Текст книги "Et ce sera mon paradis (СИ)"
Автор книги: Djesefina
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Клод вновь заставил себя глядеть в книгу и говорить уже поставленным, слегка охрипшим от долгой речи голосом. Но, чем ближе к концу подходила служба, тем сложнее ему было смотреть за плясуньей: он пытался повторять слова по памяти, но мысли его путались, отчего и слова звучали не так уверенно, как если бы он читал их с листа.
Эсмеральда отвела взор от капитана, повернувшись к Фролло, когда тот снова потерял самообладание и запнулся на каком-то слове. Она колебалась: желание уйти со службы сейчас, чтобы остаться наедине с любимым, – девушка была уверена – Феб пойдёт за ней, это решение она читала в его взгляде, но вот какое будет наказание, последующее от Фролло за непослушание?
Плясунья глядела на священника и видела, как глаза его спешили прочесть строчку, чтобы вновь встретиться взглядом с ней, Эсмеральдой, и затем продолжить чтение. Сейчас ей было страшно: что, если архидьякон бросится в погоню за ней, что, если ничто не остановит его, и разговор с де Шатопером не состоится? А ведь теперь ей есть, что сказать ему, теперь уж она точно не выставит себя необразованной цыганкой с улицы, а будет держаться, как девушка из высшего общества, пусть и не как равная, но достойная внимания и уважения.
И тогда девушка решилась на хитрость.
Когда её личико вновь повернулось к капитану, Эсмеральда уже не выглядела напуганной и удивлённой. Не было и выражения, похожего на слепую влюбленность. Она томно глядела на Феба, чуть улыбаясь ему и не выпуская из тонких пальчиков уголков платка, вскоре взгляд её сделался дерзким, она чуть вскинула головку. Что это? Высокомерие или обыкновенная женская игра?
Ей казалось, что подобные изменения привлекут внимание капитана, и тот последует за ней: она угадала.
Феб де Шатопер был из тех людей, которых заводило несколько дерзкое поведение девушек: это вселяло желание повелевать ими, обладать и укрощать. Обладание же таким диким зверьком, как эта цыганка стало почти что смыслом его существования. Спокойная жизнь с Флёр угнетала его, отбирала всякую возможность развлечься. Но теперь всё изменилось: судьба вновь свела его со Смеральдой, этой неугомонной, но прекрасной дикаркой. Судьба. Судьба, по повелению которой, именно жена просила его привести цыганку в дом, чтобы та рассказала, что ожидает их в будущем. Вот уж поистине безумство: эта малютка только и умела, что танцевать и радовать взор простых граждан, но не гадать и не варить снадобья для приворотов. Или Феб ошибся в ней?
Эсмеральда вспорхнула с места, дождавшись, когда Фролло вновь отвлечется на молитву, и в мгновение ока показалась у входа в Собор. Феб успел лишь оглядеть присутствующих и скрыться вслед за плясуньей.
***
Эсмеральда не знала, зачем капитан пришёл к ней, но понимала, что это единственный шанс поговорить с ним и раз и навсегда оправдать себя. Пусть теперь он был связан узами брака с другой, она хотела снять клеймо позора со своего имени. И, может, тогда бы капитан разрешил ей быть рядом с ним.
Служанкой, любовницей, кем угодно, но только видеть де Шатопера каждый день. Как могла она его ненавидеть? Как посмела осуждать его выбор? Если он счастлив с этой знатной девушкой, значит так тому и быть, она смирится с этим и примет, как должное.
Плясунья повернулась, услышав позади шаги. Капитан молчал, и она начала разговор сама.
– Вы забыли свою Эсмеральду, ведь так? Несчастную, которую спасли той ночью, – девушка скинула платок с головы, поместив его на плечи. Самообладание давалось ей с трудом. Она убеждала себя: подобный тон необходим, нельзя же сразу броситься к де Шатоперу, совершенно забыв о том, с каким пренебрежением он говорил тогда о ней. Но как же это сложно: держать себя в руках тогда, когда на тебя смотрит тот, о ком думала слишком часто, кто, даже будучи предателем, оставался желанным и любимым. Возможно, в мыслях она по-другому представляла себе их встречу, хотела начать с обвинений, показать ему, что он достоин лишь презрения. Но в действительности получилось совершенно не так.
