Текст книги "Blind spot (СИ)"

Автор книги: existencia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

========== Я – Джокер ==========

– Дорогой! Ты же знаешь, как долго я не выходила из дома… – настойчиво напоминает Пенни Флек, сидя в ванной, пока тонкие цепкие пальцы ее сына Артура тщательно намыливают ее длинные светлые волосы с частой сединой.

– Мама, это очень важное для меня выступление, – с легкой обидой говорит Артур, – клуб находится близко. Мы поедем на такси…

– На такси? Это же так дорого!

Этот спор продолжается еще какое-то время, переплетаясь с монотонным бормотанием телевизора и истеричным воем старого фена для волос. В конце-концов Пенни соглашается и даже включается в сборы с чем-то, отдаленно напоминающим энтузиазм и строго контролирует выбор платья из покрывшегося пылью шкафа.

– Вот это… нет… а в этом я познакомилась с твоим отцом… а это… – бормочет женщина себе под нос и все-таки делает выбор. Она с легкой улыбкой смотрится в зеркало и Артур давно не видел ее такой живой, с таким интересом разглядывающей свое отражение.

– А я еще ничего, – заключает Пенни и переводит взгляд на сына, любовно приглаживает лацканы его потрепанного красного пиджака и поправляет взлохмаченные волосы.

– Я так горжусь тобой, мой мальчик, – взволнованно вздыхает женщина и собирается проявить свою спонтанную нежность в объятиях, но пронзительная трель звонка прерывает ее намерение.

– Это Софи, – поясняет Артур и идет открывать. Девушка с порога кивает миссис Флек и целует Артура в щеку.

– Вы готовы? – спрашивает Софи и делится, – ты выглядишь таким спокойным, а я… волнуюсь, наверное больше тебя.

Небольшая гримерка маленького клуба больше напоминает склад и небольшой столик с зеркалом единственное место, чудом избежавшее захламления. Из десяти лампочек в зеркальной раме горят только шесть и их яркий свет вырывает из спрятавшейся по углам тьмы кусочки разрозненных деталей – вот декорации к новогоднему корпоративу – уродливые деревья вырезанные из тонкого ДСП и раскрашенные словно рукой пятилетнего ребенка, коробки со звуковой и световой аппаратурой, катушки с проводами и поломанные стулья.

От насыщенного запаха пыли свербит в носу и дерет горло. Артур откашливается и судорожно пролистывает потертые страницы блокнота с шутками и идеями, судорожно растирает друг о друга намокшие ладони. Только наедине с собой он может признаться себе в том, насколько сильно взволнован.

Протискиваясь через нагромождение мусора и ненужной мебели в тесном коридоре, он пробирается к выходу на сцену.

Обратного пути нет.

Мужчина вздрагивает, услышав собственные имя и фамилию, названные ведущим. Он делает неуверенный шаг и оказывается ослепленным светом софитов. В голове быстро проскальзывает метафора зверя, загнанного охотниками в угол, вырванного фонариками из привычной среды в спокойной и тихой темноте. Глаза медленно привыкают к свету и следом за ним в душном воздухе проступают силуэты людей за столиками – зал полон. Взгляд Артура сиротливо блуждает по лицам гостей, пока не находит мать и Софи. Он останавливается на них и находит в них хрупкую точку опоры.

– Когда я был ребенком, я не любил ходить в школу…

Гримерная на телевидении совсем не похожа на коморку, исполнявшую эту роль в маленьком клубе. Здесь просторно и светло, пахнет косметическими средствами и суетится большое количество специалистов в одинаковых черных фартуках. Артур оказывается в их заботливых, но холодных руках и кашляет от пудры, не успевая следить за процессом.

– Синяки под глазами убрать? А что делать с волосами? – переговариваются между собой двое фей-гримеров, пархая вокруг. Перед лицом мужчины мелькают кисти и баночки с гримерскими принадлежностями.

Артур возвращается в реальность, когда на плечо ему ложится теплая рука Софи. Он накрывает ее своей и только сейчас замечает, что они остались в гримерной одни.

Софи порывисто обнимает мужчину и коротко целует.

