Текст книги "Forever yours (СИ)"
Автор книги: Frau Lolka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
========== Глава 1 ==========
Теон собирается на прогулку с собаками, надевает мешковатую одежду и черные очки.
Рамси широкими шагами меряет тюремную камеру. От одной мысли, что этот сучоныш Вонючка далеко и его никак нельзя достать, глаза застилает кровавая пелена. Голова перестает соображать от бешенства. В ярости Рамси бьет кулаками бетонные стены.
Теон идет на площадку, еле поспевая за собаками, которым хочется побегать. Он накидывает на голову капюшон куртки. Он не хочет, чтобы его узнавали, потому что газетчики основательно поплясали на его истории: “Сучка Болтона”, “Жертва садиста”, “Сможет ли когда-нибудь Грейджой стать полноценным членом общества?”
Рамси, отдышавшись и промыв окровавленные костяшки пальцев в жестяном умывальнике, садится писать письмо. С первого и даже со второго раза ничего не выходит, Рамси с силой комкает блокнотные листки в кулаке, а потом рвет их в мелкие клочья. Глядя на горку исписанных обрывков, он представляет, как прижимает к полу Вонючку-Перевертыша и запихивает рваную бумагу в лживое горло предателя.
Теон садится на скамейку и отпускает девочек побегать. Он неловко кидает им мячик – пустые пальцы перчаток, набитые ватой, мешают точности броска. Теон привычно жалеет пальцы. Даже если очень стараться забыть то, что сделал с ним Рамси – вот они, напоминания, каждый день перед глазами.
Рамси, стиснув зубы, вспоминает, как унижался Вонючка: как таращился испуганными глазами, как преданно ловил каждое движение, как торопливо исполнял все приказы, как прятался по углам, чтобы не заметили… Ему становится немного легче. Лучше не думать о предательстве… При одной мысли об этом его голову словно стискивает раскаленный обруч… а если представить, что Вонючка сейчас может быть с кем-то, полностью теряется самоконтроль. Рамси сует голову под кран с ледяной водой. Немного успокоившись, он начинает третий вариант письма.
***
Квартал многоэтажных домов с замусоренными улицами и исписанными граффити стенами. Неприметный человечек в сером худи приближается к старому высотному дому. Капюшон натянут на голову так, что виден только кончик острого носа и скошенный подбородок. Человечек останавливается у обшарпанного подъезда и сверяется с адресом, записанным на клочке бумаги. Он достает из-за пазухи плотный желтый конверт и заходит в темный холл.
***
– Джейни, стоять! Сначала задние давай!
Собаки топтались в прихожей, недовольно ворча. Они всегда считали вытирание лап после прогулки совершенно ненужным занятием. Но Теон был неумолим: лапы должны быть чистыми, иначе потом в его кровати будет полно песка. Теон разрешал им спать только на полу, но пока он был днем на работе, девочки хозяйничали в квартире – забирались в постель и сыпали короткую черно-рыжую шерсть на покрывало. Вдобавок Хелисента разрывала лапами постельное белье: она любила спать под одеялом, положив голову на подушку. А иногда по ночам она украдкой залезала на кровать и облизывала его лицо, когда он плакал во сне. В последнее время это происходило все реже, и Теон был очень этому рад. Прошлое понемногу начинало выпускать его из своих цепких когтей, воспоминания были уже не так остры, и далеко не каждую ночь он просыпался от собственного крика.
Только протерев все двенадцать лап и сняв собственные ботинки, Теон заметил, что из-под рифленого прорезиненного коврика у дверей торчит что-то желтое. Он вытащил простой почтовый конверт без подписи, и его сердце обрушилось с грохотом, от которого едва не заложило уши. Руки тряслись так сильно, что Теон с трудом раскрыл письмо, вложенное в конверт.
Правый уголок листа, грубо вырванного из блокнота, был сильно измят и скручен, будто его долго теребили пальцами. Крупные размашистые буквы, подчеркнутые фразы, слова, обведенные жирным кружком… Хотя строчки скакали перед глазами Теона, ему не нужно было вчитываться в текст – он и без того знал, кто его автор.
“28 января
Здравствуй, мой славный Вонючка! Как поживаешь? Скучаешь по мне?
