Текст книги "Blind spot (СИ)"

Автор книги: existencia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Идеально! Рыбка проглотила наживку вместе с крючком – ее глаза снова влажные, а руки дернулись в неловком движении в его сторону. Посмотрите только на эту маленькую мисс Сострадание. Ее щеки налились краской, потому что ей безумно стыдно от того, что она ничем не может помочь, кроме как прекратить страдания заблудшей и несчастной души…

– Простите, – пробормотала Харлин и встала с места, она даже забыла свои принадлежности, оставшиеся на столе. Артур не имел права дать ей уйти, он догнал ее и ухватил за руку. Еще мгновение и доктор оказалась в его объятиях. Все происходило слишком быстро, чтобы ее молчаливая свита успела как-то среагировать или помешать.

Тепло ее тела через тонкую ткань одежды, сбивчивое дыхание, аромат духов и кожи ударили Артуру в голову. Он почувствовал себя зверем, готовым растерзать бедную маленькую овечку, сожрать ее вместе со всеми потрохами.

– Артур, – пролепетала Харлин. Вероятно, она и сама понимала, как ошиблась. Сейчас он не был робким и стеснительным бедолагой Артуром Флеком, он был Джокером. Джокером, которого веселил ее первобытный страх; Джокером, который в его снах распиливал ее красивое тело на две половины, чтобы продемонстрировать этой самодовольной кукле, что она ничем не лучше других и внутри у нее те же самые кишки и сухожилия.

В следующее мгновенье две пары рук уже скрутили его и оттащили в сторону, а несколько звонких ударов по лицу быстро вернули Артуру трезвость мыслей. Квинзел не пыталась вмешаться, а лишь молча наблюдала за этим со стороны.

Она не выглядела вдохновленной или возбужденной, скорее испуганной. И уж точно не походила на томно прикрывающую глаза и прижимавшуюся к нему Лилиан.

«Это полный провал» – с досадой констатировал Артур про себя. Впрочем, у одной из его личностей все-таки должно получиться добиться любви и обожания Харлин Квинзел. А вместе с тем и трудной, но такой желанной дороги на свободу.

Комментарий к Провал.

Мяу :3

========== Осколки ==========

«Какого черта?!» – множество раз повторяла про себя Харлин с разными интонациями. Она была зла, взволнована, испугана и взбудоражена, поэтому вымещала злость на собственных волосах, которые неистово терла под горячими струями воды. Дойдя до крайней точки кипения, она выкрутила ручку и оказалась под градом ледяных капель.

Холодный душ потихоньку возвращал ей ясность мыслей.

«Какого черта он себе позволяет, – продолжала она, – неужели я дала повод думать, что можно ко мне лезть!?»

Впрочем, злилась она все-таки не на Артура, а на саму себя – со странным воодушевлением воспринявшую их внезапных тесный тактильный контакт. Ей было… приятно? И, пожалуй, чертовски интересно. Интересно, потому что он был совершенно непредсказуем и непонятен для нее, тогда как действия большинства окружавших ее людей можно было предугадать без способностей к предвидению будущего. Они выполняли ряд одинаковых каждодневных ритуалов, с точностью часового механизма. Артур же мог быть печальным Пьеро, рассказывающим об ужасах своей биографии, а потом опасным убийцей Джокером, тонким льдом, прогулка по которому могла в любой момент закончится смертью. Он был… опасен. И в этом было что-то прекрасное.

Это какая-то странная вариация Стокгольмского синдрома, – оправдывалась Харлин, – еще идиотские речи Богомола… Такими темпами можно оказаться с ними в соседней палате.

Пора придумать и себе какой-нибудь глупый псевдоним, – мрачно усмехалась она, но в голову не приходило ничего хорошего. Может быть, Доктор? Нет, это слишком претенциозно и скучно. Господи, да о чем же она думает в конце-концов!

Харлин замоталась в полотенце и выскользнула из душа, когда в дверях ей встретился Шон.