– Я просто хотела пожелать тебе удачи, – шепчет девушка.

– А мама? – зачем-то спрашивает Артур.

– Она уже в зале, нам позволили сесть поближе, – сообщает Софи и быстро исчезает в лабтиринтах коридоров. Все происходящее кажется цветным и удивительным сном, потому что даже время здесь идет как-то иначе. Артур не замечает, как уже оказывается в студии.

Видеть человека на экране телевизора и вживую – совершенно разные вещи. Мозг отказывается сопоставить Мюррея Франклина, привычного с детства, и реально существующего человека, дышащего, сидящего в соседнем кресле.

– Я так люблю ваше шоу, я мечтал с вами познакомиться, – лепечет Артур, задыхаясь от неловкости. И Мюррей такой добрый волшебник, совсем не спешит смеяться над его волнением, а по-отечески хлопает его по плечу.

– Мне тоже приятно познакомиться с такой восходящей звездой, – подмигивает ведущий, – много раз смотрел видео твоего выступления. Моя любимая шутка про школу, и про бегемотов, конечно.

Артур краснеет и бледнеет одновременно, не знает куда деть руки. Он чувствует себя распятым холодным глазом камеры, уставленным прямо на него и еще несколькими сотнями пар глаз присутствующих в студии. Пальцы Артура нервно перебирают полы пиджака и вдруг упираются в что-то холодное и твердое, сильно оттягивающее глубокий карман. И как раньше он не замечал этот предмет?

– Скоро, поди, займешь мое место. Правда, Артур? – продолжает Мюррей.

Артур нервно смеется и только в этот момент понимает, что что-то идет не так. Смех волной расходится по всему его телу, заставляя его содрогаться в невыносимых конвульсиях. Он пытается успокоить нарастающий приступ, но от этих жалких попыток становится только хуже.

– Артур? – с беспокойством спрашивает Мюррей и обменивается встревоженными взглядами с ассистентами, топчущимися возле камеры.

– Нет, – бормочет Артур через смех, – нет.

Кошмар внезапно обрывается. Артур выпрямляется в кресле, закрывает глаза всего на несколько мгновений. Его пальцы прочно обхватывают рукоятку пистолета в кармане.

– Нет, я не Артур. Больше, – произносит он уверенно, – я – Джокер.

Прежде чем кто-то успевает среагировать, он вытягивает руку с пистолетом и одним верным выстрелом убивает Мюррея Франклина. Тело ведущего нелепо оседает в кресле и красная струйка от ровного пулевого отверстия посередине лба сползает ему на переносицу.

– Я Джокер.

– Проснись, клоун, – грубый пинок в бок заставляет Артура вернуться к реальности и скрючится на неудобной жесткой койке. Он сонно моргает на здоровенного детину-санитара, склонившегося над ним.

– Хватит ржать, ты так всех соседей перебудишь, а я тебя с другого конца коридора слышу, – злобно цедит санитар и демонстративно поднимает перед собой электрошокер.

Артур садится на кровати и прижимается спиной к холодной кафельной стене.

В дверном проеме появляется силуэт санитарки. Вдвоем с напарником-детиной они заставляют Артура принять пригоршню таблеток и вливают в него стакан ледяной воды с гадким металлическим привкусом.

Перед уходом санитар еще раз демонстративно трясет электрошокером.

– Чтобы тихо мне тут, – бросает он и его слова эхом отражаются от стен пустой холодной камеры-палаты.

========== Богомол ==========

Харлин Квинзель щелкает кнопкой диктофона и, убедившись, что запись идет без перебоев, откидывается на неудобном кресле. Лилиан Хамонд, следит за ее движениями пристально и неотрывно, словно кошка приготовившаяся к броску. Она облизывает полные губы и всем видом дает понять, что готова начинать.

– Ты принесла? – нетерпеливо спрашивает она. Харли ставит диктофон на паузу и кладет на стол пачку сигарет и упаковку тампонов.

Лилиан быстро прячет средство личной гигиены где-то в складках больничной пижамы.

– Не понимаю, что эти олухи имеют против, – комментирует она, – разве можно убить кого-то тампонами?

