Текст книги "Анна и Черный Рыцарь"

Автор книги: Финн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Нет, – решительно заявил Джон, – они не могут общаться друг с другом, это было бы уж слишком. Они вообще не могут ничего знать и понимать, они не для этого были созданы.

– Но, быть может, есть некая возможность, что они общаются друг с другом каким-нибудь очень примитивным способом? Мне просто интересно, о чем они могли бы говорить, если бы такое было возможно.

– О самых обычных вещах, полагаю, – захихикал Джон, – «погода нынче уже не та, что раньше» или «Дети похожи больше на мать, чем на отца» и тому подобные глупости.

Я уверен, что Анна не слышала ни слова из сказанного нами. Она была слишком занята своей книгой. Арабелла не обращала на нас никакого внимания. Подобного рода беседы были настолько ниже ее достоинства, что она их даже не замечала. Как видите, все было совершенно нормально. Неожиданно Анна подплыла к моему креслу и уселась на подлокотник.

– Привет, Кроха, – весело сказал я. – Как дела? Все в порядке?

Она кивнула и подарила Джону улыбку. Пару раз обойдя комнату, она остановилась напротив, внимательно меня оглядела и неожиданно, без какого-либо предупреждения, кинулась мне в объятия. Разумеется, мы встревожились. Это было настолько на нее непохоже, что даже Арабелла на мгновение разморозилась и проявила некий интерес к ситуации. Несколько минут я крепко обнимал Анну, пока она не заизвивалась, освобождаясь, и не встала опять передо мной, широко ухмыляясь мне в лицо.

– Ты меня напугала, Кроха, – сказал я. – Ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Со мной все хорошо, Финн. Все отлично. Просто хотела что-то тебе сказать, вот и все.

– Не вопрос, любовь моя, – отвечал я. – Валяй. Я весь твой.

Вот тогда-то «это» и случилось. В комнате был один абсолютно уверенный в своей правоте ребенок и трое ничего не понимающих взрослых. Она сказала не больше десятка совершенно обычных слов, и наш мир остановился. А сказала она вот что:

– Финн, чтобы молчать, нужно знать гораздо больше, чем чтобы говорить.

Джон глядел на меня вытаращенными глазами. Арабелла оставила свою штопку и встала.

– Ну… – сказала она и замолчала.

Джон лишился дара речи.

Впрочем, и у меня не нашлось что сказать. Только несколько минут спустя я нашел во рту собственный язык и выдавил:

– Ты где это прочитала?

– Не знаю, но это правда, Финн, да? Ведь это правда?

– Скорее всего, источником оказался один из тех прохожих, которых она вечно просила написать что-нибудь большими буквами. Не представляю, как иначе она могла составить подобное предложение, – сказал Джон.

Я так никогда и не узнал, как она до этого дошла. Возможно, она придумала эту фразу сама. Я просто не знаю. Зато знаю, что Джон до конца своих дней цитировал ее в разговорах с другими людьми. Она произвела на него глубочайшее впечатление.

– Тогда-то все и изменилось, – говаривал он потом.

* * *

Поскольку большая часть Анниных историй и «разработок» сочинялась у меня на коленях или когда она шла спать, я, естественным образом, знал их все наизусть. В большинстве из них пряталось маленькое жало, которое далеко не каждый замечал. Как-то раз после чая Джон сказал Анне:

– Не расскажешь ли мне историю, малыш? Я много слышал о твоих историях.

– Да, мистер Джон. Какую вам рассказать?

– Какую хочешь.

– Вы хотите послушать про мышей или про небеса?

– Полагаю, – сказал он после некоторого размышления, – та, что про мышей, отлично подойдет. А про небеса ты расскажешь мне в другой раз.

– Скажите, когда будете готовы, мистер Джон, и я начну.

– Я уже готов, Анна, так что можешь приступать.

