Текст книги "Королевский премьер (СИ)"

Автор книги: Энена

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

– Как себя чувствуете? – спрашивает из вежливости. Он смотрит на неё блёклыми совиными глазами.

– А вы?

Астори переводит плечами с нервным смешком.

– Прекрасно. Просто… отлично. С чего вы интересуетесь? Не помню, чтобы раньше вас заботило моё самочувствие.

– Оно меня и теперь не заботит. – Уолриш переминается с ноги на ногу. – Я лишь думаю о том, что станется с Эглертом, если монарх… покинет нас.

Астори закусывает губу.

– Я полагала, вы уже поняли, что угрожать мне – плохая идея. Не пытайтесь со мной играть, ваша светлость. Это ничем хорошим не заканчивается.

– Что вы. У меня подобного и в мыслях не было.

– Тогда к чему это всё?

Он странно глядит на неё.

– Вы не устали?

Астори напряжённо усмехается, мазнув по нему коротким взглядом – снизу вверх.

– А должна?

– Невозможно провести целую жизнь в борьбе…

– Если это ваша старая песенка о том, что Эглерт меня не примет, – с раздражением произносит она, – то спешу предупредить…

– Это не песенка, Ваше Величество. Это предупреждение.

Она стискивает подлокотники.

– Вы не вполне здоровы. Советую отправиться домой и вызвать врача – у вас жар.

– Я здоров.

– Тогда у меня для вас ещё более дурные новости: вы безумны.

– Нет, – говорит Уолриш. – Безумны – вы.

Он склоняется к ней.

– Подумайте, подумайте, неужели вы не видите, что всё рушится? Что Эглерту приходит конец, и в этом виноваты вы?

– Конец? – Её губы подёргивает судорожная улыбка; Астори встряхивает головой и вперяет взгляд в противоположную стену. Зрачки расширяются. Она выпрямляет спину, прищуриваясь. – Вы ошибаетесь, ваша светлость. Я только начинаю.

***

За спиной захлопывается дверь. Белый цвет выедает разум. И в мире нет ничего.

В мире ничего нет.

Королева осталась по ту сторону. Здесь – лишь она. Девочка. Дрожащая и испуганная.

Дрожит взгляд. Руки. Ноги. Сердце дрожит.

И страшно.

Поднимается Гермион, всё такой же высокий, сутуловатый, с широким уверенным разворотом плеч и серыми мягкими глазами.

– Моя милая… т-ты… ты вернулась… после всех этих месяцев…

Она глотает саднящим горлом.

– Здравствуй… отец.

Королевы больше нет. Он держит её ладони в своих, тёплых и ласковых, и Астори быстро говорит, потупив глаза:

– Я не знаю, почему я здесь, и, наверно, никогда не узнаю. Я хочу ненавидеть тебя. Я пыталась ненавидеть тебя. И я не могу. Ты поступил со мной ужасно. Ты ужасный отец. Но без тебя мне в сто раз хуже и больнее, чем с тобой. Наверно, я такая же… такая же сломанная и неправильная, как ты. Потому что я много думала над тем, что ты рассказал мне, и… – Она смотрит на него. – Я бы тоже убила. Всех. Я была готова убить тысячи, десятки тысяч северян за то, что они сделали с моим мужем. Мы с тобой… одинаковые. И я не прощаю ни тебя, ни себя, но я так больше не могу.

Гермион гладит её по щеке.

– Солнышко… мы одна семья. И я люблю тебя, даже если ты сейчас не можешь полюбить меня. Это не важно. Я счастлив и горд, что ты моя дочь. Родная… Ты не такая, как я. Ты лучше.

Астори вздыхает, перехватывая его руку и неумело ласкаясь. Она не лучше. У неё просто есть Тадеуш.

========== 5.8 ==========

Рассветными лучами золотится тихое утро сентября. В спальне прохладно. Солнце ещё розоватое и зыбкое, на томном, лениво-голубом небе плывут ягнятами пушистые облачка, и липы перешёптываются с печальными ивами в безлюдном пробуждающемся парке. Астори поправляет на левой руке перчатку. В воздухе искрится привычный аромат духов – магнолия и лотос, – шею холодит тонкая жемчужная нить, волосы ниспадают на плечи струящимся тёмно-каштановым водопадом. Свежо.

Сегодня важный день. Очень важный.

