Текст книги "Daddy issues (ЛП)"

Автор книги: harryshickey

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Эбигейл рыдала в постели своей дочери, сжимая подушку, пытаясь вдохнуть последние остатки запаха. Но все было напрасно, слишком много времени прошло с тех пор как Аделаида в последний раз клала на нее голову и вечность пройдет, прежде чем она это сделает снова. Темноволосая женщина вопила, пытаясь подавлять крики, но ее сердце болело и алмазы в ее груди дрожали под сокрушительным давлением материнской любви.

Сначала Гарри не понял, почему она плачет, но утром, когда на щеках женщины высохли слезы и та тихо готовила завтрак, он увидел дату, обведенную в календаре красным. И вдруг он понял, почему это был самый худший день из всех.

Почему?

Потому что это был день, когда он осознал, почему Аделаида не вернется. Потому что это был день, когда он потерял всякую надежду. Потому что это был первый день ее девятнадцатого года, и день, когда ей исполнилось восемнадцать.

========== 4.5 ==========

Время пролетело незаметно, и вскоре на смертном одре лежало радужное лето, зеленые деревья которого медленно желтеют, когда дети возвращаются в школу. Но в течение зимнего дня, который стал их жизнью, ничего не изменилось. Не было криков «Мы опаздываем!», не было визга шин, пока они ехали по улице, опаздывая на пять минут, и не было вопросов «Ты можешь отвезти ее в школу сегодня?» Просто потому что некому было кричать это, некого было водить и некуда было ехать.

Все было так тихо, тихо, тихо, их голоса редко превышали шепот. Как будто тонкие стены теплицы сломались бы, если бы они повысили свои голоса. Таким образом, их жизнь стала шепотом, шумом голосов, пока крик нарастал внутри него.

Он с каждым днем становился все больше, его черный мех царапал внутреннюю часть его груди и он вонзал ногти в его горло. Крик пытался вырваться, натягивая красные шелковые ленты, которые связывали его, пока те не потрепались по краям. Скоро они разорвутся на части и вопль вырвется наружу, разрывая челюстями его кожу и оставляя на земле, медленно истекая кровью.

Наступил день. Последние красные струны трепетали, готовые отпустить его. Тело Гарри дрожало, у него перехватило дыхание в горле, он не мог этого сделать. Сломанные гвозди вонзились в его ладони, грязные локоны свисали на его лицо, а на его лбу образовался жемчужный пот. Он не мог этого сделать, он не мог этого сделать, он не мог этого сделать.

Пальцы Гарри были холодные и с кончиков свисали сосульки, пока он ходил вперед и назад. Он мог видеть дверь, она была прямо перед ним. Она была белая, но темное дерево было скрыто под толстым слоем краски. Белая как снег. Бледная как смерть. Он мог уйти, открыть ее и уйти из умирающего летнего дня, из этого чудесного дня. Гарри прислонился к ней головой, осторожно вдыхая и выдыхая. Белая краска напротив белой кожи. Его рука опустилась на дверную ручку, чувствуя холодный металл на своей коже. Холод внутри, тепло внутри. Это было просто за дверью, всё, что ему нужно было сделать – открыть ее.

Его пальцы сжимались и разжимались вокруг ручки, внезапно открыв её. Поздний летний ветер ласкал его лицо, мягко целуя его губы, и вдруг он почувствовал, как по его лицу текут слезы. Это было прямо перед ним: голубое небо и пожелтевшие листья, зеленая трава и вишневое дерево, но юноша не мог этого сделать. Он не мог уйти.

Его колени подогнулись под ним и земля устремилась к нему. Гарри схватился за голову, потянув волосы. У него перехватило дыхание, когда он вдыхал и выдыхал, получая слишком много кислорода. И вдруг последние красные нити разорвались, выпуская истошный вопль наружу. Огромный зверь взревел, взбираясь по горлу, но к тому времени, когда он достиг го губ, он припал к земле, хныча, как раненный зверь. Потому что белые шелковые ленты мягко обвились вокруг него, шепча нежные слова, когда он беззвучно покинул свою тюрьму из слоновой кости. Ребра не были сломаны, а губы не были в синяках, потому что белые ленты выскочили из смятого конверта с написанными на нём синими словами.