– У одного короля, – начала Анна, – было много-премного драгоценностей, и корон, и всякого такого. И вот однажды самый большой бриллиант у него упал на пол и куда-то закатился, и никто не мог его найти. Королева не могла найти, и принцессы не могли найти. Никто не мог его найти, так что в конце концов им всем пришлось идти спать. И вот посреди ночи маленькая мышка вылезла из норки, чтобы найти себе какой-нибудь еды, и нашла этот бриллиант там, где его никто не мог найти, и хотела закатить его к себе в норку, где она жила, но не смогла даже сдвинуть его с места. И тогда она пошла и нашла подругу и попросила ее прийти и помочь ей, и они толкали, и толкали, и толкали, и все равно не могли сдвинуть его с места. И они пошли и позвали еще друзей на помощь, и они опять толкали и не могли сдвинуть бриллиант. И тогда они позвали еще друзей, и вот уже были сотни и сотни мышей, и все толкали этот бриллиант, и вот они сдвинули его с места и они катили его всю ночь и в конце концов закатили его в норку, и никто его больше никогда не видел, потому что его окончательно потеряли.

– Понимаю, – сказал Джон. – Итак, это конец твоей истории, не так ли?

– Нет, мистер Джон. Это только начало. Я еще не закончила. Вам нужно подождать до конца истории, а я туда еще не добралась.

– Извини меня, Анна, – сказал он несколько сконфуженно. – Наверное, я слишком нетерпелив.

Ее «ага, мистер Джон» заставило его густо покраснеть.

– Пожалуйста, продолжай.

– И вот потом мыши тоже не могли его найти, потому что он упал в самую глубокую норку, и они не могли туда за ним спуститься. И тогда, мистер Джон, одна мышь сказала той первой мыши: «А зачем мы все его толкали?» И, представляете, мистер Джон, никто не мог сказать, зачем они все это делали и так трудились! Никто не знал, зачем все это понадобилось! Его же нельзя было съесть, правда? И вообще никто не знал, зачем он нужен. Со стороны мышей это был очень глупый поступок, правда, мистер Джон? И все это началось только потому, что королю нравились бриллианты и он хотел выглядеть важным. И вот это конец истории про глупых мышей. Но у людей так тоже бывает, правда, Финн?

Мне всегда доставалась роль разгребателя оставшихся после нее завалов, так что я был заранее готов к любым вопросам, какие только могли появиться у Джона. Думаю, он несколько растерялся от всех этих танцующих вокруг мышей, поскольку не вымолвил и слова, пока Анна не удалилась в сад.

– Полагаю, Финн, она хотела сказать, что множество людей занимаются совершенно бесполезными вещами и понятия не имеют, зачем они все это делают, не так ли?

– Это ваши слова, Джон, не мои, – рассмеялся я.

– Тогда почему она рассказывает о мышах, а не о людях?

– Вероятно, Джон, если бы она говорила о людях, вы могли бы ей и не поверить. Куда легче поверить в то, что мыши глупы, не так ли? С людьми это сложнее.

– Наверное, вы правы, Финн. Полагаю, мне всегда стоит дожидаться конца историй, правда?

* * *

Из всех моих периодических приработков мне больше всего нравилось отгонять лошадь пекаря вместе с повозкой обратно на склад, располагавшийся милях в четырех от нас. За это мне давали от двух шиллингов шести пенсов до четырех шиллингов за раз. Ехать со Старым Томом в упряжке было одно удовольствие. Он знал дорогу домой лучше, чем я. Иногда в тех случаях, когда кучер после бурно проведенной ночи чувствовал себя не в настроении работать, я гонял его и туда, и обратно. Тогда у меня выходило даже до двенадцати шиллингов и шести пенсов, что было совсем неплохо. Том настолько хорошо знал весь процесс доставки, что всегда останавливался у нужного порога. Поставив передние ноги на тротуар и вытянув шею, он требовал угощение – кусочек сахару, морковку или черствую корку – и отказывался двигаться дальше, пока не получал его. Если бы Том еще вдобавок и умел считать деньги, я бы точно лишился работы. Я часто ругал его старым мешком с блохами, но он меня не понимал, а если и понимал, то делал вид, что ему совершенно все равно. Со всеми этими лакомствами он жил себе припеваючи и снисходительно переносил все мои подначки. Никто больше так ко мне не относился. Временами я чувствовал себя просто бесполезным. Фред часто говорил мне: «Никогда не поворачивайся к нему спиной, это единственное, чего он не любит», – но, когда доходило до дела, я все время забывал его слова. Я мог распрячь его, вытереть насухо щеткой, задать ему воды и овса, а потом, естественно, поворачивался спиной, чтобы запереть стойло. Он упирался мне головой в поясницу и непринужденным толчком посылал меня в полет до противоположной стены конюшни. Если бы он был разумен, я бы мог с ним поспорить и доказать, что так делать не надо, но он меня совершенно не понимал и не реагировал даже на мешок с блохами. По милости этой поганой коняги я временами чувствовал себя полным идиотом, особенно когда вся конюшня собиралась поржать над моими акробатическими этюдами.

