Текст книги "Sugar Water (ЛП)"

Автор книги: everythursday

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Именно в тот год он понял, что всё сложилось не так уж и здорово. Это было вовсе не то крутое достижение, которым ты стремишься завоевать папину гордость, – что ж, оно таковым являлось, но потом превратилось в нечто большее. Это не было детской проказой или подобием тех фантазий, которыми они обменивались с мальчишками: грёзы о том, как они наденут маски, запустят в небо Тёмную Метку и будут чувствовать себя главными плохишами Англии. Это было совсем не тем, чем представлялось Малфою.

Это было страшно.

И оказалось самым страшным в его жизни. Вовсе не игрой. В течение долгого времени Драко столько выкладывался ради этого, что поначалу решил: он просто позабыл о прилагающихся трудностях. Он, наверное, все эти годы был слишком взвинчен, и исключительно поэтому его рот, словно желчью, наполнялся тошнотворным привкусом разочарования с самого первого дня. Но происходящее больше не было чем-то клёвым. Перестало быть забавой, тем, что заставит отца похлопать его по спине или поможет уложить в постель девчонку. Всё было всерьёз. Обернулось чем-то действительно значительным и серьёзным, связанным со смертью.

Драко не думал, что всё закончится слишком плохо, ведь ему было всего шестнадцать. Тем летом ему только исполнилось шестнадцать лет, и прежде ему случалось убивать рыбок в пруду в Малфой-мэноре. Он смеялся вместе с мальчишками, пока Пэнси и остальные девчонки верещали и возмущались, а красные длинные рыбьи внутренности разлеталась по сторонам. Но они хохотали, а потом сидели на берегу и смотрели, как чешуя переливается на поверхности воды. И шестнадцатилетний Драко решил, что если в девять лет он мог взрывать рыбу, то семь лет спустя сможет кого-нибудь убить. Смерть – это просто. Чёткая цветная линия – вот и всё, его родители, да и он тоже, будут в безопасности. Это должно было быть так легко.

Малфой не мог поверить в то, насколько сильно он ошибался. Не мог до тех пор, пока смерть не подкралась ближе, он сам не начал лучше соображать, а в груди не поселился страх, который ощущался твёрдым сгустком, тяжёлым, словно сердце, стучащее и качающее кровь. И он понял. Там на вершине башни, всё стало столь же ясным, как вода в домашнем пруду. И вся его жизнь… Вся его жизнь с грохотом взлетела в воздух. Он стоял там, каждое воображаемое, обрушившееся слово прожигало мозг, а мир разлетался на части.

Потому что ему никогда не встречались грязнокровки, которые вели бы себя, как животные, о чём твердили отец и отцовские друзья. Когда магглорождённые проходили мимо или когда Драко сам до них дотрагивался, он ощущал тепло. Эти люди были тёплыми и мягкими, как и сам Малфой. Как Дамблдор.

И до Драко дошло, что он так ни в чём и не разобрался. Никогда не давал себе труда задуматься или хотя бы постараться понять, кем же являлись Пожиратели Смерти. Пожиратели – это его отец и почтенные дядюшки, все те мужчины, в окружении которых Драко вырос. Пожиратели – это то, кем ему и его друзьям суждено было стать с самого детства. Он никогда в этом не сомневался. Никогда не задавался простыми вопросами, пока не сообразил, что это совсем не то, чего ему хочется. Пока не зарыдал в ванной комнате, будто какой-то слабак. Ведь Драко было плевать: пусть грязнокровки займут все хорошие рабочие места, целый мир или что там ещё. Чихал он на это, если только с его родителями всё будет хорошо, а ему самому не придётся выполнять задание. Не придётся ради этого убивать человека. Грязнокровки не сделали ему ничего плохого. Временами Дамблдор вёл себя как настоящий придурок, но и он не совершил чего-то особенного. И Драко понял: это Волдеморт причинил ему зло. Подставил самого Драко и его родителей под удар. Это был он.

