Текст книги "Ответная угроза (СИ)"

Автор книги: Генрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

Глава 6
Каникулы

Сообщение Совинформбюро от 1 ноября 1941 года.

' На Северо-Западном и Западном фронте затишье. Зажатые в Прибалтике немецко-фашисткие войска встали в оборону. Наши войска перегруппировываются. На Южном фронте и Приморской группировке бои местного значения.

Согласно Постановлению ГКО от 28 октября создан новый Украинский фронт.

С большим подъёмом проходит предоктябрьское соревнование в колхозах Горно-Бадахшанской области (Памир). Досрочно выполнив годовой план поставок хлеба, овощей, картофеля, мяса, масла, брынзы, шерсти, кожсырья, сена, колхозы приступили к продаже государству излишков хлеба и других продуктов сельского хозяйства. Сотни тонн овощей и фуража проданы колхозами только по одному Шугпанскому району. Колхоз им. Сталина продал 120 тонн картофеля, колхоз им. Карла Маркса – 30 тонн. Многие колхозы деньги, полученные от продажи, вносят в фонд обороны страны…'

1 ноября, суббота, время 20:30.

п. Гусиная Пристань, сельский клуб.

Борис.

– Понравилось тебе кино? – щебечет Арина. – Этот Антон Иванович прям такой смешной.

«Антон Иванович сердится» мы только что посмотрели. Как будто в мирную жизнь окунулся. Во время войны вспоминаешь время до 22 июня, как райские кущи, которые возможны только в сказке. Чувствую, как нечто жёсткое внутри, незаметно появившееся во время жарких боёв в Минске, размягчается. Отбрасываю неуместное размягчение. Это не трудно сделать, достаточно вспомнить ту длинную щербину в стене от пули, которая должна была пройти сквозь мою голову.

Была ещё военная кинохроника, без неё теперь ни один сеанс не обходится. Но по устаревшим событиям. Мелькнули и кадры воздушных боёв над Минском.

– А вы когда уезжаете? – Ариша заглядывает в лицо сбоку. Симпатичная она, если зажилить слово «красивая», как редкий товар.

– В понедельник, – общению с девушкой не сопротивляюсь, хотя не время сейчас. Война идёт. Не сопротивляюсь, потому что от одного её голоска в груди теплеет.

– Прямо так быстро…

Арина тускнеет. Уже простила мне тот первый обман, когда я назвался двоюродным племянником своему деду. Отговорился тем, что родственные связи генералов – военная тайна. Пошутил так. Причём она опять поверила, пришлось себя убедить, что так оно и есть. Варум нихт?

Мы отходим от клуба с фонарём на столбе в темноту. До следующего столба метров сто, там уже наша улица, где мы можем и наощупь пройти. Дождик, неторопливо капавший весь день, прекратился, за пригорок у реки ветер не достаёт. Выглядывает луна, озаботившаяся осветить нам путь.

– Борь, а как вы 22 июня встретили?

– Гуляли по Минску ночью после выпускного вечера, – от воспоминаний слегка перехватывает дыхание, вспомнил Зосю, кутающуюся в мой пиджак.

– Говорили о том, кто и на кого пойдёт учиться… – интересно, а Зося пошла всё-таки в артистки или нет? – О войне узнали, когда на пригороды несколько бомб упало. Немецкие самолёты наши лётчики быстро прогнали. Вроде даже не погиб никто, только несколько человек ранено было. И всё. Сразу мирная жизнь кончилась.

Вздыхаю. Девушка смотрит сочувственно и начинает тараторить.

– А мы только днём. Нас собрали у конторы пристани, там репродуктор стоит. Мальчишки прямо обрадовались. Потом двое на фронт решили сбежать. Их в Семипалатинске за шкварник взяли и домой. Никто не испугался, только старики хмурились и ругались.

Слушаю. Мне не столько интересно, сколько приятно слышать её голосок.

– Мы потом стали пугаться. Немцы взяли Вильнюс, Львов, Кишинёв. Про многие города я и не слышала никогда. Прямо ужас какой-то…

– Каунас, Алитус, Клайпеда, Тернополь… – перечисляю на память несколько городов меньше калибром, чем республиканские столицы.

