Текст книги "Sugar Water (ЛП)"

Автор книги: everythursday

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Всё хорошо, – Драко пожал протянутую руку, готовый к сопровождавшим приветствие пристальному взгляду и связанной с войной неловкости. – Как вы? Как поживает ваша супруга Роузи?

– Она умерла, – Вилкис, нахмурившись, высвободил ладонь – его лоб пересекли десятки морщин.

– Мои соболезнования.

Грейнджер появилась десятью минутами позже, остановилась вдалеке за спиной собеседника Драко и теперь улыбалась окружавшим её людям. Малфой не понимал: то ли она нанесла макияж, то ли ей было жарко – никто из толпившихся вокруг идиотов не удосужился снять с её плеч мантию. Хотя, решил он, Грейнджер была из тех, кто в состоянии сделать это самостоятельно.

Пусть и немного, но она умудрилась усмирить свою шевелюру, хотя Драко подозревал, что укладка продержится лишь до конца ужина, а потом локоны снова станут неуправляемыми. Даже чары не могли укротить её волосы – он видел это своими глазами. Платье подчёркивало изгибы тела, ещё не вернувшего довоенные формы, обнажало плечи и верх груди. Драко неприкрыто пялился: его взгляд задержался на некоторых местах гораздо дольше, чем то приличествовало джентльмену, но Малфой и раньше им особо не был. Вырез оказался модным, но более открытым, чем того ожидал Драко. Хотя ни для кого из пыхтевших рядом с Грейнджер мужчин это проблемой не являлось – например, для неуклюжего придурка, стоявшего рядом с Гермионой и державшего руку на её талии. Конечно же, он был не прочь полапать свою спутницу, но так и не сообразил снять с неё эту гребаную мантию.

Драко и не понял, как долго таращился на Грейнджер, пока недовольное покашливание Вилкиса не вернуло его к реальности. Малфой покосился на него, перевёл глаза на Грейнджер, затем снова посмотрел на своего собеседника.

– Прошу прощения. Так о чём вы говорили?

Франция, после Башни: 2 года, 4 месяца

В дверь отрывисто постучали, а когда Малфой поднял голову, по створке уже барабанили кулаком. Слышались женские голоса, кто-то что-то сказал: торопливые, приправленные паникой французские слова слились в кашу, разобрать смысла которой Драко не мог.

Он решил, что в доме начался пожар, или что у одного из клиентов сорвало башню, или же что Дома хватил сердечный приступ. Драко встревоженно бросился к двери и распахнул её – женщины, уставившись на него, замерли за порогом. Но сообразив, что Малфой не торопится шевелиться, впились в его предплечье длинными накладными ногтями и дёрнули вперёд.

– Venez! Venez! Vôtre amie nuisîmes dehors! Venez, dépêchent, emmerdeur!

– Что? – он в замешательстве нахмурился, прокручивая в голове то, что ему сказали.

Иди, что-то там, друг… что-то там.

Они продолжали с криком толкать Драко к входной двери, и он отпихнул их рукой:

– Прекратите, хватит.

По пути к выходу ему не встретилось ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия, так что он вышиб створку, руководствуясь принципом «беги или сражайся», и лишь потом разглядел то, что должен был увидеть. Кто-то в белокуром парике повернулся, и Драко заметил знакомые черты лица – девушка метнулась в его сторону, предоставляя лучший обзор.

Вид у Гермионы Грейнджер был диким. Судя по её одежде, этим вечером она выглядела совсем иначе и, возможно, даже приоделась для какого-то официального мероприятия. Дождь лился прямо на Гермиону, и её порванная мантия промокла от дождя. Волосы облепили её голову, а по лицу стекал макияж. На щеке виднелся порез, ещё один начинался на ключице и скрывался в складках мантии. На фоне бледности кожи и темноты за грейнджеровской спиной кровь казалось ярко-алой. Красная, красная кровь. Застыв в оцепенении, Драко наблюдал за тем, как она стекала по девичьей щеке и челюсти.