Проблема в выживании самых приспособленных заключается в том, что, выжив, ты вынужден существовать с тем, что натворил. А Драко сомневался, что он на такое способен. Он не мог переварить мысль об убийстве пожилого человека, ещё даже не совершив преступления. Но всё свелось к одному: либо Дамблдор, либо его родители, и выбор должен был быть простым. Драко следовало стать героем, бойцом или храбрым парнем, защищающим то, что ему принадлежит. Но он таким не был. И близко ничего подобного. Драко даже не смог унять дрожь в руке.

Малфой снова пнул стену и покачнулся. Малая часть мозга пыталась убедить его прекратить, ведь то, что сейчас он ничего не чувствовал, вовсе не гарантировало того же и завтра. Но Драко всегда был немного мазохистом.

Он выдохнул, будто перетрудился, и прислонился лбом к холодному камню. Будь у него палочка, он бы постучал по преграде, как по стене в Косом переулке, и оказался бы в волшебном квартале Франции. Вот и всё. Ситуация безнадёжна – около трёх дюймов прочной кладки удерживали его от целого мира. Его мира. Принадлежащего ему по праву рождения, как всегда утверждал отец. Три дюйма, три года и множество неверных решений. Он практически чувствовал потрескивание магии по ту сторону. Ощущал её на языке, словно что-то мощное, сладкое и знакомое.

Драко захотелось взвыть.

Он поднял руку и прижал ладонь к стене. Будто кладка могла почувствовать магию в его крови и разъехаться. Он воспроизводил пальцами движения заклинаний и проклятий, задаваясь вопросом: как они отзовутся там, по другую сторону? Как быстро кто-нибудь сумеет опознать его лицо?

Закрыв глаза, он почти смог это представить. Почти увидел мальчика за стеной, на несколько дюймов ниже и чуть худее себя. Более долговязого, тонкого и костлявого. Более глупого, заносчивого и чопорного. Драко рассмеялся, вообразив тот взгляд, которым он одарил бы самого себя, случись ему заглянуть за преграду. Малфой хохотал хрипло и резко, хватался за камни, словно мог поймать наивность и простодушие. Твёрдую веру ребенка в мир и своё окружение.

Такое различие истощило его. Контраст между собой настоящим и прошлым, его жизнями, мирами. Драко стало казаться, что он сам себя подвёл. Эта мысль впервые пришла ему в голову. Обычно он обвинял отца, или, может быть, Снейпа, даже о матери он пару раз размышлял в подобном ключе. Но никогда он не думал так о собственной персоне. Пока не осознал, как был бы разочарован тот Драко, что на три года младше. Как бы расстроился тот девятилетний пацан на берегу пруда. Как был бы опустошён одиннадцатилетний он, лежащий в кровати в Хогвартсе и делящийся своими будущими планами с соседями. И какая-то часть нынешнего Драко презирала того парнишку, которым он тогда был. Чувствовала стыд за то, что тот говорил и делал. Какая же между ними двумя была разница.

Тогда у него имелись большие мечты. Большие наивные мечты. Ему было тринадцать, и у него были имя, влияние, деньги и власть. Тому ребенку сулили великие сражения и великие деяния. Проклятые учебники по истории.

Теперь… Теперь… У него по-прежнему остались мечты. Все они проигрывались в его мозгу, словно сказки, которые он раньше ставил на заднем дворе – заставить Пэнси изображать прекрасную даму тогда было сложнейшим делом в его жизни. Глупые детские мечты, о которых он позволял себе думать, пока мыл посуду или лежал в кровати, прислушиваясь к тому, как колотится в стену спинка кровати в соседней комнате. То, в чём он бы не признался и о чём бы никому никогда не рассказал. Но эти мечты были чем-то далёким. Тем, о чём думаешь, чтобы отвлечься. Они не были реальны. Никто не станет такое выслушивать и по-настоящему верить, будто подобное возможно. Даже ты сам.

Драко вздохнул и развернулся, на секунду прислонившись спиной к стене, чтобы сохранить равновесие. И готов был поклясться, что почувствовал покалывание – вибрацию от плеч до кончиков пальцев. Магия. Магия в самой мысли о ней.

