Текст книги "Дыхание (СИ)"
Автор книги: Эмманриуэль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
Мелькает шальная мысль о том, чтобы устроить беспорядки, в которых придётся участвовать всем. Он при любом раскладе сможет отмазаться от общественных работ, «слабое здоровье» не раз выручало его и до этого. Колодец? Справится один послушник, в крайнем случае двое. Дверь? Всё ещё не требует вмешательства.
Он вязнет в размышлениях, тонет. Словно дёготь, мысли замешиваются в ещё звенящей от недавнего искреннего восторга голове. Он произносит быстрее, чем успевает подумать:
– Баам, мне нужна твоя помощь. Если…
Когда он открывает глаза, перед ним всё ещё лишь его пустая комната.
Он клянёт себя – всего пару дней прошло, какая привязанность? Он не должен полагаться ни на кого. Демон… демон был полезен. Был бы. Если бы был.
Он трёт лицо.
Откидывается спиной на стол и вздыхает.
Под локтем что-то шуршит, хотя определённо не должно. Агеро с замершим сердцем оборачивается и видит… не Баама, конечно, но… письмо. Которого определённо не было, когда он вошёл в комнату. Улыбка сама растягивает губы, пока он читает короткий совет.
Не ушёл.
Не бросил
***
Несколько дней АА проводит в нездоровом оживлении, успешно скрывая его за простудой, имитировать которую научился ещё в детстве. Обдумывает, что же именно можно сделать с крышей храма, которую так давно не меняли. Обдумывает, как будет подделывать голос настоятеля, если идея окажется провальной. Обдумывает, под каким предлогом вывести нужного человека посреди ночи за пределы монастыря. Баам молчит. После того письма тот лишь изредка показывает присутствие – то свеча изменит цвет пламени, то тени нездорово покачнутся, начнут шириться, пока не поглотят весь пол, вернувшись к норме, едва он моргнёт. Сердце бьётся от страха, подкатывает к горлу и жмётся там, умоляя больше так не пугать, но каждый раз после этого он улыбается, спрашивая о чём-то, пытаясь разговорить.
Ему отчаянно нужен совет. Хотя бы один. Хотя бы небольшой. Ему нужна помощь, и единственный, кто мог протянуть руку помощи, скрывался в тенях и нашёптывал кошмары, безумные идеи, которые он всё равно раскладывал по кирпичикам, чтобы узнать, нет ли там скрытого, или хотя бы случайного совета.
За два дня до решающей ночи он искусывает себе губы, так и не находя решения. Он успел осмотреть крышу и найти достаточно слабые балки и опоры, но сделать с ними что-то он не может. Не незаметно.
Он вздыхает, привычно оглядывается. Тени колышутся, значит, Баам наблюдает.
Он не хочет думать о том, что происходящее похоже на изощрённую месть. Он кашляет в кулак. Не раз за эти дни он пытался дозваться Баама. В ответ – лишь тихий шелест присутствия.
Агеро вздыхает и пробует снова, неуверенно, почти безнадёжно:
– Баам?
Прикрывает глаза через секунду. Облегчает ожидание последним известным ему способом. Именно из-за прикрытых глаз и напряжённого слуха слышит стук – деликатный, не самой твёрдой подошвой о каменный пол. Ещё один – ещё более лёгкий.
Открыв глаза, Агеро видит выглядящего удивительно заспанным Баама, севшего ровно туда, куда он указал. Стол небольшой, между ногой и его плечом нет и расстояния ладони. Можно обнять, положить голову на колени. Можно, но сейчас важнее другое:
– Баам, что…
– Настоятель с завтрашнего дня будет в отъезде. Отрави заместителя. Заказчику скажи, что у него развился недуг живота, не может отойти от нужника, послал тебя.
Агеро замирает от того, насколько простым всё оказалось.
– Если отравить за ужином, можно будет попросить поискать с собой лечебные травы. Я больше всех остальных сижу за книгами, значит, мне поручат искать и делать лекарство, я могу сослаться на болезнь, и попросить кого-то помочь… брат, который потерялся в лесу, ища по моей просьбе корень…
Баам кивает, рассеяно тря висок, зевая украдкой. Будто долго не спал, и любое место соблазняет положить на него голову, вздремнуть часок-другой. Успокоившись, Агеро протягивает руку – зевал Баам тоже словно по-кошачьи, жмурясь – и почти касается волос, когда демон замечает, уклоняется. Смотрит хмуро, но хоть не убегает.
