Текст книги "Daddy issues (ЛП)"

Автор книги: harryshickey

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Дорога, которая была когда-то пройдена им, теперь снова расстилалась перед ним, мимо проезжали дома, пока колеса машины несли их по улицам. Повороты еще не запечатлелись в его памяти, но когда легкий голос Аделаиды управлял автомобилем, дорога, по которой они ехали вместе, начинала ощущаться словно путь домой.

Дома показались за деревьями, а асфальт сменился гравием, и затем железные ворота выросли перед ними и их ржавые лица улыбались им. «У корней», – подумал он – «У корней цветов, вот где мы находимся.»

Девушка выпрыгнула из машины, и ее запах задержится на сиденьях автомобиля еще надолго после ухода девушки. Он видел, как она пробежала мимо ворот, оборачиваясь, чтобы посмотреть на него, когда вышла из машины. Блондинка помахала ему, подталкивая его вперед, и юноша почувствовал, как белые шелковые ленты обвивают его, притягивая ее тело к своему. Поэтому он вышел из машины и шелковистые ленточки тянули его так сильно, что ему пришлось бежать, чтобы не упасть. Они тянули его все сильнее и сильнее, и, когда он достиг ее, они обернулись вокруг их рук и связали их вместе.

Его взгляд упал на оранжерею: разбитые окна, дикие деревья, пыль и грязь. Выглядело так, как будто это могло вот-вот рухнуть в любой момент, и другой человек, возможно, задавался вопросом, почему его еще ничего не сбило с ног, но для него это было самое прекрасное место на земле. Тем не менее, когда они приблизились, он увидел, что постройка не так обветшала, как он поначалу думал, это было лишь из-за того, что старая краска была облуплена, а старое дерево было голым и обнаженным перед ветрами всего мира.

Белая лента держала их вместе, и, когда над ними вырисовывались неясные разбитые окна, тысячи цветов вокруг них защекотали его кожу, звуки вокруг него стали слегка неясными, словно он находился под водой. Пение птиц тонуло, и его сердцебиение было ударом барабана в ста милях отсюда. Его дыхание было ветром под водой, а его мысли отображались текстом ненаписанной песни. Она говорила, и ее слова были похоронены в земле под ними, как если бы вы вдруг перестали понимать язык, на котором говорили всю свою жизнь. Ее губы были вином, а звук ее голоса – басом в звуконепроницаемой комнате, но он не волновался. Потому что он был у корней цветов, в шести футах под землей, где звук угасает, но семена уже посажены.

– Сегодня мы не сажаем цветы. Сегодня мы красим теплицу, что не менее важно, потому что если теплица сломается, не останется ничего, что защищало бы растения. – Это были слова, которые вылились из ее рта в тот день в теплице. Она положила кисточку в его руку, и когда ленты, связывающие их вместе, ослабли, их пальцы покрылись белой краской – временной копией отпечатков пальцев друг друга.

День был жаркий, неумолимое солнце поражало их тела, пока они работали. Пот стекал по его спине, и он стянул с себя рубашку, не давая ему впитаться в ткань. Когда его кожа была обнажена, увядающие линии попались ей на глаза, отчего она улыбнулась.

– Они начинают исчезать. – Сказала Аделаида, положив руку на них.

– Хотелось бы, чтобы это не происходило. – Произнес он, дрожа под ее прикосновением. Гарри услышал ее смех, и его тело вздохнуло, когда он почувствовал, как ее летние губы поцеловали его кожу.

– Я же говорила, что ты не захочешь. – Прошептала она и вдруг ее губы прижались не только к его коже, но и к его устам. Она поцеловала его с такой тоской, такой меланхолией, что он подумал, не наступила ли осень слишком рано и приземлилась на ее небесные губы.

Когда их рты разъединились, казалось, что она собиралась что-то сказать, но он так и не узнал этого, потому что голос, пронесшийся по саду, потерял ее слова навсегда.

– Аделаида, это ты? – Они повернули головы и увидели старика, стоящего в дверном проеме большого особняка. На губах Аделаиды расцвела улыбка и в ее глазах появились звезды, когда она крикнула ему в ответ.

