Текст книги "Ответная угроза (СИ)"

Автор книги: Генрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Охренеть! И распутица им нипочём. Переглядываюсь. С теми, кто понимает. Осташко и Фоминых вряд ли, не в обиду для них. Первым догадываюсь я. Мне положено.

– Кажется, я понял. Они организовали сообщение по Даугаве. Молодец Богданов!

– Может, Кузнецов? – осторожно улыбается Климовских.

– Тоже молодец, – мне не жалко похвалить их всех, начиная от комфронта и заканчивая конюхом. – Что там дальше?

– Войска Южного фронта отбили атаки немцев на Белую Церковь.

– Это уже хуже, – мы – командование фронта, нам объяснять не надо, что происходит. А происходит неприятное: Жукова немцы поджимают. Раньше от линии фронта до Белой Церкви расстояние было сорок-пятьдесят километров. На такой дистанции город не атакуешь. – Ладно, что ещё?

– На Западном фронте без перемен…

– Саш, щас по голове настучу, – иногда мой адъютант позволяет себе шутить.

– Вышло постановление правительства СССР, – Саша становится серьёзным. – Заместителю наркома обороны, командующему Западным и Северным фронтом генералу армии Павлову присвоено звание маршал СССР. Так же маршалу Павлову присвоено очередное звание «Герой СССР» с вручением медали «Золотая Звезда» и ордена Ленина.

– Пришла телефонограмма, – продолжает Саша. – Вам, товарищ маршал, предлагается прибыть в Москву не позднее вечера 6 ноября. На поздравление, награждение и участие в московском параде в честь Великой Октябрьской революции в качестве принимающего парад.

У, бля! В душе короткая и бесперспективная борьба. Кирилл Арсеньевич ненавидит помпезные трубадурные, как он говорит, мероприятия. Вопли его игнорирую, хочу, не хочу, в таких случаях не учитывается. Приказано сверху.

– Хорошо, Саш! – приходится перекрывать голосом начавшееся гудение в кабинете. – Займись моим парадным кителем, хотя чего это я? Сам всё знаешь. И это… пощёлкал пальцами и выразительным взглядом дал понять адъютанту, что нужно ещё.

– К обеду, Саш, – совещание надо проводить на трезвую голову.

– Поздравляем, товарищ маршал… Дмитрий Григорич… – шумят собравшиеся.

– Товарищи, давайте о деле. Александр Яковлевич (Фоминых, корпусной комиссар, главный по политработе), что у нас по консервному заводу? Когда-нибудь мы увидим на наших кухнях их продукцию.

– Производство наращивается, товарищ маршал, – Фоминых встаёт и докладывает. – Ждём результатов испытаний. На данный момент можем гарантировать хранение до двух с половиной месяцев при положительной температуре…

– Хватит тянуть. Начинайте массовый выпуск. На банках крупными буквами пишите дату, до которой надо употребить и желательный режим хранения. Зима надвигается, с прохладными помещениями трудностей не будет. И вот ещё что… какой вес у консервов? Нетто, само собой.

– Четыреста грамм.

– Сделайте вариант в два – два с половиной килограмм и в войска. Банок четырёх хватит на обед для роты. Очень удобно, не надо мясо рубить, отваривать. Быстро, сердито и хранить проще. Сделайте официальный срок хранения в два месяца, им за глаза хватит даже месяца. Испытания продолжать. Контрольный срок исполнения даю в десять дней.

Сто пятьдесят грамм мяса и пятьдесят грамм жира полагается красноармейцу в сутки. Так что большой банки двум-трём десяткам человек на один обед точно хватит. Нам надо спешить, чтобы консервный завод от работы дымился. Масса скота, что мы пригнали с Украины, нуждается в кормах, которых на них даже в планах не было. Есть трофейные корма, включая пару эшелонов, которые мы хищнически притормозили перед войной и нагло присвоили. Но их тоже не хватит. Поэтому в колхозах идёт интенсивная отбраковка, под нож и в путь. Большая часть поставляется в армию тушами, это сейчас, в холода. До этого скотину пасли.

В технологию консервирования не лезу, во все эти стерилизации и пастеризации. Раз послушал профессионалов и отстал от них. Сами всё знают. А с приходом пленных специалистов знают ещё больше.