Стоял ноябрь. Мы наслаждались ноябрьским туманом, не романтической дымкой, а одним из тех, которые называют «гороховым супом», когда можно сделать буквально два шага от входной двери и сразу же безнадежно заблудиться. Вывески с названиями улиц невозможно было прочитать, а фонари превратились в размытые пятна зеленоватого света. Не то чтобы не получалось разглядеть собственную руку прямо перед носом – ее вообще нигде нельзя было разглядеть. В тот вечер туман был настолько густ, что к нему можно было прибить доску, а то и прислонить лестницу, чтобы вскарабкаться на небо. Детям в такие вечера нередко удавалось заработать пару пенни. Они брали парафиновые лампы и шли по обочинам, светя заблудившимся автобусам или автомобилям. Даже опытные водители умудрялись с пол-оборота потеряться в тумане.

– Парень, я в сторону шоссе еду?

– Понятия не имею, приятель. Вроде бы это в другую сторону, но я что-то не уверен.

Мне, однако, повезло, и дорогу домой я нашел.

– Нет, ну что за ночь! – пожаловался я маме. – Просто пакость!

– Здорово, что мне никуда не надо. Не та ночь, чтобы шляться по улицам.

– Что у нас на ужин? Я просто помираю с голоду.

– Фреду Копперу что-то поплохело, – сообщила она вместо ответа. – У него бронхит. Ты не мог бы отогнать его фургон к ним на двор?

– Запросто, – сказал я. – Только я сначала выпью чашку чаю, да и было бы неплохо надеть что-нибудь потеплее.

– Его миссис оставила тебе кое-что за беспокойство.

Она протянула мне пять шиллингов.

– Никакого беспокойства, Ма, – ответил я. – Купи себе диадему или что еще.

– Пара мешков угля мне, пожалуй, понравилась бы больше, – задумчиво сказала мама. – Скоро зима, так что оно нам совсем не помешало бы.

– Отличная идея. Деньги я за часы положу, возьмешь, как понадобится.

– Можно я пойду с тобой, Финн? – спросила Анна.

– Я не против, но тебе лучше спросить маму.

– Ну что ж, – сказала та. – Если ты тепло оденешься и не станешь делать никаких глупостей, то да.

– А домой-то вы как доберетесь, когда там такая каша? – спросила она, когда мы уже стояли на пороге.

– Ты не волнуйся, Ма, – успокоил ее я. – Если не развиднеется, мы заночуем в конюшне. Лошади возражать не станут.

– Ну и отлично, – кивнула она. – Увидимся, когда увидимся. Берегите себя!

Мы закрыли за собой дверь и вышли на улицу.

За последний час с туманом не произошло ничего интересного.

– А можно Бомбом тоже пойдет? – спросила Анна.

– Ну, если она захочет, то, разумеется, можно.

Через несколько минут в конце улицы меня догнали Бомбом, Мэй, Япошка и Анна. Возле фонарного столба стояла Милли, болтая с парой подруг.

– Куда это вы намылились такой оравой? – поинтересовалась она. – Отгонять Фредов фургон? Он опять застудил грудь.

– Не желаешь проехаться с нами, Милл? Если все так пойдет, есть шанс не вернуться домой до утра и заночевать в конюшне.

– Я за. Двинули.

Через несколько минут мы все уже были у дома Фреда.

– Я постучусь, мне надо перемолвиться с ним словечком. Можете надеть Тому торбу с овсом, пока я не вернусь.

– В такую ночь Фреду нельзя выходить, Финн. Это его прикончит, – заявила миссис Фред.

– Спасибо, что привел Тома, – сказал Фред, когда я вошел. – Может быть, ты съездишь завтра за меня, если я не встану?

– Конечно, съезжу. Лежи, отдыхай.

