Текст книги "Чужая. Часть 2. Мёртвый дом (СИ)"

Автор книги: gernica

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Свобода… Пожалуй, единственное, что он по-настоящему любил.

…Ну, а следующий скандал в его семье произошёл, когда в одиннадцать лет Распределяющая Шляпа отправила Сириуса в Гриффиндор взамен традиционного для всех Блэков Слизерина. Хорошо ещё, что Сириус догадался умолчать о том, что сам попросил Шляпу о таком распределении. Проговорись он об этом – возможно, матушка сгоряча выжгла бы его имя с семейного гобелена ещё тогда.

Но более грандиозный скандал пришлось отложить до его шестнадцатилетия. Хотите верьте, хотите нет, но Сириус и сам не помнил, из-за чего решил тогда порвать с семьёй. Вряд ли помнила об этом и Вальбурга. «А просто – достало всё», – небрежно пояснил тогда Сириус заспанному Джеймсу Поттеру, очутившись среди ночи на пороге его дома.

Да, Джеймс… Джеймс всегда был для него самым близким человеком на свете. Куда ближе, чем стал родной брат, чем вся его семья. Даже теперь, спустя много лет после его смерти, Сириус всё ещё тосковал по лучшему другу.

А тогда свой последний год до совершеннолетия Сириус провёл у Поттеров. И как же отличалась атмосфера их дома от той, к какой он привык в фамильном особняке Блэков! Здесь он впервые узнал, какой должна быть настоящая семья, впервые отогрелся душой. Впервые смог полюбить.

Строго говоря, любовь пришла к нему, конечно, не в доме Поттеров. Маргарет Райс он встретил в Хогвартсе, когда перешёл на седьмой курс. Но только время, проведённое среди добрых любящих людей, которых почувствовал почти семьёй (Поттеры относились к Сириусу как к ещё одному сыну), позволило ему разглядеть в гордой слизеринке не врага, а друга и даже возлюбленную. Сириус сделал ей предложение, и Мэгги ему не отказала. Да, разумеется, Сириус Блэк заработал себе дурную славу среди аристократов магической Британии, но…всё же он оставался наследником древнейшего благороднейшего…и богатейшего чистокровного семейства.

Что больше всего поражало Сириуса в его невесте – это сочетание ангельской наружности с трезвым расчётливым умом.

Потом он часто задавался вопросом: а любила ли его Мэгги? И ответа не находил. Но зато никакими вопросами по поводу собственных чувств Сириус не задавался. Он любил её. Он с ума по ней сходил. И это было тогда самым важным.

И, кроме того, они с Маргарет были потрясающе красивой парой. Это признавали все. Высокая хрупкая белокожая Мэгги Райс с белокурыми волосами, всегда уложенными в очередную сложную причёску, тонким породистым лицом и кроткими голубыми глазами напоминала ангела. Великолепно смотрелся рядом с ней и Сириус, похожий в те незапамятные времена на сказочного принца. На последнем Рождественском балу в Хогвартсе все взоры были устремлены на них. И в этих взорах не было ни зависти, ни ревности, потому что, несомненно, эти двое могли быть созданы только друг для друга. Всем людям – и большим, и маленьким – хочется верить в сказку…

Да, Райсы принадлежали к магической аристократии и состояли в дальнем родстве с Блэками, Малфоями, Паркинсонами и так далее. Конечно, Сириусу было на это плевать, но вот Орион и Вальбурга стали иногда упоминать имя сына в общих беседах и даже при гостях. Да и Мэгги несколько раз тактично намекала жениху о семейном долге перед родителями.

В общем, дело кончилось тем, что Сириус начал по воскресеньям посещать отчий дом. И даже иногда оставался обедать.

Магическая общественность долго ждала пышной свадьбы двух отпрысков благороднейших семей. Но…время шло, Хогвартс давно был закончен, Сириус уже отгулял на свадьбе своего друга Джеймса Поттера, а вот о собственном бракосочетании Блэк будто позабыл.