– О, не хочешь поразвлечься в душе? – обрадовался он, рассчитывая на быстрый, но качественный вечерний секс. Конечно, им нужно снять напряжение, накопившееся за день. Это вполне разумное решение каждодневной проблемы с потребностями организма. Однако, нужно не забыть уточнить Шону, что потребности Харлин видоизменились и теперь перед соитием, ему стоит надеть красный костюм и нарисовать себе клоунский грим.

Самобичевание достигло болезненного пика. Харлин не знала что ответить, и, молча юркнула в комнату и забилась в уголок дивана. Шон постоял на месте какое-то время, прежде чем уселся рядом с ней.

– Ты чем-то обеспокоена? – поинтересовался он, – проблемы на работе?

– Нет, я просто очень устала, – соврала Харли, даже не представляя себе как сформулировать правдивый ответ на этот вопрос. Правдивый, чтобы не лишиться одним махом всех благ своего существования в лице Шона и не очутиться в Аркхеме уже в качестве пациентки.

«Стокгольмский синдром – это нормальное явление, – стала убеждать она саму себя, – не нормальное, конечно, но… распространенное». Ее всего лишь не обошла стороной холодная и расчетливая правда статистических данных случающихся случаев. Она не стала исключением.

Но это же бред полнейший! Как подобное вообще могло приключиться именно с ней? И по отношению к этому человеку… В нем нет абсолютно ничего того, что она ценила в мужчинах – надежность, показательную брутальность, уверенность в себе… Он жалкий невротик с печальной судьбой, не вызывающий ничего, кроме скупого сострадания. Она даже красивым бы его не назвала – выглядит старше своих лет, тощий, словно фонарный столб, жилистый и иссушенный, бесцветные глаза все время бегают, эти ужасные лохматые брови и немытые волосы. Другое дело – Шон, «прекрасный самец» – подкачанный, аккуратный, правильный. Правильный, черт возьми!

«Да эта сучка Богомол все-таки залезла в мою голову» – мрачно констатировала Харлин.

– Может тебе оставить все это? – с тревогой предположил Шон, наблюдавший со стороны ее внутренние терзания, – это плохо на тебя влияет, – с заботой добавил он и погладил девушку по плечу. В этом жесте не было никакого эротического подтекста, он был полон любви и покровительства. Почувствуй себя спокойной и защищенной. Для этого он здесь. Шон, конечно, не слишком умен, но он внимателен и не примечает перемены ее настроения. Глупо предполагать, что он не беспокоится из-за странностей, происходящих с Харлин. Как же это мило!

Вот они здоровые и адекватные отношения – стабильность, спокойствие, взаимопонимание. Почему глупая человеческая натура всегда стремиться к чему-то противоположному, к тому, чего у нее нет, даже если оно хуже того, чем удалось обзавестись…

«Желанее всего то, чем никогда не сможешь обладать». Откуда… Откуда эти слова?

Харлин поймала руку Шона и потерлась о нее щекой, словно доверчивая маленькая зверушка, позволившая себя приручить.

Нужно остановиться, пока не стало слишком поздно.

Шон отстранился и ушел на кухню. Через какое-то время он вернулся с бутылкой и двумя бокалами, которые он наполнил темным, как кровь крепленым вином.

– Тебе нужно расслабиться, – нежно проговорил он, протягивая Харлин бокал, – это поможет.

Харлин сделала несколько неуверенных глотков.

– Пожалуй, ты прав, – сказала она, чувствуя, как алкоголь ударяет в голову и развязывает язык, – я зря ввязалась во все это. Не помню с чего я вообще решилась написать эту книгу… Но все бесполезно. История Лилиан слишком запутана, история Артура слишком проста и печальна…

В ответ на недоуменный взгляд Шона ей пришлось пояснить:

– Лилиан – это Богомол. А Артур – тот сумасшедший клоун Джокер. Да, представь, у маньяков тоже когда-то были простые человеческие имена и нормальные жизни.

– Вряд ли ты сможешь разгадать их, пока не станешь такой же, как они, – внезапно выдал Шон. Харлин подавилась вином и изумленно захлопала глазами.

– Прости, что…

Шон встрепенулся. Конечно, он этого не говорил, но девушка готова была поклясться, что отчетливо слышала эти слова.

