Текст книги ""На синеве не вспененной волны..." (СИ)"

Автор книги: dragon4488

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Тимоти, вспыхнув, ответил ему очаровательной робкой улыбкой и кивнул.

– Прости, что всунул в них свой нос, но я, в самом деле, не подозревал, что это твое. Я хотел бы поговорить с тобой о твоем увлечении, я настаиваю на этом. Ты потрясающе талантлив, правда.

– Ты чересчур добр и необъективен ко мне, но… если настаиваешь – поговорим, – ответил юноша и сунул тетрадь за пазуху. – Иди, иначе твои друзья просверлят нас взглядами.

Данте кивнул и поднялся.

– Я буду ждать тебя завтра к восьми вечера.

– К восьми? – на лице Тимоти отразилось разочарование.

Данте пожал плечом, хитро улыбнувшись.

– К сожалению, я буду занят первую половину дня – Рёскин назначил мне встречу в Академии, и я не имею понятия, сколько времени она продлится, – он склонился к Тимоти. – К тому же, для тех эскизов, которые я себе наметил, мне необходимо определенное освещение, предпочтительно сумерки, – он легко коснулся светлых кудрей. – Не расстраивайся, вечер будет полностью в нашем распоряжении.

Тимоти непроизвольно сглотнул, мгновенно представив себе, что может скрываться под этим утверждением, и, залившись румянцем, выдохнул:

– Хорошо, Габриэль.

Вернувшись за столик, Россетти, пронзаемый вопросительными взглядами друзей, молча потянулся к своему нетронутому бокалу, и, сжав его в тонких пальцах, сдвинул брови – пригубить джина означало смыть со своих губ вкус чистого поцелуя, дарованного ему на заднем дворе. Странное желание – ощущать призрачное касание нежного лепестка как можно дольше – немного озадачило его, но оказалось сильнее страсти к крепким напиткам. Едва заметно усмехнувшись, Данте отставил бокал в сторону и задумчиво дотронулся до своих губ.

– Ну? – нарушил молчание Маньяк, – Какие новости?

Габриэль вздрогнул, откинулся на спинку дивана и обвел Братство рассеянным взглядом.

– Тимоти дал мне свое согласие.

Фрэд вздохнул и сокрушенно покачал головой.

– Просто замечательно! – воскликнул Миллес. – Когда вы приступаете к работе?

– Завтра, – ответил итальянец и повернулся к журналисту. – У меня к тебе просьба, Фрэд, – он достал из кармана аккуратно сложенный листок, заранее вынутый из злополучной тетради, и протянул хмурому другу. – Прочти это, прошу тебя.

Фрэд бросил на предводителя недоверчивый взгляд.

– Что это?

– Прочти и выскажи свое мнение.

Габриэль не отрывал темных раскосых глаз от лица журналиста, пока тот, сосредоточенно уткнувшись носом в листок, водил взглядом по аккуратным строчкам, хмуря брови и удивленно хмыкая.

– Что-то неуловимо знакомое, – подытожил Фрэд, возвращая ему записи, – только не могу понять, что именно… Боюсь ошибиться, но весьма похоже на «Сонеты о любви» Петрарки, но в другом переводе. И, я бы сказал, в поразительно недурном переводе.

– Совершенно верно, – просиял Габриэль. – Это труд нашего крайне скромного знакомого, усердно скрывающего свой талант. Это перевод Тимоти, – пояснил он, с улыбкой отмечая очередную отвисшую за вечер челюсть. – И я был бы тебе весьма признателен, мой друг, если бы ты смог напечатать этот шедевр в ближайшем номере газеты. Разумеется, с указанием автора перевода. Надеюсь, это сможет привлечь к нему внимание и поспособствовать тому, чтобы его талант не оказался похороненным под гнетом неуверенности в собственных силах и неуместной скромности.

– О, Габриэль! Непременно, при первой же возможности! – Фрэд бережно сложил листок и под одобрительный кивок кудрявой головы сунул его в карман. – Это так благородно с твоей стороны – желать помочь раскрыться в полной мере таланту этого прелестного юноши!.. – он осекся и виновато посмотрел на Данте. – Прости, что позволил усомниться себе в твоих намерениях…

– Не извиняйся, мой друг, – кротко опустив глаза, возразил Габриэль, – я прекрасно понимаю и нисколько не осуждаю твои сомнения, – он тяжело вздохнул, – но смею надеяться, что я смог их развеять и убедить всех вас в чистоте своих помыслов. Я страстно желаю помочь этому юноше обрести самого себя, не более.