– Да, это я! – Она отпустила Гарри и побежала к старику. Ее ноги отскакивали от травы, когда девушка двигалась, а ее волосы парили в воздухе, как перья разорванной подушки. Она обняла мужчину и он засмеялся, также обняв ее.

– Францис, я так рада тебя видеть! Кажется, что ты здесь больше не появляешься. – Девушка засмеялась, а старик улыбнулся. Его лицо было изрезано молотком времени, трещинами на его коже и серой щетиной, украшавшей его подбородок, но призрак тысячи улыбок играл в уголках его глаз.

– О, Адди, это ты та, которой здесь больше нет, я так сильно скучал по тебе. – Сказал Францис Дэдау и его щетина щекотала ее щеку, пока он говорил. – Так приятно снова видеть твое милое личико. – Мужчина отпустил ее и посмотрел ей в глаза. Но вскоре его взгляд оторвался от нее и остановился на мальчике у теплицы. Юноша рисовал, его руки и лицо были забрызганы белой краской, и время от времени он поглядывал на них и его добрые глаза видели невероятную пару друзей. – Кто это? – Спросил мужчина и указал на юношу.

– Это Гарри. – Ответила она, заправляя прядь волос за ухо. Пока блондинка говорила, на лице старика застыло странное выражение, словно он смотрел на старую фотографию человека, которого давно знал.

– Как прекрасно, – произнес он, его глаза все еще плавали в бассейне давно ушедших чувств. – Иметь кого-то, кто не просто хочет сажать цветы вместе с тобой, но и заботиться о теплице тоже.

После этого они замолчали, его слова зависли в воздухе, мелодия его голоса была подвешена над их головами, когда пара глаз упала на кудрявого мальчика.

– Ох, я почти забыл. – Сказал Францис, нарушая ностальгическое молчание. Он вытащил из кармана пожелтевший конверт, который был запечатан, но она знала, что в нем содержатся обещания следующих месяцев ее жизни. Она знала сколько там нулей, и она могла видеть мрачные лица, когда девушка закрывала глаза. – Ты точно уверена, что не собираешься передумать? – Спросил мужчина, передавая ей конверт.

– Да, я уверена. Ничего не изменилось. – Некоторые люди, возможно, ожидали, что ее голос будет дрожать, но он не дрогнул. Она была сильной, ее губы обернулись вокруг слов с уверенностью, которой она придерживалась с тех пор, как впервые написала синий список.

– Ты – решительная леди. – Сказал Францис, звезды в ее глазах отражались в его темном бассейне. Аделаида улыбнулась и ее любовь к мужчине напротив нее моментально осветила лицо девушки.

– Да, – сказала она. – Да, я такая.

– Тогда все, что осталось сделать – сказать «до свидания». – Произнес Францис, снова обнимая ее.

– До свидания, Францис, я надеюсь, что мы скоро увидимся. – Пропела она, и когда девушка побежала через сад к мальчику-художнику, старик прошептал самому себе:

– Я тоже, моя дорогая Вэнди, я тоже.

Долгие часы дня прошли, когда солнце путешествовало через голубое небо, и когда краска высохла на стенах теплицы, они повернулись спиной к корням цветов, а лицом к цветам вишни.

Когда деревья сменились домами, и повороты, которые они делали, постепенно показывали знакомые улицы, у них закончились слова и одеяло шерстяной тишины обернулось вокруг них. И когда они проехали по подъездной дорожке и пробрались в дом, Гарри сказал:

– Спокойной ночи.

И она ответила:

– До свидания.

А он даже не заметил.

Гарри должен был это сделать, потому что ее слова упали на землю вместе с первыми розовыми лепестками вишни, и к утру Аделаида исчезла. Красные, синие и желтые линии карты в ее руке и синий список городов в ее кармане.

========== 4.0 ==========

Бледные лепестки цветущей вишни летели к земле, как снег с белого неба в зимний день. Но это был не зимний день, а летний, и меланхоличное зрелище падающих лепестков не делало ничего, кроме как накрывало завесой печали его глаза, когда они падали на них. Лепестки раскидали свои розовые тельца по всему саду и, когда они наваливались друг на друга, зеленая трава лишалась вида голубого неба над ней.

