Текст книги "Современная история Красной Шапочки (СИ)"

Поездка прошла бы целиком в неловком и натянутом молчании. Но ближе к середине пути Петрусу надоело наблюдать двух синхронно отвернувшихся к окошкам отмороженных парней, он вылез из фаты и завопил во всю мощь своих мышиных лёгких:

– Алло, рембаза? Вы рехнулись игнорировать друг друга?! Вы же на седьмом небе от счастья должны летать! Вы вместе! Угроза миновала! Мне так вообще в обморок положено откинуться лапами вверх! Эндж! Кси! Поговорите о случившемся! Какого ящера происходит? Почему вы не рады?

– Передай тому предателю в красном, – процедил Ангел, впиваясь пальцами в оконное стекло, – что я вовсе не планировал жениться с ним сегодня, ещё и в таком непотребном виде.

– Ксавьер, он просил передать…

– Да услышал я, услышал, – Златовлас пересел с рулона шлейфа на свободное место напротив. – Прости, что оповестил о взломе калькулятора задним числом, а тебе захотел сделать приятный сюрприз в самый, возможно, ужасный день твоей жизни. Я был немножко обижен сравнением с твоим хакером-гитаристом. Пусть я не гений, но моих умственных способностей хватило, чтобы обвести древнего персидского колдуна вокруг пальца – того самого, с которым не справились Джинны. Да, признаю, во мне обнаружилась слабость к театральным эффектам. Но на меня можно положиться.

– Я не просил освобождать меня вот так! – взорвался Чёрный Берет. – Я не хочу быть тебе обязан жизнью! Я не хочу выходить замуж под давлением! Твои родители на церемонии не будут знать, кто я! Полночи я не спал, готовясь к смерти и заодно обдумывая всю прожитую жизнь. Я понял все ошибки, я горько пожалел, что врал, подстраивался и притворялся! Я не хочу быть для семьи твоей женой! Я не хочу быть жалким приспособленцем! Я мужчина, мне нужен костюм с бабочкой, а не платье, пусть и такое роскошное, от Выдры Вонг! А самое главное – ты не брал у меня согласия, ты не просил моей руки! Да откуда, чума тебя побери, ты знаешь, что я хочу стать чьим-то супругом после всего?!

– У меня тут возникли неотложные дела… – Петрус приоткрыл потолочный люк и бочком протиснулся на крышу кареты, потеряв при этом один сапожок. Новую тишину нарушал только мерный стук копыт.

Ксавьер, несколько раз пошатнувшись, принял всё же положение стоя, а затем с максимальной грацией, доступной в движущемся фаэтоне, опустился на одно колено.

– Прости. Я был ослеплён удачей, вернувшейся в самый критический момент, и могуществом, что открылось вместе с заложником калькулятора. Я не подумал о твоих чувствах. Я просто… не подумал, одержимый идеей превратить горе-свадьбу в нечто прекрасное и не фальшивое. Полагаю, письмо, доставленное в пять утра, ты не прочёл. В нём написано, что я подкупил своего педераста-тюремщика скромным стриптизом и бежал в Лягушатную Империю. А также – признавался тебе в любви и в планах прожить оставшийся огрызок жизни в монастыре, молясь о твоей душе. Это не было ложью, а запасным выходом. Я не хотел себя убивать по твоему примеру, я… – под бархатным картоном заструились слёзы. – Пожалуйста, прости.

– Для разнообразия мог бы уже спросить о самом важном, – он заметил в прорезях маски покрасневшие глаза и прикусил язык, ругая себя последними словами за чрезмерную, хоть и показную, чёрствость.

– Ты… выйдешь за меня? В платье и туфельках, обманув архиепископа, родителей, жирных, больных диабетом голубей и десятитысячную толпу.

– Да!

– Но ночью… – маска слегка приподнялась из-за взлетевших бровей, – ты же хотел, сам сказал…

– Жизнь продолжается, – прервал Шапкин и поднял возлюбленного с колен. – Прикольно менять мировоззрение, когда ты при смерти, прикольно и удобно. Богач жертвует миллионы, бедняк спускает последние гроши, неизлечимо больной предаётся всем излишествам, а вечный притворщик решает говорить правду. Но момент, когда смерть пристально взглянула в глаза, проходит. И вот богач снова скупердяйствует, бедняк – пашет от зари до зари, не разгибая спины, а я – возвращаюсь на тропку лицемерия. Жизнь продолжается, и в этой жизни мне удобнее быть Голубой Шапочкой. То есть твоей княжной Анджелиной Меркурио (дальше не помню) Ньюаркской.