Грейнджер набросилась на него с оскорблениями. Припоминала то, кем он являлся раньше, то, кем никогда не был и не станет, пока Малфой смотрел на неё с обидой. Она орала на него, стоя посреди улицы, и Драко не сомневался, что если бы не ливень, вокруг бы уже собралась толпа зевак. Гермиону трясло – дрожали её тело, голос, а она сама выглядела столь же испуганной, сколь и сумасшедшей.

– Где они? – спросила она, когда Малфой отклеился от дверного проема и осторожно вышел из-под закрывавшего от дождя козырька.

– Кто?

Она опять повторила вопрос, стукнула Драко ладонями по плечам и всем своим весом толкнула его назад. Она толкала его снова и снова, пока Малфой не оказался под козырьком. Не скрылся от дождя, который будто градинами лупил по коже. Но Драко шагнул вперёд, промокая не меньше Гермионы – отяжелевшая одежда пристала к коже, а волосы облепили голову.

Устав от чужих взглядов, Малфой потянулся и попытался поймать её руки. Гермиона его оттолкнула, и краем глаза Драко заметил что-то красное; её скользкие запястья вывернулись из его захвата. Он опустил глаза, чувствуя, как капли воды лупят по его открытым ладоням, перепачканным кровью Грейнджер. В груди разлилась тяжесть, что-то сжалось, а потом распрямилось.

Стук, стук, стук, билось в своей клетке сердце, пульсировало шумом в ушах. Он смотрел, как разбавленная водой кровь стекала к запястьям вдоль линий на ладони, убегала сквозь пальцы, пока дождь не смыл её полностью.

– Где они! – выкрикнула Гермиона ему прямо в лицо, её собственное раскраснелось, вены на нём набухли, мышцы и кости отчётливо проступили под кожей сначала от гнева, потом от страха и наконец от отчаяния.

Малфой смог вновь сосредоточиться на происходящем и на ней – этой ненормальной, бесновавшейся перед его носом.

– О чём, мать твою, ты говоришь?

Она ударила его. Открытой ладонью по губам, обжигая холодную кожу. Почувствовав жжение, Драко шокированно уставился на Гермиону. Он высунул кончик языка и облизал открытую, с металлическим привкусом, ранку.

– Не лги мне! Твою мать, не лги мне! – давясь и плача, закричала она.

– Ты сбрендила!

– Ответь мне, где, – она билась в истерике.

– Не знаю! – заорал Драко в ответ, схватил Гермиону за плечи и встряхнул так сильно, как только смог.

Её влажная кожа легко выскальзывала из захвата, но Малфой продолжал сжимать пальцы, стараясь удержать Гермиону. Её голова замоталась из стороны в сторону, Грейнджер широко распахнула глаза и вцепилась руками в его рубашку, будто бы пытаясь устоять. Она откинулась назад, вытягивая шею, и приоткрыла губы, обнажая зубы. Гермиона издала странный звук; выдавила из себя такой крик, будто бы её горло перехватило, сдавило, сломало. «Н-ахахаха-а-ах», протянула Грейнджер, и её лицо исказилось так, словно это было самым болезненным, что она когда-либо делала.

Она обессилела. Её плечи выскользнули из его хватки, и, не выпуская из пальцев малфоевскую футболку, Гермиона рухнула на колени прямо на асфальт. Разжав кулаки, она закрыла руками голову – все её тело содрогалось от рыданий.

Однажды так сделала Панси. Её колени подогнулись, и она просто упала, заходясь перед Драко в девчачьей истерике. Но Грейнджер не Панси. Ни капли на неё не похожа. И Грейнджер не срывалась. Было неким правилом то, что она злилась или уходила. Гермиона никогда не плакала перед Драко, что бы тот ни натворил и ни сказал, что бы ни происходило. Так что пока дождь барабанил по его коже, заливая эту ночь, Малфой лишь очень долго всматривался в Грейнджер.

Он нагнулся, чтобы схватить Гермиону за руки, но та отшатнулась, будто Драко намеревался сделать что-то плохое.

– Грейнджер, хватит.

– Отвали.

– Идёт дождь. Тут холодно и ветрено. Шикарные условия для гипотермии. А мне совсем не хочется, чтобы ты умерла перед моей дверью и порушила мою безупречную репутацию, ясно? Так что поднимайся.