Итальянец обвел честнейшим взглядом членов Братства и покосился на Тимоти – юноша, задумчиво глядя на очаг, притронулся к своим губам и, счастливо улыбнувшись, опустил ресницы.

– Фрэд, – Россетти смущенно взглянул на друга, – есть одна проблема, и с ней я могу обратиться исключительно к тебе…

– Да, мой друг. Я весь – внимание.

– Дело в том, – Габриэль почесал щеку, задумчиво глядя на Тимоти, – что мистер Тейлор запросил за своего племянника просто баснословную сумму – двенадцать фунтов в день, я же, благодаря мистеру Рёскину располагаю всего лишь восемью…

Маньяк присвистнул и усмехнулся, покосившись на грузного хозяина заведения.

– Двенадцать фунтов! – воскликнул он. – Тогда, как час работы натурщика в лучшем случае стоит фунт! Тимоти, безусловно, прекрасен, но… – он осекся, напоровшись на грозный взгляд Данте.

– Не переживай, Габриэль, – мягко улыбнулся журналист, накрыв ладонью тонкую кисть художника, – я не позволю тебе лишиться Музы.

Просияв, Россетти благодарно кивнул. Грабеж кошелька Уолтерза все-таки состоялся.

***

Тимоти осмотрелся. В мягких сумерках позднего лета мастерская выглядела совершенно иначе: огромная комната, днем – светлая, наполненная свежестью гуляющего по ней вечного сквозняка и смешанными ароматами красок и цветов, сейчас была погружена почти в полный мрак, едва разгоняемый трепещущими язычками свеч и отблесками пламени, пляшущего в камине. Причудливые тени скользили по предметам, путались и извивались в листве густого плюща, исполняя завораживающий экзотический танец. Темнота, притаившаяся в углах студии, не была пугающей, скорее наоборот – навевала ощущение уюта и тепла. И защищенности от чужих глаз…

– Как прошла встреча с мистером Рёскиным? – поинтересовался он, скидывая камзол и аккуратно вешая его на спинку стула.

Габриэль склонил голову, глядя на него темными глазами.

– Полагаю, весьма удачно прошла, раз «Благовещение» на днях будет выставлено в галерее на суд критиков, – ответил он, мягко, с кошачьей грацией приблизился к юноше и коснулся его руки, – но никогда до этого я не был столь рассеян на деловой встрече, ведь мои мысли были заняты совсем другим…

– Надеюсь, твоя работа будет оценена по достоинству, – выдохнул Тимоти, ощутив жаркую волну, прилившую к щекам.

В глубине души он был вполне готов к тому, что Габриэль с порога заключит его в объятия и, что уж там – он сам страстно желал этого, но мерзкий червячок сомнений все еще подтачивал безумное желание отринуть все предубеждения и страхи, отдаться на волю судьбе, позволить, наконец, быть самим собой…

– Вероятно, ты не поверишь, но сейчас выставка мне кажется совершенно незначительным событием. Есть гораздо более важное, что волнует меня… – тихо произнес итальянец, склонившись к самому лицу юноши.

– Что же? – Тимоти не смог унять дрожь в голосе и прикрыл глаза, сгорая от смущения и жгучего желания, охватившего его от близости художника.

– Ты… – Данте невесомо провел пальцем по его приоткрытым губам, – и наш поцелуй… я непрестанно вспоминал его… что там скрывать, ведь так – сыграли наши губы в лад мелодию – о том же и Орфей молил, чаруя лютнею своей печальный призрак у последних врат.*

– Габриэль…

– Ни слова… все лишнее. Весь день я был томим надеждой вновь вкусить всю сладость тех грез, которые ты мне дарил на протяженьи стольких дней, и которые стали явью.

– Габриэль….

– Пожалуйста, молчи… О, впрочем, нет! Если тень сомнения закралась в твои мысли, то да – скажи сейчас! Лиши надежды и разбей мечты – они недопустимы и порочны… я все пойму.