Она бросает последний взгляд в маленькое зеркало, удовлетворённо кивает и подходит к столику. Останавливается, мягко впечатав каблуки в ковёр. Моргает. Дрожащая рука тянется к телефонному аппарату, отдёргивается и тянется вновь; Астори проводит языком по губам. Сомневается с полминуты и – рывком берёт трубку и торопливо раскручивает колёсико.

Важный день. Она обязана поддержать Тадеуша. Между ними ощущалось лёгкое напряжение после той памятной ночи, когда она укачивала его, измученного и плачущего. Тадеуш несколько недель был в отъезде, разбираясь с наследством. Астори была даже рада этому. Ей требовалось время, чтобы понять, как ей жить теперь с этой непрошенной болезненной правдой.

Её премьер – северянин.

Раздаются гудки. Потом – смазанно, сонно и недоумевающе: «Да?»

– Тадеуш, это… это я. – Астори наматывает на палец телефонный провод. – Доброе утро. Я… я разбудила тебя, да?

– Что ты, нет. Я как раз… собирался вставать… – Пауза. Должно быть, смотрит на время на будильнике. – Через час.

– П-прости. Но я отвожу детей, никак бы не успела потом и… я только хотела пожелать тебе удачи. Я уверена, у тебя получится разнести Габотто в пух и прах. Ты справишься.

Астори слышит, как он улыбается.

– Спасибо.

Они немного молчат. Заговаривают одновременно:

– Я позвоню, как всё закончится.

– Я буду думать о тебе.

Снова уютная пауза. Астори усмехается в трубку.

– Хорошо. Тогда мне пора. Держись.

– До свидания и… спасибо.

Она со вздохом расправляет плечи. Важный день – для них обоих.

Луана и Джоэль отправляются в пансионат.

Тадеуш вместе с остальными кандидатами участвует в последней пресс-конференции, завершающей предвыборную гонку. Через семь дней будет всенародное голосование. У Тадеуша значительный перевес, но всё может измениться, в политике ни в чём нельзя быть уверенным до конца.

Астори задумчиво прикусывает губу. Внизу ждёт машина, а дети, наверно, уже позавтракали. Надо спускаться.

Она выходит из спальни и прикрывает дверь.

***

Тадеуш мурлыкает навязчивый мотивчик из рекламы, читая утреннюю газету, и не глядя наливает себе вторую чашку кофе. Трещит телевизор. В просторной кухне, наполненной посвистыванием закипающего чайника и теплом от нагретой плиты, раскинул сети белёсый водянистый свет; пахнет чистотой и фруктами. Эйсли, болтая ногами и покачивая головой в такт музыке в наушниках, поливает свою яичницу шоколадной пастой. Тадеуш цокает языком.

– Ну кто так ест? – спрашивает он неодобрительно. – Посадишь себе желудок…

Она морщится.

– Да брось, сам питаешься всякой бурдой во Дворце Советов или где там ещё, а на меня наезжаешь. Ну тебя. Ем что хочу.

Эйсли ковыряет вилкой в тарелке, мычит и попивает неизменный зелёный чай. Тадеуш бессильно вздыхает.

– Хотя бы пообещай, что сразу скажешь, если почувствуешь себя нехорошо.

– Угу. Ладно.

Он наблюдает за ней исподтишка пару минут и опять утыкается в газету. Эйсли безнадёжна. С ней совсем трудно сладить в последнее время, он никак не может найти с ней общий язык: она мрачно отшучивается, язвит, игнорирует или замыкается в себе. Тадеуш не понимает, где просчитался. Ведь всё шло так замечательно. Надо сесть и откровенно побеседовать с ней. Как только закончатся выборы – обязательно.

– Ты же знаешь, что сегодня я снова уезжаю на весь день и не смогу забрать тебя?

– Знаю. Ты вчера говорил. Я не глухая, – бубнит Эйсли, отправляя в рот сосульку. Тадеуш откладывает газету.

– Я дам деньги на такси.

– Не надо. Пройдусь.

– Ладно, – не спорит Тадеуш. – Как скажешь. Тогда… выходим? Проедешься со мной до университета, высажу тебя на углу и…

Эйсли почёсывает ореховую растрёпанную кичку и плотнее запахивает вязаную шаль.

– Я на метро или автобусе. Не надо.

Тадеуш с сомнением хмурится.

– Уверена?

