Текст книги "Заря маладжики (СИ)"

Автор книги: Elle D.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Принц Каджа, бледный, как мел, подошёл к Тагиру.

– Она во всём призналась, – севшим голосом проговорил он. – Во всём. Подтвердила каждое слово, сказанное ибхалом Алемом. Она играла всеми нами, как ребёнок тряпичными куклами... Брат Тагир, прошу, прости меня. Я был гневлив и недальновиден, мне не следовало так поступать.

– Рад, что ты это понял, – ответил Тагир. Лицо его оставалось неподвижно, только в глазах появилась тень печали.

Каджа заметил эту тень и побледнел ещё сильнее.

– Ты всё равно меня казнишь? – прошептал он.

Тагир долго смотрел на него. Потом медленно покачал головой.

– Ты не сделал ничего, чтобы заслужить смерть. Но и позволить тебе остаться и занять трон нашего отца я не могу. Мы все гневливы, это наш семейный порок. Но и Руваль, и отец были слишком скоры на расправу. И ты, как я вижу теперь, тоже таков. В нынешние времена Маладжике не будет много пользы от такого паши.

Каджа сглотнул, всё поняв. И потупил взгляд.

– Хорошо. Я отрекусь.

– Мне придётся изгнать тебя, – с сожалением сказал Тагир. – Если ты останешься в Маладжике, всегда найдутся те, кто воспользуется тобой, чтобы затеять междоусобицу. А ты доказал, что воспользоваться тобою легко. Ты должен уйти, Каджа. Я дам тебе верблюдов, пищу и оружие, но ты должен уйти.

И Каджа ушёл, а с ним, рыдая, плелись две женщины из гарема – Субхи, тоже осуждённая на изгнание, и Зулейка, сама вызвавшаяся разделить участь принца Каджи. Им дали несколько слуг для охраны, и их маленький караван отдалялся от стен Маладжики, пока не исчез в песчаном облаке на горизонте.

Только когда они скрылись из виду, Тагир отошёл от окна, поднялся по ступеням и сел на трон.

Следующие несколько дней Алем не видел его. Он вернулся к себе в конюшню и проводил время, ухаживая за лошадьми – это успокоило его душу и вернуло ясность мыслям. Он помнил про обещание, данное Тагиром Сулейну-паше перед самой его смертью. Обещание, что виновника в смерти принца Руваля постигнет кара – не та, которой жаждало разбитое отцовское сердце, а та, которую он заслужил. И Алем ждал, когда принц Тагир – точнее теперь уже Тагир-паша – вспомнит о своём обещании.

Ждать пришлось недолго. Когда улеглись волнения, а вслед за ними – празднования по случаю окончания междоусобицы и восшествия на престол нового правителя, за Алемом прислали. Не вооружённых воинов, а раба – как прежде, когда Тагир звал его на ночь в свои покои. Алем вымыл руки и шею, умыл лицо, пригладил волосы и пошёл к своему господину.

Тагир не занял отцовские покои – ему, похоже, было удобно в собственнызх, тех, что принадлежали ему всю жизнь. Он лежал на тех самых подушках и курил кальян, как много дней и ночей до того. Когда Алем вошёл, Тагир коротко указал на подушки перед собой, и Алем инстинктивно поднял руки к кушаку, собираясь раздеться, прежде чем опомнился и, облизнув губы, подошёл и сел.

Тагир курил, прикрыв веки. Он стал как будто немного старше за последние недели, хотя его курчавые волосы всё так же непослушно вились вокруг лица, и кольца дыма, вылетая из его губ, всё так же лениво взлетали к потолку, словно не было ничего на свете нужного и важного, кроме этого "здесь и сейчас".

– В день твоей казни, – заговорил Тагир, – прискакал гонец из Пельвиана. Это одна из наших провинций, граничащая с Таркишаном. Он рассказал, что недобитки племени рурджихаев, которых мы разгромили, направляются на юг, чтобы там слиться с племенем ургалиев, идущих к центру материка. И отовсюду, сказал гонец, идут племена кочевников: не только ургалии и рурджихаи, но и молонды, ивезы, даже, говорят, дикие нанихайцы спустились с гор. Они всегда были порознь и враждовали друг с другом, но сейчас почему-то объединяются. Их всё больше с каждой неделей, и они идут к городам. Говорят, уже дошли до Ихтаналя и не оставили там камня на камне. Ты понимаешь, что это значит?

Алем медленно кивнул. Идя сюда, он меньше всего ждал подобных речей от Тагира. Тагир словно ощутил неуверенность в его кивке и резко повернул к нему голову.

– Это большая война. Очень большая, такой, может, не случалось в Фарии ещё никогда. Кочевые племена никогда не нападали на оседлых сплочённо. Воевали между собой, совершали редкие набеги на небольшие деревни, но никогда не штурмовали города. Их было слишком мало. А теперь они сила. Они орда. Это большая война, Алем.

Алем молчал. Он не знал, зачем Тагир говорит ему это – ему, кто всегда был для него только мальчиком для утех, ничем больше. Тагир опять затянулся гашишем – этой дурной привычки он так и не бросил. А впрочем, Алему пришлось признать, она не особенно влияла на трезвость мыслей нового паши.

– Посланников Пельвиана принял я. Отец был убит горем, Каджа сердился. Я выслушал послов и хотел отвести к отцу, чтобы они повторили всё ещё раз, чтобы он услышал сам... Ты знаешь, что он сделал?

– Прогнал вас, – предположил Алем.

