Текст книги ""На синеве не вспененной волны..." (СИ)"

Автор книги: dragon4488

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

========== Часть 1 ==========

Данте Габриэль Россетти – подающий большие надежды, молодой художник и поэт, бунтарь, красавец и сердцеед – сидел в пабе, подперев обеими руками подбородок и хмуря соболиные брови, сосредоточенно гипнотизировал взглядом пустой бокал. Жизнь, еще совсем недавно такая сияющая, полная безграничных возможностей и сладких соблазнов, на данный момент казалась ему отвратительно серой, скучной и безнадежной.

Рёскин выдвинул ему ультиматум – или Данте прекращает вести разгульный образ жизни, разбазаривая свой талант, и создает наполненный девственной чистоты шедевр или пытается найти нового покровителя. С последним шансов не было абсолютно никаких – никто из критиков не хотел связываться с полусумасшедшим, развратным революционером, каким бы талантливым он ни был. Все остальные предпочитали таких, как Джон Миллес или, на худой конец, таких, как Уильям Хант, впавший в очередную крайность в попытке очистить свою душу, дабы найти Путь Господень и замолить былые грехи.

– Черт… – прошипел Россетти, запуская тонкие длинные пальцы в блестящую черную шевелюру и превращая ее из гладких упругих кудрей в спутанное воронье гнездо, – сукин сын…

Джон Рёскин заказал «Благовещение».

Охватившая молодого художника тоска, вперемешку с глупой злостью, объяснялась просто – Данте Габриэль Россетти не любил, а правильней сказать, презирал все законы божьи, косвенным или прямым образом намекающие на непорочность. Его свободолюбивая и любвеобильная натура не признавала каких-либо ограничений и табу в плотских утехах, заставляя находиться в постоянном поиске новых ощущений и в бесконечной смене партнеров. Но в этот раз критик, до сей поры терпеливо сносящий распущенность своего подопечного, был непреклонен.

Не отрывая взгляда от пустого бокала, неярко поблескивающего гранями в тусклом свете свечей, Данте криво усмехнулся.

– Что грустим, мой друг?

Крепкая рука сжала его плечо, заставив тихо крякнуть и всем корпусом развернуться к ее обладателю – высокому молодому человеку с косматой неухоженной бородой. Данте вытянул крошку хлеба, уютно устроившуюся среди спутанных рыжеватых волос, и вздохнул.

– Привет, Маньяк. Постриги уже бороду… или ты делаешь в ней запасы на «черный» день?

Уильям Хант шумно втянул широкими ноздрями воздух – вспышки гнева, обусловленные долгим воздержанием, становились все чаще и неожиданней – и тут же расслабленно откинулся на высокую деревянную спинку дивана.

– Черный день от меня далек, как Дева Мария от гулящей девки, ты же знаешь, – ответил он глухим голосом.

– Что, продал очередной шедевр? – безучастно поинтересовался Россетти, беря в руки пустой бокал и проводя по его граням тонким изящным пальцем – смертельно хотелось напиться, а денег, как всегда не было.

Он медленно выдохнул на поблескивающее стекло и, задумчиво наблюдая за тем, как влага от его дыхания испаряется с чистой поверхности, усмехнулся. Гулящая девка и Дева Мария – Хант, сам не осознавая того, попал прямо в яблочко.

Маньяку стало стыдно. Габриэль – единственный из их Братства прерафаэлитов – был демонстративно проигнорирован на последней выставке, и это было совершенно незаслуженно.

– Продал, – честно признался художник и осторожно скосил серые глаза на итальянца. – А у тебя как? Рёскин, я слышал, сделал тебе заказ?

– Сделал, – пробурчал Россетти и, оставив наконец-то бокал в покое, поднял темные глаза на друга, – «Благовещение».

– О! – воскликнул Уильям, – Так это же замечательно! В чем же причина твоей меланхолии?

– В чем?! – соболиные брови взлетели вверх и Данте звонко рассмеялся. – Как всегда – в натурщиках, черт их дери! В моделях! – воскликнул он, промолчав об истинной причине.

– Тебе нужна модель для образа Марии? – оживился Маньяк.

