Текст книги "Все дело в крови (СИ)"

Автор книги: Elen Gor

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Все дело в крови

Пролог

Колдунья умирала.

Лекарь не раз уже говорил ей, что проблемы со здоровьем серьёзны, и что давно пора заняться лечением, а не одним лишь преподаванием и общественной деятельностью. Но колдунья не могла бросить помощь негам, людям, лишённым магии от рождения. Её родная дочь была такой – разве колдунья имела право бросить своё дело? А теперь силы на исходе, и даже магия кольца почти исчезла. Но она так ничего и не сказала – Совет не хотел верить, что Ольга уйдёт, так и не дав напоследок ни одного из своих знаменитых пророчеств.

Они не всегда сбывались. Не полностью. Но те её предсказания, что оказывались точны, а таких было немало, оказывались важными практически всегда. Потому и в этот день представители Малого Совета толпились в фойе академической больницы, стараясь узнать из первых уст, стать первыми, кто донесёт весть, запечатлеть своё имя в истории, как имя того, кто скажет людям… а чёрт знает, что там могла предсказать карга на смертном одре!

Мамонова пророчества, впрочем, не интересовали. Он просто был одним из преподавателей, что по очереди несли вахту у постели старой чародейки. Так уж вышло, что удар хватил Ольгу Пархоменко прямо в аудитории посреди лекции, и повреждения мозга были так сильны, что лекари сказали категорическое «нет» на телепортацию в столицу. Требовалось хоть немного стабилизировать преподавательницу, и регенерирующие зелья заливались прямиком в вену, но это не помогало. Ольга как будто сама внутренне сказала «стоп» и отказалась бороться.

Мамонов зевнул – часы пробили три, и мужчина уже сто раз пожалел, что согласился подменить Медузу этой ночью. Но бессмертная горгона, как бы ни парадоксально это звучало, сегодня и впрямь выглядела смертельно уставшей – Мамонов пожалел её, и подменить на дежурстве вызвался сам, хотя, положа руку на сердце, был не обязан, да и преподавателем-то являлся не в полной мере. Обычно он появлялся в академии раз в неделю или две, когда вёл занятия у курсантов ОБТС, хотя работа ему нравилась, и он уже вполне подумывал, не перестать ли брать сверхурочные в Суресском округе, потому что Влад, откровенно говоря, уже начинал раздражать. Ещё совсем молодой, но бесконечно грамотный ОБТСовец, он бы стал невероятным детективом. Однако в нём было что-то такое, что, лично на Мамонова, навевало жуть. Что-то в глубине водянистых глаз, которыми Влад смотрел на тебя, не мигая…

Он не сразу понял, что колдунья очнулась, настолько ушёл в собственные мысли. Но слабый стон повторился, и Мамонов обратил внимание на прикованную к постели женщину. Подошёл ближе, сел рядом.

Когда-то она вела у него занятия. Великолепный учёный, она преподавала студентам обобщённую боевую магию и могла конкурировать в этом деле со вполне себе практикующими ОБТСовцами. Но Ольга Ефимовна была хоть и энергичной, но мирной женщиной – ловить преступников и гонять нежить было не для неё.

Последний раз перед болезнью Георгий Робертович Мамонов видел Ольгу Ефимовну недели три назад. Яркая, интересная, юморная – ему всегда нравилась эта тётка, хотя она в своё время и гоняла его за прогулы и едва не завалила ему сессию на четвёртом курсе. Она и в старости сохранила благородный вид, но, будучи молодой, поговаривали, была настоящей красавицей. Рыжая, темноглазая, с бледной фарфоровой кожей – сейчас всё это померкло, растворилось на постели, слилось с больничными стенами. Она как будто сама стала духом болезни, как будто и кольцо на пальце стало растворяться, готовясь уйти туда, откуда и пришла его магия – в природу. Мамонов понял, что Ольга не выкарабкается, но был готов выслушать последние слова и выполнить последнюю просьбу. Если Ольга сможет их озвучить.

– Здравствуй, Ольга Ефимовна. – Мамонов слегка улыбнулся, когда понял, что преподавательница его узнала. – Как ты себя чувствуешь? Может, принести чего?