– Я же сказала, отвали! – выплюнула Гермиона. Она сидела, склонив голову, её голос звучал глухо от слёз, но Грейнджер хотя бы перестала заходиться в рыданиях.

– Я сказал, поднимайся, – он наклонился, стискивая ее, и почувствовал, как руки зарываются в мокрую мягкую ткань ее мантии.

Она протестующе фыркнула, безуспешно стараясь отпихнуть Малфоя, когда тот, поднатужившись и ворча, потянул её вверх.

– Отпусти!

Но он выпрямился прежде, чем она успела закончить предложение, и, потеряв опору, оступился.

– Чокнутая сучка.

– Я не чокнутая.

Драко хмыкнул и развернулся ко входу в дом, чтобы убраться с улицы. Он слышал за спиной возню и сопение, шорох мантии по цементу, а затем вдруг почувствовал на лопатках чужие ладони – Гермиона его толкнула.

– Не смей вести себя так, будто ты лучше меня, или… – развернувшись, он поймал её здоровую руку и крутанул Гермиону так, что та оказалась впереди – ей даже пришлось перебрать ногами, чтобы не упасть.

– Шагай.

Грейнджер ощетинилась, готовая дать отпор.

– Я…

– Грейнджер, на кухню.

Она повиновалась через секунду. Может, только для того, чтобы увеличить расстояние – он пихнул её в плечо, заставляя двигаться. Она застыла в кухне – Драко порылся в кладовке и бросил на стол коробку.

– Вытрись.

– Малфой, мне нужны места.

– Места, – повторил он.

– Пыточные, подземелья. Базы, где они держат пленных.

– Здесь бинты, мазь…

– Малфой, – в её голосе прозвучало нечто такое, что заставило Драко отвлечься от аптечки и поднять глаза.

– Грейнджер, это не входит в наше соглашение.

– Знаю.

Они сверлили друг друга взглядами, пока возле его предплечья не появилась чужая рука – в покрытых рубцами пальцах было зажато полотенце. Драко схватил его, бросил Грейнджер, и женщина подошла к аптечке.

– Ничего страшного, – улыбнулась она, промакивая тканью порез на щеке Гермионы.

– Ой, вам не стоит этого делать, – Грейнджер с грустной улыбкой помотала головой.

– Тише, – послышалось в ответ, длинные ногти вдавились в лицо – женщина сжала подбородок Гермионы.

Грейнджер послушалась, встречаясь глазами с Малфоем поверх женского плеча и не отводя взгляда до тех пор, пока Драко сам не прервал зрительный контакт. Закусив пораненную губу, Драко снова покосился на Гермиону, и та заговорила:

– Всего лишь места. Ты спасёшь множество невинных жизней…

– Грейнджер, я не герой. И никогда им не был.

– Тебе и не надо им быть. Это только места, Малфой. Названия. Слова. Вот и всё. От тебя больше ничего не требуется, – судя по голосу, Гермиона опять собиралась расплакаться.

Он вздохнул, наблюдая за тем, как щёку Грейнджер заклеивают пластырями. И снова встретился с Гермионой взглядом.

– А ты больше не будешь набрасываться на меня посреди ночи?

Она горько улыбнулась, и он задумался о том, что же произошло. Что там творилось, пока он отсиживался здесь, что же он пропускал. Не похоже, чтобы Малфой горел желанием в этом участвовать. По крайней мере, активнее, чем сейчас.

– Грейнджер, у меня нет свежих данных. Уверен, появился десяток новых мест.

– Просто расскажи о том, что знаешь.

Малфой втянул губу, проходясь языком по ранке слева, – Гермиона не спускала с него взволнованных глаз.

– Ладно.