– Так как меня вызывают в Москву, принимать парад в Минске будешь ты, Александр Яковлевич, – скидываю аналогичные обязательства в нашем городе на главного комиссара.

Парад мы тоже готовим. Скромненько, по-домашнему, силами гарнизона и комиссаров всех уровней. Политотдел хотел вызвать самых героических ребят с передовой, но я запретил. Лишние расходы, риск, – немецкая разведка не дремлет, – множество неудобств, короче. Командовать парадом будет Курдюмов, здесь изменений нет, а принимающий парад хоть и выше статусом, но делать ему почти ничего не надо. Только покрасоваться.

Мерецков выделил три вагона трофейных продуктов в центральные магазины Минска. Выкачаем из личного состава и кошельков гражданских лишние деньги. НКВД при помощи гарнизона оцепит центр города на время парада. Короче, работа кипит, мои комиссары бегают, как ошпаренные, с горящими глазами.

И отличившихся фронтовиков из одной армии, 24-й ударной, они всё-таки привлекли на парад. В количестве сводной роты, все командного состава из 31-го моторизованного корпуса. Тут уж препятствовать им не мог. Во-первых, армия передислоцируется на юг через Минск, всё время какие-то её части здесь. Во-вторых, это политический корпус, почти все командиры набраны из политруков. Короче, свои они для них. И для политотдела огромное значение имеет показать, что коммунисты воюют лучше всех. Хм-м, как тут поспоришь, когда я сам член ЦК ВКП(б).

– Пойдём дальше, товарищи. Пётр Михайлович, вы же с чем-то прибыли в Минск? – обращаюсь к генералу Васильеву, инженерных дел мастеру.

– Да, товарищ маршал, – Васильев встаёт, а я с непривычки дёргаюсь от нового обращения, – мы сделали первый банно-прачечный поезд. Пока не снабдили его зенитно-артиллерийскими платформами, но в ближайшее время они будут.

– Хорошо. Обкатайте комплекс на гарнизоне, примите к сведению замечания. Если будут, устранить. После доформирования зенитными броневагонами – в распоряжение штаба фронта. И приступить к изготовлению следующих. Сделайте пять штук. Один поезд отправим на юг, ещё один на север, остальные у нас будут.

– Выходит, ещё четыре?

– Да.

Обрадовал он меня. Исключительно быстро выполнил приказ. Поэтому:

– Владимир Ефимович, благодарность в личное дело генералу Васильеву за оперативное исполнение важного задания. И что там с переброской 24-ой ударной?

– Чуть больше половины армии передислоцирована, товарищ маршал, – кратко излагает Климовских и тут же садится.

Кажется мне или нет, что после объявления меня маршалом мои генералы мгновенно стали относиться ко мне заметно почтительнее? Если так, то и ладно. Лишним не будет.

Совещание завершается обедом, за которым мы выпиваем за моё маршальство. Немного, по сто грамм. Остальное после Победы допьём.

5 ноября, среда, время 20:50.

Минск, вокзал.

– Встретишь моих, Саш, – инструктирую адъютанта, – вот тебе ключи от квартиры. Наверняка, позже их вернусь.

Стоим на перроне изрядной группой. На этот раз не стал выёживаться и еду в обычном пассажирском поезде. В мягком вагоне, разумеется. На выезды в Москву роль адъютанта стал исполнять Дима Самойлов, капитан и заместитель моей стражи. Так удобнее, он всё время рядом, ему сподручнее. Дома он заведует ближним кругом охраны.

Не знаю точно, когда мои прибудут. Знаю, что со дня на день. Поезд может из графика выбиться, могут решить задержаться в Москве, мало ли что.

– Ну, всё, пока, товарищи, – под гомон провожающей свиты ухожу в вагон. В руках у меня один саквояж. Диме его не отдаю, у него, как главного охранника, руки всегда должны быть свободны.

Через десять минут машинист даёт предупреждающий гудок, по составу проносится железный лязг, и сопровождающий его толчок. Поезд трогается. За окном темень, девять часов вечера в это время года – глубокая ночь. Мои провожающие уже ушли, на перроне до конца остаётся только моя охрана, основной состав которой денька три может расслабиться. Никто им бездельничать не позволит, конечно. Займутся физподготовкой и боевой учёбой. Но по распорядку, никаких выездов, оцеплений и прочих «радостей» службы.