Трусливый сучоныш, ты даже не осмелился явиться в суд для дачи показаний. Я считал часы до того дня, когда была твоя очередь сидеть на трибуне свидетеля, но ты не пришел, тварь. А я так ждал тебя. Я так хотел посмотреть в твои лживые глаза и спросить: “Почему ты это сделал?”
Вместо этого я любовался на твою мерзкую рожу в мониторе и слушал, как ты сливаешь Дом, который приютил тебя. Предатель-перевертыш, ты сдал нас! Ты сдал меня, моего отца, моих ребят, ты всех предал. А я так доверял тебе! Я думал, что мой Вонючка любит меня и никогда не причинит мне вреда.
Я смотрел на тебя – как ты сидел там, за столом этого мудака Баратеона, и трясся. Я слышал, как дрожал твой голос. Все в зале это слышали. Ты боялся меня даже там, в комнате, где тебя записывали для суда, и это доставило мне большое удовольствие, сучоныш.
Я заметил на записи, что тебе вставили передние зубы, и ты больше не шепелявишь – как это мило. Не волнуйся, когда я заберу тебя, я снова приведу твой рот в порядок.
Ты боишься увидеть меня даже за решеткой, и боишься даже когда меня нет рядом с тобой. Это хорошо.
Потому что ты всегда будешь бояться.
Я знаю все твои жалкие мысли. Я изучил вдоль и поперек всю твою гнилую душонку, и поэтому я знаю, что ты постоянно думаешь обо мне. Ты никогда не сможешь меня забыть.
Сейчас я в камере, а ты гуляешь на свободе, но мое освобождение – это всего лишь вопрос времени. Скоро я выйду из тюрьмы, Вонючка, и знаешь, что я сделаю в самую первую очередь? Я поеду прямо к тебе. Я верну тебя назад, потому что ты моя лживая трусливая сучка и ты должен быть рядом со мной.
А сейчас я расскажу тебе, что будет потом.
Ты очень дорого заплатишь за то, что предал меня. Для начала я вышибу нахрен твои новенькие блестящие зубки, чтобы мой Вонючка стал прежним. Я буду каждую неделю обдирать по одному из твоих оставшихся долбаных пальцев, пока не срежу их все под корень.
А еще я буду иметь тебя каждый день и каждую ночь. Даже если у меня стоять не будет, твоя задница все равно не останется в покое.
Как ты посмел предать меня? Я хочу получить ответ, Вонючка. Ты клялся мне в любви, и я поверил тебе. Я открыл тебе свою душу, а ты меня предал. И я хочу знать – почему? Почему ты это сделал, тварь?
Я выжму из тебя ответ, Вонючка! Ты все мне расскажешь, мой славный. Ты же знаешь, что в моих руках отмолчаться невозможно.
Жди меня!
Скоро я приду за тобой, и мы снова будем вместе.
Рамси Болтон”
Теон пришел в себя примерно через час, когда вечно голодная Кира, устав ждать, принесла в зубах свою миску и положила холодный металл ему на колени: пора ужинать. Теон неловкими движениями скомкал письмо и затолкал его под обувной шкаф, рядом с которым просидел все это время, скорчившись на полу. Ноги плохо слушались его, и он с трудом преодолел несколько метров до кухни, цепляясь за стену, а после, пытаясь покормить девочек, рассыпал сухой корм. Доберманы принялись гонять по истертому линолеуму коричневые плотные шарики, пока Теона мучительно выворачивало в раковину.
Ночь он провел, дрожа, в самом темном углу комнаты. Он забрался в старое продавленное кресло с ногами, и, обхватив колени, тихонько раскачивался, безуспешно пытаясь успокоить себя. Теон боялся заснуть: как только он закрывал глаза, перед ним возникало лицо Рамси, перекошенное от ярости. Дряхлые обломанные пружины впивались в спину и зад, но он не чувствовал боли. Теон ничего не чувствовал, кроме одуряющего кромешного ужаса.
Рамси придет за ним. Рамси никогда не оставит его в покое.
***
Теон заснул только под утро. Он забылся вязким тревожным сном, вздрагивая от каждого шороха. Ему опять приснился подвал, где он сидел, примотанный скотчем к стулу, и обреченно дожидался, когда откроется дверь и на пороге появится его мучитель.