Но приходит такой момент, когда человек должен сдаться. Остановиться и просто отойти в сторону, признавая поражение, чтобы не выставить себя ещё большим идиотом. Драко пришло в голову, что он уже готов попытаться это сделать, вот только одна часть него навсегда останется там. За стеной. А другая – здесь, внутри, жаждущая преодолеть этот барьер.

В углу, где улочка встречалась с боковым проулком, крутился небольшой бумажный вихрь. Драко не знал почему, но предполагал, что это как-то связано с потоком воздуха, порывами ветра и чем-то ещё. Ветер залетал в улицу, ударялся об стену, отскакивал и заставлял мусор безостановочно вращаться. Этакий круг, цикл. В нём мелькали какие-то газетные чёрно-белые листы, несколько цветных страниц и полиэтиленовый пакет.

Драко начал, шатаясь, продвигаться к выходу, при этом не отводя руки от стены, будто не мог найти в себе сил разорвать контакт. И тут за носок его поднятой ноги зацепился пакет. Опершись на стену, Драко посмотрел вниз, чтобы сбросить мусор, и тут его взгляд выхватил картинку на одном из танцующих листов. Изумлённый, пьяный и неуверенный, Драко не с первой попытки смог подцепить страницу. Опять прилепившись к стене, с пакетом на ботинке, Малфой проковылял к фонарю возле какого-то магазинчика.

И вот тогда он почувствовал, словно его ударили под дых. Он читал снова и снова, по крайней мере те слова, которые понимал или думал, что понимает. Когда мозг находится в состоянии паники или случается нечто катастрофическое, тело проявляет потрясающую способность мгновенно трезветь. Драко всё ещё чувствовал головокружение и опьянение, но он вдруг сконцентрировался на статье настолько чётко, насколько, наверное, вообще мог. На лице своего отца. На восторженном объявление о его смерти.

– О, Мерлин. О… отец, – прошептал Драко, покачал головой и стиснул бумагу так, словно это могло помочь, а чтение – хоть что-то изменить. – Ах, папа.

Драко рухнул, не успев даже осознать, что сейчас упадёт, но ему было плевать. Он уселся возле стены прямо посреди бумажного урагана и почувствовал, как его жизнь снова начинает меняться.

Лимузин, сегодняшний день

Драко пришлось выдержать три остановки, прежде чем они хотя бы двинулись в сторону его отеля. Ирландец-пьянчужка и темноволосая девушка вышли у паба, а двое других незнакомцев жили в разных отелях. Малфою показалось, будто он просидел в лимузине несколько часов, прежде чем узнал угловой магазин на улице и понял, что до его отеля осталась всего несколько кварталов.

Его отец имел обыкновение устраивать семейные выезды на министерские мероприятия, чтобы, по мнению Драко, укрепить образ достопочтенного человека или нечто подобное. Кое-какие друзья отца поступали так же, и после окончания банкета или бала, когда взрослые уединялись для вечернего разговора, Драко с друзьями выскальзывали из своих номеров.

Он знал, как попасть в любое желанное место в округе. От клубов до круглосуточных ресторанов и даже небольшого квиддичного поля в местном парке. Он никогда не запоминал путь по уличным знакам – ориентировался по окрестностям. Именно поэтому если бы водитель должен был высадить Драко прямо здесь, он бы не сумел найти дорогу в отель. Слишком уж много изменений произошло за годы его отсутствия. Изменилось всё.

Однако, несмотря ни на что, это была Англия, и находиться здесь было приятно. Это было похоже на возвращение домой.

Франция, после Башни: 3 года, 5 месяцев

– Ты что здесь делаешь?

Грейнджер удивлённо на него посмотрела, будто встреча с ним там, где он живет, была случайностью. Гермиона сидела за столом со стаканом воды, а одна из обитательниц дома, поставив ногу на стул рядом, поправляла колготки. Эта девица была одной из тех проституток, что были какое-то время популярными, и разговаривала пусть на ломаном, но всё же английском.