Банкетный зал, сегодняшний день

Драко действительно не понимал, как ему надо было реагировать на сообщение Грейнджер о том, что ему вручат Орден Мерлина. Малфой отдавал себе отчёт в том, что снабжал их информацией и продолжил предоставлять сведения даже тогда, когда в этом больше не было его личной выгоды, но он не сомневался, что это будет воспринято как оплата его грехов. Будто бы он им многое должен – и твою ж мать, так оно и было. Драко никогда не действовал бескорыстно – подобное не в его натуре. Сначала он поставлял сведения ради матери, потом ради своего освобождения и продолжал это делать после выхода на свободу просто потому, что не представлял, куда себя деть. В конце концов он признал свои поступки… Признал наличие в своей жизни как Пожирателей Смерти, которые пытались добраться до него в камере, чтобы убить из мести, так и Министерства, которое его в эту самую клетку и засадило. Но Драко никогда полностью не осознавал всех событий, продолжая действовать, движимый внешними факторами и своими личными мотивами в равной степени.

И он уступил. Сдался под напором Министерства и собственной вины и выдал Грейнджер все секреты, которые обнаружил в отцовском кабинете и семейных хранилищах. Драко также сделал большое пожертвование, выделив кровавые деньги на кровавую войну – и в его представлении это было наиточнейшим совпадением. И это немного помогло. Он сомневался, что это сработает, но ему стало легче. Он утешал себя мыслью, что если вещи меняются, то и людям такое под силу. Что изменить прошлое немыслимо, но можно попытаться его искупить. И, кто знает, вдруг его попытки зачтутся.

Драко не рассчитывал на то, что Министерству будет до него дело, и он так и не определился: стала ли эта награда результатом усилий Грейнджер, или так уж сложилось само собой. Возможно, это являлось каким-то политическим ходом, смысл которого он ещё не успел разгадать.

Малфой бесчисленное множество раз был близок к тому, чтобы сбежать, но он переживал и гораздо худшие моменты в своей жизни, нежели встречи с суетливыми министерскими чинушами и высокомерными аврорами. Его отказ присутствовать лишь доставил бы им удовольствие и позволил думать то, что не соответствовало действительности.

И поэтому теперь он сидел за столом в компании людей, которых либо не знал, либо считал недостойными собеседниками, и слушал объявление имён. Высокопоставленные министерские чиновники рядком восседали за столом на сцене, а Грейнджер со своими чудо-дружками устроилась в центре. Все они получили ордена первой степени на церемонии, которая имела место две недели назад. Церемония вручения наград второй степени была на прошлой неделе, и вот наконец дошла очередь до третьей. Трио посещало все послевоенные праздничные и торжественные мероприятия. Для Драко этот выход был первым и единственным.

Едва только чиновники добрались до буквы «Л», Драко занервничал и не мог найти себе места до тех пор, пока не назвали его имя. Он пытался успокоиться – удостовериться, что не сбил стул, не поторопился подойти к сцене, не выглядел так, словно ему подпалили хвост. Он всячески старался не выдать своей нервозности. И лишь дойдя до ступеней, Драко понял, что ему аплодируют. Не так громко и активно, как другим награждаемым, без возгласов одобрения, но всё же вежливо. Вот так. А ведь Драко уже сотни раз проиграл в голове сценарий того, что он будет делать, если воцарится ожидавшаяся им тишина. Вероятно, гости были воспитаны лучше, чем думал Малфой.

Время между объявлением его имени, выходом на сцену и моментом, когда министр пожал Драко руку и надел ему на шею металлическую цепочку, ненормально ускорилось. Будто Малфой проснулся на следующее утро, помня лишь обрывки и вспышки, оставшиеся от прошлой ночи. Ему было жарко, голова кружилась, и когда он встал с другими кавалерами в ряд вдоль сцены, то пожалел, что не посмотрел на Грейнджер. До этого момента он и не понимал, действительно ли хочет так поступить, но после всего произошедшего она, наверное, заслужила от него жест признательности.

И он посмотрел прямо на нее – слишком поздно, как и всё, что он делал в своей жизни. Малфой, не слушая, захлопал следующему объявленному имени и повернул голову, отмечая, что Гермиона ловит его взгляд. Она улыбнулась, и Драко криво усмехнулся в ответ. Отворачиваясь, он в последнюю секунду заметил глаза Уизли, но тут же выкинул это из головы.