– Вот-вот! Нам объясняли, что нападение неожиданное, немецко-фашисткие орды огромные, Красная Армия ведёт ожесточённые бои. Только ещё страшнее становилось, – тараторит девушка. – И вдруг выясняется, что в Белоруссии фашисты не сумели захватить ни одного города. А это правда? Прям ни одного?

– Правда, – отвечаю односложно и с долей равнодушия.

– А что-то вокруг Бреста было?

Мы уже стоим у дома Арины, поодаль от светового пятна, падающего из окон.

– Да ничего особенного. Сначала они ворвались в Брест, их оттуда выпнули. Кто живой остался. Точно не помню, то ли тысячу солдат там немцы потеряли, то ли полторы…

Ариша слушает, затаив дыхание.

– Отец приготовил им встречу, бронепоезд с тяжёлыми пушками подогнал, войска как-то хитро расположил. Немцы решили Брест в окружение взять. Ударили с севера и юга от города. Как бы двумя клешнями, – хвалю себя мимоходом за найденную метафору, девушка сверкает глазами. – Северную клешню обрубили, взяли трофеями полсотни танков и шесть тыщ немецко-фашисткого народу.

– А южную?

– Южная группа успела удрать, – вздыхаем вместе с ней разочарованно. – Там один лейтенант заминировал дорогу и отправил на небеса целый батальон.

– Ух, ты! – из уст Ариши вырывается возглас восторга. Неуместного.

– Отец так ругался, – качаю головой. – Ему надо было заманить немцев в место, где им встречу приготовили. Но после такого удара немцы стали идти очень медленно и осторожно. Не дождались их, в общем. Когда северную ударную группу уничтожили, южные сразу всё поняли и смазали пятки.

– А что твой отец с тем лейтенантом сделал?

– Сильно наказывать не стал. Выговор влепил в личное дело.

Рассказываю, а сам думаю: откуда я всё это знаю? Отец мне подробных докладов, понятное дело, не даёт. Оно всё как-то само заходит. Ну, и что не секретно, то не скрывает.

– Как интересно, – вздыхает девушка. – Так хочется на фронт поехать…

– С ума сошла? Нечего на войне девчонкам делать.

– Прямо нечего? А медсанбаты?

– Так они ж не на передовой.

– Вот! – победоносным тоном говорит девушка и вдруг резко поворачивает разговор. – Зайдёшь к нам?

Ого! Так сразу? На ночь глядя? Последний вопрос вслух.

– Неудобно. Поздно уже. Твои сейчас засуетятся, заволнуются… – и есть причина завершать прогулку. Ариша слегка подрагивает от холода.

– Иди в дом, а то совсем продрогнешь…

Девушка мнётся, затем вдруг решительно бросается вперёд, целует меня куда-то в район края губ и убегает. Стою столбом, слушая последовательно скрип калитки, топот быстрых ножек, хлопанье дверей. Через пару секунд обретаю способность двигаться.

Ладно, надо домой идти, завтра хлопотливый день. Сборы в дальнюю дорогу. Поезд от Семипалатинска до Москвы три дня ползёт. Намаемся за это время.

5 ноября, среда, время 00:20.

Омск, пассажирский поезд «Новосибирск-Москва».

Борис.

Заходим в вагон после вручения верительных грамот очень вежливому проводнику в форменном мундире.

– Гляди-ка, как при царизме, – бурчит капитан Афонин, наш сопровождающий. Но как ни старается, наигранное недовольство в голосе не хочет приживаться.

Тщательно вытираем ноги сначала о резиновый пупырчатый коврик, затем о слегка влажную тряпку. Впереди коридор, в котором нас приветливо ждёт ковровая дорожка. Красная, с желтыми полосами по краям. Такую красоту даже многие горожане не откажутся в квартирах иметь.

– Ого! – капитан открывает одну из пары сдвижных дверей и замирает потрясённый.

       

Я тоже говорю «Ого!», но про себя. Ловлю себя на том, что строю из себя всего повидавшего и везде побывавшего, опытного и матёрого. Хорошо, что я ошибался, готовясь к долгому, изматывающему душу и тело переезду. Сюда-то я ехал в обычном плацкартном вагоне. Да ещё и жёстком. Но мне-то что, я – мужчина и солдат. По мне так уровень комфорта в обычной отапливаемой теплушке – райские условия, если сравнить с нашими лежанками на досках во время боёв в Минске. Фактически на открытом воздухе. На войне не до комфорта, комфорт демаскирует и расслабляет, а это путь к поражению. И это не отец мне сказал, сам додумался.