– О, нет, – покачал головой итальянец, – Мария есть. Мисс Розалия – что за идиотское имя – прекрасно подойдет на ее роль: тонкая, изящная, с глазами испуганной лани – сама невинность, пока дело не касается постели, согласилась. Но вот на роль архангела Гавриила, несущего благую весть, у меня нет никого. Понимаешь, Маньяк? Ни-ко-го! Все эти облезлые жеманные котята, обитающие в Академии, я уже не говорю о борделях… – Данте махнул рукой, – порочные ничтожества, а мне нужен чистый ангел… Где его взять? Не в Садах же – там таких нет… – он с отчаяньем посмотрел на друга. – Мне нужен ангел, Маньяк. Ты понимаешь?

Хант неопределенно пожал плечами.

– Можем обратиться к Фрэду. У него чутье на нужных нам натурщиков, вспомни Лиззи…

Россетти болезненно поморщился. Напоминание о прекрасной рыжеволосой шляпнице, отказавшей ему – соблазнителю, не ведающему отказа – позировать, все еще отдавалось слабыми уколами в сердце.

– Лиззи не в счет. В итоге все равно не получилось с ней поработать, хоть она и была идеальным вариантом, – возразил Габриэль и усмехнулся. – Фрэд мог бы узнать заранее, что она замужем и не ставить нас в неловкое положение. Так что ему я не доверяю. Не хочу стать участником очередного конфуза.

– Прошу прощения…

Тихий голос заставил Данте встрепенуться.

– О, Фрэд… привет, мой друг. Мы тут… э-э-э… обсуждаем кое-что.

– Я слышал. Прошу прощения, – повторил застенчивый журналист – верный друг и последователь Братства.

– Тогда ты в курсе, – обезоруживающе улыбнулся Россетти, притягивая его к столу за край фрака, – и я рассчитываю на твою помощь!

Фрэд смущенно кашлянул.

– Правда?

– Ну, конечно! – улыбка итальянца способна была затмить солнце и заставить простить ее обладателю все. Абсолютно все.

– Кхм… – журналист бросил вопросительный взгляд на Ханта и, наткнувшись на две непроницаемые льдинки, опустил взгляд. – Вообще-то, да… Думаю, я могу помочь тебе, Габриэль, с поиском натурщика. Посмотри за стойку.

– Что? – Россетти непонимающе захлопал длинными черными ресницами. – Ты имеешь в виду мистера Тейлора? – ему с трудом удалось сдержать внутри дикий хохот.

– За стойку… – мягко повторил Фрэд и чуть кивнул головой, предлагая художнику все же последовать его совету.

Данте взглянул. И обомлел…

– Кто это?.. – с трудом ворочая языком от изумления, спросил итальянец, впившись взглядом горящих карих глаз в невысокого подростка.

– Не знаю, – пожал плечом журналист, – но этот юноша стоит за стойкой пару месяцев, по-моему.

– Как я мог его не заметить? – Данте неосознанно потянулся к шее, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу белоснежной рубахи. Почему-то стало трудно дышать. – Где были мои глаза?

– На дне бокала, я полагаю, – усмехнулся Маньяк и, заметив вспыхнувший в карих глазах лихорадочный блеск – блеск, который был ему очень хорошо знаком – быстро добавил: – Однако, Габриэль, ему явно нет и пятнадцати. Ты же не станешь…

Он не успел закончить – художник и поэт, бунтарь, красавец и сердцеед сорвался с места, опрокинув чертов пустой бокал, упавший на пол и со звоном расколовшийся на десятки тусклых осколков.

– Габриэль!..

Но Данте уже оказался подле стойки, учтиво улыбаясь хозяину заведения.

– Добрый вечер, мистер Тейлор.

– О, мистер Россетти, – без явного восторга поприветствовал его грузный мужчина. – Как обстоят дела с моим портретом?

– Чудесно! Великолепно! Но… в данный момент я слегка занят и не могу его закончить – мистер Рёскин сделал мне срочный заказ, но можете не сомневаться – ваш прекрасный лик останется в веках! – искрясь словно фейерверк, затараторил художник, мимоходом пожимая протянутую потную руку и устремляя горящий взгляд на тихого юношу, замершего в тени хозяина. – Я ищу натурщика, мистер Тейлор.

– М-да? Я могу вам чем-то помочь?