– Нет, не так!.. – юноша взглянул в омут темных глаз и судорожно выдохнул. – Мои мысли… они теперь – отчаянье и смелость, и… пусть порочны, но в них – мои желания и… жизнь.

– И ты не станешь сожалеть?.. – тихо спросил Габриэль, поднося к губам хрупкую ладошку и оставляя на теплой коже нежный поцелуй. – Пути назад не будет, эта тайна свяжет нас навечно.

– Знаю, – прошелестел Тимоти. – Все – в руках судьбы…

Он качнул белокурой головой, отгоняя последние сомнения, и решительно подался навстречу пленительным губам.

Отнюдь не робкий поцелуй заставил итальянца задохнуться. Мягкие губы юноши неумело, но настойчиво пытались подарить то, что было под запретом, преступно, грязно. То, чему не было оправдания…

– Тимоти!..

Он оторвался от этих губ и с волнением всмотрелся в горящие яростным огнем глаза.

– Я больше не хочу быть ангелом… – тяжело дыша, произнес Тимоти. – Я хочу сорвать эту опостылевшую маску благочестия и жить в согласии со своими мыслями и желаниями, которые наполнены лишь тобой. Я хочу… – он перевел дыхание и, опустив ресницы, тихо закончил: – быть твоим – и душой, и телом…

Данте привлек его к себе, зарылся в золото мягких кудрей, вдыхая их запах, захлебываясь им.

– Не стану лукавить – я безумно желаю этого. С того самого мгновения, когда впервые увидел тебя. Я обманывал, утверждая, что мои помыслы чисты – они были полны вожделения, я думал лишь о том, как хочу обладать тобой, но все изменилось, ты изменил меня… – он зажмурился. – Какой же я подлец! Ведь ты не мальчик из борделя, ты – юн и чист, и я не должен так поступать с тобой, не должен искушать, ведь этим могу сломать твою жизнь.

Юноша тихо вздохнул, пряча лицо у него на груди и осторожно обвивая руками широкие плечи.

– Ты сломаешь ее, если отвергнешь меня, тогда как я уже решился, – едва слышно возразил он.

Данте издал тихий стон и покачал головой.

– Хочешь сказать, что тебя больше ничто не пугает?

– Нет. Бояться должно лишь того, в чем вред для ближнего таится сокровенный. Иного, что страшило бы, и нет…** – теплая хрупкая ладошка легла на тяжело вздымающуюся грудь художника и робко проникла под ткань свободной рубахи.

– Перестань… – Габриэля начала бить крупная дрожь. – К чему ты вспоминаешь строки Данте?

– К тому, чтобы ты понял: Седьмой круг Ада – я больше не страшусь его, и я готов принять расплату… Так что ж? Зачем ты медлишь ныне? Зачем постыдной робостью смущен?..*** – прошептал Тимоти, зарываясь лицом в черные курчавые волоски и вдыхая пряный аромат горячей кожи.

– Ты искажаешь смысл строк… – выдохнул Россетти, не решаясь разомкнуть веки и содрогаясь от желания.

– Я лишь считаю, что смысла они полны для нас сейчас… иного, но оттого не менее важного и драгоценного. – Юноша отстранился и нежно обхватил ладонями лицо художника. – Прошу тебя, Габриэль, сжалься надо мной. Не играй, не будь дразнящею волной, то накрывающей своей пенной страстью, то отступающей назад, оставляя меня дрожать на берегу, растерянного, полного сомнений и желаний. Ведь я верю тому, что услышал вчера вечером из твоих уст, поэтому прошу – не отталкивай меня, не играй…

Тяжело вздохнув, Данте распахнул ресницы и всмотрелся в голубые глаза, поражаясь, с каким прекрасным и умным созданием столкнула его судьба. Сглотнув горький ком, подступивший к горлу, он отвел взгляд. Странное чувство вновь сдавило грудь.

«Что это? Угрызения совести? Или… быть может – то Любовь меня так гложет?»

– Пути назад не будет… – тихо повторил он.

– Я знаю, – прошептал юноша, – и не боюсь…

С приглушенным стоном Данте привлек его к себе.