Утром его разбудили девочки: они терпеть не могли, когда что-то нарушало привычный распорядок дня. Нетерпеливые собаки начали тыкаться холодными носами ему в руки: Джейни рвалась гулять, а Кира, как обычно, была голодна. Еду девочки всегда получали только после прогулки. Теон со вздохом выбрался из кресла. Если бы не они – он просидел бы в нем еще несколько суток и никуда бы не пошел. Теон потянулся, растер затекшие за ночь конечности, и, не умываясь и не меняя одежду, отправился гулять с собаками.
Во дворе он встретил управляющую домом Машу Хеддль, которая прежде весьма настороженно относилась к нему, когда он только въехал в эту квартиру, но потом смягчилась, увидев, что Теон всегда здоровался первым, не собирал дома шумных компаний, а собак выводил гулять только в намордниках. Маша дружелюбно кивнула ему, а Теон, отвечая на приветствие, растянул рот в нелепом подобии улыбки.
Возвратившись с прогулки, он с опаской глянул под дверь – но на коврике было пусто. Краешек вчерашнего письма торчал из-под обувницы, и Теон затолкал его ногой как можно дальше. Покормив собак, он встал под холодный душ, чтобы хоть немного прийти в себя. Девочки не наигрались на площадке и принялись гонять по квартире свой мячик. Теон уже порядком опоздал на работу, но ему было на это наплевать. Он, не торопясь, надел серые джинсы и толстовку с капюшоном, опустив его как можно ниже, чтобы спрятать лицо.
В офисе его встретил нетерпеливо топчущийся в холле Эддисон Толлетт, которого Манс прозвал “Скорбным Эддом” за его вечное сердитое ворчание. Эдда комиссовали из “Дозора” по ранению, и он устроился курьером в интернет-магазин, где работал Теон.
– Вот ты все дрыхнешь, Грейджой, а эта карга Барбри Дастин проест мне весь мозг, что я доставил ее дурацкие книжки на пятнадцать минут позже, чем она заварила свой мерзкий ромашковый чай.
Теон молча сунул Эдду пакет с книгами и ушел в подсобку. Больше всего ему хотелось спрятаться за стеллажами в углу и скулить там от ужаса и безнадеги.
Но Толлетт не отставал.
– Эй, а где пакет с дисками для старика Рисвелла? Накладную ты мне оставил, а диски – нет.
Теон быстро отыскал нужный пакет на стойке и все так же, не говоря ни слова, выпроводил Эдда за дверь.
Вдруг на его рабочем столе зазвонил телефон. Теон подошел к аппарату и с ужасом уставился на него. Он боялся снять трубку. Боялся услышать знакомый хрипловатый голос с резкой раскатистой буквой “р” – “Грррейджой!”
Телефон замолк, но Теон все продолжал стоять рядом в ступоре, глядя на него круглыми испуганными глазами.
Каждый день он с опаской отпирал дверь собственной квартиры и высматривал новый желтый конверт. Он знал, что Рамси не отступится. И знал, что переезжать снова абсолютно бессмысленно. Рамси нашел его здесь, найдет и в другом месте. Все, что сейчас осталось у Теона – обреченное тягостное ожидание.
Хелисента чувствовала, что с ним происходит что-то неладное, она чаще обычного подходила к нему, укладывала голову на его костлявые колени и грустно смотрела исподлобья черными глазами. Теон рассеянно гладил ее по голове, проводя большим пальцем по длинному гладкому носу. “Девочки будут рады, если Рамси вернется, – думал Теон. – Девочки любят нас обоих”.
На новое письмо в желтом конверте без подписи он смотрел как на ядовитую змею. Теон попытался обойти его, словно оно могло наброситься и укусить, впуская яд в его кровь. Но его кровь уже давно была отравлена, в ней навсегда остался страх. Страх перед Рамси.
Теон старался ходить по квартире так, чтобы не видеть письма, лежащего на коврике у двери. Но он знал, что оно там и ждет его. Рамси ждет его.