Со мной-то понятно, но как быть с женщинами? Мама не в том возрасте, чтобы путешествовать в спартанских условиях. Так и заболеть недолго. Адочка тем более. Детей и женщин надо беречь. Ха-ха, а она и то и другое.

Только сейчас понял, зачем мама ходила к начальнику пристани и куда-то звонила. Пару раз этот местный начальник сам к нам прискакивал, телефонограммы приносил. Генеральша же. Мне как-то не по себе при одной мысли воспользоваться своим родством с самым известным в СССР генералом. А мама ничего. Ну и пусть.

– Ох, ты ж ни хрена себе! – уже без всякого недовольства, а с восторгом, капитан оглядывает наше обиталище на ближайшие два с половиной дня. Заносим баулы на правую женскую половину. Свою поклажу – себе.

– Адочка, разуйся! – мама останавливает сестрицу, уже примеривающуюся запрыгнуть на диван. Язык не поворачивается назвать это роскошное лежбище по-другому.

– Мы, как настоящие мужчины, пойдём налево, – капитан бодро приглаживает ус. Они у него не сильно длинные, не буденовские, но пышные.

Купе разделено на две части санблоком. Каждая половинка двухместная. Ковровое покрытие на полу, мягкая обивка на диванах серо-бежевых тонов. Весёленькие атласные занавески на окнах. Гм-м, так жить можно.

– По сто грамм? – заговорщицки подмигивает капитан, когда мы устроились, а мама, пожелав нам спокойной ночи, закрыла переборку.

Отказываюсь, но увидев степень разочарования на лице сопровождающего, слегка поддаюсь.

– Вот столько, – показываю пальцами не больше пары сантиметров. Как-то незаметно в армии привык к крепким напиткам, хотя чуть ли не в первый раз в жизни алкоголь в виде шампанского употреблял на выпускном.

Капитан плещет из фляжки четверть стакана мне, три четверти себе и под тост «За Победу», высказанный дуэтом, мы принимаем водочку внутрь. Универсальное и незаменимое средство в войсках. Антисептик, согревающее, стимулирующее, а для нас сейчас – снотворное.

5 ноября, среда, время 19:30.

Пассажирский поезд «Новосибирск-Москва».

Борис.

Так-то жить можно. Едучи в генеральском вагоне. Утром проснулись, умылись, привели себя в порядок, проветрили каюту, ненадолго открыв окно. Убойный запах портянок почти исчез. Капитан не озаботился домашней обувью, ходит в обычных носках, а я в шерстяных, подбитых кожей. Практически тапочки. Бабушкин подарок.

Завтракаем у себя. Мама решила, что надо понемногу уничтожать скоропортящиеся запасы из дома. Пирожки и бутерброды с маслом под горячий чай от проводника улетают на ура. Глядя на аппетитно жующего генеральские пирожки капитана, Адочка тоже уминает больше обычного и отваливается на диване с длинным выдохом «У-ф-ф-ф!».

Адочке надо сказать отдельное спасибо за то, что у неё с собой шашки. Надо же! Взяла с собой, теперь везёт обратно. Тут же на троих устроили чемпионат по шашкам, уголкам и поддавкам. Капитан радуется, словно ребёнок, выиграв у Ады. Сестра хмурится, капитан счастлив, – «Аж дочку самого Павлова обыграл, всю жизнь гордиться буду», – я ржу, мама легонько смеётся.

На обед пошли в ресторан, наш человек без борща или хотя бы щей в обед жить не может. Так по пути говорит капитан, и все соглашаются. После обеда дёргается за кошельком, мама останавливает:

– Не гусарьте, товарищ капитан. Генеральский оклад намного выше вашего, не угонитесь.

Тут не поспоришь. И билеты стоят около двухсот рублей, – Адочка тоже по взрослому тарифу посчитана, – раза в три дороже обычной жёсткой плацкарты. И в остальном мама себя и нас не сильно ограничивает. Отец, насколько знаю, не стал связываться с оформлением аттестата, а просто снабдил маму деньгами. Не только её, все эвакуированные семьи комсостава получили подъёмные.