«Гарри», – пели слова. – «Гарри». Мелодия писем была знакома, потому что он слышал её раньше. Однажды в записке, спрятанной под крошечным деревом, и однажды в списке, который теперь превратился в пепел.

Он читал снова и снова, поющая река её голоса эхом звучала в его голове. «Гарри, Гарри, Гарри.» Он почти забыл, как это звучит, но синие буквы вернули эти воспоминания, как старую песню, которую вы узнаете по первому звуку.

Конверт в его руках был тяжелым, словно весь мир находился внутри него. Он чувствовался слишком грубым под его пальцами. Хрупкая бумага, измученная приключениями, измученная грязью и кофе. Он крепко сжал его, сосульки таяли, пока он поднимал его с пола.

Его разум был тихим хаосом, когда он сел на испачканный краской пол. Солнце сияло весь день и под его кожу просачивалось тепло, пока он открывал конверт. Золотые солнечные лучи поцеловали его голову, когда пять открыток упали на землю, словно лепестки от цветка. И вдруг он уже не был покрыт черным углем, а темно-коричневой землей.

Гарри взял в руки первую. На ней был изображен фиорд: серые горы, парящие над голубыми водами, красные дома и белые яблони, цветущие вдоль береговой линии.

Хардангер,

Норвегия

Мой дорогой Гарри,

Я влюбилась. Я влюбилась в эту страну, где солнце никогда не заходит, а деревья всегда зеленые, и осознавать, что это всё всегда было за нашей дверью, готовое обнять нас, – самое удивительное, что я когда-либо испытывала. Почему я не пришла сюда раньше? Я не знаю, но теперь я всё это видела. Я побывала в местах с такими своеобразными названиями, что не смею повторить их. Еще я встретила самых милых людей во всем мире. Это всё так красиво. Хотела бы я остаться здесь подольше.

Вся любовь,

Аделаида Ххх

Открытка была датирована через полторы недели после того, как она ушла.

Амстердам,

Голландия

Гарри, моя любовь,

Фиорды и горы Норвегии все еще плавают в моих глазах, но каналы и кирпичные дома Амстердама теперь стоят передо мной, приветствуя меня розами на её щеках и тюльпанами в её волосах. Люди всегда говорят, что Амстердам – город греха, но я нахожу её самым красивым городом, в котором я когда-либо была. Она такая настоящая, такая искренняя, такая красивая и сильная, настаивая на своем существовании, хотя она даже не должна этого делать. Может быть, я чувствую это так, потому что я спала под лестничным пролетом в течение недели, с ножом, надежно лежащим под подушкой, или потому, что я перелезала через столешницы баров, чтобы добраться до квартир людей, но это действительно самое реальное место, где я когда-либо была. Она говорит тебе правду и эта правда прекрасна.

Вся любовь,

Аделаида Ххх

Эта открытка была датирована пятью неделями после ее ухода и показывала изображение канала, мосты которого освещались сотнями маленьких фонарей, протянувшихся по воде.

Берлин,

Германия

Я нахожусь в поезде, слышу тихий храп людей вокруг меня, тонущий в постоянном барабане железной дороги под нами. Я не знаю, почему я пишу тебе, потому что мои последние две открытки все еще лежат в моем кармане, мятые, грязные, готовые к отправке. Я не знаю, почему я не могу заставить себя отправить их тебе. Я продолжаю обещать себе, что отправлю их, когда приеду в следующий город и в следующий город, в еще один, но я никогда этого не делаю.

Мне так жаль.

Xxx

Кофе испачкал карточку, и изображение было настолько блеклым, что он едва различил острый рельеф берлинской стены. Было одиннадцать с половиной недель после ее ухода.