Через некоторое время он все же успокоился, снял телефонную трубку и дрожащими пальцами набрал номер, прочно засевший в памяти. Руки отказывались слушаться, и набрать номер удалось только с третьей попытки.
– Прокурора Баратеона, пожалуйста. Да, мэм. Моя фамилия… Грейджой. Пожалуйста, мэм, мне срочно нужно с ним поговорить. Спасибо, я подожду, – Теон закусил губу в ожидании ответа. – Здравствуйте, сэр. Я… я вчера получил письмо от Рамси Болтона. Нет, подсунули под дверь моей новой квартиры. Это уже второе! Я… я не мог. Я очень боюсь, сэр. Да, я помню, что ему дали пожизненное, но… Спасибо, сэр. Хорошо, я постараюсь.
Последние слова он произнес тихим, безжизненным голосом и положил трубку на рычаг. Разговор с прокурором не принес ему облегчения. Баратеон напомнил ему, что Рамси никогда не покинет тюрьму. Но Теон никак не мог успокоиться, его трясло, и страх сводил все внутренности в один липкий противный ком.
Через пару часов Теон все же нашел в себе силы выйти в прихожую. Он еще раз вспомнил слова прокурора Баратеона: “прекрати трястись, этот ублюдок до конца своих дней будет сидеть за решеткой”. Теон уговаривал себя, что письмо – это просто слова на бумаге и нельзя бояться вечно. Надо учиться жить нормально, чтобы не впадать в истерику и не седеть еще больше от каждого дурацкого письма. Тем более, что прокурор обещал перекрыть все каналы, и писем от Болтона больше не будет.
Собравшись с духом, Теон залез на кровать с ногами и попытался унять заполошно мечущееся в груди сердце.
Это просто слова на бумаге. Рамси в тюрьме и останется там навсегда.
Затаив дыхание, Теон осторожно вскрыл конверт.
На этот раз в нем было два листка, аккуратно вырванных из блокнота – один был исписан с обеих сторон, а второй заполнен до половины. В отличие от предыдущего измятого письма, бумага была бережно сложена и не замусолена. Строчки в тексте шли ровной линией, и всего лишь несколько слов были обведены кружком.
“10 февраля
И снова здравствуй, мой славный Вонючка! Как я вижу, ты совсем отбился от рук, и все мои уроки этикета пропали даром. Ты забыл, что это очень невежливо – не отвечать на полученные письма?
Но я понимаю тебя и даже готов не заметить, что ты проигнорировал мое послание. Оно ведь сильно напугало тебя, верно? Я знаю, что ты обмочил себе штаны, когда прочитал письмо, а потом всю ночь скулил от страха. Я это знаю. Я все про тебя знаю. И поэтому могу понять, что тебе было тяжело написать ответ.
Ну так соберись с силами, и напиши мне сейчас. Я хочу услышать твои объяснения и твои оправдания.
Я многое хочу услышать от тебя. Мне вообще хочется поговорить с тобой по душам – сутки напролет, не торопясь.
Ты хорошо помнишь стол для анатомического препарирования? Конечно же помнишь, мой славный, ведь ты столько раз лежал на нем. Все будет как обычно. Я раздену тебя догола, привяжу к столу, возьму инструменты, сяду рядом, и мы будем разговаривать по душам.
Я хочу разобраться – в каком месте я допустил ошибку? Где?! Что я проглядел? Почему мой Вонючка, которого я так любил, и о котором, твою мать, так заботился, нанес мне подлый удар в спину?!
Я хочу узнать все. Я хочу узнать, в какой момент у тебя возникла мысль о предательстве. Когда это произошло? В какой день? В какой час? Где ты был в это время и чем занимался?
Чем купил тебя этот олень-прокурор? Чем он поманил тебя? Он обещал тебе защиту? Деньги? Новые зубы? Может, он предложил тебе свой член? Или отсосал тебе? Не стесняйся, Вонючка, мне ты можешь рассказать все, и даже это.
А может быть, ты так сильно боялся тюрьмы, что решил избежать ее любой ценой? Но ведь нам она не грозила, глупыш. У федералов не было никаких прямых улик и доказательств. При самом худшем раскладе мы бы отсидели за решеткой максимум несколько месяцев – за найденный пакет травки. В тюрьме ты был бы под моей защитой, и ни один мудак не осмелился бы даже поднять глаза на тебя.