– Истинный подлец, – Принц окончательно измял шлейфовый рулон, сев боком и положив ноги Ангелу на колени. – В воришку-отца пошёл, признайся?

– Он был пройдохой и дипломированным взломщиком! А ты меня любишь за синие глаза и длинный член, и это – тоже его гены.

– Пошляк, – Ксавьер уткнулся Ангелу в плечо, радуясь, что под маской никакого румянца не видно. Дорожки от слёз зато быстрее подсыхали.

– От пошляка же и заразишься, – Чёрный Берет обнял его за мелко дрожащую талию. – Эй, церковь в паре кварталов, не пора ли посвятить меня в хитроумные детали чудесного освобождения? Как ты умудрился обезвредить Трдата? Он укокошен? Из духового ружья?

– Видишь ли, Эндж, я похитрее и поизворотливее тебя буду. Да, любви и смерти у Джиннов просить нельзя, но ведь можно обмануть и обойти даже эти строгие правила. Не можешь убить руками Дэза – проси духовое ружьё и стреляй в противника сам, подумал ты. А я пошёл ещё дальше. Первым желанием я попросил навеки связать меня с тобой – не только узами брака, то есть не совсем и узами… одной неразрывной нитью судьбы. Я попросил протянуть её между нами так, чтобы мы всегда могли найти друг друга. Во всех сказках, в любом учебнике, хоть анатомии, хоть прикладного психоанализа. Не важно, что мы будем при этом друг к другу чувствовать. Главное – что мы всегда будем жить и творить бесчинства бок о бок.

– Ловко и беспардонно, не спросясь моего мнения на этот счёт. Ну а второе?

– Я пораскинул мозгами и решил, что мне хватит смелости там, где Трдат смалодушничал. У него была возможность потребовать у Джиннов что угодно для облегчения своих мук! И вес сбросить на беговой дорожке, и пару хастлеров себе найти, и…

– Не томи!

– И бабой стать! Раз уж он пидор, безнадёжно мечтавший о нежном и крепком мужчине, я попросил Дэза превратить его в то, чем всё это время считали нас с тобой!

– В блэк-метал анархиста?

– В девушку! В Дюймовочку!

– Ох ты ж, маринованные канарейки…

– Теперь Трдата по праву зовут Тарьей, он весит около тридцати граммов, живёт в цветке лилии посреди оазиса в своей любимой Аравийской пустыне, а замуж его хочет взять тамошний шейх Мальчик-с-пальчик в тюрбане.

– Ты меня поразил в самую печень!

– Подожди, ещё нет, но вот сейчас. Третьим желанием я захотел освободить Дэза и всех его собратьев из бутылочно-лампадного рабства, но он сразу испуганно зашикал и сказал, что будет лучше, если я освобожу только его и младшего брателлу, остальными он займётся сам. Я подумал, что Джинни совершил намного больше криминальных подвигов, чем тебе признался, однако какое моё дело, правильно? Моё дело – доехать в этой белой таратайке до часовни, жениться по-быстрому, пока родителей ещё оформляют на выписку из темницы (да-да, они тебя не увидят, я и тут смухлевал), и уехать в свадебную кругосветку.

– Хрящ! Но как же… поговорить? Ты не забыл? Мы начали ещё в «Ведьмином напёрстке». О нас, о доверии, о совместной жизни и трудностях в чужой личине…

– После женитьбы. В такой суматохе нужно спасать наши шкуры и статусы, с личным – успеется.

– Но мы уже будем женаты!

– Не страшно, в случае непреодолимых разногласий – разведёмся.

– Кси! Картофельные блинчики, это несерьёзно.

– Знаю, но я думаю о Глории. Помнишь её? Та моя нянька, царевна-жаба. Кажется, я догадался: она когда-то упустила свой шанс на настоящего принца. На меня. И расколдовывающий поцелуй её упрятал под действие чар ещё сильнее. Я своего немножко липового княжича упускать не собираюсь из-за каких-то глупых сомнений о вероятностях и шансах на «долго и счастливо». Говорят, нельзя получить всё и сразу. Так пусть у меня будет твёрдое «счастливо, но недолго», чем погоня за несбыточным бесконечным счастьем.

– Эндж, до чего же он у тебя крутой! – восхитился Дэз, просовывая голову в люк. Громко всплакнул и достал огромный батистовый платок – высморкаться.