– Ага. – Она отодвигает тарелку и хватает с пола рюкзак. – Ладно, пошла я, к первой паре опоздаю. Пока.

– Возьми ключи! – прикрикивает он ей в спину. Эйсли оборачивается, щурит зелёные глаза и призывно вытягивает ладонь. Тадеуш бросает ей связку ключей – Эйсли ловит их и суёт в карман.

– Что-то ещё?

– Не гуляй дотемна, – обеспокоенно частит Тадеуш, – запирай за собой дверь, сразу звони, если…

– Если что-то случится – помню! – Эйсли закатывает глаза. – Мне двадцать один, а не шестнадцать! Все старшие братья такие зануды или только те, которые политики?

И прежде, чем он успевает что-то ответить, она выбегает в коридор.

– Бывай, Тед!

Тадеуш только качает головой и допивает кофе. Сёстры. Один Мастер их разберёт. Он ведь любит её, хотя порой стесняется, робеет перед ней, не всегда понимает, как это показать, но это его маленькая сестрёнка. Он не хочет, он не может её потерять, как уже потерял мать. Потому что не был рядом, когда она нуждалась в нём.

Остаётся надеяться, что эта девочка не попадёт в беду. Он поднимает со стула папку с речью и проверяет пуговицы на рукавах пиджака.

Надо отправляться.

***

Астори гладит Луану по голове, игриво щипает за ухо, трогает её строгий пучок из светло-каштановых мягких волос. Дочка хлопает голубыми глазами, наблюдая за проносящимися за окном деревьями и невысокими домами. Астори смотрит в небо. Пристроившийся с другой стороны Джоэль сопит ей в бок, дремлет, разговаривая во сне; Астори аккуратно поддерживает его, чтобы он не сполз вниз. Он упирается затылком в спинку сиденья и дышит застывшим воздухом салона. Ей не по себе.

Её дети… Обожаемые, милые, любимые дети. Она не готова расстаться с ними. Они же совсем малыши. Будь её воля, она бы оставила их на домашнем обучении ещё на год или два… или вовсе не отпустила бы в пансионат, но такая роскошь непозволительна для королевы, балансирующей на грани новой гражданской войны. Традиции нерушимы.

Ну, большая часть традиций.

И потом, Тадеуш прав – она не сможет держать детей при себе вечно. Однажды им придётся выйти в мир, где она не сумеет защитить их, и они должны будут сделать это сами.

Астори самой слишком рано пришлось понять, каково это – бороться за своё место под солнцем. Ей хочется, чтобы её дочь и сын, её самые лучшие детишки поняли это как можно позже.

Они подъезжают к пансионату. «Зелёная ветвь» раскинулась гостеприимным ухоженным замком, выстроенным в лучших традициях эглертианской архитектуры: с изящными светлыми балкончиками, рядами балюстрад и широкими окнами. Машина паркуется у медной затейливой ограды, увитой зелёным плющом.

– Мам… мы теперь тут будем жить?

Луана крепче сжимает её ладонь.

– Да, золотце… какое-то время. Идём, Джо, не отставай.

Они вступают в прохладный, отливающий серебром холл. Гулкие звуки шагов растекаются каплями ртути. Дети пугливо прячутся за ней, Астори оглядывает далёкий купол потолка и думает, что здесь слишком неприветливо и угрюмо для школы. В её собственном интернате чувствовалась жизнь, а здесь – одна затверделая торжественность.

– Ваше Величество!

К ним семенит директриса. Астори выдыхает, старается улыбнуться Луане.

Всё хорошо. Всё будет хорошо.

***

До пресс-конференции не больше получаса. Тадеуш успевает выпить ещё кофе и позавтракать домашними бутербродами, которые привёз для него предусмотрительный Бен. Он закусывает, перечитывая речь, капает соусом на стол, ругается, роняет пачку с салфетками и ругается уже громче, локтем смахивая на пол листы с заготовленным текстом.

Проклятье. Да что ж это с ним сегодня творится!

Бен покачивает головой и собирает рассыпавшиеся бумаги.

– Тед, ты чего? Спокойнее. Из-за Габотто нервничаешь, что ли? Да плюнь. Ты его под орех разделаешь, как всегда разделывал.

– Ну, наверно, наверно… – Тадеуш вытирает пальцы. – Конечно, ты прав. Я не с той ноги встал, только и всего.

– Расслабься. Ты на три шага впереди него. У Габотто ни малейшего шанса, хоть он в лепёшку расшибётся.