Потому что ты мой!
Я бы устроил так, чтобы мы сидели в одной камере. И потом мы бы вышли из тюрьмы вместе. Неужели ты думаешь, что я бы бросил тебя там?
Так скажи мне, почему ты согласился на то, что предложил тебе Баратеон? Почему ты предал меня, Вонючка?
Когда ты будешь в моих руках, я не буду торопиться. Я буду задавать вопросы, а ты будешь рассказывать мне все в мельчайших подробностях – с самого начала. Мы начнем со дня ареста. Тогда ты был мне верен. Я помню, как ты выкрикивал мое имя и полз ко мне по полу, а потом один бык огрел тебя прикладом, сука. Я бы забил ему в задницу этот долбаный автомат, но ты сам помнишь – меня к тому времени уже крепко скрутили, да и остальных ребят тоже.
Тогда ты хотел, чтобы я защитил тебя от быков. Я видел страх в твоих глазах. Тогда ты был всецело моим. И вдруг потом все изменилось. Наш адвокат Фрей сообщил мне, что ты даешь федералам показания, твою мать. Сливаешь им все. Если бы не ты, Фрей вытащил бы нас под залог, и к суду мы бы навели везде порядок. Никто ничего бы не раскопал. И все было бы хорошо. Но ты стал петь Баратеону, сучоныш, и теперь всем нам приходится напряженно работать над вопросом нашего освобождения.
Хорошенько напряги свою память, Вонючка. Запиши ответы на все вопросы, которые я тебе задал. Потому что наш разговор будет очень обстоятельным и очень долгим.
Если хочешь немного облегчить свою участь, просто напиши мне обо всем в деталях. Если твое письмо удовлетворит мое любопытство, я смягчу наказание, и не буду слишком долго играть с тобой, мой славный.
Не забывай, что твое одиночество скоро закончится.
День нашей встречи близко.
Рамси Болтон”
Теон перечитал письмо дважды.
Рамси действительно его изучил и предсказал реакцию на первое письмо так, словно видел все собственными глазами. Теона охватил ужас, на мгновение ему показалось, что Рамси стоит у него за плечом. Ему было тяжело осознавать, что даже на расстоянии Рамси до сих пор способен прочитать его мысли и уловить все его чувства.
Теону было больно думать про день, когда их арестовали. Он постоянно гнал прочь воспоминания о том, как полз на коленях через комнату и звал Рамси. Но они помимо его воли возвращались снова и снова. Тогда ему казалось, что Рамси сможет защитить его от федералов. И только штатный тюремный психолог объяснил ему, что на самом деле защищать его надо было от Рамси. Но тогда сделать это было некому.
Вопросы о предательстве, которыми засыпал его Рамси, вызвали у Теона горькую улыбку. Нет, он не боялся тюрьмы. Он боялся разделить ее с Рамси.
Рамси требовал ответа на свое письмо. Теон скомкал его и отправил под обувной шкаф, в компанию к первому. Он собирался вычеркнуть Рамси из своей жизни. Он все равно не сможет забыть про него, потому что зеркало и собственные руки всегда будут напоминать о том, что Рамси искалечил его жизнь и его тело. Но теперь Рамси до конца своих дней будет жрать тюремную баланду. А Теону надо научиться жить без него.
***
Со временем Теон понемногу начал приходить в норму. Он старательно убеждал себя в том, что ничего страшного не произошло, ну подумаешь, пара листков исчерканной бумаги. Прокурор Баратеон обещал перекрыть все каналы передачи сообщений, а значит, новых писем от Рамси не будет.
Теон старался жить обычной жизнью: каждый день ходил на работу и гулял с собаками на площадке. Вот только магазинов он избегал, заказывая все необходимое на дом, хотя ему приходилось доплачивать за доставку. До сих пор Теон боялся быть узнанным на улице, и его нервировала необходимость носить перчатки с набитыми ватой пальцами. Он снимал их только дома или в интернет-магазине, где работал, коллектив там был маленький и дружный, все привыкли к его искалеченным ладоням и не обращали на них внимания. Теон принимал заказы от клиентов по телефону или электронной почте, и отсутствие пальцев ему в этом совершенно не мешало. Разве что печатал он не слишком быстро.