Она нервно и противно хихикает и только этот смех выдает в ней ее маниакальную мрачную сущность. На первый взгляд это всего лишь молодая красивая женщина, красивая настолько, что даже Харлин, никогда не испытывавшая тяги к своему полу, кроме невинных забав в общаге колледжа, испытывает влияние ее магнетизма.

– Я думаю, ты нашла бы для них неординарное применение, – кокетливо откликается Харли и взгляды девушек встречаются. Кнопка диктофона снова щелкает. Лилиан подмигивает и хищно улыбается.

– Не старайся, – говорит она чуть тише, – девушки меня никогда не интересовали.

– Субординация, – разводит Харлин руками и заглядывает в личное дело Лилиан, лежащее перед ней на столе, – действительно, ты не убила ни одной женщины. Почему?

– Потому что они меня и не интересовали, – спокойно и логично повторяет Лилиан, – так продолжим? В прошлый раз ты спрашивала меня о детстве.

Харлин кивает и раскрывает свой блокнот с записями.

– Ты ждешь душещипательную историю о том, как отчим насиловал меня отверткой и девочки в школе мазали дерьмом мой шкафчик, – Лилиан закуривает и блаженно выдыхает в воздух струйку дыма, – но прости, куколка. У меня нет такой истории. Мои родители меня очень любили, наша семья была полноценной и удивительно здоровой для этого больного мира. Первый секс у меня случился только на старших курсах колледжа, я не была ботаничкой, состояла в сестринстве, но ждала того самого…

– И ты его убила?

– Нет, что ты! Джеймс сейчас живет где-то в Кентуки и у него прекрасная семья, – Лилиан определенно нравится рассказывать и делает она это превосходно, ее речь поставлена и артистична, за мимикой приятно и интересно наблюдать. Иногда у Харли создается впечатление, что она разговаривает с подружкой, а не с хладнокровной убийцей.

– Думаю, мы с тобой похожи чем-то, – продолжает Лилиан, – ты тоже девочка из хорошей семьи, избалованная и любимая.

– Почему ты так думаешь? – Харли поднимает взгляд от записей на Лилиан и от этой внезапной смены темы в сторону ее личной жизни ей становится неприятно.

– Я уверена, – пожимает плечами Лилиан.

– У нас, определенно есть отличие, – заметила Харлин, – я не убиваю и не ем мужчин, с которыми сплю.

Лилиан звонко смеется и это другой смех, более приятный и человечный, а не тот, который вырывается из нее обычно.

– Никогда не поздно начать.

Харли неловко улыбается, хотя понимает, что шутка нарушает все допустимые этические нормы.

– Ну… у тебя, вероятно, были какие-то фантазии на эту тему? Склонность к жестокости… Может ты мучила животных? – робко пытается она вернуть разговор в более комфортное для нее русло.

– Что ты, – фыркает Лилиан, – я очень люблю животных. И я фантазировала только о милом домике на берегу моря с красивым мужчиной и послушными детишками… Ты хочешь знать, как я стала такой, как я оказалась здесь? Случайный случай в подворотне, нападение, ограбление, изнасилование на вечеринке… Ни-че-го.

– Но… – теряется Харли.

– В каждом из нас есть уголок тьмы, – нараспев произносит Лилиан, – и во мне и в тебе. Однажды ты перестаешь бежать от него и выпускаешь наружу. Попробуй, может тебе понравится? Но придумай что-то оригинальное, трахать и есть красавчиков – моя фишка.

Харлин бросает на тумбочку ключи от дома и устало падает на диван перед непрерывно бормочущим телевизором. Девушка устало массирует виски и откидывается на спинку, разглядывая однотонно белый потолок. Ее мысли далеки от этой комнаты и сменяющих друг друга картинок на экране.

Шон выходит из душа в одном полотенце, на ходу растирая другим, поменьше, короткий ежик волос на голове. Он дежурно целует Харлин в макушку и плюхается на другой конец дивана.

– Выглядишь замучанной, – констатирует он. Харли нехотя переводит на него взгляд, – очередная неудачная беседа со Сверчком?