– А ты тоже не расслабляйся, к тебе у меня будет отдельный разговор, – Ксавьер резво потянулся вверх и схватил его за ручищу (точнее, за мизинец). – Ты моего без пяти минут супруга за попу нежнейше лапал! Не думай, что если моё возмущение прервали тогда на дворцовой лестнице, то я забыл. Не забыл! Мне не нужен соперник!

– Оу… – Дезерэтт округлил глаза раза в два шире натуральной величины, – это была случайность. Ты обратил внимание на натуральную безделицу. Нет, серьёзно, тебе показалось. Ангел, что скажешь? Тебе было странно или неприятно, что я придержал тебя где попало и как пришлось, предотвращая падение?

– Я вообще не припомню, чтоб ты меня лапал, – Чёрный Берет выдержал долгий испытующий взгляд масочных прорезей и не сморгнул. – С чего подозревать такую явную нелепость? Кто я, а кто Джинн? И, Кси… ты ревнив, я знаю. Но, даже предположив, что ему и его всемогущей братии снова интересны люди, я подтверждаю и подтвержу столько раз, сколько потребуется: он всегда гулял по шлюхам-девушкам. Не по парням.

– Ладно, проехали, – Златовлас нехотя прибрал колючий взгляд. – Ещё секунда тряски по брусчатке – и венчаться. И пусть твой выпирающий член станет достоянием общественности, несмотря на двенадцать слоёв пышной юбки, плевать. Лишь бы сказать наконец: «В радости и в горе, на дебоше и в наводнении, в пять утра воскресенья с бессонницей от пищевого и алкогольного отравления – да. Он мой, он со мной. Не забирайте его за непристойное поведение, комиссар».

========== Глава 16 ==========

| Часть 3 |

XVI

Энджи аккуратно загнул газету, открывая страничку финансовых сводок. Он сидел на белом «троне», точнее, на его крышке, вальяжно закинув ноги на мраморную ванну, до краёв заполненную розовой пеной. В пене нежились коленки, пятки, ключицы и другие части тела, принадлежащие наследному принцу Дримленда, только золотые волосы он собрал в большой пучок, чтоб не намокли.

– Твои родители вновь правят старушечьей страной, служа верой и правдой, аллилуйя, по случаю их освобождения о тебе заказан хвалебный молебен. Внешний долг будет погашен через пять лет, с полудня возобновлён прежний визовый режим с Граммерикой и Кранадой, толпы туристов объявятся и пополнят бюджет уже на текущей неделе. А судя по последнему отчёту аналитиков “Dreamly Herald”, наши гости выпили на свадьбе две с половиной тысячи галлонов креплёного вина, слопали шестьсот килограммов буженины, сала и копчёных языков, закусили всё ещё подсчитываемыми гектолитрами разносолов и маринадов и до кучи уничтожили почти годовой урожай картофельного пюре с зеленью. И это в статье благоразумно не упомянули жареных перепелов, белугу и деликатесную арктическую зайчатину на наш стол.

– Ещё бы, нам не нужны пересмотры статистики смертности оттого, что кто-то подавился слюной, – Ксавьер приподнялся, покрытый разноцветными мыльными пузырьками. – Не подашь мне полотенце?

– Вот ещё, сначала смой с себя эту мерзость.

– Она хорошо пахнет, миндалём и карамелью!

– Я тебя после такой грязной ванны трахать не буду!

– Неужели? – Кси улыбнулся уголком рта. – Возьму на заметку…

– Зелёные рябчики, я не то хотел сказать!

Кого-то немедленно окатили кипятком из душевого шланга, пол был залит пеной, зубными пастами и резиновыми уточками вперемешку со смехом, толкотнёй и ругательствами. В куче мале, однако, образовалось два вполне отмытых тела, одно голое, другое не очень. То, которое «не очень», отфыркалось от воды, завернуло голое в единственное уцелевшее после банного штурма сухое полотенце и на руках понесло из купален во внутренний дворик, а оттуда – прямиком в спальню. Украсили уютное логово новобрачных согласно обычаю: красными цветочками с листиками и без, белыми драпировками из поддельного шёлка (настоящие шёлковые своровали горничные) и позолоченными рисовыми зёрнами (их подделать было сложно, пришлось умерить жадность, да и стража орала на всех интенсивнее). На этом коварном рисе, разбросанном повсюду, Ангел несколько раз поскользнулся, чертыхнулся крабовыми палочками и варёными павлинами, но всё-таки ухитрился устоять и уложил свою бесценную капризную ношу на кровать-альков. С надеждой тронул краешек махрового полотенца, но Кси не дал его снять, перехватив за запястье.