Тогда он и сам не очень понимал, почему медлит. Он любил Мэгги, восхищался её красотой, готов был за неё в огонь броситься… Но Сириус постоянно чувствовал, что Маргарет его н е о д о б р я е т. Нет, она всегда была с ним предельно вежлива, никогда ни словом не упрекнула его. Но он и без слов чувствовал, что всё – начиная от выбора факультета и заканчивая мотоциклом – Мэгги считает ошибкой, закидонами молодости, и мечтает, чтобы Сириус поскорее исправился и стал добропорядочным членом общества. А то эти его подозрительные друзья, какие-то таинственные дела с Дамболдором… Мэгги не могла ничего этого понять. В дальнейшем у Сириуса было время подумать о том, что же нужно было этой девушке от него, кроме громкого имени и большого наследства? Выводы напрашивались грустные.

…Кроме того, начиналась война, и Джеймс предложил Сириусу вступить в Орден Феникса. Предложение Сириус принял с восторгом, даже не особенно вслушиваясь в цели и задачи Ордена. Деятельность подпольной организации настолько захватила Блэка, что времени на встречи с невестой почти не оставалось.

Да и редкие эти встречи ничего, кроме ощущения зря потраченных часов, ему не оставляли. И это во время необъявленной войны, когда каждая минута на счету, когда каждый день проживаешь, как последний! Мэгги с каждым днём становилась красивее и к девятнадцати годам совсем расцвела юной прелестью, и никто на свете мимо такой девушки не прошёл бы. Но… О том, чем занимается её жених и чем это может ему грозить, она имела самые смутные представления, и это не очень-то её тревожило. А вот то, что он исполнял роль шафера на скандальной свадьбе Джеймса Поттера с какой-то грязнокровкой, привело её в настоящее отчаяние. Она даже не выходила из комнаты целых два дня и отказалась поехать на охоту на соплохвостов.

А потом…потом погиб Регулус. И это поставило точку в отношениях Сириуса с его семьёй. В их дом он не смог бы вернуться даже под угрозой Авады (это тогда он так думал, многое с тех пор изменилось). Конечно, он никогда не был особенно привязан к младшему брату. Но…чёрт побери, мальчишка не заслужил такой смерти! Да и какую смерть можно заслужить в восемнадцать лет?.. Сириус видеть больше не мог тех людей, которые своими руками отправили своего сына на службу красноглазому ублюдку. Особенно невыносима была ему та, что по недоразумению оказалась их матерью…

А Мэгги настаивала на том, чтобы он помирился с семьёй…

И почему они ещё не разорвали помолвку?

Как это в жизни бывает, рядом с печалью всегда ходит радость. У Джеймса родился сын. Сириус, конечно, пожелал стать крёстным маленького Гарри. Он как-то сразу привязался к черноволосому зеленоглазому мальчишке. Приходила ему в голову мысль и о своих детях… Может быть, возможно было всё исправить?

Эта иллюзия длилась всего год. Молодую семью нужно было защитить от опасности, и Орден решил применить заклятие Доверия. В качестве Хранителя тайны Сириус предложил себя – ближе Поттеров у него никого не было. Он умер бы, чтобы их защитить. Сколько раз после он проклинал себя за то, что это он, он, он выдумал поменять Хранителя! И за то, что уговорил Джеймса сделать Хранителем Петтигрю – Джеймс предлагал Люпина.

Люпин… Даже смешно, но Сириус до последнего подозревал, что пособником Тёмного Лорда является именно Люпин. Да что там – подозревал? Уверен был! До той самой минуты, когда Питер у него на глазах одним взмахом палочки снес пол-улицы вместе с людьми, а сам, превратившись в крысу, исчез в канализационной щели. Способный малыш…

Для Сириуса Блэка тогда действительно рухнул мир. Все его представления о людях перевернулись с ног на голову. Он больше не понимал, чему и кому можно верить. Хаос и неразбериха, которых раньше он считал синонимами свободы, теперь накрыли его с головой, и, казалось из этого завала ему не выбраться уже никогда. Ему оставался только безумный смех над тем, что всё так нелепо вышло. А ведь он всего лишь хотел лучше уберечь Поттеров. Только и всего…

Первые несколько лет в Азкабане он день за днем продолжал прокручивать в памяти те узловые моменты, те ступени, по которым его жизненный путь свернул в ад. Он вспоминал, как внезапно среди праздничного вечера, поддавшись непонятному предчувствию, оставил Мэгги одну и помчался сломя голову в Годрикову лощину.