– Она Богомол, – поправляет девушка и кривится в улыбке, – и она… непрошибаема.

Шон тянет к себе брошенную на полу сумку девушки и выуживает оттуда блокнот и быстро пролистывает на последнюю страницу.

– «Благополучная семья, отсутствие негативного сексуального опыта и актов насилия в отношении объекта…» – зачитывает он. Харлин вырывает у него блокнот и брезгливо швыряет обратно в сумку, – пока не пахнет сенсацией. А ты уже купила платье на презентацию книги…

– Ой, прости, – спохватилась девушка, – презентация будет. Я вытащу из этой стервы историю…

– А над псевдонимом ты уже подумала?

– Что? – откликнулась Харли, – а чем тебе не нравится мое имя?

– Что скажут твои родители, если их милая дочурка издаст книжку про секс и насилие? – с легкой насмешкой ответил вопросом на вопрос Шон.

– Их дочурка станет очень богатой и знаменитой, – заявила Харли, – хотя мое имя действительно мне не нравится. Как тебе Лора? Или Памелла?

– Еще хуже, – фыркнул Шон и потянулся за пультом от телевизора, – с твоей фамилией звучит безобразно.

– А с твоей? – попыталась разрядить обстановку девушка.

– Дорогая, если ты будешь публиковать такие книжки с моей фамилией, меня выгонят из компании Уэйна, – парировал мужчина. Харлин обиженно надула губы и потянулась за своим блокнотом. Шон потрепал ее по щеке и уставился в телевизор, бессмысленно переключая каналы.

Харли пробежалась взглядом по своим записям.

– Она… так сексуальна, – поделилась она, – по-животному. К ней тянет. В ней есть что-то первобытное. Она как жрица древнего культа, которая приносит мужчин в жертву… О, подожди, неплохая фраза.

Девушка выудила из сумки карандаш и принялась судорожно писать. Она была так увлечена этим занятием, что не обратила внимания на руку Шона, скользнувшую по ее бедру к застежке на брюках. Карандаш в пальцах девушки повис в воздухе.

– Ты ее хочешь? – поинтересовался Шон и тем временем его ладонь оказалась уже под резинкой кружевных трусиков, – чтобы вот эти тощие женские ручки копошились вот тут?

Харлин напряглась и попыталась отделить возбуждение от раздражения на мужчину, отвлекающего ее от работы.

– Руки, которыми она расчленяла людей. Фу, какая мерзость, – пробормотала она.

– А меня не хочешь съесть? – кокетливо откликнулся Шон. Харлин отбросила блокнот в сумку, сбросила на пол брюки вместе с бельем и забралась к мужчине на колени. Коротким и резким движением она распустила собранные в пучок волосы и золотистой волной они рассыпались по плечам в белой шелковой рубашке.

– Я предпочитаю что-то потверже женских пальцев, – заявила девушка. Полотенце Шона последовало на пол за ее одеждой. Харлин легко закинула ноги мужчине на плечи и сплела ступни у него за головой.

– Лучше бы ты дальше занималась гимнастикой, – ухмыльнулся Шон.

Харлин двигалась на нем агрессивно и решительно, компенсируя все напряжение накопившееся за день и особенно за время долгой и бессмысленной беседы с Богомолом. Она никак не могла выбросить из головы эту странную женщину, но прочнее всего в ее мысли вплелись последние слова.

«В каждом из нас есть уголок тьмы».

Шон внезапно застыл и Харли возмущенно посмотрела на него. Взгляд мужчины был прикован к экрану телевизора.

«И во мне и в тебе».

Харлин тоже обернулась на телевизор и попыталась понять что приковало внимание ее любовника. Он никогда не был поклонником этих бесконечных скучных телевизионных шоу. В гостях у очередного безликого ведущего сидел странный парень с клоунским гримом.

«Однажды ты перестаешь бежать от него и выпускаешь наружу».

Парень на экране вытянул руку с пистолетом и эхо выстрела было таким пронзительным, что Харлин показалось, что стреляют рядом с ней. Ей захотелось убежать и спрятаться, лишь бы только почувствовать себя в безопасности. Голос Лилаин в голове эхом набата слился с отзвуком выстрела.