«Любовь?! Да будет так, – подумал он, покрыв легкими поцелуями доверчиво подставленное лицо. – Да будет так…»

Замерев на мгновение, он вновь вгляделся в чистые, наполненные любовью глаза и приник к мягким губам Тимоти, даруя настоящий чувственный поцелуй, круша и растаптывая последние хрупкие барьеры, удерживающие это невинное создание от падения. Все к черту!

От неторопливого, глубокого поцелуя у Тимоти закружилась голова и, наверное, он бы упал, если бы не вцепился в сильные плечи возлюбленного, невольно стягивая с них жалобно затрещавшую рубаху. Габриэль отстранился и, одним движением избавившись от нее, отшвырнул в сторону. Вид полуобнаженного итальянца окончательно затмил разум Тимоти. Он тесно прижался к горячему телу и тихо застонал, явственно ощутив его желание. Данте ответил таким же едва слышным стоном, скользя руками по вздрагивающей спине юноши и осторожно подталкивая к огромной кровати. Мягко опрокинув его на спину, он навис над ним, тяжело дыша и вопросительно заглядывая в горящие от возбуждения глаза.

– Хочу быть твоим, – выдохнул Тимоти, отвечая на немой вопрос. – Иди, одним желаньем мы объяты…****

Габриэль приник к стройному горячему телу.

– Мне кажется, что я сейчас лишусь рассудка… – прошептал он, вновь захватывая в плен сладкие припухшие губы, проникая под ткань простой рубахи, сминая ее, обнажая бархат упругой кожи.

Прикрыв глаза, Тимоти безропотно позволил раздеть себя. Он больше не смущался своей наготы, наоборот, он купался в восторженном взгляде, скользящем по его обнаженному телу и страстно желал большего, но было немного страшно.

– Габриэль… я никогда раньше…

– Я знаю, любовь моя. Доверься мне, – ответил Данте, покрывая его лицо и шею обжигающими поцелуями, – просто доверься мне.

Тимоти кивнул и закрыл глаза.

Как ни велико было искушение, но Габриэль не мог себе позволить взять юношу, не подготовив как следует. Стараясь не думать о собственном – уже ставшим болезненным – возбуждении, он начал неторопливые ласки, счастливый оттого, что, наконец, может подарить их своей Музе, своему прекрасному ангелу.

Тонкие пальцы художника, щедро сдобренные ароматным маслом, нежно массировали, сжимали и гладили, рисовали на светящейся коже невидимые узоры. Они исследовали и дразнили, заставляя напряжение и страх покинуть юное тело, уступить место единственному чувству – страстному желанию. Чувственные губы без всякого стыда ласкали охваченную огнем возбуждения кожу, нежно целовали, даруя неведомое ранее блаженство, и надолго задерживались там, где считали особенно нужным. То, что юноша позволял подобные ласки, отринув всякое стеснение, сводило Габриэля с ума.

– О, господи!..

Габриэль поднял голову и, встретившись с потемневшим, горящим взглядом, понял: дальнейшее промедление будет преступно для них обоих.

– Боюсь, тебе все же может быть больно, – срывающимся голосом произнес он, вглядываясь в расширившиеся зрачки. Он должен был предупредить. – Но я постараюсь быть очень осторожным.

Тимоти кивнул и облизнул губы уже не пытаясь выровнять совершенно сбившееся дыхание.

– Обещай, что не будешь терпеть лишь мне в угоду.

– Обещаю…

Россетти нежно поцеловал мягкие губы, оставил легкие поцелуи на прикрывшихся глазах и снова приник к приоткрытому рту, даря более глубокий и чувственный поцелуй. Тимоти оказался талантливым учеником, и его ответный поцелуй заставил Данте задохнуться от нахлынувшего безудержного желания.

– Обхвати меня ногами, так будет легче…

Тимоти послушался и шумно вдохнул, почувствовав горячую плоть. Впившись короткими ногтями в смуглые плечи, он подался навстречу, принимая её и отчаянно кусая губы.

– Я остановлюсь, только скажи… − дрожащий шепот обдал его сладким дыханием.

– Нет… нет, все хорошо. Мне не больно… почти, – выдохнул юноша, пытаясь расслабить упрямое тело.

– Тимоти, пожалуйста… не стоит терпеть ради меня.