– Отчего же? Напротив, я не мог сомкнуть глаз с той самой ночи, когда ты не пришла в назначенное время, красавица. Я был огорчён этим отказом…
– Поэтому привели в церковь ту, которая не делает Вас счастливым?
– А ты не так проста, как кажешься, прелестное дитя. Но к чему эти разговоры, ведь теперь мы одни, и больше нет никаких препятствий, – он протянул девушке раскрытую ладонь, но та не протянула своей в ответ.
Что же это значит? Он больше не испытывает стыда перед людьми, находясь рядом с ней или же причина тому: отсутствие посторонних и само место их встречи? Цыганке хотелось верить, что Феб делал это из любви к ней, ведь это приятно: тешить себя подобными надеждами, даже будучи уверенным в обратном?
Но можно ли переступить через гордость?
– Вы любите меня? – с детской наивностью спросила она, внешне оставаясь совершенно спокойной и даже холодной, – Неужели не держите обиды на меня? Не злитесь и не пытаетесь обвинить?
«О, мой Феб, конечно, ты любишь меня, как я смею в этом сомневаться».
– Другого и быть не может. Но что же ты, прекрасное создание, ты вскружила мне голову, а потом просто исчезла. Я искал тебя, но, может, все напрасно? Твое сердце уже принадлежит кому-то, поэтому ты так холодна со мной теперь? – капитан подошел ближе и коснулся ладонью её руки.
Цыганка вспыхнула, отшатнулась от капитана, словно это раскаленные щипцы дотронулись до кожи.
– Как Вы можете так говорить, жестокий! – воскликнула она наконец, и слезы потекли по её щекам. Она смахнула их ладонью, и через мгновение обвила руками его шею, всем телом прильнув к нему. – Я люблю Вас, зачем вы мучаете меня?
– Слова, это лишь пустые слова, дитя, – он осторожно отстранил её. – Если бы ты только могла доказать свою любовь ко мне, я бы положил весь мир у твоих ног.
– Но что же Вам нужно от такой, как я? – она не сумела скрыть разочарования в голосе. Он вновь ведёт себя с ней так, словно она ничего не значит. Но ведь это неправда? Она ведь дорога ему, не так ли?
– Только одна просьба, красавица. Завтра, днём, когда выступление того шута со стульями подойдёт к концу, я буду ждать тебя у трактира. Не обмани меня на этот раз, и тогда, быть может, я поверю тебе.
– Я непременно приду, – только и успела произнести цыганка, когда что-то темное, лишь смуте напоминающее человека, оказалось позади капитана. Девушка еле удержалась, чтобы не закричать от ужаса: в этом силуэте ей почудился архидьякон.
Она накинула платок на голову и поспешила скрыться в соборе, оставив капитана. Несчастная, она снова хочет переступить через гордость и встретиться с Фебом. Но что, если он хочет посмеяться над ней? Что, если он действительно жестокий человек, ни во что не ставящий её чувства?
«Ах, какие глупости», – девушка вбежала в келью и почти упала на кушетку: сколько слов осталось не сказанными. Чувства вновь затмили разум, и она, не помня себя от горя, заплакала, сокрушаясь, что не поступила так, как велит сердце. Вместо искреннего признания Феб получил сухое приветствие, за что она и поплатилась его пренебрежением по отношению к ней.
Эсмеральда готова была довериться капитану, даже не представляя, во что это обернётся. Но хоть Феб и не желал ей зла, он не смог помешать чужой воле: что случилось, того не миновать.
========== Глава 11 ==========
Невозможно передать словами, с какой силой ненавидел Клод в эти минуты собравшихся в соборе людей, этих лживых, прикрытых масками невинности женщин и мужчин, стариков и молодых, совершенно всех. Он готов был поклясться: их мысли, как и его собственные, были сейчас далеко за пределами собора, а молитва – лишь слова, которые они повторяли по памяти, по привычке, как благодарность за помощь или приветствие, сухие слова без чувств. Лишь молоденькая цыганка верила в то, что эти слова несут в себе волшебство, что они помогут ей найти родителей, обрести счастье, архидьякон смог заверить её в этом. Но сам он, верил ли теперь тому, что оговорил сам? Разве позволительно священнику ненавидеть?