Баам думает о чём-то своём, пока Агеро шёпотом рассуждает о планах на следующий день, примериваясь, не поправит ли, не даст ли ещё один совет? Но демон лишь кивает пару раз, одобряя его выбор действий, да поправляет произношение травы, так удобно растущей в тени монастыря, у самой стены.
Комментарий к Передышка
Следующая глава должна выйти быстрее, но я ничего не обещаю.
========== Кис-кис-кис ==========
Баам провёл эти дни в удивительной ему самому скуке. Не двигаться, не говорить, лишь изредка вызывать галлюцинации. Он даже не мог в полной мере насладиться ходом чужой мысли – Агеро суетился, сбивался, думал обо многом за раз, и из-за этого не находил решения. Это оказалось полезным открытием. Правда, единственным за несколько дней, проведённых в изоляции – лишь раз Баам выбрался, чтобы навестить Ли Су.
Баам сонно прикидывает, что, когда Агеро привыкнет к подобным ситуациям, нужно будет следить внимательнее, научиться вызывать эту тревожность. Она может оказаться важнейшим инструментом в будущем. Слабость, осознание которой нужно оттягивать так долго, как возможно. Никаких намёков на необходимость успокоиться, в критических ситуациях вмешиваться самому, изменять обстоятельства.
Как и сейчас. Пользуясь свободным временем, появлявшемся из-за того, что Агеро был вне его доступа большую часть дня, Баам организовал… некоторые проблемы в соседнем городе, требовавшие присутствия кого-то с церковным чином, который во всей церкви был лишь у настоятеля. Отвлечь от внезапности события пустяковой заготовкой плана было несложно, человек сделал основную работу сам.
Баам покачивает ногой, думая, что сон придётся отложить ещё на пару дней. Не смертельно, приходилось бодрствовать и дольше, но определённо малоприятно. Важнее сейчас проконтролировать совершение греха. Задавить или, наоборот, раздуть угрызения совести, направить мысли в нужное русло.
Нудно, долго, но ничего не поделаешь – это его работа.
***
С возвращением демона вернулось и спокойствие. Агеро незаметно ощипывает мягкие листики во время уборки, собирая значительно больше, чем нужно, с запасом. На пальцах остаётся терпкий, быстро впитывающийся в кожу сок, и Агеро спешит вытереть его об одежду.
Подняв голову, оглянувшись, чтобы убедиться, что никто не обращает на него внимания, Агеро замечает тёмную фигуру на дереве вдалеке. Баам сидит в тени листвы, никак не реагируя ни на его затянувшийся взгляд, ни на улыбку. Можно подозвать, однако, говорить вслух, не привлекая внимания, он не может – всего в паре метров можно услышать размеренные звуки метёлки. Послушник, с которым он должен был очистить от мусора двор, вздыхает.
Агеро прищуривается. Садится на корточки. Не отрывая взгляда от демона, протягивает:
– Кис-кис-кис.
Не то, чтобы он верил, что тот откликнется, но иначе привлечь внимание не мог. К тому же… если бы Баам подошёл, пусть даже привычно ворча, это стало бы приятной неожиданностью. В любом случае, демон дёргается, явно заметив его действия.
«Услышал», про себя замечает Агеро, прикидывая расстояние до дерева. Слишком большое для человека, чтобы услышать шёпот. Даже чтобы прочитать по губам. Он ещё подумает над тем, как использовать это, а сейчас…
– Кис-кис, – на всякий случай повторяет он перед тем, как махнуть рукой в сторону ворот, хмурясь, глядя на послушника рядом.
Фигура соскальзывает с ветки, скрываясь из видимости. Агеро надеется, что для того, чтобы подойти к месту встречи. Сам он привстаёт и идёт к воротам, ещё наклоняясь. Слышит вопрос, и отвечает всё так же, шёпотом:
– Там кот, не спугни.