– Тебе больше не стоит туда ходить, – заявил Шон, – я уверен, что ты найдешь другую идею для книги…. Или просто напишешь об этом опыте. Это тоже интересно.

– Интересно? – откликнулась девушка. Она поставила бокал на журнальный столик и положила голову на широкую, приятно пахнущую дорогим одеколоном грудь Шона. Мужина запустил пальцы в ее мокрые волосы, распутывая перемешавшиеся пряди.

– Извини, но нет. Это не интересно, – вдруг признался Шон и в этот момент его голос звучал очень холодно и отстраненно, – эти люди больные уроды и какая разница, что сделало их такими? Разве что-то вообще может оправдать убийства, жестокость, каннибализм? Как бы тяжело им не пришлось. У всех бывают трудности в жизни, но это же не повод так поступать…

Как же вы жестоки и самодовольны, идеальные люди! – с досадой подумала Харлин. А что будет, если она сломается, совершит что-то ужасное? На нее тоже поставят клеймо неприкасаемости, упекут в Аркхем и предпочтут не вспоминать о ее существовании? Друзья и родственники при случайном ее упоминании будут стыдливо отводить глаза и отрицать всяческие связи с ней.

Она вспомнила печальные истории, рассказанные Артуром накануне, и внутри всколыхнулось невыносимое чувство жалости и негодования на Шона. Харлин отчаянно захотелось его ударить – за его жестокость, его равнодушие к чужой боли.

– Ты не прав, – как могла спокойно сказала она, – нам просто повезло больше…

– А твоя Паучиха? Она же девочка из хорошей семьи, благополучная, обеспеченная, – Харлин удивилась тому, насколько много о ее работе оказывается знал Шон. Он вроде как не мог запомнить прозвища ее подопечной, а тут блеснул познаниями в ее биографии, – и ее уж точно ничего не оправдывает…

– А Артура? – вырвалось у нее, – его ты можешь оправдать? Его били, над ним издевались, даже его мать…

– Ого, как ты пламенно его защищаешь, – подловил ее Шон, – с чего бы это вдруг? Ты, детка, никогда не отличалась особенным состраданием к окружающим. Напомнить тебе, как презрительно ты кривишься, если видишь на улице бездомного или бродячую собаку? Как переключаешь канал, если в передаче новостей рассказывают об упавшем самолете или наводнении…

Харлин отстранилась. Она не узнавала Шона. Или просто не знала и не хотела знать, довольствуясь их довольно поверхностными удобными отношениями.

– И вдруг ты оправдываешь жестокого убийцу, – продолжал Шон, – почему? А я скажу тебе почему. Роль матери Терезы тебе абсолютно не идет, да и выходит из рук вон плохо. Просто у тебя зачесалось в одном месте и крепкий здоровый член уже не способен утолить этот зуд. Тебе хочется унижения и боли. Потому что ты зажралась и бесишься от скуки…

– Заткнись! – заорала Харлин и резко обрушила бутылку на голову Шона, – заткнись, заткнись, заткнись! – повторяла она, нанося все новые удары, пока его голова не превратилась в кровавое месиво из осколков и ошметков плоти.

Осознав, что натворила, девушка закричала и закрыла глаза, как в детстве пытаясь проснуться после кошмара. Боль от распоротых стеклами пальцев постепенно возвращала ее к реальности.

Когда она открыла глаза, она обнаружила себя в ванной, перед разбитым зеркалом. Она нервно принялась перебинтовывать руку.

– Харлс! – постучал в дверь Шон, – ты там в порядке?

Харлин выскочила из ванной и закрыла за собой дверь. Шон недоумевающее посмотрел на нее и, конечно, от его внимания не скрылись свежие бинты и сильная дрожь, бившая девушку.

Он держал в руках телефонную трубку, которую протянул Харлин.

– Тут Джеймс звонит, – сказал он, – ты…

– Я поговорю с ним, – кивнула девушка и взяла у него телефон. Конечно, ее мысли были заняты другим: как объяснить Шону разбитое зеркало и руки и вообще все происходящее с ней наваждение.