Рим,

Италия

Ох, Гарри, мой дорогой Гарри

Есть такая старая поговорка: «Все дороги ведут в Рим», и, в конце концов, моя дорога привела меня сюда тоже. Вот и я гуляю по улицам, бросаю центы в фонтаны желаний и прокрадываюсь ночью в музеи. Все это так замечательно, и я не могу пожаловаться на свою компанию: Микеланджело, да Винчи и Боттичелли. Сейчас тут есть вечеринка, на которой я не возражала бы оставаться трезвой.

Вся любовь, А

Ps. Я сожалею о пятнах от вина, мое новогоднее решение не так уж хорошо работает.

На оборотной стороне была фотография крыши Сикстинской капеллы. Это было от три месяца и два дня спустя ее отъезда.

Париж,

Франция

Гарри, Гарри, я видела её!

Я видела «Водяные лилии – Облака»! Я не могу поверить, что наконец увидела её. Это было так красиво, так красиво. Я, должно быть, часами смотрела на нее, изучая каждую мелочь, потому что вдруг один из охранников вошел и сказал мне, что музей закрывается. Ничто из того, что я видела за всю свою жизнь, не сравнится ни с этой картиной, ни с цветущими яблонями в Норвегии или мерцающими уличными фонарями Амстердама, ни с пульсирующими городскими огнями Берлина или мраморных статуй Рима. Но все, о чем я могла думать – как сильно мне хотелось бы увидеть это вместе с тобой. Я не боюсь сказать это, потому что знаю, что ты никогда не прочтешь это письмо. Я могу быть достаточно смелой, чтобы написать его, но не достаточно смелой, чтобы отправить.

Я хотела бы сказать что-то еще, чем простое «до свидания».

Вся любовь, как всегда,

Аделаида Ххх

Фотография на обороте карточки отражала ее слова. Это было три месяца и двадцать восемь дней после ее ухода. Шесть дней назад.

Шторм в его разуме утих, океан внутри него стал таким спокойным, отражая слова перед ним. Гарри читал их снова и снова, изучал каждую деталь синего искусства, и когда он закончил прослеживать высушенные пятна кофе и потертые края, он сделал то же самое с конвертом. Его пальцы ласкали ее письма, как будто он мог дотянуться до них и дотронуться до ее руки. Гарри, Гарри, Гарри. Его имя. Ее письма. Ничего больше. Нет адреса, отправителя, только имя и пятно грязи там, где должна быть печать. Он потер его, он прикоснулся кончиками пальцев, и внезапно почувствовал движение в груди. Корни. Корни цветов. Они все еще были там.

И поэтому он побежал. Он бежал от открыток и зимнего дома, забрызганного краской пола и вишневого дерева. Потому что, несмотря на то, что не было «найди меня», он все равно это сделал.

========== 4.6 ==========

К корням, мой друг, к корням цветов.

Дома обернулись деревьями, а асфальт перешел в гравий, пока он ехал. Пейзаж превращался в мазок зелено-синего цвета, когда юноша пролетал мимо него. Прежде такие странные повороты, сейчас были высечены в его памяти, и серебристые шрамы настолько глубокие, что он никогда не сможет забыть их.

К корням, мой друг, к корням цветов.

Он вспомнил, как ее дыхание щекотало его кожу, когда она шептала ему слова, как бабочки внутри него махали крылышками, а цветы в его груди затрудняли дыхание. От них осталась лишь тень. Бабочки были мертвы, их крылья были обрезаны лезвиями бритвы, а цветы были сожжены дотла черным дымом сигарет в его кармане. Они ему больше не нужны, ему не нужно было снова поджигать свои легкие или слышать рев волн в его голове, потому что он собирался найти ее.

Металлические ворота вились вверх от травы, словно железные змеи, обвиваясь хвостами друг о друга, обнажая зубы, когда собирались выплюнуть яд на него. Они пульсировали жизнью, пытаясь удержать его, но в тот момент, когда его дрожь коснулась их, они напряглись. Змеи упали, и их хвосты больше не были хвостами, а железными прутьями. Они распахнулись перед ним и Гарри ощутил, как белые шелковые ленты потянули его вперед.

Солнце мерцало в разбитых окнах теплицы, и когда юноша подошел ближе, свечение затекло в его глаза, ослепляя. Гарри поднял руку, прикрывая глаза от золотых лучей, а затем увидел её.

