Текст книги "Цивилизаtion"

Автор книги: ГНОМ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 25

Май был в самом разгаре, когда я решил устроить субботник. Поле с моими злаками зарастало сорняками, и единственным средством борьбы с ними были старательные женские руки. То, что я сеял зерна в канавки с интервалом примерно по сорок сантиметров, было очень кстати. Я делал это, считая, что так будет удобнее убирать урожай. Но оказалось, что теперь проходы сильно упрощали прополку. Полсотни женщин за три дня вырвали сорняки, и мои стройные всходы приняли вполне цивилизованный вид.

Зерно должно было поспеть месяца через два, и за прошедшие несколько дней, посвященных сельскому хозяйству, я понял, что совсем не уделял должного внимания столь важному занятию. Если все будет хорошо, то в августе я соберу до полутонны урожая. Его уже получится посеять гектарах на двадцати (я сеял не очень густо, считая, что так у колоса будет больше солнца и питательных веществ). Так что необходимо не только начинать готовить новые поля, но и озаботиться удобрениями. Увеличив урожайность хотя бы в два раза, я и усилия сокращу ровно вдвое. А потенциал был огромный.

Из естественных удобрений я знал только перегной, навоз и золу, поэтому было сделано несколько выгребных ям, куда мы начали сепарировать мусор. Забавно, подумал я, в Москве я не могу заставить себя отделять бутылки от бумаги, а здесь старательно отношу рыбные кости в определенную компостную яму.

Туземцы сваливали отдельно пищевые отходы (в основном кости и хрящи), заячий помет, свиной навоз и золу. Чтобы устранить запах, новый слой закрывался травой, но, несмотря на удаленность помойки, во всей округе стояло зловоние.

Закончив с сельским хозяйством, я перешел к промышленности. Получив механизированные меха, я построил три печи: для керамики, кирпичей и извести, а также в стороне – четвертую, для руды. К ней шел отдельный привод. Не желая посвящать никого из дикарей в процесс выплавки металла, я возвел небольшую закрытую кузницу, в которой работали Том и еще один человек. Сама печь с мехами была за стеной. Там же располагалась и наковальня. На первых порах сооружение не имело крыши, так как мне важно было лишь спрятаться от любопытных взглядов, да и жара стояла страшная. Дополнительно кузницу обнесли забором, призванным донести до всех и каждого: посторонним вход запрещен!

Стены строения получились кривые, причем не столько по вертикали, сколько по горизонтали. Камень, начинавший ряд, мог в итоге оказаться выше сантиметров на двадцать, чем уложенный в том же ряду, но в конце пятиметровой стены. Я возводил на глаз, без строительного уровня, и получившаяся конструкция, имевшая всего пару метров в высоту, наглядно показала, что спешить не следует.

В очередной раз я поблагодарил судьбу, что не решил строить свой дом в первую очередь. Пришлось бы отдать под хлев.

Как-то раз, будучи у пещеры, я двинулся к своему тайнику. Не знаю почему, но ноги сами несли меня в том направлении, где я когда-то был обворован. Преступника так и не нашли, деньги не всплыли, да и нужды в них, кроме как переделать на украшения, уже не было. В густой растительности я не сразу нашел место, где прятал мешочек с монетами. Просунув руку в небольшую нору у основания дерева, я с удивлением ощутил, что рука привычно уперлась в мех. Я вытащил тяжелый кулек на свет. Сомнений быть не могло: это моя касса. И все деньги на месте. Но я точно помню, что ощупывал это дупло много раз, и оно было пустым.

В лесу было пронзительно тихо. Я встал во весь рост, держа в руке увесистый груз, и странный холодок волной пробежал от плеч до самых икр. Шестое чувство настойчиво твердило: за мной кто-то наблюдал.

К тайнику я всегда ходил один, и сейчас мне очень не хватало моей второй тени в лице Тыкто. Озираясь по сторонам, но не находя ничего подозрительного, я побежал в сторону лагеря, подгоняемый животным страхом. Ветки стегали меня, и я ждал, что сейчас кто-то прыгнет мне на спину и...