– Мне было скучно, – Гермиона пожала плечами и послала Малфою скованную улыбку – в этот момент он выглядел так, словно готов был вцепиться ей в горло.

– Грейнджер, мы встречаемся, чтобы восполнить у тебя пробелы в информации, а не для того, чтобы развеять твою скуку. Я понятия не имею, когда ты перестала улавливать эту разницу, но предлагаю тебе обратить на неё внимание. Найди себе грёбаное хобби.

Её улыбка угасла.

– Что случилось?

Он скривился от неприязни, но перевёл взгляд на стоявшую рядом женщину.

– У тебя нет никаких дел?

– Нет, – та покачала головой, обмахиваясь.

– Так найди.

Резкость его голоса заставила девицу опустить ногу и скользящей походкой ретироваться из комнаты, давая понять своей неспешностью, что уходит она вовсе не из страха, пусть это и было ложью. Когда они остались одни, Драко вытащил из кармана аккуратно сложенную газету, нагретую его телом. Рваным движением он швырнул её Гермионе в лицо, хотя та даже не успела вскинуть руку, чтобы отбить листки. Наморщив нос, она сердито покосилась на Малфоя, подняла газету и быстро её развернула.

Драко никогда раньше не видел, чтобы кто-то становился «белым как простыня». Но Грейнджер это удалось. Краска схлынула с её щёк, и выглядела она так, будто её вот-вот стошнит. Драко было плевать. Он почти что жаждал этого. Хотел, чтобы она испытала стыд и физический дискомфорт, когда её вырвет на свои же на ботинки.

– Грейнджер, обрати внимание на дату. Месяц назад. Один месяц назад. В прошлом месяце ты приходила трижды. Ты вообще собиралась рассказать мне о том, что мой отец мёртв? – его глухой голос опасно вибрировал от сдерживаемого гнева, и Гермиона вздрогнула.

Ему казалось, в его груди находится шар, готовый вот-вот лопнуть. Взорваться так же, как взорвался отец.

– Ты выглядел… Ты выглядел лучше. Будто ты можешь быть счастлив, наверное, и я, я не…

– Мне не нужны твои извинения. Они ни черта не стоят. Ты облажалась. Это мой отец! Мой отец! Я и знаю почему. Ты боялась потерять свой грёбаный источник. Боялась, что едва я узнаю, что моего отца убили ваши люди, то откажусь сотрудничать и…

– Нет! Нет, дело вовсе не в этом!

– Нет? Так ты не удосужилась сообщить мне, что он мёртв, потому что я… я был почти что счастлив? И в чём заключался твой план? Подождать, пока я расстроюсь, и вывалить это на меня?

– Мне было нелегко! Мне ещё ни разу не приходилось сообщать такую новость. Я волновалась и боялась! Я должна была и понимаю это, но не знала как, и когда, и… и… вообще. Всего несколько месяцев назад была эта история с рукой, я испугалась. Я не хотела, чтобы ты… сделал что-то… и… я пыталась! Смотрела на тебя, открывала рот, слова вертелись на языке, но… я не могла этого сделать. Прости меня. Мне правда жаль.

Он был слишком зол, чтобы оставаться на одном месте, и начал мерить шагами пространство ещё на середине её речи. Он был слишком рассержен на неё. Чертовски сильно жаждал схватить её и встряхнуть. Это гнев. Когда все мышцы и сухожилия отказываются находиться в покое, грозя в противном случае обернуться против тела и заставить кишки фонтаном вылететь в стену. Когда каждый нерв и кость гудят от напряжения.

– И ты протянула месяц, да? Кто знает, сколько бы это длилось, не найди я эту газету! Возможно, смерть моего отца ничего для тебя и не значит, может, вы даже закатили вечеринку, но я – другое дело. Я его сын. Его сын, и ты не собиралась мне об этом рассказывать?

– Собиралась…

– Когда? – он закричал, заорал, вздрогнув сам.

Она опустила взгляд, чтобы не видеть его широко распахнутых глаз, и всем своим видом выражала готовность заплакать. Это лишь сильнее разозлило его. Он поднял ногу и коленом пнул стол так, что край его ударил Гермиону в живот, вынуждая её вскинуть голову.

