Текст книги "Дотянуться до тебя (СИ)"
Автор книги: Exlusion_cat
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
В номере отеля, который я сняла на пару дней, прежде, чем отправится на очередные сборы, было приятно прохладно и свежо. На улице немилосердно палило жаркое августовское солнце и я была как никогда рада, что ничего не делаю. Главный тренер плавательного клуба Тодая предложил мне перевестись на очное отделение и при этом иметь возможность бесплатно плавать почти круглые сутки. Предложение, конечно, заманчивое, но от мысли, что вновь придется играть в «команду» и «дружбу» воротит. Спасибо, но лучше уж колесить по стране, чем зависеть от стипендии и оценок.
– Могла найти отель ещё дальше от кампуса? – Тобио влетает в номер злой фурией, стоит открыть перед ним дверь. Злой, мокрый и немного уставший.
– Могла, но в том отеле не было свободных комнат с двуспальной кроватью. – выразительно приподнимаю брови, заставив Тобио покраснеть ещё сильнее. Забавно. Задергиваю шторы, чтобы солнце лишний раз не нагревало воздух и с удовольствием падаю спиной на мягкое одеяло. – Я скучала.
Произношу в потолок, но почувствовав, что матрас рядом прогнулся под весом ещё одного тела чуть сдвигаюсь в сторону.
– Я тоже. – горячее дыхание щекочет остуженную кондёром шею, и я едва не урчу, как большая кошка, стоит сухим чуть потрескавшимся губам коснуться чувствительного местечка за ухом.
– Тобио, я… – нахожу его руку и переплетаю наши пальцы, но парень меня останавливает, накрыв губы лёгким, почти детским, поцелуем.
– Я знаю. – шепчет, как будто боится произнести эти слова. – Я тоже.
Что же, значит скажу в следующий раз.
20.
Солнце над Мияги восходит медленно-медленно, чертовски лениво и будто бы с неохотой. На улице в столь ранний час чуть прохладно, и поэтому приходится закутаться в плед посильнее и стиснуть зубы. Нам с Тобио редко удаётся провести короткий отпуск вместе. У меня на горизонте маячит Азиада, а у него новый семестр и Чемпионат Японии по волейболу. Пантерс принял Тобио в основной состав сразу, после второй по счету оглушительной победы Тодая. Ещё немного и будет вместе с Ушивакой выступать под олимпийским флагом.
– Заболеешь. – укоризненно ворчит парень, садясь рядом со мной. В руках у него две дымящиеся кружки с кофе, одну из которых он протягивает мне.
– Беспокоишься? – усмехаюсь, поймав злой взгляд брюнета. Конечно он беспокоится. Каждый раз, когда я уезжаю на сборы или на очередные соревнования, он сидит как на иголках. Вечно злой, нервный и напряжённый. И если бы не болтливая сова Бокуто, играющая за Пантерс, я бы никогда этого не узнала. Тобио боится, наверное, даже больше чем я, что старые травмы могут напомнить о себе в самый неподходящий момент. Что каждый новый турнир, может стать последним. Я стараюсь не думать об этом, просто плаваю, пока позволяет возраст и возможности.
– Ты знаешь ответ. – фыркает, вытянув ноги. Деревянные половицы террасы чуть поскрипывают под весом двух тел, но это не так страшно, как кажется.
– Знаю.
Мы находимся на задней стороне маленького поместья, когда давно принадлежавшего моей семье. Перед глазами раскинулся маленький садик и новенький забор. Этот «домик» достался мне от дедушки. Он, как не странно, находится не в очень хороших отношениях с моим отцом и узнав, что его старшая внучка стала чемпионом мира, отписал дом мне. В отличие от моего родителя, он считает это, как минимум, выдающимся достижением. За год, проведенный мной в разъездах, поместье полностью отреставрировали и оно стало пригодным для жилья. Пока меня нет, а это около десяти месяцев в год, за домом присматривают бабушка с дедушкой, иногда в гости наведывается дядя, Минору с Юми и, даже, Нацухи. Своих родителей я видела последний раз от силы полтора года назад, когда возвращалась домой забрать вещи. Разойтись миром тогда не получилось: пока Кей и Тобио таскали коробки, отец выловил меня и прямо сказал, что не будет платить за моё обучение, если я решила окончательно переехать. В ответ я только усмехнулась и не сказав и слова, поднялась наверх и проверив, действительно ли, я все забрала ушла. По-английски.