Послушник фыркает и теряет интерес, демонстративно поворачиваясь спиной. Как Агеро и ожидал: тот был заядлым собачником и не переносил котов, будто и сам был псом.
Агеро без проблем выбирается за ворота, надеясь, что Баам сможет зайти хотя бы за них. Возится в траве ещё минуту. Отходит на пару шагов, будто следуя за котом, который не может не идти, пока его гладят, и лишь тогда оглядывается.
Баам хмурится, смотрит на него, не моргая. Парит в воздухе, касаясь земли лишь носочками. Для того, чтобы подлететь ближе, демон отталкивается ими, будто ленясь лететь, как раньше, что наталкивает на интересные мысли. Например, о том, как ещё может передвигаться демон, от чего зависит, будет он летать или парить, и связано ли это с близостью к церкви?
Агеро достаёт собранные листья, спрашивает еле слышно. Он уверен в ответе, но так же уверен в том, что лишних предосторожностей не бывает.
– Те?
Пока Баам кивает, Агеро вспоминает, что в первую встречу он увидел у него крылья, которые было не разглядеть сейчас. Любопытно было и потрогать их, и попросить Баама полетать, и спросить, как он их прячет (не под рубашкой же?). Агеро обещает себе спросить позже, когда никто не услышит.
Сейчас же Баам кивает: «Те», а Агеро прячет импровизированный мешочек обратно.
Возвращаясь, он не перестаёт грустно вздыхать, показывая, насколько он расстроен тем, что кот ушёл.
***
А кот действительно ушёл. Ушёл и не показывался до вечера, когда заместитель густым, раскатистым, тёплым голосом не озвучивает, что настоятеля не будет несколько дней. «Важные дела», говорит он, «Потребовали его присутствия». Он не уточняет, что это за дела, но послушники склоняют головы в уважении – судя по тону дело было не только важным, срочным, но и опасным.
Агеро склоняет голову со всеми, не показывая облегчения. Хмурится, будто бы обеспокоенный – как они справятся, без настоятеля-то? Да смиренно следует на кухню. Так получилось, что совершенно случайно послушник, что должен был накладывать еду, подвернул, а быть может даже сломал ногу. Агеро смиренно предложил помочь. «В этом есть и моя вина», на удивление честно признаётся он, «Именно я попросил брата Алексая достать ту книгу, из-за которой ему пришлось использовать лестницу». Это не вызывает подозрения – свою репутацию, образ в монастыре, он холил и лелеял с детства.
Первой он ставит на стол тарелку заместителя. В ней перетёртые в порошок листья. Недостаточно, чтобы убить, но достаточно, чтобы несколько дней не выходить из отхожего места. Затем Агеро раскладывает и остальные тарелки, уже не боясь перепутать их .
Сдерживать улыбку от осознания, что его не поймали, становится всё сложнее. Агеро прикрывает глаза, представляя, каким будет торжество, если затея удастся полностью.
В крайнем случае у него будет время в лесу, чтобы от души отсмеяться перед тем, как вернуться и заявить о пропаже.
***
Словно по нотам. Живот заместителя прихватывает, и наутро Агеро посылают за травами. Он просит сопровождение на случай, если ослабнет, а, вернувшись, долго сокрушается о том, что в последнее время всем, кого он просит о помощи, ужасно не везёт. Ему верят. Верит и наниматель, незаметно глянув на травы, что он успел собрать. Мешочек и благодарственная бумага покоятся у него за пазухой, ожидая, когда окажутся в безопасном месте.
Он делает лекарство, которое всё равно не сработает, с почтением отдаёт его, и остаток дня проводит в своей келье.
Он рассказывает об этом Бааму (разумеется, шёпотом), на что тот кивает, незаметно, как ему кажется, придерживая голову рукой. Взбодряется пару раз, чтобы поощрить его за находчивость. Улыбка Агеро становится ещё шире – похвала от того, кто определённо разбирается в подобном, греет душу.
Но, даже не дав ликованию в груди утихнуть, он достаёт письмо, ответ на которое откладывал несколько дней, чтобы не отвлекаться, не сбиваться с и без того сложной задачи. Ещё не остывший от успеха, уже погружённый в новые мысли, он сам не замечает, как стаскивает сонного демона себе на колени, приобнимая. Не задумываясь, гладит чистые волосы, спускается к шее, гладит спину. Поднимает руку и повторяет.
