Текст книги "Imago (СИ)"

Автор книги: Darr Vader

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Призму все-таки удалось заснуть, забыться зыбким, беспокойным сном, когда стрелки часов уже подползали к девяти, и их сосед, мистер Дуникси, пошел на свою каждодневную прогулку. Сквозь дремотный туман мужчина слышал шаркающие шаги, стук трости по старому линолеуму и шорох на кухне – это успевшая выспаться Дарси, кажется, пыталась забраться в мусорный пакет. Снова Арклайт оставила его на полу… Надо бы убрать. Но сил не осталось даже на то, чтобы поднять веки.

***

Призм проснулся около полудня. В косых полосах солнечных лучей, просачивающихся сквозь приоткрытые жалюзи, плясали пылинки, над ухом тонко позвякивало, будто волнуемый ветром медный колокольчик: это Дарси играла со свисающей с края дивана ременной пряжкой; на кухне играл старый рок, и что-то шкворчало на сковороде, в квартире витал аромат пекущихся оладьев. Это и разбудило Роберта. Цветок на окне купался в солнечном свете, Дарси потешно подпрыгивала, на коготках повисла на ремне, стараясь вытянуть его из-под груды вещей, и все ночные кошмары отошли на второй план, казались не более, чем фантомом, отголоском былых переживаний. Только саднило пересохшее спросонья горло и слезились глаза.

– Мой парень уже проснулся? – Филиппа заглянула в комнату, когда Призм поднимался с матраса. Он не успел ответить, когда Арклайт вдруг оказалась прямо перед ним. Ее ладони хлопнули его по заду, сжали, посылая по спине стайку мурашек, а теплые, пахнущие медом губы крепко чмокнули его в уголок рта. В глазах Сонтаг переливался смех, она счастлива, как и он, в этой квартире с облезающими обоями и протекающей мойкой, и кто Призм такой, чтобы у нее это счастье отнимать?

– Сегодня вечером идем гулять, – заявила Арклайт, подхватывая на руки Дарси и плюхаясь на диван, от чего половина вещей свалилась на пол. – Осточертело сидеть дома, скоро мхом порасту, а из-за этого старпера за стенкой чувствую себя так, будто сама по меньшей мере столетие разменяла, – девушка картинно содрогнулась и потискала запищавшую Дарси, как резинового пупса. – Ро-об? Есть мысли?

– Ну, не знаю, – в толпе Призм до сих пор нервничал, в многолюдных местах чувствовал себя щепкой в море; того и гляди, захлестнет. – Я бы и дома неплохо провел время. Но если тебе так хочется… – протянул он под узким взглядом Филиппы. Сонтаг вытащила из груды одежды мятые черные джинсы с разрезами на коленях и, поморщившись, швырнула их на пол.

– Да, хочется. И ты, как хороший парень, пойдешь со мной.

– И Дарси останется одна дома? – мужчина покачал головой, неодобрительно щелкнув языком, но Арклайт лишь небрежно отмахнулась.

– Она уже большая девочка, найдет, чем заняться, правда, пушинка? – Филиппа чмокнула котенка в темно-розовый носик и усадила ее к себе на плечо. Дарси выпустила коготки, цепляясь за футболку, уперлась всеми лапами, страшно округлив глаза, похожие на пару янтарных бусин. – Заодно и поможет мне выбрать, что одеть вечером. А ты не подсматривай! – девушка улыбнулась хитро и многообещающе, прищурив один глаз. – Хочу, чтобы был сюрприз.

Роберт сардонически хмыкнул.

– Надеюсь, после твоих сюрпризов мне не придется тебя отбивать у каких-нибудь байкеров, – протянул он, направляясь прочь из комнаты, и проворно увернулся от брошенного в него свитера. Филиппа скорчила рожицу ему вслед.

– Отобьешь ты, как же. Как бы мне не пришлось тебя отбивать.

– У байкеров? – крикнул Призм уже из кухни. – Если честно, то кожа и цепи меня всегда заводили… – мутант осекся и умолк на полуслове, когда от гулкого удара задрожала стена, и трещина, извиваясь тонкой черной змейкой, пробежала по потолку, роняя ему на голову пыль и кусочки штукатурки.

