Текст книги "Цивилизаtion"

Автор книги: ГНОМ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Новый подход к подросткам требовал новой дисциплины. Помимо основной работы мальчики каждую неделю проходили двухдневную практику, добывая пищу рыбалкой или охотой. Вечерние часы были посвящены спорту. Девочки же факультативно работали со шкурами (для этого пришлось убедить Ыкату разрешить подобную практику), делали веревки, посуду, готовили еду и плели корзины. А раз в месяц, по воскресеньям, все могли видеться со своими семьями на большой ярмарке.

Быт простых подростков стал более упорядочен, а двадцать самых смышленых получали вместо трудовой повинности дозу интеллектуальных инъекций. Я не стал мудрить и, по сути, скопировал начальную школу. Были обязательными русский язык с алфавитом, русский язык с изучением слов, письмо – пока через рисование палочек и кружочков. А также математика и что-то вроде труда с природоведением. Последний урок был подобием внеклассной прогулки с учителем. Мы ходили по различным производствам, где объяснялись основные истины – почему что-то делается именно так, а не иначе. Я объяснял принцип палки–металки, вращения водяного колеса, кипения воды от костра и множество других бытовых вещей. Дети с любопытством внимали.

Не буду скрывать, что я часто обращал внимание на Лиу. У меня появились к ней скорее отеческие чувства, ведь, по сути, я годился ей в папы, а она была еще ребенком. Но это были именно чувства, которые я не испытывал уже очень давно. Частое общение в течение нескольких месяцев, проведенных мной в качестве учителя начальных классов, невольно сблизило нас. И Лиа нередко оставалась после уроков.

Это был тот тип ученика, который всегда хотел знать больше других. Учащимися, как и через много тысяч лет, окончание урока воспринималось с радостью. Лиа же была жуткой «почемучкой». Она задавала вопросы, не желая ограничиваться стандартными объяснениями. Писала, читала, считала и говорила вдвое больше, чем остальные ученики. Пытаясь найти пределы ее логического мышления, я загадывал ей загадки, ребусы с палочками, вроде таких:

Переложить две спички, чтобы получилось четыре квадрата. Незаконченных квадратов и других фигур быть не должно.

И прочие головоломки и шарады.

В какой-то момент я научил Лиу играть в крестики-нолики и вызвал искреннее ликование, когда, поддавшись, позволил ей зачеркнуть три символа.

Так у меня появился соперник по примитивным играм. Начав с бирюлек, где из кучи палочек нужно доставать верхние, не тревожа остальные, я через некоторое время сделал из глины домино, а затем и нарды. Жизнь обогатилась игровым общением. Это было потрясающее чувство отрешения от доисторической реальности.

Впрочем, моя программа интеллектуального развития общества вовсе не ограничивалась Лией. Поняв, что игры вроде домино – это не шахматы, и даже элементарные навыки позволяют с интересом соревноваться, я ввел дополнительный игровой урок для всех студентов. Забавы с кубиками, в которых фишкой следовало дойти до финиша, позволяли быстро освоить счет в уме до двенадцати. Игры на реакцию, где нужно схватить деревяшку после выпадения определенной суммы на кубиках, тоже развивали скорость счета. Через полгода мои двадцать подростков уже были вполне интересны как общество. Я бы оценил их навыки на уровне современных семилетних детей, способных к логическим выводам и непрямолинейному мышлению. Проводя время с учениками, я то и дело ловил себя на мысли, что не чувствую гигантской временной пропасти. Конечно, были свои лидеры, вроде акселерата Валу, который в свои четырнадцать выглядел на все двадцать и при этом отличался довольно приличным интеллектом. Были и отстающие, которых я планировал оставлять на второй год. Но в целом я оставался доволен результатом.