Я выбежал на площадку перед пещерой. Лагерь жил своей жизнью, и, оказавшись среди людей, я почувствовал себя в безопасности. Мне никогда не нравился лес. Сейчас же он впервые сильно испугал меня. Я был уверен, что там, около тайника, кто-то следил за мной. И этот кто-то – был человек.

– Надо перебираться наверх, – пробормотал я вслух сам себе. – И как можно скорее.

Следуя своему решению, я в тот же день приступил к намеченному плану. Уяснив основные ошибки, допущенные при строительстве кузницы, я начал строить дом лишь после того, как сделал чертежи и основательно подготовился. По проекту он получался примерно пять на шесть метров. В доме предполагалась одна жилая комната, большая печь и гордость моей инженерной мысли – ванная.

Перед строительством в земле был выкопан котлован глубиной в один метр. Дальше углубиться не вышло: начинались скальные породы. Разметив периметр будущих стен, мы стесали кирками верхний слой камня и посадили на раствор первую ленту фундамента. Нужно было обеспечить ровную горизонтальную кладку, и тут мне на помощь пришел закон сообщающихся сосудов. Длинная кабанья кишка заполнялась водой, ее концы разносились по краям стен, после чего на вкопанных по углам дома палочках отмечалась высота столбика воды и натягивалась веревка. С таким гидравлическим уровнем удалось сделать очень ровное основание. Для вертикальности использовался простой отвес. Стройка шла медленно, зато получалось очень аккуратно.

В центре дома, используя глиняные кирпичи, я принялся выкладывать печь. По завершении она должна была стать главной деталью интерьера, выступая в качестве зимней кровати, плиты и батареи. А главное – печь должна была давать горячую воду.

Оставив подпол примерно в метр, я положил черновой пол из досок, на который собирался насыпать известковой крошки, чтобы постелить сверху еще один пол, уже чистовой. В подвальчик вело несколько вентиляционных отверстий. Дом должен был получиться сухим.

В тот день я вышел на уровень «ноль» и, перед тем как заснуть в своем временном шалаше, долго ворочался, пребывая в приподнятом настроении. Но глубокой ночью я вдруг проснулся с чувством необъяснимой тревоги. Это было необычно и страшно: я всегда спал крепко, устав после трудного дня. Пробуждение с колотящимся сердцем не предвещало ничего хорошего. Я прислушался, но в ночной тишине раздавались только звуки сверчков.

Осторожно выглянув из шалаша, я удивился необычной темноте: небо затянуто и безлунно, а костер, призванный отпугивать животных от нашего лагеря, еле тлел, почти не давая света. Рядом с костром в неестественной позе неподвижно лежал дежурный.

Я закричал.

Из соседних шалашей начали выбегать туземцы, зашевелился и костровой, задремавший на посту. Похоже, это была ложная тревога. Взяв себя в руки, я указал Тыкто на заспанного караульного и потухший костер.

– Враги или звери всех убьют ночью, если он будет спать!

Тыкто, недолго думая, поступил так, как, вероятно, и следовало. Караульный, лишившись нескольких зубов, приобрел бесценный опыт и передал науку остальным. Рука у вождя была тяжелая, и больше подобных инцидентов не повторялось.

Несмотря на отсутствие опасности, я так и не смог заснуть, и на следующий день сказал Тыкто, что нужно выставить еще одного караульного, немного сбоку от лагеря, чтобы наблюдать со стороны. На одного человека полагаться было нельзя. Не знаю, что послужило началом моих фобий, возможно, случай в лесу у тайника, а может общая утомленность, но спать я стал очень беспокойно, словно предчувствуя что-то тревожное.