– Думаю, да! – кивнул Россетти. – Этот юноша… да, вы, молодой человек! Могу я попросить вас приблизиться к свету?

Юноша, таящийся за необъятной спиной, вопросительно вскинул брови, взглянув в заплывшие щелочки глаз обернувшегося к нему мистера Тейлора.

– Тимоти, иди сюда, – велел хозяин заведения.

Юноша повиновался, вступив в свет мерцающих свечей.

– Тимоти?.. – взгляд карих глаз мгновенно пробежался по хрупкой фигуре подростка и остановился на лице. – Какое редкое, чудесное имя! И как же оно вам подходит! Вернее, подходит тому невинному образу…

– Мистер Россетти, – перебил его хозяин и задвинул покрасневшего юношу обратно за спину, – потрудитесь объяснить, что вы хотите? Тимоти – мой племянник, и я не позволю ему ввязываться в ваши темные и непристойные игры…

– Позвольте!.. – Данте вскинул руки. – О каких непристойных играх идет речь?!

– Я знаю, о чем говорю, – тихо и вкрадчиво объявил мистер Тейлор.

– Господь с вами! – рассмеялся художник. – Мне нужен натурщик для образа архангела Гавриила! Архангела, несущего благую весть – понимаете? А ваш племянник – само воплощение невинности, во всяком случае, внешне. Ах, пожалуйста, позвольте ему попозировать мне! Если, – он вытянул шею, глянув на притаившегося за могучей спиной дяди юношу и улыбнулся, – сам молодой человек тоже не против.

– Архангела? – с некоторым сомнением в голосе протянул мистер Тейлор.

– Да-да! Сам Рёскин заказал мне написать «Благовещение», и участие в этом проекте – это ли не честь для столь юного создания? Сколько вам лет, молодой человек? Полагаю, около пятнадцати?

– Семнадцать… мне семнадцать лет, мистер Россетти, и я не против, – тихо ответил Тимоти, робко косясь на родственника.

Данте зажмурился довольным котом, услышав звук его голоса – нежный перелив серебряных колокольчиков.

– Семнадцать… – прошептал он и распахнул раскосые глаза, пригвоздив ими вспыхнувшего юношу к месту. – Простите, если невольно оскорбил вас, Тимоти.

– Нет, что вы, – потупив взор, ответил юноша и смущенно улыбнулся, обнаруживая на гладких щеках очаровательные ямочки. – Я знаю, что выгляжу совершенным мальчишкой.

– И ведешь себя так же, – пробурчал мистер Тейлор, кладя огромную руку на его хрупкое плечо.

Юноша вздрогнул, подняв большие голубые глаза на дядю.

– Так что же вы мне ответите? Вы согласны позволить своему племяннику поработать со мной над благочестивым заказом мистера Рёскина? – спросил Габриэль, не отрывая взгляда от пылающего лица Тимоти.

Мистер Тейлор задумчиво пожевал губу, не убирая руки с плеча юноши, а потом подтолкнул его к художнику.

– Мой портрет не будет стоить мне ни пенса, мистер Россетти.

– Разумеется, – быстро согласился Данте, протягивая руку Тимоти. – Счастлив познакомиться с вами, молодой человек, и буду еще более счастлив поработать с вами.

– Благодарю вас, мистер Россетти, – произнес Тимоти, пожимая тонкие пальцы, – но посмею возразить вам – это я счастлив стать моделью для великого художника.

Мистер Тейлор, фыркнув, закатил глаза и вернулся к своим делам, оставив молодых людей наедине и предоставив им возможность все обсудить.

– Простите, Тимоти, но я всегда знал, что ваш дядя тот еще скупердяй, – шепотом сообщил художник и подмигнул юноше. – Быстро же он согласился отдать вас в мое распоряжение в обмен на бесплатный портрет.

Тимоти тихонько прыснул и покачал головой.

– Просто он очень давно о нем мечтал, но да, вы правы – каждый раз ворчал по поводу его стоимости, а тут подвернулась возможность получить его даром.

Они негромко рассмеялись, поглядывая на мистера Тейлора, разливающего в огромные кружки темный эль.

– Итак, вы обо мне слышали? – спросил Данте, вновь повернувшись к Тимоти, продолжая удерживать его теплую ладонь и облокачиваясь на стойку.