Нацухи, окончив школу, поступил в Тодай к Юми. Такада-сан любезно предложил моему младшему брату поселиться у них, вместо общежития. И уж не знаю, что стало причиной такого предложения: то ли наше кровное родство, то ли хорошая репутация Нацухи; а может и то и другое. Но все равно, каждые каникулы он исправно возвращается домой и всё-таки поддерживает хорошие отношения с родителями. Хотя те, узнав, что Нацухи живёт не в кампусе, а в доме родителей его девушки, были крайней степени недовольны. Оно и понятно, даже лояльные, почти ко всему, родители Тобио были удивлены тому факту, что он живёт в моём доме. Конечно, когда есть возможность он остаётся у них. Но большую часть времени – вне стен кампуса – он живёт здесь, в этом поместье.
Кей все ещё играет в волейбол. Ему самого начала не импонировала идея идти в «про». Просто играет, просто учится. Все как всегда. Так было в средней и старшей школе. Плывет по течению: а вдруг занесёт куда-нибудь. Это все тот же старый добрый Тсукки, к которому можно придти за советом и обратиться за помощью. Но если раньше наши посиделки ограничивались парой тройкой кружек чай или газировки, то сейчас, если мы оказалась в Токио, нас можно выловить в каком-нибудь баре в районе Кабуки-тё. Или же в моем доме, если нас обоих каким-то ветром занесло в Мияги в одно и тоже время. Он больше не шутит про наши с Тобио отношения; иногда отпускает саркастические комментарии, если вдруг – о боги! – мы умудрились разругаться. Что бывает не так уж и часто. Хотя надо признать, если уж такое случается, то Кей становится моим «плечом для слёз».
– Из-за чего вы сцепились на этот раз? – устало интересуется блондин, звонко щёлкая крышкой жестяной банки.
– Тобио против участия в Чемпионате Азии. – фыркаю и, сделав глоток из банки, кривлюсь от вкуса лимона на языке. Кей, снова, купил какую-то гадость.
– Хе? – заглядывает мне за спину, где как раз находится стеллаж с наградами, полученными после моего первого Национального Первенства. – Зачем тебе это? Хочешь лишний раз подтвердить свои титулы?
– Какие титулы? – усмехаюсь, допив содержимое банки, и тут же тянусь за следующей. – Я всего-то…
– Ну да. – перебивает, так и не дав закончить мысль. – Ты всего-то двукратная чемпионка мира, чемпионка олимпийских игр, молчу уж про награды, которые получила в пределах «Азии».
– Ты говоришь прямо как он. – печальная усмешка трогает тонкие губы. И это, наверное, та самая ситуация, когда понимание уже давно настигло, но смелости спросить не хватает. Страх и отчаяние, которые идут по пятам; кажется, давно стали неотъемлемой частью всего этого каламбура. Я никогда не спрашиваю, а он никогда не говорит. Мы так давно знакомы, что пониманием друг друга без слов. И, иногда, уверена, не только я задумываюсь о том, как бы все сложилось, не встреть я Тобио.
Из неловкого молчания вырывает звонок домофона. С неохотой поднимаюсь на ноги и плетусь почти что в другую часть дома, чтобы посмотреть, кого принесло так поздно. Перед камерой звонка маячит сразу две персоны: Юми и Минору. Весело вещают какой-то бред и сразу становится понятно: не одни мы сегодня с Кеем навеселе.
– Хей, пьёте и без нас! – в гостиную залетает раскрасневшаяся Юми, едва не снеся журнальный столик, и заразительно смеясь, падает в кресло. – Ладно Аяно, но ты Тсукишима!
– Что?! – перевожу удивлённый взгляд с замершего в нелепой позе Кея, на замолчавшую Юми и застывшего в проходе Минору. – Вы развлекаетесь без меня?!
– Да когда это было то! – весело отзывается Минору, тут же ставя огромный звенящий пакет на пол около Кея.