Глава 26

Размечая даты и планируя свои действия на ближайшее будущее, я заметил, что за мной с интересом наблюдает Тыкто. Пользуясь моментом, я решил создать с туземцами единую временную систему координат и объяснил принципы счета дней. Для дикарей был изготовлен календарь, не включавший в себя месяцы или числа. Использовались только дни недели и номера этих самых недель. За время нахождения здесь я старательно высчитывал даты с 28 ноября 2014 года, но понятия не имел, суббота сегодня или среда. Пришлось расписать все числа, и вычислить, что на дворе понедельник.

Получив простейший календарь, я постарался сделать его общедоступным. На бревне я начертил семь цифр, поставил бревно на подставку и каждое утро сдвигал деревяшку–указатель в сторону. Названия вроде «понедельник» были излишне сложны, поэтому мы обходились простым «день один», «день два» и так далее. Имея циклы, можно было усовершенствовать уклад и вводить традиции, чем я незамедлительно и занялся. Помимо составления меню на все дни недели я решил вернуть спортивные игры по воскресениям. На этот раз в состязания должны были быть вовлечены все мужчины окрестных племен старше шестнадцати лет. Таким образом, я устраивал своеобразный смотр войск, заодно радуя общество зрелищами.

Каждое воскресенье был командный гандбол человек на сорок, а каждые десять недель – большой турнир, на который обязательно являлись все. Гандбол проходил по олимпийской системе среди восьми команд по пятнадцать человек в каждой. Две команды были из нашего племени. Их капитаны не играли и принимали участие только в тренировках. Нашу основную «дрим-тим» тренировал, конечно же, Тыкто. Сборную команду из пленных мужчин, которые к этому времени уже основательно обжились, возглавил Бык.

Апачи также выставили две полноценные команды под предводительством Гека и еще одного крепкого воина возрастом за тридцать. Команчи, как самые многочисленные, собрали четыре команды. Одна из них была под предводительством Чука и состояла почти полностью из бывших апачей, еще одну тренировал Ахомит. Две другие были отданы в управление наиболее лояльным к нам воинам, имевшим уважение в племени. Должен был получиться отличный четвертьфинал.

Первые три воскресенья прошли в тренировках – опытные игроки доносили до начинающих правила и минимальный набор тактических приемов. Проводились короткие матчи, в которых была запрещена жесткая игра. Новички постепенно постигали науку, втягиваясь в процесс. Сто двадцать атлетически сложенных мужиков резвились на поле под руководством восьми начальников, каждый из которых подчинялся мне. Надо будет подумать о погонах, – улыбнулся я, глядя на сформировавшуюся армию с выстроенной субординацией.

В день соревнований, пользуясь таким удобным случаем, все приносили товары на обмен. Апачи – кожу и руду, команчи – сырье для веревок, иногда шкуры. В племени Чука не было изобилия, и они не умели делать ничего особенного, уникального. Ничего, что нам интересно было бы выменять. Поэтому я скорее дотировал их едой и использовал труд отданных мне гастарбайтеров. Кроме обмена товарами на высоком уровне, племена начали меняться между собой всякими мелочами: бусами из когтей, хорошо сделанными копьями или стрелами, вяленым мясом. Так, стихийно рядом со стадионом возникла воскресная ярмарка.

Но выходной заканчивался, племена расходились по домам, а я продолжал строить свое каменное жилище. За печью была организована ванная комната, которая, согласно проекту, должна резко повысить комфорт моего проживания в первобытном мире. От реки был прокопан арык, закрытый сверху каменными блоками и снова присыпанный почвой. Вода незаметно втекала в помещение и, проходя вдоль одной из стен, уходила в канализацию. Так решалась проблема и с подачей питьевой воды и с удалением нечистот. Опасаясь, что ко мне в дом будет затекать всякая грязь, я установил для туземцев четкую границу, после которой в реку нельзя было соваться и тем более бросать что-либо. То, что эта речка шла в нижний хэв, меня уже не сильно беспокоило. За пять километров течения должно было произойти какое-то очищение. Хотя сам я в лагере Тыкто воду пить перестал.