Она не говорила. Только моргала глазами, медленно, почти готовая из закрыть. Кольцо на её руке, золотая змейка, проглатывающая свой хвост, действительно растворялась, говоря о том, что магия, питающая чародейку, угасает.

– И… И….

Звук, сорвавшийся с губ колдуньи, стал неожиданностью. Мамонов обратился в слух, не переспрашивал, боясь, что за собственными словами может пропустить что-то важное.

– И… Ида… не исчезла. Магия не исчезла. Она в ней. Жива. Внучка… внучка заберёт из стихий… будет управлять. Внучка примет… удивительная девочка… возьмёт, когда случится горе…

Мамонов сидел ещё несколько минут, почти прижавшись ухом к губам чародейки, пока до него, наконец, не дошло, что больше слов не будет. Он встал со стула: глаза Ольги были закрыты, кольцо исчезло с пальца. Колдунья умерла.

Представители Малого Совета были раздосадованы тем фактом, что первыми о смерти Ольги Пархоменко узнали даже не медики или ректор, а какой-то ОБТСовец, что вёл здесь две-три лекции в месяц. Но всё же вежливо выслушали его рассказ о последних минутах чародейки.

– Да, Ида, – Мамонов кивнул. – Я уверен. Хоть и не знаю, кто это.

– Вероятно, что её дочь, – ответил один из представителей, сутулый маг с седой бородкой. – Аделаида, она нег и живёт в параллели.

– О, тогда всё ясно! – воскликнул второй представитель, которого эта новость не заставила встать с дивана возле панорамного окна в фойе. – У Ольги Ефимовны есть внучка, дочь Аделаиды. Она унаследует магию, не станет негом, как её мать. Нам стоит подготовиться к приходу в мир очередного последыша.

Кто-то буркнул, что этого ещё не хватало, что опять придётся справляться со всплесками бесконтрольной магии, но почти сразу прозвучал аргумент против:

– Я не знаю точно, сколько лет сейчас внучке Ольги Ефимовны, но она уж точно намного старше семнадцати, восемнадцати, да даже двадцати пяти. Она нег, как и Аделаида, мы следили за ней с самого детства. В семнадцать лет магия так и не проявилась.

– Зато может проявиться дальше. – Люди обернулись, когда в фойе вошла женщина. Последняя из находившихся здесь представителей Малого Совета, до этого она отлучалась за кофе. – Маргарита действительно намного старше, чем положено, и она действительно сто процентный нег, это проверили. Но она была беременна. Только что сообщили, что родилась девочка.

Женщина обвела взглядом присутствующих, выдерживая паузу.

– У неё рыжие волосы. А родилась она в то же время, в какое умерла Ольга Ефимовна.

Мамонов вдруг подумал, что неспроста кольцом Ольги была змея, проглатывающая свой хвост, и почувствовал, как по телу у него пронеслись мурашки.

Глава 1

Иногда думаю, что все это какая-то бессмыслица – какого чёрта, ты же так выросла, ты же довольна новыми работами! Так вернись сюда, перепиши, отредактируй, дай героям новые реплики, заставь думать иначе!А потом вспоминаю, что я писала это, когда мне было 17. Я это редачила, когда мне было чуть за 20. Никто не опишет мыслей и чувств семнадцатилетки лучше, чем семнадцатилетка. Никто не опишет чуть повзрослевших героев лучше, чем чуть повзрослевший автор. Поэтому оставляю так, как есть.(от автора)

«Шрам не болел уже девятнадцать лет. Всё было хорошо».

Последнее предложение из «Даров Смерти» ещё стояло перед глазами, пока Даша сидела в столовой и невнимательно ковыряла вилкой пересушенную куриную грудку и варёный картофель.

– Ты можешь есть нормально? – Высокий голос матери вывел девушку из транса. – Любовь Сергеевна готовит, старается – прояви к ней хоть каплю уважения.