Зарабатывал Теон не очень много. Это раньше он любил щеголять в брендовых шмотках и дорогой обуви. Теперь же он предпочитал простую одежду, которая скрывала его болезненную худобу. Девочкам он покупал дорогой собачий корм и игрушки. Того, что платил Манс, ему как раз хватало и на себя, и на собак.
Еще у него были деньги на счете в Железном Банке. Те, что ему присудили в качестве компенсации морального вреда. Это были деньги Болтонов, а он ничего не хотел брать у Рамси. Тем более деньги. Наверное, надо было отдать их на благотворительность, но Теон не желал даже думать о них, не говоря уж о том, чтобы правильно ими распорядиться.
Новое письмо под дверью застало его врасплох. Значит, прокурор был не в состоянии перекрыть все пути, по которым Рамси из тюрьмы отправлял свою почту. А если так… то может быть, и насчет того, что Болтон сгниет в тюрьме, Баратеон тоже ошибался?
Теон разорвал край плотного желтого конверта.
Казалось, что блокнотные листки были сложены в плотный квадратик величиной не более спичечного коробка, а затем развернуты и тщательно разглажены. На местах сгибов буквы немного затерлись. Как и в первом письме, строчки пестрили многочисленными подчеркиваниями и обведенными в кружок словами.
“09 марта
Здравствуй, мой славный! Я уже начал беспокоиться за тебя. Второе письмо осталось без ответа, и я подумал – может, с моим дорогим Вонючкой что-нибудь случилось? Может, он лежит в больнице, и ему пришивают новые пальцы вместо тех, которые я отрезал? Зубы-то ему вставили, так почему не могут пришить пальцы обратно? А может, он заболел? Или попал в аварию?
Почему он не отвечает на письмо? По каким причинам? Но возможно, с моим славным Вонючкой все в порядке, подумал я. Вдруг ему просто не передали мое послание? Я поспрашивал своего человека и убедился, что все мои письма, в том числе и для тебя, гаденыш, доходят в оговоренный срок.
А еще я выяснил, что ты, сучка, в добром здравии, и, получив мое письмо, смеешь, твою мать, игнорировать его!
А потом я узнал очень любопытные вещи про тебя, тварь. Ты пожаловался на меня оленю-прокурору! И ко мне явился хмырь из его офиса и интересовался у меня, почему я угрожаю тебе. Спрашивал, как мне удается передавать тебе письма. И эта сволочь потребовала, чтобы я оставил тебя в покое. Это было самое смешное из всей нашей беседы. Я давно так не хохотал, Вонючка, этот идиот здорово повеселил меня.
Но есть один невеселый момент во всей этой истории, мой дорогой скользкий перевертыш. Прокурорские олени полагают, что мой адвокат замешан в запрещенной переписке, и теперь Фрей не может навещать меня. Это создает некоторые неудобства, Вонючка, а я не люблю, когда мне приходится решать проблемы, которые возникают на пустом месте.
И эти проблемы возникли из-за тебя! Неужели ты утратил последние мозги? Или, возможно, это было всего лишь временное помешательство? Только этим я могу объяснить твое поведение, мой славный.
Не смей злить меня, Вонючка! Ты ведь знаешь цену моего гнева. Ты его хорошо прочувствовал на своей долбаной шкуре. Не смей, сучоныш, плакаться и стучать окружному прокурору! Он все равно не сможет помешать мне.
Какого хрена ты вообще прилип к этому Станнису? Что вас связывает? Он получил твои показания и свою долбаную медаль за процесс. Больше ему от тебя ничего не нужно! Ты для него пустое место! Ты вообще для всех пустое место, и единственный человек, кому есть дело до того, живой ты или уже сдох в канаве – это я !
А ты даже не соизволил ответить мне на письмо, твою мать!
Ну ничего, мой славный. Скоро все встанет на свои места. Ты будешь рядом со мной, и я буду учить тебя заново. Мы будем восстанавливать навыки почтения, ведь ты как-то подозрительно быстро о них позабыл.
Так я тебе напомню. Я все тебе напомню.