***

У входа в клуб под огнями неона толпился народ; довольные смешки, свист и липкие взгляды тянулись за Филиппой шлейфом, ветер холодил голые ноги и играл складками юбки. Черная кожа лениво волновалась, перекатываясь, ласкала кожу, из-за туго затянутого на поясе ремня было трудновато дышать. На руках звенели браслеты: три тонких черненых кольца и широкий из светлого до белизны металла, усеянный мелкими шипами. Каблуки делали Арклайт почти на пол головы выше Призма, который плелся чуть позади нее в своей излюбленной толстовке, и она ощущала, как Роберт облизывает ее взглядом: бедра, едва прикрытые короткой юбкой, что ползет вниз, к коленям и несколько полноватым щиколоткам. Сонтаг посматривала на него через плечо, приподняв воротник кожаной куртки. Орел, расправивший крылья на спине Арклайт, выставил вперед когти, будто угрожая.

– Ну как? – лукаво осведомилась девушка, скользя ладонью по прикрытому черной кожей бедру. – Нравится тебе, любитель кожи и цепей?

– Юбку можно покороче, а цепей побольше, – пробормотал Роберт и шумно прочистил горло, прикрыв рот кулаком. – Но только… Если мы будем наедине.

– Но учти, цепи тогда будут не только на мне, – Филиппа взяла Призма за руку и потянула в самую гущу толпы, перед ними расступались, пропуская мутантов к дверям, покрытым ядовито-яркими разводами граффити. За ними и шторой из цветных бусин, похожих на нанизанные на нить леденцы, полумрак клубился сигаретным дымом и мягко дрожал от раскатов музыки.

В зале было жарко, Арклайт сразу же сбросила куртку, и бледно-розовый прожектор лизнул ее по голым рукам и шее, стекая отблесками на грудь, свет бликовал в украшениях, глаза горели голодом и предвкушением. Черт, как же долго она никуда не выбиралась! Шаги невольно попадали в такт музыки, толпа обступила плотно, прижав девушку к Роберту. Не отпуская ее руки, Призм приобнял ее за талию, и его дыхание горячо пощекотало шею. Пальцы Филиппы пробежали по барной стойке; под прозрачным стеклом на цинковой глади лежали хирургические инструменты, ловящие отблески неоновой подсветки.

Шумная компания за столиком под круглым плафоном бестеневой лампы приветственно загоготала и отсалютовала бокалами и бутылками с пивом, когда Арклайт помахала им рукой.

– Тебя здесь знают, – Призм не отнимал от нее рук, словно боясь, что толпа его поглотит, захлестнет шквальной волной. Филиппа независимым жестом откинула со лба волосы.

– Я здесь частенько зависала. До службы в армии, – бармен, высокий парень в белой майке, облепившей его тучные телеса, смерил ее угрюмым взглядом, разливая текилу по шотам. Сонтаг была не прочь тоже выпить, но позже. Ей хотелось чего-то холодного и шипучего, да и Робу, пожалуй, сегодня можно позволить бокал-другой светлого нефильтрованного, но и это тоже позже. Музыка била по ушам, разгоняя кровь, густой воздух, просоленный танцами и горький от сигаретного дыма, и портвейн, льющийся в бокал, пьянили, и ощущение свободы, призрачное, как сон, выпрыскивало адреналин в вены и толкало вперед, на танцпол. Девушка потянула за собой Роберта, покладистого, как котенка, однако кот оскалился и приготовился выпустить когти, когда к Филиппе потянулись чужие мужские руки: смуглые, с широким браслетом часов на запястье. Арклайт нахально усмехнулась в ответ на распаленный оскал и увернулась от загребающих объятий, прижавшись к Призму. Толпа тут же сомкнулась вокруг них, вынуждая прильнуть теснее, впаяться телом в тело, двигаясь в унисон, покачиваться на волнах ритма. Мутант вяло топтался на месте, глядя куда-то вниз, на свои ноги, и Филиппа рассмеялась, запрокинув голову.

– Так и знала, что ты не умеешь танцевать, – крикнула она, зная, что он не услышит, но Роберт все равно улыбнулся в ответ. Сонтаг опустила руки мужчины себе на бедра, потянула за язычок молнии, расстегивая его толстовку до середины груди, в то время, как его ладони опустились ниже, туда, где кончается юбка, и погладили обнаженную кожу. Вокруг мутантов грохотал смех, осыпалось дробью пьяное хихиканье, басы колотились в колонках, отзываясь дрожью во всем теле, и Филиппа дрожала, всем телом дрожала, чувствуя, как ладонь Призма поднимается вверх, задирая юбку. Вокруг – сотни глаз, но их не видели, не замечали.