Юноша кивнул и осторожно высвободил руку. Художник очаровательно улыбнулся.

– Уверяю, бόльшая часть всего – злые сплетни и домыслы.

– Грехи других судить вы так усердно рветесь, начните со своих и до чужих не доберетесь… – процитировал юноша и скромно опустил глаза, в очередной раз залившись ярким румянцем.

– О! – итальянец в удивлении приподнял красивую бровь. – А вы весьма умны, молодой человек. Представляется мне, что общение с вами будет весьма приятным. Возможно, хотите присоединиться к нам? – он повел рукой в сторону столика, за которым устроились члены Братства, с любопытством наблюдающие за ними.

– Благодарю, мистер Россетти, но вынужден отказаться, – тихо произнес Тимоти, поглядывая на широкую спину мистера Тейлора. – Я помогаю дяде.

– Что ж, – улыбнулся Габриэль, – очень жаль. Ну да ладно. Я думаю, что у нас с вами теперь будет достаточно времени для общения и… хм-м… более тесного знакомства.

Перегнувшись через стойку, он окинул фигуру подростка оценивающим взглядом и покачал головой.

– Вы божественно красивы, Тимоти. Вам говорил кто-нибудь об этом? – тихо произнес он и быстро поднял глаза на лицо будущей модели. – Не понимаю, как я мог быть таким слепцом и не заметить вас раньше? – Габриэль склонил голову набок, покусывая пухлую нижнюю губу. – Могу я попросить вас повернуться? Дело в том, что по замыслу я буду писать вас, простите… – он кашлянул, – так сказать с тыла…

Тимоти послушно повернулся к нему спиной. Стройная подтянутая фигура юноши в мерцающем свете свечей выглядела безумно привлекательно. Гибкая спина, округлые, соблазнительно выпирающие под грубой тканью простых штанов ягодицы, мягкое золотое сияние шелковистых кудрей, едва доходящих до длинной шеи и сама шея, выглядывающая из ворота свободной рубахи – все это заставило художника судорожно сглотнуть.

– Когда вы сможете приступить к работе со мной? – выдохнул Габриэль.

Тимоти повернулся и замер, наткнувшись на горящий взгляд итальянца. Несколько долгих секунд они смотрели друг другу в глаза, затем юноша моргнул, сбрасывая оцепенение, и пожал плечами.

– Я свободен каждый день до обеда.

– Великолепно! – тряхнул смоляными кудрями Россетти. – Жду вас завтра к десяти утра.

========== Часть 2 ==========

Комментарий к

Ввиду того, что в ближайшем будущем у Автора практически не будет свободного времени, он решил не тянуть и выложить совершенно сырую главу…( *поэтому просит ОЧЕНЬ сильно его не пинать, хотя ему стыдно до зеленых человечков в глазах*

Продолжение будет выкладываться по мере сил и возможностей, но это дело может очень надолго затянуться.

Прошу понять и простить)

Без нескольких минут десять Тимоти Тейлор бодро взбежал по скрипящим ступенькам и замер с поднятой рукой у дверей студии, задержав дыхание.

Юноша почти не спал ночью, волнуясь из-за предстоящей встречи с художником. И на это была, по крайней мере, одна причина – он был тихим и преданным поклонником таланта Габриэля.

Иногда, не особо афишируя перед дядей свою страсть к прекрасному, юноша сбегал в первой половине дня в Королевскую Академию, где с немым восторгом прохаживался по залам и галереям и – с особым интересом и трепетом – посещал нечастые выставки Братства. Его восхищали картины, написанные импульсивным и презирающим любые рамки итальянцем. Полотна Данте, по мнению надутых критиков, к разговорам которых Тимоти приклеивал уши, пускай и являлись несколько плоскими, но было в них что-то, что притягивало взгляд и заставляло навсегда запомнить руку мастера, чтобы потом безошибочно определить ее среди тысячи шедевров. В них был вызов всем канонам и стандартам. В них была загадочная чувственность. В них было волшебство. И стать частью этого волшебства для юноши было равносильно исполнению самого заветного желания.