========== Трансформация. ==========

Она не пришла. Артур ждал ее в среду (предположительно, потому что он давно перестал различать дни недели), в четверг и в пятницу, но ее не было. Каждый раз, когда безрадостные санитары открывали дверь, чтобы подтолкнуть к нему поднос с омерзительной безвкусной едой или конвоировать его для ржавой душевой, сердце начинало стучать чаще в слабом проблеске ложной надежды.

Противный голосок в голове, отдаленно напоминавший интонациями Лин твердил:

Это все из-за тебя. Ты виноват. Она больше не придет.

Артур сбил в кровь костяшки пальцев, бессильно вымещая свою отчаянную злость на светлом кафеле больничных стен. Из-за томительного ожидания у него начало создаваться ощущение, что камера стала еще меньше, чем была и эти невыносимые стены сужаются с каждым днем. Вероятно, он даже был бы рад подобному исходу, в красках представляя себе, как с хрустом ломается металлическая кровать, а за ней и его собственные кости и черепная коробка, как кафель багровеет от крови и размазанных по нему мозгов.

Если это единственная возможность заставить замолчать проклятый голос – пожалуйста. Что угодно, лишь бы не слышать эти невыносимые слова.

Господи, какая нелепость! Как он вообще мог довериться ядовито-сладким речам Лин и совершить жалкие попытки реализовать ее изначально обреченный на провал план? Она надсмехалась над ним. Вероятно, провернув эту чудовищно жестокую шутку, женщина предпочла больше не попадаться ему на глаза, опасаясь расплаты. Сейчас она сидит в своей палате или (что она там делает, с ее то привилегиями здесь?) пьет чай с санитарами и громко смеется над ним своим гиеньим смехом, противным и высоким. Она великолепно позабавилась, разнообразив, свою однообразную жизнь в Аркхеме и заодно совершив, бесспорно, самое ироничное действие на свете – пошутив над шутником.

Какой из тебя Джокер? Что ты вообще возомнил о себе, маленький жалкий человечишка? Ты думал, что достаточно выбить мозги паре уродцев, станцевать перед публикой танец торжества и перед тобой распахнуться двери нового прекрасного мира. Мира, в котором ты больше не будешь жертвой, а выйдешь на тропу охоты и войны? Что такие удивительные превращения и перемены происходят так легко? Очередная нелепая иллюзия.

– Заткнись, заткнись, заткнись, – одержимо бормотал он, на этот раз, ударяясь уже головой о холодную поверхность стены, – заткнись, заткнись, заткнись!

Все вокруг уже поняли, что Джокер – пустышка-однодневка, красивый всплеск конфетти, уже через день ставший пестрой мусорной чепухой под ногами. Сколько времени понадобится, чтобы тебя забыли? Месяц? Два? Или никто уже не помнит о недавней сенсации? Клоунские маски наполняют мусорные баки. А ты будешь расплачиваться за все это, и гнить здесь до конца своих дней, пока крысы не сожрут твое лицо и не обглодают кости.

Ты бесполезный бедняга Артур Флек и тебе никуда не деться от себя, своей дурацкой истории, полной отвращения и жалости. Пожалуй, осознание этого факта – худший из ударов, который жестокий мир мог нанести тебе.

Впрочем, у тебя есть небольшой шанс исправить положение.

Дверь со скрипом открылась, и в камеру зашел санитар, как ни странно, в этот раз он был только один. Похоже, даже персонал больницы перестал верить в опасность сломленного духом пациента. Незваный гость бесцеремонно швырнул на кровать поднос с невнятной бесцветной жижей.

– Если хочешь разбить себе голову, поторопись, – прокомментировал он, – не переводи деньги налогоплательщиков.

Артур хотел что-то ответить, но внезапный приступ смеха заставил его согнуться вдвое и ухватиться за стену, теряя равновесие. Стоило отдать должное огромным дозам препаратов, которыми его пичкали – приступы стали происходить очень редко и значительно сбавили свою силу. Но сейчас что-то пошло не так: смех рвал его на части, вырываясь откуда-то из глубины, словно раскаленная лава, уничтожая все на своем пути. Этот отчаянный, пугающий смех наполнял комнату, отражаясь от ее гулких стен.

