими – смотреть. Нехорошие раны. Необычные».

Энгвар не боялся. Махнул рукой Лагдушу и остальным шахтерам.

– Хорошо. Всем здоровым оставаться здесь. Раненых – отвести в лазарет. В отдельную комнату. К другим не пускать. Распоряжение передайте целителю слово в слово. Я возьму лук, спущусь в шахту и все проверю.

«Посмотрим, что на вас напало».

С проблемами он разберется после. Сначала – найдет нападавших и наконец-то вспомнит хоть тень того, кем был.

Когда-то он был охотником. Любил азарт погони, выслеживание и добрую добычу. Когда сила обагряла руки кровью слабости. А когда Оромэ проклял его, Энгвар посмеялся и выбрал другую дорогу, где стрелы били без промаха, смех гремел злее и звонче, а за пленников, пойманных в петлю, награждали.

Квенди в лесах Куивиэнен были слабы, а он любил охоту. Все просто. Те, первые, пробужденные у озера – ушли. Появились их последователи и потомки, столь же слабые – поэтому он охотился за ними по велению Короля, но на этот раз не как убийца.

Энгвар играл с ними. Смотрел. Слушал.

И думал. Его ум всегда отличался проворной гибкостью, и быстро продвигал вверх по лестнице, что открывала широкое и вольготное место у подножия трона – а значит, дарила власть. Аран Эндор даже закрывал глаза на шалости, когда он развлекался, убивая кое-кого из нолдор и синдар.

Но не теперь.

Поначалу он не увидел в шахте ничего необычного – даже не разбилось ни фонаря. Утекли только отбросы жизни, которые прятались в раскаленном нутре Фелуруша: не пищали крысы, не отбрасывали звездчатых теней пауки. Никого. Только редкие россыпи плоских ползучих грибниц и застоявшийся в сухом воздухе жар горного нутра. И беспорядок, оставленный бегством – телеги с углем побросали, как и кирки.

Лук Энгвар держал не в налучи, наготове. Черный колчан, украшенный халцедоновым чертополохом – не за спиной. На бедре. То и другое пригодилось бы ему впереди, у поворота к выработке – там лампы погасли, и шахта выглядела как средоточие абсолютной беззвучной тьмы.

Он уже давно пересек границу, где кончились постоянные укрепления сводов, и пошли временные.

«Где же раненые? Двадцать шахтеров – и ни один не дошел даже сюда?»

Энгвар инстинктивно бросил стрелу на тетиву, вглядываясь в темноту, когда по шахте разнесся скрежещущий стук упавшего камня и треск – будто бы что-то скатилось по камням, упало и разбилось. Разнесся всхлипывающий утробный стон – словно кто-то плакал с полным крови ртом.

«Кто-то жив?»

Он двигался сквозь стенающую тьму, стиснутую стенами шахты – шел чутко, весь подобрался на мягко полусогнутых ногах, как хищник в засаде. Энгвар был готов выстрелить в любой момент.

А затем увидел… это.

Красный отсвет, ярко-багряный, мягко пульсировал на стенах, как дыхание спящего.

«Мы здесь».

Энгвар шумно выдохнул от удивления – шепот едва коснулся его разума, как самое нежное осанвэ, и затих.

Двадцать потерянных оказались здесь же, в этом жутком тупике.

И все – мертвы. Под ногами хлюпало от крови – он шел по ней, блестящей красным в темноте особенно ярко.

Все то же – не блик, но кровь словно приобрела свет. Даже орочья.

«Почему?»

Майа отпустил наполовину взведенную тетиву. Обвал действительно случился: укрепления шахты прогнулись под весом треснувшего свода. Он сложился внутрь и теперь лежал нагромождением пористых пластов черной породы, напоминая ломти горелого хлеба.

А из-под них неровными сколотыми пиками поднимались алые кристаллы – и то, что оказалось под обвалом, еще шевелилось: нелепое создание, отдаленно напоминающее формами не то орка, не то квенди или человека. Оно всхлипывало и стенало, беспомощно дергая кристаллической конечностью, пульсирующей слабым светом в ритме сердцебиения. Не рука и не лапа, но пика – несчастная уродливая тварь тыкала ею в землю, как насекомое, испускающее последний вздох.