Он не мог думать, не мог остановить службу, чтобы, наконец, понять, что его прежняя жизнь не может больше смирить его, черная сутана не удержит его от неминуемого падения в собственные грехи, молитва не заглушит желания, а извечные запреты не послужат достаточно сильным препятствием для воссоединения с плясуньей. Но сейчас он продолжал молиться, неистово, искренне, будто от слов зависела его судьба, будто лишнее слово могло вернуть сбежавшую с капитаном Эсмеральду.
***
Священник не переставал винить себя в неосторожности: как мог он поверить плясунье и позволить свободно гулять по собору? Откуда зародилась в его душе эта бестолковая счастливая мысль, что она не оставит его, что забудет своего Феба после того, как лично увидит его невесту? Неужели ее слепая любовь настолько глупа и наивна, как он сам, раз не запер ее в келье и не держал там как пленницу? И что же теперь, кого обвинить в побеге цыганки?
Архидьякон направился к келье. Необходимо было собрать оставшиеся деньги и переодеться в обычную одежду, чтобы отправиться на поиски цыганки. Она не могла еще далеко уйти, а если и ушла, Клод знал, куда отведет ее де Шатопер, ошибки быть не может.
Священник остановился на лестнице: за дверью кельи кто-то был. Квазимодо? Жеан? Этот сорванец снова спустил все деньги и пришел за добавкой. Ну ничего, любимый братец покажет ему, как самому зарабатывать на свои прихоти. Клод сжал пальцами ручку и хотел было дернуть на себя, только вот голос, раздавшийся изнутри помещения, вовсе не принадлежал мужчине.
Уж не демон ли играет с ним злую шутку? Не судьба ли решила посмеяться над несчастным рабом, создавая иллюзию, утраченный, возможно, безвозвратно, прекрасный голос плясуньи? Она шептала, что завтра будет, наконец, счастлива, что Феб простил ее, и в этот раз она его не обманет. Не могло ли и это оказаться лишь игрой разума?
Фролло отступил, осторожно заглянув внутрь сквозь щель: девушка была слишком весела, чтобы глядеть на дверь в ожидании своего мучителя, она мечтала о наступлении утра, о том, что у капитана есть для нее что-то. Он просит доказать свои чувства? Пусть, она докажет, она сделает все, что он попросит. В эти радостные минуты она не вспоминала о священнике, его не существовало в мгновения ее счастья: плясунья больше не ненавидела его, но и приятен он все еще для нее не был. Она привыкла к тому, что он всегда рядом, как тень следует за ней везде, где она ступает. Светлый, как день, как Солнце прекрасный Феб, и мрачный, как ночь, строгий как сама Луна, Клод. Что же неужели она предпочтет вечную тьму ослепительному свету? Свету, который дает ей, словно цветку, жизненную силу? Конечно нет.
Она была здесь. Эта мысль вспышкой ослепила архидьякона: он отшатнулся от двери, вновь опустившись в темноту лестницы. Что же это, она вернулась, чтобы сбежать завтра? Но зачем, отчего не исчезла вместе с капитаном ночью, когда никто не мог бы увидеть их? Или он больше не боялся мнения окружающих и не стыдился её? Почему она не воспользовалась невозможностью священника покинуть службу, не завершив её, и не осуществила своего заветного желания? Клод не был глупцом, посему не поверил в то, что она осталась ради него. Отчего же она так неосторожно произнесла все это вслух?
Фролло спустился вниз по лестнице, заняв своё привычное место. Что же, необходимо было вновь подумать, как противостоять неразумным любовным порывам молодой цыганки, ведь капитан не просто так пришел за ней. Обремененный теперь женитьбой и супружескими обязательствами он стал реже пропадать в кабаках с Жеаном, жена забирает у него жизненную силу, препятствуя обыкновенному ходу его жизни. Но для чего же ему Эсмеральда?
Клод получил ответ на этот вопрос из первых же уст, но не будем забегать вперед и посмотрим, как же разворачивались события в хронологическом порядке.