Вагон не просто так называю генеральским. Один генерал точно есть. Точно, потому что в форме. Несколько партработников высокого уровня, три полковника, майор госбезопасности. Ниже по званию никого нет, исключая свиту, как наш капитан.

Ближе к вечеру прогулялись по перрону свердловского вокзала. Поезд полчаса стоял. После ужина капитан убалтывает меня побороться руками. Ожидаемо одолевает. Я доволен тем, что нашёл способ сбросить энергию. Можно, конечно, поприседать, что и делаю периодически, но это однобокое упражнение. Так что теперь уговариваю я капитана, чтобы он просто держал руку, а я, пыхтя чуть ли не паром, стараюсь пригнуть её к столику.

Зрелище сие Адочку не вдохновляет, и она передислоцируется к маме.

На ужин мы с капитаном не идём. Опережаю его сегодня, не даю вытащить флягу, достаю наливку, которой разжился у деда. Мама оделяет нас куском сала, половинкой хлеба и напутствием не увлекаться.

– Если завтра война, если враг нападет,

Если темная сила нагрянет,

Как один человек, весь советский народ

За свободную Родину встанет

Капитан заводит свою любимую песенку после первой стопки. Часто её напевает. После второй стопки требую сделать паузу. И, несмотря на разницу в звании и возрасте в свою пользу, капитан подчиняется. А то кто его знает? Вдруг остановиться не сможет, напьётся сверх меры и начнёт буянить.

– А скажи мне, сержант, сын генерала, – вдруг делается серьёзным капитан, – как так получилось, что в Прибалтике и Украине нашим немцы насовали от души, а Белоруссия стояла и стоит, как скала?

Я и сам об этом думал, и не первый он спрашивает, и сам к отцу приставал.

– А как бывает, что учатся в одном классе, все из семей рабочих, в одних условиях, но одни на пятёрки, а другие с двойки на тройку перебиваются?

Для осмысления капитану пришлось некоторое время поразмышлять. И только после третьей стопки, которую я пропускаю, рожает возражение.

– Одним этим не объяснишь. Расскажи подробнее, как всё было?

– Задание от органов? – хитро улыбаюсь. – Так кому надо и так всё знают.

– Не, – отмахивается капитан, – никакого задания. Мне самому понять хочется.

– Если коротко, то отец сумел за четыре месяца сделать из своих войск армию не мирного, а военного времени. Перевёл всех в режим полной боевой готовности. К июню все войска были готовы отразить нападение в любое время суток.

– Хочешь сказать, генерал Павлов – гений? – и ни грамма опьянения, ни в одном глазу.

– Хочу сказать, что генерал Павлов – профессиональный военный.

– А остальные нет?

– Кто? Кузнецов и Жуков? – получаю подтверждающий кивок. – Сейчас чему-то научились, а тогда отец страшно ругался, когда узнавал, как они воевали.

– Почему он им не помог?

– Как не помог? – удивляюсь. – Во-первых, он их о многом предупреждал. Во-вторых, принимал у себя отступающих. В-третьих, наша авиация давала немцам жару. И на севере и на юге. В-четвёртых, как было получено разрешение на удары по ту сторону границы, провёл массированную бомбёжку южнее Бреста. Там много войск скопилось, так что Жукову было облегчение.

О многом беседуем. Доходит и до опасных вопросов.

– Всё время думаю, – признаётся после четвёртой рюмки, снижая голос, – Сталин что, не знал, что Гитлер нападёт?

Спасает меня то, что я такой же вопрос отцу задавал. Мне только процитировать его остаётся.

– Понимаете, Матвей Степанович, немецкое вторжение это авантюра чистой воды. Сталин переоценил Гитлера. Считал, что он на такое не пойдёт. Не в 41-ом году. Даже если бы и наш Белорусский округ провалился бы, немцам надо было ещё до Москвы дойти и взять её. Причём до зимы.

Даю время на осмысление.

– Почему именно до зимы? – браво, капитан, додумался до правильного вопроса.

– Потому что в зимних условиях немцы воевать не могут. Зимнего обмундирования у них нет, лошади теплолюбивые, с машинами и танками надо что-то делать в сильные морозы.

– Откуда Москва знала, что у немцев нет зимнего обмундирования?