– Ну вы и алкоголики…
– Сказала та, кто опустошил уже пять банок. – отзывается блондин, тут же вскрывая очередную жестяную банку. Фыркаю, предчувствуя очередное состязание: «кто первый вырубится, тот слабак».
Медленно и очень тихо передвигаюсь по комнате, стараясь не наступить на мусор на полу, и укрываю огромными мягкими пледами заснувших в смешных позах друзей. Кей, как обладатель самого длинного тела, занял диван, одной рукой он накрыл лицо, другая свисала вниз, едва касаясь пола. Минору занял кресло-грушу у дивана и смешно закинул голову на подлокотник, прямо около головы Тсукки. Юми же, хватало роста и комплекции свернуться клубочком в кресле. Так и не скажешь, что ещё три года назад они не ладили от слова «совсем».
Выключаю свет в комнате и направлюсь в свою спальню. Думаю, Тобио уже давно пришёл домой: ещё где-то в середине процесса я слышала, как кто-то ходил по дому, да и видела несколько раз тень. По пути захожу ещё и ванную: быстро принимаю душ и умываюсь; только после этого, чуть шатаясь, отодвигаю седзе, за которыми находится спальня.
Тобио ожидаемо оказывается на месте: спит спиной к двери, завернувшись в одеяло как в кокон. Даже мне не оставил, вредина. Хотя нет, не спит; лежит с закрытыми глазами и просто притворяется; дыхания едва выдаёт его. Молча раздеваюсь и ложусь на свою часть кровати и даже не принимаю попыток забрать одеяло. Всё равно в таком состояние сил не хватит. Поворачиваюсь спиной к чужой спине и, прикрыв глаза, жду, когда же Тобио перестанет ломать комедию и повернётся; или, хотя бы, отдаст одеяло.
Так и происходит, когда я нахожусь одной ноге в стране Морфея, тело накрывает нагретое одеяло, а сильные руки притягивают к горячей груди.
– И стоило ломать комедию…
– Спи, потом поговорим.
25.
Улыбаюсь и отвечаю журналистам, так будто они мои знакомые. От улыбок сводит скулы, а взгляд кажется, уже плывет, от показной доброжелательности. Ясуда-сан говорил: «Журналисты – это птицы-стервятники. Никогда не позволяйте себе показывать перед ними свои настоящие эмоции. Единожды дав слабину, потеряете всякую защиту.». Спустя почти пятнадцать лет, я наконец-то, осознаю в полной мере смысл этих слов. Когда ты только начинаешь свою карьеру, одна или две необдуманных фразы ничего не изменят; прибавим к этому поблажку на возраст. Сейчас, когда у меня за спиной с десяток чемпионатов мира, ещё столько же чемпионатов внутри страны и в пределах так называемой «Азии», несколько универсиад и десяток медалей с двух олимпийский игр, начинаешь видеть прессу совсем иначе. Одно лишнее слово и тебя будут смаковать ещё несколько месяцев, как нетолерантного спортсмена или что похуже. Например, можно лишиться полугодового дохода от спонсоров, если вдруг, скажешь что-то лишнее. А если съешь не ту таблетку, то ВАДА с радостью не допустит тебя не до Чемпионата мира, не важно какого, не до Олимпийских игр. И тогда твои спонсоры помахают тебе белым платочком и разорвут все контракты с тобой. Будучи именитым спортсменом, я не имею право на ошибку.
– Как же они меня бесят! – со злости пинаю несчастный пуфик, разом осушая бутылку воды на половину.
– Вопрос про свадьбу и завершение карьеры был явно лишним. – Хиро кивает, прекрасно понимая причину моей злости.
– Ками-сама, эта жёлтая пресса меня в могилу сведёт. – Хиро хмурится и напряжённо кивает. В прошлом году она потеряла два контракта со спонсорами из-за жёлтой прессы. Не то чтобы она сильно попортила себе репутацию, но некоторые спонсоры, не ожидавшие такой подставы, быстренько избавились от угрозы уже их репутации.
– Аяно, у тебя телефон. – девушка кивает на мигающий экран смартфона, лежащего на журнальном столике. Чувствую лёгкий мандраж, когда смотрю на имя абонента.