Несколько дней в подвале очень быстро освежат твою короткую паршивую память.
Помнишь, что было, когда ты случайно назвал меня по имени, а не “мистер Болтон”?! Потом ты целую неделю не мог ни сесть, ни пожрать толком. Да что там говорить – ты даже ходить нормально не мог. И это было наказание за одну-единственную маленькую ошибку!
Сейчас список твоих грехов очень длинный, Вонючка, и, боюсь, что мы с тобой не управимся и за полгода.
Но ты не волнуйся, мой славный, – в отличие от тебя, память у меня отменная, и мы пройдем абсолютно все ступени. Я полностью выполню все свои обещания, но сейчас даже меня начинает настораживать твоя беспечность. Ты с такой легкостью добавляешь в список все новые и новые проступки, как будто у тебя двадцать жизней и запасные части тела.
Какой же ты липкий перевертыш, Вонючка! Ты не можешь не предавать и не стучать. Мне придется приложить очень много труда, чтобы выбить это из тебя полностью.
Я надеюсь, что ты подготовил ответы на все вопросы, которые я тебе уже задавал. Добавь туда еще один ответ вот на какой вопрос.
Какого хрена ты вообще пошел к Баратеону?!
Я написал тебе ясно – возьми лист бумаги, и, твою мать, ответь на все мои вопросы. Подробно. И что делаешь ты? Вместо того, чтобы сесть и выполнить то, что я тебе велел, ты мчишься к этому долбаному оленю.
Ты думаешь, он сможет защитить тебя? От меня? Да ты совсем охренел, Вонючка! От меня тебя не защитит даже ядерный бункер в долбаной дорнийской пустыне. Если я захочу, я тебя отовсюду достану, и никто не сможет мне в этом помешать.
Так что кончай дурить, мой славный, и пошевели оставшимися мозгами.
Ты моя долбаная сучка, и должен выполнять все мои приказы. Как только ты дочитаешь это письмо, ты немедленно сядешь и напишешь подробный ответ. Ты напишешь в нем все, что я хочу от тебя услышать, сучоныш.
Во всех, твою мать, деталях!
Ты настучал на меня Баратеону, поэтому будет немного странно, если ты отправишь свой ответ обычной почтой. Придется воспользоваться услугами моего человека-посредника (и это, твою мать, мне недешево обходится, а все по твоей вине, Вонючка!) Когда ты напишешь ответ, запечатай его в конверт и вечером положи рядом со своей дверью.
Если ты это сделаешь, то я пойму, что мой славный Вонючка взялся за ум. Что он хочет исправиться.
Не смей игнорировать мои письма, тварь! Ты даже представить себе не можешь, что я с тобой сделаю, если ты не ответишь мне.
Мне осталось сидеть за решеткой совсем немного времени
Мы увидимся. Уже скоро, мой славный.
Рамси Болтон.”
Теона бросило в холодный пот. Рамси всегда делал то, о чем говорил и всегда сдерживал свои обещания. Рамси написал, что они скоро встретятся, и он потребует у Теона ответа. И тут были возможны два варианта: или Рамси скоро отпустят, или Теона могут посадить. И та, и другая перспективы приводили в ужас. Но хуже всего было то, что по приказу Рамси Теону могли подбросить наркоту или еще что-нибудь запрещенное. Поэтому нужно было соблюдать предельную осторожность.
Теон решил попросить у Манса разрешения приходить на работу с одной из своих – рамсиных – собак.
Придя в офис, Теон сразу же направился в маленькую студию, где Манс записывал свой очередной альбом. Тот снял наушники, выслушал его просьбу и пожал плечами: делай как хочешь, я давно привык к твоим чудачествам, и снова включил фонограмму.
Кира была самой крупной из девочек и выглядела довольно грозно: если рядом с Теоном будет такая собака, вряд ли кто-то осмелится приблизиться к нему и подсунуть какую-нибудь дрянь.
В офисе Кира забиралась на старенький диванчик в уголке, где сотрудники обычно пили кофе, и дрыхла там весь день, похрапывая, скуля и дергая лапами во сне.