Все пару месяцев, что он стоял за стойкой в пабе, он каждый вечер томился в ожидании, посматривая на столик, за которым по обыкновению располагались члены Братства, и каждый раз встречал их шумное появление с замершим сердцем и с робкой надеждой когда-нибудь хоть немного прикоснуться к их миру.

Тимоти зажмурился, вспоминая вчерашний вечер. Он не просто так процитировал строки великого Шекспира: слишком много грязных сплетен он слышал о Россетти, но, во-первых, считал, что каждый должен критически взглянуть на себя, прежде чем осуждать других; во-вторых, он предпочитал верить далеко не всему услышанному, испытывая глубочайшее уважение к бунтарской и страстной натуре художника. К своему сожалению, сам он обладал спокойным и даже стеснительным нравом, возможно именно поэтому горящий бешеным пламенем красавец-брюнет так его привлекал, заставляя жадно впитывать любую информацию о нем, но потом решительно ее фильтровать. Тимоти без сомнений был идеалистом и, да простит его Господь, Данте стал для него – кумиром. И теперь, после неожиданного знакомства и лестных слов, сказанных Габриэлем, ему меньше всего хотелось увидеть разочарование в темных раскосых глазах. Правда, он совершенно не представлял, сможет ли поддержать достойную беседу и не показаться выскочкой или, того хуже, глупым семнадцатилетним несмышленышем. Но ведь модели не обязательно разговаривать? Нужно всего лишь стоять, замерев в какой-нибудь нелепой позе, хотя, что могло быть нелепого в позе архангела – Тимоти тоже не представлял. Он вздохнул. Он слишком много думает, а это, как утверждает его дядя, обычно не доводит до добра.

Юноша встряхнул золотистыми кудрями и усмехнулся своим переживаниям. И правда, зачем гадать и изводиться, когда для счастья ему, по большому счету, достаточно просто перешагнуть порог этой студии и окунуться в загадочный мир своего кумира?

Глубоко вдохнув свежий утренний воздух, Тимоти вежливо постучался и надавил на ручку. Дверь оказалась не заперта.

– Мистер Россетти? – позвал юноша, заглядывая внутрь.

Порыв ветра, ворвавшийся в открытые нараспашку окна и пронесшийся по студии озорным сквозняком, взъерошил золотистую челку, густой завесой прикрывшую яркие голубые глаза. Тимоти часто заморгал, убирая с лица растрепавшиеся кудри, и, проскользнув в студию, чтобы прекратить возникший сквозняк, неожиданно громко хлопнул дверью. Вздрогнув, он нерешительно застыл на пороге, с любопытством осматривая жилище великого художника.

К его некоторому удивлению, в необъятной студии, занимающей все мансардное помещение старого дома, оказалось совсем немного мебели: большой письменный стол, несколько стульев с полинявшей обивкой, древнее кресло, пошарпанный комод и огромная разворошенная кровать с красивой кованой спинкой. Пикантность жилищу придавали широкие бледно-лиловые полосы воздушной ткани, по-видимому, шелка, подвешенные под потолком и раздувающиеся на ветру, наподобие парусов, а также густо оплетающая стены изумрудная зелень комнатного плюща. Как и ожидал Тимоти, все возможные плоские поверхности, включая пол и широкую каминную полку, были завалены баночками с красками, разномастными кистями, карандашами, огрызками угля, картоном и бумагой с незаконченными набросками и прочей художественной утварью. Две палитры, небрежно брошенные на ящике у большого мольберта с подготовленным холстом, рябили сложным узором смешанных оттенков, а в воздухе, несмотря на распахнутые окна, витал ни с чем не сравнимый запах художественной мастерской.

– Мистер Россетти? – громче позвал юноша, и почти подпрыгнул, когда небольшая дверца, ведущая в соседнюю комнату – или гардеробную, или ванную, или еще бог знает куда – распахнулась, и на ее пороге показался взъерошенный полуголый хозяин.

Не заметив Тимоти, Габриэль с сонным видом почесал грудь, покрытую густой черной порослью, прошел к слабо тлеющему камину и снял закопченный чайник.

Юноша смущенно кашлянул.

– Доброе утро.

Чуть не выронив горячую ношу, Данте резко вскинул голову.