– Примем по паре стопочек, Дим, – вытаскиваю из саквояжа бутылку трофейного коньяка.

Мой капитан смотрит с лёгким осуждением, де, нехорошо охрану прямо на боевом посту спаивать.

– Пьяным, больным, раненым или даже при смерти ты должен быть способен исполнять свою боевую задачу, – лишаю его остатков сомнений и разливаю коньяк. Капитан достаёт бутерброды и шоколад из моих запасов, которыми он и заведует.

– Можно и расслабиться хоть иногда. Поезд, считай, гражданский, войну мы отодвинули далеко, немцам сейчас не до наглых авантюр. За это и выпьем.

Пьём и закусываем.

– Как тебе служба, капитан? Нравится?

– Не знаю, товарищ маршал. Службу надо нести, а не жениться на ней…

Посмеялся. Хорошо сказано.

– А всё-таки?

– Завидую друзьям, которые на передовой. Кто-то в званиях перерос, ордена у многих, – вздыхает капитан.

Узкое место, это правда. Веду такую политику, что боевые ордена получают только те, кто бьётся с немцами лицом к лицу. Так на то они и боевые награды. Конечно, медаль за бой, медаль за труд, из одного металла льют, но всё-таки.

– Звание у тебя будет. Где-нибудь в конце года или начале следующего получишь майора. С боевыми наградами тоже что-нибудь придумаем. Но тогда тебе задание: плотно изучай и тренируй личный состав на тактику уличных боёв. Охране – самое то.

Приговариваем вторую стопку и укладываемся спать. Намерен давить подушку часов десять. Поговорку «солдат спит – служба идёт» генералы и маршалы уважают не меньше рядовых. Поспать вволю в военное время удаётся далеко не всегда.

Лежу раздетый под одеялом и размышляю. Что это значит? Что может значить факт назначения меня принимающим парад? Предположение первое: Сталин давно меня двигает на пост наркома, так что это обстоятельство очень в струю. А предположение в том, что эту идею он не оставил. Предположение второе: Сталин учитывает мою популярность в стране и армии и, как умный политик, идёт навстречу желаниям народа.

Есть только одна опасность. Уж больно крут на расправу наш вождь, если что. Вот поют песни о ком-то, глядь, а этот кто-то уже у стенки и лоб зелёнкой намазан. Но сможет ли Сталин провернуть такое дело со мной? Я-то повода не дам, не мальчик подставляться, но мало ли. Сможет или нет?

«В моей истории не мог», – вмешивается Кирилл Арсеньевич, – «Были у него претензии к Жукову, мог его в должности понизить, но репрессировать никак. Слишком популярен был в народе. Заслуженно или нет, другой разговор. Однако он Берлин взял и так вошёл в историю, что стал неприкасаемым даже для Сталина».

Хм-м. Это утешает. Но подставляться всё равно не буду. Например, мириться с Берией. Поймал я одобрительный и потаённый огонёк в глазах вождя, глядящего на то, как мы недобро косимся друг на друга. Расшифровать причину не сложно. НКВД и армия грызутся? Замечательно! НКВД будет следить за армией, армейское ГРУ за НКВД, по итогу сговориться против Верховного не смогут. А ещё надо самому взять Берлин…

Окончание главы 6.

От автора.

Яманов возобновил цикл «Кипчак»(/work/174745): «Хан из рода Ашина». Кому интересны времена нашествия Батыя – все сюда: /work/324645 – это вторая часть.

Глава 7
Война параду не помеха

6 ноября, четверг, время 19:40

Москва, Кремль, Большой кремлёвский дворец.

Роскошь внутреннего убранства дворца правителей Руси бьёт в глаза наотмашь. Аж прижмуриваюсь. Дедушка Калинин жмёт мне руку своими сухими хрупкими пальцами после прикалывания на грудь Золотой Звезды. И про орден Ленина не забывает. Почему-то я один. Что, больше никого не нашлось? Сказали бы мне, привёз бы целую толпу, а то целая церемония ради одного. Пусть и такого важного дяди, как я.