И ей было очень, очень больно. Энгвар слышал эту боль, потому что она пела не хуже страха. Существо перед ним когда-то было другим – его музыка звучала, словно эхо пытаемого, пляшущее в галереях над комнатами допросов. Слабый отзвук агонизирующего воя, звериная мольба об избавлении от мучений.

Одиннадцать шахтеров придавило обвалом, но остальные девять…

«Что за безумие?»

Никто из них словно и не пытался бежать. Выживших, кроме умирающего красного гомункула, не было. Шахтеры лежали здесь, истекшие кровью, как туши на скотобойне: трое вогнали себе в горло по кирке. Еще двое съежились, больше похожие на тряпичных кукол – проломленные грудины и головы, отрезанная нога. Трое приникли к алым кристаллам, высоко вздымавшимся из скулящего существа, будто желая обрести спасение там, где его невозможно обрести.

А последнего угледобытчика кто-то нанизал на самый большой, упиравшийся почти в потолок шахты кристалл – все равно что кусок жареного мяса. Внутренности расползлись по прозрачным, как самое прекрасное стекло, граням – скользкая жижа с вонью разорванного кишечника.

Кровь еще не застыла.

«Мы ждали».

Снова этот шепот – нежный, как перья птенцов, оплакивающих мертвых родителей в разоренном гнезде. Энгвар вновь натянул тетиву, прислушиваясь.

Ни шороха шагов. Ни вздохов.

– Покажись, – хрипло и тихо приказал он.

Но показываться было некому. В закутке, омытом кровью и угольной пылью, и алым светом, остался только он и придавленное обвалом хрипящее чудовище, бесцельно цокающее острой конечностью в окровавленный пол. Все реже и слабее.

«Мы спали».

Опять. Ласка, чем-то напоминавшая ему голос Гурутлэйн. Как будто обращенная к нему одному. Настоящая… музыка.

«Да».

Энгвар спрятал стрелу в колчан и вернул лук в налуч. Воздух в тупике шахты отличался от всей остальной, и он сам не понимал, как мог этого не заметить. Алый отсвет чудесно мерцал в разлитой по полу крови, вторая тихой незнакомой мелодии, похожей на шепот тысяч душ.

Он никогда не слышал ничего подобного. Нет, такого не создавал даже Аран Эндор. Его творения никогда не были так прозрачны, так нежны и сильны – они не источали силу, но сосредотачивали в себе, и каждая деталь их напева безошибочно выдавала его мужскую руку с широкой броскостью любого жеста.

Кощунственная мысль, что по сравнению с этим творения Короля всегда смотрелись… вычурно.

А этот новый минерал, забравший жизни шахтеров, выглядел настоящим чудом. Он излучал силу, будто чья-то живая кровь, которой можно насыщать и насыщаться.

Ничего удивительного, что орки сошли с ума! Это было не для них – не в этом количестве, не такое! Только ему подобные и более сильные смогли бы направить такую силу в правильное русло!

Энгвар изумленно выдохнул, чувствуя себя странно обновленным – даже изуродованные тела больше не казались жуткими. Красная пульсация света омывала каждый уголок шахты, и несла в себе красоту.

«Откуда ты?»

«Мы разбиты».

Поддавшись слепому инстинкту, Энгвар стянул перчатку лучника и коснулся обнаженной ладонью кристалла – теплый и гладкий на ощупь, приятно скользящий, будто слегка смоченный водой в этой иссушенной шахте. Сладкий, как шелк, который хочется трогать и трогать, слаще, чем плотско-экстатическая судорога тела, когда ложишься с женщиной.

«Что ты такое? Нет, ты не создание Аран Эндор. В тебе другая музыка».

Он прикрыл глаза и прислушался, игнорируя скуление умирающего создания под обвалом – кристаллическая конечность дергалась все реже. Вслушивался в красную мелодию, которая взорвалась в разуме вихрящейся вспышкой мыслей, несущих триумф и облегчение – вот сила, которую он вливает в солдат, вот его вознесение. Вот целые ряды армии, пополненной алой кровью новой мощи, и вот он – вновь коронованный милостью Аран Эндор.