Тадеуш кивает, нервно облизывая губы. Бен плюхается на стул и, склонив голову, пытливо смотрит на друга.

– Или ты из-за королевы тут как на иголках?

Сердце пропускает удар. В горле встаёт липкий ком, лоб покрывается испариной, в руках трясётся стаканчик с кофе, но Тадеуш овладевает собой в считанные мгновения и безразлично поводит плечами.

– Причём здесь Её Величество?

– Да хорош ломать комедию. – Бен хмыкает. – Ежу понятно, что у вас там с ней что-то…

Ладонь пристукивает по столу.

– Я бы попросил, – медленно произносит Тадеуш, – воздержаться от подобных замечаний. Ты клевещешь на королеву, Бен. Не стоит. Можешь поверить, у нас – исключительно деловые отношения.

Друг разваливается на стуле и густо смеётся.

– Как хочешь. Мне-то что. Но ты ж башковитый, Тед, ты понимаешь, что тебе с ней ничего не светит… а сам около неё как привязанный торчишь.

– Закрыли тему. – Тадеуш поднимается, смотрит на часы. – Мне не пора в комнату ожиданий?

– Ага. Ты с Габотто, Мастер знает, кто распределил так… сдюжишь?

– Ещё бы. – Он усмехается. – Идём.

Тадеуша провожают в тесное душное помещение, смахивающее на необитаемый лет эдак тридцать офис: заваленные грудой пыльных документов столы, кресла-вертушки, этажерки и тусклые лампы. Чем-то похоже на тот кабинет, в котором он сам начинал работать – его приходилось делить с тремя такими же деятельными и честолюбивыми молодыми политиками, ещё не искушёнными в пылу словесных боёв и схваток в зале совещаний. В груди скребётся ноющая ностальгия. Тадеуш осторожно проходит вперёд, касается створок шкафа и отрешённо улыбается.

За спиной кто-то кашляет.

Он оборачивается: в дверях стоит Леонто ди Габотто, сухопарый, подтянутый, с колкими тёмно-серыми глазами и острым носом с горбинкой. Губы кривит жёсткая недружелюбная усмешка.

– Здравствуйте, господин Бартон, – хрипло лает он. – Позволите присоединиться?

– Пожалуйста. – Тадеуш слегка кивает.

Леонто проходит к соседнему столу; Тадеуш косится на него. Они редко встречались до предвыборной кампании, а во время неё пересекались раз или два на пресс-конференциях, но оба успели изучить друг друга: врага надо знать лучше, чем союзника.

Леонто замечает чёрные запонки Тадеуша – официальный знак траура.

– Слышал о вашей потере… соболезную.

– Благодарю, – сухо, в тон ему отвечает Тадеуш.

Они не просто соперники – враги. Тадеуш уверен.

Леонто из тех ручных псов Уолриша, кто травил королеву в газетах.

Они насупленно молчат, и почти слышно, как вытаскиваются из ножен мечи. Спину сводит от напряжения. Битва начнётся задолго до официального выхода к прессе, и им обоим это известно.

– Ну и конура. – Леонто презрительно оскаливает зубы. – Неужели ничего получше не могли подыскать? Куда утекли средства? Кажется, вы год назад вложили в эту дыру полтора миллиона.

Встань в позицию. Обнажи клинок. Выпад.

– У вас отменная память. Жаль, что энергии недостаёт. Вы отчего-то предпочитаете следить за тем, что делают другие, а не делать самому.

– Придёт срок – и сделаю. Не сомневайтесь.

Тадеуш расстёгивает папку, притворяясь, что погружён в чтение. Кусает губы. Не атакует, ждёт, пока противник ослабит внимание и первым откроется для удара.

– Надеетесь задавить меня осуждающим молчанием?

Тадеуш улыбается, прищуриваясь.

– Если вы и впрямь говорите, что думаете, я вам сочувствую, а если нет, то сочувствую вдвойне.

– Почему же?

– Потому что в противном случае вы вовсе не думаете, что говорите.

Леонто рассыпчато хихикает.

– Очевидно, вы питаете слабость к дешёвым плакатным фразам.

Уши двигаются, веснушчатый нос морщится – Тадеуш расплывается в сиятельнейшей из своих улыбок.

– Судя по статьям, к которым вы приложили руку, то же можно сказать и о вас. Не вы ли наградили меня лестным прозвищем «королевский премьер»?