Ее волосы спадали на лицо, а сама девушка согнулась над рабочим столом. Ее нежные руки срезали стебли цветов и собирали их в букет. Небольшие порезы рассыпались по ее пальцам, как будто розовые шипы так сильно любили ее прикосновения, что они цеплялись за них так крепко, что оставляли шрамы. Ее брови были соединены вместе, а губы сжаты, пока она работала. Он узнал некоторые из цветов: цикламены, незабудки, гелениумы, каролинские жасмины, цинния, малина и пурпурные гиацинты. Они выглядели слишком печально, когда лежали в ее руках, они не осознавали свою привилегию – находиться в ее руках. Ох как же сильно он завидовал этим цветам. Гарри сделает все, чтобы ощутить ее мягкое прикосновение, чтобы ее кончики пальцев ласкали его кожу, как легкий летний ветерок, или чтобы ее прекрасные руки касались его лица. И теперь он был так близко к ней, что почти слышал сквозь стекло как она дышит.

Деревья в его глазах жаждали подтянуть свои зеленые ветви к ее голубому небу, но она не подняла глаз, не заметила его. Блондинка просто обернула белую шелковую ленту вокруг букета и начала новый. На этот раз она выбрала агапантусы, астры, колокольчики, розовые и белые гвоздики, папоротники, оливки, лизиантусы и ландыши, которые обернула вокруг еще одной шелковой лентой.

Она не поднимала взгляд, она не видела его, и поэтому он развернулся и отошел от стекла.

Цветы покоились в ее укушенных любовью руках, шелковые ленточки мягко касались ее кожи, когда она услышала шаги.

– О, Францис, я как раз хотела отойти на чашку чая, – слова лились из ее рта и улыбка играла в прятки на ее губах, когда она обернулась и увидела его. Улыбка так и не была найдена. – Ох, – вымолвила она и внезапно раны любви оказались не только на ее руках.

Зеленые деревья тянулись своими ветвями к голубому небу, и крыша теплицы распалась на миллион частей, когда они вышли из-под контроля. Солнце просилось войти внутрь, но он был серо-железным небом, тяжелые тучи которого окутывали его внутренности, блокируя золотые лучи.

– Я получил твои письма. – Произнес Гарри, а его голос был словно разбитое стекло. В ее глазах было море, а чистая поверхность отражала разбитые кристаллы между ними. Она не могла говорить. Всё, что она могла сделать, это удержать волны внутри себя. Но они были слишком сильны, слишком сильны, и внезапно они освободились.

– Мне так жаль, – сказала Аделаида. – Мне так жаль. – Слезы, отяжелевшие от горя, скатились по ее щекам, и когда ее колени подогнулись под весом ее сожаления, он был там, чтобы поймать ее.

Его руки обвились вокруг ее дрожащего тела, и Гарри снова почувствовал ее нежную кожу на своей. Ему больше не нужно было мечтать об этом, ему больше не нужно было ждать. Она была здесь, в его объятиях, и вдруг он очутился дома. Солнце сияло сквозь облака внутри него и золотые лучи наполняли его разум летом, когда юноша чувствовал, как ее сердце бьется о его грудь.

– Мне так жаль. Прости меня за то, что я ушла. – Блондинка рыдала и ее голос был не более, чем просто шепот. – Это должен был быть мой грандиозный тур, приключение, начало новой жизни. Я должна была увидеть то, о чем мечтала всю свою жизнь, но когда я видела что-то новое, то всё, о чем я могла думать – это как сильно я хотела увидеть это вместе с тобой. – Гарри держал ее, пока она плакала, и его руки были словно теплый щит вокруг нее. Он взял ее лицо в свои руки, вытирая слезы пушистыми прикосновениями. Их глаза встретились. Зеленые напротив голубых. Деревья напротив неба. Душа напротив души. И тогда он решил.