Баам не реагирует непривычно долго. Должно быть, недосып, или что-то, что бывает у демонов вместо него. Он успевает провести рукой несколько раз, очнувшись лишь когда демон в его руках вздохнул. Агеро не слышит привычных фраз, не чувствует сопротивления. Баам просто встаёт, бормочет поздравления и исчезает в окне.
В светлой голове мелькает прекрасная, желанная мысль о том, что, кажется, котёнка он почти приручил. Даже не шипит от прикосновений!
***
Размеренные, гулкие звуки шагов проходятся по зале, когда настоятель возвращается в церковь, за которую несёт ответственность. Отражаются от витражных стёкол, простых, но изящных, разбиваются о выступы со каменными статуями, расходятся по каменному же полу. Его заместитель бледен. Выступил пот, пересохли губы, а рука норовит подняться, придержать живот, будто готовый выпасть при любом неосторожном вдохе.
На улице слышатся разговоры мальчишек – один всё никак не может оттереть странный налёт с глиняной тарелки. Настоятель хмурится, слыша их одновременно с почтительным отчётом о пропавшем послушнике.
– Расскажи мне больше. Кто был с ним, когда он пропал? Кто отвечал за еду сегодня?
Серые глаза заместителя полны удивления, но тот послушно отвечает:
– Тот отрок, Агеро Агнис…
Глаза настоятеля сужаются, будто сжимаются, как и руки, привычно заведённые за спину. Он пробыл среди хитрецов и обманщиков слишком долго, чтобы не заметить следы лисьего хвоста в произошедшем.
Настоятель не хочет думать, что за маской светлого дитя покоится безжалостная и холоднокровная душа.
Комментарий к Кис-кис-кис
С этой главы обновления каждую среду.
Хотелось бы чаще, но не я в этом мире устанавливаю правила.
========== «Тебя раскрыли» ==========
Агеро просыпается, напевая под нос мотив, услышанный однажды от задержавшегося барда. Услышав её ещё в детстве, он повторяет лейтмотив каждый раз, когда случается что-то действительно хорошее, приятное, удивительное. По правде говоря, это был третий случай, когда он напевал её вслух: лишь с появлением демона дела его пошли настолько хорошо, что он мог позволить себе перенести радость в тихие часы, когда его никто не слышал.
Мимолётом погладив по щеке спящего на ходу демона, он шёпотом проговаривает свои планы, восторженно перемежая их паузами, торжественными улыбками от воспоминаний. Ему даже не нужен вопрос Баама, чтобы начать шептать о том, насколько гладко всё прошло, насколько просто всё оказалось. Уходит из кельи он в настолько приподнятом настроении, что лишь увидев хмурого послушника, выходящего из своей, спохватывается и сам натягивает пасмурную маску, вздыхая со «скрытым» стыдом на приветствие.
За завтраком нет заместителя, зато есть настоятель, широкой ладонью прикрывающий свою тарелку с похлёбкой от пролетающей мушки. Он выглядит лишь чуточку обеспокоенным, таким, каким Агеро всегда его помнил.
Словно отец, он всегда был рядом для своих послушников, да что там – для всей деревни. Утешал раненых и обиженных, размеренно, бархатистым голосом зачитывал им отрывки из священных книг, приносящие в душу покой.
Словно отец, он наставлял их, говорил с ними. Если нужно было наказать – чаще использовал слова, чем плеть. Плеть доставалась лишь самым толстолобым, что не слушали его, оказывались принимать единое его слово.
Агеро был послушным, прилежным учеником, сам не осознавая, насколько. Видел, как сжались кулаки послушника на словах «Уступаешь» и «Недостаточно», видел, что настоятель тоже наблюдает. Видел, как нужно смотреть, чтобы никто не обращал внимание, что ты смотришь.
Он учился тому, чему настоятель никогда бы не научил его сознательно.