– Том сам тебя довезет в целости и сохранности.

– Хорошо, Фред. Я, пожалуй, пойду. У меня там полный фургон детворы.

– Вот и хорошо. Будет тебе компания. Да, Финн, вон там в буфете холодные пирожки. Давайте вы их разъедите между собой.

Снаружи меня, как и было предсказано, ждали ребята.

– У нас тут заблудившийся товарищ, – со смехом сообщила Милли, – которому срочно надо на станцию. Подбросим? Это констебль Лэйтвэйт.

Мы двинулись обратно той же дорогой, что и приехали. Я остановил фургон возле Кингз-Хед.

– Пойду куплю вам шипучки, – сказал я. – Буду обратно через секунду.

Вскарабкавшись обратно на сиденье, я услышал в тумане голос какой-то женщины:

– Даже не предполагала, что будет такая погода.

– Теперь мы точно застряли, – отвечал ей мужской голос. – Я не могу вести машину в таком тумане.

– Это мистер Джон, Кроха, – прошептал я Анне. – Прыгай вниз и пойди поздоровайся.

– Привет, мистер Джон, – донесся до меня сквозь туман ее голосок.

– Черт меня побери! Это же наша маленькая леди собственной персоной! Ты что, тоже заблудилась?

– Нет, мистер Джон.

– А мы – да, и я не знаю, как добраться домой.

– Попросите Финна. Он может вам помочь.

– Финна? А где он?

– Тут, Джон, – засмеялся я. – Желаете до дому с ветерком? Мне как раз по пути.

– О, Финн, вы правда могли бы нас подвезти?

– Я – нет, – возразил я, – но Старый Том может.

Мы договорились, что Дэнни поведет Джонову машину, следуя по пятам за фургоном. Глядя на наши приготовления, Арабелла сильно сомневалась, что когда-нибудь попадет домой. Кроме того, сидеть позади вонючей старой лошади казалось ей «ниже человеческого достоинства»! Анна попыталась объяснить ей, что даже короли и королевы так делают. Тогда Арабелла принялась рассказывать нам, что ехать в элегантной коляске с красивыми лошадьми – это одно, а в фургоне пекаря со Старым Томом в упряжке – совершенно другое. В конце концов нам удалось популярно объяснить ей, что выбор у нее не так уж велик: либо Том с фургоном, либо вообще ничего. Мои профессиональные качества как возницы также не внушали ей доверия: «Я сяду спиной к лошади. Смотреть, что вы с ней делаете, для меня невыносимо». Я сказал, что ничего страшного, я тоже ничего не вижу в тумане, но это ни капельки не помогло. Уже то, что в таком непростом деле, как доставка ее особы домой, она вынуждена полагаться на простую лошадь, на тупое животное, было для нее слишком.

Наконец мы смогли отправиться в путь. Старый Том мерно трусил по дороге. Делать было совершенно нечего. Анна примостилась рядом со мной на облучке, а остальные пассажиры были плотно упакованы в фургоне. Я попросил Анну достать у меня из кармана сигарету и зажечь ее. Когда Арабелла увидела, что я не держу вожжи в руках, с ней едва не случился нервный приступ.

– Финн, я вас умоляю, будьте осторожны! Не дайте ей убежать!

– Убежать? Во-первых, не ей, а ему, а во-вторых, Старый Том не бегал вот уже лет десять. Он для этого слишком умен.

Бедняжка Арабелла со всей ее ученостью не слишком хорошо разбиралась в обычных вещах. Так, например, ей было бесполезно объяснять природу ума Старого Тома, который умел отлично перебираться через трамвайные пути, хотя временами это и выглядело страшновато. Я так никогда и не понял, каким образом он это делал, но на моей памяти ему ни разу не случалось допустить ошибку, за исключением одного случая, когда я сам нечаянно натянул поводья слишком сильно. В тот раз мы с ним едва не перевернули фургон, и с тех пор я всегда разрешал ему справляться с рельсами самому и с удобной ему скоростью.

Констебль Лэйтвэйт спрыгнул у станции, так что мне даже не пришлось останавливаться. Я спросил у Милли, где там холодные пирожки, но Арабелла решительно отказалась иметь с ними дело.

– Дэнни все еще с нами? – спросил я.