– Товарищи, – от меня ждут каких-то слов, но долго рассусоливать не буду, – могу сказать только одно. Я глубоко благодарен Советскому правительству и руководству коммунистической партии за столь высокую оценку моих… – слегка запнулся, хотел сказать «скромных», но ведь засмеют, – заслуг. Добавлю, что и в дальнейшем не подведу высокое доверие, оказанное мне партией и советским народом. Служу Советскому Союзу! Спасибо, товарищи!

Как-то неуклюже мысль сформулировал, ну, и хрен с ней. Вижу здесь почти всех. Молотов, Маленков, Тимошенко, Берия, Будённый с Ворошиловым, Булганин, Микоян, умучаешься перечислять.

Скоротечная торжественная часть переходит в праздничный ужин. В другом зале, разумеется.

– Хачу объявить первый тост за то, – Сталин, не садясь за стол, поднимает стопку, – чтобы следующую годовщину мы встречали уже в мирное время, окончательно разделавшись с фашизмом во всей Европе.

Встаём. Грех за это не выпить. Садимся и начинаем неторопливую трапезу. Сидящий рядом Будённый, – за ним его друг Клим Ворошилов, по другую сторону Молотов, – подцепляет вилкой солёный огурчик, заводит со мной разговор.

– А что, товарищ новый маршал, – в обращении слышу лёгкую подковырку, лёгкую и необидную, – исполнится тост товарища Сталина или нет?

– Товарищ Сталин дал армии хороший срок, успеем, Семён Михайлович, – подцепляю вилкой соблазнительный грибочек, шарю глазами по обильному столу, – вот если бы назначил срок к 1 мая, я бы засомневался…

– И в чём же вы засомневались, Дмитрий Григорич? – Микоян присоединяется к разговору, а я выбираю салатик с редиской. Где они её только взяли в такое время года?

– Не смогла бы армия захватить Германию к маю? – Микоян продолжает допытываться.

– Армия смогла бы, – с наслаждением жую салатик, а вот ещё бутербродик с чёрной икрой… – страна не смогла бы. Армии нужны боеприпасы, каждый ящик снарядов это сэкономленная жизнь красноармейца. Армии нужно топливо, много топлива. Новобранцы тоже нужны, потери мы всё-таки несём…

– А почему страна не смогла бы? – продолжает приставать Микоян.

– Анастас Иванович, ну, что вы, как маленький? Сами же всё знаете! Дефицит алюминия есть? Есть! Не просто же так мы самолёты из фанеры делаем. Дефицит топлива есть? Есть. Я по Москве вижу, как мало машин ездит. Весь бензин на фронт уходит.

– И потом, Анастас Иванович, мы же потери не только в живой силе несём. Нападение всё-таки неожиданным было. Мы изрядно складов ГАУ потеряли. Где-то треть. С вооружением, амуницией, боеприпасами… а ведь их страна много лет заполняла.

– Ваш фронт так много потерял? – удивляется Будённый.

Заметил кое-что интересное. Будённый смотрел на меня косо, когда я был на дружеской ноге с Берией, зато после размолвки с ним Семён Михайлович относится ко мне по-отечески благосклонно. Ну да, напряжённые отношения между ними не секрет. Известен случай, когда вошедший в раж Берия послал команду арестовывать Будённого, а тот схватился за пулемёт. Команда арестовывателей впала в полное охерение. А взбешённый Будённый позвонил Сталину, тем всё и кончилось.

– Мой фронт почти ничего не потерял, – тянусь к осетринке, уж больно аппетитно выглядит, и где ещё попробуешь. В белорусских речках не водится.

– Разбомбили немцы как-то один второстепенный склад, и то, не полностью. Я за всю армию говорю.

– М-да, – осуждающе качает головой Будённый, – подвели нас Жуков с Кузнецовым.

– Да я бы так не сказал… – хороша осетринка, всем рекомендую, – получилось прямо по пословице: не было бы счастья, да несчастье помогло. Мой фронт устоял, и вышло так, что Красная Армия воткнула штык в брюхо вермахту.

Ворошилов, и не только он, стихает и прислушиваются. Вокруг меня возникает некая зона внимания, даже Сталин слегка повернулся ухом ко мне.