Даша послушно кивнула, подумав при этом, что уважение не мешало бы проявить как раз Любови Сергеевне: экономка села на диету почти месяц назад и с каждым днём становилась всё раздражительнее, а приготовленная ею еда – преснее и суше. Как будто именно Дашина семья была виновата в том, что Любовь Сергеевна разожралась до полутора центнера. Когда-нибудь Даше понадобится лубрикант, чтобы суметь затолкать и без того сухую, а в исполнении Любови Сергеевны совершенно мумифицированную грудку в пищевод; девушка с трудом подавила смешок, когда со стороны представила себе эту картину.

– Я не заметил, чтобы мама сказала тебе что-то смешное. – Отец. Его замечание в конец отбило и без того слабый аппетит, но Даша знала, что оставлять ужин недоеденным нельзя – в их семье такое было не принято и приравнивалось в кощунству, и девушка могла огрести вполне реальных звездюлей. – И держи вилку правильно, ведёшь себя, как в придорожном кафе.

Даша медленно жевала курицу, стараясь отрезать кусочки поменьше и мысленно жалея, что дома нет какого-нибудь острого соуса, чтобы улучшить ватный вкус. Как там из этой ситуации выходил Гарри? Жаль, что некому прислать тортов.

Книжки про Гарри Поттера Даша перечитывала не однократно, давно сбившись со счёта. Что поделать – несмотря на вполне уже взрослые семнадцать лет, история о тощем очкарике оставалась для неё любимой. Магия и приключения, полёты на мётлах, привидения и оборотни, таинственные чудовища, жестокие злодеи и отважные герои – сказка увлекала и манила. В книгах любимые герои были свободны, они могли справиться с любыми невзгодами. То ли дело в жизни – мириться с гиперопекой родителей и домашним заточением с каждым годом становилось всё труднее.

Порой Даша ловила себя на мысли, что не уверена, любит ли своих родителей. Нет, конечно, её не держали в чёрном теле. Единственной обязанностью, возложенной на неё матерью, была уборка комнаты. Девушку это устраивало. Во-первых, это не давало вконец облениться – всё же родители девушки были обеспеченными людьми, вполне способными оплачивать труд домработницы. Во-вторых – уборка не давала заскучать. Ну а в-третьих – у каждого ведь должен быть уголок, где можно хранить свои маленькие секреты.

Но неприкосновенность комнаты была мнимой. В последние пару-тройку лет Даша начала замечать, что в её вещах кто-то копается. Ничего не пропадало, но лежало не так, как она оставляла. Ей было грустно и обидно. Даже не от того, что про неё могут узнать что-то нехорошее – ей и скрывать-то особо было нечего, – а от того, что уровень контроля над ней растёт тем больше, чем старше и самостоятельнее она становится.

В какой-то степени девушка понимала, что после пятнадцатилетних попыток её матери забеременеть, Даша не могла не быть желанным ребёнком. Девочку с детства так любили и оберегали, что со временем это выросло в какую-то манию. Родители не желали расставаться с ней ни на минуту, что очень тяготило саму Дашу – она была жизнерадостной и общительной. Однако отец с матерью считали иначе. По их мнению, хорошенькая малышка привлекала много внимания. За неё слишком боялись. Боялись, что дочь, появления которой они ждали так долго, внезапно может их покинуть.

Любовь и забота, так щедро даруемые девочке, очень скоро превратились в золотую клетку. У Даши было всё, но малейшее непослушание жестоко каралось. Лучшие игрушки – купим! Своя комната – не вопрос! Игровая приставка, мечта многих детей – возьми! Котёнок? Ну, нет, всему есть предел!

Всё твоё. Но при этом ты никого не приглашаешь, день рождения мы отмечаем в кругу семьи, а гуляешь ты под строгим присмотром охранника и не дальше двора, обнесённого двухметровым забором. Доходило до абсурда – когда Даше было двенадцать, её впервые пригласили в гости. Девочка из класса, у неё был день рождения. Даша была так рада, что забыла об осторожности, которую всегда проявляла в общении с отцом. В тот день она впервые позволила себе повысить на него голос. В тот день она впервые была избита. Целый месяц ей пришлось замазывать синяки на лице и теле.