***

– А здесь у нас расположены комнаты для девочек. Три этажа, половина западного крыла. Вверху – библиотека, внизу – столовая и спортивный зал, а дальше…

Астори слушает жизнерадостно щебечущую директрису вполуха. Луана и Джоэль уже осмелели, не льнут к ней, как перепуганные лисята: бодро бегают по коридору, сталкиваясь с другими, только что приехавшими детьми, нюхают цветы в горшках на подоконниках и ловят солнечных зайчиков. Кажется, им нравится здесь.

Астори отчего-то тяжело. Значит, придётся-таки их оставить… А она тайно лелеяла надежду, что дочь и сын попросятся домой и она сумеет отвоевать право на домашнее обучение для них. Плевать, что там подумают лорды и герцоги. Это её дети, она решает, как им жить.

– Мам, тут красиво… – шепчет Джоэль. – Здорово.

– Да-да-да! – визжит Луана, хлопая в ладоши. Астори треплет сына во волосам.

– Я рада, мои хорошие. Пойдёмте смотреть ваши комнаты.

Джоэль хмурит лоб.

– А мы разве будем жить… в разных?..

– Да, милый. Так надо. Пойдём.

Астори проводит с ними целый день, не отпускает от себя ни на минуту, словно пытаясь сторицей возвратить упущенное за годы непрерывной работы. Сердце ноет в предчувствии расставания. То, что ушло, никогда не вернётся.

Она опоздала. Так же, как опоздал её собственный отец… и всё же иначе.

Она променяла их – своих детей! – на корону.

Когда наступает время прощаться, в лёгкие словно набивают свинца. Дышать тяжело от прогорклых сдерживаемых слёз. Астори при всех опускается на корточки, крепко обнимает Луану и Джожля, тыкаясь носом им в плечи, целует и долго гладит по головам. Они тоже плачут. Астори силится улыбнуться непослушными губами.

– Не надо, дети. Вы – принц и принцесса. Вы должны быть сильными… и умными… и должны помогать друг другу, пока меня нет, хорошо? – Он стирает слезинку с щеки Луаны, которая всхлипывает всем телом. – Вы приедете домой на Сайоль… и летом, а я буду часто навещать вас и звонить. Ладно?

Она чувствует, что ещё чуть-чуть – и потеряет над собой контроль.

– Будьте умницами.

– Мамочка…

Астори поднимается и идёт к машине, сдерживая рыдания.

– Мамочка… мамочка…

Она не может оторвать от них взгляд, пятится и едва не спотыкается. Держись. Ты же королева.

– Мамочка-а-а…

Она не выдерживает, всхлипывает и зажимает рот ладонью, почти задыхаясь.

– Я скоро позвоню, солнышки, – говорит она севшим голосом. – Очень скоро. Я люблю вас!

Астори садится в автомобиль. Водитель заводит мотор. Она не отрываясь глядит, как за окном исчезают её дети, и, касаясь лбом запотевшего стекла, чувствует себя невыразимо одинокой и осиротевшей.

И тихо плачет.

***

Леонто усмехается.

– Вы умело уходите от неприятных тем, Тадеуш.

Визжит застёгиваемая молния на папке. С потолка беззвучно сыплется пыль.

– Возможно. Однако хочу напомнить – для вас я всё ещё «господин Бартон», господин ди Габотто. Я вам не школьный товарищ, а ваш премьер-мини…

– Наш? – Леонто глухо фыркает. – Нет. Вы её премьер, а не наш.

Он выразительно указывает глазами наверх. Тадеуш поджимает губы: меткий удар. Он барабанит пальцами по краю стола, вскидывает голову – рот изгибает вызывающая улыбка.

– А вы чьим премьером собираетесь стать? Лорда Уолриша?

– Неплохо, – смеётся Леонто. – Вам стоило приберечь это для прессы.

– Для неё я придумаю что-нибудь ещё.

– Ничуть не сомневаюсь в вашей фантазии.

– Благодарю.

Пауза – как щелчок взводимого курка. Леонто облизывает тонкие губы, ехидно оглядывая профиль хмурого Тадеуша.

– Всё не могу понять, чем вы их взяли? Избирателей. Неужели пустым трёпом о правах северян?

Пытается вывести его из себя, понимает Тадеуш. Знает, на что давить, уж наверняка его светлость подсказал.