«Попробуй, может тебе понравится?»

Экран мигнул и сменился сообщением о технических неполадках. Харли безвольной куклой повалилась на Шона, чувствуя разливающееся внутри тепло и ощущение странного, необъяснимого счастья.

========== Дрессировщица ==========

Изнутри Архем напоминал пластиковый бокс для хранения продуктов – был таким же глухим, холодным и пустым. Звуки, запахи и цвета не могли просочиться сюда из внешнего мира, оттого ощущение одиночества здесь становилось особенно сильным. Артур знал, что снаружи толпа беспокойных людей в клоунских масках переворачивает машины и бьет витрины в отчаянном желании выплеснуть накопившуюся злость, но, невольно являясь предводителем этого бунта, он вынужден был отсиживаться здесь и подглядывать за ним через узкую щелку понемногу проникавшей сюда информации. Будь то случайно подслушанный по пути на процедуры или в душевую разговор охранников, сестер или санитаров или обрывок передачи с новостями через неплотно прикрытую дверь сестринской.

И в тоже время Аркхем был филиалом безумного цирка, где каждый из них был зверем или (вполне вероятно!) цирковым уродцем, томившимся в своей клетке, в ожидании выхода на манеж. От скуки, когда сознание не уплывало в мутные лабиринты воздействий тяжелых лекарственных препаратов, Артур изучал местную фауну и внутреннее устройство экосистемы больницы. Ситуация казалась довольно забавной – он хотел получить лечение, которого лишился из-за урезанного бюджета, и теперь имел возможность насладиться им сполна.

Местный мирок состоял из безликих санитаров, настолько одинаковых мощных амбалов, что создавалось впечатление, что их специально вырастили в пробирке и клонировали для их невеселой службы. Они были грубыми, хамоватыми и повсюду таскали за собой увесистые электрошокеры. Были охранники – щуплые, усатые дядьки в униформе, чуть более приветливые, но, как правило, не слишком щедрые на слова. Медицинские сестры мало отличались от первых двух категорий – как правило, дородные, и порой более усатые, чем охранники, их мягкие объемные тела в потрепанных халатах скорее внушали трепет, чем ощущение уюта, обычно исходящее от людей подобной комплекции. Всю эту пищевую цепочку возглавляли врачи – важные, насупленные, сухопарые и уверенные, что легко смогут пробраться в любую голову. Разочарование в их намерениях всегда грозило новой порцией разноцветных пилюль, от которых снились яркие сны и реальность путалась с последними вспышками гаснущего воображения.

Артур редко пересекался с другими пациентами, потому что их старались выводить из наглухо закрывающихся камер, в разное время, но при этом все же иногда успевал выцепить взглядом некоторые интересные образцы других цирковых животных. Такие редкие случаи мужчина считал определенным везением, ведь они неплохо разбавляли скучное и монотонное пребывание здесь.

Сегодняшний день (хотя из-за лекарств ощущение времени стало более растянутым и вязким и сложно было дробить бесконечные часы на сутки) выдался на удивление удачным. Артура вытолкали из камеры, чтобы сопроводить в душевую и в коридоре он столкнулся с новым, прежде неизвестным персонажем местной скучной трагикомедии.

Сопровождаемая охранником, по коридору важно вышагивала девушка невысокого роста, в халате, белизна которого слепила, наброшенном поверх узкой юбки и красной под цвет помады шелковой блузки. Каблуки туфель девушки задорно отбивали четкий ритм на холодном кафельном полу, напоминая быстрый шаг благородной лошади.

Конечно, ведь в цирке обязательно должны быть лошади, – почему-то подумал Артур, хотя незнакомка скорее подходила на роль наездницы или дрессировщицы. В ней было что-то жесткое и властное, небесно-голубые глаза обжигали арктическим холодом, хотя, при взгляде на него вспыхнули неподдельным интересом.

– Артур Флек! – как-то по детски восторженно вскрикнула она и ускорила шаг, вызвав недоверие у сопровождавших Артура санитаров, – Это же вы? Я не узнала вас без грима.