И как, едва приземлившись возле дома Поттеров, понял, что опоздал.

Вспоминал свои трясущиеся руки, протянутые к Хагриду, и такой же дрожащий срывающийся голос: «Отдай мне Гарри! Я позабочусь о нем. Он мой крестник! Ты права не имеешь!» Сириус тогда зарыдать, завыть был готов, в собаку превратиться… Он едва понял, что ребёнка Хагрид ему не отдаст. Что это приказ Дамблдора. Что его, Сириуса, считают предателем. Что ему никто не верит. Тогда, сразу, он не мог этого осознать и просто отдал Хагриду мотоцикл, на котором прилетел. Краешком мутнеющего сознания Сириус сообразил, что полувеликану, наверное, трудно будет трансгрессировать.

Ситуацию очень скоро прояснил Питер.

В Азкабане Сириус вспоминал и ту улицу, заваленную трупами, и запах горелого мяса. И…и тут он решил, что сойдет с ума, если будет продолжать эти воспоминания.

Да, Сириус был брошен в Азкабан. Его мучили дементоры. В глазах всего волшебного мира он был убийцей, пособником Тёмного Лорда. Лучший друг Сириуса погиб, и Блэк по-любому виновен в его смерти. Второй друг оказался предателем. Мэгги ничего не стала объяснять, а просто тихо уехала из Британии вместе со всей семьёй (известие об этом Сириус прочел на обрывке «Ежедневного пророка», случайно попавшем к нему в камеру предварительного заключения). Сириус воистину потерял всё: место в волшебном мире, доброе имя, близких людей, свободу, возможность бороться против Волдеморта.

Но где-то там, в волшебном мире, в другой жизни, среди нормальных людей, оставался его крестник, мальчик, которого он видел в последний раз годовалым ребёнком, спящим на руках Рубеуса Хагрида. Ребёнком, который был так похож на своего отца. Единственное родное Сириусу существо на всём белом свете. Ради него нужно было выжить и сохранить рассудок. Пусть даже этот мальчик и вырос, зная, что его крёстный – Пожиратель Смерти.

Был и еще один аргумент в пользу выживания.

Никто не верил Сириусу Блэку. Ни Орден, ни Визенгамот, ни Дамблдор. Никто. Кроме Ремуса Люпина.

Это была ещё одна боль его азкабанских лет. Как Сириус до рокового взмаха палочки Петтигрю считал Ремуса предателем, так Ремус до решения суда не верил в виновность Сириуса. Полные боли и недоумения глаза друга – ещё одно горькое воспоминание Блэка. И, пожалуй, единственная его радость тогда, в Азкабане. Радость, пусть позднего, но – прозрения.

Сириус и сам не знал, как ему удалось выжить и не потерять разум. Может, он от природы обладал крайне устойчивой психикой, может, ему помогала анимагия. А может, просто так сильны были его любовь и любопытство к жизни, что это не давало ему остаться замурованным в самом себе даже в Азкабане.

Состав тюрьмы постоянно пополнялся в честь громкой победы над Тёмным Лордом, камеры там никогда не запирались, и у Блэка была возможность наблюдать. Не самые приятные люди попадали в Азкабан и не за самые легкие преступления. Многие из этих преступлений требовали сложной и могущественной магии, так что трудно было бы считать совершивших их слабаками. Но многие из них ломались ещё до Азкабана. Остальные тоже не выдерживали долго. Рано или поздно с ума сходили все. Кроме Сириуса.

Проводя дни под аккомпанемент непрекращающегося чужого бреда, он стал задумываться о том, каким жалким и уязвимым может быть зло. Грех ведь сам по себе есть повреждение души, повреждение рассудка. Заключённые Азкабана стали безумными ещё до того, как туда попали.

Сначала Сириус испытывал по этому поводу некое злорадство. Вышло, что от угрызений совести не умирают. Совесть – это Божий свет в человеческой душе, не дающий ей окончательно погрузиться во мрак и погибнуть. Жестокий и беспощадный, мучительный для больной души, как для больных глаз, – но всё же свет. Умерли или сошли с ума те, в ком прежде умерла совесть.

Сириус был жив и в рассудке.