– А ради нас?.. – прошептал юноша, раскрыл глаза и едва заметно улыбнулся сквозь слезы боли. – Я хочу тебя, Габриэль… я хочу тебя. Не переживай, это сладкая боль…

Неторопливые движения сводили с ума, частое, горячее дыхание жарким огнем обжигало кожу, и хотелось пить его, не отрываясь от прекрасного источника. Пить так долго, насколько позволят судорожно сжимающиеся легкие и заходящееся сердце.

С усилием оторвавшись от нежных губ, итальянец приподнялся на руках, разглядывая своего молодого любовника, смутно веря тому, что происходит. С нежностью он провел рукой по груди юноши, наслаждаясь бархатом его кожи, и мягко улыбнулся.

Тимоти больше не жмурился, пытаясь сдержать стоны боли, рвущиеся сквозь плотно сжатые губы. Потому что, как таковой, боли больше не было. Приоткрыв глаза, он чуть улыбнулся и запрокинул голову, предоставляя Данте возможность припасть к длинной шее и бьющейся на ней жилке. С припухших красивых губ сорвался долгий шелестящий вздох, когда художник приник к ней страстным поцелуем, оставляя на мраморной коже быстро краснеющее пятнышко.

Габриэль видел, что первые, не самые приятные ощущения оставили юношу, сменившись наслаждением, но он также знал, что может подарить гораздо больше.

– О, господи! О, господи, Габриэль!.. – Тимоти громко вскрикнул и забился под ним, хватая искусанными губами воздух.

Итальянец, искушенный в интимных делах, коварно улыбнулся – он попал в цель.

– Тебе хорошо, любовь моя?

Тимоти благодарным стоном ответил на вопрос. Гладкие бедра с силой двинулись навстречу, настойчиво ища сладкого соприкосновения внутри. На раскрасневшемся лице юноши было написано столько неприкрытого наслаждения, что у Данте возникло ощущение: он сам сейчас умрет, захлебнется от счастья и того сладостного чувства, которое обрушилось на него мощным водопадом, уносящем в своем пенном вихре, не дающем сделать ни глотка воздуха, вышибающем последние здравые мысли. Потерявшись в этом водовороте, он позволил страсти окончательно взять верх над осторожностью. Упругое тело юноши ответило взаимностью, раскрывшись и без сопротивления приняв эту безумную страсть. Содрогаясь под мощным напором, Тимоти вскрикивал, путаясь пальцами в черных кудрях и непрерывно шепча его имя…

Расслабленные и абсолютно счастливые, они лежали на сбившейся постели, глядя на пляшущие язычки свеч. Данте нежно поглаживал блестящее от пота плечо Тимоти и, хмуря соболиные брови, пытался разобраться в своих чувствах. В нем не было того опустошающего удовлетворения, которое приходило каждый раз, когда он, подарив и урвав свою долю наслаждения, мог спокойно забыться глубоким сном и совершенно не заботиться о чувствах своего очередного партнера. И он нисколько не переживал, проснувшись утром в пустой постели. Сейчас же он ощущал нечто иное, необъяснимое и пугающе глубокое: желание быть рядом, желание видеть и слышать. Всегда. Каждую минуту.

– Не покидай меня…

Тимоти, прижавшийся щекой к его теплой груди, поднял взгляд.

– Я не покину тебя, Габриэль…

– Никогда?

Он тихо вздохнул, потираясь носом о черные волоски.

– Я не могу остаться на ночь…

– Я не об этом.

– Не покину, клянусь, – прошептал Тимоти, искренне веря в свою клятву. – Никогда…

___________________

ПРИМЕЧАНИЕ

*…о том же и Орфей молил, чаруя лютнею своей печальный призрак у последних врат – Данте Габриэль Россетти «Поцелуй» (из цикла сонетов «Дом жизни»)

**Бояться должно лишь того, в чем вред для ближнего таится сокровенный. Иного, что страшило бы, и нет…

***Так что ж? Зачем ты медлишь ныне? Зачем постыдной робостью смущен?..

****Иди, одним желаньем мы объяты… – строки из «Божественной комедии» Данте Алигьери («Ад», Песнь вторая)

========== Часть 8 ==========

Комментарий к

Автор от всей души поздравляет всех с наступающим Новым годом!

Видимо, в связи с этим волшебным праздником, коварный (обычно) Автор был атакован стадом “розовых пони” и поэтому… мы имеем то, что имеем)))

Проснувшись, Габриэль первым делом пошарил рядом с собой рукой.