– Вероятно. Люди не хотят войны, к которой вы, с вашей-то радикальной программой, несомненно приведёте их в ближайший год. Я предлагаю им иной путь.

– То есть нападения на королевскую семью для вас совсем ничего не значат? Северяне первыми объявили нам войну!

Тадеуш окидывает его быстрым взглядом.

– Южане объявили её столетия назад, – произносит он негромко, – просто вели её не в открытую. Душить налогами – это тоже война. Дискриминировать по происхождению – война. Но я потушу угли, пока не разгорелся огонь… Худой мир лучше доброй ссоры.

– Ещё одна плакатная фраза. Её стоило сделать слоганом вашей избирательной кампании.

Тадеуш наклоняется к Леонто.

– А слоганом вашей, вероятно, стало бы «Эглерт – для южан»? Не так ли вас науськивает лорд Уолриш? Когда вы перестанете прятаться за ним?

Леонто надменно ухмыляется.

– А когда вы перестанете держаться за королевскую юбку?

Руки Тадеуша недобро подрагивают. Он берёт со стола чей-то исписанный лист.

– Это уж вовсе недостойно политика. Перестаньте, – отзывается он ледяным тоном.

– Бросьте, на правду не обижаются, – скалится Леонто. – Только слепому не ясно, что королева держит вас на крючке…

– Лучше замолчите.

– …Что вы – её верная собачка…

Пальцы Тадеуша лихорадочно комкают бумагу.

– …Её мальчик на побегушках. Тут нечего стесняться. – Он хрипло хохочет. – Мягкие постели в Серебряном дворце?

– Очень, – кивает Тадеуш и, резко бросившись вперёд и схватив Леонто одной рукой за шиворот, заталкивает ему в рот бумажный комок. Ошалелый Леонто давится и кашляет.

– Так лучше? – Встрёпанный как воробей Тадеуш наскоро приглаживает волосы.

– Вы… да вы с ума сошли!

– Мне показалось, вам стоит прочистить глотку.

– Что вы наделали?! – в ужасе восклицает Леонто, оглядывая помявшийся костюм. Тадеуш пренебрежительно отмахивается.

– Ничего особенного. Ну же, соберитесь, не ведите себя как мальчишка, у нас пресс-конференция с минуты на минуту начнётся.

– Вы испортили мне галстук!

– Я куплю вам новый. – Тадеуш выпрямляет собеседнику пиджак, оттягивает рукава и слегка шлёпает его по щекам. – Всё? Готовы?

– Вы сумасше…

– Я политик. Кажется, это стучится Бенральд. Нам пора.

***

Через неделю Тадеуш Бартон становится премьер-министром во второй раз. Первое, что он делает после вступления в должность, – покупает Леонто ди Габотто галстук с вышитой надписью «От любителя плакатных фраз».

========== 6.1 ==========

В семикомнатном номере гостиницы «Глобус» прохладно; слегка колышатся тюлевые занавески на приоткрытом окне. Доносится монотонный перекатистый гул автомобилей, веет мелкой вечерней пылью большого города, и рассыпчатое сияние фонарей сливается с мерклым пузырчатым светом осенних звёзд над Пелленором. Пахнет ухоженной дорогой чистотой. Астори потягивается в кресле. Тишина, тишина, какое блаженство, о Мастер! Она свободна до завтра. Приём во Дворце Славы назначен на десять утра… получается, за ними заедут к девяти.

Надо бы принять ванну и ни о чём не думать.

Отлежавшись в пенной тёплой воде, Астори решает почитать. У неё никак не доходили руки до книг с самого начала правления; после отъезда детей появилось время, но отпало желание. Астори пару недель приходила в себя. Без Луаны и Джоэля Серебряный дворец стал тихим и одиноким; Астори бродила туда-сюда по комнатам, трогала игрушки и одежду, звонила в пансионат дважды и трижды в день, но щемящая тоска не отпускала.

Она скучает по ним. Безмерно и мучительно скучает.

Астори раскрывает «Лето из маргариток», надевает округлые очки и поудобнее устраивается на кровати. Этим романом она упивалась в юности; неплохо бы освежить в памяти. Кажется, она была без ума от Джой Эннели. В интернате ею бредили все девочки: Розина, Арида, Энки с Мелли… Астори усмехается. Не сохранились ли у неё контакты одноклассниц? Надо поискать на досуге, созвониться…

В дверях спальни появляется Тадеуш.