– Да, Финн, – ответила из темноты Бомбом, чей рот, судя по голосу, был явно набит холодным пирожком. – Финн!

– Чего?

– Можно мне сесть между тобой и Анной?

– Конечно. Забирайся.

Она уже ехала с нами минуту или две, когда Том вдруг остановился.

– Финн, – сказала Бомбом, – а теперь лошадь тоже заблудилась.

– Она действительно заблудилась, Финн? Вам известно, где мы находимся? – тут же всполошилась Арабелла.

– Он пьет, – сообщила ей Бомбом.

– А это что за шум? – подозрительно спросила Арабелла.

– Он еще и писает, – объяснила ей Анна.

Теперь я точно знал, где мы находимся. Старый Том только что пересек мост через канал. Все было не так уж плохо. Еще минут тридцать, и мы будем дома.

По мере того как мы удалялись от фабрик на восток, туман стал несколько реже. Не то чтобы я теперь видел все гораздо лучше, но, по крайней мере, уличные фонари лишились своих зловещих зеленых ореолов. Вскоре я натянул поводья и остановил фургон.

– Где мы теперь? – мрачно поинтересовалась Арабелла из глубины.

– Дома, Арабелла. Целые и невредимые.

Она не могла поверить, что я не шучу. Приглашение на чай пришлось отклонить. Ее несколько удивили мои слова, что остаться мы не можем, потому что Старому Тому пора в постельку. Для Джона и Арабеллы все животные были тупыми бессловесными созданиями. И она решительно отказывалась верить, что именно Том, тупой или нет, доставил ее домой в целости и сохранности.

Обратно в конюшню мы добрались за четверть часа. Туман там был ощутимо гуще. Я снял с Тома сбрую, вытер его щеткой и проинструктировал Милли и детей, где взять его воду и овес и куда их поставить. Затем я отвел Тома в стойло. Тем вечером я тщательно избегал поворачиваться к нему спиной, но, полагаю, у него и без того выдался трудный день, так что он великодушно решил отложить свои шуточки на потом.

Сооружение удобного ложа на ночь тоже не заняло много времени. Несколько охапок сена, лошадиные попоны и пара-другая сумок с овсом – и мы были готовы отойти ко сну. Напоследок Анна решила кое-что уточнить.

– Финн, а Иисус родился в таком месте, как это, да?

– Ну, полагаю, там не было и вполовину так хорошо, как здесь, – промурлыкал я.

– Это точно.

Последовал торжественный обмен пожеланиями спокойной ночи. Последнее, что я слышал, было ее «спокойной ночи, мистер Бог».

На следующее утро я проснулся от того, что кто-то пытался выковырять мои мозги через ухо при помощи соломинки.

– Привет, Финн! Пора вставать!

– Милли, в чем дело? Вылези немедленно из моего уха. Куда девались дети?

Взрыв хохота, донесшийся снаружи конюшни, поведал мне все, что я хотел знать.

– Милли, что за день на дворе?

– С утра была суббота.

– Нормальненько, – сказал я. – А сколько сейчас может быть времени?

– Начало седьмого. Церковные часы только что пробили.

– Наверное, нам лучше двинуть отсюда. Фред приходил?

– Я никого не видела.

– Дай мне руку, Милли. Я, кажется, застрял.

С ее помощью мне удалось подняться на ноги. Насколько я мог судить, за последние тридцать шесть часов я проспал от силы пять-шесть. Это несколько сбивало меня с толку. Во дворе с детьми были старший по конюшне и две леди. Дети ублажали себя чаем с пирожными.

– Спасибо, что привел фургон назад. Этой ночью мало кому это удалось. Форменная каша, правда? Фред просил тебе кое-что передать. Если бы ты смог сделать за него сегодня полный круг, он бы вечером сам отогнал фургон сюда. Туман поредел, и вроде намечается неплохой день. Я собрал всю субботнюю партию, твои ребята уже грузят фургон. Тебе лучше посмотреть, куда они что кладут, чтобы потом не было сюрпризов.

Он сунул мне в руку бумажку в десять шиллингов.

– И еще раз спасибо, – сказал он.

– Только мне до того надо перекусить и чего-нибудь выпить.

– Мэри, – заорал он, – и юную леди с собой захвати!