– Матерь Божья! – воскликнул он, схватившись за сердце и уставившись на Тимоти испуганными глазами. Но, увидев, что за гость побеспокоил его в столь раннее время, расцвел широкой улыбкой. – О-о! Утро доброе, молодой человек! – он прошел к столу, небрежно поставил дымящийся чайник на один из набросков и глянул на раскрытые карманные часы. – Я назначил вам на десять? – с некоторым замешательством уточнил Габриэль и, получив в ответ утвердительный кивок белокурой головы, усмехнулся. – Вы пунктуальны.

Тимоти скромно улыбнулся и пожал плечами.

– Прошу простить мой вид, я только поднялся, – извинился Габриэль, накидывая на плечи просторную серую рубаху, заляпанную краской. – Впрочем, придите вы минут на десять раньше – застали бы меня в еще более пикантном виде. Кстати… – пробормотал он под нос, снова подхватывая чайник и направляясь к небольшой дверце, – нехорошо заставлять даму ждать… Розалия, твоя горячая вода готова!

Художник бросил на юношу хитрый взгляд и, увидев, как тот покосился на кровать с перевернутой вверх дном постелью, рассмеялся.

– Господи, Тимоти, вы обладаете очаровательной способностью краснеть по любому поводу! Пожалуйста, не стойте столбом – проходите, я сейчас.

Данте исчез в соседней комнате, не прикрыв за собой дверь.

Тимоти, мысленно проклиная свою «способность», которая так очаровала художника, сделал шаг и замер, услышав откровенный влажный звук поцелуя, а потом мелодичное хихиканье и тихий возглас:

– Ненасытный!.. – Снова поцелуй и шелестящий стон. – Ну и как ты собираешься рисовать, когда твои штаны снова распирает?

– Писать, радость моя – я пишу, а не рисую… и я не виноват, что ты не оставляешь мне шансов и заставляешь мои чресла вновь и вновь желать тебя… м-м-м… – Тимоти, став невольным свидетелем пикантного разговора, вспыхнул еще ярче. – Лишь здесь любви творится волшебство: пока, противясь действию его, бегут часы, сбиваясь в тёмный ком, часы любви в пространстве огневом поют, и всё лучится оттого…*

Тимоти, которому хотелось провалиться сквозь пол, с невольным восторгом вслушался в рифмованные строки.

– Но и правда – нам пора, Розалия. Наш Гавриил уже тут и жаждет принести тебе благую весть.

Девушка снова захихикала.

В конце концов, после еще нескольких влажных поцелуев, совершенно растрепанный и тяжело дышащий Данте вернулся в студию.

– Простите, Тимоти, – без тени смущения солнечно улыбнулся он, сверкая потемневшими глазами. – Я вчера слегка перебрал, а лучшее средство от похмелья – жаркие объятия.

Юноша чуть кивнул, стараясь не смотреть на причинное место художника, намекающее о нереализованном желании. Возможно, он зря настолько идеализировал Россетти? Впрочем, все происходящее вовсе не говорит о похоти, решил он. Разве Данте не может быть влюблен в свою «Марию»? Может. Успокоившись этой мыслью, Тимоти улыбнулся итальянцу.

– Не понимаю я Маньяка… Как он это терпит?.. – усмехнувшись, проворчал Данте и слегка поморщился, запахивая рубаху и прикрывая возбужденную часть тела, а затем, как ни в чем не бывало продолжил: – Итак, вам нужно переодеться. Проходите за ширму, я сейчас подам ваш костюм…

Юноша прошел за пестро расшитую ширму и нерешительно потеребил пуговицу своего простого камзола.

– Простите, мистер Россетти, мне снимать…

– Все, – не дав ему договорить, ответил художник и бесцеремонно заглянул за яркую преграду, – снимайте все. И, – он тепло улыбнулся, – Тимоти, давайте договоримся обращаться друг к другу на «ты», иначе я начну ощущать себя стариком. А мне, между прочим, всего двадцать два, так что я не намного старше. Договорились?

– Д-да, – пролепетал юноша, – если вам… тебе так будет угодно…

– Вот и замечательно! – просиял Габриэль и всунул ему в руки нечто белоснежное и почти невесомое. – Переодевайся.