– Но потери всё-таки есть, Анастас Иваныч. И я не об армии. Свой мобилизационный потенциал мы даже на одну десятую не вычерпали. Наша промышленность тоже понесла потери. Какие, вам виднее. Думаю, процентов десять-пятнадцать. Плюс потерянные запасы. Но надеюсь, к лету страна восстановится и завалит нас боеприпасами, обеспечит топливом. И тогда, не сомневайтесь, от немецкой армии останутся рожки да ножки.

– Не будем сомневаться, товарищ Павлов, – откликается Сталин и снова поднимает рюмку с вином, – наша промышленность обеспечит вас всем, чем нужно.

И смотрит со значением на Маленкова, Кагановича и того же Микояна. Выпиваем и за это. А больше не пьём, завтра тяжёлый и ответственный день.

– Кстати, Иосиф Виссарионович, кроме всего того, что я сказал, нам к зиме нужна белая краска. Надо готовить технику к боям в зимних условиях. Сейчас у нас маскировка летняя.

– Будет вам краска, товарищ Павлов, – ещё один взгляд на маршалов от промышленности.

Товарищ Сталин радует меня ещё раз, как раз к десерту. Специально подгадал?

– Товарищ Павлов, ми тут посоветовались и решили, что в присоединении Литвы к Белоруссии есть повод и причина. В качестве автономного края пусть будет.

Откровенно начинаю сиять. И срабатывает рефлекторная крестьянская привычка ухватить ещё. Пока дают.

– А Восточную Пруссию кому, товарищ Сталин?

Будённый толкает меня плечом и начинает ржать. Сталин улыбается и грозит пальцем:

– Не надо торопиться, товарищ Павлов. Торопиться не будем. Вот захватите её, тогда и поговорим.

Прикусываю язык. Иосифу Виссарионовичу только скажи, что намереваюсь к Новому году всю её захапать, он тут же назначит срок к декабрю. Известное дело. А так, сам сказал, не надо торопиться. Вот и не будем. Но никто не помешает мне реквизировать с немецкой территории чего-нибудь полезного. Станки какие-нибудь, маслобойки, в республике всё сгодится. Будем стричь тех, кто по нашу шерсть пришёл.

Традиция затягивать посиделки до глубокой ночи или даже раннего утра сегодня не уместна. Утром рано вставать, ответственное мероприятие впереди. Так что слегка за десять вечера расходимся.

7 ноября, пятница, время 07:50

Москва, Белорусский вокзал.

Борис.

Прибыли мы удачно, с часик назад. По военному и почти зимнему времени поезд опоздал на пару часов. А то ни туда, ни сюда, в пятом часу утра, когда и метро не работает и, вообще, общественный транспорт.

Поэтому на Белорусский вокзал мы добрались мирным общественным транспортом в виде метро. Адочка была в полном восторге, давненько мы в московском метро не были, приятно вспомнить и приятно полюбоваться красивейшей внутренней отделкой. До сорокового года мы в Москве жили.

Мы не говорим Адочке, что папа нонче маршал и участвует сегодня в параде. Нам капитан Афонин сказал, так-то мы радио давно не слушали и газет не читали. Решили не идти на Красную площадь, семью маршала, конечно, туда пустят, но после какой-нибудь утомительной процедуры оформления пропусков. И сделать это ночью затруднительно. А ещё мама сказала, что не стоит дёргать отца, у него в Москве всегда дел выше головы.

Ждём поезда, который будет через сорок минут, в комнате помощника начальника вокзала. Сам нас сюда зазвал. Конечно, после разговора с Афониным.

– Неудобно людей тревожить, – ещё в общем зале вокзала сказал капитану.

– Глупый ты, Боря, – отмахнулся тот, – не понимаешь, что семьи высшего комсостава должны находиться под приглядом и всегда в самом безопасном месте. Случись что с вами, как это на маршале Павлове скажется? Я уж про себя не говорю. Мне точно каюк будет.

Проникаюсь. Когда генерал или маршал знает, что с семьёй всё в порядке, он спокойно может заниматься своими маршальскими делами. От которых, между прочим, судьба страны зависит. И всё равно, неудобно…

Сидим, чай пьём. Неплохо бы с конфетами или шоколадом, но всё хорошее и вкусное кончается быстрее, чем невкусное и плохое. Так что у нас давно ничего такого нет. Бодрая с утра Ада начинает потихоньку клевать носом.