Санитар устало закатил глаза и двинулся к нему, на ходу поднимая повыше электрошокер.

Убей его, – скомандовал голос в голове.

Артур и сам не успел понять, как направленный на него электрошокер вдруг оказался отброшенным в сторону. Он все еще смеялся, когда схватил с кровати поднос, сметя на пол лежавшие на нем еду и пластиковые приборы. Он все еще смеялся, когда осатанело наносил удары одним за другим по скорчившемуся на полу телу. Светлая форма персонала покрылась рябью алых пятен.

– Переводить деньги налогоплательщиков – это зарплату платить таким олухам, как ты, – прошипел Артур охрипшим после смеха голосом. Он отбросил поднос в сторону и снял с пояса санитара связку с ключами.

Дверь камеры была открыта. Ее зияющая пустота звала отправиться в удивительное путешествие. И вовсе не нужна для этого сомнительная помощь доктора Квинзель.

Убей его – повторил голос в голове.

Да кого убить?! – злобно ответил самому себе Артур, – кого еще убить?

В коридоре никого не было. Удивительно, куда только запропастилась вся охрана, обычно блуждавшая здесь без дела. Отправились пить чай с этой стервой Лилиан? Вот и следующая кандидатура, с чьей мерзкой физиономии надо стереть самодовольную ухмылку. Где она может быть?

Артур метался по коридору, распахивая ключами санитара двери одну за другой, но нигде не мог отыскать эту маленькую ведьму. Пораженные внезапной свободой заключенные-пациенты неуверенно выбирались из своих берлог, лепеча что-то себе под нос и оглушая округу громкими бессвязными криками.

Конечно! – спохватился он. Тот самый кабинет, куда его таскали на эти бессмысленные и бесконечные душещипательные беседы. Она же любит проводить время там, играя в психиатра.

Убей его.

Он ворвался в кабинет, словно ураганный ветер, сдирающий все двери и ставни с петель, но был вынужден остановиться, чуть не потеряв при этом равновесия.

За столом сидела доктор Квинзел. Она была неподвижна, словно статуя или зачарованная жена Лота, все-таки ослушавшаяся мудрого совета своего супруга. Было в ней что-то от куклы или сломанного манекена – странная, неестественная поза, склоненная на бок голова, приоткрытый рот и застывшие остекленевшие глаза. Вдоль стены стояла пара санитаров, тех самых, которые были похожи, словно уродливые братья близнецы, выбравшиеся из материнской утробы сросшимися и разделенные скальпелем самонадеянного врача. Санитары были также неподвижны, словно находились во власти того же странного, сомнамбулического колдовства.

Артуру стало невыносимо стыдно за устроенный переполох, за кровавые пятна на больничной пижаме, за тяжелое дыхание и горящие глаза. Он бросился к Харлин, заставил ее подняться, схватив за плечи и посмотреть на себя.

Убей его.

– Простите, доктор, – взволнованно забормотал он, – я не хотел… я думал вы больше не придете… я ждал вас и чуть не сошел с ума… Чуть не сошел с ума, – зачем-то повторил он.

Харлин была все также неподвижна. На ее кукольных приоткрытых губах играла легкая улыбка, а глаза были уставлены в одну точку.

Убей его. Убей. Убей. Убей.

Он отпустил Харлин и попятился, даже не обратив внимания на то, как бессильной тряпичной куклой доктор плюхнулась обратно на место. Он попятился и схватился за голову с такой силой, что вырвал у себя приличный клок волос.

Да кого нужно убить?! Ты?! Замолчи уже наконец… Или скажи… Кого?! Кого убить!?

– Заткнись, заткнись, заткнись! – закричал Артур.

Харлин вдруг встрепенулась и ожила. Она поднялась с места и шагнула к нему, лицо ее было исполнено жалости и сострадания. Она неуверенно дотронулась до его вздрагивающего плеча.

– Артур, – нежно проговорила она, – мне так жаль вас… Вы ведь, в принципе, не плохой человек… Просто… просто так получилось…

– А ну заткнись! – рявкнул на нее Артур, – меня тошнит от твоей жалости.