Франция, после Башни: 2 года, 8 месяцев

Выйдя из комнаты, Драко с удивлением обнаружил Грейнджер, стоявшую в другом конце коридора и неуклюже пытавшуюся проигнорировать счастливого, довольного мужика, выуживавшего из кармана деньги. Девица, с которой тот расплачивался, окинула Гермиону неприязненным взглядом – обычным для тех случаев, когда появлявшаяся в поле зрения другая женщина не была потенциальным клиентом. Сжатые губы и напряжённая линия плеч Грейнджер свидетельствовали о том, что она всячески старалась сойти «за свою», но весь её облик кричал об инородности.

Ни вид, ни поза Гермионы не изменились, пока они пробирались по трущобам: психи, мрачные улицы, ветхие дома. Тот факт, что Грейнджер чужая в этом мире, был болезненно очевидным. И Драко не сомневался: не будь его рядом, её бы уже ограбили или сотворили что похуже.

В прачечной наличествовали только три стиральные машины и две сушилки. Воспользоваться и тем, и другим за раз можно было лишь ночью, именно в это время суток сюда и отправился Драко. Он не стал дожидаться, пока Грейнджер огласит цель своего визита, так что ей пришлось последовать за ним.

Она наблюдала за Малфоем, сидя на длинной деревянной скамье, шедшей почти вдоль всего помещения. И Драко то и дело косился на Грейнджер, тем самым давая понять, что замечает её внимание. Она всякий раз отводила взгляд, но уже несколько секунд спустя таращилась на него снова.

Машинку потряхивало каждые десять секунд цикла, и эта вибрация напомнила Драко о нескольких вещах. Например, о том заброшенном доме, в который они проникли с друзьями в детстве. Дафна тогда твердила, что к ней кто-то прикасается, хотя вокруг никого не было, и Панси тут же вспомнила о злых духах – в то лето она нашла в шкафу книгу Прорицаний, принадлежавшую матери, и размышляла о смерти и знаках, так до конца в них и не разобравшись. Девчонки очень испугались, Крэбб притих, а Малкольм стал жаловаться на скуку. И вот тогда Блейз и Драко принялись трясти дом – это заклинание они вычитали в старом школьном учебнике брата Блейза и испытали его на деревьях. Драко был чрезмерно взволнован возможностью применить его к чему-то существенному, его будоражил сам факт использования такого волшебства, поэтому он всё никак не останавливался. Девчонки кричали, было смешно, и они с Блейзом трясли и трясли дом, не успокоившись даже тогда, когда в воздух поднялась пыль, древесина заскрипела, камни поехали в стороны, а стены пошли трещинами. Всё казалось шуткой, пока они не услышали громкий треск. И крыша не обвалилась прямо на голову Миллисенте.

Драко потребовалась пара секунд, чтобы это заметить. Когда метнувшаяся к подруге Панси отпрянула, вся её новая блузка была залита красным. Выражение её лица он до сих пор помнил так же ясно, как своё собственное отражение – а в некоторые дни даже лучше. Перепачканные красным поднятые руки, шок и ужас в глазах – Панси смотрела прямо на него. Со страхом и обвинением во взгляде. Он никогда раньше не испытывал такого. И внезапно Драко начало тошнить, но он сдержался. Вместе с Малкольмом они бросились раскидывать камни и обломки дерева, продолжая разговаривать с Миллисентой, хоть та и не отвечала. Повсюду на полу была кровь, и Гойл не с первой попытки, но сумел вытащить Булстроуд – её затылок казался кровавым месивом с проросшими из него волосами. Они принесли подругу домой, и туда тут же примчались семейные целители. Девочки рыдали, а Драко просто стоял в коридоре за дверью, опустив голову и ожидая, что придет хоть кто-нибудь и избавит его от угнездившейся внутри тяжести.

Вибрация машины напомнила ему ещё кое о чём. О тряске плеч и рук первой магглорожденной, которую он видел стоявшей перед Волдемортом – она несла какую-то околесицу дрожащим голосом. Или о том моменте, когда он узнал о своём задании и сквозь приоткрытую дверь в спальню заметил мать – её плечи и руки ходили ходуном. Тогда Драко впервые задумался о сравнении магглорожденных и чистокровных, подмечая лишь сходства и не находя различий. Именно это стало толчком для его размышлений и сопоставлений в последующий год.