– Извини. – говорю уже нажимая на зелёную иконку принятия вызова. – Слушаю…
В этой части моего родного города я не была уже очень давно. Даже если мне нужно было в эту сторону, маршрут я составляла так, чтобы ненароком не попасть в этот жилой район. Нацухи идёт рядом со мной и нервно крутит связку ключей на пальце. Ему тоже есть, что сказать родителям. Но он, по крайне мере, всегда желанный гость в их доме. Что касается меня, даже желание встретится отец передал через брата. Как будто за последние шесть лет мой номер поменялся. Но да ладно.
– Волнуешься?
– Нет. – пожимаю плечами, замерев перед едва знакомым забором. Кажется, поставили новый. Нацухи, подносит ключ к электронному замку и тот, тихо пискнув, перестаёт подавать ток к магниту. – Просто не понимаю, почему именно сейчас.
Брат пожимает плечами в ответ, галантно придерживая дверь. Лужайка перед домом, да и сам дом остались прежними. Как будто и не было этих нескольких лет. Окно на кухне открыто настежь и можно увидеть и услышать, как мать готовит, слушая тихий голос ведущего новостей, а отец мерит шагами свободное пространство. Как будто волнуется.
В дом заходим как делали это всегда: громко и показательно. Хлопаем дверью, гремим ключами, щёлкаем выключателем, даже умудрились уронить зонтик, банально забыв, что комплекции у нас уже не те и вдвоём мы в крохотной прихожей не помещаемся. Первой в коридоре появляется мать, вытирает руки полотенцем и заметив, что Нацухи пришёл не один, взвизгнув, подбегает ко мне. Обнимет за плечи и начинает нести какой-то бессвязный бред.
– Женщина, ты что кри…чишь… – отец появляется следом, да так и замирает в нелепой позе, увидев меня. Даже не сразу умудряется взять себя в руки. – Не думал, что ты приедешь так быстро.
– У меня не так много свободного времени. – мать все ещё висит на моей шеи, но это не мешает нам с отцом играть в злые гляделки. – Что ты хотел?
Оба родителя заметно постарели. У отца появилась не редкая седая щетина, да и на голове уже давно не один седой волос. На лице прибавилось морщин, а глаза, и вовсе, превратились в черные дыры. Мать начала сутулится, едва заметные морщинки покрыли некогда гладкое, без единого изъяна, лицо. Время не пощадило их.
– Проходи, не думаю, что ты захочешь разговаривать в дверях. – «я бы не хотела сюда даже приходить». Мать наконец-то перестаёт меня душить и выпускает из своих рук. Ставлю сумку прямо на пол и, сжав телефон в кармане пиджака, следую за отцом на кухню. Мужчина встает около окна, а я, как и когда-то давно, опираюсь спиной на столешницу. Между нами почти три метра. И кажется, этого вполне достаточно для встречи спустя столько лет. Когда я была здесь последний раз мне едва стукнуло восемнадцать.
– Зачем позвал? – скрещиваю руки на груди, игнорирую вибрацию телефона – ворох сообщений от Тобио – и поднимаю стеклянный взгляд на отца. Я и в шестнадцать умела неплохо прятать свои эмоции, сейчас это умение достигло своего пика. Как никогда вовремя.
– Я видел трансляцию последней пресс-конференции. – не то чтобы это был большим сюрпризом. Что же, я предполагала, что именно это стало причиной. Интересно, как я познакомилась с самым результативным сеттером Японии? Как так вышло, что я скоро стану его официальной женой? Как и всегда, тебе интересно, как я знакомлюсь с такими личностями, а не моя жизнь и я сама. Сейчас это почти не задевает. Какой смысл обижаться и расстраиваться, если этот человек изначально не желал моего рождения? – Я бы хотел знать, что из себя представляет человек, за которого ты выходишь замуж.
– Ха-а. Думаешь мне нужно твоё «благословение»?
– Я твой отец. – говорит с таким нажимом, что даже противно.
– Да, это так. – киваю, откровенно раздражаясь от этого разговора. – Но разве ты все эти годы строил со мной карьеру? Что-то не припомню хотя бы одного доброго слова в мою сторону от тебя.