Последний кусочек куриной грудки дался особенно тяжело – от пресного мяса уже тошнило. Даша постаралась утешить себя мыслями о том, что завтра Генка наверняка принесёт в школу пирожки и поделится; ватный кусочек жевался под представления о вкусе выпечки.

– Спасибо большое, всё было очень вкусно. – Девушка встала из-за стола. – Я пойду к себе, мне надо собрать вещи к школе.

– Нет, останься, – одёрнул её отец, не поднимая взгляда от тарелки. – Нам с матерью надо с тобой серьёзно поговорить.

«Всё, началось».

Даша с обречённым видом села на место, прекрасно понимая, о чём сейчас может пойти речь. Она оканчивала школу, впереди маячило поступление в университет. Врач – вот кем она себя видела в будущем. Это была именно та специальность, которая её прельщала. Во-первых, и отчасти, потому, что медицина была единственной областью, в которой её отец – владелец успешной фирмы – не имел никакого влияния. Да и мать, каждый год выпускающая по парочке слезливых романов, продаваемых если и не миллионными тиражами, то вполне успешно разлетающихся по газетным ларькам, так же была далека от этой темы.

Во-вторых, Даше было попросту интересно. Её завораживали книги по анатомии и сериалы о медицине, и ей искренне хотелось оказаться вовлечённой во всё это. Что категорически не устраивало отца и мать. Отец не слишком удостаивал Дашу разговорами, ограничиваясь коротким замечанием о том, что её выбор – по-детски легкомыслен. Зато мать прорывало, стоило Даше заикнуться о медицинском универе. Обычно её тирада занимала не менее получаса, без того высокий голос на эмоциях начинал дребезжать и резать слух, а тяжёлый подбородок выступал ещё сильнее.

– Не для того я тебя растила, чтобы ты гробила свою молодость и красоту среди формалиновых трупов! – Этой фразой заканчивалось каждое выступление матери, после чего Даша понимала, что разговор можно больше не продолжать и слушать её больше не намерены.

– Ты меня вообще слышишь? – Сергей Петрович – так звали отца Даши, – судя по всему, задал ей какой-то вопрос.

– Извини пап. – Даша вынырнула из своих мыслей. – Я задумалась.

– Об учёбе надо думать! – Сергей Петрович грозно взглянул на дочь поверх прямоугольных очков. – Я надеюсь, ты помнишь, что оканчиваешь школу?

Сегодня отец Даши сидел за столом в костюме и галстуке, и со стороны казалось, что он на низком старте перед каким-нибудь важным совещанием. Но Даша знала, что костюм – это неотъемлемая часть её отца, его вторая кожа. Что пиджак он носит даже в жару, что галстук плотно обхватывает худую шею, даже когда в нём нет необходимости. Всегда с иголочки, всегда собран и дисциплинирован, всегда готов построить всех вокруг по струнке – Даша нутром понимала, что разговор об окончании школы и о поступлении отец затеял первым неспроста.

– Я помню про выпускной. – Даша ответила на заданный ей вопрос.

– И про поступление в университет ты тоже помнишь? – Сергей Петрович пристально смотрел в тёмные Дашины глаза, заставив девушку потупить взгляд.

– Конечно помню.

– Так вот, мы с матерью посовещались, и решили, что ты будешь поступать в СПбГУ на экономический факультет.

– Конечн... Что??? – Даша ненавидела, когда родители пытались вести с ней серьёзный разговор, хотя, если честно, разговором это назвать было сложно. В такие моменты девушка обычно сидела, не смея проронить ни слова, и, изредка поддакивая, слушала родительские доводы и размышления по тому или иному поводу. Но сегодняшнее заявление настолько выбило её из колеи, что Даша подскочила на месте и едва не опрокинула на пол пустую тарелку. – Пап, мам, я же говорила вам…

– Что хочешь стать врачом. Я помню. Но подумай сама: учиться долго, работа тяжёлая, зарплата маленькая. А с экономическим образованием я легко пристрою тебя в своей фирме.

– А как же экзамены? – Даша всё ещё была уверена, что это какая-то глупая шутка. – Там ведь обществознание, я не сдам.

– Ничего, – отец с довольно равнодушным видом отпил чай, – справишься. В гимназии тебя хвалят, говорят, ты умна.