Доктор Квинзель испуганно отпрянула, часто моргая пушистыми густыми ресницами. Ее холодные голубые глаза были влажными от слез.

– Тупая ты самодовольная дрянь, – мужчина шагнул к ней. Его пальцы сомкнулись на шее девушки, – думаешь, что мне легче от твоей жалости станет?! – он с силой ударил Харлин головой об стол.

Она заплакала. В ее глазах была мольба, но вместе с ней и эта невыносимая унизительная жалость.

Убей его! Убей! Убей! Убей!

Словно вымещая злость на навязчивый голос на своей беспомощной жертве, он еще несколько раз заставил ее хорошенькую физиономию встретиться с недружелюбной поверхностью стала. На пухлых губах девушки выступила вызывающе-алая капля крови. Артур стер ее и не удержался от искушения слизнуть со своих пальцев. Так вот какой у тебя вкус? Вкус у твоего лицемерного сострадания.

– Пожалей лучше себя! – рявкнул он и перевернул девушку к себе спиной. В висках стучала и пульсировала кровь, глаза застилала мутная пелена. Вот ведь забавная ситуация? Доктор явилась сюда такая чистенькая, такая правильная, чтобы милосердно слушать его драмы и кивать, а теперь получит свою печальную историю. Свою сенсацию.

– Нет, пожалуйста, – пролепетала она срывающимся на рыдания голосом. Он задрал ее идеально-белоснежный халат, узкую юбку и сдернул белье. Пальцы запутались в ее выбившихся из прически волосах и, смотав их в тугой узел, потянули на себя, заставив ее закричать.

Ну что, Лилиан?! Как тебе такая биохимия? Пожалуй, с тобой тоже нужно будет хорошенько разобраться, прежде, чем убить, конечно.

Убей его.

Харлин скулила, словно побитая собака. Поразительно, какой жалкой она была в этот момент! И где ее уверенность в себе, дурацкие вопросы, раздражающий блокнот, ручка и… этот чертов диктофон? Надо было засунуть его ей в глотку поглубже.

Убей его. Убей. Убей. Убей.

Отвратительный голос мешал ему сосредоточиться и получить истинное удовольствие от процесса. Его нужно было срочно вырвать из головы и уничтожить, потому что он портил всю забаву.

Убей. Убей. Убей.

Артур со злостью оттолкнул Харлин и она, сползя со стола рухнула вниз, по дороге опрокинув тяжелый металлический стул. Девушка совершила жалкую попытку отползти в сторону, но он снова ухватил ее за волосы, чтобы заставить посмотреть на себя. Он ошарашено отпрянул, столкнувшись взглядом со своим собственным лицом.

Убей его. Убей Артура Флека.

Он попятился и обернулся на санитаров. У каждого из безликих истуканов было его лицо.

Убей его. Убей. Убей. Убей.

Стены сужались, грозя раздавить его. С потолка начала сыпаться штукатурка, где-то в углу хрустнул, раздавленный покореженный стул.

Убей его.

Он хотел снова схватиться за голову, когда увидел, что кожа на руках начала лопаться и пузыриться, словно покрытая чудовищными химическими ожогами. В отчаянном порыве, он принялся сдирать волдыри и взбухшие ошметки плоти. Сквозь собственный крик он услышал смех, вырывающийся наружу и в тоже время доносившийся откуда-то со стороны и заполнявший собой тесную комнату. Смех-проклятие. Смех-очищение. Он даже не представлял себе, как пугающе смеется, пока не услышал это сейчас.

Убей его и войди в огонь.

Выпусти огонь наружу.

Артур осатанело рвал на себе кожу и пол вокруг него покрывался окровавленными рваными кусками, больше напоминавшими используемый театральными гримерами искусственный латекс. Он выдирал смех из себя, разрывая себе рот, застывший в чудовищной безумной улыбке.

Боль становилась невыносимой. Она оглушала. Она слепила. Не существовало больше ничего, кроме этой боли, в которой он корчился на полу, пытаясь стать максимально маленьким, исчезнуть, перестать существовать.

Голос затих и в мгновение вся бесконечная агония закончилась.