***
Архидьякон услышал, как девушка выбежала из кельи перед началом выступления поэта и Джали. Он проснулся еще до рассвета, посему не пропустил и пробуждения плясуньи. Когда она покинула келью, он осуществил часть своего плана, переодевшись в старую одежду Жеана, взяв спрятанные деньги и нож. Ночь была полна размышлений: в борьбе между добром и злом, Клод выбрал свободную жизнь, лишенную чёрной, ненавистной ему сутаны, кельи, сгнившей и потерявшей весь свой чарующий вид. Жаль было только книги, но ведь они бы никуда не исчезли, за ними можно было бы послать Квазимодо или вернуться самому. Никто не посягнет на имущество собора.
Итак, священник покинул собор, попав в толпу гогочущих горожан. Лицо он прикрыл широкими полями шляпы, отчего стал похож на обыкновенного бродягу, кои бродили сейчас средь людей и воровали кошельки зевак. Выступление со стульями всегда смешило Эсмеральду, но сейчас она, с покрытой головой, стояла среди оборванок и серьёзно глядела на Джали, словно только теперь ей стало понятно, что любимую козочку она больше не увидит. Какая ирония: она могла вернуться в любой момент за козочкой, но забрать её к капитану… Он не позволит ей такой радости.
Так стояли они в разных концах полукруга, огородившего выступающих от остальной части улицы. Представление подходило к концу, но люди всё не расходились, всё жаждали представления, всем хотелось зрелищ, а не падающих стульев в неумелых руках новоиспеченного актёра. Ожидание, томительное ожидание нависло над толпой.
Но ничего так и не произошло: Гренгуар махнул шляпой и, пройдя сквозь толпу, увёл за собой блеющую козочку. Клод только успел проводить его взглядом, как цыганка вспорхнула со своего места. Она почти бежала к названому месту, словно от того, как быстро она доберется до него, Феб снова станет свободен. Ах, как бы она хотела, чтобы у него не было жены, чтобы он снова был только её Фебом, и ей ни с кем бы не приходилось его делить.
Архидьякон следовал за плясуньей, прячась в тени зданий. Она не останавливалась и не оглядывалась, хотя и чувствовала на себе чужой взгляд. Мысли её вновь были заняты капитаном: беспокойство по поводу священника её не покидало, но разве могло оно затмить счастье – быть с де Шатопером?
И вот, наконец показалось некрасивое здание трактира. Эсмеральда остановилась чуть поодаль и стала всматриваться в проходящих людей: капитана не было. Может, он решил отомстить ей за тогдашнее ожидание? Вот, погляди, глупое дитя, я тоже могу не сдерживать обещаний, и я могу обмануть тебя. Девушка нахмурила личико: хотелось закрыть его ладонями и заплакать. Жестокий, неужели он и правда не придёт?
Фролло тоже ждал. Плясунья взволнованно ходила возле трактира, и с каждой минутой сомнение всё больше овладевало ею. Зачем же она рискует своей свободой ради капитана, если тот может и не прийти вовсе? Она ведь знает, чего будет стоить ей подобная выходка… Фролло больше не выпустит её из кельи, если найдёт и поймает. А он поймает. Если не сам, то это сделает его звонарь. Чем больше она думала об этом, тем печальнее становилась: Клод не сводил с неё глаз, посему подобное изменение не укрылось от его зоркого взгляда.
И вот, наконец, вдалеке показалась фигура капитана. Словно острый кинжал пронзила ревность священника: вот он, её прекрасный принц, её Феб, о котором она пролила столько слёз. Что же, теперь Фролло мог в полной мере ощутить боль, пожирающую его всякий раз, стоило цыганке произнести ненавистное имя.
Вот, сейчас она бросится ему на шею, обнимет, и они поднимутся в одну из комнат, чтобы предаться греху. Грязная уличная девка, как же он ошибался на её счет. Исчадье Ада, она сгубила его душу, а теперь хочет натолкнуть на убийство? Клод стиснул зубы, сжал рукоятку ножа, не доставая из-за пояса.