Внизу печи был сделан зольник, который отделялся от топки десятком медных прутов. На своеобразной решетке полыхали дрова. Пруты выходили с задней стороны печки и опускались в сделанную из известняковых блоков ванну. Я мог набирать ее, переключая заслонку в проточной воде, а затем сливать воду в канализацию. Из-за небольшого перепада высот, в ванне удалось сделать глубину набора только сантиметров тридцать, но и этого было вполне достаточно.

Когда стены дома были построены еще только на полтора метра, я затопил недоделанную печь и принял первую за полтора года горячую ванну. Моментально раскалившиеся пруты обжигали ноги будто кипятильник. Приходилось постоянно подливать свежую горную воду, чтобы не свариться. Но Боже, что это были за ощущения! Я блаженно плескался, наверное, с час и вылез из бани отмокший и разомлевший, словно яблоко в школьном компоте. Неземное удовольствие моментально омрачила треснувшая печь, которую следовало бы досушить на слабом огне, а не раскочегаривать сразу на полную мощность. Пришлось убить еще неделю на ее перекладку.

Стройка постепенно подходила к концу. Мощные лаги я вмуровал в стены, сделав основу для крыши. К ним плотным слоем прибил толстые доски – сразу не оторвешь. Дом должен быть крепостью, а потолок в нем являлся самым уязвимым местом.

Для защиты от дождя была построена односкатная крыша, которую я покрыл черепицей. Изготовив форму под изделие, напоминавшее в профиль букву «Г», мы начали производство нового керамического продукта. И в результате уложили черепицу на параллельные дощечки так, что она крепко держалась под собственным весом.

Окна были сделаны узкие, как бойницы, сантиметров пятнадцать шириной. Залезть в них было нельзя, а свет все-таки проходил. На случай холодов они закрывались деревянной ставней изнутри.

Неожиданно много времени ушло на дверь. Ее обили медными листами и повесили на простые петли, вмурованные глубоко в камень. Дверь должна была запираться, поэтому изнутри поставили засов, который, впрочем, получалось открыть и снаружи. Для этого требовалось просунуть в маленькую дырочку и провернуть бронзовую палочку в виде уголка. Секрет открывания знал только я, поэтому такая простота замка меня не пугала.

Я сделал себе стол, табурет и кровать. Была середина августа, когда я впервые заснул в собственном доме на своей постели. На этот раз мой сон ничто не тревожило. Я чувствовал себя защищенным.

Начали поспевать колосья. Сделав приличные запасы еды, я переключил племя на сельхозработы. Две недели мы собирали, сушили, молотили и провеивали злаки. После того как зерно было упаковано в большие глиняные горшки, я прикинул, что мы собрали килограммов двести пятьдесят–триста. То есть снова около одного центнера с гектара. У меня мелькнула мысль, что хорошо бы отобрать самые крупные зерна с целью проведения селекции, но, с другой стороны, я склонялся к тому, чтобы на следующий год посеять весь семенной фонд.

Уж лучше иметь на двадцати гектарах и крупные, и мелкие зерна, чем на пяти гектарах только крупные. Сеять нужно все, – твердо решил я. После чего не удержался и снова размолол часть урожая в муку.

На этот раз мне хватило пространства для эксперимента. Я замешивал тесто на молоке и на воде, пек блины, лаваши, оладушки, подбирая нужные пропорции. В итоге получались вполне съедобные, хоть и неказистые изделия. Не знаю, овсяными они были, ржаными или из проса, но точно не пшеничными. Удачные рецепты я записал углем на глиняной дощечке и спрятал у себя в доме. За год точно забуду.

Все, что оставалось после помола, заваривалось в кашу. Таким сокровищем я с племенем делиться не собирался и рядом с моим домом вырос амбар, в котором я хранил зерно, муку и отруби после помола. Утренняя кашка на молоке, которую я мог сделать на плите, горячая ванная, мягкая кровать, устеленная шкурами. Не хватало только кофе и Интернета.