Вот уж не думала Арклайт, что Роб может быть таким… бесстыдным. Но ей нравится, чертовски нравится.

Она обвила руками шею Призма, потираясь бедром о его пах, прикусила нижнюю губу. В его серых глазах цветным калейдоскопом отражались неоновые отблески, у поцелуя ванильный привкус блеска для губ, и Филиппа нетерпеливо закинула ногу мутанту на бедро, опасно балансируя. Тонкая шпилька – неважная точка опоры, но Роберт держал ее крепко, и было совсем не страшно, только горячо, пьяно и сладко, так сладко, что немели колени и поджимались пальцы на ногах. Сонтаг застонала ему в рот, когда пальцы мутанта погладили ее между ног через белье, а потом коснулись повлажневших складок, мягко проникая глубже. Арклайт сжала в кулаках ткань толстовки, прижимаясь лбом ко лбу Роберта. У него закрыты глаза, под веками Филиппы взрывались звезды, и их сплетающееся дыхание звучало все громче, занимая все пространство.

Танцпол качался под ногами, крик царапал горло Арклайт, ее ногти царапали грудь Роба, зубы прихватили кожу на подбородке до красного следа, и через миг к алому оттиску алчно прижались губы. Призм с силой вжимался в девушку, стискивая пальцы на ее бедре, комкая кожаную юбку. Роберт не пришел сюда, если бы не Филиппа; он изменился, но Сонтаг любила его любым, каким угодно. Сотрясаемая сладкой дрожью, она запрокинула голову, и мутант прижался губами к ее шее.

Арклайт обессиленно повисла на мужчине, пьяная, с подкашивающимися ногами, хотя не выпила ни глотка. В голове шумело, приятная истома вязкой патокой растеклась по венам. Она, пошатываясь, запинаясь о собственные каблуки, побрела к бару: срочно требовалось присесть и слегка охладиться. Шальной взгляд Призма, еще мутный от возбуждения, плавал по залу, мужчина дергал кадыком. Бедолага, все удовольствие досталось Филиппе, но у них еще полно времени до утра.

– Ну? – губы коснулись уха, прихватывая сережку. – Как тебе такой танец? – успел шепнуть Призм в секундном промежутке между треками. Ответ Филиппы потонул в горячечной пульсации басов, сдержанным перламутром блеснула ее широкая улыбка, в разноцветных вспышках прожекторов краска на щеках Арклайт была едва различима. Ладони взволнованно взмокли, в крови еще бродил отклик вязкого удовольствия; пальцы Роберта были холоднее, чем у мертвеца, и в горле у него ухало от сдерживаемого кашля. Девушка недовольно поджала губы, нахмурившись. Если любовь Роба к питью холодного молока довела до аллергии, то ему точно не поздоровится! Вот когда у Призма были стеклянные гланды, таких проблем не возникало… Зато были другие. Сонтаг, поглаживая мужчину по затылку, прижалась щекой к изгибу его шеи. Пальцы зарывались в волосы, касались кожи, мягкой, теплой, чуть шероховатой, как потертый бархат. Конечно, сейчас стало… проще. Вместе с новым телом Роб обрел уверенность, внутреннее спокойствие, и улыбка на его лице гостила куда чаще. Роберт и к Арклайт прикасался куда смелее. Будучи цельнокристаллическим, он мог рассечь ей губы во время поцелуя, до крови ранить ее внутри во время секса, но несмотря на это Филиппа все равно хотела Призма, через боль. Это на грани сумасшествия, однако после контузии под Вьетнамом Филиппу Сонтаг сложно было назвать нормальной, как и Роба, который прошел через мясорубку ради нее.