«Но не стоит делать поспешных выводов», – подумал он, когда капитан поравнялся с Эсмеральдой, и она осталась холодна. Архидьякон прислушался: Феб звал её в дом, его молоденькая Флёр-де-Лис хотела поглядеть на плясунью. Эта новость злостью разлилась по лицу цыганки: капитан не мог разглядеть её лица из-за солнца, светившего навстречу, зато священнику это было видно. Что же, может теперь она отпустит своего любимого Феба и забудет о нём? Теперь, когда он дал ей понять, что он пригласил её не из собственного желания, а потакая прихотям жены? Или эта мимолетная ненависть выльется во что-то более страшное? Что если она не отступит ни перед чем, как и он, Фролло?
Но плясунья заглушила обиду, улыбнулась и согласилась пойти за офицером. Что же он сказал ей после, наклонившись? Шепота архидьякон уже не разобрал, но последовал за возлюбленными. Если можно было назвать таковыми влюбленную, наивную цыганку и злого, бессердечного капитана.
***
В здание Клод проникнуть не смог, остался снаружи, глядя в светящиеся окна. Ему было видно, как Эсмеральда вошла в комнату, как лицо её залилось краской. Архидьякон ждал, когда же она начнет танцевать, но цыганка села подле хозяйки и взяла её ладонь. Она долго что-то взволнованно говорила, но её постоянно перебивали. Разозленная отказом Флёр-де-Лис настояла на своей просьбе: Эсмеральда вгляделась в протянутую ладонь.
Когда-то она умела гадать: цыганки из Двора Чудес все умели этим заниматься, и научили девушку. Но гадать беременной жене своего Феба? Ах, не лучше ли отказаться?
Священник пожалел, что не смог присутствовать там – интересно, что же нагадала плясунья молодой красавице.
– Я вижу, Вы будете счастливой. У Вас будет мальчик, – произнесла, наконец, плясунья, – он не будет красив, зато будет смел и находчив. Он тоже будет счастлив.
– Как ты можешь это видеть по моей руке? Ты обманываешь меня! Но пусть так, пусть твои слова будут правдой, – Флер улыбнулась. – Но я не совсем для гадания позвала тебя сюда. И не для танцев, оставь это для уличных представлений, для толпы. Говорят, вы, цыгане, умеете варить снадобья. Я хочу, чтобы ты приготовила мне что-то, что избавит меня от головной боли, она невыносима. Может, если она исчезнет, я и стану, как ты говоришь, счастливой?
Эсмеральда опустила её руку. Холод пробежал по телу, отчего плясунья невольно поёжилась. Помогать своей сопернице? Той, у которой есть всё, что она только пожелает? Она купается в роскоши, у нее скоро будет ребёнок от того, кого она любит, у неё есть Феб, у неё есть всё.
Безумная мысль прожгла испещренную ревностью душу: убить ненавистную девушку. Но разве Эсмеральда способна на подобное?
Плясунья кивнула.
– Да, я могу сделать подобное лекарство для Вас, но, боюсь, у Вас не будет необходимых ингредиентов…
– Не беспокойся об этом, у меня достаточно средств. Бери всё, что тебе нужно, а я посмотрю, как ты будешь составлять это.
Плясунья вновь кивнула и поднялась. Они обе направились в другую комнату. Фролло ждал, предполагая, для чего же на самом деле позвал Феб цыганку. Если не для танцев, для чего же?
Время шло, плясунья смешала снадобья так, как учил её архидьякон, ничего лишнего. Она решила остаться великодушной, ведь она не хотела Фебу зла, а он бы, безусловно, горевал бы, потеряв своего ребёнка. Но у де Шатопера были свои планы на этот счет. Ни Флёр-де-Лис, ни ребёнок, ни какое-либо другое бремя не должно было оставаться на его плечах. Иногда в глупых умах зарождаются самые гнусные планы. Вот и теперь, капитан стоял рядом, когда Флёр отвернулась, чтобы присесть на стул. Он подлил в приготовленное снадобье заготовленный яд и протянул плошку жене. Эсмеральда вскрикнула и хотела было выбить из рук девушки сосуд, но де Шатопер крепко схватил её за руку, не позволяя этого сделать.