– Оттуда. Чтобы его пошить, надо купить несколько миллионов овец и другой живности. А такие массовые закупки скрыть невозможно. И Сталин знал, что их не было. В общем-то, правильно рассчитал. Вермахт сильно нарвался, их генералы сейчас думают, как бы ноги унести.

– Как думаешь, сколько война будет идти? – капитан наливает ещё.

– Это последняя, – предупреждаю и убираю бутылку со столика. После опрокидывания стакана в себя продолжаю.

– Год-полтора, не больше. Если торопиться не будем. Нажмём крепче, то летом 42-го закончим, – снова цитирую отца.

– Выходит, вовремя я, – неожиданно капитан расцветает и поясняет. – Я же с вами до Минска еду, подписали мне рапорт об отправке на фронт. Мог не успеть.

После выпитого с трудом, но соображаю. Верный расчёт у капитана, точно станет майором, опять же медаль может заработать, а то и орден. После войны в почёте будет, карьера вверх пойдёт. Не один мой отец считать вперёд умеет. К примеру, я могу в университет на льготных условиях вне конкурса пройти. Даже в МГУ.

4 ноября, вторник, время 10:15.

Центр-1 боевой подготовки, близ Молодечно.

Генерал Павлов.

Отъехали мы недалеко. И только вдвоем с лейтенантом Харитоновым. Вокруг ни души. Охрана всё проверила и ушла обратно за мост. Тут протекает речка со смешным названием Уша, рядом с которым есть несколько болотцев. Они небольшие, так что промышленного значения в смысле торфоразработок иметь не будут. Но местные отсюда торф берут. Вот около одной из ям мы останавливаемся, дальше всё равно не проедем.

– Зачем вам это, товарищ генерал? – не выдерживает напора любопытства мой лейтенант.

– Затем. Закладка на будущее, – скидываю шинель, гимнастёрку, накидываю бушлат, берёмся за лопаты. Яму надо углубить и расширить. «И тогда процесс пойдёт», – непонятно по какому поводу хихикает Кирилл Арсеньевич. Загадочное чувство юмора у моего подселенца.

Грунт мягкий, всего за полчаса получаем яму правильной формы. Из кузова грузовика ставим направляющие доски, тяжелую бочку опрокидываем набок. Спускаем на верёвках, хороший способ. По доскам, на которых лежат верёвки бочка плавно достигает дна. Концы сложенной вдвое верёвки привязаны к краям кузова, петля с нашей стороны. Потихоньку стравливаем, и бочка удерживается нашими руками. Не хочу просто сбрасывать. Деформации, трещины, влага внутрь попадёт. Пусть боеприпасы запаяны в цинках и оружие щедро смазано солидолом, но сколько ему придётся лежать, неизвестно.

Спуск или подъём на верёвках по наклонной плоскости даёт выигрыш в силе в два-три раза. Так что бочка весом килограмм сто восемьдесят превращается в нагрузку не больше семидесяти-восьмидесяти килограмм. Для двух крепких мужчин мелочь, по сорок килограмм на человека. Только в самом начале надо быть аккуратнее, в момент схода бочки, когда тяжесть резко возрастает. Тяжёлая она даже не из-за груза, а потому что сделана из стального листа толщиной в три миллиметра. И покрыта битумом с наклеенной бумагой, чтобы не прилипала. Так что даже пустая тянет пуда на четыре.

– Понимаешь, лейтенант, в органах госбезопасности, где-то в её сверхсекретных недрах есть специальная инструкция, – объясняю уже во время закидывания грунтом бочки. – Действия в особых условиях.

– Что такое «особые условия»? – лейтенант гребёт, как трактор, но спрашивать не забывает.

– Самое неприятное, что может случиться с государством. Поражение в войне и тотальная оккупация, контрреволюционный антисоветский переворот, мало ли что… п-ф-ф, – сгребаю изрядную кучку вниз. – Хоть космический катаклизм. Как ударит комета прямо по Земле…

Лейтенант аж на минуту останавливается от крайнего удивления.

– Разве такое возможно?

– До 22 июня Москва тоже считала, что война не возможна. Ты прав, пока Сталин жив, это всё невозможно. Ну, за исключением удара кометой. Но товарищ Сталин, к сожалению, не вечен. И что будет через пятнадцать-двадцать лет?