Помнится, когда наблюдать он стал сознательно, то понял одну вещь. Сам, без чужого опыта, он не смог бы претендовать и на десятую долю желаемого, десятую долю амбиций. С ним – хоть на весь мир. Вот только в этом и состояла сложность – добровольно знания настоятель не отдал бы, а выуживать их по песчинке становилось всё сложнее.
Он готов был смириться с тем, что у него всегда будут лишь собственные знания и догадки, что долго он будет искать патрона или наставника, когда пробьётся через застывший, словно стекло, быт в тонкую, хрустальную паутину интриг. Он был готов сдаться.
А потом появился Баам.
***
После завтрака настоятель, возвышавшийся, словно горный пик, над столом, тихо попросил его остаться. «Агеро Агнис» в тишине прозвучало мягко, словно сочувствующе, но сердце у него в груди замерло словно от приговора.
Он опускает голову, и, собрав посуду, возвращается, слыша отдаляющийся шёпот других послушников. Настоятель ждёт. Лишь в тишине, прерываемой звуками дыхания, переводит свой тяжёлый взгляд с прохода на него. Он стоит, но чужой взгляд прибивает его к месту, словно бы он стоял на коленях. Он делает вид, что ему лишь немного грустно, что именно стыд не даёт взгляду подняться с пола, а не испуг.
– Агеро Агнис. – Агеро задерживает дыхание, чтобы, не дай бог, не перебить, – Я слышал, что ты был чрезвычайно расстроен вчера, подавлен из-за вины за произошедшее.
Сглотнув, порадовавшись мимолётом, что страх и волнение он проявляет схоже, он осмелился открыть рот:
– Так и есть, Ваше Преподобие.
– Не бери её на себя. Всё это лишь случайности, не дай им себя сломить.
Агеро готовится расслабиться, понадеявшись, что на этом разговор и закончится.
– Чтобы не дать твоим мыслям укорениться, ты будешь помогать мне с завтрашнего дня. Бог благоволит мне, и ты можешь не бояться, что злая судьба, что могла окружить тебя, повредит кому-то ещё.
Мозолистая, привыкшая к ежедневному труду рука приземляется на его плечо. Хоть снаружи он робко улыбается, изображая благодарность, внутри – крик и паника, дрожь и призрачное жжение в плече. Рука будто оставила послание ему, сдвинув маску невинной овечки – «Я знаю».
– Не стоит, Ваше Преподобие…
– Пойдём в библиотеку. Мне нужно найти одну книгу, и кому, как не тебе, знать, где она.
– Как… как скажете, Ваше Преподобие.
Внимательный взгляд преследовал его весь путь. Лицо Агеро было невозмутимо, но сердце отбивало чёткий ритм, при первом ударе выбивший расслабленную мелодию из разума – «Тебя раскрыли».
«Тебя раскрыли», – словно вторил чужой ритм шагов.
«Тебя раскрыли», – словно шептало эхо библиотеки.
«Тебя раскрыли», – словно вонзался в спину внимательный взгляд.
«Тебя раскрыли».
***
Баам спит остаток вечера, спит и ночь, и утро, просыпаясь лишь чтобы пролететь мимо Агеро, спросить, еле продирая глаза, что он думает о произошедшем. Тот восторжен, полон сил и лишён совести, и Баам позволяет себе спать до самого вечера.
Вечером Агеро приходит в келью бледный, упирается спиной в дверь и скребёт по ней пальцами. Не нужно подслушивать весь тот хаотичный ворох слов, застрявший в чужой голове, чтобы понять, что произошло – его поймали. Поймал кто-то опытный, знающий, как загнать в ловушку и выдать себя. Кто-то, кто умело проверяет этого юного паникёра.
Баам подмечает, не высовываясь, что, судя по всему, ничего непоправимого не произошло. Сообщать об этом человеку он, разумеется, не будет.
Пусть он только проснулся, но подобные, требующие острого вмешательства, ситуации он почует даже без сознания. Шаг из темноты – Агеро радостно подрывается, делает шаг, набирает воздух, чтобы быстрее передать суть проблемы.
– Боюсь, мне придётся покинуть вас на один день, – с лёгкостью изображает он сонливость, выбирая самый простой способ исчезнуть ненадолго с чужих глаз, не доламывая человека.