− Чёрт… − разочарованно проворчал он и, приоткрыв глаза, с тоской посмотрел на пустующую половину кровати, впервые остро ощутив холод от пробуждения в одиночестве.

По лежащей рядом примятой подушке плясали солнечные лучи, играя в салочки с резной тенью старого клена. Итальянец грустно улыбнулся, мгновенно представив их игру в разметавшихся светлых волосах, и тяжело вздохнул − Тимоти никак не мог оказаться рядом с ним в это погожее, солнечное утро. Габриэль задумчиво провел кончиками пальцев по подушке – с этим белокурым чудом любое утро обещало быть солнечным и полным любви.

− Пожалуй, следует убедить дядю в неизбежности ночевок его племянника вне дома, − пробормотал он. – В конце концов, ночные прогулки по Лондону небезопасны, уважаемый мистер Тейлор должен это понимать.

Вопреки протестам юноши он проводил его до дома и не зря – по пути им встретилось несколько весьма подозрительных личностей, столкнувшись с которыми в одиночестве, Тимоти рисковал быть ограбленным, а учитывая, что отбирать у него было особо нечего – запросто избитым разочарованным и разозленным грабителем. И это еще не в худшем случае – избитым…

− Но я не изнеженный цветок! – возмутился Тимоти, собирая разбросанную одежду. – Я вполне способен дать отпор!

− О, я нисколько не сомневаюсь в твоей храбрости, − согласился Данте, протягивая ему смятую рубаху. – Также я имел возможность убедиться в том, что твоя внешность довольно обманчива и за кажущейся хрупкостью скрывается достаточная мужская сила.

Он окинул восторженным взглядом юношу, озаряемого трепещущим светом свечей. Изящное, но вполне мужественное тело Тимоти снова настойчиво поманило его своими пленительными рельефами. Габриэль тряхнул головой, отгоняя это наваждение, понимая, что никакие уговоры не заставят Тимоти остаться, и вздохнул:

− Но все-таки я предлагаю не проверять эту силу в деле. Не хочу прочесть печальную заметку в утреннем выпуске газеты.

− Не думаю, что подобное событие может стать достойным газетной заметки, − рассмеялся юноша.

− Неважно, − отрезал Габриэль. − Не будь столь легкомысленным и смирись с тем, что одного я тебя не отпущу.

Домчавшись до скромного жилища мистера Тейлора, расположенного над пабом, они долго стояли в кромешной тьме под узким козырьком кривого крылечка, не имея сил расстаться.

Взъерошив смоляные кудри и тяжело вздохнув, Габриэль поднялся. Долго печалиться было совсем не в его характере. Быстро приведя себя в порядок, он закинул в большую кожаную сумку этюдник и несколько огрызков карандашей и поспешил в паб, справедливо рассудив, что единственный способ избавиться от горечи пробуждения в одиночестве − это свидание с чудесным белокурым созданием.

***

Тимоти оттирал грубые доски пола, накануне залитые джином неугомонными посетителями питейного заведения. По его лицу, словно солнечный зайчик, пущенный осколком зеркала, то и дело пробегала счастливая улыбка.

Утерев со лба пот, юноша бросил взгляд на входную дверь и вздохнул: меньше всего сейчас ему хотелось ползать с мокрой тряпкой по грязному полу, гремя жестяным ведром и слушая страдальческие стоны вновь приболевшего помощника и ворчливые указания дяди. Впрочем, он к ним особо и не прислушивался, его мысли были заняты совсем другим. Тимоти не терпелось вновь увидеться с итальянцем, раствориться в его томных ласках и нежности, самому дарить такие же бесстыдные ласки, наслаждаясь полной свободой, не задумываясь о греховности этой связи, позволив себе любить и быть любимым. Он судорожно выдохнул, ощутив жаркую волну, окатившую тело при одном лишь воспоминании о наполненном страстью вечере.

− Тимоти, ты уже полчаса трешь одно и то же место, так до ночи не управишься, а нам скоро открываться. Проснись, мой мальчик! – мистер Тейлор заглянул в его глаза и нахмурился. – Ты во сколько домой вернулся?