Понимая, что с двадцатью даже самыми смышлеными помощниками продвинутое общество не построить, я обратил свои силы на массовое воспитание детей. Все, кто был еще мал для поступления в мой университет, разбивались на три группы. Двух–трехлетние дети, способные ходить и отлученные от материнского молока, сдавались в ясли, где основное обучение сводилось к игре в деревянные кубики, сортер, перебирание зерна, развивающее мелкую моторику, а также к демонстрациям табличек с гласными буквами. Подобные ясли были организованы в каждом племени. От двух до пяти женщин следили за детьми и кормили их.

По соседству находился детский сад для детей четырех–шести лет. Это уже были довольно активные ребята, у которых помимо игр в племени, состоящих из догонялок, пряток, возни со всякими предметами вроде детских тачек, посуды, игрушечных инструментов (я сразу приучал детей к взрослой жизни) проходили занятия с учителем, где требовалось зубрить все буквы и учиться считать до пяти. Также организовывались вылазки на практику, как и у более старших товарищей. Я ломал стереотип тотального мужского превосходства, устроив так, что девочки и мальчики учились вместе. Различия были только в трудовом воспитании, в остальном же программа особо не отличалась.

Дети от семи до десяти были уже практически полноценными членами общества, поэтому их учебная программа походила на ту, которую я преподавал в своем вузе, с одной лишь разницей, что учителя у них были мои же студенты. Обучая детей, я готовился к тому, что по достижении десяти лет ко мне в классы будут приходить уже умеющие читать и считать лицеисты, что должно сильно ускорить дальнейший учебный процесс.

Детей было много. Очень много. Так что пришлось создать целый архив с личными делами. Учет мне нужен был прежде всего для того, чтобы понять их склонности и потенциалы. Общество неизбежно ждало расслоение на ремесленников, управленцев, воинов и, увы, бездарей, и я не хотел тратить время на последних.

Мой новый лагерь все больше разрастался. За полгода с момента, как я понял, что необходимо обучать молодое поколение, в нем появились еще две большие каменные постройки. Сначала был выстроен учебный класс со светлыми окнами, небольшой керамической доской, на которой я писал углем, и лавками с партами. Следом была возведена кухня, на которой женщины занимались готовкой уже не под открытым небом, а на плитах, используя разделочные столы, доски, острые ножи и прочую кухонную утварь. Питание также происходило по распорядку, сидя за столами и с использованием приборов. Это был прогрессивный центр цивилизации. Я планомерно повышал культурную планку.

На кухню, как и в мой дом, была проведена вода – она постоянно требовалась для готовки и мытья посуды, а часто таскать ее неудобно. Чтобы не снижать давление на колесо, я подключил кухню к своему водопроводу, разделив потоки. Что-что, а с едой у меня был полный порядок. За два с половиной года готовка блюд стала комплексной, с фаршировкой и использованием трав. Методом проб и ошибок я, наконец, получил из молока кислые продукты, и теперь в арсенале поваров находились простокваша, кефир и даже сметана с маслом. Нагревая кислое козье молоко, я изобрел что-то вроде сыра, и моя кухня по праву могла считаться лучшим доисторическим общепитом. Не хватало, конечно, специй и пшеничного хлеба с макарошками, но в остальном рацион отличался завидным разнообразием.

Помимо студентов, в новом лагере жили около десяти женщин, обслуживающих кухню и смотрящих за скотом, больше пятнадцати работников, связанных со стройкой или стройматериалами. А также два человека для выплавки руды и четверо охотников, выполнявших роль ночных сторожей. В общем, более полусотни жителей. Все они строили свои шалаши неподалеку от моего дома, делая их из жердей и веток. В каждом из таких строений спали от двух до шести человек. Делать традиционные вигвамы было расточительно – шкуры использовались лишь как одеяла, чтобы не продрогнуть ночью.