Он поднялся на ставших ватными ногах и застыл, увидев перед собой огромное зеркало. Амальгама была старой и потертой, местами облупившийся от времени.

Он улыбнулся своему отражению и прочертил кровью две ровные линии на щеках, продолжающие улыбку почти до ушей.

Ты свободен.

Комментарий к Трансформация.

Рекомендовано к прочтению под трек Sopor Aeternus & The Ensemble of Shadows – “Transfiguration”.

Очень жду вашей критики и комментариев. <3

Пока отправляюсь в небольшой запой, продолжу примерно в середине следующей недели, когда из него, надеюсь, выберусь)

========== “Прощай, мой печальный клоун” ==========

Харлин ничуть не сомневалась в принятом решении: она больше не вернется в Аркхем. Она была настолько взволнована и взбудоражена, что за эту мучительно-долгую неделю, успела порвать все свои записи и размотать кассетные пленки и пожалеть об этом несколько раз и нелепо пытаться вернуть целостность испорченным вещам. Как только одни оказались на дне мусорного бака, девушка решила отправить туда и воспоминания. Верно! Нужно выбросить все это из головы и забыть как страшный сон… или… все-таки жаль потраченного времени и усилий, по-детски обидно за нереализовавшиеся амбиции и нелепое поражение.

И все-таки, вопреки собственному решению, стоившему Харлин таких огромных сил, она каким-то образом оказалась на парковке психиатрической лечебницы. Сидя в машине, она пыталась придумать себе логичное и рациональное оправдание.

Да, она больше сюда не вернется. Но некрасиво не поблагодарить Фреда за оказанную ей услугу по старой дружбе; да и с ее подопечными было бы по-человечески правильно хотя бы попрощаться. Они же живут здесь как в космическом вакууме и даже не поймут, что с ней случилось и почему их сеансы внезапно прекратились.

Конечно, – заехидничал противный голосок в голове, – они тебя изводили-изводили и вдруг удивятся тому, что ты сломалась и сбежала. Как унизительно будет принести им победу и позволить лишний раз почувствовать торжество над ней, наивной девочкой-психиатром.

Нет, не стоит обобщать. Издевалась над ней Лилиан; Артур был по-своему добр и безобиден, отвечал на ее вопросы, послушно шел на контакт. Удивительно, что вообще такой святой человек делает здесь, верно?

Харлин внезапно столкнулась с весьма холодным приемом. Охранники поскупились на сухое приветствие и сразу, словно взяв ее под конвой, повели ее по лабиринтам белых коридоров – вместо стационарного отделения сразу в административное. Харлин не нужно было обладать особой смекалкой, чтобы догадаться, что финальной точкой их пути окажется кабинет Фреда.

Фред сидел за столом и выглядел напряженным и мрачным. Когда девушка вошла, он даже не удосужился поднять на нее взгляд. Харлин возмутило такое отношение, она привыкла к совершенно другой реакции на собственное появление.

– Фредди, что стряслось? – обиженно спросила она, – почему…

Фред удостоил ее короткого холодного взгляда.

– Харли, – как мог мягко заговорил он, – мне жаль, но я вынужден попросить тебя уйти и больше здесь не появляться… – изумленный вид девушки заставил мужчину сжалиться и стать более разговорчивым, – в произошедшем инциденте есть и твоя вина.

– Но… – залепетала Харлин.

– Мне не стоило идти у тебя на поводу, – продолжал Фред, – и понижать дозу транквилизаторов по твоей просьбе…

– Но это негуманно пичкать медикаментами человека до состояния овоща! – вырвалось у девушки. Фред медленно покачал головой, грустно улыбнулся и отвел взгляд, словно ему было противно смотреть на свою гостью.

– Ты милая и талантливая девушка, – издалека начал Фред, – но ты еще слишком юна, чтобы понимать какие-то вещи. Вероятно, тебе действительно не стоило идти в психиатрию. Перед тобой открыто много возможностей и менее неблагодарных профессий. Без постоянного риска… Все это слишком серьезно. Иногда мы вынуждены поступать подобным образом, даже когда методы кажутся… негуманными и жестокими. Ты до конца не осознаешь с какими людьми ты имела дело и, я считаю, тебе крупно повезло не узнать правды…

– Фред…

– Погибло несколько моих сотрудников, Харлин, – сказал Фред, – впрочем, давай говорить честно. Их жестоко убил твой подопечный. Твоя книга… или что ты там пишешь… она стоила этих жизней? Сможешь объяснить это их близким? Посмотреть им в глаза?