– Можно к тебе?

– Ты уже не стучишься? – Она массирует переносицу. – Входи, конечно. Снова смежные комнаты… ты постарался?

– Разумеется.

В отличие от Райвенлока, куда они нагрянули почти без приглашения, Эльдевейс позвал их сам. Договор о вечной дружбе ещё в силе, но что мешает давним союзникам скрепить исключительные отношения двух государств личной встречей? И если Тадеуш и сомневался – правда, недолго – поехать ли, то Астори окрылила возможность снова увидеть родные берега, и она моментально ответила утвердительно на запрос Пелленора. Кажется, она вечность не была в Эльдевейсе. Домой, домой, к Ильзийским горам и Арлинскому морю… к близкой сердцу и душе земле. Склоны холмов над пляжем пахнут солнцем, травой и солью.

Астори устала от чужой неискренней земли Эглерта, которая её не любит и не принимает.

Она хочет домой.

До Эльдевейса лететь дольше, чем до Райвенлока, но для Астори каждая минута растягивается на две. Она вполголоса напевает детские песни, которым её научили в приюте, барабанит пальцами по иллюминатору, а потом внезапно тормошит дремлющего Тадеуша и, пока тот зевает и трёт сонные зелёные глаза, принимается жизнерадостно рассказывать ему, как чудесно в Эльдевейсе и какие там прекрасные люди и изумительная природа. Тадеуш кивает – его хватает минут на десять – и засыпает опять.

Столица Эльдевейса, величественный и суровый Пелленор, разросшийся из поселенческой деревушки в многомилионный мегаполис, встречает их пасмурным низким небом и пронизывающим до костей ветром. Но Астори всё равно. Она на секунду останавливается, выходя из частного самолёта, и расправляет плечи. Волосы развеваются за спиной. Она дышит глубоко и остро.

Дома. Снова дома.

С президентом Вивьеном Мо они с Тадеушем знакомы равно плохо, хоть у Астори и есть небольшое преимущество – она росла в его правление и много слышала о нём от старших и ровесников. Недавно Вивьена Мо переизбрали на третий срок подряд. Его предки лет триста или четыреста назад приехали в Эльдевейс из Южной Ситтины. Карьеру будущий президент начал поздно, в двадцать пять лет, но по служебной лестнице продвигался быстро и энергично, отрекомендовав себя ярким и деятельным политиком. Президентское кресло во Дворце Славы он занял в пятьдесят с лишним лет.

Народ в нём души не чает. Вивьен Мо усердно поддерживает образование и здравоохранение, сильно урезая расходы на содержание армии и военного вооружения. Правда, новых тюрем, в которых нуждается Эльдевейс с начала позапрошлого века, так и не строится, да и спонсирование культуры и науки хромает, но Вивьен Мо мастерски умеет делать вид, будто всё именно так и задумано, будто всё хорошо, замечательно и будет ещё лучше.

Астори он не нравится. Её настораживают его тёмные бесстрастные глаза, хранящие холодное молчание, пока президент улыбается нееестественно широко в тридцать два белых зуба. Её отталкивают выверенные движения рук и трепетание тонких губ, заученное, автоматическое. Змея в шкуре тигра. Ему не следует доверять.

Однако она прежде всего – королева и политик; она задвинет свои симпатии и антипатии куда подальше и будет кивать и смеяться его шуткам, если это обеспечит мир Эглерту. Но если президент решит перейти черту… она обнажит меч и напомнит, кто из них двоих носит королевский венец.

А сейчас они с Тадеушем в гостинице, на улицах Пелленора людно и шумно, завтра им предстоит тяжёлый день, а значит… значит, можно отдохнуть хоть немного. Тадеуш, ещё не снявший пиджак и галстук, подходит к ней, садится на край пружинящего матраса и ложится, придвигаясь ближе. Астори пытается читать. Она чувствует его лучащийся влюблённый взгляд у себя на щеке.

– Мне нравятся твои духи, – негромко говорит он, улыбаясь, и отводит прядь с её шеи. – Это Сop o’de muer № 7? Которые я подарил тебе?

– Да, они. – Астори перелистывает страницу. – Тед, я читаю.

Он снимает с неё очки, берёт томик, захлопывает его и, перегнувшись через Астори, кладёт на ночной столик. Целует Астори в висок.