Тыкто все чаще оставлял меня одного, следя за порядком в своем племени, но такое поведение вовсе не означало, что мы отдалились друг от друга. Он все равно оставался для меня самым близким человеком в этом мире, и я периодически делился с ним своими решениями и донимал просьбами. Каждый раз я настойчиво предлагал ему переехать наверх и построить отдельный дом, и каждый раз получал отказ. Тыкто ссылался на то, что в этой пещере жили все его предки, и покинуть ее означает проявить к ним неуважение.

– Мертвые могут отомстить, несмотря на гнет из камней, – объяснил он мне как-то раз свое решение. Против этого довода аргументов у меня не нашлось.

Я хотел как можно скорее придумать способ переманить Тыкто и всех его жителей к себе, но пока не понимал, как.

Глава 32

Шли месяцы, и я видел, как моя образовательная программа приносит плоды. Усердное обучение молодого поколения привело к тому, что даже те, кто не были напрямую связаны с уроками, получали свою толику знаний. Общество взрослело: дети определенно становились смышленее, сельское хозяйство постепенно вытесняло охоту, и на первое место выходило умение делать что-то полезное для использования в быту. В племени Чука благодаря трудовой практике часть подростков начала плести веревки. Качество было пока слабое, но кое-куда они все же годились. Чуть позже подобное произошло с лепкой из глины и плетением из прутьев. Продукты производства менялись внутри племени на еду. Появлялся класс ремесленников.

Несмотря на то, что терялась моя монополия на создание некоторых продуктов, мне не только не хотелось пресекать эти процессы, но я даже поощрял их. Например, предварительная сушка и обжиг керамики требовали точного соблюдения технологий и детального объяснения, которое я незамедлительно предоставил Чуку, узнав о высоком проценте брака в его продукции.

Племя команчей за год сильно прибавило в уровне жизни: продовольственной проблемы больше не существовало, началось производство различных товаров, а авторитет нового вождя был на высоте. С полными амбарами общество все больше внимания уделяло играм – как спортивным, которые традиционно проходили каждое второе воскресенье, так и настольным. Было очень смешно видеть, как четверо дикарей забивают вечером «козла», или, бросая кубик, ходят фишками по нарисованной карте с кружочками. Нередко дело доходило до драк, но, как правило, все заканчивалось полюбовно.

Мои ученики меж тем получали специализацию. Так как я готовил менеджеров высшего звена, управленцев, то они должны были уметь организовать процесс и следить за его выполнением, осуществляемым менее смышлеными руками. Ясно выделились аграрный, строительный и кулинарно–бытовой факультеты. Производство металла было по-прежнему засекреченным видом деятельности, и мастерам под страхом смерти запрещалось раскрывать технологию. Лишь после долгих просьб Тома, к двум кузнецам я добавил одного подмастерья.

А вот аграрная тематика с наступлением лета стала наиболее обсуждаемой. По росту всходов было уже понятно, какие составы удобрений наиболее целесообразно применять. На практике отрабатывались прополка сорняков, использование ирригации, создание и установка пугала и подготовка к сбору урожая. Примерно треть студентов была ориентирована на эту деятельность. Еще пятеро – само собой, мужчин, были сконцентрированы на строительстве. Использование извести, камня, постройка стен по отвесам и уровням, производство и укладка черепицы, расщепление досок из бревен и забивание гвоздей молотком – все это и много другое было специализацией будущих прорабов. Они учились набирать бригады, обучать их и контролировать процесс строительства от начала до конца.

Девушки осваивали все то, что они и так получали в племени в качестве наставлений от своих матерей. Только в нашем случае упор делался на новые технологии, оптимизацию процесса и качество продукции. Ну и, само собой, менялась широта охвата – каждая студентка обязана разбираться во всех женских ремеслах, а не только в одном.