– Свадебное путешествие назначено на раннее утро, – сказал он невозможно строгим голосом. – С банкетной площади мы успешно улизнули мимо твоих телохранителей, но полночь давно прошла, успеем ли выспаться?

– Я не планировал спать, – несколько недоумённо уточнил Эндж. – Разве мы не должны сейчас?..

– Мы этим уже занимались, скучно. То есть не скучно, но есть дело поважнее, – Кси обернул и заткнул полотенце вокруг себя на манер юбки. – Настало время поговорить.

– Сейчас?! Да о чём? У нас будет целая жизнь на досужие сплетни и обсуждение твоих причёсок!

– Это не сплетни. Ангел… спустя долгое и смутное время, кучу сожранных нервов и выпитой врагами крови – мы снова наедине. Клятвы произнесены, кольца надеты. Но это не всё, чего я от тебя ждал. В тюремной переписке было сделано много разных признаний, но признавались мы в полной тишине, терзали бумагу, сходя с ума от беспокойства, мы были в опасности… и были малость не в себе. Сможешь ли ты теперь, когда угроза смерти миновала, повторить хоть часть написанного? А не сбежать, прихватив пару крупных рубинов из моей сокровищницы…

– Ну это совсем уже наглая клевета, я никогда не был грязным мелким вором! Если уж выносить, то всю сокровищницу, – он запнулся, заметив поджатые в упрёке губы Принца. – Извини, что перебил.

– Один раз ты пообещал не врать, а я обещал верить. Ты говорил о сексе без чувств, а я – о любви без секса. Помнишь? Итак, давай вернёмся туда мысленно, на лесную поляну, в точку разрыва. Я тебе нужен? Можно ли обожать меня, лобызать и боготворить, не спуская при этом трусов?

– Но на тебе нет сейчас трусов…

– Радость моя, если я сниму полотенце, то задушу тебя им!

Шапкин пожал плечами и сел у изножья алькова на длинный пуфик. Подскочил, отряхнул попу от впившихся рисинок и снова сел. Поборол порыв положить на бёдра вполне законного супруга ладони, с сожалением констатировал про себя, что брак табуировал секс с более доступными особями его вида, и вообще… со всех сторон виделись как будто одни изъяны, ограничения и запреты.

– Знаю, о чём ты думаешь. Ты устал, я устал. Многие вопросы мне кажутся просто немыслимыми и неуместными. Глупыми. Но раз ты спрашиваешь сейчас, значит, до сих пор не убеждён ни в чём. Значит, тебе и правда нужны ответы. Я горячо поклянусь, что люблю, а ты горько отпарируешь, что я понятия не имею, о чём толкую, поскольку всю жизнь любил себя, а не других. Но будь с нами третейский судья, он бы спросил: «Ксавьер, а откуда тебе-то знать, что ты этого наркомана в чёрной шапке именно любишь?» Нет-нет, молчи, это риторика, дай продолжить. У меня было достаточно времени в плену у Трдата, чтобы обмозговать все имеющиеся правила человеческих отношений, истины, постулаты и тезисы, некоторые – выдвинутые ещё древними эллинами. Что есть любовь, что – дружба, а что – взаимовыгодное партнёрство? Я хочу о тебе заботиться, отстаивать твои интересы в хозяйственных делах и перед родителями, я согласен отдать жизнь за тебя, попав в экстремально опасную ситуацию, где мне не дадут и минуты, чтобы выбрать между твоей и собственной шкурой. И если ты совершишь тяжкое преступление или просто омерзительно и аморально поступишь с кем-то – приди ко мне за помощью, и я стану твоим омерзительно-аморальным соучастником. Спрячем трупы, расчленим и понемногу растворим с помощью едких химреактивов, не напрасно же я мелким часами в хижине у деревенского знахаря ошивался. Так что это? Партнёрство? Может, дружба? Верно, крепкая дружба. Практически братство. «А что же тогда любовь?!» – возмущённо возопишь ты. Любовь… – он всё-таки решился и протянул руку, не прикасаясь к Принцу, она повисла между ними в жесте ожидания пожатия. – Я не хочу жить без тебя. Могу – но не хочу. Это не тупая больная химическая кратковременная страсть, что залепит мне все выводные отверстия в голове, превратив в идиота, пускающего на тебя слюни. Это взвешенное решение, моё хорошо обдуманное и обкатанное желание проводить с тобой сутки напролёт, причём у дневной части суток – преимущество. Потому что я не экстрасенс и не телепат и, когда твои глаза открыты, мне гораздо легче понять, что со мной ты счастлив. Я хочу делиться с тобой всем тем хорошим, что имею, а плохое оставлять себе.