– Артур не мог, – пролепетала девушка. Рядом с таким серьезным и знающим жизнь Фредом, с его методическими строгими речами, она чувствовала себя глупой маленькой девочкой, которой хотелось заплакать и убежать. Но нужно было оставаться и терпеть все это унижение, только для того, чтобы выбить свой последний сеанс… Даже маленькая девочка внутри нее это понимала и готова была стоять до последнего.

– Боже! – простонал Фред, – что на тебя нашло? Почему ты его защищаешь?

– Потому что я беседовала с ним, – тихо сказала Харлин, – и я знаю правду. Он на самом деле хороший человек, просто ему тяжело пришлось и он сорвался… Окажись ты на его месте…

– Нет. Хватит, – перебил раздраженно Фред, – я не хочу это слушать. Харли, ты не в себе. Может тебе стоит уехать к родителям на время? Отдохнуть, провести время с семьей. Аркхем плохо на тебя повлиял… – он помассировал виски пальцами и сказал примиряюще, – честно говоря, я и сам чувствую себя виноватым. Мне стоило сразу объяснить тебе как обстоят дела…

«Объяснить, как обстоят дела! – вскипела про себя Харлин, словно она какой-то беспомощный ребенок-аутист, не способный самостоятельно сложить представление об окружающем мире.

Нужно держать себя в руках. Она всегда добивалась желаемого и сейчас, чтобы удовлетворить свою потребность в последней встрече с Артуром, придется совершить куда более немыслимое усилие, чем раздвинуть перед кем-то ноги. К несчастью, в этом конкретном случае магия ее красоты и соблазнительности больше не имела никакой силы.

– Да, ты, безусловно, прав, – сделала вид, что сдалась Харлин, – мне очень жаль… Но можно попросить тебя о последнем одолжении?

– Я догадываюсь, чего ты хочешь, но вынужден тебе отказать, – прозвучал приговор.

Артур курил и сигаретный дым вычерчивал круги в душном напряженном воздухе.

Харлин не знала о чем говорить, хотя ей столько всего хотелось сказать, и по дороге в кабинет она уже продумала несколько вариантов своей прощальной речи. Прощальной, ли? И теперь все слова, так логично и красиво складывавшиеся в удачные фразы рассыпались в бессмысленную абракадабру.

Ей хотелось чем-то занять руки, но диктофон и блокнот, бывшие ее маленькими помощниками в подобных ситуациях, были уничтожены ею же самой и давно покоились на дне мусорного контейнера. Она жалела, что не курит сама – тогда было бы легче, можно было чем-то себя занять и отвлечься от неловкости.

Артур был печален, но при этом в нем словно произошла какая-то перемена. Вероятно, Харлин сама придумала ее себе, потому что сегодня и сама вошла в эту комнату совершенно другим человеком. Человеком, который пугал ее. Человеком, которого она не понимала.

– Зачем вы… ты убил этих людей? – ей надоело постоянно, спотыкаться о местоимения и она наконец-то решилась сократить дистанцию. Теперь уже нечего было бояться или стыдиться.

Артур поднял на нее глаза, и девушке заметила на дне их озорные огоньки. В голову пришло сравнение с загадочными огнями над ночным болотом и банальность этой метафоры показалась даже забавной. Конечно, серо-зеленые глаза – как болото, его мутная мрачная вода у самой поверхности, чуть подернутая изумрудной пеленой ряски. Конечно, болото – это еще и про безумие, которое затягивало Харлин и каждое движение в попытке помочь себе, оборачивалось ускорением неминуемого погружения. В детстве она фантазировала, что люди, провалившиеся в болото, оказываются в каком-то другом мире, прятавшимся там внизу – другом, загадочном и пугающим. Пожалуй, теперь у нее была возможность проверить это самой.