Агеро застывает, глядит на него испуганно, делает шаг:
– Баам, только один совет!
– Спокойной ночи, господин Кун.
Выпав из окна спиной вперёд, Баам быстро прячется за деревом, перевоплощаясь. Сейчас стандартное пожелание сна звучит неожиданно издевательски, он сам понимает это лишь влетев мухой в келью, чтобы обеспечить неприятную, тревожную и, если повезёт, бессонную ночь.
Он испытывает мстительное удовольствие, припоминая, как утром его безнаказанно тискали, пользуясь сонливостью. Садится на щёку, трёт лапки, щекочет тоненькими волосиками на брюхе, улетает, едва заметив движение чужой руки.
Агеро полон досады, мечется по комнате, забросив письма, что успел перехватить, забросив всё, что мог, пряча их обратно, глубже, как можно глубже. Выглядывает в окно, словно надеясь увидеть его бессознательное тело, хватается за голову. Проникнуть в мысли легко, и Баам не отказывает себе в этой предосторожности. Растерянность, хорошо. Паника, просто отлично. Чувство брошенности… благо, отсутствует, лишь досада на неудобное совпадение, что именно в этот день у Баама появились дела.
Подсматривая чужие мысли, он думает, что именно понадобится достать из Ада, чтобы помочь выбраться Агеро из ловушки, в которую тот попадёт. Умывается ворохом мыслей, словно опускает лицо в тесную для стаи бабочек клетку. Делает пару пометок и выскальзывает, пока его не заметили.
Какая жалость, что никто в монастыре так и не обратил своё внимание на прогнившие, отвратительно, опасно прогнившие крыши.
***
Умываясь, Агеро видит тени, залёгшие под глазами. Ему бы спать крепко этой ночью, или хотя бы скрыть их, чтобы убедить настоятеля, что что все его опасения развеяны, что Агеро больше не беспокоится о том, что именно его удача стала причиной трагической пропажи. Но сначала были привязчивые мысли, а затем такая же привязчивая муха, словно специально садившаяся, щекотавшая его, стоило дремоте одолеть уставшее тело. Они не давали не то, что заснуть, даже просто расслабиться.
Он не знает, как не срывается при виде настоятеля, второй день подряд «выгуливавшего» его, на этот раз у себя в кабинете, попросив помощь с протиркой окон и перебором книг. Агеро едва не роняет стопку, что должен просмотреть на поеденность молью, от оклика. Едва не вскрикивает, когда, открыв первую страницу, понимает, что именно держит в руках. Письма. Ответы на них.
Держать лицо оказывается сложнее с каждой страницей. С каждой страницей его рука замедляется, а взгляд судорожно скользит по строкам, впитывая информацию. Тихий «ох» вырывается из его груди прежде, чем он успевает среагировать.
Зато вкрадчивый голос раздаётся за спиной незамедлительно:
– Брат Агеро, что-то заметил?
Лишь от этих слов шестерёнки в голове Агеро щёлкают.
Проверка. Ещё одна проверка. Если виновник он – покажет интерес при виде бумаг. Если он тот, за кого себя выдаёт – будет послушно помогать, не обращая внимания на текст.
«Чёрт».
Агеро запоздало чихает, надеясь замаскировать этим свою реакцию. По приближающимся шагам понимает – слишком запоздало.
– Брат Агеро?
В голосе ни капли угрозы, но ощущение приставленного к горлу ножа острое, словно от любого неосторожного движения он сможет ощутить, как по шее течёт капля крови от свежего пореза.
– Простите. Я… здесь много пыли, я просто чихнул.
Молчание давит, заставляя комок подкатить к горлу. Агеро не осмеливается обернуться, уже ощущая руки на своей шее. Шаги отдаляются. Настоятель произносит:
– Вот как. Будь осторожнее.
Голос чуть выше, чем обычно, как когда он отчитывает кого-то, как когда сосредотачивается, подбирая нужные слова, ловя реакцию. Дрожь в руках, незаметное со стороны проявление, усиливается, грозя выдать шелестом. Он понял. Отлично понял, из-за чего ему дали увидеть эту сосредоточенную сторону.