– Папа, о чём ты? Я два года к химии и биологии готовлюсь. Ты же не хочешь сказать, что впустую выбрасывал деньги на репетиторов? – Даша попыталась надавить на самое уязвимое место отца, чем лишь вызвала у него вспышку злости.

– Пустой изначально была твоя затея с медициной! Мне некуда тебя протолкнуть, я спрашивал. Своими всё занято. Или, может, ты в поликлинику пойдёшь? В скорую? Хватит об этом. Сегодня уже поздновато, так что можешь отдохнуть. А вот с завтрашнего дня примешься за учебники.

– И нечего на нас обижаться! – В разговор вступила Маргарита Максимовна, Дашина мать. – Первое время ты не поймёшь, это естественно, тебе едва исполнилось семнадцать и ты совсем не знаешь жизни. Ты поймёшь потом, когда вырастешь. Когда сможешь зарабатывать хорошие деньги и оплачивать ими все свои хотелки. Врач – Даша, мы не за границей, здесь об врачей вытирают ноги. – Маргарита Максимовна со светской нежностью пригладила ярко-рыжие волосы дочери. – А я не для того тебя растила, чтобы ты гробила свою молодость и красоту среди формалиновых трупов!

Даша больше не слушала. Она с трудом сдерживала слёзы – её мечта лопнула, как мыльный пузырь. В один момент.

– Нет, ну с такой невнимательностью ты никуда не поступишь! – Отец сошёл на крик, заставив Дашу съёжиться. – Перестань рыдать! Подумай башкой своей тупорылой, мы с матерью думаем о твоём будущем, тварь ты неблагодарная!!!

– А обо мне вы подумали?! – Девушка больше не могла сдержаться. – Ты, лично ты обо мне подумал?! Подумал о том, что я хочу?! Думал о моих мечтах, о моих желаниях, о том, что мне противна твоя долбанная фирма! Мне противны вы оба!!!

Резкая боль пощёчины оглушила. Даша испуганно заморгала, глядя на стоящего перед ней отца, багрового от гнева.

– Вон в свою комнату! – Он говорил зловещим шёпотом. – И запомни: с первого сентября ты будешь учиться там, куда мы с матерью тебя отправим!

Даша пулей влетела на второй этаж и заперла дверь своей комнаты, задыхаясь, не зная, как ей выбраться из клетки. Боковое зрение выхватило человеческий силуэт слева и Даша резко развернулась, почти готовая ударить любого, кто посмел нарушить её одиночество, но это было лишь её собственное отражение в зеркальной двери шкафа. Отражение смотрело с той стороны внимательными тёмно-карими глазами, из которых по бледной коже до сих пор текли слёзы.

«Не для того тебя растила» – в который раз Даша подумала, как бы к ней относились, унаследуй она другие черты внешности? Не средний рост матери и её женственные формы, а неуклюжую долговязость отца? Не мамины прямые блестящие волосы, что тяжёлой косой падали на спину, а жидкие растрёпанные волосёнки, уже давно уступившие место плеши на папиной голове? Или же наоборот, что бы было, имей она не папины полные губы практически идеальной формы, а мамины вечно поджатые губы-ниточки, которые не выделяла на лице даже яркая помада? Что бы было, если бы природа наградила её не мамиными большими, чуть раскосыми глазами в обрамлении пушистых тёмных ресниц, а её длинным носом? Были бы родители столь радикальны, или же некрасивая дочь не вызывала бы опасения, что она может загулять, или её могут похитить?

Девушка покрутилась перед зеркалом. Одним боком, другим. Перебросила через плечо длинную косу. Рыжая. Ей рассказывали, что прабабка была такой. С алебастровой кожей, едва заметными веснушками и рыжими, почти красными волосами. Но Даша не гордилась красотой. Считала её проклятием. Из-за этой красоты с ней семнадцать лет обращались как с вещью. Сдували пылинки, ухаживали. Достояние семьи. Рождена, чтобы стать очередным экспонатом в богато обставленном доме родителей. Без чувств, без эмоций, без желаний. Порой хотелось себя изуродовать – как знать, может хоть так бы родители поняли, что девушка не вещь с выставки?