Тимоти скинул с себя одежду, аккуратно сложил ее на стуле и развернул предложенный итальянцем «костюм». Глаза юноши поползли на лоб – им оказалась длинная шелковая туника, вернее две полоски ткани, которые он должен был завязать на плечах тонкими лентами, и которые при малейшем дуновении ветерка легко бы предоставили его обнаженное тело на всеобщее обозрение.

– О, боже… – прошептал юноша и, откашлявшись, выглянул из-за ширмы.

– Мист… э-э… Габриэль, а… разве пояса или веревки не будет? Просто… – Тимоти запнулся и опустил глаза.

Данте удивленно вскинул брови, пытаясь понять, для чего его модели понадобилась веревка, и, уразумев, покачал головой. В темных глазах отчаянно заплясали бесенята.

– Нет, мой друг, – со вздохом объявил он и, сложив руки на груди, склонил набок голову. – Ну же, не стоит смущаться, Тимоти. И могу тебя заверить – никогда не стоит стесняться своего тела, тем более такого, как у тебя. – Данте обаятельно улыбнулся. – Отбрось ненужные сомнения и одевайся, мой Гавриил.

Юноша вздохнул, понурив голову.

Облачившись в сомнительную тунику, он вышел из-за ширмы и вопросительно посмотрел на художника.

– Ох, просто великолепно! – воскликнул Данте, окинув его горящим взглядом с головы до ног. – Пожалуйста, сюда, – он указал на невесть откуда взявшуюся низкую кушетку, стоящую у стены под самым окном.

Тимоти прошел, куда ему было велено, придерживая норовящую взлететь тунику.

– Она будет развеваться, – виновато произнес он, смущенно краснея и комкая легкую ткань.

– Не беспокойся, я прикрою окно, – пообещал Габриэль и, подавив озорной смешок, взял его за плечи, по-хозяйски развернув лицом к стене.

Юноша вздрогнул, когда пальцы художника прошлись по его телу, расправляя мягкие складки ткани, и закусил губу.

– Так… – Данте нежно обхватил его руки, придал им нужное положение и отстранился, оглядывая результат. – Замечательно. Осталось несколько штрихов.

Стремительным шагом итальянец подошел к комоду, критично оглядел букет цветов, стоящий на нем в большой пузатой вазе и, немного поколебавшись, вытянул ветку белой лилии. Вернувшись обратно к юноше, он вложил цветок в его правую руку и поправил светлые кудри.

– Теперь замри, – велел Данте и отошел на несколько шагов, чтобы оценить завершенный образ.

Он уже готов был удовлетворенно кивнуть, когда резкое дуновение ветра, ворвавшееся в так и не прикрытое им окно, всколыхнуло легкое облачение Тимоти, явив в просвете двух полос шелка стройное бедро. Данте задержал дыхание, не в силах отвести глаза от мраморной кожи.

Юноша пошевелился, явно чувствуя неловкость и желая вернуть тунику на место, но художник хрипло произнес:

– Не двигайся, прошу…

Тимоти обреченно прикрыл глаза и застыл, остро ощущая свою наготу и полную беззащитность.

– А вот и я!

Изящная рыжеволосая девица в такой же белой тунике, как у Тимоти, но подвязанной серебряным пояском, выпорхнула из ванной, подбежала к итальянцу и, легко поцеловав его в щеку, запрыгнула на кушетку, с интересом воззрившись на Тимоти.

– Доброе утро, солнышко! – кокетливо улыбнулась она, когда юноша распахнул ресницы и чуть кивнул белокурой головой.

Девица вытянула тонкую шею, бесстыдно заглядывая в прореху между шелковыми полосами, скользнула загоревшимся взглядом по лицу юноши и с восторгом посмотрела на итальянца.

– Святая Мария! Он просто прелесть, Габриэль! Сущий ангел! Где ты его нашел? Неужели в Садах?

Россетти взъерошил волосы, выходя из оцепенения.

– Нет. Знакомься, Розалия, это Тимоти. Тимоти, это Розалия, наша «Мария».

– Очень приятно, – тихо произнес юноша, невероятным усилием воли подавляя желание завернуться в шелковую ткань, словно в кокон, а лучше – ринуться за ширму, натянуть свою простую, но надежную одежду и покинуть студию до того, как сгорит от стыда и смущения.

– Мне тоже, – улыбнулась девушка и, подмигнув ему, поиграла юрким язычком между розовых пухлых губок.