«Тебя раскрыли», – последней каплей падает осознание, оставляя клепсидру с его невиновностью в чужих глазах пустой. Такой же пустой, как его голова сейчас. Остатки листков он перебирает словно зомби, надеясь лишь не сползти по стене, не упасть в обморок, не заснуть, неудобно наклонившись.
Суметь убежать, если настоятель всё же достанет нож, что Агеро успел заметить в верхнем ящике стола.
***
Хватать демона за руки – не лучшая идея. Это не мешает Агеро накинуться на него с паникой, с просьбами, с обещаниями чужой души, «только скажи, как её достать, и она твоя!»
Баам, впервые за последние дни смотря на него ясно, видит искреннюю дрожь, синяки под глазами, искусанные губы и огонь, который он и не думал будить. Он видит готовность, что должна была проснуться позже, намного позже. Готовность к убийству или смерти.
Картина такого Агеро находит отклик в пепле внутри него. Через руку огонь пробирается к нему, заставляет тлеть угли. Огонь подпаливает Баама, жжёт сомнения.
Он не должен был дать случиться этому так рано. Это противоречило его опыту, всем инструкциям, простому здравому смыслу.
Как и сам Агеро.
Тот, кому не требуется искушение. Тот, кого он впервые увидел тогда, когда душа уже покрылась копотью адского огня. Тот, чьи методы были чернее лучших его предсказаний.
Тот, кто мог стать его величайшим провалом или величайшим же успехом.
Он действует по ситуации. У него есть полномочия, и он ими воспользуется.
Он дрожит едва ли не сильнее Агеро, передавая ему в руки флакон со старящей дерево жидкостью, нашёптывая нехитрый план, придерживая чужие плечи, замершие вместе с дыханием.
– Флакон вернёшь мне, – медленно заканчивает он.
Его слова – холодные шаги по воспалённому сознанию. Он знает, что каждое отпечаталось безвозвратно, и продолжает медленно, ещё тише, ещё весомее:
– Ты не попадёшься. Единственное доказательство – следы в пыли и демонический флакон. Пыль смахнёшь, флакон вернёшь мне. Тогда – в безопасности.
Отстранившись, первым делом он проверяет чужой взгляд.
Холодный. Холодный, словно могущественнейшие демоны. Сузившийся зрачок, при свече синяя радужка словно озеро, подёрнутое рябью.
Сосредоточенный. Сжатые губы, застывшая бледность, закреплённые силой воли в неподвижном положении брови, всё равно скрытые чёлкой.
Прекрасный. Готовый на любой грех, волевой, и при этом такой послушный, если знать, куда надавить. Взгляд, который он видел за месяцы, за дни до того, как его работа оказывалась закончена.
Этот взгляд медленно, с усилием переходит на него.
– Я понял.
Баам позволяет вырваться лёгкой улыбке, пока наблюдает, как Агеро прячет подарок-помощь. Лишь на пару секунд. Отворачивается к окну, отвлекаясь затем на тихий шорох.
Он не заметил, как перенервничал сам – чуть не сдёрнулся с места от простой вороны. Секундой облегчения, «лишь птица…», и пользуется Агеро, пропуская руки под его, обвивая рёбра, прижимаясь.
Баам застывает в воздухе.
Агеро прижимается лишь пару секунд, но тело, привычное к прикосновениям лишь ради сражения, уже разгоняет кровь по венам. Многого стоит сдержать подрагивающие руки от порыва пронзить кого-то, кто неожиданно подобрался так близко. Многого, но всё же стоит. Человек выглядит заметно спокойнее после объятий, и взгляд перестаёт отдавать металлом натянутой струны, готовой лопнуть.
«Неожиданно», выдыхает про себя Баам. «Неожиданно, но… полезно». Агеро, словно пресловутую струну, держать нужно в строго определённом состоянии, натягивая и расслабляя по мере надобности. Кроме способов «накрутить», о которых он уже позаботился, нужны были и способы и «распустить».
Один из них, видимо, нашёл его сам.
«Неожиданно», в третий раз думает Баам, когда сердце расслабляется, бьётся в привычном темпе.