Флёр-де-Лис взглянула на мужа, затем на цыганку. В её глазах была надежда. Она доверилась плясунье, а та стала невольной свидетельницей предательства.
– Остановитесь! Подождите! – Эсмеральда вырвалась из захвата и отобрала плошку. Пальцы Феба разжались, и опустошенный пузырек упал на пол, покатившись к двери. Все молчали. Лицо Флёр изменилось: теперь на нём читался гнев.
– Она пыталась меня отравить! Цыганское отродье! Я знала, знала, что она себе на уме, эта лживая девка. Она пыталась меня отравить! Феб! – закричала девушка, вновь выхватив плошку и сжав запястье плясуньи. – Значит, решила проявить свою жалость? Так я тебе и поверила! А теперь пей, сама пей свою отраву!
Эсмеральда дернулась, но цепкие пальцы соперницы не разжимались. Феб бездействовал. Плясунья в отчаянии вывернула руку, бросившись к двери. Феб кинулся за ней. Девушка бежала, не останавливаясь, спотыкаясь о ступени и только успевая хвататься за поручни, чтобы кубарём не слететь вниз. Когда она выбежала на улицу, было уже темно. Крики разъяренной Флёр были слышны и снаружи: она приказывала Фебу поймать цыганку и привести обратно.
Плясунья споткнулась о порог, что позволило капитану вразы сократить расстояние. Де Шатопер грубо схватил плясунью за плечи, сильно сжав пальцы.
– Но это же всё ты, это ты хотел отравить её! Отпусти, мне больно! – Эсмеральда плакала, отбиваясь кулачками от де Шатопера. Она не могла принять того факта, что Феб пытался убить свою жену, не ради того, чтобы они с плясуньей были вместе, а чтобы обвинить её, Эсмеральду, в убийстве. А она ему верила, она любила его.
Но солдат был неумолим. Эта девчонка разрушила его гениальный план, и теперь он будет вынужден предать её суду, так и не добившись желаемого. Чертова девчонка.
Послышались шаги спускающейся Флёр. Феб прижал плясунью к себе, наклонившись к её шейке.
– Тише, дитя, тише, если бы ты не сделала этого, мы были бы с тобой вместе, а теперь… Теперь ты можешь оказаться моей погибелью, Смеральда, – нож блеснул в темноте. Феб вытянулся, выпустив плясунью.
– Кто этот трус, что бьёт со спины?! – воскликнул капитан, несколько раз ударив клинком темный силуэт. Раздался стон. Ноги Феба ослабли, и он опустился на землю. Фролло зажмурился. Там, где ладонь была прижата к груди, сочилась тёплая кровь. Но упасть здесь, значит умереть более страшной смертью, нежели от этой раны. Архидьякон зашел в тень здания, обойдя его сзади и направился вслед за Эсмеральдой. Она не могла бежать, её тело содрогалось от рыданий и волнения, её плечи всё ещё ощущали неистово впившиеся жестокие пальцы её возлюбленного, а потом клинок. Он хотел убить её. Девушка оглянулась – за ней кто-то шел. Кто-то ударил Феба со спины, он ослабил объятья, не мог ли это быть её спаситель? Плясунья остановилась: тёмный силуэт подошёл совсем близко. Шляпа упала с лица, и взору цыганки открылось искаженное от боли лицо священника.
– Ах, это Вы, – только и произнесла цыганка, прежде чем архидьякон, потеряв последние силы, не пошатнулся. Девушка подбежала к нему, чтобы придержать и не позволить упасть на землю.
========== Глава 12 ==========
Комментарий к Глава 12
Скорее всего, следующая часть будет последняя, но объемная. Надеюсь, продолжение не разочарует. Постаралась не уйти в ООС и не слить сам сюжет. Приятного прочтения!)