От такого откровенно непристойного заигрывания щеки Тимоти покрылись яркими пятнами. Он быстро отвел глаза, глубоко в душе начиная жалеть, что ввязался в эту авантюру.

Данте, заметив манипуляции Розалии, сурово сдвинул брови и быстро подошел к кушетке.

– Спешу напомнить тебе, – сдавленно прошипел он ей в лицо, одновременно придавая ее телу нужную позу, – что ты – Мария, Матерь Божья, поэтому соблаговоли вести себя пристойно, хоть какое-то время!..

– О, господи!.. Что я такого сделала?.. Ну, хорошо, хорошо, – закивала девушка, недовольно сморщив носик – художник довольно грубо схватил ее за руку, и тут же коварно улыбнулась, притягивая его к себе за рубаху. – Он тебе нравится, Габриэль? – спросила она шепотом и тихо рассмеялась. – Не делай удивленное лицо, я все вижу. – Данте поджал губы, сверля ее гневным взглядом. – О-о, ты хочешь его… – прошептала Розалия, приподняв тонкую бровь. – Это так легко прочесть в твоих глазах. Не волнуйся, я не стану зариться на твою добычу… – она легко оттолкнула его, расправила шелковые складки и страдальчески вздохнула.

– Великолепно. Я счастлив, что мы поняли друг друга… – Данте солнечно улыбнулся, на всякий случай еще раз сжав ее руку.

Она бросила на него обиженный взгляд, но тут же улыбнулась в ответ. Сердиться на Россетти было невозможно и попросту глупо, как глупо было бы сердиться на пчелу, перелетающую с одного цветка на другой. Он насладился ее нектаром и теперь жаждет испить новый. Розалия закусила пухлую губку и украдкой бросила взгляд на Тимоти. Юноша, очаровавший Габриэля, на ее опытный взгляд, без сомнений являлся воплощением самой невинности, и девушке стало очень любопытно, получится ли у бессовестного соблазнителя пригубить нектар этого невинного цветка.

Все три часа, что они позировали, застыв словно изваяния, она больше не пыталась смутить Тимоти, добросовестно выполняя свою роль – забившись в самый уголок кушетки, она «испуганно» взирала на протянутую ей в подрагивающей руке лилию. А в коротких перерывах на отдых, скромно опустив глаза, подносила молодым людям освежающую лимонную воду.

Как только муки творчества были завершены, Розалия быстро переоделась и, оставив на щеке Россетти мимолетный поцелуй, покинула студию, решив не мешать.

Тимоти и глазом не успел моргнуть, как они с Данте остались наедине. Он уже собирался скрыться за ширмой, когда художник обратился к нему.

– Утомительное дело? – с улыбкой поинтересовался Габриэль, протирая кисти.

– Что? – не сразу сообразил Тимоти.

– Позирование, – улыбнулся итальянец, откладывая кисти и неспешно подходя к нему.

Юноша покачал головой.

– Нет.

– Наверное, тебе было очень скучно? Прости, но я не был расположен к разговорам, что очень странно, ведь обычно я очень болтлив.

– Ты работал, – улыбнулся Тимоти и поспешно добавил: – Нет, скучно мне не было. Я размышлял…

– О чем?

– Так… ни о чем особенном, – неопределенно ответил юноша, понимая, насколько глупо звучит его ответ.

Итальянец с понимающим видом кивнул, приблизившись к нему почти вплотную.

– Тимоти… – тихо и медленно произнес он, словно пробуя на вкус каждый звук, и протянул руку. – Какое все-таки замечательное у тебя имя. Такое… невинное. – Он легко коснулся красивого подбородка юноши, нежно провел пальцами по его лицу, очерчивая высокие скулы и вздохнул. – Ты весь – воплощение невинности.

От близости художника и его бархатного, обволакивающего голоса Тимоти затрясло. Не имея сил пошевелиться, он лишь обреченно опустил ресницы.

Рука Данте на мгновение зарылась в белокурые волны волос на его затылке, скользнула по длинной напряженной шее, провела по плечу и, задев ворот легкой туники, потянула его, оголяя нежную бархатную кожу.

Гладкие щеки юноши словно обожгло пламенем. Он облизнул губы и нервно выдохнул.