Да, вначале он злорадствовал. Пожиратели всё же проиграли, и каждый из них сам себе вырыл яму. За личным крахом каждого Сириус наблюдал своими глазами и не мог не радоваться. Но очень скоро на смену злорадству как-то незаметно пришло…сострадание.

Однажды в соседнюю камеру бросили мальчишку – тощего, охрипшего от собственных криков, как водой из лейки, политого холодным потом. Потом и слезами. Он постоянно плакал, поминал в бреду страшные деяния – и звал маму. Сириус поначалу только горько усмехался: у него самого не осталось в этом мире никого, кого можно было бы позвать. А на третьи сутки (впрочем, все они там потеряли счет времени) Блэк решил навестить соседа.

О чём они говорили тогда? Парнишка еле пришел в сознание, до Азкабана с Сириусом они знакомы не были, да и тюрьма здорово подпортила физиономию легендарного героя всех передовиц магической прессы нескольких лет назад.

О чём они говорили? Сириус толком не помнил. Но после этих разговоров мальчишка стал хоть иногда спать.

Нет, этот юный тёмный маг слабо напоминал Сириусу погибшего брата или ещё кого-то из родственников и знакомых. Просто мальчик был очень несчастен.

Так шло время. И вот однажды цель и смысл каждодневной работы на собственное выживание определились с кристальной ясностью.

Как много в жизни зависит от случайностей! Подумать только: не взбреди Корнелиусу Фаджу в голову нанести визит в Азкабан, не окажись у него в руках во время этого визита последнего выпуска газеты, Сириус продолжал бы сидеть взаперти. А куда ему было бежать? К кому?

Листок «Ежедневного пророка» содержал в себе дату, из которой следовало, что Сириус сидит в Азкабане уже двенадцать лет, и информацию, из которой вытекало, что дальше сидеть здесь с его стороны будет просто бесчестным.

Узнать Питера он мог даже в темноте Запретного Леса, что уж говорить о чётком газетном снимке.

Из Азкабана Сириус бежал в ту же ночь. Отныне у него появились в мире более интересные занятия, чем казнить себя. Нужно было любой ценой защитить Гарри.

Пробраться в Хогвартс не составило труда, найти укрытие – тоже. За семь лет учёбы Сириус изучил территорию Школы наизусть. Запретный Лес, Визжащая Хижина были в его распоряжении.

Но…то ли опьянел он от воздуха свободы, то ли от жажды мести заклятому другу помутился его рассудок, то ли от близости родных мест, по которым он страшно соскучился за все эти годы, то ли от желания встречи с теми, с кем так долго не виделся, вовсе снесло ему крышу…то ли от всего этого вместе – только начал Сириус делать одну ошибку за другой. И почему-то все эти ошибки совершались с применением ножа.

В общем, такого страха нагнал Сириус Блэк на родной Хогвартс, что дементоры там стаями летали. Безопасность обеспечивали. В конце концов Сириусу это едва не стоило жизни. Если бы не Гарри…

Вот ведь как вышло: Сириус бежал из Азкабана, чтобы спасти крестника от смертельной опасности, а получилось, что тринадцатилетний мальчишка его самого и от смерти, и от тюрьмы уберег. Гарри да еще девочка эта, Гермиона… Кто бы ожидал от двух школьников такой безумной и отчаянной, а главное – удачной авантюры? Что ни говори – достойная смена подросла…

Радость Сириуса от встречи с крестником была велика. Он ведь полюбил мальчика с того самого момента, как принял его из рук пастора. Вообще весь этот обряд крещения поначалу показался Сириусу жуткой бессмыслицей, как и прочие магловские штучки. Но Лили все-таки была маглорожденной и настояла, чтобы его провели.

Позже Сириус ни на миг не пожалел, что пришёл тогда в магловскую церковь. И теперь, увидев, наконец, Поттера-младшего, до того похожего на покойного Джеймса, что комок подступал к горлу при взгляде на него, Сириус испытал огромную радость и гордость. Потому что этот мальчик был отчасти и его сыном тоже.

Другой радостью – нет, не меньшей, а просто другой, – стала встреча с другом детства Люпином. И на этот раз Сириуса обжёг стыд. Мерлин великий, как он мог не доверять человеку, которому почти не понадобилось никаких объяснений, чтобы спустя столько лет поверить в невиновность Блэка!