***
Теперь Теон выходил на улицу только в сопровождении Киры. И каждый раз, когда они возвращались домой, две другие собаки ревновали, скалили зубы и рычали, норовя тяпнуть Киру за ухо. Особенно злилась Джейни – она больше всех любила гулять и завидовала флегматичной Кире. Теон удерживал девочек, гладил шелковистые носы, шептал ласковые слова. Он очень хотел, чтобы дома было мирно и спокойно, и уговаривал их не ссориться. Когда собаки прекращали ворчать друг на друга, Теон выдавал всем троим лакомство: высушенную говяжью кожу, свернутую в форме косточки. Кира больше любила вяленые свиные уши, но Теон редко покупал их, они слишком жирные, а Кира и без того была весьма крупной.
Вид нового письма под дверью уже не вызвал у него панического страха, и Теон был этому рад. Однако ему было неприятно смотреть на желтый прямоугольник письма в прихожей, словно там лежала раздавленная лягушка. Он обходил письмо стороной, стараясь не касаться его даже взглядом.
Через пару часов Теон взял себя в руки и решил выбросить письмо, не распечатывая. Он поднял с пола плотный бумажный конверт, отнес на кухню, и, вместо того, чтобы порвать и выкинуть в мусорное ведро, положил его на стол. Он сам не понимал, почему не может разорвать эти несколько листов бумаги, не читая. Не может и все. Теон, держа письмо в руке, оглянулся на собак. Девочки возились на полу в комнате, лениво ворча, и пытались отобрать друг у друга мячик.
Теон прислушался к себе: такого одуряющего ужаса, как раньше, он уже не чувствовал. Наверное, он просто устал бояться. Не Рамси – его он будет бояться всю свою жизнь, до обморока, до мокрых штанов. Но можно было попробовать перестать бояться хотя бы его писем. Чтобы побороть страх, надо было начинать с малого. Теон резко выдохнул и разрезал ножом конверт.
Блокнотные листы вновь были пересечены линиями сгибов, словно их впечатали в мелкую квадратную решетку. Бумага сильно затерлась и обтрепалась по краям, как будто письмо долго таскали в кармане, прежде чем вложить в конверт. Строчки не прыгали, и в тексте почти не мелькали подчеркивания или жирно обведенные слова.
“23 марта
Здравствуй, мой Вонючка! Ты не пишешь мне писем, так может хоть на свидание придешь? Я здесь на хорошем счету, и могу организовать свидание в отдельной камере на целую ночь, как со своей славной женушкой. Мне порой не хватает твоей сладкой задницы рядом. Хочешь этого, Вонючка? Конечно, хочешь. Я не сомневаюсь, что после меня до твоего хрена никто не дотрагивался, а уж до задницы тем более. Сейчас ты очень сильно выбиваешься из стандартов красоты, мой славный, и даже несмотря на новенькие зубки, вряд ли девки ищут знакомства с тобой.
Ты одинок, Вонючка. У тебя никого нет. Я это чувствую. Я это, твою мать, знаю.
И знаешь, что я тебе скажу, ублюдок?! Так будет всегда! Ты всегда будешь один. Никто, ни один человек не обратит на тебя внимания, даже из жалости. Ты и шлюхам будешь противен. У тебя никогда никого не будет. Никогда!!!
А знаешь, почему так будет, Вонючка? Потому что ты абсолютно никому не нужен. Никто никогда не полюбит и не примет тебя, мой славный. Я – тот единственный, кому хоть немного небезразлична твоя судьба.
Представь, каково это – вечное одиночество. А оно тебя ждет, Вонючка, и ты сам виноват в этом. Ты никому не нужен, кроме меня. Не забывай об этом, мой славный!
Неужели тебе было так плохо со мной? Помнишь, как ты храпел голый на полу в обнимку с девочками? Я часто вспоминаю одно утро, когда ты лежал головой на Хелисенте, как на подушке, Кира укрыла твои ноги, а Джейни – плечи. Вы так сладко спали вчетвером, что я даже захотел сделать снимок на память, но ты сразу открыл глаза, как только я потянулся за мобильником. Ты всегда очень чутко спал рядом со мной и просыпался от каждого моего движения. И ты всегда с такой готовностью смотрел на меня – словно вымаливал, чтобы я тебя трахнул. И я тебя трахал.