– Дочитаешь завтра. У меня есть интересное предложение.

– От которого я не смогу отказаться?

Она ловит его за галстук и подтаскивает ближе. Тадеуш с улыбкой касается её пальцев губами.

– Отказаться ты всегда в праве. Хочешь прогуляться?

– Разумеется, только это невозможно. – Астори фыркает. – Нас стерегует драконы с телекамерами у входа.

Он приобнимает её и помогает встать.

– Но я твой верный рыцарь и я придумал, как нам их обмануть. – Тадеуш мягко прижимается носом к её носу. – Что скажешь о парике, тёмных очках и старых брюках?

– О Мастер… – ахает Астори. – Ты ведь не… серьёзно? Ты замыслил всё это ещё в Эглерте?

Он поводит плечами, сияя мальчишечье проказливой улыбкой; зелёные глаза горят, уши двигаются, и расползаются паутинкой весёлые мелкие морщины.

– Да. Почему бы и нет. Ты со мной?

– Ну конечно, конечно, конечно! Доставай свой парик!

Через минуту они преображаются; не Мастер весть что, но для потерявших бдительность журналистов, озябших и голодных, вполне сойдёт. Кто ожидает, что королева и премьер-министр Эглерта станут расхаживать у всех на виду, нацепив солнцезащитные очки, парики, накладные усы и мешковатую старую одежду?

Неудобно, но Астори готова потерпеть. Её влекут переливчато-радужные, точно павлиний хвост, переулки, озарённые снопом неоновых искр бульвары, необъятные площади, запружённые народом, государственный университет, – весь дышащий громадный Пелленор, в котором она когда-то училась и жила. Она тащит Тадеуша от табличке к табличке, от памятника к памятнику, водит его между фонтанов, рассказывает о салютах, запускаемых на День независимости, пробегается по магазинам, которые строились в её молодости, и, измотанная и счастливая, опускается на скамейку в Навти-парке. Тадеуш опускается рядом.

– Здесь красиво… – выдыхает он.

– Безумно красиво, – мечтательно повторяет Астори, разглядывая звёздное небо. Она чувствует себя помолодевшей лет на десять минимум, словно ей не двадцать девять, а девятнадцать. Тадеуш вскидывает руку с часами и щурится.

– У нас есть часок-другой. Куда пойдём?

– Ну… – Астори проводит языком по губам. – У тебя нет идей?

– Я впервые в Пелленоре… ничего тут не знаю.

Она болтает ногами с минуту и решительно поднимается.

– За углом есть небольшой бар… ну, был, когда я училась здесь… «Орхидея». Там подают отличный торик и закуски… а ещё там играют хорошие музыканты. Десять лет назад играли, по крайней мере… ну, проверим. Идём.

Бар, торик и музыканты оказываются на месте; по пути Астори убеждается, что носить тёмные очки вечером – отвратительная идея, потому что не видно практически ничего. У самого входа в «Орхидею» Астори сдёргивает их. Мир становится на пару тонов светлее и значительно отчётливее.

Внутри бара пряно и душно, в пьяном весёлом воздухе рассыпаны хмельные смешки и скользкими нитками вышит узор бесшабашного оживления. Сквозь танцующую толпу и грохот ударных Астори с Тадеушем пробираются к стойке и заказывают два горьковато-сладких коктейля с апельсиновой цедрой. Уши закладывает, сердце ухает в такт необузданным накатам музыки.

– Тут своеобразно, – кричит Тадеуш, склонившись к Астори и стараясь перекрыть рокот барабанов. Она смеётся.

– Мы можем уйти, если тебе не нравится.

– Нет, нет, всё в порядке.

Они пьют коктейли и изредка орут друг другу в уши. Через пять минут Тадеуш замечает, что у него отклеиваются фальшивые усы, и удаляется в уборную, чтобы приладить их получше; Астори ждёт его у стойки в одиночестве. Она царапает ногтем ножку бокала. Долгий перелёт и прогулка сказываются – её начинает тянуть в сон.

– Какая очаровательная дама и одна… мне следует исправить эту досадную ошибку.

Астори оборачивается: рядом, облокотившись на стойку, стоит незнакомец. В непроницаемых гагатовых глазах отражается мельтешащий свет, чёрные волосы взлохмачены, закатанные рукава обнажают смуглые жилистые руки. По тонкие губам змеится оценивающая усмешка.