– Тогда давай, – сказал он. – Поедем в Норвегию и увидим северное сияние и полночное солнце. Поедем в Амстердам и возьмем напрокат плавучий дом. Поехали в Рим и нас вышвырнут из музеев, за то что мы спрятались там. Давай поедем в Берлин и будем голосить песни на пределе наших легких в каком-то гостиничном номере. Давай поедем в Париж и будем смеяться под дождем, пока наши глаза будут плавать в палитре красок. Давай исчезнем, но в этот раз сделаем это вместе, потому что я не знаю, смогу ли я еще раз вынести всё это, если потеряю тебя снова. – Его радужные слова вылетали изо рта, словно мыльные пузыри, мягко приземляясь на ее щеки, осушая последние слезы любовным поцелуем.

Гарри улыбнулся ей, и вдруг, как будто услышав как ее позвали, улыбка выглянула из уголка ее рта, зная, что ее наконец нашли.

У окна стоял старик, а в его чахлых руках была чашка чая, пока он смотрел, как мальчик и девочка идут по газону. Их руки были переплетены, связывая друг друга вместе, как белая шелковая лента, а их губы играли друг напротив друга, словно лепестки роз, танцующие на легком ветерке. Ветер поднял их волосы. Золотое солнце и темно-коричневая земля летали около их лиц, пока они улыбались друг другу.

Облака собирались на горизонте, и пара красных листьев вальсировала под их ногами. Шторм приближался. Старик чувствовал это в своих израненных жизнью костях. Приближалась буря, которая разорвала бы вишневое дерево до самых корней.

Комментарий к 4.6

комментарии и критика приветствуется, как всегда

========== 4.7 ==========

Позвольте рассказать мне о том, как они ехали. Когда они оставили позади себя корни цветов и услышали, как ветер поет в их окнах. Когда облака свисали с небес и обещание дождя отдавалось эхом от земли. Когда они не заботились об изменениях погоды, потому что внутри машины светило солнце, а его рука покоилась в ее.

Их пальцы были переплетены и она целовала его кожу, её губы были накалены сладкой летней жарой, когда асфальт сменился гравием, а дома деревьями. Они ехали и ехали. Мимо домов и людей, которых они любили, мимо брошенных велосипедов и мест, которые так много для них значили. Они ехали и ехали, пока огни города не замерцали в зеркале заднего вида, и они не оставили всё позади.

В конце концов, они остановились на том месте, где дорога разделилась на две части.

– Направо или налево? – Спросил он, глядя прямо на солнце. Девушка улыбнулась ему и вытянула руку, чтобы убрать кудряшку за ухо.

– Ты выбираешь. – Ответила блондинка и ее губы приземлились на его. – Ты выбираешь.

– Налево, – Сказал Гарри, когда губы Аделаиды отлетели от его. – Давай следовать за нашими сердцами.

И поэтому они свернули налево и почувствовали, как бьется их сердце в груди, когда город становился все дальше и дальше, а будущее приближалось. Мили пролетели как часы, а часы как секунды. Машина молчала, единственные песни, звучавшие в их ушах, – сладкие вздохи и биение сильных сердец. Он никогда не слышал песни прекраснее этой.

Разговаривали ли они? Я так не думаю. Они были слишком заняты ощущением того, как внутри их грудных клеток расцветали цветы, самые дикие и самые совершенные. Почки превращались в цветы, и когда их зеленые стебли обвились вокруг ребер и стали такими переплетенными, что было невозможно понять, где кончалась кость и начиналась флора. Они выросли такими сильными, такими большими, что едва могли дышать, но они не возражали, они совсем не возражали.

Она прислонилась головой к окну и увидела, как листья проносятся мимо нее. Они летели быстро, слишком быстро. Ветер усиливался, девушка чувствовала его сквозь стекло. Это было так, как будто оно дрожало, дрожало под напором природы. Он пел песню, песню разрушения и душевной боли. Это было грустно, сердце было мучительно печальным, но она не знала слов, и для нее это звучало прекрасно. Капля дождя упала на оконное стекло – прозрачная слеза, блестящая в угасающем свете. Небо становилось темнее, с каждым мгновением заходящего солнца, скоро деревья исчезнут в ночи и мир станет совершенно черным.