– Я понимаю, что он мёртв, а ты рассержен и расстроен. И мне очень жаль, я прошу прощения за то, что не сказала тебе, это было неправильно. Я поступила неправильно. Но… но его убила не я, Малфой. Так что прекрати вести себя так, будто я это сделала, – её тихий голос дрожал на некоторых словах. Гермиона сцепила руки на столешнице.

Драко наклонился вперёд, уставившись в карие озера её глаз так пристально и злобно, как только мог.

– О, Грейнджер, а я так себя и не веду. Если бы я вёл себя так, то уже бы перерезал тебе глотку.

Это её разозлило. Заставило сверкнуть глазами и вскинуть подбородок. Этого он и добивался. Орать на сломленную девчонку он не хотел. Он жаждал битвы. Ему нужен был кто-то, на кого можно злиться. Ему это было необходимо. Чтобы она достойно ему ответила, и вот тогда бы он её растоптал, доведя чуть ли не до края.

– Ты же такой убийца, Малфой! – выплюнула она, но едва произнеся это, тут же снова сникла.

Жалость. Проклятая жалость, а её он ненавидел. И вина – вину тоже, но та волновала его не так сильно.

– Пошла ты на хер, дрянь. Шлюха. Грёбаная сучка.

И Гермиона промолчала. Просто смотрела на него, а потом поднялась на ноги и сложила газету. Она обошла вокруг и, оказавшись так близко, что он смог учуять запах её шампуня, дотронулась до его руки. Драко с усмешкой отшатнулся.

– Не прикасайся ко мне. Я не хочу, чтобы ты вообще ко мне подходила.

Она должна была его ненавидеть. После сказанных слов должна была разозлиться и начать угрожать. Не должна была так сильно переживать из-за своего поступка, пытаться прикоснуться и успокоить его. Начать хотя бы с того, что у неё не должно было быть никаких трудностей с сообщением ему этой новости. Заботилась о его психическом здоровье? Опасалась, потому что думала, что он слетел с катушек, разожжёт плиту и залезет туда? Что за чушь? Как же сильно изменилось её отношение к нему, если она боялась сообщить ему о том, из-за чего он мог нанести себе вред? Как близко она подобралась?

Он не замечал этого раньше. Не видел, насколько всё изменилось, пока не сравнил двух разных Грейнджер так, как анализировал себя. Трансформация из более мелкой, лохматой и раздражающей девчонки из его юности, которой нравилось его доводить, в стоящую перед ним девушку, которая пыталась утешить его в тот момент, когда душевная боль, будучи слишком сильной, обернулась физической.

И она оказалась близко. Слишком близко.

– Малфой…

– Заткнись, Грейнджер, и отправляйся домой.

– Я…

– Мне плевать. С меня хватит. Тебя, всего, что с тобой связано, твоего постоянного присутствия. Я не понимаю, почему до тебя ещё не дошло, но отвали.

– Есть несколько причин, по которым «до меня ещё не дошло», – теперь она злилась, но какой-то болезненной злостью, которая его не задевала.

– Тогда забудь о них и держись от меня подальше. Я устал. От всего этого.

От неё, предоставления информации, Министерства, Франции, грязного дома, мытья тарелок, погибшего отца. Умирающей матери. С него довольно, потому что есть некие границы. Существуют пределы.

Драко вырвал газету у Гермионы из рук и, старательно избегая прикосновений, прошёл мимо неё и направился в свою комнату. Он вытащил из-под кровати старую сумку и побросал в неё все свои пожитки. Кое-какие сбережения, одежду, что-то ещё.

Швырнув сумку перед дверью, он зашагал к комнате Дома. Драко прошел мимо кухни, чтобы убедиться, что Гермиона оттуда убралась, и с облегчением отметил, что её нигде нет – её присутствие лишало его самообладания. Он начал терять хладнокровие и боялся того, что произойдет, если это случится или если он сумеет взять себя в руки. Возле неё он не мог контролировать свои эмоции, так что последнее, что ему сейчас было нужно, это оставаться с ней рядом.