В моем доме появилась библиотека. Вместо книг на шкафу стояли глиняные таблички с черными угольными каракулями. На полках были труды по экономике в виде таблиц по себестоимости, кулинарные рецепты по выпечке хлебобулочных изделий, а теперь еще и пособие начинающего агронома.

Если не случится непредвиденного и на следующий год получится засеять двадцать гектаров, то, по моим подсчетам, это даст около шести тонн зерна. Правда, только при условии, что я добьюсь урожайности в три центнера с одного Га. Но после того, как я несколько месяцев дышал запахом компоста, ставить менее амбициозные цели – форменное малодушие.

Шесть тонн зерна – это примерно три тонны муки. Численность всех племен в округе составляет около шестисот человек, получалось по десять килограммов муки на человека в год, включая младенцев. И еще столько же отрубей на кашу. Этого, конечно, не хватит для перехода только на сельское хозяйство, но как минимум получится питаться в течение нескольких месяцев. То есть уже на следующий сезон можно будет забирать больше половины урожая в помол, что, несомненно, радовало.

Поля были размечены маркированными кольями и образовывали гигантский прямоугольник, в котором насчитывалось двадцать квадратов. Измеряя землю шагами, я прикинул, что площадь каждого поля будет как раз гектар. На очередном субботнике поле очистили от камней, а еще через неделю мужчины получили отличную возможность похвастаться физической силой. Сделав из дерева что-то вроде сохи с бронзовым наконечником, я впрягал двоих солдат, а третий управлял процессом, не сильно заглубляя, но и не поднимая плуг. Обратив труд в соцсоревнование и посулив лучшей команде пахарей двойную пайку за обедом, я в течение недели перепахал все поле.

Использовать для этой цели ослов, увы, не удалось: животные оказались уж очень упрямыми. Пока сделали ярмо и заставили осла пропахать хотя бы сто метров, троица пахарей заканчивала обрабатывать четвертый гектар. Поэтому ослы продолжили таскать грузы между племенами: дорога стала для них такой привычной, что можно было посылать с двумя животными одного подростка для контроля движения.

Свежевспаханное поле следовало удобрить, но пока я не был уверен, чем и в каком количестве, поэтому оптимальный состав мог быть получен только путем эксперимента. В каждый квадрат вносилось определенное количество одного типа удобрения или их смесь. Где-то зола, где-то зола с навозом, где-то только перегной из веток. Все зловонные коктейли я старательно занес в табличку и поставил в библиотеку. Теперь полям предстояло насытиться полезными веществами, чтобы быть засеянными через три месяца.

Глава 27

Была середина сентября второго года, когда я решил, что пришло время для первого большого чемпионата по нашему гандболу. Подготовка была масштабной. Такого сборища людей доселе еще не случалось, ведь на игру должны прийти практически все.

Мы притащили несколько бревен и положили по периметру поля, устроив сидячие места. На них и на траве будут располагаться женщины и дети. Практически все мужчины окажутся в зоне для команд. По центру была VIP-трибуна для тренеров, Ыкаты и меня. Сколоченная из досок, она позволяла смотреть игру с высоты примерно двух с половиной метров, что, безусловно, было очень удобно.

Наступило воскресенье. Люди подтягивались к месту игры. Многие из них вышли из племени еще затемно, некоторые – вечером прошлого дня. Ыкату привезли верхом на осле – вождю апачей было трудно ходить, и, судя по всему, у него наблюдались какие-то проблемы с суставами. Большими семьями приходили команчи. Многие женщины несли на руках маленьких детей. Примерно к одиннадцати часам утра кворум был достигнут, а значит, пора начинать.