***
Объятия дают Агеро силы не дрожать. Он вспоминает мягкий запах, на удивление отличающийся от серы. Вспоминает плотную ткань, к которой прижимался щекой. Вспоминает шум под ухом – чужое сердце и дыхание. Интересно, у всех демонов оно такое быстрое?
Его руки не дрожат, когда он забирается ночью на крышу, чтобы смазать и без того подгнившие балки ускоряющим раствором.
Его голос не дрожит, когда он предлагает провести день, убираясь в самой церкви.
Настоятель долго смотрит на него, но, видимо, не считает опасным противником. Не считает, что Агеро сможет сделать что-то незаметно от него. Глядя на спокойные руки за чужой спиной, он даже не завидует чужой выдержке, чужому превосходству. Нет смысла завидовать тому, кто умрёт через жалкие полчаса, когда балки наконец перестанут держать на себе вес камней, соломы и черепицы.
Агеро не смотрит на крышу, пока говорит. Сам не замечает, что именно. Он смотрит на окно за чужой спиной, говоря о прощении. Смотрит на статую рядом с ним, слушая ровный, невозмутимый голос. Кровь в ушах бьётся так сильно, что он даже не слышит, угроза чужой ответ или всё ещё игра.
Но всё равно говорит что-то. Наугад, глядя на одну из небольших скамеек. Чужой ответ, наверняка удивлённый, заглушает первый треск. Тихий, хотя для Агеро он звучит оглушительно. Он пятится, будто испуганный, отходит в нишу в стене. Треск нарастает, как и чужой голос, набирающий не то гнев, не то просто мощь, из-за которой отдельные слога отскакивают от стен, резонируют, нарастают, сливаются с первыми по-настоящему громкими звуками слома.
Агеро оглушён. Подняв глаза, он внезапно поддаётся дрожи. Чужой взгляд пугает. Могущественный, хитрый, будто горящий двумя серыми точками, словно стрелы нацеленными на него. Крик – как звук тетивы. Слова – рука, раз за разом заставляющая её свистеть. В крике теряется всё. И сам Агеро, и значения слов, и звуки первых камней. Когда настоятель замолкает и поднимает взгляд, то уже слишком поздно: одна из самых крупных балок несётся на него.
Агеро ловит чужой взгляд за секунду до того, как она приземляется. Горящий, полный отвращения и будто осознания взгляд.
Лишь увидев растёкшуюся кровь Агеро понимает, что улыбался. Что скалился, не выдержав накала.
Рука ходит ходуном, когда он поднимает и трогает своё лицо.
Он не знает, хочет он смеяться или плакать.
Тот, кто обучил его всему, что он знает, мёртв. Мёртв, убит. Убит им.
– Отвратительно, – хрипит Агеро не то из-за вида растекающейся крови, не то от осознания.
«Прекрасно», говорит та часть его, что он никогда не показывал на людях.
– Отвратительно, – повторяет он, тихо, истерически смеясь, прижимая ко рту руку. Он чувствует, как по щекам пробежали предательские капли. – Отвратительно…
«Но до чего же приятно».
Агеро не может поверить, что грубо, безыскусно, но одолел того, кого почитал мастером своего дела. Мастером обмана. Мастером манипуляций.
Торжество в нём мешается с горем, заставляя давиться плачем-рыданием ещё минуту до того, как, не утирая слёзы, хрипло закричать, срывая горло после первых криков:
– Настоятель! Настоятель умирает! Помогите кто-нибудь настоятелю! Крыша обрушилась!
Топот, который, как он слышал, приблизился достаточно, чтобы услышать, ускорился.
Сам Агеро прикрыл глаза, держась за живот, который скручивало не то от волнения, не то от отвращения, не то от боли:
«Прощайте, Настоятель».
«Прощайте, Ваше Преподобие».
Комментарий к «Тебя раскрыли»
«Прощайте, Отец»
Возможно и это хотел сказать Агеро, но не решился даже про себя после того, что сделал.
Вот и раскрывается вторая сторона фанфа. Агеро реагирует довольно эмоционально, но… тут сложилось. Привязанность к старшему, накал самой ситуации(крик, ожидание), ощущение опасности, неспособность осознать, что его всё равно не убили бы.