Дом встретил Драко в коридоре и окинул его удивленным взглядом – Малфой опустил ему на ладонь ключ и ежемесячную плату.

– Спасибо.

– Куда ты собираешься? – медленно и изумленно поинтересовался Дом. Обернувшись, Драко взглянул на него поверх плеча.

– Обратно в Англию.

========== Часть пятая ==========

Возле отеля, сегодняшний день

Драко оставил чаевые водителю, хоть тот и кидал на него неприязненные взгляды всякий раз, когда был вынужден открывать ему дверь. Некоторые привычки слишком уж укоренились в сознании. Швейцар бросился вперёд, чтобы защитить чарами голову постояльца от мелкого дождика, и Драко тоже дал ему на чай.

«Вот она, моя жизнь», – подумал Малфой, шагая по элегантному величественному вестибюлю и выуживая из кармана удостоверение личности волшебника.

В какой-то момент каждый человек начинает подводить итоги своей жизни. Для Драко в этом не было ничего нового – таким анализом он занимался с самого детства. Обдумывал то, что имел, чего достиг, чего хотел и что собирался сделать. Будучи в бегах, он неоднократно погружался в такие размышления, но чаще всего они касались уже минувших дней. Потому что тогда Драко не верил, что его прошлое и его настоящее могут слиться в единое целое. Он не подводил никаких итогов своего текущего состояния, рассчитывая, что подобное положение не останется таковым навсегда. Его представления о будущем исходили именно из этого.

Даже ночуя в одном доме с проститутками, он не верил всерьёз, что через пять лет будет топтаться на том же месте. Он надеялся, что каким-то образом его существование изменится к лучшему. Что он уцепится за любую подвернувшуюся возможность и перевернёт свою жизнь. Выводы о том, как мало он успел сделать и в кого превратился, воспринимались менее болезненно, пока билась мысль, что время ещё есть. И пока Драко размышлял над тем, кем стать или что ему только предстоит совершить.

С момента освобождения из Азкабана всё переменилось. Драко отбросил эту идею и начал мыслить настоящим. Он вернулся обратно в мэнор, к малфоевским сейфам и некоему подобию своей старой жизни, и не имел ни малейшего понятия, что же ему теперь делать. Он даже не представлял, куда двигаться дальше.

Так что Драко начал задумываться о том, что возможно, он никуда и не двигается. Что всё дóлжное произойти в его жизни, уже случилось, и ему остаётся только забвение. Он не оставит никакого следа ни в мире, ни в судьбе другого человека.

Ведь все жаждут от жизни именно этого. Хотят хоть что-то оставить после себя – наследие. То, за что их будут помнить. И если не получается ничего грандиозного, если не выходит завоевать весь мир, люди довольствуются теми, кто придёт на их похороны. Теми, на кого они повлияли, с кем были связаны и кто никогда не сможет их позабыть.

Драко не сделал ничего подобного. Лет через двадцать на него даже внимания не обратят. И он чувствовал свои будущие никчемность и бесполезность. Подводя итоги прожитой жизни, он осознал, что оказал сильное влияние только лишь на свою судьбу и ничью больше. И что он исчезнет из этого мира, не имея даже представления о том, как это исправить.

Малфой шагнул в кабину лифта, нажал на кнопку и, откинув голову на стену, наблюдал за тем, как закрываются дверцы. Он отражался в каждой из створок – он один – и Драко ощущал себя уже исчезнувшим. Цельным, застывшим и исчезнувшим. И нет, постичь этого он тоже не мог.

Уилтшир, после Башни: 3 года, 7 месяцев

Чувство, охватившее его, когда он прошёл сквозь ворота Малфой-мэнора, было странным. В тот момент Драко мог думать лишь о том, что покинул это место мальчиком, а приехал обратно мужчиной. О количестве событий, имевших место с момента его ухода вплоть до возвращения, и о том, каким же несведущим он был тогда. Драко думал, что если бы он только знал, уловил намёки на своё будущее и на то, чем всё обернётся, то убежал бы в свою спальню и закрылся бы там на следующие три года.