Лиа не примкнула ни к одному факультету. Она, как и Валу, были моими особенными учениками. Обладая незаурядными способностями в устном счете, она готовилась к тому, чтобы сыграть ключевую роль, когда дело дойдет до создания экономики. Я не оставлял идеи когда-нибудь повсеместно ввести деньги. Валу хоть и не являлся гением, но все же был весьма способным, особенно когда дело касалось организации процессов. Развитая не по годам мускулатура и волевой взгляд позволяли ему поддерживать дисциплину среди подростков, всегда получая необходимый результат. Обладая харизмой и настойчивостью, он за месяц двигал младшие классы вперед так, как другим удавалось лишь за три.

Глава 33

Приближался август, который принес новую проблему. Погода стояла настолько сухая, что горная речка практически полностью пересохла. Через какое-то время вода перестала литься на колесо и поступать ко мне в дом. Единственным источником осталось небольшое водохранилище, образовавшееся за плотиной. Земля трескалась, колосья жухли, урожай оказался под угрозой гибели. Похоже, мы столкнулись с настоящей бедой.

Через несколько дней похудевший и мрачный Тыкто пришел просить помощи.

– Мои люди хотят пить, разреши взять несколько горшков воды.

Иссохший вид некогда грозного вождя дал мне ужасное представление о том, как обстоят дела у его племени. Нисколько не колеблясь, я наполнил все свободные емкости и попросил людей помочь отнести их в племя Тыкто. Вождь, жадно напившись, ушел, но через пару дней вернулся снова.

На этот раз я был готов использовать сложившуюся ситуацию в полной мере.

– Твои люди страдают от жажды. А у меня есть вода, потому что я построил плотину. Я хочу, чтобы ты со своим племенем пришел жить сюда. Мой хэв – это твой хэв. Ты здесь вождь.

Тыкто колебался. Было видно, что умом он понимает разумность переезда, но не может проститься с колыбелью предков. Я поспешил развеять эти страхи.

– Мы поставим охранника около пещеры. Никто не зайдет туда. Ты сможешь вернуться, когда захочешь.

Видя, что осталось добить совсем чуть-чуть, я продолжил:

– Духи твоих предков будут рады, если ты переедешь в новый хэв и сохранишь жизнь племени. Духи расстроятся, если вы все умрете без воды.

Тыкто сломался. Жажда была сильным аргументом.

Мы сделали большие шалаши, в которых расселили еще около пятидесяти человек. В течение дня на некотором удалении от моей фермы было построено еще несколько загонов для коз, свиней и зайцев. Я не хотел рисковать и селить всех зверей вместе. Будет обидно, если какая-то болезнь однажды выкосит все поголовье. На следующий день переезд завершился полностью.

Вода в озерце быстро испарялась. Я распорядился сделать максимальные запасы в горшках, закрыв их крышками, но подобных резервов хватило бы лишь на несколько дней. Если дождя не будет еще недели две-три, появится опасность просто умереть от жажды. Поэтому я решил подождать неделю и в случае продолжения засухи идти искать родники или думать, как выпаривать и конденсировать морскую воду.

Ночью к водохранилищу пришло небольшое стадо антилоп. Я не спал, размышляя, как можно добыть пресную воду, и заметил движение через окошко. При полной луне животных было отлично видно. Выйдя из дома, я увидел Тыкто, молча стоявшего и смотревшего на пьющих копытных.

– Неси лук, надо убить их, – негромко сказал я.

– Нет, – ответил Тыкто, не поворачиваясь ко мне и смотря на большого оленя, жадно всасывающего влагу, – его племя тоже умирает. Убивать, когда другому плохо – ханан.

Почему-то я почувствовал себя пристыженным. Наверное, Тыкто прав. Антилопы выпьют два-три ведра, а уже завтра злое солнце выпарит в разы больше. Можно позволить себе проявить благородство. Я постоял еще несколько секунд и молча ушел в свое жилище.

Племя перешло в режим выживания. Из еды ловили лишь рыбу, не тратя сил на охоту. Никакого производства не было, все сидели в тени и молча смотрели на желтеющие растения. Стихия в очередной раз показывала, насколько человек слаб и беспомощен. Интересно, что творится в других племенах?