Отцу на это ответить нечего. Это чистой воды правда. Все те годы, что я жила в этом доме, он не единого раза не сказал что-то хорошее о моих достижениях. Ничего, кроме вечных упрёков и недовольства. Ни когда я выиграла Национальное Первенство, ни когда стала чемпионкой мира и, опять, ничего, даже когда стала олимпийской чемпионкой. Я не слышала ровным счетом ничего, когда возвращалась домой. «Могло быть и лучше» – преследовавшее меня все школьные годы, превратилось в просто молчаливый упрёк, те последние три года в этом доме. И я не о чем не жалею; не жалею, что тогда, вернувшись с очередного чемпионата, решила-таки собрать вещи и переехать в некогда семейное поместье.
– А что сделал этот мальчишка? Он был с тобой все это время? – звучит, как жалкая попытка задеть и меня и Тобио. И ещё более жалкая попытка оправдаться. И этого человека не волнует, что таким образом он ставит себя в ещё более невыгодное положение.
– Как ни странно, но да. – пожимаю плечами и перевожу усталый взгляд с отца на дверь. Разговор, не имеющий сути, уже наскучил до чёртиков. – Именно этот, как ты выразился: «мальчишка», был со мной все эти годы. Тобио верил в меня, в то время как ты бросался упреками. – отец в смятение, это ясно видно по его глазам. Таким же, как и у меня. Я вообще, на самом деле, очень похожа на него. И это крайне неприятный факт. – Собственно, я пришла сюда не затем, чтобы копаться в прошлом. Скажи, что тебя от меня нужно и я уйду.
– Твоя мать захотела тебя увидеть. – мужчина пожимает плечами, как будто это что-то обыденное. Но моя мать всегда была немногим лучше отца, да, она не бросалась упрёками, но и не делала при этом попыток поддержать или помочь. Даже когда я съезжала, она посмотрела на меня с упреком и вернулась к домашним делам.
Звук битого стекла раздаётся со стороны, если мне изменяет память, гостиной, где сейчас должны сидеть младший брат и мать. Отец подрывается первым, в три шага оказывается на пороге гостиной и замирает в проходе. Следую по пятам и выглянув из-за его спины наблюдаю забавную на мой взгляд картину: Нацухи сидит в кресле, вжав голову в плечи, а мать стоит неподвижно около полки с рамками, с которой, как раз таки и упала одна из фотографий.
– Сказал-таки? – усмехаюсь и обойдя отца, ставлю локти на плечи Нацухи. Он смешно фыркает и поднимает голову, силясь разглядеть моё лицо.
– Что происходит? – отец хмурится и взглядом пытается прожечь в нас дыру. Он ведь и не догадывался, что мы будем так хорошо ладить, повзрослев.
– Твой сын решил жениться! – испуганно вскрикивает мать, поднимая разбитую рамку с пола.
– Как ни странно, но твоя дочь, тоже, решила выходить замуж.
– Вы сговорились что-ли? – мать садится на диван и смотрит на нас с укором. Но мы с Нацухи почти синхронно усмехается и отрицательно качаем головой.
Этот день, проведённый с ненавистными мне родителями, обещает быть долгим.
Возвращаюсь домой почти в десять вечера. Скидываю ненавистную за этот день пару кроссовок и плетусь на кухню. Настроение просто сесть и напиться. Первая встреча с родителями закончилась ничем; по факту, прошла впустую. Отец и мать все так же продолжали смотреть на меня с немым укором, но в слух уже не решались ничего сказать; поняли-таки, что я уже не тот ребёнок, которого запросто можно заткнуть.
Тобио заходит на кухню, когда я осушаю уже третью банку пива. Приподнимает брови, но ничего не говорит: просто встаёт мне за спину и кладёт свои ладони мне на плечи. Чуть сжимает; знак молчаливой поддержки. И от этого жеста глаза начинает немилостиво щипать, хотя последний раз я по-настоящему плакала в старшей школе.
– Оно того стоило? – спрашивает, когда приступ слабости уже прошёл. Давно допитая банка стоит на столе и парень не глядя выбрасывает её в мусорное ведро.