– Нет, – Кси всё-таки приоткрыл полотенце, сверкнув бедром. – Если ты редкий засранец, сволочь и отморозок, я хочу, чтобы это тоже принадлежало мне. И пакостное, и добродетельное. Я же не устраивал делёж внутреннего имущества, решая, что показать тебе, а что зажмотить. Ты получил меня целиком, с короной, землями, болезнями и недостатками.

– Да нет у тебя недостатков! Более правильного мальчика на всём свете не сыскать. Слово «честь» тебе при рождении высекли с обратной стороны лба. Что до болезней… я попросил Джинни вылечить твои генетические, аутоиммунные и вегетативные хвори. Явные, неявные, ещё не открытые, спящие в глубокой инкубации – все.

– Попросил?

– Приказал, хорошо, приказал. В рамках второго бизнес-желания.

– И не просил такого для себя?!

– Нет. И в голову не пришло лечить ещё и себя. Только тебя.

– Но ты сейчас об этом на секундочку пожалел?

– Кси, не старайся подловить. Тогда не пришло – и сейчас не придёт.

– Ладно, – он придвинулся к Ангелу, больше не придерживая полотенце на себе. – Но что же у сексоголика с сексом? Конечно, ты не стал рьяно открещиваться от него в своём признании – ты просто его не упомянул. Неужели стал импотентом? Тебя не возбудит упругая персиковая попа какого-нибудь несовершеннолетнего пажа, который наклонится поцеловать сюзерену руку? Тебя не мучает по утрам стояк? Ты перестал думать о моих торчащих ключицах? Больше не хочешь оттянуть мне трусы сбоку на одно бедро, запустить под них мокрый нетерпеливый язык?

Ангел побледнел, отнял руку и спрятал за спину.

– Нет, ты сволочь…

– Один недостаток у меня нашёлся, прекрасно, – Ксавьер широко улыбнулся и заложил обе свои руки за спину. Лежал нагишом на окончательно смявшемся полотенце и пялился в свод алькова. – Ещё и поразительно похожий на твой.

– Какая новость, да, я хочу трахаться! И я не стану лицемерить, что возбуждение вызываешь только ты! Вокруг были и будут красивые юноши, если их оголить и толкнуть ко мне, я не останусь спокоен – особенно если замечу в их глазах мольбу и похоть. И я вообще привык ходить со стояком в силу возраста и дурости, как-то справляюсь с этим и не жалуюсь.

– Так в чём же причина? Почему я?

– Потому что осознанно я хочу тебя. Наяву. И трахаюсь с тобой даже во сне, не с каким-то сраным пажом, а с тобой. Сплю и вижу. Потому что ты откровенно мучаешь меня собой, не раздеваясь и не кидаясь в объятья. Потому что из-за тебя стояк особенно жёсткий и болезненный. И теперь я привыкаю к боли в паху, а не к наслаждениям, в силу того, что не готов променять секс с тобой на секс с кем-то другим. Я согласен корчиться от боли и ждать, пока ты соизволишь. Доверишься. Покажешь свои проклятые ключицы в расстёгнутом вороте сатиновой рубахи, обратно спрячешь и пройдёшь мимо. Посмеёшься над тем, как закатываются мои глаза и закусываются губы – от спазмов – и дальше займёшься неотложными делами королевства.

– Неправда! – он подскочил, ложась вплотную. Вжался в Ангела, сполна и с удовольствием прочувствовав обжигание пульса в его промежности. – Я не смеюсь. Я менее темпераментный, мне легче контролировать и обуздывать свои желания. А вот ты – совершенно необузданный. И, Будда свидетель, как же мне это нравится, как прёт, как крышу рвёт… – он быстро облизал алые губы Шапкина, заставив их удивлённо приоткрыться. – Энджи, я хочу тебя не реже и не меньше, но моя похоть чаще бьётся в голове, а не между ног. И всякий раз мне нужно, чтобы ты переводил её куда надо. Переводил мою кровь… в более подходящее место. В правильное. Ведь на самом деле я неправильный, я ущербный: я в самом сочном возрасте, когда нужно думать не головой, а яйцами, а я не могу. Что же будет потом, лет в тридцать? Если в пятнадцать ты должен будить меня, тормошить и поджигать собой. Только ты меня и способен воспламенить и сжечь. Безумие в твоих глазах заводит меня больше, чем ласки ртом внизу. И когда ты делаешь меня… возбуждённым, я готов зарыдать – от страха, что следующего раза не будет, что тот наглый паж заинтересует тебя сильнее. Ну вдруг у него кость тоньше, ключицы соблазнительнее выпирают…