Видение, что оказалось ярким до боли, желанным до слез – и выглядело большим, чем обещание кокетливой женщины.

Это была реальность на расстоянии вытянутой руки. Прямо перед ним. И цель, и средство.

Энгвар с неохотой оторвал ладонь от чудесного пурпурного кристалла, как жадно пьющий воду – от родника в оазисе, лишь для того, чтобы доверху наполнить фляги водой.

«Мы ущербны».

«Мы скверны».

«Нет. Нет. Ты – сила».

Майа отвлек сиплый выдох, вырвавшийся из груди существа под обвалом. Оно пошевелило тем, что осталось от головы, и обронило бессвязную серию звуков – голосом, схожим с клацаньем стеклянных осколков, хрустом камней и натужно звенящим эхом.

– Эл.. лис. Ри-ик. Да… ми… ра.

Создание дернуло кристаллической лапой последний раз – и обмякло.

«Мы терпим».

«Мы ждём».

Энгвар почувствовал себя пьяным от силы. Она протекала в его жилы, звенела в суставах фана и его костях, как когда-то звенела Музыка Творения. Он обеими руками прикоснулся к кристаллу, наполненному кровью, словно желая обнять его.

– Ты меня спасешь. Вытащишь меня отсюда. Каранглир нареку тебя, алой песней, и тайным именем только для себя – Агарглир, песней крови.

Он коснулся кристалла лбом и губами, словно идола – и быстрым шагом покинул шахту, уверенный, что будет делать дальше.

«Я верно поступил, когда сказал оставить раненых в одиночестве. Нужно наблюдать за ними. А это – исследовать, пусть даже понадобится убить еще с десяток орков. И показать Аран Эндор, что получается, когда высвобождается такая мощь! Он услышит меня! Не сможет не услышать! А после – я получу все! И может быть, даже больше, чем прощение, если получится добыть еще этого минерала».

Энгвар не заметил крысу с оторванным хвостом, которая упала с алого кристалла, и теперь ползла в кровавом полумраке шахты, подволакивая сломанную лапу. Крыса знала, что нора в одно из логовищ ее родичей – близко.

«Мы нашли сны».

«Мы проснёмся».

Глаза крысы отсвечивали красным.

========== Глава 2. Пурпурная розеола. ==========

Если вам попадётся красный лириум, относитесь к нему как к яду. Не подходите к нему, не пытайтесь уничтожить, а главное – использовать.

Кодекс – Dragon Age: Инквизиция.

Сегодня Фелуруш гудел от волнения, потому что Аран Эндор откликнулся на его зов.

О, нет. На их зов.

Энгвар стоял перед мостами, под перекрестьем сотен взглядов обычных орков, пока не познавших силу каранглира. Все смотрели на левый мост и площадь перед ним – на краю глубоких расселин, похожих на пылающие шрамы.

Жители собрались на подмостках, лестницах и карнизах Фелуруша – города, что рос не вширь, но ввысь. Дети болтали босыми ногами и глазели на дорогу, откуда ожидалось появление Аран Эндор и его слуг.

Энгвар уже понял, что каранглир цикличен, как жизнь и смерть. Забирал одно, рождал другое. И даровал пьянящую, словно нежность убийства, мощь, связывая всех причастившихся в нечто единое, большее и слаженное, чем когда-либо.

Ему это понравилось. Больше не один Энгвар, но все, кто ждал Аран Эндор и уже знал глубинный голос алой музыки в своей крови, желали делиться ею. Донести до каждого мужчины, женщины или ребенка.

За спиной Энгвара выстроились все, кто должен был стать новыми солдатами – первые, кто разделил с ним новую силу. Лучшие из лучших. Все, кто поначалу считал себя ранеными, а на деле удостоился благословения, стали голосом новой музыки, предвещающей необратимые изменения – может быть, и не только в их крепости, но в целом мире. Он слышал их волнение, чувствовал нетерпение, будто орки перешептывались рядом с ним – не наяву, но в разуме. Присутствие этой армии обволакивало обжигающе пьяной волной силы, невероятного единства во множестве лиц – эти души укрепляли его своей силой и возносили в потоках мощи.