– Нет. – усмехаюсь, и от этого действия, кожу лица начинает тянуть. Слезы давно высохли, оставив после себя лишь мерзкий привкус на языке и исчерченную высохшими дорожками кожу.
– Я всегда рядом. – кладёт голову мне на макушку и обнимает за плечи. – Даже если нас разделяют тысячи километров.
– Я знаю. Спасибо.
Идея устроить двойную свадьбу принадлежала Юми. Собственно, по-другому бы и не получилось; после Нового года у нас с Тобио начинается череда сборов, чемпионатов и ожесточённых тренировок. Не за горами мои третьи Олимпийские игры и его вторые. Тренерский штаб и так рвёт и мечет, мол, нашли когда разводить свои «амурные дела», но мы уже все давно решили и тянуть ещё больше нет смыла. Мы встречаемся уже почти девять лет и живём вместе пять. Так какой смысл тянуть с этим? Мы уже давно не дети, чтобы прятаться ото всех.
Юми решила устроить празднество с размахом: приглашены почти все возможные родственники со всех участвующих сторон: наши с Нацухи, Юми и Тобио. В общем счёте далеко за сотню человек; и это несмотря на то, что я хотела сделать все тихо и без особого привлечения внимания. И если с большей частей своей родни, да и родни Тобио и, даже, Юми, я в хороших отношениях, или хотя бы в «приемлемых», то с собственными родителями, как говорится: «на ножах». И как при таких обстоятельствах можно было пригласить почти всех родственников, даже не представляю. И что самое, наверное, забавное, Тобио впервые познакомится с моими родителями, что само по себе пугает. Ибо моего отца он, наверное, ненавидит больше меня.
Юми уже несколько месяцев трещит о том, в какой цветовой гамме будет украшен зал, какого цвета и фасона должны быть костюмы у Тобио и Нацухи, и какого цвета должны быть наши платья. У этой девушки расписано даже расположение всех гостей за праздничным столом. Меланхолично слушаю её лепет в перерывах между тренировками и для себя помечаю лишь самое важное: сколько, кто, когда. Потихоньку вытягиваю из всей этой шелухи нужную мне информацию, лишенную красочных описаний и бесполезных комментариев. Юми, сколько себя помню, всегда была такой: простой, наивной и слишком доброй. И даже страшно подумать, что в свои двадцать пять она уже замдиректора ведущей парфюмерной компании. Нацухи же, с присущей ему везучестью и умением заводить «полезные» знакомства, во время учёбы познакомился с отпрысками влиятельных людей, а чуть позже и с их родителями; и кое-кто, разглядев в нем то ли большой потенциал, то ли высокие амбиции, уже на втором курсе пристроил ещё совсем зеленого мальчишку в только-только открывшуюся нотариальную контору. И вот, спустя почти четыре с половиной года та самая маленькая контора стала одной из крупнейшей в Токио, а Нацухи из простого консультанта превратился в одного из тех, кто дёргает за ниточки, сидя в дорогом кожаном кресле в не менее дорогом дизайнерском костюме. Немилосердная Судьба оказалась на редкость благосклонна к нам всем.
В огромном банкетном зале одного из лучших отелей Токио было так много знакомых и малознакомых лиц, что становилось не по себе. Одно дело, когда все эти люди твои соперники и потенциальные претенденты на медаль, а совсем другое, когда добрая половина этого людского сборища: твои кровные или же будущие родственники. Улыбаюсь этому сборищу так же приторно, как журналистам на очередном интервью и надеюсь, что вся эта мишура скоро закончится. На безымянном пальце уже блестит золотое кольцо, а обязательная часть почти подошла к концу. Остался только вальс. Вальс и мы с Тобио с чистой душой можем куда-нибудь спрятаться подальше от любопытных глаз; мы и так постоянно находимся в центре внимания, так пусть хотя бы в «наш» день мы избежим этого злого рока.