Артур не знал, что ответить незнакомке, да и за время пребывания здесь неплохо научился держать язык за зубами, чтобы лишний раз не провоцировать амбалов-санитаров.

– Мисс Квинзель, идите своей дорогой, – сухо буркнул один из них, – вам не назначено.

– А вы со мной не разговаривайте в таком тоне, если не хотите лишиться работы, – девушка резко изменилась в лице, на котором искреннее, почти детское любопытство сменилось острым хищным оскалом.

– Слушай ты… – зашипел санитар в ответ и даже сделал шаг в сторону незнакомки, но его товарищ, также сопровождавший Артура, ухватил коллегу за предплечье.

– Мисс, мы сопровождаем опасного преступника. Аудиенцию обсуждайте не с нами, – примирительным тоном сказал он. Его раздосадованный спутник выместил свое раздражение на Артуре, дав ему увесистого пинка, чтобы заставив сдвинуться с места. Артур неохотно зашагал вперед, через плечо бросив последний взгляд на незнакомку.

В своей яркой блузке среди однотонного серого коридора, маленькая и смелая перед лицом суровых амбалов, она показалась ему настоящей дрессировщицей диких зверей.

Но кто она такая? Она не подходила не под одну известную ему категорию обитателей Аркхема. Не сестра, не врач… Заключенная? Простите, пациентка.

В любом случае ее появление было самым удачным и ярким событием за очередной бессмысленный и скучный день в этой клетке.

========== Леденцы ==========

В этот раз Богомол попросила принести ей упаковку мятных леденцов, которыми теперь она шуршала как счастливый ребенок. Мелкие подачки делали ее более разговорчивой, хотя при этом она все равно продолжала оставаться хозяйкой положения.

– Не могу выносить, как воняет тут у всех изо рта, – поделилась она, хрустнув конфетой, – та дрянь, что здесь дают в качестве зубной пасты скорее похожа на перемолотых в блендере жуков…

Харлин щелкает кнопкой диктофона и выжидающе складывает руки на столе, что не может ускользнуть от цепкого взгляда Лилиан. Лилиан хищно улыбается.

– Нет, я не перемалывала жуков в блендере. Ни-ко-гда, – заявляет она и скатывается в гиений неприятный смех, – если ты этого ждешь.

За время их сеансов – а девушка уже сбилась со счету, Харли привыкла к этим шуткам. Лилиан стабильна в своем чувстве юмора и иронии над собственной участью и пребыванием здесь. Это делает ее еще очаровательнее.

– Если ты продолжишь убеждать всех в том, что здорова, окажешься в Блэкгейт, – с легкой досадой заявила Харли, – и никаких тебе конфет, сигарет и прочих глупостей. Условия там намного хуже…

– А содержание раздельное? – почему-то оживилась Лилиан. Харли захлопала глазами и ее собеседница поспешила уточнить, – есть мужское и женское отделение… или как там это называется в тюрьмах…

– Тебя не засунут в общую камеру с мужчиной, если ты об этом, – опомнилась Харли, – в твоих интересах оставаться здесь… и быть более разговорчивой.

– Зачем? Чтобы ты написала в своей книжонке о том, что я невинная жертва жестокого и опасного мира?

Лилиан как будто чувствует себя виноватой за неловкость, которую заставила ощутить свою собеседницу. Она пододвигает по столу упаковку конфет и с видом гостеприимной хозяйки предлагает Харли угоститься.

– Пиши, детка, – говорит она и кивает на блокнот, – я, Лилиан Анна Хамонд, сделала укладку и красивый макияж, сняла в баре прекрасного самца, который угостил меня двумя «маргаритами», привела к себе домой и после бурного секса удушила бельевой веревкой. Затем я попросила у моего соседа Винни его бензопилу, сославшись на то, что белки пробираются ко мне в окно через ветки дерева рядом, которые обязательно нужно спилить, и расчленила тело в своем гараже. У него было очень мягкое мясо, хотя, казался таким мускулистым… Я не испытываю никаких угрызений совести, а парнишка был вежлив и галантен со мной, никаких оскорблений или грубостей. Зачем я это сделала?