Даша ударила по стеклу кулаком, но сил не хватило, чтобы разбить ненавистное зеркало.

Глава 2

Она проснулась от того, что во сне услышала какой-то глухой стук. Даша и не заметила, как уснула, хотя сон не принёс ни покоя, ни облегчения. Лишь добавил к ощущению безнадёжности головную боль да сухость заплаканным глазам, которые сейчас щипало, будто кто-то щедро накидал в них песка. Девушка протянула руку за телефоном – на экране Нокии высвечивалось не только 01:30, но и восемь пропущенных от Генки. Словно в дополнение к этому раздался ещё один глухой стук, а снежок, брошенный в окно, на этот раз отпечатался на стекле белым пятном и комочками грязи.

Встав с кровати, Даша выглянула на улицу, одновременно нажимая зелёную кнопку на выбранный номер; у дороги в полумраке мерцающего фонаря стоял Генка и приплясывал на морозе, потирая одетые в нелепые варежки руки.

Девушка с нежностью улыбнулась – друг детства. Сначала просто соседи, потом Даша с родителями переехала и сменила школу. На том, казалось, и должна была закончиться их с Генкой дружба, но когда первого сентября девочка пошла в четвёртый класс в гимназию, они, внезапно, снова встретились на линейке, после этого уже не расставаясь.

Генка Максимов учился с Дашей в одном классе. Усидчивый, остроумный и очень шустро соображающий, он, тем не менее, совершенно не привлекал: длинный и тощий, со светлыми волосами, которые не поддавались никакой укладке, со светло-серыми глазами. Популярностью у сверстников пацан тоже не пользовался: одноклассники его, конечно, не чморили, но относились к нему с высокомерной брезгливостью. Отчасти это объяснялось двумя причинами: во-первых, достаток Генкиной семьи едва приближался к среднему. Во-вторых, и это то, в чём не каждый ученик себе признавался, Генка при всей своей бедности был едва ли не единственным в классе, кто учился на «отлично» без зубрёжки и в лицей пробился благодаря уму.

В общем, при таком наборе качеств, Генка ожидаемо оставался бы аутсайдером, если б не Даша, заседавшая с ним на камчатке класса. И хотя общаться с Генкой девочке не разрешали – родители Даши посчитали встрёпанного, как воробей, неказистого мальчишку из небогатой семьи быдлом и имбецилом – учителя никогда их не рассаживали, так как парочкой они были беспроблемной, да и учились хорошо.

Поначалу Даша и Генка виделись исключительно в школе, расставаясь после уроков, когда Дашу забирал домой водитель её отца, а Генка через дворы топал в старенькую квартирку напротив автобусной стоянки. Потом ребята начали наглеть: Генка доставал липовые справки освобождения от физкультуры, и они с Дашей прогуливали уроки, зависая на детской площадке в соседнем дворе, возвращаясь, тем не менее, строго к концу уроков, чтобы Даша, как истинная пай-девочка могла сесть в машину и поехать домой вовремя. Ну а к концу девятого класса Даша нашла провода, которые незаметно отключали всю сигнализацию в её доме, и стащила у матери ключи, отдав их Генке. Так что иногда по ночам парень приходил в гости, открывал ворота и залезал в окно Дашиной комнаты, взбираясь по росшему рядом клёну. И там они могли сидеть до самого утра, играя в карты или видеоигры, поедая сладости или просто болтая обо всём на свете, заканчивая лишь к утру, порой минут за двадцать до будильника Дашиных родителей, когда Генке, словно любовнику из анекдота, приходилось бежать домой.

А ещё парень никогда не издевался над девушкой из-за её осадного положения. Наоборот, он всячески подбадривал, старался помочь, постоянно смешил, когда Даше было грустно, и то и дело таскал ей из дома пирожки, которые пекла его мама. В такие моменты Дашу настолько переполняла благодарность, что она готова была расплакаться.