Тагир кивнул:

– Именно так. Прогнал. Уйди с моих глаз, сказал он, не хочу ничего знать. Маладжика вот-вот окажется в самом сердце большой войны, а её паша не хочет ничего знать. А мы же были когда-то великим народом. От одного ашего имени дрожала вся Фария. А он не хочет ничего знать...

Кольца дыма колыхались под потолком, не таяли. Алем вдохнул и выдохнул.

– Тогда я и понял, – сказал Тагир. – Понял, что должен. Что выхода нет. И пошёл к Гийяз-бею. Спросил, будут ли его ибхалы стоять за меня насмерть. И он ответил...

– Что это не его, это твои ибхалы, – слегка улыбнулся Алем.

– Да. Так и ответил.

Алем откинулся на полушки, прикрыл глаза и беззвучно, слабо рассмеялся. Это был очень невесёлый смех – но как же иначе, когда смеешься над самим собой.

– Знаешь, – сказал он, не открывая глаз, – а я ведь решил там, на лобном месте, что ты устроил всё это из-за меня. Глупо, знаю. Но я так решил. Когда увидел тебя, и потом, пока ты не...

Он замолчал. Тагир покрутил в пальцах мундштук кальяна. Потом со вздохом отложил его на подушки и наклонился вперёд. Его рука потянулась и легла Алему на темя. Пальцы перебрали его волосы, почти нежно, и это было так странно, будто во сне – такое ужасно непривычное прикосновение.

– Я не знаю, – сказал Тагир. – Не знаю, зачем сделал это. Как не знаю, зачем взял тебя в ту первую ночь. И брал позже, во все последующие. И почему не пускал в бой. Мне как-то было спокойней, когда ты рядом. Хотя я никогда о тебе не думал, ты просто был. Что ты такое? Как будто какой-то кусок меня, ходящий отдельно от моего тела. Когда я вижу тебя, всё становится таким простым.

Алем слушал, чувствуя, как слова встали комом в горле. Он хотел что-то ответить, что-то спросить, о чём-то взмолиться – и не получалось. Тагир убрал руку с его головы.

– Ты ведь сдержишь своё обещание? – с трудом выговорил Алем. – Я убил принца Руваля. Осквернил гарем владык Маладжики. Я должен...

– Знаю, знаю, – досадливо поморщился Тагир, и сердце бухнуло у Алема в груди. – О, боги. Ты что, принял это за чистую монету?

– Ч-то? Но разве...

– Да, это была бы справедливая кара. И я стараюсь всё делать по справедливости. Очень стараюсь. Но кто я такой, по-твоему? Святой, что ли? Или, может, божественное перевоплощение Зияба и Зариба? Да хрен там.

– Но...

– Ты, кажется, собрался меня уговаривать, чтобы я всё-таки отрубил тебе руку? – Тагир с любопытством вгляделся в его ошарашенное лицо. Хохотнул и хлопнул ладонью по плечу. – Ну так не переживай. Я заставлю тебя раскинуть ноги и дрочить передо мной до тех пор, пока твоя рука не отвалится сама. И сто ударов ты непременно получишь. От меня лично. Только не по пяткам, а по другому месту. Тогда ты сочтёшь свой грех искуплённым?

– Не шути с богами, мой господин, – пересохшими губами отозвался Алем, не улыбнувшись в ответ на эту жестокую шутку. – Не гневи их.

Тагир склонил голову на бок. А потом вдруг подался вперёд и приник к его рту коротким сухим поцелуем. Это не было похоже на то, о чём говорили женщины в гареме, не затмило для Алема небо и звёзды. Но в конце концов, Тагир оказался прав. Они ведь не женщины. Небо и звёзды им затмевают не поцелуи, а нечто совсем другое.

– Будешь моим первым визирем, – сказал Тагир, оторвавшись от него, как ни в чём не бывало. – Будешь?

– Мой господин... то есть... владыка... мне же только шестнадцать вёсен. Тебя засмеют.

– Да не в совете же! Нет. Я не то сказал... как это называют в народе? "Постельный визирь"? Словом, ты понял.

Алем моргнул. Осознание того, что всё это, совершенно всё, Тагир говорит всерьёз, медленно начало пробиваться сквозь пелену, заволокшую его разум.

– Ты же всё равно никогда не слушал моих советов.

– Так уж и никогда. Да и я же сказал, мне незачем тебя слушать. Достаточно посмотреть в твои упрекающие глаза, вот как сейчас, и я уже знаю, как поступить. И я тебе докажу, – он слегка улыбнулся неимоверно странной улыбкой, одновременно шальной и мудрой. – Послушай, о чём я тут думал. В Маладжике сейчас только шесть тысяч воинов, этого мало, чтобы вести войну. И я решил, что мы достаточного долго жили в языческой вере. Я хочу низвергнуть статуи Зияба с Зарибом и открыть сердца моего народа богине Аваррат. А потом отправлю послание вашему предводителю, как там его... Великому Сыну. И призову ибхалов на службу войне. Как ты думаешь, они пойдут за мной?

Заря Маладжики... Кровавая заря перед долгой ночью, розовая – перед ясным рассветом. Объятая жарким пламенем новой войны, чистым сиянием древней веры. Заря занималась, и Алем смотрел на её солнце. Которое было и его солнцем тоже. С пятнами, жаркое, беспощадное. Дарящее жизнь.

– Конечно, – ответил он. – Конечно, они пойдут...Также как я.......

7 октября 2012 – 8 января 2013