Отваливаюсь. Притомился мой генеральский организм. Но и осталось только с брезента крошки смахнуть.

– А через пятьдесят? Никто не знает…

Хоть часть правды, но рассказываю. Всяк солдат, тем более лейтенант, должен понимать свой манёвр. Харитонов рекомендован Фурсовым, вынужден опираться на его поручительство и надеяться на твёрдое молчание.

– Так что вот так, лейтенант, – переодеваюсь и сажусь в кабину, Харитонов за руль. – Только что мы осуществили сверхсекретную операцию. Поэтому приказ мой короткий – забудь. Легенда простая: я давал тебе специальные инструкции о действиях за линией фронта. Пароль на расконсервацию закладки: Рюрик-1. По этому слову вспомнишь. Я тоже не вечен, а времени может пройти много. Очень много.

Другая часть правды, о которой умалчиваю, элементарная. Для тех, кто понимает. Сила власти зависит от ресурсов, которыми владеешь. Прежде всего, это люди, конечно. Но людей надо обеспечить, поэтому нужны и материальные возможности. А что может быть лучше оружия? Есть оружие – будет всё. Вооружённая сила – основа любой власти. Пока я при должности, у меня всё это есть. Но меня могут и попереть с поста командующего и замнаркома.

Решаю подкрепить мотивацию лейтенанта.

– Перед войной я тоже много чего вытворял, о чём в Москве не знали. Узнали бы, попёрли бы с должности. Отправили бы служить на Камчатку. Или в Туркестан. Зато теперь я – легендарный и геройский герой, в белом танке впереди. Это я ещё не все свои возможности использовал…

– Какие? – любопытствует лейтенант.

– Москва не сразу дала разрешение стрелять по тому берегу. Можно было этот приказ нарушить. Потом-то стало ясно, что про него вспоминать никто не будет. И как славно можно было врезать по войскам, скопившимся за Бугом. Там такая плотность была… – мечтательно закатываю глаза.

Лукавлю немного. Под Брестом я всё-таки ударил на следующий день, а по Сувалкам не получилось, там слишком мощная противовоздушная оборона стояла. Но можно было артиллерией их сильно пощекотать. Но нет, не моги.

– Ещё я несколько эшелонов на ту сторону притормозил. Затеял ремонт путей. Якобы. Немцы тогда тоже свои сроки поставок нарушать стали, вот я им и ответил тем же. Наказать меня просто не успели, война началась.

Возвращаемся в ЦБП. Собрал в одном месте три с лишним роты диверсантов. Батальон будет усилен танками, бронемашинами и всем прочим. Снабжён автомашинами, радиостанциями, вооружениями. Всё немецкое, включая обмундирование и документы. Аусвайсы все настоящие, взяли под акт из архива, только прототипов в живых уж нет.

Долго думал, как мне всё организовать. На полную дивизию людей не наскребу, даже лишив все свои полки диверсантов. Не, наскребу, конечно, но всех надо одеть, все должны говорить по-немецки, короче, ужас. Плюс такое масштабное соединение не спрячешь. Но про отдельные полки и батальоны в составе вермахта я что-то не слышал. Все куда-то входят.

Долго разбирали с Климовских все сводки и данные о немецких потерях. Протрясли спецификации на захваченное немецкое обмундирование. И пару дней назад в своём кабинете хлопаю себя по лбу.

2 ноября, воскресенье, время 11:05.

Минск, штаб Западного фронта, кабинет комфронта.

– Ефимыч, гляди-ка! – трясу одним листом, потом из кучи достаю ещё один. Объясняю не включившемуся сразу начштаба свою эврику.

Среди трофейного обмундирования мы обнаружили запасы дивизии СС «Тоттенкопф». Плюс, она почти вся истреблена, но какие-то остатки сумели удрать из Каунаса. Несколько рот.

– Спецбатальон Фурсова станет батальоном СС, сведённым из остатков дивизии? – Климовских широко улыбается.

– Ага, – радостно и слегка глумливо улыбаюсь в ответ. Тут есть ещё один плюс. Войск СС не так много, легко будет отличать своих от чужих при столкновении с обычными частями вермахта.

– Теперь будет проблемой, как бы наши бойцы их не перестреляли, – ухмыляется начштаба. – Рефлекторно.