Явилась Милли, выглядящая по обыкновению на все сто.

– Удивляешься, что могут сделать с девушкой чуть-чуть пудры и туши, Финн?

– По мне, так ты и без того хороша.

– Спасибо, Финн. Давай-давай, говори еще, мне нравится. Ты и так уже заработал себе сомнительную славу.

– Чего? – не понял я.

– Если на улице прознают, что ты провел ночь в одной постели с четырьмя юными леди, твое честное имя будет смешано с грязью!

* * *

Название усадьбы Джона – Рэндом-коттедж – всегда озадачивало Анну. Ей казалось, что оно ничего не значит. Вот если бы она называлась, как другие приличные усадьбы, «Лиственницы», или «Вид с холма», или что-нибудь вроде этого, все было бы замечательно. Это было бы понятно. Но Рэндом – что это, спрашивается, такое? Что это могло означать? Анна серьезно заявила, что в следующий раз, когда увидит Джона, непременно его об этом спросит.

Всю неделю я ломал голову над одной математической задачкой, которую все никак не мог понять. В воскресенье после обеда я решил пойти повидаться с Джоном, пока у меня шарики окончательно не зашли за ролики. Анны не было дома, она где-то бегала с друзьями, и у меня был шанс ненадолго ускользнуть. Прогулка до Джона и обратно не должна была занять больше пары часов, так что я надеялся быть дома к ужину. На улице было полно ребят – все во что-то играли. Пока я шел мимо, мне успело поступить предложение на партию в крикет от Хека.

– Не сейчас, старина. У меня дела где-то на час или около того.

Мне еще пришлось миновать скакалки, игру в камушки и в мяч. Я уже почти дошел до верха улицы, когда меня едва не сбила с ног Анна:

– Финн, куда ты идешь? Ты к Джону Ди? Ты на велосипеде?

– Не на этот раз. Я пешком вдоль канала. Буду через несколько часов, Кроха.

Я медленно прошел последние несколько ярдов до конца улицы и уже готов был повернуть за угол и взять курс на канал, когда услышал, что меня догоняет топот двух пар ног, не говоря уже об истошных воплях: «Финн! Финн!» Через мгновение в меня врезались два снаряда системы Анна и Бомбом.

– Финн, – сказала Анна, – почему это так называется?

– Почему что так называется?

– Дом мистера Джона, почему он так называется?

– Понятия не имею. Тебе лучше спросить его самого, когда увидишь его в следующий раз.

– Ага, спроси его, – согласилась Бомбом.

– Но что оно означает, Финн? Что?

– Я расскажу тебе, когда вернусь, – сказал я и повернулся, чтобы идти дальше.

– Вредина, – подытожила Анна. – Финн – старый вредина.

Бомбом набрала воздуха в грудь и составила ей дуэт. Эти две хулиганки бежали за мной и вопили: «Финн – вредина! Финн – старый вредина!» Я оторвался бы от них достаточно легко, если бы меня не перехватила Милли.

– Привет, Финн! Что ты натворил? Опять отнял у детей конфеты?

– Это еще что за дурацкая идея? – возмутился я.

– Ну, если посмотреть, как они за тобой гонятся… – Она указала мне за спину.

Я обернулся, и в тот же момент на меня налетели. Потеряв равновесие, я не слишком элегантно рухнул мордой о мостовую. Мне не составило бы труда встать, но нога Милли придавила меня обратно к земле. Правда, теперь я, по крайней мере, смотрел вверх, а не пахал носом гравий.

– Тихо, тихо, Финн. Тебе неплохо бы отдохнуть и прийти в себя. Старшим негоже так волноваться, какой пример ты подаешь детям?

Я бы с удовольствием бросился на нее, но, пока ее ботинок давил мне на нос, сделать это было трудновато. Тем временем Милли считала: «… шесть… семь… восемь… девять… ладно, вставай».

– Лучше сдавайся, Финн. С такими противниками тебе никогда не выиграть.

К этому времени меня окружили заинтересованно глядящие на меня сверху вниз мордочки.

– Вам, дети, нельзя задирать Финна. Он уже не так молод, как раньше. Что он вам сделал? Отобрал у вас конфеты или что еще?

– Он не хотел для меня что-то сделать, вот что! – выкрикнула Анна. – Он – вредина.