Команды новичков заметно нервничали. Очень бросалось в глаза, что для древнего человека ожидание боя гораздо волнительнее, чем сам бой, и такая долгая подготовка расшатывала их нервы. Первыми на поле вышли апачи под предводительством Гека и одна из сборных команчей. Для того чтобы отличать игроков, пришлось применить природные красители. Волосатые тела одной команды были натерты ягодным соком, из-за чего они стали похожи на окровавленных зомби, другие остались в естественном обличье. Из красок еще были уголь и гашеная известь, так что расцветок хватало.

Защитные латы применять было нельзя – на всех бы их все равно не хватило, а упакованный игрок получал весомое преимущество при столкновениях. Поэтому бегали в одних повязках. Неплохо было бы официально открыть эти игры, – решил я. Придется выступить перед толпой. Как же не хочется… За все эти месяцы практически всё население, включая команчей, научилось если не говорить, то довольно сносно понимать меня. Поборов некоторое стеснение, стоя перед такой массой людей, я начал с общих слов.

– Игра – это не война. Мы все не враги, – после этой патетической фразы я замолчал. Де Кубертен из меня получался неважный. Я перешел к правилам.

– Не бить в голову, не бить ногами, можно только толкаться и отнимать мяч. По моему свистку игра останавливается. Нарушители удаляются. Счет ведет Том, – я показал на моего помощника, стоявшего около доски с камнями. – Играем три тайма. Тайм идет, пока вода не вытечет из этого кувшина, – я ткнул пальцем в сосуд, в дне которого была проделана маленькая дырочка. По моим подсчетам, вода вытекала около пяти минут.

– В каждом тайме игроки меняются на новых. Замен нет. Тот, кто первым набирает десять очков – выигрывает матч. Если по завершению третьего тайма счет равный, играем до первого забитого мяча.

Туземцы молча смотрели на меня. Надо было сворачивать выступление.

– Понятно? Начали!

Я бросил мяч в середину поля, и игроки рванули к нему, поднимая пыль. Это была жесткая куча–мала. Так как туземцы редко играли в пас, то ситуации, когда на поле возникал клубок из тел, происходила довольно часто. Временами мне казалось, что без выбитых глаз не обойтись, и пару раз я останавливал игру, чтобы разобраться в травмах. Но все заканчивалось лишь ссадинами и синяками, так что по принятым на тренировках правилам игроки обнимались и бежали играть дальше.

Зрители выли от восторга. Сейчас, когда команд стало много, в каждой схватке болели по-разному. В первом матче команчи все как один поддерживали свою, хоть и проигрывающую команду. Когда во второй игре вышли подшефные Ахомита против еще одних команчей, в их секторе произошел раскол. Играли чьи-то мужья, сыновья, братья, и женщины, конечно, болели за них. Симпатии нашего племени и апачей распределялись хаотично. Стадион гудел так, что зверей, наверное, не было в радиусе десяти километров.

Я специально поставил двух команчей вместе, чтобы в полуфинал вышла хотя бы одна команда от их племени. Было очевидно: несмотря на хорошую физическую форму, опыт в тактике дает ощутимое преимущество нам и апачам.

В третьей игре схлестнулись команды Тыкто и Быка. Обожавший своего вождя Бык впервые смотрел на хозяина как на соперника. В момент игры не существовало своих соплеменников или чужих. «Своими» для Быка были десяток пленных дикарей и пятеро воинов из нашего хэва. Всех остальных следовало крушить. Беснование переживающего громилы в какой-то момент превысило разумные величины, и Тыкто спустил его с трибуны. В азарте это могло кончиться разрушением конструкции.

Несмотря на то, что один Бык болел за десятерых, его команда проиграла досрочно со счетом 10:3. Тактическое преимущество Тыкто не вызывало сомнений. Мы переглянулись, и вождь едва заметно улыбнулся мне уголками глаз. Команда Быка в полном составе убежала в противоположную сторону от трибун, не дожидаясь разбора полетов.

Четвертый матч был выигран командой Чука с сумасшедшим отрывом уже во втором периоде. Ыката был необычайно горд за своих сыновей, проходящих в полуфинал.