Мутанты так и стояли, обнявшись, посреди танцпола, у всех на виду и для всех невидимые, тени, закутанные в пелену сигаретного дыма. У Призма подрагивали плечи, он глотал рвущийся из груди кашель, украдкой потирая шею. Арклайт чувствовала, как он сглатывал, как клокотало у него в горле, и кусачий холод юркой ящеркой забрался под одежду, мурашки сновали по спине отрядом вьетнамской пехоты. Филиппа отстранилась резко, налетев спиной на какую-то девицу, подняла лицо Роберта за подбородок навстречу скользящему по залу лучу прожектора. Призм зажмурился, невольно дернув головой, попытался улыбнуться, но по его лицу пробежала судорога, и мужчина спешно отвернулся, прижимая ладонь ко рту. Глаза воспалено покраснели, влажно заблестев, он сгорбился, сотрясаясь всем телом, и зашелся кашлем. Лицо Роба покраснело под отсветами неонового луча, музыка, напалмом хлещущая из колонок, шибанула его в спину, и мутант упал. Арклайт успела ухватить его за ворот толстовки, но, не удержав равновесия, полетела вниз, вслед за Робертом. Свинцово мерцающий пол ударил больно, до крови, каблуки вывернули щиколотки; ноги не слушались, сделавшись безвольными, словно набитые ватой как у тряпичной куклы. Филиппа силилась встать, тянула Роба, бледного, задыхающегося; внутренности заледенели подступающим страхом. Сонтаг кричала, звала Призма. Ладони покалывало, импульсы тянули мышцы; девушка с трудом поднялась, прижимая к себе мутанта. Роберт давился и кашлял, под носом надулся и лопнул кровавый пузырик. Филиппа тащила его на себе сквозь беснующуюся толпу; в колонках громыхали разрывающиеся снаряды, пронзительно завизжала женщина, совсем как та белобрысая лейтенантишка, когда крокодильи челюсти раздробили ей бедро. Каждый шаг давался с трудом, вязли, словно шагала по одному из лаосских болот, а Роберт хрипел, будто шрапнель пробила ему легкое. Арклайт сбивчивым шепотом обещала, что все будет хорошо, обещала больше себе, чем Призму. Когда они дошли до уборных, Роб едва мог вздохнуть: в груди у него булькало и потрескивало, будто лопались рисовые шарики. Филиппа толкнула плечом дверь в мужской туалет, нос резануло запахами хлорки и освежителя с запахом сирени. Призм практически упал на раковину, отхаркивая в нее желтоватую слизь.

– Все хорошо, милый… – бормотала Сонтаг, гладя мужчину по волосам, – все будет хорошо… – Какого дьявола?! Все ведь складывалось так… Они были счастливы, им было так хорошо, и какого теперь черта?! – Ну, что же ты, родной? Скажи, где болит?

Роб не мог ответить, только качал головой, содрогавшийся в очередном спазме. Может, съел что-нибудь не то? Но ужинали они вместе, и Филиппу не полощет над раковиной. От напряжения у Арклайт заболела голова, заслезились глаза; слезы копились под веками, просачивались меж ресниц, размазывая тушь. Служба в ВВС научила Филиппу Сонтаг идти вперед, даже когда все так и норовят двинуть тебе сапогом по зубам; подумаешь, блюет парень, с кем не бывает, однако когда Призм начал сплевывать темно-красные сгустки, вся эта наука полетела к чертям собачьим.

Нет, это явно не отравление.

У девушки не было с собой телефона; зачем, если клуб в том же квартале, что и их дом? Придется просить администратора вызвать парамедиков. Сонтаг предпочла бы обратиться к парню, с которым служила в одной части, но Роберту слишком уж худо. Филиппа успокаивающе погладила Призма по спине; мужчина стоял, вцепившись в край раковины с такой силой, что ногти ломались в мясо.

– Я скоро вернусь, – прошептала она, сомневаясь, что Роб ее услышал. Арклайт сама себя не слышала, вокруг шипело, хрипело и клокотало, словно ее засасывало в турбину самолета.

– Эй, мисс, вы, кажется, комнатой ошиблись, – мягкая ладонь, безвольная, что дохлая рыба, легла на плечо, и девушка обернулась, полоснув колючим взглядом по одутловатому бледному лицу. Светлые прядки в редких русых волосах, тонкие усики над губой и глаза теленка, круглые и глупые. Парню едва ли больше двадцати лет. – Тут ведь это… только типа для парней.

– Моему другу плохо, – процедила Арклайт, дергая плечом. Воздух на кончиках пальцев уже угрожающе пощелкивал.