Через несколько дней я впервые серьезно заболел. Нет, конечно, у меня случались и насморки и температура, но, как правило, все проходило меньше чем за неделю – промыл нос морской водой, попарил ноги – и бегай дальше. А тут я почувствовал себя совсем худо. Трясло нескончаемым ознобом, живот раздирали резкие боли, голова раскалывалась. Я бегал в близлежащий лесок раз по двадцать за день. Через два дня подобных мучений силы совсем оставили меня. Температура была, вероятно, за сорок. Я лежал в своем доме способный лишь дотянуться до чашки с водой.

Видеть больного Каву племени не следовало, поэтому еще в самом начале своего недомогания я заперся и сказал Тыкто, чтобы меня не беспокоили, так как я буду просить духов о дожде. Заодно я отправил его с несколькими людьми проведать Ыкату и Чука. Набрав с собой запасов воды, Тыкто удалился в сопровождении десятка воинов. Водохранилище уже совсем обмелело, вода у дна стояла мутноватая, поэтому я пил лишь из припасенных горшков. На пятый день болезни сознание оставило меня, и я отключился.

Не знаю, сколько я пролежал: несколько часов, а может, дней, но очнулся оттого, что по сухому горлу текла вода. Не в силах открыть глаза, я глотал живительную влагу, даже не пытаясь думать о том, кто пришел меня напоить, и как открылась запертая дверь. Через несколько секунд мои обсохшие губы почувствовали прикосновение других губ. Женских губ.

В полубреду я приоткрыл рот, и в него немедленно попала пережеванная горькая кашица. Я инстинктивно попытался выплюнуть ее, но сильные руки пресекли эту попытку, после чего мне дали запить зелье. Что я и сделал с невероятным трудом. После этого голова бессильно упала на кровать и вскоре заполнилась чудовищным бредовым сном.

Следующее пробуждение было точным повторением предыдущего. Вода, губы, передающие мне горькую субстанцию, и забытье, в котором я видел глупые, как у рыбы, сны. После третьего дня подобных процедур я почувствовал, что уже в силах открыть глаза. Но, сделав это, понял, что можно было и не стараться. В комнате стояла кромешная ночная тьма, и я не разглядел даже силуэта таинственного гостя.

Между тем мне явно становилось лучше. Я понял, что жутко хочу есть, и, словно угадав мои желания, на следующую ночь после порции мерзкой кашицы я получил еще одну. К счастью, вполне съедобную, напомнившую мне вкус корня рогоза. На этот раз мне удалось схватить незнакомку за запястье.

– Кто ты? – прошептал я, и это были мои первые слова за много дней.

Девушка легко вырвала руку и поспешно скрылась на улице, оставив дверь открытой настежь. Я лежал на кровати и смотрел в темноту. Тяжело вдыхая свой отвратительный запах вперемешку с доносившимся с улицы свежим воздухом, я стремительно поправлялся.

В этот день сон отступил, когда на улице было уже светло и я слышал, как рядом с моей лачугой ходят люди. Похоже, вернулся Тыкто, вроде бы даже говорили про меня, но в дом никто не заходил. Не желая пока привлекать внимания, я не без труда сел, жадно напился из горшка с водой и сбросил с кровати пропахшие грязные шкуры. Без них лежать было жестко, но психологически куда как комфортнее. Слушая раздававшиеся за стенами голоса, я незаметно для себя уснул.

Уличные крики снова разбудили меня. На дворе уже стояла глубокая ночь. Кричали несколько мужчин и женщина, причем совсем рядом с моей дверью. Я накинул небольшую повязку на бедра и, пошатываясь, вышел. Увидев меня на пороге, туземцы притихли. В пяти метрах от входа в дом стояли трое воинов с горящим факелом и Тыкто, который держал за волосы туземку, резко закинув ей голову назад. Женщина попыталась повернуть лицо в мою сторону, и я узнал ее. Это была Пхо, изгнанная из племени много месяцев назад за попытку убийства.