– Потерпи, Ада, – уговаривает её мама, но бесполезно. Сестрицу рубит в сон.

– Да ничего, – успокаиваю, – на руках занесу.

Так и выходит. Когда объявляют посадку, заношу сестру в вагон. Там её, вялую и непросыпающуюся, мама раздевает и укладывает. Мы с капитаном тоже валимся на верхние полки. В этом поезде купе попроще, четырёхместные…

7 ноября, пятница, время 08:40

Москва, Красная площадь.

Гарцую на белом красавце-жеребце, давненько я не брал в руки шашку. И сейчас не беру, но на боку висит. Конягу Будённый обеспечил, обычно он на нём парад принимал.

– Спокойный он у тебя, бузить не будет? – четверть часа назад знакомился с жеребцом. Погладил, угостил яблоком.

– Да ты што такое говоришь? – удивляется Семён Михайлович. – Ты хоть понимаешь, сколько у него опыта. Корнет тебя сам может возить, без команды! (Прим. автора: на самом деле не знаю, как звали того жеребца, важного участника знаменитого парада 1941 года. Не нашёл).

Выходим из кремлёвской конюшни, рядом стоит со своим скакуном, – строго говоря, скакуньей, у него кобыла, – генерал Артемьев, начальник московского гарнизона. Командовать парадом будет он.

– Без команды нельзя, – оглаживаю, похлопываю по тёмной атласной шкуре, под которой перекатываются мощные мускулы.

– Пора, товарищи маршалы, – Артемьев бодро вскакивает на свою лошадку и направляется к воротам.

Начало назначено на девять часов. Чтобы развиднелось после рассвета. А то погода нелётная, облачность такая, что чуть ли не за шпили высотных зданий цепляет. И снежок идёт.

Неожиданно накатывают приятные воспоминания кавалерийской молодости. Как же приятно снова чувствовать под собой живую послушную мощь. В танке тоже хорошо (если танк удачный), но совсем по-другому, там машина.

Корнет действительно хорошо обучен, лёгкое натяжение повода, подтверждённое незаметным со стороны наклоном корпуса, и он сворачивает налево к трибуне Мавзолея. Чуточку ускоряюсь на пути к правому краю последнего пристанища великого вождя. С лёгким гарцеванием перед остановкой. Отличный конь!

– Молодец, Корнет! – поглаживаю его по шее. Оглядываюсь. Ага, та же самая история, что и в мире моего подселенца.

– Товарищи! – обращаюсь к стоящим на трибуне. – А что, киносъёмки не будет⁈

Еле удерживаюсь от улыбки, глядя на волну паники, пробежавшей по ряду всей нашей государственной верхушки. Нет, это только мне видно. Наркомы и маршалы как базарная толпа суетиться не будут. После беспорядочных переглядываний все взгляды во главе с самым главным сталинским взором сосредоточились на моём «друге» Берии. Лаврентий Палыч смотрит с грозным видом куда-то назад и вниз, что-то коротко и приглушённо рявкает. Через пару секунд из-за трибун в сторону Спасских ворот, через которые я только что выехал, метнулся некий чин в шинели.

Известная история, вошедшая, так сказать, в скрытые анналы. Враг у порога Москвы (не в нынешней истории). И военный парад 7 ноября должен был продемонстрировать стране и миру, что СССР жив, дух у советского народа непоколебимо крепок, правительство и армия уверены в победе. Несмотря на. И при таких обстоятельствах самыми главными людьми в этом действе не я или Артемьев, ни даже правительство и Сталин. Самые главные – киношники. Нет кино, то и события как бы нет. Знать о нём будут на уровне слухов: «А говорят, в Москве парад прошёл…» и ответ: «Говорят, в Москве кур доят».

И вдруг киношную группу тормозят чересчур бдительные стражи НКВД. Им начхать на всемирное значение будущей киноплёнки, они неправильную запятую в документах увидели. И всё, проход закрыт. Не знаю, кто там спохватился, киношников пропустили и частично парад те засняли. Но вот речь Сталина пропустили. И пришлось товарищу Сталину, – он-то прекрасно понимал всё значение съёмок, фактически ради них всё мероприятие затевалось, – продублировать свою речь в спешно собранном павильоне.