– Бог тебя простит, ты, мелкий дьявол, – успел сказать я, прежде чем нога Милли припечатала меня обратно к земле.

– Вежливо попроси его еще раз, Анна, – хихикнула Милли. – Попроси его еще раз, пока я его держу. Если так пойдет дальше, он сегодня не вернется домой. Давай попроси, а я подержу его. – И она несколько увеличила давление на единицу площади ступни. – Проси, пока он еще дышит.

Ситуация была безвыходной, оставалось делать хорошую мину при плохой игре. Боюсь даже представить себе, что могли подумать случайные очевидцы этой сцены. В любом случае помочь мне никто не мог.

Меня несколько встревожило, когда к компании присоединилась довольно большая собака. К счастью, она вскоре убедилась, что здесь ничего интересного не происходит, и удалилась на поиски подходящего фонарного столба.

– Давай, Анна, задавай свои вопросы. Финн, кажется, возвращается к жизни.

– Финн. – Она произнесла мое имя тем извиняющимся тоном, которым умеют говорить только дети, у которых что-то на уме.

– Милосердия! Я сдаюсь! Что ты там хотела спросить?

– Это слово – Рэндом? Что оно значит? Спроси у него, Милл!

– О'кей, Милл, убери ногу и дай мне встать.

– Я всегда говорила, что гениям в жизни приходится трудно. Если ты будешь продолжать в том же духе, то плохо кончишь, Финн.

Полагаю, Джон не будет возражать, если я скажу ему, что у него таких проблем отродясь не было. Скажу… если, конечно, когда-нибудь доберусь до него!

Оказавшись наконец на ногах, я сделал в сторону Милли пару незамысловатых, но весьма красноречивых жестов, означавших, что в будущем я ее обязательно задушу.

– Пожалуйста, Финн, никакого насилия! Побольше добра и света, и люди к тебе потянутся. Я бы и сама не отказалась узнать, что это означает. Сделай милость, объясни, что это такое?

– Ну, это что-то вроде… это как бы путаница, я думаю. Что-то, у чего нет формы.

– Чтоб мне провалиться, Финн! Ты хочешь сказать, что это много шума из ничего?

– Ну разве разум – это не прекрасно? – спросила она у мира в целом.

Это было не совсем то, что я хотел сказать.

Формулировка явно требовала дальнейшей доработки.

Пока я валялся мордой в гравий, у меня в голове промелькнула какая-то идея.

– Не беспокойся, Кроха, я спрошу у мистера Джона и, когда вернусь, все тебе расскажу.

– Нет, так дело не пойдет. Тебе не удастся вот так просто вывернуться. Говори сейчас, или ты никуда не пойдешь!

– Слушаю и повинуюсь, мой господин! Джинн из сумки готов приступить к исполнению своих обязанностей. Если мне, конечно, удастся найти эту чертову штуковину. Куда запропастилась эта чертова ручка? Когда нужно, никогда ее нет на месте, чтоб у нее все было хорошо.

До Билла дошло первым; он запустил руку в сумочку Милли и вытащил самопишущую ручку. Я провел дальнейшие изыскания в сумке.

– Матерь Божья, откуда тут столько мусора? С этим можно было бы открыть магазин.

– Ты слишком привязан к тому, что, как тебе кажется, ты знаешь, гений, а кроме того, убери свой нос из моей сумочки. То, что там лежит, тебя не касается. Я не права, дети?

– Тогда как насчет листочка бумаги? Может быть, пока вы еще здесь, нароете мне стол и стул?

Она замахнулась на меня сумочкой, но промазала, что было очень здорово, учитывая совокупный вес всего, что там лежало.

– Бумагу, – потребовал я уже решительнее. – Бумагу!

Она вытащила бумажный пакет с яблоками из продуктовой сумки, раздала его содержимое детям и протянула мне пакет:

– Мне это зачтется?

– Это мы еще посмотрим. Если я правильно понимаю твои мотивы, возможно, и да.

Я яростно потряс ручкой над пакетом, который тут же покрылся россыпью разнокалиберных клякс.

– Вот это, – сказал я, продемонстрировав пакет общественности, – и есть рэндом,[15]15
  Random (англ.) – неопределенный, случайный, беспорядочный, произвольный.