– Плохо другу, да? Перебрал, наверное, – парень сочувственно покачал головой. В левом ухе у него была серьга, совершено идиотская, какая-то девчачья висюлька с желтым камушком. – Ну, если он сдулся, может, я чем смогу помочь, а?

– Нет. Иди куда шел, отлить там, посрать, ширнуться. Короче, отвали, – Филиппа рвано отмахнулась, но пухлые белые пальцы ухватили ее за запястье. Внутри начало клокотать, как в жерле вулкана перед извержением, но Арклайт еще держалась. Парень, развязно ухмыляясь, мазнул пальцами по ее скуле. Мутант с отвращением заметила, что у него маникюр.

– Да ладно тебе, куколка. Со мной же приятнее будет, чем с этой заблеванной красавицей, – он потянулся к лицу Арклайт снова, но Филиппа резко мотнула головой, уходя от прикосновения. Закипающая ярость сжала пальцы в кулаки.

– У тебя со слухом плохо? Я сказала: отвали.

– Черт, да не ломайся ты, я же заплачу… – рука, ухватившая его за ворот, не позволила договорить. Чуть приподняв его над полом, легко, будто мешок с сахарной ватой, Арклайт развернулась на каблуках, впечатывая парня лицом в стену. От удара бледно-зеленый кафель, похожий на лаймовую глазурь, треснул с минорным хрустом, как треснул нос того парня; на кафеле осталась кровь, красная, словно капли земляничного варенья, и Филиппа ударила снова аккурат по ним, как в “десятку”. Ударная волна сорвалась с кулака, едва не пробивая стену головой сортирного съемщика, сотрясла потолок, и свет пугливо замигал. Парень грузно сполз по стене на пол, оставляя кровавый след на кафеле, царапая сколотыми зубами. Придурок… Арклайт безо всякого сожаления пихнула каблуком его в мясистое бедро и замерла, заслышав жуткие, лающие звуки. Призму стало хуже, он уже не стоял, практически повиснув на раковине, его рот был красным, а лицо приобрело землистый оттенок. Но хуже всего то, что в кровавой лужице, собравшейся у водостока, призрачно поблескивали крохотные кусочки стекла.

***

Под светом операционной лампы, пронзительным и холодным, бледный Призм сделался прозрачным, словно мотылек. Вены голубовато отсвечивали под кожей, подрагивали ноздри и уголки рта, мелко дергалось правое веко, а левую ступню свело судорогой, выкрутив во внутрь. Мышцы натянулись, остро выпирала косточка, и по напряженной ноге рябью пробегала дрожь. Мутант дышал шумно, глубоко, воздух со свистом вырывался через судорожно стиснутые зубы; тонкой синей нитью вилась жилка по его виску, убегая под волосы, и Филиппа мысленно коснулась ее, повторяя контур. Стул брюзгливо поскрипывал, Арклайт раскачивалась из стороны в сторону, и он вместе с ней елозил ножками по полу. Ступни выбивали нервную дробь по бетонному полу, пальцы стискивали края сиденья до сухого треска ломающегося дерева. Мистер Синистер, стервятником склонившийся над распростертым Призмом, с упреком взглянул на девушку сквозь очки с увеличивающими линзами. Круглые и блестящие, они делали его похожим на красноглазую стрекозу.

– Неслыханное легкомыслие, – негромко заметил ученый, придерживая узкую трубку, вставленную в разрез на шее Роберта. Под мерный гул аппарата, донельзя похожего на обычный насос, по ней пробегало нечто темное и комковатое; трубка дрожала и подскакивала, и Эссексу приходилось придерживать ее пальцами. – Непростительная безалаберность. Столько труда… Еще немного – и все насмарку, – Натаниэль осторожно повернул колбу, внимательно вглядываясь в ее содержимое. Филиппу замутило от вида этой дряни, похожей на полупереваренный стейк – что это еще такое, черт возьми, и какого хрена оно забыло в Роберте?! – а Синистер едва ли не носом прижимался к тонкому стеклу. Когда он слегка наклонил колбу, внутри что-то тихо звякнуло. – Вам нужно было сразу же обратиться ко мне.