– О чём ты думаешь?

Драко поднял глаза, сбрасывая оцепенение и отрывая взгляд от крышки стиральной машины: её сильно трясло под его ладонями. Грейнджер пялилась на него так, как случалось с ней в классе, когда Гермиона не понимала предназначение того или иного предмета.

– Грейнджер, ты получаешь от меня информацию. Остальное тебя не касается.

Кажется, подобный ответ её не слишком смутил. Она лишь прислонилась к стене и скрестила ноги, сложив руки на коленях. Драко моргнул – пусть это была мелочь, но он не помнил, чтобы Гермиона когда-либо принимала такую позу. Грейнджер выглядела непривычно.

– Мне нравится запах прачечных, – поделилась она.

– Что? – Драко перевёл взгляд с этикетки на порошке на Гермиону, сбитый с толку тем, что она пытается завязать непринужденную беседу и что ей нравится здешний запах.

– Он напоминает мне о моём детстве, когда я навещала тетю. Она жила в доме с прачечной в подвале – я ходила туда с ней вместе и складывала для неё носки.

Драко ухмыльнулся, не сумев на выдохе подавить смешок.

– Ты складывала носки?

Гермиона посмотрела прямо на него, её брови опустились.

– А ты нет?

– Грейнджер, это называется нездоровой дотошностью.

– Ой, заткнись. Складывать носки – нормально.

– Ну да.

– Это так по-мужски, – глядя на потолок, она покачала головой.

– Потому что все женщины считают складывание твоих носков обычным делом? Таков твой аргумент?

– Мой аргумент заключается в том, что в этом нет никакого вреда. Они аккуратные, чистые и выглядят мило… По сравнению с большинством муж…

– Полная чушь.

– Прошу прощения?

– Я знаю огромное количество мужчин, которые были озабочены своей внешностью сильнее женщин.

– Малфой, я имею в виду большинство. Я не знаю точное число, но уверена: процент менее ленивых и более чистоплотных по сравнению с мужчинами женщин поражает.

– Никогда не думал, что ты одна из мужененавистниц…

– Я не ненавижу мужчин. Просто большинство из них не складывает носки.

– А что с этим не так?

Гермиона помолчала.

– Это ж каким ленивым надо быть, чтобы не желать потратить две секунды на то, чтобы они выглядели аккуратно.

– И насколько надо быть ненормальной, чтобы пять минут спорить по поводу преимуществ складывания носков только лишь потому, что так они аккуратно выглядят.

Она покачала головой.

– Малфой, это как курение табака. Кто-то может стоять и разглагольствовать о том, что эта привычка помогает расслабиться и снять напряжение, способствует пищеварению и отлично сочетается с чашечкой кофе. Но в итоге это приводит к больным лёгким и раку. Ты сколько угодно можешь спорить, но конечный результат…

– Грейнджер, – оборвал её Драко и замолчал, дожидаясь пока все её внимание не будет сосредоточено на нём. – Мы говорим о носках. О том, как мило и аккуратно они смотрятся в ящике, а ты сравниваешь их с раком?

– Это пример.

– Дерьмовый пример.

Гермиона отвела взгляд в сторону, теребя шнурки на ботинках.

– Это лишь способ выразить суть. В конце концов, в сложенном виде они выглядят лучше. Почему бы не потратить на это время?

– Потому что мне плевать на то, как они выглядят.

– Потому что это мужская точка зрения.

– Почему ты повторяешься?

Грейнджер пожала плечами.

– Ты не опроверг мои предположения, так что всё вернулось к тому, с чего мы начали.

– Твои предположения – тоже полная хрень.

– Они справедливы.

– Они стереотипны. Ты объединила всех мужчин в одну группу, приписав им одинаковые черты. И не согласна с тем, что они делают, лишь потому, что сама состоишь в другой группе. Знаешь, Грейнджер, как это называется?

Малфой уставился прямо на неё – впился тяжёлым взглядом, чтобы лучше донести свою мысль, и Гермионе пришлось на секунду отвести глаза, прежде чем опять посмотреть на Драко. Румянец пополз от ворота её футболки вверх и от кончиков ушей вниз.