Его глаза были пьяны в утреннем свете, и когда он потянулся и убрал вьющиеся волосы с лица, на его губах появилась легкая улыбка, потому что он еще не видел падающих лепестков.

Другая сторона кровати была холодная, как будто там никто никогда не спал, но он знал, что это неправда, потому что Гарри слышал ее мягкий храп всю ночь и чувствовал, как ее пульс бьется под простынями. И юноша хотел, чтобы это все принадлежало кому-то другому.

Полы скрипели под его ногами, когда он спускался по лестнице, звук радио вернулся к своим обычным волнам, а запах темного кофе щекотал его нос. Там стояла Эбигейл в черном обтягивающем платье.

– Доброе утро. – Сказал он, его хриплый голос впервые прозвучал за этот день.

– Тебе тоже доброе утро. – Ответила Эбигейл и на ее красных губах появилась улыбка. Гарри подошел к ней и поцеловал в щеку, тихое гудение вырвалось из нее, когда его губы коснулись ее кожи.

– Хорошо спалось? – Спросил юноша, а запах кофе и ванили напомнили ему о первых днях проведенных с ней. Когда они ходили в маленькие кафе и вели бесконечные разговоры на различные темы. О, как божественны были те дни, как легко он позволил себе влюбиться в нее. Гарри влюбился в нее, он убедил себя в этом. Это могло быть только увлечением, но, тем не менее, оно было реальным.

– Да, хорошо. – Ответила женщина и ее ванильное дыхание защекотало его кожу.

В ранние утренние часы, когда на заднем плане дребезжала музыка и на губах красовался кофе, их голоса поднимались и опускались, попадая в ногу друг с другом, пока они исследовали пустые объекты с бесконечным запасом слов. Но на первый взгляд, часы и минуты имеют золотые крылья, которые несут их гораздо быстрее, чем любые другие, и вскоре он почувствовал, как ее запах исчезает, когда она оставила его одного на кухне с пустыми кофейными чашками – напоминанием о ней.

Тем не менее, серебристые часы дня пролетели незаметно, и его глаза ни разу не пробовали падающие лепестки на вкус. Его мысли были погребены глубоко на страницах навечно счастливых историй, никогда не осознавая, что история, которую он прочитал, может оказаться более актуальной, чем он когда-либо мог ожидать.

Вскоре день отрастил бронзовые крылья и запах кофе и ванили снова щекотал его нос.

– У тебя был хороший день? – Спросил Гарри ее, когда она села рядом с ним и следом кивнув. Женщина улыбалась, а ее щеки светились розовым на послеобеденном солнце.

– Да. – Ответила она. Юноша ждал, что она спросит его об этом тоже, но она этого не сделала. Вместо этого женщина задала ему вопрос, который заставил его задуматься, почему он не почувствовал отсутствие апельсинов в аромате своего утра. – Ты видел Аделаиду сегодня? – Спросила Эбигейл и первый лепесток пролетел мимо окон.

– Нет, не видел. – Ответил юноша, а его глаза следовали за бледным лепестком. Его брови соединились, а кончики пальцев похолодели, когда он почувствовал ее отсутствие в груди. – Я могу поискать ее наверху, если хочешь. – Предложил он, на что Эбигейл кивнула. На ее лице было странное выражение, как будто она уже знала.

Скрип половиц раздавался за его спиной, пока он поднимался по лестнице. Звук эхом отразился от стен и пустые комнаты вернули его обратно, когда он искал что-то давно ушедшее.

Гарри искал в ванной и в спальне, он искал в кабинете и в прачечной, но синий список забрал его возлюбленную, и он нигде не мог ее найти.

– Я не нашел ее. – Сказал он, выходя из пустых комнат наверху.

– Гарри, – спросила Эбигейл. – Какое сегодня число? – Ее руки дрожали и губы были сжаты в тонкую линию, пока она ждала ответа.