– Гарри, – позвала Аделаида. – Я думаю, мы должны найти место, чтобы переночевать, и как можно скорее. Буря приближается. – Когда слова выпали из ее рта, сильный ветер испустил рев, сотрясший даже корни деревьев. Кудрявый юноша ухватился за руль, и дрожащие деревья в его глазах искали ее голубое небо. Он нашел его, но в тусклом свете цвет потускнел, и вскоре он уже не мог их разглядеть.

– Думаю, это хорошая идея. – Сказал он и почувствовал жар заходящего солнца на лице, когда она улыбнулась ему. Вскоре они увидели звезды, появляющиеся на горизонте, – пульсирующие огни небольшого города, и когда они ехали по заброшенным улицам, они слышали медленное дыхание незнакомого города. Он приветствовал их.

Вскоре перед ними стоял небольшой отель, из окон которого, словно материнская улыбка, струился мягкий желтый свет. «Войдите, » – говорил свет. – «войдите и найдете убежище.»

Дождь лился за окном, его капли падали на стекло, как на барабан, или, может быть, это был звук душа, он не мог понять. Гарри почувствовал мягкую кровать под своим телом и услышал тихий звук ее голоса, летящего из ванной. Она пела песню, которую он слышал раньше, песню, которая каким-то образом сочилась под его кожей и застряла там, как чернила на его груди. Слова исчезли, но тень мелодии все еще осталась.

Гостиничный номер был маленьким, деревянная мебель разбросана по полу: книжная полка, комод, кровать, шикарный зеленый стул. Это был весь их мир, состоящий в тот момент, или, может быть, не совсем весь.

Шум в душе затих, осталось только барабанная дробь дождя и гул ветра. Он слышал, как сохнет её кожа, и представил, как её мокрые волосы цепляются за шею, её черные ресницы, украшенные каплями воды, её щеки, покрасневшие из-за тепла. Его сердце билось в его груди, пока он представлял это, но затем дверь открылась и ему больше не нужно было мечтать об этом.

Она стояла перед ним, ее золотые волосы потемнели от дождя и только белое полотенце было накинуто на ее тело. Гарри улыбнулся ей и подошел. Большая рука ласкала ее щеку, его кончики пальцев высушивали ее кожу так же, как он высушивал ее слезы ранее.

– Ты. – Сказал он и коснулся своими губами ее лба. – Самый. – Гарри поцеловал ее щеку. – Прекрасный. – Он поцеловал ее в шею, пропуская между пальцами волосы. – Человек. – Мурашки появились на ее коже, когда на нее опустились его губы. – Во. – Он поцеловал ее ключицы. – Всем. – Он поцеловал ее сердце. – Мире. – Он поцеловал ее душу. – Внутри и снаружи. – Юноша поцеловал ее губы.

Белые ленточки, которые их связывали, едва касались их кожи. Они не были тянули. Они не притягивали их друг к другу. Ленточки просто находились с ними, украшая их сердца, соединяя вместе. Она обняла его, почувствовала его мышцы под своими ладонями и услышала, как его сердце билось о ее губы. Она поцеловала его. Он поцеловал ее. Она поцеловала его.

И когда они упали на кровать, ветер разразился песней, и корни вишневого дерева заскрипели.

Блондинка стянула его футболку через голову, а он откинул белое полотенце на пол. Обнажённая девушка лежала под ним, и поцелованная солнцем кожа пульсировала светом ее жизни. На теле Аделаиды появились новые рисунки, новые веснушки и новые шрамы. Он поцеловал их, он поцеловал их всех, словно его губы были кистью, а ее тело – холстом. Ее имя упало с его губ и приземлилось между простынями, когда его штаны спустились, приземляясь на пол. Там они и лежали, когда снаружи пронесся шторм и по комнате гулял теплый летний ветер.

Они слышали, как дует ветер, когда их тела движутся в унисон, и это никоим образом не напоминает туманный путь, по которому они двигались. В их действиях не было грубости, только любящие объятия и мягкие поцелуи. Ее руки погладили его спину, не оставив ничего, кроме призрака отпечатков пальцев, а он ласкал ее грудь, чувствуя мягкую кожу и серебристые шрамы под пальцами.