Вот и сейчас Генка стоял у её ворот. Один на морозе, щедро посыпаемый снегом, он лез в карман, доставая телефон. Уронил его в сугроб, и Даша улыбнулась, слушая гудки в мобильном и представляя, как чертыхается Максимов, спешно отряхивая свою старую звонилку и отвечая, наконец, бойким «Здаров!» на входящий.

– Сигнализация сработает, – сказала Даша громким шёпотом вместо приветствия.

– Да ты дрыхнешь, ёкарный бабай! – услышала девушка знакомый и родной голос на другом конце провода. – Я уж думал всё, твои тебя в бункер заперли!

– Пока нет, – Даша, потёрла красные от слёз глаза, – но они, кажется на пути к этому.

– Даже так? Да и к чёрту их тогда! Поехали, покатаемся?

– Ты что, дурак? – возмутилась девушка. – Меня убьют, если узнают!

– Ага, как и если узнают, что я у тебя по ночам тусуюсь. Не парься, вернёмся часов в пять.

Даша задумалась. С одной стороны, покататься по ночному пригороду очень хотелось. С другой... Даша боялась. Одну оплеуху она сегодня получила, и не желала быть избитой утром. Хотя…

– Жди меня, – сказала она в трубку и нажала на отбой.

Девушка открыла дверь комнаты и бесшумно добралась до управляющего блока сигнализации. Аккуратно выдернула пару проводков, отключая датчики по всему дому и двору. После этого так же бесшумно вернулась в свою комнату и метнулась к шкафу, доставая вместо любимых мамой блузок, кардиганов и брюк простой свитер и джинсы. Осенняя куртка и кроссовки – зимние вещи всё равно были внизу, в прихожей, да и в кроссовках по дереву спускаться намного удобнее.

Наспех собравшись, Даша открыла окно и залезла на ветку клёна, росшего у стены дома. Осторожно, но весьма ловко она добралась до ствола, затем так же осторожно спустилась и побежала к другу, который уже ждал её возле распахнутой двери ворот.

– Ничё се дубак на улице!!! – Генка закрыл ворота на ключ. – Я чуть ласты не склеил, пока тя ждал!

– Влез бы в машину, погрелся! – Даша приветственно обняла друга. – Где, кстати, твой монстр?

– Там, – махнул Генка в сторону ближайшего поворота. – Тут у тебя хрен припаркуешься!

Даша улыбнулась: ох уж этот Генкин жаргон. Родившийся и до девяти лет проживший с семьёй на просторах Воронежской области, Генка не то чтобы прям выражался, скорее, употреблял до неприличия просторечные словечки, а гэкал и шокал так, что в трубочку сворачивались уши. Собственно, на почве этого и произошёл конфликт: когда Генка ещё воспринимался Дашиными родителями в нормальном ключе, Маргарита Максимовна сделала парнишке замечание, что, мол, не в Воронеже больше, можно и потренировать речь. Генка же совершенно невозмутимо ответил ей, что он помнит и любит свои корни, и если в этом городе его южный акцент мешает чьим-то нежным ушкам, то они могут смело отходить в сторону.

В тот день Дашу дома ждала непрерывная двухчасовая тирада о том, что такое интеллигенция, и чем она отличается от рабоче-колхозного населения, которым, судя по всему, окрестили Дашиного друга. С той поры лучшего друга – за парня, что с чистой душой отстаивал свои убеждения и защищал родные края, Даша решила держаться руками и ногами. Как и Генка за Дашу – его до глубины души возмутило поведение Голубевых, и их дочь он негласно решил защищать до гробовой доски.

– Ну шо? – защитник улыбнулся, обнажив неровные зубы. – Погнали?

Даша подумала, что сегодня всё начнётся с чистого листа.

***

– Ген, не гони так. Куда ты торопишься?

– Я? Никуда. Тебе торопиться надо, а то до пяти не накатаешься, если ползти будем.

– Ползти? Ну-ну. – Даша посмотрела на спидометр: стрелка перевалила за девяносто. «Пятнашка» недовольно подёргивалась.