– Дамы и Господа, пожалуйста освободите место на танцполе для наших молодых! – задорно вещает ведущий и под одобрительные крики едва ли трезвой толпы, народ и правда расходится, образуя почти ровный круг. Тобио протягивает мне облаченную в белую перчатку ладонь и почти вытягивает меня на середину. Нацухи проделывает тоже самое с Юми. Что уж говорить, Юми заставила нас троих танцевать синхронно; этот показушный бред мы репетировали почти полтора месяца. Да, может быть это выглядит эффектно и красиво, но наших потраченных нервов он явно не стоил.
– Помнишь, я говорила, что поступки важнее слов? – говорю, когда мы уже стоим на балконе вдали от всей этой суматохи и с высоты птичьего полёта наблюдаем за движением внизу.
– Я слышу это от тебя чаще, чем просьбу помыть посуду. – усмехается и тут же уворачивается от тычка локтём под ребро. На секунду замираем в нелепой позе, а потом, почти синхронно прыскаем. Надо же, а я ведь и не замечала этого.
– Не знаю, говорила я тебе это или нет, но думаю, что сейчас подходящий повод сказать.* – улыбаюсь, без какой-либо задней мысли. Улыбаюсь, потому что просто хочу. – Я люблю тебя, Тобио.
– И я тебя, тоже, люблю.
Возможно, мы впервые сказали это так прямо, без сложных завуалированных предложений и понятных только нам фраз. Плевать. Какая разница, если наши чувства это не три слова, которые многие бросают на ветер, а нити судьбы, связавшие нас ещё в школьные годы и прошедшие с нами сквозь время. Наше «люблю» – это не просто слова, это совокупность всего, что мы прошли за эти годы: взлеты и падения, груз поражения и радость победы, боль от утраты и радость новой жизни. Мы прошли всё это и не сломались. И это значит намного больше, чем сказанные в пустоту слова.
Вместе и навсегда.
Комментарий к Эпилог. 18/20/25
* Отсылка к тому, что японцы очень редко говорят(или вообще не говорят): «я тебя люблю». Люди, прожившие с десяток лет в браке, могут и вовсе никогда не говорить эти слова друг другу. Причин несколько, и описывать их здесь я не буду.
Вот и всё.
Возможно, чуть позже я всё-таки усядусь за эту работу основательно и немного перепишу её. А пока хочу сказать спасибо тем, кто читал эту работу до самого конца. Знаю – я фиговый автор в том плане, что почти никогда не отвечаю на отзывы(да-да, я просто не умею это делать); надеюсь поймёте и простите.
Не могу обещать, но может быть, допишу пару работ по этому же фэндому, которые хранятся в черновиках. Направленность и рейтинг, разумеется, другие, но мало ли, может быть… А может замучу очередной миди или макси… Кто же мою буйную головешку разберёт.
Собственно, это, наверное, всё, что я хотела сказать.
От 25.04.19
Дополнение к эпилогу(Кей/Аяно): https://ficbook.net/readfic/8170407/20741936
========== Спешел. Разлад в Раю ==========
Примечание: что-то между «20» и «25», а так же небольшая подводка к событиям эпилога в «25». По большой части это стекло, но с хорошим концом. Тонкая отсылка к «Упущенное» (ссылка в шапке). Приятного прочтения.
А люди-то не меняются, как бы нам не хотелось в это верить. Как бы мы не хотели, а старые привычки возвращаются со временем. Стоит чему-то вывести из равновесия, как наружу вылезает то, что ты так отчаянно пытался забыть; открестившийся всеми известными богами и молитвами. Годы терпения, усердной работы и удачных попыток полетят в пекло, стоит произойти одному глупому стечению обстоятельств.
Музыка долбила по чувствительным перепонкам, даже на улице. Шум и толкучка внутри и снаружи. Адская какофония запахов и звуков в одном из переулков Кабуки-тё создавали не самое лестное впечатление о районе. Да и какое тут впечатление, если этот район – рассадник похоти, пьянства и расточительства. На одной стороне узенькой улочки, где едва ли сможет проехать легковушка, любовный отель, на другой, аккурат напротив, ночной клуб. Они, клубы, в Японии, к слову, не пользуются большой популярностью, чего не скажешь про Канаду или, даже, Италию. Но и тут можно найти любителей.