– Это не так. – Прошептала она ему на ухо, когда внутри них шелестели цветы от слабого ветра. – Я не самый прекрасный человек во все мире. Это ты. – Аделаида снова поцеловала его. Их губы снова танцевали светло-красный вальс, пока они любили друг друга, и в этот момент казалось, что ничего не изменилось. Казалось, что они вернулись в ее комнату, когда желтая краска расположилась на стенах, а цветы только-только распустились. Это было похоже на то, как было в первый раз – словно цветы никогда не умрут.

Снаружи бушевала буря, и летний ветерок дул на их тела, когда они дрожали от удовольствия. Каждая ниточка в их теле сияла в мягком свете маленького гостиничного номера, и каждая звезда в их голове сияла чувствами, которые они испытывали друг к другу. Звезды были слишком совершенны, слишком велики для небес, и поэтому, когда звук его имени покинул ее губы, они отпустили это, и летний ветерок дул из комнаты.

Способность дышать вернулась к ней и она могла чувствовать знакомые очертания его тела, так идеально прилегающего к ее. Спрятанная улыбка играла на его губах. Она была так близко, что он мог посчитать ее ресницы, если бы захотел, и он так и сделал.

– Один, два, три. – Считал он, а кончики его пальцев трогали ее пушистые ресницы. Она тихо рассмеялась и спросила:

– Что ты делаешь?

– Считаю твои ресницы. – Ответил Гарри, а его брови соединились, пока он продолжал это делать.

– Могу я спросить, почему? – Задала вопрос девушка и почувствовала, как его рука соскользнула с ее лица и зарылась в ее волосы.

– Потому что, Аделаида, этим летом я обнаружил себя лежащим в кровати, не чувствуя совершенно ничего, кроме холода там, где должна быть ты. И вдруг, я не смог вспомнить, как чувствовались твои губы или сколько веснушек украшали твое лицо. Я не мог вспомнить, как твои пальцы касались моей кожи или каким становилось твое лицо, когда ты улыбалась. Я не мог вспомнить звук твоего голоса, и я сожалел, что не запомнил каждый дюйм твоих черт, твоего тела и твоего разума. Вот что я делаю: запоминаю тебя, потому что я не хочу больше никогда так себя чувствовать. – Ответил Гарри и девушка ощутила слёзы, появившиеся в глазах. Дождь прошелся по комнате.

– Тебе не нужно этого делать. – Сказала Аделаида и поцеловала его. – Тебе не нужно этого делать, потому что я никогда больше не позволю тебе снова так себя чувствовать. Я тебя больше никогда не оставлю. – Юноша прижал ее к себе сильнее и почувствовал дыхание девушки на своей груди, пока ветер велел им спать и пел колыбельную, состоящую из нот шторма.

В нескольких милях от них, в саду дома, который они так хорошо знали, цветущая вишня была вырвана из земли и расколота до самых корней. Но они были слишком далеко, чтобы услышать это.

Комментарий к 4.7

ну что, осталось две главы. мне грустно, очень грустно.

после окончания будут послесловия автора и некоторые зарисовки, которые нужно прочитать. потому что я знаю, что дальше у вас возникнут вопросы и вы захотите получить на них ответы, но вы получите только то, что уже есть. не более. ну и потому что автор пишет таким красивым языком, что я действительно хочу молиться на этого нереального человека.

комментарии и критика приветствуется, как всегда.

========== 4.8 ==========

Она проснулась и ее ноги были запутаны в его. Юноша все еще спал, темный локон спадал на его лицо, щекоча скулы. Гарри выглядел таким умиротворенным, все морщинки на его лице разгладились, щеки порозовели, а мягкие губы слегка приоткрылись, когда он медленно и сонно вздохнул. Она убрала кудряшку и поцеловала их. Ее губы были, словно перышко, на его. Легкая улыбка спряталась в уголке его спящего рта и во сне он притянул ее ближе.