Мрачнею.

– Вот умеешь ты всё испоганить… придумаем что-нибудь.

В тот же день позвонил Никитину и затребовал у него трофейные танки. Средние, так вообще всю уцелевшу дюжину. Ещё с дюжину лёгких и бронемашин.

– Грыгорыч, я зараз на них экипажи собрал… – принимается ныть командарм-13.

– Молодец! Присылай вместе с экипажами, – бурно радуюсь, зато Никитин сразу затыкается. А что, сам виноват, выпустил слово, а оно не воробей.

– И давай не жадничай, куркуль! Я тебя на комфронта целю, а ты никак за весь фронт думать не хочешь. Давай-ка я заберу тебя в заместители, авось пошире мыслить будешь.

Кое-как он отбрёхивается от меня. Прикипел к своей армии, не отдерёшь. Да и то, с нуля ведь её создавал, а тут кому-то дарить?

Климовских снова ухмыляется, слушая, как ставлю на место Никитина. Ему тоже эти хитрости знакомы. А я так, с миру если не по десятку танков, то по нитке, собирал спецбатальон.

Приказ № 1302 от 2 ноября 1941 года

В составе главного резерва фронта для действий во вражеском тылу создать батальон особого назначения. Личный состав сформировать из разведывательно-диверсионных рот армий фронта.

1. Командиром батальона назначить майора Фурсова С. В., главного инструктора по диверсионной подготовке ЦБП-1.

2. Ротные командиры, лейтенанты Нефёдов В. Ф., Хоркин М. Д., Харитонов Г. Р. обязаны прибыть в место основной дислокации батальона ЦБП-1 вместе со своими ротами до 6 ноября.

До 5 ноября:

3. Генерал-лейтенанту Анисимову Н. П. обеспечить роту л-та Нефёдова В. Ф. всем полагающимся вещевым обеспечением, снять с довольствия и отправить в распоряжение штаба фронта в ЦБП-1.

4. Генерал-лейтенанту Никитину А. Г.

а) Обеспечить роту л-та Харитонова Г. Р. всем полагающимся вещевым обеспечением, снять с довольствия и отправить в распоряжение штаба фронта в ЦБП-1.

б) Привести в порядок не менее двадцать трофейных танков (не менее десятка из которых должны быть средними танками Т-III и T-IV) и отправить в распоряжение майора Фурсова на ЦБП-1. Снабдить трофейную технику боеприпасами не менее двух боекомплектов на каждую единицу бронетехники.

Примечание. В составе броневой трофейной группы должно быть не менее четырёх командирских машин, а именно: лёгких танков или бронемашин, снабжённых радиостанциями средней мощности.

5. Генерал-майору Голубеву К. Д. обеспечить роту л-та Хоркина Г. Р. всем полагающимся вещевым обеспечением, снять с довольствия и отправить в распоряжение штаба фронта в ЦБП-1.

6. Генерал-лейтенанту Мерецкову К. А.

Обеспечить создаваемый батальон полным комплектом трофейного обмундирования по запросу командира батальона майора Фурсова.

7. Генерал-майору Михайлину И. П.

Отправить в распоряжение Фурсова в ЦБП-1 не менее трёх танков Т-III и двух T-IV. Подобрать исправное трофейное вооружение, стрелковое и миномёты, не менее положенного по штату моторизованному батальону вермахта. Выделенное вооружение снабдить боеприпасами в максимально возможном объёме.

8. Начальнику Особого отдела НКВД фронта комиссару госбезопасности 3 ранга Цанаве Л. Ф.

Изыскать среди военнопленных солдат и унтер-офицеров уроженцев Берлина и пригородов в количестве десяти человек и доставить их в ЦБП-1 в распоряжение майора Фурсова. Командированные к майору Фурсову военнопленные в обязательном порядке не должны быть фанатиками фашисткой идеологии национал-социализма. Осознание того, что они работают против нацисткой клики Германии, не должно мешать их работе под командованием майора Фурсова.

9. Контроль за исполнением приказа оставляю за собой.

Командующий Западным фронтом генерал армии ________________/Павлов Д. Г./

– Ничего не забыли? – задумчиво рассматривает приказ Климовских.