Счастье, как известно, не бывает долгим. Едва ступив по-человечески на землю родного Хогвартса, едва перемолвившись словом с близкими, ему пришлось спешно уносить ноги. Год скитаний и лишений – и вот Сириус дома. Только он физически не мог себя заставить назвать домом фамильный особняк Блэков.

Этот дом долго стоял пустым. Война не пощадила никого из родных Сириуса. Его отец умер через два года после того, как Сириус попал в тюрьму. Вальбурга пережила мужа на десять долгих лет – и что это были за годы! Сириус ощутил ужас и холод страшного одиночества сразу, как только переступил порог. О том, как провела последние годы своей жизни его мать, старший сын Вальбурги получил представление, увидев, как жутко запущен дом, в котором он провел детство; увидев полубезумного домовика Кикимера, которого помнил молодым, резвым и комично-важным; увидев портрет матери. Он понял, как она жила всё это время. Но в дальнейшем старался об этом не думать.

Единственным утешением в его вынужденно затянувшейся игре в прятки с Министерством Магии стало то, что Ремус Люпин перебрался-таки на площадь Гриммо.

И это было как нельзя кстати. Ибо Сириуса после долгой погони «догнал» Азкабан. Пока Блэк был занят ненавистью к Петтигрю, беспокойством за Гарри, прогулками вокруг Хогвартса и дальнейшим путешествием по Британии в компании Клювокрыла, вспоминать о тюрьме у него не было времени. Но стоило ему оказаться в изоляции от внешнего мира, как ужасы пережитого обрушились на него с невероятной силой. Говорят, тот, кто хоть однажды встретился с дементором, никогда уже не будет таким, как прежде. Азкабан изменил Сириуса. Нет, изменения не коснулись, возможно, его коренной сути, но во всём остальном это был уже совсем не тот человек, что много лет назад, казалось, навсегда покинул родительский дом. И к встрече с самим собой, но в прежних декорациях Сириус оказался не готов.

Спасал его Рем. И Сириус не раз хотел врезать себе по лбу за то, что так не ценил своего друга. Рем возился с ним, как с ребёнком, будя во время ночных кошмаров, ведя по полночи душеспасительные беседы и днем стараясь не оставлять Сириуса одного. И хотя Сириусу невозможно стыдно было принимать такую о себе заботу, он от всего сердца был благодарен Ремусу.

И только отойдя немного от первого тягостного впечатления, вызванного захламлением и, по сути, разрушением родового гнезда, Сириус заметил, что Ремус, внимательно слушая ночные излияния Блэка (иной раз такие, что по-хорошему, не стоило бы их озвучивать даже под покровом темноты), никогда не откровенничает с ним сам. Хотя видно было, что Люпина что-то гнетёт. Стоило ему отвлечься от каких-либо повседневных дел, как на лице у него отражалась такая мука… Может, и заботился он так пристально о лучшем друге только лишь потому, что сам не спал ночами от терзающих его воспоминаний о чём-то.

Когда Люпин, наконец, раскололся, Сириус только присвистнул. Да, он-то думал, что после всего пережитого удивить его ничем невозможно. И ведь главное – кому это удалось? Лунатику! Правильному до тошноты Лунатику, еще в Школе бывшем старостой факультета и раздражавшего Сириуса неизменным занудством. И вот теперь этот с детства знакомый человек сидит перед ним и преспокойно рассказывает о своей любви к пятнадцатилетней девчонке! Да, мир точно сошел с ума.

Еще большее изумление Сириус испытал, обнаружив в своей прихожей тощую долговязую девицу, несуразно одетую и причесанную, которая жадно разглядывала обстановку…а после перевела свой горящий любопытством взгляд и на самого хозяина. Что-то недоброе почудилось ему в этом взгляде, что-то отталкивающее в самой незваной гостье. Но за Лунатика Блэк пошел бы в огонь и в воду. Что уж говорить о том, чтобы выполнить ерундовую просьбу, которая ему ничего не стоит.

Сириус знал о Берте много плохого. Знал, что она слизеринка, убийца, оборотень…

«Рем, да как ее, такую, любить-то можно?» – «А что с ней станет, если никто не будет ее любить?»