[Закрыть] ну, более или менее 25. Идея ясна? Никакого порядка здесь нет, расположение клякс довольно случайно. Больше ничего про это сказать нельзя.

– Бьюсь об заклад, Финн, чтобы такое понять, нужно много времени, – сказала Милли.

– Я бы сам так не смог!

Для этого нужны настоящие мозги! Куда уж мне – я ведь просто тупица. Ух… наверное, после всех этих треволнений я неделями спать не буду. Чтобы сделать что-то, о чем даже говорить не можешь, нужны настоящие мозги. Надо бы почаще этим заниматься – давать мозгам роздых.

– Идиоты! – крикнул я через плечо, убегая.

Примерно через час я добрался-таки до Рэндом-коттеджа. И вот какой ответ получил я на Аннин вопрос.

– Всего лишь случайность, – сказал Джон. – Причиной тому всего лишь случайность, и ничего больше. Одна из тех давно позабытых историй, о которых рассказывают в сказках. Мне просто повезло. Дать дому такое имя меня заставила прихоть, причуда. Странно, не правда ли?

Он окинул взглядом комнату, в которой мы сидели.

– Мне нравится звать его так. Больше я ничего не могу рассказать вам об этом слове. Случайность, и все тут.

В его доме и саду все было организовано со столь скрупулезной тщательностью, что слово «рэндом» казалось не слишком удачной шуткой, и Джон всегда улыбался, буде ему случалось его произносить.

Когда я вернулся домой, бумажный пакет, испещренный чернильными точками, был разложен на кухонном столе, а над ним, склонив голову, сидела Анна. Я передал ей содержание своей беседы с Джоном и получил в ответ только «угу».

– Ну, на этом все и кончилось, – подумал я.

Ох, как же я ошибался! Через несколько дней несчастный бумажный пакет с точками чудесным образом превратился в большущий лист картона с еще большим количеством точек. Кроме небрежного «ты все равно не можешь ничего про это сказать!», что на самом деле могло означать что угодно, я не получил никаких комментариев. Я был настолько заинтригован, что чуть не спросил у нее, что же это такое, о чем я все равно ничего не могу сказать. Однако я этого не сделал. Какой прок задавать глупые вопросы, если я даже пока не знаю, во что она так воткнулась? Выслушав это «ты все равно не можешь ничего про это сказать!» в надцатый раз, я почувствовал, что пришло время задать свой вопрос.

– Извини, Кроха, понятия не имею, о чем ты говоришь. Так о чем ты говоришь?

– Сам знаешь. О доме мистера Джона.

– О Рэндом-коттедже?

Она кивнула.

– Ты сам сказал, что не можешь многого об этом сказать. О слове «рэндом».

– Ах, ты об этом?

– Ну…

Когда она так говорила «ну», в целях собственной безопасности стоило нагнуться и прикрыть голову руками. Она ринулась к грифельной доске и вытащила большой кусок белого картона, украшенный кругами и несколькими разноцветными точками. Собравшись с мыслями и тщательно проверив вооружение, она сделала первый залп – ткнула пальцем в красную точку и сообщила:

– Вот это ты, Финн.

– Да ну? А можно я для разнообразия побуду чем-нибудь более значительным? Или жизнеутверждающим?

– Оно значительное, Финн, – заверила она меня. – А вот это – я. – Она указала на синюю точку.

– Приятная компания. А то я уже начинал чувствовать себя как-то одиноко.

Она успокаивающе улыбалась, но то, как резко она втянула воздух, подсказало мне, что по части легкомыслия я, пожалуй, несколько перегнул. Момент не особо располагал к веселью – назревало что-то серьезное. Анна направилась к буфету и извлекла оттуда мой лучший латунный чертежный набор. Никто больше не отважился бы на такую дерзость. Эта вещица была под строжайшим запретом. Что бы она ни намеревалась мне поведать, это, очевидно, было настолько важно, что она даже не спросила разрешения. Она только посмотрела на меня. Я кивнул, но только для виду. Она уселась напротив меня и открыла крышку готовальни. Ее рука в нерешительности зависла над инструментами, и она внимательно посмотрела на меня – взгляд явно говорил, что на подходе было что-то крайне важное.