Некоторые внимательные очевидцы отмечали позже, что было холодно, изо рта товарища Сталина шёл парок, а в кадрах кинохроники пара нет. Будто резко потеплело на момент его речи.

Так что задержался немного парад. Минут на семь, видно недалеко киногруппа находилась. Особо не мёрзну, одет по сезону и от коняги теплом прёт.

Начинаем. Подъезжает Артемьев, рапортует о готовности начать парад. Объезжаем на пару все выстроенные части, приветствую их, поздравляю, выслушиваю ответный рёв сотен мужских глоток. Скачем дальше. Возвращаемся к трибуне под прицелы киноаппаратов. Докладываю о готовности к началу парада товарищу Сталину. И он толкает речь.

Содержание понятное. О том, что страна с честью проходит выпавшие на её долю испытания, что подлый враг будет разбит и победа будет за нами.

После этого остаётся только стоять и ждать. Мне – уже на трибуне. Корнета отводят обратно, Артемьеву ещё отдуваться на площади.

– Не разучились держаться в седле, товарищ Павлов? – благожелательно вопрошает вождь. Сталин поставил меня рядом с собой.

– На таком коне и новичок проедет, товарищ Сталин, – замечаю, как на мои слова довольным жестом Будённый подкручивает ус. Помнится, – из обширной памяти Кирилла Арсеньевича, – что конюшие при царях и королях обладали огромной властью. «Коннетабль – высший военный пост в средневековой Франции. Вплоть до 17 века», – выдаёт назидательную справку память Кирилла Арсеньевича.

Короче говоря, Будённый у нас – коннетабль Советского Союза, а не просто маршал.

Когда действо заканчивается и мы, спустившись с трибун, идём в Кремль, – нас ждёт праздничный обед, – кидаю камень в сторону Берии.

– Какие усердные у вас ребята, Лаврентий Палыч. Чуть мероприятие не сорвали.

Мрачно и даже с некоторой злобой зыркает в мою сторону наркомвнудел. Будённый прячет ехидную ухмылку в усы. Сталин загадочно молчит.

– Уж сразу и сорвали, – осторожно заступается за Берию Маленков.

– Георгий Максимилианович, – еле выговариваю отчество, такое длинное и похожее на извлистую горную речушку с подводными течениями, воронками и скрытыми камнями. – Мероприятие, которое никто не видел, его как бы нет. Сейчас в чём главная опасность? В том, что киноплёнка вдруг испортится. И что тогда? Кто увидит парад? Несколько сотен москвичей? А страна? А что мы предъявим всему миру? Восторженные отзывы очевидцев?

Максимилианович тонет в ворохе моих аргументов. И замолкает.

Для меня становится всё яснее и яснее общий расклад в верхах. Не во всём, конечно. Главное противостояние между НКВД и армией, Берией и армейским генералитетом. Берия не один, само собой. Тот же Цанава его человек. Абакумов. А кто ещё, мне не видать. Тот же Артемьев вроде наш, военный, но пришёл из НКВД. Поди разберись, на чьей он стороне. Вполне возможно, есть ещё какие-то группы, обладающие влиянием.

«Группа Жданова», – вмешивается в мои мысли Кирилл Арсеньевич, – «Доподлинно не знаю, кто в неё входит, наверное, ленинградская страта ВКП(б). В моей истории Василий Сталин, предположительно, был под началом Жданова».

Вон оно как! Продолжаю прикидывать расклады. Прежде чем играть, надо изучить карты и правила игры.

Обед проходит спокойно. Видимо, устали все, по возрасту юношей неутомимых среди нас нет. Воздухом свежим опять же подышали. Тихий час после обеда всем показан. Только разок меня Сталин подковырнуть решил. Что показывает его хорошее настроение и благоприятствование новому маршалу.

– Трофейного шоколада, товарищи, извините, нет. Товарищ Павлов не озаботился подвезти.