− Эмм… довольно поздно, дядя… − выдохнул Тимоти, пряча горящий взгляд под русыми ресницами. – Простите, я просто задумался.

− Поздно… − проворчал мистер Тейлор. – Лондон не место для ночных прогулок, дорогой племянник. Ох, зря я дал согласие на твое позирование в любое время.

− Габриэль проводил меня, − поспешил успокоить его юноша, − Не волнуйтесь, на нас никто не напал, − он постарался очаровательно улыбнуться.

Дядя добродушно фыркнул.

− Ну да, мистер Россетти тот еще защитник, случись чего…

− Зря вы так считаете, − возразил Тимоти, − Габриэль довольно силен и уж точно не из робкого десятка.

− Когда это ты успел познакомиться с его силой? – насторожился мистер Тейлор.

− Я не знакомился с ней, − быстро ответил юноша, сетуя на собственный язык-предатель, − Мне так подумалось, ведь они с мистером Хантом часто боксируют в паре, желая поддержать хорошую физическую форму…

− Подумалось ему, − буркнул дядя, с подозрением глядя в румяное лицо племянника. – По правде сказать, я переживаю из-за твоего общения с этим художником, известным всему Лондону своей дурной репутацией. Мне бы не хотелось, чтобы из-за него пострадали твои честь и достоинство.

− Это все сплетни.

Тимоти плюхнул тряпку в ведро и принялся яростно ее споласкивать, подумав о том, что переживания дяди нисколько не препятствуют принимать тому деньги от художника с этой самой «дурной репутацией».

«Он попросту продает меня, а еще смеет говорить о чести!»

– Габриэль, возможно, не ангел, но и не такое чудовище, каким его рисует людская молва. Его страсть – искусство, а не то, о чем говорят у него за спиной завистники и недоброжелатели. По-моему, он это доказал, великолепно исполнив заказ уважаемого критика. Это во-первых, − отжав грубую ткань, Тимоти посмотрел в глаза родственника, – а во-вторых, разве доверие к нему мистера Рёскина, известного своей высокой нравственностью и моралью, ничего не стоит? Неужели этот почтенный господин взял бы под свое покровительство развратника и разгильдяя? – он вопросительно приподнял бровь. – Разве доверил бы написание столь благочестивого сюжета такому низкому человеку?

− Этих заумных людей не понять, − проворчал мистер Тейлор, немного расслабившись. – Одному Богу известно, что творится в их головах.

Тимоти усмехнулся.

− Да, вы в чем-то правы. Но мне кажется, стоит уважать мнение мистера Рёскина. − Он склонил голову, хитро сверкнув глазами. – К тому же, именно он оплачивает мою работу и весьма щедро.

− Это да, восемь фунтов в день – такие деньги на дороге не валяются, − согласился дядя и быстро добавил: – Но я беспокоюсь за тебя, ночные прогулки могут плохо кончиться… − Он почесал лысеющую макушку.

− Чтобы избавить вас от переживаний, я бы мог оставаться ночевать у Габриэля, − невинно произнес Тимоти, возя тряпкой по полу. – В конце концов, я же не девица. – Не услышав в ответ ни звука, он небрежно пожал плечами. − Впрочем, ради вашего спокойствия я готов отказаться от работы, а значит и общения с ним. Данте найдет другую модель, я же останусь под вашей доброй опекой и продолжу помогать здесь.

Мистер Тейлор покосился на племянника.

«Отказаться от работы? – он досадливо поморщился, прекрасно понимая, что в этом случае придется расстаться с мечтой о прибыли, которую сулил очередной шедевр художника, и вздохнул. − Кто знает, может, все эти байки про Россетти и в самом деле – байки, коль у него такой влиятельный и уважаемый покровитель…»

Успокоившись этой мыслью и быстро прикинув в уме, стоит ли запросить у художника лишний фунт в качестве моральной компенсации за отсутствие племянника по ночам и, решив, что стоит, он махнул рукой.

– Пожалуй, ты прав. Оставайся у него, если позволит. Нечего шляться по темным закоулкам. И помни, я соглашаюсь лишь потому, что доверяю тебе, а не мистеру Рёскину и, уж тем более, этому итальянцу.