Влюбленные сродни душевнобольным – с ними во всем нужно соглашаться.

========== Глава 4. ==========

На счастье им выпало три дня. А могло быть тридцать. Когда человек счастлив, время течет иначе, а то и вовсе пропадает. Хитрая это субстанция.

Но как ни пересчитывай, их всё же было три. Три утра, пронизанных свежестью воздуха в открытое окно и золотыми лучами солнца на смятых простынях. Три дня, осыпавшихся поцелуями и прикосновениями, как осыпаются лепестками деревья по весне. Три ночи, в которых все ослепшие глаза, все слёзы и жалобы… Впрочем, ночи было две – посреди третьей Берта проснулась и, даже не открывая глаз, поняла, что Рема рядом нет.

Она привыкла легко ориентироваться в темноте, так что найти шарф и, набросив его на плечи, выйти из комнаты не составило никакого труда. Босые ноги сразу обдало холодным потоком воздуха – в коридорах блэковского особняка здорово дуло. Но сбить Берту с намеченной цели какому-то сквозняку было не под силу.

Берта шла на голос. Разговор доносился из гостиной. Говорил не Люпин и не Блэк. Подойдя поближе, Берта узнала звучный голос своего бывшего директора.

– …и я прошу тебя предоставить твой дом в качестве штаб-квартиры Ордена.

– Вы могли бы и не просить, Альбус. Я сам хотел предложить это. Отец когда-то здорово поработал над защитой семейного гнезда. Пожалуй, во всей Британии вряд ли найдёшь более засекреченное место, – какая-то едва ли не мальчишеская гордость и дрожь еле сдерживаемого азарта прозвучали в голосе Сириуса Блэка.

– А кроме того, мы применим Чары Доверия, – подхватил Альбус Дамблдор. – Никто из членов Ордена при всём желании не сможет выдать тайну местонахождения штаб-квартиры.

– Но…если ее выдаст Хранитель… – голос Блэка ощутимо дрогнул.

– Это невозможно, – спокойно сказал Дамблдор.

– Отчего же? – с горечью произнес Блэк.

– Хранителем тайны буду я, – так же спокойно ответил директор.

– Альбус, – вмешался Рем, – а к чему такие сложности? Помнится, в прошлую войну мы не прятались от Лорда…

– В этот раз всё куда хуже, мой мальчик, – Берта почувствовала, как директор помрачнел. – Дело в том, что возрождения Волдеморта никто, кроме Гарри, не видел. И, кроме меня, ему никто не поверил, – добавил Дамблдор.

– И Министерство… – начал Ремус.

– И Министерство считает все это фантазиями неуравновешенного подростка, который хочет привлечь к себе внимание.

– Да как они… – взвился Блэк. – Неужели вы не смогли их убедить, Альбус?!

– Видишь ли, Сириус, – грустно сказал Дамблдор, – нынче в Министерстве действуют силы более могущественные, чем сила моего убеждения. Зависть, ненависть и…страх. Воистину Волдеморт способен сеять вражду между людьми, пробуждать в людских душах гордыню и гнев. И отчего-то наиболее подвержены его чарам люди, облечённые властью, – задумчиво заключил Дамблдор.

– Альбус, что-то произошло? – насторожился Рем.

– Ничего ужасного, мальчик мой, – в голосе директора послышалась улыбка. – Просто я больше не Верховный Чародей Визенгамота. Меня сняли сегодня вечером. В связи с утратой доверия, – он уже откровенно посмеивался. – Да оно и к лучшему. Хлопотная это должность по нынешним временам.

Услышанного Берте хватило. Медленно побрела она назад по коридору, прислушиваясь к страшной пустоте внутри себя. Она толком не понимала, что чувствует сейчас, перед глазами почему-то стояло хмурое лицо Криса Бурого.

…Неизвестно, сколько времени прошло, но вряд ли больше часа, когда в их комнату вернулся Ремус. Берта сидела посреди кровати, прямая, как свечка, глядя перед собой широко распахнутыми, светлыми и холодными, как льдинки, глазами.

– Хочешь мне что-то сказать? – очень спокойно поинтересовался Люпин.

– Рем, это…война? – голос звучал незнакомо, будто чужой.