Генке не так давно исполнилось восемнадцать – по меркам одиннадцатиклассника уже взрослый мужик. И этот «взрослый мужик» безумно хотел водительские права. Подрабатывал больше года то курьером, то официантом, и вот – заветная карточка с его кривой физиономией и внесение в страховку уже давали ему полную свободу за рулём. Парень был счастлив до такой степени, что порой давил педаль в пол так, словно пытался взлететь на своём вишнёвом ВАЗовском драндулете, рискуя не то посшибать пешеходов, не то убиться о проезжающих мимо водителей.

Но трасса была непривычно пустой, никого на встречной полосе. Лишь далеко позади было видно свет фар другой машины, который, впрочем, через несколько минут свернул на второстепенную дорогу и исчез в лесополосе. Девушка откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Ей было хорошо с другом. Спокойно, что ли? Она знала: если Генка пообещал, что родители не узнают, значит, они не узнают.

– Даш?

– М?

– Что ты решила насчёт моего предложения?

Даша до последнего откладывала этот разговор.

– Не знаю, Ген, – со вздохом ответила девушка. – Отец грезит о СПбГУ. Они же с матерью оба его заканчивали. Сегодня целую речь толкнул, каким я стану замечательным экономистом.

– Экономист? Ты? – Генка повернулся к Даше. – Да я скорее балетом займусь, чем ты экономикой! Как он себе это представляет?

– Не знаю, Ген, смотри, пожалуйста, на дорогу.

– Так говоришь, будто сама с ним согласна.

Даша стиснула челюсти, пытаясь снова не разрыдаться и не вывалить на Генку поток наболевшего.

– Не согласна… – это было единственное, что смогла сказать девушка, оставаясь при этом спокойной.

Генка уловил настроение подруги, замолчав на мгновение, чтобы дать Даше успокоить чувства.

– Слуш, – начал он через минуту, – я понимаю. Эт те не Питер, мосты там, бордюр вместо поребрика, но Дашка, там есть мед. И у нас при лайтовых баллах все шансы там учиться.

Даша это знала. Генка уже месяц только и твердил об этом – раз родители мешают жить в Питере, поехали в Воронеж. У парня там осталось много родственников. Бабушка уже обещала выделить комнату в квартире, если вдруг не получится с общежитием, а дядя, преподаватель в медицинской академии, имея свои связи, давал почти гарантированное поступление на бюджет.

– Генка… я не знаю, честно. Я родилась и выросла здесь, я люблю этот город.

– Да ядрён батон, Дашка, кто ж тебя там оставаться-то заставляет? – Генка хлопнул по рулю, заставив клаксон нервно крякнуть. – И я Питер люблю, и я тут хочу остаться. Научимся, выйдем, как два полноценных доктора, и гоу обратно!

– Ты хоть сам веришь в то, что говоришь? – Даша от волнения даже начала расковыривать кожу вокруг ногтей. – Я и ты? Убежим? На что мы жить будем? На студенческую стипендию?

– Даша, Даша, Даша! Спокуха! У меня там дядька, он всё устроит. Учёба дармовая, общагу дадут, а кормиться на стипуху реально! Да и бабуська не даст с голодухи коньки отбросить. Летом к ней на дачу в Ольховатку, огурчики там, картошечка. Она рада будет помощи, да и мы витаминов пожрём. Заодно к сельской жизни приобщишься. Я подрабатывать буду на выходных. Мы справимся, Даш! Ну же, Даха!

Даша смотрела в круглые серые глаза парня, и сомнения её покидали. Что ж, Генка был, пожалуй, единственным человеком в её жизни, который действительно мог справиться со всеми жизненными трудностями. Единственный, кому она могла верить, и который, наверное, скорее бы умер, чем предал её или подставил.

– Ох, Генка! – Даша заправила за ухо выбившуюся прядь волос, чувствуя какое-то возбуждающее волнение по всему телу. – Ты меня в могилу сведёшь когда-нибудь!

– Это значит «Да»?

– Это значит «Да».

– Дашка, поздравляю, над тобой только что взял шефство лучший парень в мире.

Генка улыбался во весь свой кривозубый рот. Даша тоже улыбалась…

По глазам ударил яркий свет.

– ГЕНА, ОСТОРОЖНО!!!

Генка резко вывернул руль.

Очень сильный удар и давление, пережимающее вдох, темнота в глазах.