– Восемнадцатое. – Ответил юноша и тысяча ветров спустилась в комнату, когда женщина перед ним вздохнула. Ее руки упали на колени и ее губы открылись, когда она едва слышно выдохнула «о»

– Что? – Задал вопрос Гарри и холод распространился от его пальцев по всему телу, когда еще один лепесток пролетел мимо окна.

– Это восемнадцатое, это всегда восемнадцатое. – Прошептала Эбигейл и Гарри почувствовал, как цветы внутри него кричат о воде.

– Что? Что всегда происходит восемнадцатого? – Его голос дрожал, слова настолько полупрозрачны, что он видел, как они мерцают в воздухе, пока летят по комнате.

– Она исчезает. – Ответила Эбигейл, а ее глаза плавали в темных бассейнах тусклых звезд.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что она исчезает? – Спросил он и его губы дрожали. – Куда она пошла, когда она вернется?

– Я не знаю. В прошлом году она пришла домой с перьями в волосах, утверждая, что была на другой стороне земного шара, отслеживая фестивали вдоль американской береговой линии. И за год до этого она пришла домой с солью на ее коже и песком между пальцами ног, рассказывая истории о том, как она плавала на каждом из греческих островов. Я понятия не имею где она в этом году или когда она вернется. Я не знаю. Я не знаю. – Это был первый раз, когда он услышал, как ее голос дрожит от эмоций, но в разгар землетрясения внутри него, он не заметил этого.

– И ты просто позволила ей? Ты просто, блять, позволила ей уйти! – Сначала его голос шептал, но потом стал криком, который прокатился по дому и из-за которого волосы на задней части ее шеи встали дыбом.

– Нет, я не позволяла ей! – Закричала она в ответ, розовый цвет на ее щеках потемнел вместе с ее яростью. – Ты не знаешь какого это, ты не знаешь какая она. Я делала все возможное давала ей самое лучшее, чтобы вырастить ее, и несмотря на все, хоть я и люблю ее больше всего, блять, на свете, она делает это. – Женщина встала, пока говорила, выплевывая слова, когда подошла к нему.

– Знаешь ли ты, что ей было пять лет, когда она впервые сбежала из дома. Пять ебаных лет. Я так волновалась, я лежала на полу в ванной и меня рвало, пока я ревела. Но на следующий день она вернулась. Она всегда возвращается. И в конце концов я перестала волноваться, потому что знала, что она может позаботиться о себе. Я знала, что с ней все будет хорошо и так и было, даже если однажды она решит никогда не возвращаться. Так что закрой свой ебаный рот, ты не знаешь какая она! – Слезы текли по ее щекам, когда она кричала на него, и он почувствовал, как цветы внутри него теряют свои лепестки, когда в его глаза открылись колодцы, желая пролить воду на умирающие бутоны. Но Гарри не мог, он не мог поливать их. Как бы он не старался, он не мог полить их без нее.

– Я знаю ее лучше, чем ты могла бы когда-либо догадаться! – Кричал он на нее. – И если бы ты проявляла интерес к тому, что она говорит, хотя бы на секунду, то, возможно, ты узнала бы куда она сбегала. – Они плевали ядом друг на друга, игнорируя то, что оба их сердца кровоточили.

– А ты слушал ее? Ты знаешь, почему она сбежала? Ты слушал, ты знаешь? – Эбигейл задыхалась, а ее губы посылали серебряные пули в его сердце.

– Я собираюсь найти ее. – Прошептал он, а его закоченевшие руки оттолкнули ее от себя, оставляя одну, чтобы дышать снежинками зимнего дня.

Комментарий к 4.0

осталось 9 глав

========== 4.1 ==========

«Ты знаешь, ты слушал, ты знаешь…?» – Слова отражались эхом в его сердце. – «Ты слушал, ты знаешь, ты слушал…?»

«Она сделала это, она сделала это, она сделала это?»

Она сказала ему? Он слушал ее? Почему она не сказала ему? Почему он не слушал?