Харли тяжело вздохнула. Эти беседы с каждым разом все больше напоминали ей безумное чаепитие.

– Зачем? – сказала она слово, которого от нее ждала собеседница.

– Просто так, – ответила Лилиан и звонко засмеялась. Именно такой ее, игристую, как вино, звенящую и очаровательную, незнакомцы угощали напитками и изысканной кухней. Она умела быть обаятельной и красивой, как паучиха, заманивающая глупую муху в тонко сплетенную виртуозную ловушку.

– Может я стану более разговорчивой, если ты похлопочешь, чтобы здесь тщательнее подбирали персонал, – продолжает свою игру Лилиан, – и попробую придумать причину…

– Чем тебя не устраивает персонал?

– На этих истуканов скучно смотреть, они как китайские глиняные солдаты, одинаковые и безобразные, – заявляет Лилиан и отправляет в рот пригоршню леденцов, морщится от острой перечной мяты, ударившей по вкусовым рецепторам.

– Никого не хочется убить и съесть? – Харли делает глупую попытку ввязаться в затеянную Лилиан игру.

– Трахнуть, убить и съесть, – поправляет Лилиан, – хотя…

Это «хотя» слишком многозначительно растянуто. Харлин поднимает одну бровь.

– Кажется, тут подвезли кое-кого новенького, – говорит Богомол, – жаль, мы редко видимся с другими пациентами. Ты, наверное, слышала про клоуна, продырявившего башку ведущему в прямом эфире? Теперь тоже загорает в нашем санатории…

Харлин оживилась и поняла, что именно этой реакции от нее ожидала собеседница.

– И что? – нетерпеливо спросила девушка, – твой аппетит проснулся?

– Проснулся мой интерес, – фыркнула Лилиан, – паренек слишком щуплый для хорошего сочного блюда. Но я заинтригована тем, как этот божий одуванчик, болтающийся по больнице в блаженно-обдолбанном нашими колесами состоянии, мог кого-то грохнуть и воодушевить этих лентяев. Не хочешь с ним побеседовать?

– Ты мне предлагаешь завершить наши сеансы и поискать более благоприятный материал? – откликнулась Харли.

– Ну, без наших бесед, я буду скучать, малышка Харли, – сладко потянула Лилиан, – но насколько я знаю там есть все, что тебе нужно – и тяжелое детство и ебанашка-мать, и вечные удары и унижения бессмысленного и жестокого мира… В ком угодно пробудят демонов. Правда ведь? Даже ты, мой милый ангел, от такого давления сломалась бы и всадила бы кому-нибудь пулю или нож под ребро.

– Пока мне хочется всадить ее только тебе, – честно поделилась Харлин и, спохватившись, выключила диктофон. Лилиан не обидели эти слова, она возликовала.

– Не хочешь написать книгу о своей темной стороне? – тут же радостно откликнулась она.

– У меня ее нет, – уверенно заявила Харлин и захлопнула блокнот, – на сегодня достаточно.

Вместо того, чтобы покинуть Аркхем, Харлин отправилась в кабинет главного врача. Ей уже приходилось бывать здесь примрено полгода назад, когда она добивалась аудиенции с Лилиан и сейчас ей двигала похожая цель. Она пыталась убедить себя, что идея начать беседы с новым пациентом родилась в ее голове самостоятельно, а не под магнетическим давлением коварного Богомола. В любом случае Харлин не видела никакой выгоды, которую маньячка получит, если она начнет работу с кем-то еще. Вероятно, ей, как и многими томящимися здесь заблудшими как в чистилище, двигала банальная скука.

Фред был рад ее видеть и обменялся с девушкой дежурным рукопожатием. От прикосновения его теплой влажной ладони, Харлин украдкой вспомнила, как в прошлый визит, эта самая ладонь оставляла болезненные следы шлепков на ее ягодицах. Это воспоминание не вызывало в ней ни стыда, ни смущения. Она воспринимала свою красоту и сексуальность – как разменную монету в достижении собственных целей там, где ничего не удавалось достичь обычными капризами и трогательно надутыми губами.