Тимоти смог только кивнуть, не решившись открыть рот – в этом случае, он бы возопил от счастья. От всей души понадеявшись, что дядя не заметил того, каким огнем загорелись его глаза, он продолжил с удвоенным усердием надраивать пол. Пожалуй, ему стоило бы попенять на себя за то, что добился своей цели, обманув, а правильней сказать – шантажировав, единственного родного человека, но мысль о непомерном корыстолюбии дяди и, уж конечно, о жарких объятиях Габриэля очень быстро заставила замолчать его совесть.

Колокольчик над дверью паба приветливо звякнул, впуская раннего посетителя.

− Лёгок на помине… − проворчал мистер Тейлор, надевая на лицо одну из самых благодушных улыбок. – Мистер Россетти! Не думал, что вы ранняя пташка!

Тимоти поспешно обернулся, чуть не опрокинув ведро и расплескав грязную воду.

− Доброе утро, − поздоровался Габриэль, сняв широкополую шляпу и кивнув мистеру Тейлору, − Не столь уж и ранняя, ведь уже полдень, а впереди столько работы – как бы только успеть! Пожалуй, мне скоро и суток перестанет хватать, − тонко намекнул он и перевел взгляд на юношу. – Доброе утро, Тимоти. Выглядишь великолепно. Хорошо спалось? – в темных глазах заплясали озорные огоньки.

− Замечательно, − честно ответил Тимоти, смущенно улыбнувшись.

Вопреки ожиданиям, он уснул, едва его голова коснулась подушки. Приятное изнеможение − следствие любовной страсти прекрасного итальянца − сморило его, не дав возможности хоть немного повитать в мечтах, не говоря уже о размышлениях.

− Очень рад за тебя, − бархатным голосом произнес художник, приподняв красивую бровь. – Надеюсь, вчерашний вечер не сильно утомил тебя?

Вспыхнув, Тимоти покачал головой.

− Нет, нисколько. Я бы сказал, вечер был весьма… увлекательным, − он принялся собирать тряпкой пролитую воду, спрятав сверкающие глаза под густой светлой челкой.

Мистер Тейлор, покривившись от потока любезностей, непривычных его простому уху, поспешил убраться на задний двор, сославшись на кучу неотложных дел и решив оставить разговор о прибавке к жалованию племянника на потом.

Оставшись наедине с юношей, Россетти медленно подошел к нему, присел на корточки и нежно сдвинул в сторону скрывающие лицо кудри.

− Я собираюсь тебя похитить, − шёпотом сообщил Данте, − прямо сейчас.

− Сейчас?.. Но, Габриэль, я не могу оставить дядю одного, – вздохнул Тимоти, − больше помочь ему некому, ведь Джимми опять плохо себя чувствует… − он указал в угол зала, где в потертом невысоком кресле, подперев одной рукой щеку, а другой придерживая у лба грелку со льдом, самозабвенно страдал Джимми.

Взглянув на сидящего в углу помощника, Габриэль усмехнулся: помятый и опухший, тот не оставлял никаких сомнений в причине своего «недомогания».

− Думаю, я смогу его вылечить, − заверил итальянец. – Причём, очень быстро.

− Как?

Россетти не ответил. Грациозно обогнув несколько столов с поставленными на них «на попа» стульями, он приблизился к страдающему от похмелья мужчине и легко сжал его плечо. Помощник вздрогнул и открыл глаза.

− Джимми, насколько я понимаю? – приторно-мягким голосом поинтересовался Габриэль, обвел скучающим взглядом непривычно пустой и тихий паб и, приблизив свое лицо к мутным опухшим глазам, вопросительно изогнул бровь.

Джимми почесал заросшую щеку и кивнул, не решившись убрать руку нахального художника со своего плеча.

− Полагаю, мне нет нужды вам представляться, не так ли?

− Нет, мистер Россетти, я знаю, кто вы.

− Чудесно, − обворожительно улыбнулся итальянец, бережно стряхивая невидимую пылинку с замусоленного воротника помощника и с трудом сдерживая приступ тошноты от смрадного кислого дыхания, вырывающегося из его рта. – В таком случае, вам должны быть знакомы и мои друзья. В частности, мистер Уильям Хант, более известный как Маньяк.

Джимми энергично кивнул – не единожды он становился свидетелем разбитых физиономий беспечных пьяных задир, ненароком или умышленно задевших художника, известного своим воинственным нравом.