Налегаю в это время на буженинку, отведав душистого рассольничку, не забывая заедать бутербродами с чёрной икорочкой на тоненьком слое маслица…

– Товарищ Сталин, – отвечаю не только вождю, всем, глядящим на меня с весёлым осуждением, – немцы ведут себя совершенно подло. Никак не хотят организовать нам регулярные поставки. Каждый раз приходится выбивать с боем.

Над столом разносится раскатистый хохот Будённого, который охотно поддерживают почти все. Только Берия ограничивается выдавленной улыбкой. И Маленков улыбается скупо. О, как интересно! Только Маленков представляется мне вторичной фигурой. Административное положение у него поднебесное, – пост секретаря ЦК и членство в могущественном Оргбюро как бы ни круче участия в ГКО, – но по своей природе Максимилианович чистой воды исполнитель. При наличии рядом сильного лидера, безусловно, может сыграть важную роль. Как нолик, приставленный к единице. Но если убрать ту единицу, он просто исчезнет.

После обеда Будённый уводит меня в конюшню. Отнекиваться не стал, хотя не особо мне интересны лошади. Не, я, конечно, кавалерист, но всё-таки больше бронетанкист.

Михалыч, так называю его только про себя, увлечённо рассказывает о каждом, надо признать, великолепном лошадином экземпляре. Точно, он – коннетабль.

– Железный конь, однако, придёт на смену даже великолепной лошадке, Семён Михайлович, – вздыхаю сочувственно. – И что тогда?

Будённый солидарно со мной вздыхает.

– Найдётся и им дело.

– Кавалерийские части можно для киношников держать. Для исторических фильмов, – размышляю вслух, скармливая кусочек сахара симпатичной кобылке.

Приходит в голову ещё одна идея. Тут же делюсь.

– Конная милиция тоже хороша будет. Все хулиганы и дебоширы при одном виде конного патруля присмиреют.

На лице Будённого сложная смесь чувств. С одной стороны, рад хоть каким-то перспективам, с другой, уж больно не любит Берию. А милиция это НКВД.

– Не хмурьтесь, Семён Михайлович. Берии приходят и уходят, а милиция это навсегда.

– Так ты ж их используешь, Дмитрий Григорич, – находится маршал-коннетабль.

– Использую, – соглашаюсь. – Но сколько это будет продолжаться, не знаю. Тракторов и автомобилей не хватает. А что будет, когда их станет достаточно? Держать одновременно и конную и автомобильную базы поддержки? – слово «инфраструктура» употреблять не стал. Никто не поймёт.

– Лично я только за, – похлопываю шею очередного приветственно фыркающего жеребца, – и красиво, и нужда может возникнуть в неожиданном месте. Лесникам, к примеру, уместно лошадьми пользоваться. В лесу дорог нет.

– Заходи, Дмитрий Григорич, по простому, – приглашает Будённый. – Как оказия случится.

– Обязательно, Семён Михайлович. И вы, по случаю, в Минск приезжайте. Уж для вас-то трофейный шоколад я найду, – немного смеёмся на отголосок обедешной шутки.

Так и прощаемся. А то меня моя охрана уже заждалась.

7 ноября, пятница, время 18:50

Москва, гостиница «Москва».

– Товарищ маршал? – сидящий рядом за столиком в ресторане Паша смотрит вопросительно. Глазастый. Замечает, что официант вместе со счётом записку мне подсунул.

– У меня встреча, – сообщаю охранному адъютанту. – Приватная.

Неторопливо приканчиваем десерт, поджидаем официанта. Рассчитываюсь, уходим в номер. Под вопросительным взглядом Паши переодеваюсь в цивильное. Смотрюсь в зеркало и сам себя не узнаю, настолько мой образ сросся с мундиром.

– Пойду один, – замечаю в глазах Паши вспышку возмущения. – Ладно, доведёшь меня до коридора, пробуду там час-полтора и вернусь.

– В какой номер идёте?

– Я бы сказал, но нельзя…

Через четверть часа спускаемся на пару этажей вниз. В записке, подписанной, как «Симеон-24–19–30» первые две цифры – гостиничный номер, где меня ждут. Следующие числа – время. Паша с парой дюжих сержантов следует за мной на расстоянии десятка метров. До нужного коридора, как договорились. Следят за тем, как я выстукиваю по двери ритмичную дробь и в ответ на донёсшееся до моих ушей приглашение вхожу.