Он был огромным. Слишком большим. Встань Драко рядом, эта махина оказалась бы почти в два раза шире него и такой же высокой, а Малфой в прошлом году пересёк отметку в шесть футов. Надгробный камень на могиле отца поражал габаритами. Словно Малфой-старший при жизни был чересчур значимым человеком, чтобы покоиться под памятником обычных размеров.

Края монумента были украшены красивой резьбой, изображавшей воинов, магические сражения и различных животных. Там не было ни цветов, ни крылатых ангелов, которые, по представлениям Драко, могли украшать могилу матери. Для неё отвели место на кладбище рядом с мужем, но Драко попросил Грейнджер перенести её в резиденцию Блэков. Похоронить там, где, как ему казалось, матери того всегда хотелось. Однажды, когда появится такая возможность и станет относительно безопасно, он навестит её. Изучит узор на её надгробии так же, как сейчас изучал на отцовском – разъярённый дракон в верхнем правом углу привлёк его внимание.

Слова были вырезаны плавным, элегантным шрифтом. «Верный, Преданный», – было выведено под именем. А ниже – цитата на латыни о величии, силе и власти. Ни слова о том, каким покойный был отцом или мужем. Верность и преданность – как раз для него. Драко знал это так же хорошо, как самого себя. Именно такой была жизнь его отца.

Вся его грёбаная жизнь.

Драко всегда отчаянно старался оправдать те ожидания, что возлагал на него отец. Привлечь его внимание и заставить гордиться собой. Он боролся за это, даже ещё не понимая, чего именно хочет. Не осознавая, что жаждет его признания, похвалы.

Следуя примеру отца, Драко зачёсывал волосы назад, но его причёска была короче и выглядела хуже. Он принял к сведению и перенял отцовские вкусы и предпочтения в одежде. Он ел то, что любил отец, и ненавидел то, чего не терпел Малфой-старший. От рыбы до грязнокровок, от ярких цветов до бедняков. Он старательно работал над манерами и этикетом. Встречался с девушками, которых одобрял отец, руководствовался плавностью и грацией, с которыми тот себя нёс. Каждую деталь он копировал с той тщательностью, на которую только способен ребёнок, и делал всё возможное, чтобы жить именно так. Он до изнеможения тренировался играть в квиддич, с головой окунулся в учёбу. Но отец ничего не замечал. Никогда не обращал внимания на попытки впечатлить и вызвать гордость, замечая сына лишь тогда, когда тот ошибался.

Драко был всего лишь ребёнком, он выстроил свою жизнь и свою личность вокруг фигуры отца. Вокруг того, чем тот ему представлялся, и того, кем бы мог стать Драко. У них с отцом были моменты, которые, возможно, мало что значили для кого-то другого, но имели огромную ценность для Малфоя-младшего.

И Драко был зол. Злился из-за каждой проваленной попытки, каждого удара, нанесённого его самооценке, из-за того, как сильно это отравило его жизнь. Он злился потому, что Люциус умер как раз тогда, когда Драко продемонстрировал, насколько хреновый из него получился наследник. Он наконец-то сумел разрушить в себе копию образа отца, но сам ничего из себя не представлял. Он жил все эти годы, взрослел, стараясь быть кем-то ещё, и не знал, что значит существовать в собственной шкуре. Быть вольным стать тем, кто он есть. И Драко сердился на отца за то, что тот не заботился о сыне. Не слишком его замечал и навязывал впечатлительному отпрыску собственные убеждения. Не объяснил, что, возможно, быть тем, кто ты есть – совершенно нормально и хорошо. Он злился, потому что Люциус был дерьмовым отцом и дерьмовым мужем, который никогда не уделял внимания подавленной жене, заслуживавшей гораздо большего.