– Отпусти ее, – раздался мой хриплый голос.

Тыкто разжал руку, и дикарка почти упала на землю, после чего быстро вскочила и попыталась броситься прочь.

– Стой, Пхо! – как можно громче постарался крикнуть я, и уже тише добавил: – Подойди сюда.

Девушка медленно приблизилась ко мне, и в ночном воздухе я ощутил тот же запах, что был у моего исцелителя. Однажды сохранив ей жизнь, я получил бумерангом ответное спасение.

– Пхо больше не враг, – обратился я к Тыкто, – она вернется в племя.

В слабом свете горевшего полена я не увидел на его лице эмоций, говоривших о несогласии вождя. Не объясняя причин своего решения, я показал девушке на дверь, приглашая зайти внутрь. В ту же минуту над горами сверкнуло, и далеко-далеко белая молния разорвала небо пополам. Все повернули головы в сторону вспышки.

– Кава говорит: будет дождь, – спокойно произнес я.

Издалека донеслись глухие раскаты грома.

Глава 34

Долгожданный ливень принес спасительную прохладу, и с гор потекли грязные ручьи. Водохранилище наполнялось мутной, но после отстоя и кипячения вполне пригодной для питья водой. Жить захочешь – еще и не такое проглотишь. Племена наших соседей также смогли пережить этот катаклизм почти без последствий – Ыката знал, где находилось небольшое горное озерцо, и ходоки по ночам таскали оттуда горшки с водой. Команчи, живущие рядом с морем, использовали довольно любопытный способ добычи. Они копали ямки на берегу, метрах в пятидесяти от моря, и ждали, когда начнется появляться вода. Как только влага проступала, они пили первый слой, толщиной в два-три сантиметра, прекращая копать дальше. Питье на вкус было немного солоноватое, но все же не такое вредное как из моря. Вероятно, более тяжелая по плотности, соленая вода опускалась ниже в песчаные слои, выталкивая легкую дождевую воду на поверхность. Ее-то и собирали находчивые туземцы.

В целом, не считая наполовину сдохшего скота у команчей и чуть не сгинувшего от дизентерии меня, все благополучно пережили засуху. Часть зерновых практически полностью погибла, зато другая перенесла капризы погоды вполне стойко. После того, как прошли дожди, и колосья подсохли, я стал готовиться к сбору урожая.

Признаюсь, что обработать столько гектаров полей было не такой уж простой задачей. Пообещав Чуку десятую часть урожая, я призвал около пятидесяти женщин из его племени на полевые работы. Под тщательным присмотром и при активном вовлечении студентов моего аграрного факультета колосья срезали и относили к месту сбора. Серпов было мало, поэтому использовались они по максимуму и без простоев. Жали одни, носили другие, снопы вязали третьи. На большой вытоптанной площадке все собранное сушили, молотили, провеивали и складировали в большие глиняные горшки.

Несмотря на засуху, удобрения сделали свое дело, и урожай составил почти центнер с гектара, то есть около двух тонн. На простой земле уродилось бы в несколько раз меньше. Чук лично присутствовал на последних этапах сбора. Я настоятельно рекомендовал ему не съедать все зерна, а подождать поздней осени, чтобы посадить их и получить через год в десять раз больше. Благо трое студентов-агрономов были родом из его племени и должны были помочь сделать все правильно.

Чук не мог ослушаться, но по глазам я видел, как ему хотелось насладиться добычей. Понимая, что силы воли до сева может и не хватить, я предложил ему каждый раз приходя ко мне получать в качестве угощения лепешки и кашу, а этот урожай целиком сохранить для посева. На том и порешили.

Отложив примерно треть зерна под посадки (а я планировал засеять примерно сорок гектаров), племя принялось толочь муку. Наверное, можно было подумать о создании водяной мельницы, но пока не было ни воды на колесе, ни представления, как сделать два крутящихся камня-жернова и каким образом засыпать между ними зерно. Поэтому терли каменными, а затем и медными пестиками. Благо работа не шибко интеллектуальная.