Ученый щелкнул переключателем, и насос, глухо ухнув, затих. Аккуратно отсоединив трубку, Натаниэль подвел к горлу Роберта другую, более тонкую и рифленую. Призм поперхнулся, когда катетер вогнали ему в горло, и Арклайт беспокойно подскочила на стуле. Сонтаг чувствовала себя мухой в меду, увязшей в собственной беспомощности; ее тянуло к Робу, хотелось взять его за руку, чтобы он почувствовал, что не один, что Филиппа рядом. Сказать, что все обязательно будет хорошо, им ведь еще котенка воспитывать, да и вещи они так и не разобрали, но глядя на бурое маслянистое месиво в банке, на запавшую грудь Призма, на трубку, торчащую у него из глотки и заливающую в него какой-то раствор, по цвету и запаху смахивающий на ослиную мочу, Арклайт сама с трудом в это верила. Ей было бы достаточно и того, чтобы Роберт остался жив, здоров, насколько это возможно, а остальное – на хер. Пусть будет дерьмово, паршиво, хуже, чем по колено в грязи под ливнем в Азии и тучами москитов, жаждущих обглодать тебе лицо, руки, ноги, как и пираньи в речке. Главное, чтобы Призм… Чтобы Роб…

– Почему-то когда я надеюсь на чье-либо благоразумие, в итоге остаюсь горько разочарован, – сухо заметил мистер Синистер, придерживая голову мутанта над судном. Призма тошнило, на сей раз желчью, слюной и той поганью, что Эссекс заливал ему в горло. Она пузырилась, клочья серовато-розовой пены оседали на щеках, вещество сочилось даже из носа. У Филиппы защипало в глазах, ладоням сделалось горячо и больно, будто полоснуло осокой; девушка не сразу поняла, что ее ногти пропороли кожу. На верхушке большого пальца алела тонкая полоска нежной кожицы – Арклайт обкусала ноготь почти до мяса. Последний раз она грызла ногти в третьем классе, когда ее вызвали к директору из-за разбитого окна в кабинете естествознания. Роба еще выворачивало, и на Сонтаг тоже душной волной накатила дурнота, противно потяжелело в желудке и во рту сделалось кисло, будто подгнивший апельсин надкусила. Филиппа проглотила горькую слюну, опуская взгляд. Если смотреть, то еще хуже будет. Как будто это у нее трубка в глотке и фонтан изо рта.

– Я не гарантирую, что это навсегда остановит развитие Икс гена, – Эссекс уложил тяжело дышащего Призма обратно на стол, – но замедлит его на какое-то время. Опасности для жизни нет, пока нет. Организм уже начал меняться. Это… сродни раковым клеткам, они разрастаются, множатся, только на сей раз они не преобразуют остальные клетки в себе подобные, а поражают их. Сейчас были задеты легкие, еще немного – и Роберт захлебнулся бы собственной кровью.

– Но ты же можешь его вылечить? Можешь, да? – с истеричным смешком прошептала Филиппа. Синистер ведь гений, мать его, злобный гений! Клонов штампует как на конвейере. Едва ли создать новую жизнь из волоска, из пылинки, легче, чем вытащить эту хрень из Роба, верно ведь? Смех рвался из груди, толкался в горло, царапая язык, и Филиппа закусила губу до боли, брызнувшей на язык. Синистер молчал, свет отражался в линзах его нелепых очков, и за бледным серебром бликов дрожали алые огоньки его глаз. Арклайт ждала, губы, растянутые в неуверенной, робкой улыбке дрожали. Это ведь из-за нее, это все из-за нее, если бы держалась от Призма подальше, то ему бы и в голову не пришло!.. Он бы никогда! А теперь… Роберт дышал сипло, с хрипами, словно стекло забилось ему в горло и мешало дышать.

Убийца – не эта дрянь, похожая на рак, а она, Арклайт. С таким же успехом Филиппа могла бы размозжить ему голову в стеклянную пыль, хотя бы не мучился!..

– Думаю, – Натаниэль потер подбородок сквозь марлевую медицинскую маску, оставляя на ткани жирные пятна, – я смогу помочь. В этом есть и толика моей вины. Однако Роберту придется пройти еще несколько анализов, хочу убедиться, что больше никакие органы не поражены. Он останется здесь. Я сообщу тебе, когда ему станет лучше.