Пьянее самого хитрого убийства. Слаще жизни, что сцеживается по капле, когда берешь след. Лучше самой желанной победы. Тягучее, как красный сироп, который липнет к телу, словно солнечно-рубиновая патока. Нежно. Великолепно.

Энгвар почувствовал приближение Аран Эндор еще до того, как на главной дороге Фелуруша появились всадники. Король всегда объявлял о себе именно так: этим необъяснимым ощущением тяжести пространства, ужаса вязкой вальяжной силы, которой хотелось коснуться, как великой святыни, поцеловать хотя бы край плаща, чтобы тебя миновал кошмар.

Сколь бы огромным ни казался город, для Аран Эндор он всегда был мал.

Солдаты за спиной Энгвара стояли, будто мучительно разрываясь между двумя силами – первая, до боли знакомая, понуждала их пасть на колени и умолять о благословении, просить хотя бы взгляда. Выть от восторга и страха, потрясая оружием. Вторая, новая и неизведанная, вскипала ощущением пьянящей мощи, жаждой убийства во имя первой, и призывала перестать бояться чего бы то ни было, погружаясь в тот рубиновый поток, что бушевал в их крови и стал общим для всех.

Она звала их перестать бояться даже того, кто ими правил.

А потому они стояли, растерянные и немые.

Наконец каждый в городе увидел всадников на пятерке роскошных лошадей. Энгвар слышал вздох, пронесшийся по Фелурушу при виде блистающих самоцветов в Железном Венце Ангбанда.

Энгвар видел янтарно-зеленые самоцветы в гриве кобылы Аран Эндор и черный плюмаж на конском налобнике, собранный из пушистых перьев хильдориэнской птицы-камелуса.

Плюмаж вторил столь же пышному гребню-эгрету за королевской короной. За десятилетия Аран Эндор ни капли не изменил своим привычкам в одежде. Как и всегда: обязательно черное, обязательно – смешанное со столь яркой тканью, что резало взгляд после нищеты Фелуруша.

На этот раз блистал желто-изумрудный шелк цвета спелых яблок. И на облачно-пышных рукавах дублета, и на самом дублете, и на перчатках.

«Он тоже здесь. Конечно же».

Эскорт был мал: всего четверо, считая Тар-Майрона и Лангона. По телу прокатилась волна необъяснимой ярости при виде старого врага, закипела в горле фонтаном горячей крови. Они откликнулись на его появление, и песня в их крови подхватила ненависть, разнося и усиливая ее, хаотическую и гневную.

Тар-Майрон держался в седле с королевским безразличием, столь же неколебимый, как и во время казни его женщины.

А еще их разозлили камни. У эльфийских самоцветов в железном венце Аран Эндор тоже был свой голос, который Энгвар теперь наконец-то различал – едва слышимый, отвратительный своей прозрачной невесомостью – как паутина, которую хочется разорвать, рыча и шипя вместе с каждым, кто стоял за спиной. Свет бил яростно, будто желая выжечь ему глаза, слепил, как никогда прежде, и гневный шепот сплетался с голосом каранглира в крови, бунтующего, как напуганная лошадь.

«Мы злимся. Мы напуганы. Мы ненавидим их. Спаси нас от них».

Им, на мосту, хотелось одного: крови. И погасить этот жгучий свет.

«Думаешь, действительно стоило оказывать ему такую честь?»

Мелькор и бровью не повел в ответ на вопрос Майрона, невзирая на то, что осанвэ коснулось разума с несвойственной майа деликатностью.

Футов за тридцать от моста его кобыла самым непристойным образом лязгнула зубами, дернула повод и демонстративно задрала хвост, намереваясь облегчиться на глазах у всего Фелуруша. Ей не нравились ни Энгвар, ни душная жара, ни дорога в нутро Тангородрима.

Айну поторопил Ашатаруш хлыстом, и лошадь, недовольно всхрапнув, двинулась с места.

«Я на полпальца приблизился к тому, чтобы испытывать гордость за твою стойкость – ты начал ныть о моей якобы мягкости только в конце дороги. Ты знаешь мое решение, Майрон. Энгвар оставил личное прошение, умолял о моем присутствии. Так и быть – он его получит, даже в этой дыре».