Минору стоит напротив и курит уже вторую по счету сигарету. Смотрю на свою, тлеющую где-то на первой трети, и едва не захожусь в приступе отвращения к себе. Тонкая, отвратительная на вкус из-за той дряни, что добавлена в неё; как утверждает производитель: ананас. На деле паршивая сладкая мята. Сами сигареты та ещё дрянь. Дорогие, совершенно бесполезные и оседающие пагубной привычкой в голове и лёгких. Курить вредно, а мне: профессиональному пловцу, ещё и категорически запрещено. Семнадцать лет держать дыхалку в идеальном состоянием и посадить её в двадцать два года из-за поехавшей крыши и нервов – самое глупое, что со мной могло бы случится. А ведь неделю назад я вкалывала как проклятая на Олимпиаде, отрабатывая контракты спонсоров, правительственные гонорары и собственные медали. Высшей пробы, чтоб их.
– Если не хочешь курить, не переводи зазря. Ну-ка дай сюда. – недовольно ворчит Минору, пытаясь вырвать никотиновую палочку из моих пальцев. Реагирую мгновенно, уходя от «захвата» в сторону. Пепел, державшийся на непонятной мне магии, осыпается, пачкая замшевые босоножки. – А как же строжайший запрет на сигареты?
– Много болтаешь. – закатывает глаза, а я, тяжело вздохнув, всё-таки подношу бумажный фильтр к губам и затягиваюсь. Горло дерёт от приторного вкуса ароматической дряни, но упорно делаю тяжку за тяжкой, скуривая сигарету за полминуты. Тушу окурок о каменную кладку и не глядя запускаю его в урну за спиной друга. – Не знаю как ты, а я планирую надраться до зелёных чертей.
– Да кто бы сомневался, Госпожа Кагеяма.
Замолкает, словив полный ненависти взгляд со всеми вытекающими последствии. Тема больная и весьма щепетильная. Тобио я видела последний раз ещё в конце ноября, а сейчас немного середина августа. Если не считать сборную Японии на Олимпийских играх. Да и тогда, мы даже не переглянулись, не нашли друг друга взглядами, как это часто бывало. Хотя на его игры я исправно ходила. Пускай это продлилось недолго. Четвертьфинал и на этом все закончилось. Не повезло с противником. Не знаю ходил ли он на мои заплывы, но это не так важно. Свои медали я получила, привезла домой и поставила на полку рядом с остальными. Если бы все было по прежнему, была бы я не в злачном районе Токио, а в Мияги. Одёргиваю запястье, на котором болтается золотой браслет и тяну входную дверь на себя. По ушам тут же ударяют басы, а голова начинает звенеть как пустой чугунный котелок. Проскальзываю мимо почти пустого танцпола к бару, заказывая у бармена серию шотов с нечитаемым и невыговариваемым названием. Минору подтягивается только на четвёртом, он и без того на веселе, но жестом просит такое же. Спустя ещё четыре шота голова ощутимо тяжелеет, а перед глазами картина пляшет как после пары часов усердной тренировки. Музыка уже не стучит на внутренней стороне черепа, а это явный признак того, что пора завязывать. Хмурясь, тыкаю пальчиком на очередное нечитаемое название и бармен сглотнув, кивает. Ещё четыре шота сладкого высокоградусного пойла и Минору, у которого самого язык заплетается, предлагает поехать домой. Охотно соглашаюсь, припоминая, что под кроватью завалялась бутылка коньяка. Бог только знает, откуда она.
Ловим такси, долетев до моей не самой скромной двушки в Сибуя за двадцать минут. За это время я успеваю протрезветь настолько, что едкое отвращение к себе начинает плавить внутренности изнутри. Будь рядом Тобио, он бы схватил за шкирку и утащил домой. Но в последнее время рядом только Минору и Нацухи. А они только «за» подобное времяпрепровождение.
Дома с удовольствием откидываю босоножки в сторону и уже начинаю по привычке расстегивать рубашку, но замираю, дойдя до середины. Чертов Минору молчал всю дорогу и я даже умудрилась забыть о его присутствие. Он замирает прямо на пороге и совсем неэтично таращится на кромку бюстгальтера, выглядывающую из-за полов рубашки.