Его крики были заперты в машине когда он ехал по этим дорогам, но не чувствуя себя словно дома, как несколько часов назад. На каждом вздохе, который он делал, с умирающих цветов в его груди падал еще один лепесток и на каждый удар его кровоточащего сердца в его голове взрывалась другая звезда. Внутри его разума была одна большая сверхновая. Планеты и галактики взрываются, а их молчание гремело в его ушах громче, чем любой звук, который он когда-либо слышал.

Слезы грозили потечь по его щекам, но колодцы в нем высохли на летнем солнце и теперь он умирал от жажды. Она на могла уйти, она должна быть где-то здесь. Она должна.

– Я найду тебя, – сказал он. – Я найду тебя. Я найду тебя. Я найду тебя. Я найду. Я найду. Я найду. – Гарри повторял про себя слова снова и снова, крича, шепча, плача и просто произнося их. И когда его голос распался на осколки тающего снега, он искал ее, он искал ее, но он не нашел ее, потому что искал ее везде, а ее была нигде.

Ржавчина росла на железных крыльях дня, и скоро они станут такими старыми, что уже не выдержат. Умирающее солнце покоилось за вершинами гор, окрасив небо желтыми, красными и розовыми цветами в честь своих собственных похорон, и Гарри оказался в окружении высохшей краски, которой она когда-то восхищалась.

Старые картины застилали стены, полы и столы. Мольберты были разбросаны по комнате и краски были разбрызганы по полу: красные, синие и желтые точки отображали его мазки, и, наконец, слезы потекли из его глаз. Синие реки скорбящей печали льнули к его скулам, и хотя вода, наконец, излилась из его души, было слишком поздно – цветы были уже мертвы.

Потому что посередине комнаты стоял старый мольберт, сухой и мертвый, а на нем располагался чистый холст. У его основания в ряд были помещены две банки с краской: одна желтая, другая – черная. Это был момент, когда он знал, что тут не будет «Приди и найди меня», потому что кисточка опускала свои щетинки в одну из них. И это была не желтая краска.

Реки, текущие по его щекам, стали черными, словно чернила, и его кожа была испачкана, когда он выбежал из студии. Гарри не мог дышать, он не мог думать, он медленно задыхался от засохших лепестков, которые летали в его легких.

Крики царапали его горло красными ногтями, так глубоко копаясь в его плоти, что он чувствовал, как малиновая кровь потекла в его легкие, но как бы сильно он ни хотел, он не мог избавиться от них. Потому что черные шелковые ленты были завязаны вокруг их основания, затягивая их глубже, глубже и глубже, глубоко в его сердце.

В паре метров от него стоял человек, в его руке лежал баллончик с краской, а на его пальцах – синие следы от нее. Его золотые глаза остановились на Гарри, чьи тихие рыдания звенели на пустой улице, когда тот сел на тротуар. Окрашенный краской незнакомец отложил свой баллончик и подошел к кудрявому мальчику, садясь рядом с ним.

– Девушка или парень? – Спросил он, оставляя на одежде синие пятна, когда вытащил пачку сигарет.

– Что? – Спросил Гарри и его зеленые глаза встретились с позолоченными, принадлежащими темноволосому мальчику рядом с ним.

– Девушка или парень? – Незнакомец повторил свой вопрос и серебристые тона его голоса резко контрастировали с его глазами.

– Девушка. – Сказал Гарри и его голос был таким же ржавым, как и последние часы дня. Он ждал, пока золотой мальчик рядом с ним скажет что-то еще, но он ничего не произнес, и поэтому Гарри никогда больше не услышал серебристый голос. Вместо слов мальчик с голубыми пальцами протянул ему сигарету.

Дым раньше никогда не разливался по его легким, но когда кончик белого цилиндра загорелся на темнеющей улице, он позволил цветам в его сердце сгореть, и их засохшие лепестки были поглощены пламенем в считанные секунды. Он не кашлял, он не поморщился, он просто позволял им гореть, зная, что никакое количество воды не сможет погасить темный огонь.

Уголь в его легких все еще тлел, когда юноша вошел в ледяной дом, который когда-то был украшен цветами, Гарри надеялся, что они согреют его, когда он погрузится в метель на кухне.