– Дай сюда! – забираю бумагу, размашисто подписываю. – Хватит! У меня мозги уже вскипают от этого батальона. Если что забыли, после добавим. Сам знаешь, как это делается.

Конечно, знает. Издаётся вдогонку даже не приказ, а распоряжение, которое начинается со слов «Во исполнение приказа такого-то» и далее суть. Его же власти и хватит, а мне довольно и звонка в его сторону.

Там же. После обеда.

– Товарищ генерал, – в дверях материализуется адъютант, – вас по ВЧ Голубев вызывает.

Спускаюсь на узел связи и уже на ступеньках хлопаю себя по лбу. Совсем забыл о его просьбе. Приходится начинать разговор с покаяния.

– Константин Дмитриевич, прости, дорогой. Совсем из головы вылетело. Давай так. Прямо сейчас позвоню и тут же свяжусь с тобой. Не уходи далеко.

Требую связи с командованием Балтийского флота. Мне всё равно кто ответит. Сам Трибуц (Владимир Филиппович, адмирал, командующий Балтийским флотом), его начштаба, любой из заместителей.

Жду недолго, минут пять. Наконец младший лейтенант, связист, передаёт трубку мне. Отвечает сам адмирал Трибуц. Формулирую вопрос и слышу в ответ жизнерадостный смех.

– Дмитрий Григорич, дорогой мой, ты всё-таки мазут сухопутный! В Куршский залив ни одна подлодка не зайдёт, там пролив очень узкий, не более устья средненькой речушки. По глубине ладно кое-как, впритирку пролезет. Но там же охрана, минные заграждения, эсминцы разнокалиберные толкутся, катера и паромы. Они подлодке перископ снесут и сами не заметят, ха-ха-ха…

– А устье Немана это просто сказка, – закончив с первым приступом смеха, адмирал продолжает меня расстраивать, – детская и глупая сказка. Там в самом глубоком месте не больше пяти метров, мои «щуки» даже на брюхе по дну не проползут.

Жаль. Мне идея Голубева высадить десант у Тильзита с подводных лодок показалась интересной. Десант предполагался немногочисленным, на «щуках» много не поместится, но это ж диверсанты.

Униженный и оскорблённый поднимаюсь к себе. Напоследок пообещал адмиралу сквитаться при случае. Ужо он у меня! На что адмирал так же жизнерадостно пожелал мне успеха.

5 ноября, среда, время 08:05.

Минск, штаб Западного фронта, кабинет комфронта.

Сегодня общее совещание. Кроме Климовских с парой помощников, Каршин (отдел боевой подготовки), мой зам и начальник Минского гарнизона Курдюмов, комиссар Фоминых, бронетанковый (АБТУ) полковник Иванин, майор госбезопасности Осташко Егор Нилович – заместитель Цанавы. Ну, и другие официальные лица.

Повестка дня обширная, но приступить к ней сразу не удаётся. После стука в дверь все обернувшиеся смотрят на адъютанта Сашу. Того концентрированное внимание генералов и старших командиров не смущает. Давно его общение с генералитетом не смущает. Наоборот, от него зависит доступ к телу славного генерала армии, чем он, однако, не злоупотребляет. Но мелочи заворачивает железной рукой. Тоже, кстати, немаловажный фактор работы с подчинёнными. Помнится, Кирилл Арсеньевич удивился в своё время, обозвал сие начальственным снобизмом, но по ходу жизни сдал назад. Дело элементарное, если дать подчинённым возможность дёргать начальство по любому поводу, то они, как дети малые и начнут бегать. Каждый по три раза на дню. Никакой работой заняться будет невозможно.

Поэтому если в дверь, зная, кто и зачем за ней собрался, сунулся Саша, то это не повод, а причина. Причём железобетонная.

– Что у тебя, Саш?

– Сообщение Совинформбюро.

– Да? Ну, зачитай. Только о достижениях колхозов по госпоставкам не надо. Прочие трудовые подвиги, бесспорно, заслуживающие всеобщего внимания, тоже на потом. По боевым действиям есть что-то?

– Так точно, товарищ… э-э-э, – Саша странно мнётся и вдруг называет меня по имени, – Дмитрий Григорич. Прибалтийский фронт окончательно вскрыл оборону немцев по Даугаве и вышел к Риге с юго-востока…