С этого момента на столе появились хлеб и каша. У меня – каждый день, а у племени – по воскресеньям.

После моего чудесного исцеления Пхо стала жить рядом, в небольшом шалаше. Селить в своем доме женщину было, во-первых, чересчур вызывающе для племени, а, во-вторых, я не питал к ней никакого влечения. Но все равно это была единственная женщина, регулярно появляющаяся в моем жилище. Пхо готовила, мыла посуду, стирала шкуры и подметала полы веником. В какой-то момент я даже разрешил ей воспользоваться своей ванной. Показав на примере рук и предплечий, как пользоваться мылом и настояв, что нужно будет намылить себя целиком, я удалился. Не для избавления Пхо от стыда, а скорее, чтобы не смущаться самому.

Вымытая Пхо была куда как более похожа на человека, нежели на самку. Я даже подумал сделать ей какое-нибудь украшение или хотя бы медную заколку для волос, но вспомнил историю с медальонами и наотрез отказался от этой затеи. Тот факт, что она жила рядом с моим жилищем, уже превозносил ее среди остальных женщин племени. Мне даже показалось, что Лиа смотрит на нее с ревностью, и, признаться, я был рад этому. Не решаясь открыто ухаживать за лучшей ученицей, я получал определенное удовольствие в том, что она испытывает какие-то душевные терзания, не имея возможности реализовать свои чувства. Впрочем, были ли у нее чувства или девушка демонстрировала простой интерес ко мне как к человеку другого, высшего порядка, сказать трудно. Может быть, я лишь выдавал желаемое за действительное.

Тыкто явно привыкал к жизни на новом месте и уезжать, похоже, не собирался. Видя это, я предложил построить ему дом.

– У меня большое племя. Мы не поместимся в доме из камней, – решительно отверг эту идею Тыкто.

– Поместитесь. Мы построим большой дом, – заверил я его и приступил к выбору места для строительства.

Барак для пятидесяти человек выходил у меня размерами примерно двадцать на восемь метров. Посередине должны были стоять три колонны, подпиравшие крышу. Посоветовавшись с Тыкто, я спроектировал несколько комнат – большую для женщин, такую же для мужчин, среднюю – персонально для вождя и еще одну маленькую, на всякий случай. Тыкто не объяснил зачем, но все же попросил ее предусмотреть.

Воду и туалет я делать не планировал, так как добиться нормальной гигиены, имея в доме полсотни человек было бы невозможно. Пусть по старинке бегают в лесок к ручью, – решил я.

Для студентов-строителей начались жаркие дни. Помимо теоретических знаний, они не хуже своих подчиненных должны были освоить все тяжелые работы от вытесывания камней до обжига извести и обрубания суков на стволах деревьев.

Наблюдая, как через месяц после старта строительства от фундамента начали расти стены, я стал свидетелем очень странной картины. Громко выкрикивая ругательства, Тыкто бил Быка, стараясь попасть то по высоко расположенной голове, то по печени. Бык покорно принимал удары, обхватив голову двумя руками и не решаясь дать сдачи. Я поспешил к ним, пытаясь понять суть конфликта. Оттащив запыхавшегося вождя от Быка, я не заметил на последнем каких-либо серьезных повреждений. Разве что на лице виднелись небольшие размазанные следы крови. Впрочем, оказалось, что и это кровь с разбитых кулаков Тыкто. Воистину, этого громилу уложить мог только метеорит.

Тыкто, весь в поту, с оторванным ухом и бешеными глазами выглядел очень грозно. Вероятно, провинность была серьезной. Я подождал минуту, пока дыхание вождя не пришло в норму, и спросил, что произошло.

– Он, – Тыкто взмахнул рукой и ткнул пальцем в лицо провинившемуся, – не хочет жить в моем племени!