Люпин молча опустился на кровать.

– Возьми, – он протянул ей красный шелковый шарф, который сам и подарил когда-то. Берта вздрогнула: она и не заметила, как он соскользнул с плеч, когда она, зябко поёживаясь, стояла под дверью гостиной.

– Ты всё слышала.

– Что же теперь будет?

– Пока ничего. Лорд возродился, но он ещё слаб, соратники его в Азкабане. Время для открытого противостояния придет ещё не скоро.

– Но чего хотел Дамблдор?

– Дамблдор хотел собрать Орден. Но оказалось, что орденцев осталось куда меньше, чем он рассчитывал.

– Что такое Орден?

Ремус задумался.

– В прошлую войну мы были армией, которая сражалась против Волдеморта. А сейчас, пожалуй, больше похожи на партизанский отряд, – усмехнулся он.

Берта не заметила его улыбки. Её трясло. Она закрыла лицо руками.

– Господи… И здесь война… Никуда от неё, проклятой, не деться… Ты не можешь уйти из этого Ордена?

– Не могу. Ты не знаешь, что такое война…

– Я знаю, что такое война! – перебила Берта.

– Магловская, – спокойно сказал Ремус. – Магическая война намного страшнее. Её последствия скажутся не только на магическом мире, но и на магловском, а могут и повлиять на ход всей мировой истории. Поэтому нужно сделать всё, чтобы она как можно дольше не начиналась и как можно быстрее закончилась. Пойми, в Ордене сейчас каждый человек на счету. Даже нелюди в ход пошли, – улыбнулся Рем.

– А если тебя убьют?

– Значит, я приму смерть, как подобает воину, – серьёзно сказал Рем. – Но этого не случится, – глаза его потеплели. – Когда я смотрю на тебя, я чувствую, что могу всё на свете преодолеть: опасность, войну, даже смерть. И утром, когда я уйду, я буду знать, что ты ждешь меня. А это значит, я обязательно вернусь.

Что-то больно кольнуло Берту в самое сердце.

– Уже утром?

– Да. Но ничего опасного пока не предвидится.

– Я пойду с тобой.

– Нет. Ты никуда не пойдешь.

– Почему? Вдруг тебе понадобится помощь.

– Чем ты можешь мне помочь? У тебя и палочки-то нет.

– Зато есть зубы и когти.

– Да, и умение наводить порчу за полчаса. В случае чего от тебя пять раз мокрое место останется, пока ты успеешь применить все свои навыки. Тебе же еще семнадцати нет.

– Осенью будет, – упрямо возразила Берта.

– Между прочим, осенью ещё будет наша свадьба. И мы оба должны на ней присутствовать.

Тут уже Берта всхлипнула и прижалась к его спине.

– Я очень хочу, чтобы ты…присутствовал, – проговорила она, уткнувшись лицом ему в затылок.

Рем тихо рассмеялся.

– Это я тебе обещаю. Одну войну я уже пережил. Переживу и ещё одну, – голос его как-то странно дрогнул, Рем сжал в своих руках обвивающие его руки Берты и, притягивая её к себе, прошептал в ее сомкнутые губы, в солоноватые веки, в самое неясно белеющее в темноте лицо её: – Я люблю тебя.

Утром Рем ушёл, когда Берта еще спала. Проснувшись, она нашла на подушке кусочек пергамента. Записка.

«Не стал тебя будить. Долгие проводы – лишние слезы. Не тревожься обо мне. Жди меня. Я скоро. Рем.»

Почерк неровный, угловатый. Видимо, торопился. Берта поднесла пергамент к лицу и закрыла глаза…

Всё же начинался новый день. Берта встала, привела себя в порядок и спустилась вниз. Хозяина нигде не было видно. Девушка пожала плечами и отправилась на кухню. Может, они с Ремусом ушли вместе? Хотя Рем ей об этом ничего не говорил.

Запаса продуктов и кулинарных талантов Берты хватило как раз на то, чтобы изготовить вполне приличную овсянку и сварить кофе. Вопросы ориентирования на незнакомой кухне так увлекли девушку, что она не сразу заметила, что кто-то за ней наблюдает.

– Кхм…и что бы это значило, юная леди?

От неожиданности Берта чуть не выронила ложку.