– Гарри, – прошептала блондинка, пока ее палец гладил его скулу. – Гарри, любимый, ты должен проснуться. – Ее слова проникли в его сонный разум, на что он скривил лицо и уткнулся ей в грудь. Его дыхание щекотало ее кожу, заставив ее хихикнуть.

– Я не хочу вставать. – Сказал он, его голос тонул во сне.

– Ты должен, любовь моя, уже полдень и ты не можешь провести всю жизнь в мечтах. – Возразила Аделаида, ее голос был песней в его ушах.

– Могу, – пробормотал он. – Я могу провести всю свою жизнь в мечтах, если я проведу ее с тобой. – Он поднял голову и взглянул на нее. Сон все еще цеплялся за черты лица юноши, а ночь заплела его волосы в кудрявый беспорядок. Золото больше не блестело в ее носу, она отказалась от него, оставив его в чужой стране, как если бы она была королевой, которая больше не нуждалась в золотой короне, чтобы подтверждать свой статус.

Гарри снова был поражен ее неземной красотой. Никто никогда не будет выглядеть как она. Никто никогда не будет наделен этими великолепными чертами, которыми ее благословила природа. Ни у кого никогда не было таких высоких скул или таких розовых губ. Ни у кого никогда не было таких голубых глаз или таких черных ресниц. Ни у кого никогда не было такого подбородка или таких бровей, как у нее. Она была уникальной, не из этого мира, хульдрой, сиреной, русалкой, человеком. Она была Аделаидой и она была прекрасна. Внутри и снаружи.

– Звучит прекрасно, – сказала она и рассмеялась. – Но куда именно приведет нас эта мечта? Мы должны выяснить это.

Он опустил руку на ее лицо и поиграл с волосами. Гарри вспомнил время, когда он не мог коснуться даже ее руки, когда он едва мог смотреть на нее, не покраснев. Теперь Гарри почувствовал, как очертания ее тела так идеально прижимались к его, и когда он посмотрел в бассейны ее глаз, он точно знал, где прячутся звезды.

– Это просто. Второй поворот направо, а потом прямо до утра.

Они снова двигались по дороге, оставляя позади мили темного асфальта, пока ехали к своим звездам. Шторм оставил после себя разрушение, и по земле были разбросаны умирающие деревья, убитые силой насильственной любви природы. Но теперь солнце оплакивало золотые слезы Фрейи на горизонте, и ветер целовал их щеки, пока танцевал через окна. Мелодия текла из магнитолы, капая словами любви в их уши, или, возможно, это были слова скорби. Для них это не имело значения, потому что они были слишком заняты написанием собственной песни.

Это была песня цветов и бабочек, золота и солнца, дождя и темного неба, но самое главное – это была песня о них. И это было прекрасно.

Некоторое время они ехали молча, пока Гарри внезапно не рассмеялся. Аделаида с удивлением и любопытством посмотрела на него, задаваясь вопросом над чем он смеялся. Юноша заливался смехом снова и снова, он не мог остановиться, все его тело дрожало, пока он хихикал, а слезы радости катились по его щекам.

– Почему ты смеешься? – Спросила она, ощущая вкус его заразительного смеха на кончике своего языка.

– Потому что, – ответил он, набирая воздуха в легкие. – Я начинал волноваться, что мы могли что-то оставить в гостиничном номере, но потом понял, что нам нечего забывать. У нас нет ничего в этом мире, кроме этой машины, рюкзака с приключениями и одежды, которую мы носим. – Ямочки на его щеках улыбнулись, когда Гарри улыбнулся ей, а затем она тоже рассмеялась.

– Ты не совсем прав, милый, – произнесла блондинка и взяла что-то с заднего сиденья. – У нас есть еще это. – В своих руках она держала букет цветов, тесно перевязанный белой шелковой лентой. Головы лилий долин свисали, по ним были разбросаны шрамы, но розовые гвоздики и колокольчики улыбались им, их лепестки все еще были нежными.

– Как я мог забыть. – Сказал он и, когда они засмеялись, цветы, которые так долго прятались в их грудных клетках, подняли свои макушки к солнцу, и золотые бабочки поднялись на своих крылышках вверх, снова начав кружить вокруг их трепещущих сердец.