– Как продвигается работа над книгой? – поинтересовался мужчина, – Хамонд оправдала твои ожидания?

– Вполне, – заявила Харлин, не намеренная признаваться в поражении и выдавила быструю, но качественную ложь, родившуюся до прихода в кабинет, – пожалуй, для книги мне нужно больше материала…

Фред нахмурился.

– Случай Лилиан дает мне одностороннее представление о проблеме… Я хотела бы сделать его более полным. Я слышала, что недавно к вам поступил новый пациент… его клиническая картина и биография идеально подходят…

– Нет, – резко перебил Фред, – я вынужден тебе отказать…

– Но?! – надула губы Харлин.

– Он убил своего предыдущего психиатра и очень опасен, – отрезал Фред, – об этом и речи быть не может…

– Неужели он опаснее Богомола? И вы спокойно позволяете мне беседовать с ней один на один, – возразила Харлин.

– Она не убивает женщин, – привел он веский аргумент, оказавшийся слишком весомым, чтобы Харли было что противопоставить. Однако, у нее были козыри в рукаве на такой случай. Шон с его связями. И не только он.

– Пожалуйста, – зашептала она, делая свой голос нежным и томным, – мне это так нужно… я нахожусь в шаге от великолепного открытия… И, конечно, я упомяну тебя первым в числе тех, кому выражаю благодарность за создание книги… – пока девушка произносила свою пламенную речь ее пальцы медленно и методично расстегивали пуговицы на своей блузке, – просто выдели побольше охраны… а я большая девочка и справлюсь… я могу за себя постоять.

Фред пропустил большую часть ее монолога мимо ушей, потому что сейчас больше был увлеченным открывшимся перед ним зрелищем.

Харлин не нужно было подтверждений, чтобы быть уверенной в том, что в ближайшее время она сможет начать беседы с новым пациентом. Пока она усаживалась на коленях у Фреда, попутно расстегивая его брюки, она уже думала о простых дежурных, но более увлекательных вещах – купить кассет в диктофон, подготовить список вопросов, запросить личное дело, найти и щелкнуть по носу нахамившего ей накануне санитара. Лилиан права – они слишком скучны и отвратительны и не вызывают ни аппетита, ни интереса. Как, впрочем, и Фред.

Комментарий к Леденцы

Ищу бету, потому что самой лень перечитывать написанное :(

========== Первая сессия. ==========

Эти проклятые таблетки созданы для того, чтобы уничтожить жизнь в самой жизни, а не даровать минутную и жалкую иллюзию покоя. Они подавляют боль, подавляют радость, подавляют отчаяние и смех. Чем дольше Артур находился здесь, тем сильнее и прочнее становилась стеклянная стена, разделяющая его с миром. Сначала с тем, за стенами Аркхема – живым и бурлящим от эмоций и детской обиды, теперь с этим – замороженным и холодным.

Лица санитаров слились в одну безликую маску равнодушие и презрения. Теперь он окончательно перестал их различать. Хотя, сегодня эти безрадостные верзилы были чуть ли не архангелами – вестниками благих прекрасных вестей и лучика света в этом темном царстве. Если бы Артур знал, какой сюрприз его ожидает, он с большим энтузиазмом встретил бы их очередное появление, но сейчас он только гадал, пытаясь понять который час и для чего незваные гости потревожили его покой. Ледяной отрезвляющий душ? Или беседы с очередным заумным мозгоправом?

Однако, возле дверей камеры его поджидала вчерашняя незнакомка в обществе пары скучающих охранников.

– Добрый день, Артур, – вежливо приветствовала его девушка, – я психиатр Харлин Квинзель. Я отниму у вас немного времени, впрочем, вероятно, вы не сильно заняты.

– Я как раз планировал обсудить последние новости со своими выдуманными друзьями, – слабо попытался пошутить он, понимая, что через мутную пелену спокойствия, дарованного лекарствами, проступает прежнее, знакомое чувство невыносимого смущения. Он показался себе угловатым подростком, с которым вдруг заговорила самая красивая девочка в классе, встречавшаяся с капитаном футбольной команды.