Ее спина была обращена к нему, и он мог слышать что-то шипящее на сковороде перед ней. Женщина не повернула голову, когда он вошел, она просто продолжала готовить, а снежинки падали на ее волосы.

– Итак, ты нашел ее? – Спросила Эбигейл, все еще не поворачиваясь, чтобы взглянуть на него. Ее слова были ровными, но в тонах ее голоса он слышал темно-зеленую мелодию надежды.

– Нет. – Ответил Гарри, а уголь в его груди затухал, становясь слабее и слабее с каждым вздохом.

– Я же говорила тебе, что она ушла, разве нет? – Задала вопрос женщина, зеленые тона ее голоса потемнели, пока не стали полностью черными. – Почему ты вообще заботишься о ней? Ты не ее семья, поэтому ты не обязан.

– Ох, заткнись. – Ответил юноша и последние из искр вырвались из его груди, когда он сократил расстояние между ними и схватил ее за бедра, надеясь, что она не почувствует вкус пепла на его губах.

========== 4.2 ==========

Позвольте мне рассказать вам историю. Позвольте мне рассказать вам историю одного мгновения.

Это было недолгое мгновение. На самом деле, это был лишь миг, поэтому рассказать вам об этом не займет много времени, но я все равно прошу вас выслушать меня.

Это было мгновение тьмы, абсолютной и полной тьмы. Солнце было мертво, его золотые лучи стекали на землю и тонули в тенях ночи. Бледно-розовые лепестки были разбросаны по его могиле и медленно разлагались в летнюю жару.

Смерть, украшающая смерть.

В этой темноте мальчик лежал без сна, пытаясь мельком увидеть звезды. Но их накрыла завеса облаков и он уже не мог разглядеть дорогу в Неверлэнд.

Женщина с закрытыми глазами лежала рядом с ним, а звук ее тихого дыхания заполнял комнату. Ее волосы были темные, а брови сомкнуты вместе, но мальчик не видел этого, потому что комната была слишком черной. Поэтому он перевернулся, а его большая рука расположилась на обнаженной спине. Ее кожа была мягкой и теплой под его пальцами и он чувствовал медленный стук ее сердца под своей ладонью.

Незнакомец мог взглянуть на них и сказать, что они влюблены. Потому что пот поспешной страсти украшал их тела и их грудные клетки поднимались в унисон, втягивая черный воздух в их разлагающиеся легкие. На самом деле они казались идеальными друг для друга. Не только из-за того, что было разбросано по их коже, но и из-за того, что было в груди каждого из них.

В клетке их ребер, удерживающиеся на месте решетками из слоновой кости, находился минерал, который известен человеку почти шесть тысяч лет и который заложил основу всей известной жизни на земле: черный алмаз. Он жил в их грудях, управляя их сердцами и легкими с серебряной короной на голове. Это было жестоко и беспощадно – воевать друг с другом. Потому что даже здесь они были противоположностями.

Грудь темноволосой женщины была такой: сундук, сундук с сокровищами. В ней покоились полупрозрачные алмазы, образованные годами огромного давления и тепла. И теперь они окончательно выстроились вдоль ребер, защищая ее сердце. Никто и никогда не сможет прорваться сквозь это, потому что это один из самых тяжелых материалов из всех.

Грудь кудрявого мальчика была покрыта углем – трупный пепел цветов, которые когда-то пылали огнем, теперь же их остатки были холодные на ощупь. Это замарало его внутренности и черные синяки появились в его легких. Это заставляло его чувствовать себя мертвым внутри, словно он был гниющим трупом. Он не мог вынести этого, он должен был снова поджечь их. Он должен был почувствовать, как жар сжигал его легкие, а дым жег горло. Он должен был прижечь свои раны, иначе инфекция распространится.

Если бы незнакомец увидел все это, если бы они увидели, как она уклонялась от его прикосновений даже во сне или как он отвернулся от нее, снова ища звезды, то они бы поняли, что это совсем не так. Они не были влюблены, они были одиноки, и они будут оставаться такими так долго, пока будут находиться вместе все это время.

Потому что голубоглазая девушка, которая связывала их вместе, ушла. И она больше никогда не вернется.