Бык виновато смотрел в пол.

– Говори ты, – обратился я ко второму участнику конфликта.

– Я хочу жить в шалаше с женой, – тихо, но очень красноречиво сказал великан, – рядом с домом Тыкто.

Кажется, я начинал понимать. Бык давно присмотрел себе женщину из числа плененных в ущелье и после ухода из пещеры решил больше не съезжаться со строптивым вождем, полагая, что может рассчитывать на отдельную жилплощадь. А Тыкто усмотрел в этом предательство по отношению к прайду. Мне стало жалко Быка. Я отвел Тыкто в сторону.

Увещевание дикаря заняло не менее получаса. Я использовал все возможные аргументы: и невероятную преданность Быка, и его полное отождествление с племенем, и то, что жизнь будет проходить вместе, разве что спать Бык будет отдельно. Ну и еще то, что право на свою женщину он закрепляет за собой. Поймав гневный взгляд Тыкто, я вдруг понял, что именно последний пункт волновал его больше всего. Причем явно не сама женщина – на нее вождь бы вряд ли позарился. Беспокоил прецедент, который мог развалить его большую семью на множество маленьких.

Напоровшись на это препятствие, я с досадой осознал, что ломать нужно племенной уклад, сложившийся тысячелетиями. Одним разговором тут не обойдешься. Пришлось снова идти на хитрость и лесть.

– Ты вождь, и тебе решать, кто может взять себе жену навсегда, а кто должен остаться в племени. Эта женщина не из твоего рода, и Бык может забрать ее, если ты разрешишь. Только в случае твоего согласия.

Похоже, это были верные струны, и я продолжал:

– Я прошу тебя разрешить ему взять эту жену. После этого Бык не сможет брать других жен, а эта жена не сможет принадлежать никому, кроме Быка. Ты так решишь, и они будут слушать тебя, потому что ты их вождь.

Тыкто, поразмыслив, поморщился, но все же одобрительно мотнул головой. Через несколько минут состоялось первое благословение и иже с ним венчание. Я объяснил Быку принципы уз брака, и они с невестой быстро и согласно закивали.

– Что ж, совет да любовь, – буркнул я, покидая поле недавнего конфликта. – Дело хорошее.

Глава 35

В сентябре я набрал новых студентов из числа лучших выпускников школы. Семеро одиннадцатилетних ребят погрузились в углубленное изучение ремесел. Ничто так не передает опыт, как постоянная практика с более умелыми работниками, поэтому на стройплощадке помимо студентов постоянно присутствовали и выполняли мелкие поручения дети. Но только те, которые, по словам воспитателей, проявляли склонность к созиданию. Играли в кубики, дощечки, что-то лепили из глины. Отчаянные сорванцы и задиры проходили иную школу, обучаясь в интернате Быка.

Несмотря на то, что все мужчины по умолчанию обязаны уметь охотиться, ловить рыбу и держать в руках оружие, именно ученики Быка должны были стать воинами, причем лучшими. На тренировках будущего спецназа особое внимание уделялось не только владению копьем, топором, камнеметалкой, луком и кинжалом, но и стратегии с тактикой. Кроме уже ставшего привычным для всех гандбола, где атака и защита проходили в несколько секунд, появилась игра по захвату флага.

Пятнадцать человек, находившиеся в подчинении у своих капитанов, должны были, охраняя свой тотем, выкрасть чужой. Причем не только выкрасть, но и суметь донести его обратно на свою базу. Для максимальной достоверности игры пришлось серьезно поработать с холостым оружием. Деревянные топоры, обернутые шкурой, тупые стрелы с намотанным мехом вместо наконечника, копья в виде обычных жердей. Кроме использования подобного реквизита, были установлены строжайшие правила: обозначать удары, а не бить. Ну и, конечно, следовало «умирать», если получил «смертельную» рану. Команды с азартом втянулись в новое состязание.