– Да. Ладно, – Филиппа поднималась медленно, ноги разгибались неохотно, суставы скрежетали, точно проржавевшие, болезненно ныла поясница, пересохло во рту. От облегчения, призрачной, но пьянящей надежды тонко заломило в ушах. – Я буду здесь. Рядом, – она неопределенно мотнула головой, – если что, сразу приду.

– Не сомневаюсь, Арклайт. Ваша преданность друг другу поистине достойна восхищения, – под маской промелькнула узкая тень, и девушка поняла, что ученый улыбается. – Однако попрошу тебя не торопиться уходить. Ты же не будешь против, если я тебя осмотрю? Ничего страшного, право же, всего лишь первичный осмотр, но его результат может тебя удивить. И даже обрадовать. А может, и нет, знаешь ли, все по-разному воспринимают эту новость.

***

На гладком холсте ночной небесной синевы буроватые перистые облака казались неаккуратными мазками гуаши. Луна, круглая, розоватая с одного бока, висела низко, как яблоко на нитке, кажется, протяни руку – и она, спелая и налитая, упадет прямо в ладонь. Призм сидел на пластиковом стуле, запрокинув голову, макушкой прижимаясь к бетонной стене, и вытянув ноги; ступни в грязных разбитых ботинках с комьями грязи, налипшими на рифленую подошву, покачивались из стороны в сторону. Разрумянившаяся луна напоминала ему Перл, такую же круглолицую и краснощекую, еще бы ей жемчужные серьги и блондинистые кудри, зафиксированные лаком с блестками, и вообще не отличить. Мутант глотнул портвейна из бутылки, отвечая кривой ухмылкой на оскал луны, щербатый, как после удара Блокбастера по зубам. В воздухе еще пахло дождем, мокрой землей и травой, прибитой пылью и мелиссой: она буйно разрослась у полуразрушенной стены, возле которой сидел Призм. Он был в одной футболке, на внутренних сторонах рук и шее белели метки пластырей. Под ними пряталась боль, точечная, не больше игольного ушка; до конца она так и не проходила. Стоило только чуть-чуть подсохнуть, подзажить, как приходило время нового укола, инъекции, капельницы, анализа. Вены Призма уже напоминали решето. С мрачной усмешкой Роберт еще отхлебнул из бутылки. Портвейн мягко обжег ему язык, бархатистой волной скатился по горлу и вдруг вспыхнул жарче греческого огня. Мужчина, с усилием глотая, рассеянно коснулся рубца на шее и стиснул челюсти. Следующий глоток дался легче, Призм с исступленной жадностью впился в горлышко бутылки, заливая в себя портвейн. По подбородку текло, капало на грудь, но он пил до тех пор, пока не начал задыхаться. Оторвавшись с глухим рыком, мутант обмяк, растекаясь по стулу, дыша сквозь стиснутые зубы. Портвейн ртутью стек в желудок, горло еще не успело остыть, как мужчина потянулся к бутылке снова. Плевать. Он хотел, чтобы было больно, он ждал этой боли, потому что заслужил ее, дурак! А ведь уже надеялся, думал, что… Мужчина тряхнул потяжелевшей от алкоголя головой.

Разбившиеся надежды причиняли куда больше боли, чем прорастающее в его теле стекло.

– Не думаю, что в твоем состоянии можно пить, – камушек, подпрыгивая, покатился по тропинке и легонько стукнул мутанта по ноге. Призм скосил глаза на приближающуюся Арклайт. Во влажных сумерках ее лицо белело каплей молока в черном кофе. Она была в шортах и расшнурованных армейских ботинках, куталась во фланелевую рубашку; клетчатый узор на ней напоминал Роберту тюремные решетки.

– Да какая теперь разница, – вяло огрызнулся он, отпивая еще портвейна. Жалкий, больной, разбитый, разлетевшийся на осколки, а теперь еще и пьяный. – Хуже уже не будет.

– Будет, когда завтра тебя навестит тетушка Похмелье, – язвительно фыркнула Филиппа, прислоняясь плечом к стене. Волосы падали ей на лицо, закрывая один глаз. – Дай сюда, – она потянулась за спиртным, но узкое горлышко ускользнуло от ее пальцев. Призм отвел руку с зажатой в ней бутылкой и опустил низко, почти до самой земли, не глядя на девушку. – Роб, – в голосе Арклайт недобро загрохотал камнепад, – отдай.