========== 4.3 ==========

Флуоресцентный синий цвет неонового знака упал на его лицо, отражаясь в глазах. Дюжина лампочек образовывала слово «открыто», любезно приглашая его на заправку.

Звук ее дыхания все еще эхом звучал в его ушах, но призрак ее тепла быстро исчез, когда стеклянные двери открылись.

Он шел по полупустым проходам, убрав руки в карманы, а его глаза скользили по цветастым предметам на полках, даже не замечая их. Он был один, сонный кассир – единственный человек в магазине. Юноша подошел к ней и увидел, как легкая улыбка осветила ее лицо, словно она была уже счастлива, что теперь не одна.

– Добрый день, сэр, чем я могу вам помочь? – Спросил кассир. У нее были темно-карие глаза и кудрявые черные волосы, похожие на ореол вокруг головы. Она была хорошенькой, но золотое кольцо, блестевшее в ее носу, мешало смотреть на нее.

– Можно пачку сигарет, пожалуйста? – Спросил ее Гарри, уголки его губ были вздернуты вверх – пародия на улыбку.

– Конечно, – сказала она. – Какие вам?

– Это не имеет значения. – Пробормотал он. На лице девушки появилось недовольство, когда слова достигли ее ушей, и казалось, что она хотела сказать что-то ему, но в итоге лишь протянула Гарри бледно-голубую пачку сигарет.

– Вам нужна зажигалка? – Он кивнул и кассир положила черную зажигалку на стойку. Девушка сказала ему цену, но ее голос звучал за тысячи миль. Его руки дрожали, когда он вручил ей деньги, и когда он повернулся, чтобы уйти, она могла сказать что-то еще, но он не выслушал бы ее, потому что флуоресцентный синий цвет от неонового знака испачкал его волосы и всё, что он мог слышать, были волны океана, врезающиеся в береговую линию.

Его пальцы дрожали, когда он поджигал сигарету, небольшой свет от зажигалки падал на лицо, пока конец сигареты не загорелся. Пламя проникло в его горло и легкие, а черный уголь засветился красным, когда огонь настиг его. Жар исходил у него изнутри, заставляя лед, покрывавший каждый дюйм его тела, таять, и он, наконец, перестал дрожать. Зима его разума покинула его и летняя ночь обняла Гарри, когда черный дым изо рта хлынул ключом.

Пепел запачкал пальцы, пока он курил сигарету за сигаретой, и земля вокруг него была усеяна сгоревшими трупами. Юноша сел, наблюдая за проезжающими мимо машинами, задаваясь вопросом, знает ли он хоть кого-нибудь из них или узнает ли он их когда-либо в будущем. Он не думал, что это когда-либо произойдет, но ему нравилось размышлять об этом.

Ему нравилось задаваться вопросом остановится ли следующая машина, выйдет ли из нее человек и улыбнется ли ему, знает ли Гарри этого человека или нет. Ему нравилось ломать голову над тем, проедет ли следующая машина, освещая фарами ночь, пока будет проезжать мимо него, заметят ли его или нет, ехали они к кому-то или уезжали от чего-то. Гарри знал, что никогда не найдет ответы на свои вопросы, но он все равно думал об этом.

В конце концов, появилась машина. Она не остановилась. И он больше не захотел размышлять об этом.

Пыль вздымалась, пока она проезжала, и мятый кусок бумаги приземлился у его ног. Юноша поднял его, а пальцы стали разглаживать складки. На листке были нацарапаны слова, некоторые из которых были зачеркнуты, только для того, чтобы быть переписанными, а другие слова были четко прописаны на бумаге. Это был список. Написанный синими чернилами.

Почерк был смутно знаком, как сладкая мелодия той песни, которую вы слышали в самом раннем детстве. А он не хотел больше слышать её. Поэтому он нажал на колёсико зажигалки, заставляя огонь появиться. Пламя облизало угол списка и он, должно быть, на вкус был сладким, потому что вскоре оно поглотило слова с голодом, которого Гарри никогда раньше не видел.