– Малфой, у меня нет предрассудков.

Это прозвучало серьёзным предупреждением. Будто разговор мог обернуться взрывом и стать худшим походом в прачечную за всю историю. Драко при желании мог бы продолжить спор, но не собирался этого делать. Не хотел давать волю всем тем словам, что вертелись на языке, ведь два месяца назад Грейнджер так сильно на него орала, что он до сих об этом думал. По дороге домой следил за тем, как его ноги отталкиваются от асфальта, таращился в потолок ночью, наблюдал за тем, как свет отражается от столешницы, и размышлял о том, что она тогда ему сказала. Повторение подобного не нужно. Нельзя было снова злиться и расстраиваться до такой степени; выплёскивать в ответ свои сокровенные переживания, выкрикивать личные мысли о том, что он отлично знает, насколько сильно облажался.

– Грейнджер, ты не рядишься в пожирательскую хламиду, но у всякого есть какие-то проблемы с другими людьми. С каждой группой, с которой у нас когда-либо был плохой опыт или члены которой доставили нам неприятности. Ты не призываешь к их смерти или притеснению, но стоит им сделать хоть что-то, противоречащее твоим представлениям, ты тут же припомнишь им навешенный тобою ярлык. Немедленно обвинишь их в отличиях от тебя так, словно в этом кроется что-то плохое.

– Малфой, это общепризнанный факт: нечистоплотность и неопрятность – не лучшие привычки. Мы говорим об обычных мужчинах.

Вовсе нет. Они говорили о её склонности к предубеждению и лицемерном поведении. Говорили о том, что причиняло Гермионе дискомфорт, вызывало румянец и заставляло её подергивать ботинком будто бы в бессознательном желании сбежать.

– Общий подход к ситуации не всегда уместен, – он окинул её внимательным взглядом, попутно отмечая то, что стиральная машина сменила цикл стирки. – Не суди всех мужчин по тем привычкам, что присущи лишь некоторым из них, и по тому, что думают окружающие тебя женщины. Грейнджер, большую часть своей жизни я не встречал ни одного нечистоплотного мужчины, зато видел бессчётное количество тех, кто был ненормально озабочен выбором одежды и формой приглашения. Делая выводы о целой группе, ты проявляешь пристрастность, чем бы ты при этом ни руководствовалась. Единственный способ этого избежать – отталкиваться от характера человека, а не от тех черт и качеств, что позволяют тебе его как-то классифицировать. В противном случае ты всего лишь лицемеришь.

Гермиона свирепо уставилась на него и выпрямила ноги, лицо её по-прежнему пылало.

– Ладно, Малфой. Ты не складываешь носки, потому что это ты ленив и нечистоплотен.

– А теперь мы докатились до высказывания мнения, основанного лишь на том, что я назвал тебя дотошной и обвинил в неправоте.

Грейнджер хмыкнула и надолго замолчала. Драко решил, что она всё ещё обдумывает его слова, потому что был готов побиться об заклад: никто не говорил ей такого раньше. Это было ясно по отразившимся на лице Гермионы шоку и ужасу.

– Я есть хочу.

Драко вскинул голову: он поднимал крышку машинки, и внезапно раздавшийся голос почти его испугал.

– Это так по-женски, – откликнулся он, открывая одну из работавших сушилок.

– Что?

Малфой ухмыльнулся.

Они могли препираться друг с другом поразительно долго. Драко считал, это связано с тем, что обычно они имели в виду больше, чем озвучивали. Дело было не только в носках, а ещё в уверенности Грейнджер, будто бы все, кому не нравится их складывать, неправы. Предмет их перепалки обычно оказывался лишь метафорой или символом чего-то более глубокого и сильно их задевавшего. Или же они цапались из-за какой-нибудь глупости просто ради самой ссоры. Будучи в компании друг друга, это они делали лучше всего.