– Тьфу ты, чёрт!..

Стоявший в проёме двери негромко рассмеялся.

– Увы, не чёрт, а всего лишь Сириус Блэк. Голодный, кстати…

– А…да. С добрым утром. Садитесь, сейчас завтрак будет, – смутилась Берта и поставила на стол ещё одну тарелку.

– Эх, давно меня никто завтраком не кормил, – блаженно произнес Сириус, усаживаясь за стол.

Берта сама не понимала, почему руки её дрожали, когда она накладывала овсянку ему в тарелку, почему так смущал её чуть насмешливый взгляд его тёмных глаз.

И девушка была готова провалиться сквозь землю от стыда, когда Блэк, сразу закинув в рот ложку каши, как-то странно застыл, медленно прожевал и проглотил овсянку.

– Это…что?

– Каша, – растерянно ответила Берта.

– Э-э…да…никогда такой не ел…

Берта села за стол и хмуро приступила к своей порции. Ну, подумаешь, пригорела малость…ну, пересолена чуток…

Да, завтрак, очевидно, не удался.

– А я подумала, вы вместе с Ремусом ушли, – нарушила молчание Берта.

– Не-ет, – усмехнулся Сириус, но на этот раз в усмешке его была горечь, – я теперь нескоро смогу куда-нибудь уйти. Ты, кстати, тоже, – небрежно бросил он.

– Почему? – напряглась Берта.

– Этот дом находится под Чарами Доверия.

– И что это значит?

– Попасть сюда может только тот, кому Хранитель Тайны расскажет об этом месте. То есть, уйти ты отсюда, конечно, сможешь, а вот вернуться… Тебе ведь непременно нужно вернуться, правда? – улыбнулся он и пристально взглянул на Берту.

Та промолчала.

Сириус продолжал ее рассматривать. Не без удивления, надо сказать. Как-то не вязалась эта Берта Лихт с тем образом маленькой хищницы, готовой на всё ради собственной выгоды, который Блэк нарисовал себе по рассказу Люпина. Это её смущение, растерянность, каша подгорелая, нос в саже… Да и какая уж там выгода могла ей прилететь от Ремуса Люпина?

– Любишь его, да?

Часто заморгала, губы задрожали.

– Он скоро придет?

Как ребенок, ей-богу!

– Как только, так сразу, – широко ухмыльнулся Сириус. – Да не реви ты!

Вцепилась пальцами в край стола, даже побелели.

– Что же я буду делать здесь одна?

Сириус подмигнул.

– Ну, для начала хоть готовить научись.

Прошла неделя. Ремус не появлялся, никаких известий о нём не поступало. Берта не знала, что и думать.

Наедине с собой или встречаясь на кухне с Сириусом во время завтраков, обедов и ужинов (которые с каждым днём становились всё более съедобными), Берта прятала подступающую панику. Днём она старалась занять себя по полной программе – тем более, что было, чем. Готовка, уборка огромного запущенного дома – по-хорошему, чтобы навести здесь полный порядок в одиночку, понадобилось бы несколько лет. И это при условии, чтобы заниматься этим круглые сутки.

Сириус помогать не рвался. То ли потому, что до Азкабана привык жить в окружении слуг и не привык беспокоиться о таких мелочах, как уборка; то ли потому, что после Азкабана перестал обращать внимание на такую ерунду, как беспорядок. В любом случае, Берту это радовало.

Едва попав в дом к Блэку, Берта почти сразу поняла, что лучший друг Ремуса вряд ли станет другом ей. Она прекрасно понимала, какая пропасть разделяет его – волшебника, аристократа, легендарную личность, и ее – безродную нищенку с невнятными магическими способностями. К тому же несовершеннолетнюю любовницу его лучшего друга. Ясно, что, кроме насмешливо-презрительного недоумения, Блэк ничего не мог по отношению к ней испытывать. Сама же Берта могла чувствовать к Сириусу уважение и благодарность – как к человеку со сложной судьбой, как к близкому другу Рема, как к человеку, который, ни слова не говоря, предоставил ей кров. Впрочем, последнее можно списать на широту натуры личности, которой много дано. Благородство – удел тех, кто имеет в избытке, а мелочность – тех, кто становится рабом недостатка…