В следующем раунде Чук обыграл команду Ахомита, а Тыкто с трудом одолел Гека. Мужчины выкладывались на полную катушку. Я видел, каких трудов им стоило не начать играть жестко. Предстоял убойный финал.

Чтобы дать командам отдохнуть, среди проигравших в четвертьфинале были проведены еще три игры, которые выявили лучшего из худших. Им все-таки стал Бык. Мне показалось, что его команда вырвала победу только потому, что боялась расправы сурового тренера. Для победителя «второй лиги» было предусмотрено третье место в общем зачете, в то время как матч за первое и второе только начинался.

Я не зря делал жеребьевку сам, предполагая исходы игр. В финале встретились действительно две лучшие команды, и игра получилась очень яркая и насыщенная. Чуковцы почти не держали мяч в руках, постоянно делая точные пасы и производя молниеносные рывки к воротам. Не раз вратарь Тыкто чудом спасал команду от быстрого разгрома. Трибуны жаждали гола в наш створ. Команчи болели за своего вождя, апачи – за бывшего соплеменника. Наша поддержка была заметно слабее.

Но надо признать, что бойцы Тыкто вовсе не смотрелись бледно – обманными ударами и пасами назад за спину (признаюсь, этому их научил я) мы держали счет почти равным, и в третьем периоде он был 6:7, хоть и не в нашу пользу.

В середине игры произошло то, чего я так долго опасался. Игрок Чука сделал подножку бегущему к воротам сопернику, что, в принципе, разрешалось правилами. Наш игрок покатился по земле, обняв мяч, и, вскочив, резко кинул плотную кожаную дыню в лицо подбежавшему обидчику. Тот сел от удара, из его разбитого носа хлынула кровь. Зрители охнули, а я громко засвистел. Чук, находившийся около своих ворот, рванул к месту конфликта. Это же сделал спрыгнувший с трибуны Тыкто.

В две секунды они оказались напротив друг друга вместе с подбежавшими игроками обеих команд. Попахивало потасовкой в лучших традициях хоккея. Воцарилась тишина. Тыкто, тяжело дыша, смотрел на Чука, насупив брови. Затем коротко размахнулся правой рукой и ударом в скулу свалил на землю бросившего мяч игрока своей команды. Лицо Чука просияло. Вожди обнялись и вернулись на свои места. Игра продолжилась в составе пять на четыре.

После этого случая я зауважал Тыкто еще больше. В этом человеке, несмотря на первобытность, скрывалась какая-то правильная внутренняя справедливость.

Игра окончилась нашим поражением со счетом 6:8. Этот результат для первого турнира устраивал, похоже, всех. Наше племя любило Чука, который прожил у нас довольно долгое время. Как вождь команчей и выходец их апачей он порадовал победой и тех, и других.

Чук получил три больших корзины еды и шнурок, на котором красовалась желтая бронзовая медалька около двух сантиметров в диаметре. Тыкто получил такую же, только оловянную. Бык – красную медную. Церемонию награждения провел я лично, обнявшись со всеми победителями. Это было первое публичное проявление телесного контакта с Кавой и являлось, по сути, частью награды. Племя, до этого бурно радовавшееся за победителей, притихло, но после завершения процедуры объятий разразилось еще большим одобрительным криком. Несмотря на естественность моего жеста, он был довольно серьезной вехой в отношениях. Объятия были одним из ключевых проявлений уважения, любви и дружбы. Ко мне за последние два года один раз случайно прикасался Тыкто и несколько раз Том при работе в кузнице. Но обнять Каву означало перейти особый рубеж. Думаю, этот день победители запомнили надолго.