P.S. Всех поздравляю с началом нового месяца, многих с окончанием трудной сессии)
Как страшна ночь, когда знаешь, что за тобой ведется погоня, как сложно бывает сделать выбор в эти ужасные минуты: спасти лишь себя или подать руку помощи тому, кто нуждался больше. Теперь, в сумерках, с заплаканными глазами, Эсмеральда олицетворяла собой отчаяние и ужас. Она была похожа на утопающего, готового ухватиться даже за тростинку, лишь бы только получить малую надежду на спасение. Но и в эти мгновения она была прекрасна. Если бы луна осветила сейчас ее лицо, любой бы путник остановился, невольно восхищаясь ею: ведь даже ощущая, как смерть гонится за ней по пятам, она не теряла своей красоты. Ее взор больше не туманился от слез, тонкие пальчики судорожно сжали амулет, и это невольное движение придало несчастной сил. Она взглянула на священника, сидевшего на земле, и разум её боролся с желанием оставить лишние страдания здесь, в Париже, ведь подвергнуть себя опасности вновь было бы безумием. И все же, годы, проведенные среди бродяг, во Дворе Чудес, научили девушку такому понятию, как благодарность. Пусть разыскивали сейчас вовсе не Фролло, а её, обыкновенную плясунью, выступающую на площади, Эсмеральду, которая чуть не лишила жизни Флёр, вонзила клинок в сердце Феба, цыганка не могла оставить архидьякона здесь, на сырой земле, среди гнилых овощей и снующих по корзинкам крыс. Он спас ей жизнь, он рисковал не меньше, чем она сейчас, и теперь он ранен, возможно, смертельно. Эсмеральда знала: не так страшна сама рана, сколько то, что происходило, если вовремя не заняться лечением, а здесь она никак не может облегчить его страдания. И все же, собственное спасение…
«Я не знаю, куда идти. И здесь, и там, по городу ходят солдаты. Ах, Феб, за что ты меня наказываешь? Разве ты никогда не любил меня? Никогда… Разве Солнце может потухнуть? Превратиться в черную, зияющую, словно рана, пропасть? У него нет сердца. Пустота. Ах, подлый, подлый капитан, как мог он оказаться таким мерзким человеком? Такой, как он, не достоин этого имени… О, мой Феб…»
Спасение… Никто кроме неё, этой слабой с виду девушки, не поможет ему, как не помогут и ей. Они должны оставаться вместе, теперь, когда судьба волей случая связала их убийством.
И тогда Эсмеральда решается на то, что любой другой человек, оказавшийся в её положении, назвал бы безумием: она намеревалась найти убежище в лодке, на том берегу. Двор Чудес, Джали, Клопен, Гренгуар, все это калейдоскопом воспоминаний пронеслось в мыслях беглянки. Но отступать уже было поздно: половина пути уже преодолена.
***
Он думает, что умрет, уже находясь в лодке и отплывая. Что движет этой красавицей? Так ли бескорыстны её действия? Фролло был совершенно бессилен. Сейчас его судьба была в её руках.
Когда он старался помочь ей грести, раны вновь начинали кровоточить, поэтому ему пришлось оставить эти бесполезные попытки и вверить свою жизнь той, ради которой он лишился всего: и сана, и брата, и своих книг. Но если бы его спросили сейчас, счастлив ли он, священник ответил бы не раздумывая: счастлив, ведь последние свои минуты он проводил с той, которую любил. Счастлив, ведь он вышел победителем. Это он, архидьякон, в проповедях и молитвах воспевающий предостережения: не убий, пронзил клинком офицера. Ненавистного офицера, Феба де Шатопера, чьё имя принесло столько мучений, чье имя, срывающееся с губ цыганки, обжигало огнем и сердце, и душу, раз за разом воскрешая жалящую ревность.
Фролло привык к ее отказам, ей были неприятны его прикосновения, и он старался не позволять себе никаких вольностей. Он отворачивался всякий раз, когда она улыбалась или смеялась, ведь он знал, что всё то счастье, сияющее в её глазах, не принадлежало ему. Она думала о Фебе. Он не разрешал себе коснуться даже её плечика, когда они, склонившись над книгой или растением, были поглощены наукой. Пусть, она была так близко, что он чувствовал тепло её тела, пусть. Минутное наслаждение не стоит отвращения, которым загорятся её глаза, не стоит той обжигающей пощечины, последовавшей бы за невинным прикосновением.
Всё это время он был убежден, что даже если будет умирать самой мучительной смертью, цыганка не подойдет, не покажет и подобия жалости, не подарит прощального поцелуя. Безумец. Ему бы хватило и легкого касания её волос к лицу, тени цветочного благоухания, запечатлевшегося на его коже.