– Филиппа, сделай одолжение – оставь меня в покое, – выплюнул Роберт, отворачиваясь, и вновь потянулся было к бутылке, однако не успел даже коснуться губами прохладного стекла: Сонтаг тигрицей подскочила к нему и ударила по запястью, не сильно, но у его девушки весьма тяжелая рука; пальцы невольно разжались, бутылка упала у его ног на глянцево блестящую недавним дождем траву, расплескивая портвейн. Он залил Призму ботинки, темной лужей растекался по тропинке; напоенная влагой земля не спешила его впитывать. Филиппа брезгливо отшвырнула бутылку подальше, поддев ее носком ботинка, и замерла перед Робертом, уперев руки в бедра. Мужчина не смотрел на нее, мерклый взгляд Призма плавал в лужице разлитого напитка вместе с побледневшей луной. Губы горели привкусом портвейна.

– Ну вот, почти половина пропала зря, – заметил он с безрадостным хриплым смешком, поднимая на Филиппу припухшие глаза. Обнять бы ее покрепче… Но мутант сидел, не двигаясь, вцепившись в пластмассовые подлокотники. Арклайт стояла перед ним, неприступная и непоколебимая, как горный ледник, и ее черты казались полустертыми в мглистой темноте. Наклонившись, она толкнула мутанта в грудь, вынуждая его откинуться на спинку стула, и, перекинув через него ногу, оседлала мутанта вместе со стулом, скрипнувшим под двойным весом. Ее колени сжали ноги Призма, и ладони Роберта сами легли ей на талию, мягко удерживая. Мужчина просунул большие пальцы за ремень шорт Филиппы. Она не возражала, но жестко ухватила его за подбородок, сплющивая щеки, и притянула к себе. В ее взгляде, трепеща, мерцала искорка, похожая на фиолетового светлячка.

– Это что, – Сонтаг кивнула на поблескивающую в траве бутылку, – новая версия старой песни? Собирался выжрать все в одиночку? – девушка неодобрительно причмокнула губами. – Наверное, это я на тебя плохо влияю. Ведь… – она глубоко вздохнула, выдохнула в сторону, туда, где на фоне атласно-гладкого неба черным трафаретом темнел лес. – Пока я… Пока мы с тобой не сошлись, ты был обычным стеклянным чудиком. А теперь ты чудик с придурковатой подружкой, из-за которой тебя в самое пекло швыряет.

Лицо Призма исказило гримасой брезгливости.

– Едва ли в этом есть твоя вина. Я… должен был понимать, что все не может быть так легко. Слишком хорошо, чтобы быть настоящим, просто на грани бреда. Как будто я был пьян, а теперь вернулась тетушка Похмелье и пинком отправила меня обратно, в реальный мир. Может, – добавил Роберт с сухим, трескучим смешком, – когда я проснусь, и тебя не будет, и окажется, что все это я выдумал. Ну, кроме этого, – он чиркнул пальцем по забинтованной шее, – это-то никуда не денется.

– Знаешь, я тоже исчезать не собираюсь. Ты же без меня совсем загнешься. Еще и надираешься в одиночку, фу!

– А я и не один. Здесь со мной и мистер Стул, и мадам Стена, очень, должен признать, стойкая дама. Оба молчаливые, не клянчащие выпивку, ну, самородки просто, а не собутыльники. Они не жалеют, не сочувствуют, не дают советы; им все равно, – для наглядности Роберт стукнул кулаком по стене. – Слышишь? Им абсолютно похер, что со мной будет. Как и мне. Сдохнуть бы уже побыстрее, чтобы тебя не мучить и все, – Призм с грустной улыбкой коснулся щеки Арклайт. За глазами собиралась боль, тянулась по всей голове колючей проволокой, свиваясь в шипастые клубки. – Ты… потерпи, немного осталось, не эта дрянь меня прикончит, так Эссекс. Этот мудак, наверное, счастлив…

– А я? – тихо промолвила Филиппа. – Меня счастливой ты, значит, сделать не хочешь?

Призм не ответил. Алкоголь превратил мысли в кисель, лениво перекатывающийся по краю сознания, усталость грызла его, точила изнутри, а взгляд Арклайт был исполнен такой тоской, что хотелось завыть. Проклятье! Он ведь пытался! Действительно пытался, а много ли толку с этих попыток?