Весь турнир занял около пяти часов, и время было далеко за полдень. Мне страшно хотелось есть, и сложно представить, каково было игрокам. Я подготовился заранее и по окончании турнира устроил небольшой пир. Накормить пятьсот человек было непростой задачей, поэтому я предполагал дать людям просто «заморить червячка». Из продуктов были диковинные кусочки хлебных лепешек, размером не больше половины спичечного коробка. Их раздавали по одному в руки. Еще одна очередь выстроилась на раздачу бульона. В маленькую чашечку наливали из половника, после чего напиток выпивался на месте, и чашечка передавалась следующему желающему. Для игроков были зарезаны и зажарены на вертеле кабан и две косули. В нескольких горшках варилась уха, так же раздававшаяся в чашечках с возвратом. Команчи принесли кучу грибов и ягод.

Праздник прошел с размахом, и я начал сомневаться, стоит ли делать большие игры столь часто. С подготовкой на это уходило два рабочих дня, не считая потерь в запасах. Но что бесспорно было плюсом – это тот эффект тимбилдинга, который проявился практически сразу. Воины из разных племен обсуждали интересные игровые моменты, женщины рассматривали друг друга, одежду, волосы, украшения из растений. Дети весело играли. Я смотрел на эту большую первобытную толпу, и вдруг мне показалось, что я люблю всех этих грязноватых и волосатых людей, словно это была моя семья.

Мои размышления прервал Ахомит, попросивший разговора.

Я хотел позвать Тыкто для перевода, но он остановил меня. Разговор предстоял приватный. С моим пониманием языка туземцев и знаниями Ахомита в русском удалось понять, что в племени команчей происходят некоторые странные вещи, в которых Каве требуется разобраться. Деталей добиться не удалось. Подошел Тыкто, и я кивнул Ахомиту в знак того, что понял его просьбу.

После окончания пиршества я взял Тыкто, Быка, четверых воинов в полной боевой экипировке и отправился с Чуком в его племя – разбираться в неведомых странностях.

Глава 28

Огромная толпа возвращалась к себе домой. Мы шли впереди, не ожидая отстающих, поэтому группа в несколько сотен человек растянулась, вероятно, километра на три. Заночевав в поле, мы рано утром подошли к лагерю.

В племени команчей оставалось всего около сорока человек – сильно беременные женщины, младенцы, хранитель очага и пятеро воинов для охраны. Возвращавшиеся люди сразу приступали к работе. Рыбаки уходили на море, женщины разбредались собирать плоды и коренья, охотники снаряжались в лес. Через три часа стойбище вновь заметно опустело, люди разошлись, чтобы вновь собраться ближе к вечеру, но уже с добычей. Я улучил момент и остался наедине с Ахомитом.

– Что тебе не нравится? Что плохо? – снова попытался выяснить я.

Ахомит начал сбивчиво рассказывать.

– Воин несут много еда, жена несут много еда, – Ахомит активно жестикулировал, дублируя свои слова. Из таких, наверное, впоследствии получились итальянцы, ухмыльнулся я.

– Но еда хэв мало мало, – продолжал тараторить он.

Конечно, мало, подумал я, вас же здесь человек четыреста. Надо еще постараться прокормить такую ораву. Но Ахомит продолжал уверять, что баланс не сходится.

– Хорошо, – сказал я ему, – я посмотрю. Разберемся.

Ахомит, как мне показалось, удовлетворенный, ушел на море проверять ловушки, а я принялся наблюдать.

Наблюдение оказалось довольно скучным занятием. Я уже не помнил когда бесцельно бродил и смотрел за происходящим, не занимаясь физическим трудом или изобретениями. Были, конечно, и интересные моменты, на которые я раньше не обращал внимания. Пещеры команчей делились на сектора, каждый из которых был занят одной семьей. В центре пещеры была общая зона, около стен сваливали шкуры, принадлежавшие разным родам. Это отличалось от нашего уклада: у команчей, помимо четко выраженной семьи, был сильнее развит собственнический инстинкт и желание защищать личное пространство. За пару дней, проведенных в племени, я не раз видел, как одна женщина вцеплялась в другую или рявкала, когда возникало подозрение, что соседи покушаются на ее шкуры. Чем не коммунальная квартира, подумал я.