Он наблюдал, как пламя приблизилось к кончикам его пальцев, и затем он позволил упасть ему на землю. Синий список лежал там, медленно превращаясь в черный пепел. Но юноша не остался там, чтобы увидеть как пламя погасло.

========== 4.4 ==========

Говорят, что это было самое жаркое лето, которое только удостаивало эту землю, но солнце редко целовало его кожу и поэтому он стал белым, словно снег, а пальцы – черными, как уголь. На этот раз его разум не был закрыт, он был широко распахнут, как будто кто-то сорвал розовую стеклянную картину перед его глазами, и он наконец смог ясно видеть. Он заполнил белые страницы черными сердцами и умирающими деревьями, серыми горами и поврежденными губами, сгоревшими домами и сломанными ребрами, разрывающими белую плоть.

Иногда он смотрел на себя в зеркало и смеялся, потому что это наконец сочеталось: уголь на пальцах и уголь в груди, уголь на его щеках и уголь в его голове. Всё было такое черное. Черное. Черное. Черное.

Ночью он испачкает этим простыни и она будет кричать на него, но ему было все равно. Гарри просто прижимал свои серые губы к ее и касался ее лица, пока она не вздыхала и не проводила пальцами по его волосам. Каждый вечер он целовал ее и каждую ночь женщина стонала его имя. Поначалу он отталкивал ее, избегая этих красных губ, но затем он заметил фиолетовые оттенки на ее шее и испугался потерять ее.

Так что теперь он целовал ее каждую ночь и варил кофе каждое утро, желая, чтобы дни прошли быстрее.

Они так и проходили. Они пролетели на ржавых крыльях, едва вздрагивая. День. Ночь. День. Ночь. Превращаясь в недели и месяцы, спелые фрукты растут на их ветвях, медленно разлагаясь, потому что никто их не срывает.

Почему он остался? Вопрос, возможно, уже сформировался в вашем сознании, постепенно превращаясь в слова, когда вы готовились позволить им выплеснуться из ваших уст. Но правда в том, что я не думаю, что он сам знал ответ. Я предполагаю, что какая-то маленькая часть его все еще верила, что она вернется, что однажды блондинка будет стоять в дверях его комнаты, кусая губу, улыбаясь ему. Она никогда так не делала и поэтому его надежда с каждым днем уменьшалась.

Всё было не так плохо. Были еще моменты, когда темноволосая женщина клала голову ему на плечо, тихо вдыхая его запах и подавая ему чашку чая. Были еще моменты, когда он целовал ее в макушку и улыбался ей в свете раннего утра, а его сонные губы шептали: «Хорошего дня», прежде чем она уходила на работу.

Мгновениями он улыбался розовыми губами, когда воспоминания о лете настигали его.

Временами старый винил лениво вращался в патефоне и характерный звук иглы царапал пластинку, заполняя гостиную. Полуденное солнце пропускало свои золотые лучи сквозь занавески и на ее щеках играли тени. Их губы были окрашены в красный цвет, а вино так сильно любило их рты, что оставляло укусы по всему телу. Гарри поставил свой стакан и его рука потянулась к ее, медленно вытаскивая ее из кресла. Музыка окутала их переливающимся пузырем, который лопнул бы, стоило бы им двинуться слишком резко. Поэтому они мягко перемещались по гостиной и юноша тихо вел ее кругами по комнате, тихо напевая мелодии, которых он никогда раньше не слышал и больше никогда не услышит.

Но были и плохие дни. Например, как тот, когда его волосы достигли плеч и она попросила его подстричься. Или в тот день, когда он забрел слишком глубоко в лес и не пришел домой на ужин. Но худшим из этого всего были не дни, а ночи.

Это была ночь, когда он проснулся. Вес ее отсутствия вырвал его из снов. Звук ее дыхания утих и тепло ее тела рядом с ним угасало. Он был один, лишь бледные простыни цеплялись за него, словно пепельные руки трупа. Гарри не знал, куда она ушла или почему она ушла. Но вскоре слабый звук ее рыданий достиг его ушей и юноша почувствовал, как сильные волны в его голове снова врезаются в берег.