Когда с сушкой было покончено, Малфой специально просто зашвырнул носки в корзину. Они отправились обратно, не сделав остановку на перекус. Что-нибудь перехватить Грейнджер могла и позже – когда не будет отнимать его время. Не то чтобы у Драко было чем заняться, просто ему не хотелось сидеть и смотреть, как она ест.

Драко потребовалось несколько долгих секунд на осознание того, что стоны и хрипы раздаются не из спальни. В доме были тонкие стены, и обычно, находясь в своей комнате, в коридоре или на кухне, Малфой мог расслышать всё, чем занимались девочки. Прожив тут достаточно долго, он к этому привык. И пропускал мимо ушей, если только соседки не проявляли чрезмерный энтузиазм. По крайней мере, так было до тех пор, пока рядом не начала ошиваться Грейнджер. Когда она была поблизости, происходившее иногда казалось мучительным.

Шедшая впереди Гермиона застыла и шокированно уставилась на пару в коридоре. Её рот открылся, глаза широко распахнулись, спина окаменела. Грейнджер сделала шаг назад, налетела на Драко и быстро развернулась, мазнув пальцами по рукаву его футболки.

– Ой, прости… Я просто…

Теперь женщина стонала громче, голова её билась об стену в такт хрипам, что издавал её клиент при каждом толчке. Грейнджер отчаянно покраснела, и Драко почувствовал, что кончики его собственных ушей тоже вспыхнули.

Несмотря на свою репутацию, Драко расстался с девственностью летом перед шестым курсом и спал всего лишь с одной девушкой. В самом начале, до того, как он получил своё задание и всё изменилось. Это была Панси – та, с кем и должно было всё случиться. Чистокровные девушки не должны вступать в сексуальные отношения до свадьбы, но Панси была так уверена в их совместном будущем, что твёрдо стояла на своём. Миллисента сделала это с Малкольмом неделю назад, а значит, можно и ей, заявила она тогда. Времена изменились, к тому же она не отдаёт свою невинность абы кому. Но Драко отказался: его отец – а значит, и сам Драко – верил в традиции. Но тогда Панси принялась вытворять все эти… штуки: двигала бедрами, трогала его согласно инструкциям, полученным из женских книг, которые она стащила из шкафа матери. Это было неловко и неуклюже, сам Драко продержался минуту, прежде чем всё закончилось. Он причинил Панси боль, потому что слишком поторопился, едва разобравшись с тем, что должен делать, и не зная нюансов. После того раза, до того, как всё переменилось, они ещё занимались сексом, но раз десять от силы. А потом Драко был занят планированием убийства директора или же находился в бегах. И времени на секс больше не было.

Так что несмотря на то, что, учитывая своё место жительства, Малфой привык к подобным звукам, ему было по-прежнему неловко наблюдать совокупление перед самым носом, словно он сам являлся участником процесса. Смущение усугублялось наличием в неподходящий момент под боком Грейнджер или любой другой особы женского пола.

Он посмотрел на Гермиону, поудобнее перехватил под мышкой корзину с одеждой, чтобы вытащить из кармана ключ. Явно терзавшаяся неловкостью Грейнджер смотрела на дверь, как на путь к избавлению. Драко откашлялся раз, другой.

– Так что тебе понадобилось?

Мужчина застонал громче, до них доносились звуки шлепков кожи о кожу и грязные словечки.

– Что? – Гермиона подняла руку ко лбу и встретиться с Малфоем глазами не могла.

– Ты зачем пришла? Что-то понадобилось? – Драко закусил губу, делая всё возможное, чтобы игнорировать происходящее и всецело сосредоточиться на стоявшей перед ним Грейнджер.

– О, я, э-э…– она прижала ладонь к груди и перевела взгляд с двери на Малфоя. – Я забыла.

– А-а.

– Я… Мне надо идти… Я вернусь, когда…

– Когда вспомнишь?

– Да, – она кивнула, нервно облизала губу и снова мотнула головой. – Да.

Драко кивнул в ответ, и Грейнджер пару секунд молча таращилась на него – женщина взвыла в экстазе. Лицо Гермионы стало таким красным, что Драко подумал, что у нее могут лопнуть сосуды, и понадеялся, что жар, который ощущал он сам, был незаметен по сравнению с таким румянцем.