Но там, среди смрада парижских улиц, копошащихся в отбросах крыс, Эсмеральда одной рваной лентой оборвала подол своего платья, чтобы перевязать ему рану. Не это ли высшее проявление любви? Мог ли он надеяться на подобное снисхождение? Не черт ли с ним шутит, испытывая его в последний раз, тем самым обрекая на вечные муки?
Фролло с тихим стоном опустился на дно лодки, предаваясь сну. Мысли усыпляли, а разум туманился от сладострастных грёз. Ему представилось, что плясунья любит его, что сейчас они с ней далеко от Парижа. Там, где трава зеленее, а небо, прекрасное голубое небо над их головами, несет в себе умиротворение… И никаких страданий, только радость.
Девушка обессиленно опустила весло, с ужасом оглянувшись: ах, как мало успели они проплыть, берег все еще близко, а в городе загораются фонари. Только переплыть, оказаться на том берегу, и они спасены, и не будет больше этого холодного страха, сковывающего руки и молящего прекратить безумную борьбу с судьбой. Они обречены.
Эсмеральда взглянула на священника, в его бледное, словно изможденное лихорадкой, лицо. Грудь его тяжело и редко вздымалась, отчего девушке казалось, что он вот-вот умрет. Она наклонилась к нему, осторожно тронув за плечо.
Он вздрогнул и открыл глаза, подумав, что она хочет сбросить его с лодки, как отягощающий груз. Архидьякон предпринял попытку подняться, но тело его вновь оказалось на дне лодки. Безумное желание жить загорелось в нем, и он готов был убедить Эсмеральду, что он еще нужен ей, что он способен бороться. Но тщетно: он не мог произнести ни слова, мысли путались и переплетались, словно охапка перепутанных ниток, не имеющая ни начала, ни конца. Он был обречен. Спасая его, девушка подвергала себя неимоверной опасности. Цыганка склонилась над ним, чуть отодвинув черную накидку. Ткань платья, покрывающая рану, была пропитана кровью, сутана прилипла к телу. Девушка провела пальчиками по его груди, там, где она не была разрезана мечом, чтобы не причинять боли. Клод был слишком слаб, чтобы навредить ей, он лежал не двигаясь, чувствуя эти пальцы и наслаждаясь мгновениями. Быть может, последними мгновениями его жизни. Ему так хотелось прижаться губами к этим дрожащим от волнения пальчикам, поцеловать склонившееся над ним ее личико, дотронуться до локонов, упавших ему на грудь, но он не мог.
Архидьякон чуть приподнял свою руку и коснулся ладони цыганки. Девушка замерла, но руки не отдернула. Его холодные пальцы слегка сжали ее ладонь, прислонив к груди.
Она совершенно не знала, чем помочь ему, лишь тихо шептала слова молитвы, которой он научил ее. Вот так её мечты рухнули в один миг, человек, который учил ее всему, и, кажется, любил безумно, мог умереть сейчас у нее на руках, как умер тот, кого она любила.
– Что я могу сделать? – тихо произнесла она. Клод удивился ее вопросу.
– Только молиться. Мы бессильны перед судьбой.
– Не говорите так, – страх овладевал несчастной. – Помните: «Туда, где земля зеленее, небо голубее…»? Ах, как я хочу попасть туда. Но без вас это невозможно.
Его дыхание ослабло, он мог потерять сознание в любой момент. Лишь её речь держала его в сознании. Эти слова, неужели она помнила всё, что он сказал ей? Она согласна? Согласна остаться с ним?
***
Лодка прибилась к берегу. Девушка сидела на дне лодки, опустив ладони на колени и смотря в умиротворенное лицо священника. Лунный свет касался его скул, подчеркивая их выраженность, ложился на губы, чуть приоткрытые в полустоне. Теперь он был ей совершенно не страшен. Сейчас, когда он не предпринимал попыток накинуться на нее, не угрожал ей, не вел себя непредсказуемо, а взор не горел необузданной страстью, она действительно испытывала к нему жалость, искреннюю жалость. Но не более.