– Жареные русалки, пажа ты сам выдумал для примера, и ты идиот, – Ангел сделал сосредоточенное лицо, заново привлекая внимание. Театрально засунул руки ему в воображаемые штаны, оттянул под ними не менее иллюзорные трусы и нарочито медленно закатил глаза, оглаживая и сминая маленькие ягодицы. Прошептал: – Ты самый тонкий и худощавый. Самый белоснежный. Самый нежнокожий и лакомый, вызывающий неконтролируемый аппетит и слюноотделение у всех официально зарегистрированных сексуальных маньяков, насильников и серийных убийц. И не потому, что у меня помутился рассудок от желания засадить тебе или, наоборот, я хладнокровно вешаю лапшу на уши (от всё того же желания крепче засадить тебе), а потому что ты принц. И твои ключицы – главная гордость королевства, его золотой и платиновый стандарт. Мы не в сказке, а в учебнике анатомии, забыл? И ты центральный персонаж, образец для врачей, самая последняя грань между здоровьем и анорексией, твои жизненные показатели – нижний предел, благодаря которому они будут знать, кого лечить и как лечить – когда-нибудь в будущем, с технологиями, превосходящими воображение всех, кроме разве что Джинна.

– Значит, ты…

– Влюбился в эталон, какая наглость. А почему? Потому что я эгоист и хочу иметь самое лучшее.

– Нет. Это учебник не анатомии. То есть… и анатомии тоже, это…

– Давай уже заткнёмся и отсосём друг другу, пока я не взорвался.

– Какой же ты урод моральный, – Ксавьер расстегнул ему ширинку туго врезавшихся в тело штанов и отодвинулся, выбирая место между подушками, чтобы лечь удобнее.

– Знаю. Но тебе нравится засовывать член этому уроду в рот, а потом притворяться, что ты торопливо хочешь целоваться, а на самом деле – слизываешь с его языка свою тёплую сперму вместе с его слюной.

– Бллин, Энджи, я же сейчас сбегу к чертям! К викингам!

– Не сбежишь, ты недостаточно покраснел для этого. Да и грузовой паром до скандинавов не достроен. Да и… поедем мы и так к ним! – в деревню к твоему знакомому на медовый месяц. Кси, о вкусах не спорят. Дети испорчены лишь в глазах родителей. Свою сперму из твоего рта я попробовал тоже, но твоя куда слаще, – Ангел спустил до колен свои штаны, слишком узкие и обтягивающие, чтобы они сами упали на пол, коротко ругнулся на не в меру продвинутого дизайнера и содрал всё до пят резким движением. Оседлал Кси, всё ещё розового от стыда, немного встревоженного и выгнувшегося в напряжённой позе. В очередной раз поборол желание немедленно приступить к траху и пригнулся к груди Ксавьера, продолжая говорить. – Наши тела принадлежат только нам. Расслабься, дыши глубже. Ты свободен. Аморальность – лишь лживая строчка в лживом законе. И если он не прописан с рождения в наших головах, – а он не прописан, – то он и не должен там подло появляться впоследствии. Это происки врагов, заговор масонов, ордена иллюминатов и рыцарей Зелёной Свиньи. И если ты вдруг тихонько стонешь и обвиваешь ноги вокруг моей шеи, пока я тянусь поближе, облизываюсь и примеряюсь, чтобы поглубже всадить тебе в…

– Что-то я с трудом представил себе эту позу.

– …то ты не делаешь ничего плохого. Ты просто живёшь. Живёшь как хочешь, наперекор другим – тем, кто хочет, чтоб все жили одинаково. Одинаково плохо. И зачем мучить уже замученное воображение, представляя что-то горячее и пикантное, если я тебе сейчас всё это покажу.

– Энджи, сюда в любую минуту нагрянут родители!

– Что?! Не-ет… А я-то думал, мы в самом деле поговорим наедине, – специально медля и никак не реагируя на недовольное полузмеиное шипение, он закинул длинные ноги Принца себе на плечи. Любовно огладил угловатые коленки – единственный королевский изъян. – Сладкий лжец и лицемер. И я не «Энджи», пора уже с этим заткнуться и звать меня мысленно и вслух любимым сукиным сыном. Привстань.

*