Он злился, потому что как бы ему ни хотелось ненавидеть отца за всё это, он не мог. Не мог ненавидеть его за то, что его не было рядом, за то, что тот не выполнял своих обязанностей, не остался со своей семьёй, а посвятил жизнь маньяку, направлявшему мир к геноциду. Драко был в ярости. В таком бешенстве, что будь этот ублюдок жив, хотел бы врезать ему по лицу. Плюнуть в него и спросить, кто дал ему право бросить сына. Повернуться к нему спиной тогда, когда тот был мал, тогда, когда оказался в опасности, и вот сейчас. Сейчас он просто умер, будто так и надо. Словно подобное когда-нибудь станет нормой.

Драко злился и на себя самого. Сердился за то, что ему по-прежнему было важно знать, что бы о нём подумал отец, что тот чувствовал перед смертью. Был чертовски взбешён, потому что по-прежнему хотел заставить папу гордиться собой. Но было поздно. Теперь уже слишком поздно.

Драко понял, что плачет. Его лицо было мокрым, а грудь сдавило – он едва сдерживался, чтобы не закричать от обуревающих его эмоций. Нахлынула боль – грудь, горло, всё тело. Он шипел сквозь зубы грязные ругательства и угрозы, снова и снова молотя руками по камню.

Он хотел столкнуть его. Топтать и крушить эту глыбу до тех пор, пока та не превратится в неопознаваемые куски камня. Разбитые на части, потерявшие смысл без складывающихся в предложения слов, без имен и дат. Бессмысленный и бесполезный, бестолковый раскрошившийся надгробный камень.

Вместо этого Драко вытянул руки и положил ладони на бока монумента, словно обнимал неприятного человека. Он прищурился, ощущая идущий от камня холод влажной от слёз щекой. Тот был таким ледяным, что в голове пролетела мысль – это мороз щиплет кожу. Его щека индевеет. Возможно, он уже примёрз к камню так же, как мокрая от снега перчатка прилипает к металлу. Или как примёрз языком тот глупый маггл после просмотра рождественского фильма. Его отец перевернётся в гробу, когда Драко начнёт паниковать, а его никто не услышит и не поможет. Кто знает, вдруг он уже крутится, ведь его сын, единственное физическое продолжение его самого на этой земле, рыдал над его громадным надгробием и беспокоился, не примёрзла ли щека.

– Прости меня, – прошептал Драко.

И снова повторил. Снова. Снова.

Он не знал, за что именно извиняется. Просит ли прощения у отца или у самого себя. Но ему было жаль. Так сильно жаль.

Под его ногами, в нескольких футах под землёй, лежал его отец. Холодный и бездыханный. Драко знал, как всё случилось, знал, что Люциуса взорвали, но эта смерть ему представлялась иначе. Он видел своего отца таким, каким тот был всегда. Он покоился там в темноте, бледный и утонченный, с закрытыми глазами и разметавшимися вокруг волосами. Сбоку лежала трость, а одежда была безукоризненна.

Драко не мог в это поверить. Не мог уяснить тот факт, что его отец там, внизу, потому что мёртв. Ушёл. Навсегда почил под землёй в этой тяжелой коробке.

У Драко вдруг перехватило дыхание, он сжал края камня руками, будто в попытках удержаться на ногах, грудь сдавило ещё сильнее. Он видел его там, внизу, потерянного для мира и для Драко. Ушедшего от него.

Смерть вовсе не была чем-то лёгким. Смерть – это самая трудная штука на свете.

Номер 3B, сегодняшний день

Его мантия упала на жёсткий стул, стоявший в жилой зоне номера и предназначавшийся скорее для демонстрации, нежели комфорта. Драко заметил, что такое утверждение справедливо для большинства вещей. И удивлялся, почему не замечал этого до Башни. Возможно, если ты до онемения отсиживаешь задницу на неудобных стульях с прямой спинкой и ни разу не пробуешь откинуться в продавленном под себя кресле, ты не знаешь, чего лишаешься.

Пиджак лёг поперёк небольшого столика, туда же Драко швырнул галстук, но почти не сомневался в том, что промазал. Запонки отправились на комод, Малфой нетерпеливо расстегнул пуговицы и избавился от рубашки. Ремень, брюки, нижнее белье и ботинки остались на полу; Драко прошёл по комнате и остановился возле окна.