Текст книги "Imago (СИ)"
Автор книги: Darr Vader
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
– Без резких движений, пожалуйста, – жидкость вливалась в его вены расплавленным свинцом и серной кислой, жгла, разъедала, медленно поднимаясь по руслам вен; тело то деревенело от напряжения, то размякало, словно сырая глина, Призм переставал чувствовать себя, как уже в следующий миг все чувства, обостренные до предела, обрушивались на него с неумолимостью оползня. Мутанта подкидывало на столе – ученый повторял процедуру с его левой рукой. Судорога выворачивала правую, едва не срывая фиксаторы, Роберт захлебывался раствором, имеющим стойкий привкус ржавчины. Бархатистые джазовые напевы заглушило тонким визгливым писком и мерным гудением.
– А теперь самое сложное… и интересное, – мистер Синистер обтер влажным ватным тампоном грудь и живот мутанта; тягучие жирные капли щекотно скатывались по бокам. В рот Призму ученый втиснул скобу, обернутую мягкой тканью: она щипала язык и уголки рта кисловатым душком. – Надеюсь, Филиппа не очень рассердится на меня за посягательства на твое сердце.
От удара из груди мутанта искристой пылью брызнули осколки. Его сначала впечатало в стол, а потом подбросило, вырвав один из ременных крепежей. Крик рванулся уже не змеей – драконом, изнутри обдирая горло и едва не выбивая зубы, но просочился сквозь скобу сдавленным воем. Фиксаторы и штифты затрещали, когда Роберт забился в них волком в капкане, раздирая ногтями операционный стол; ногти крошились и ломались. Игла будто бы прошила его насквозь, как бабочку – булавка, и мутант колотился, нанизанный на накаленное копье боли, хотя игольное острие вошло в его тело всего на пару миллиметров.
Эссекс ударил снова, и все звуки вмиг пропали. Жар точками зарождался по всему телу, похожий на осиные укусы, но он рос, растекался, свиваясь узлами, вытеснил все мысли из сознания, рвущегося в спасительную пучину забытья, однако Синистер не позволял своему пациенту отключиться. Через узкую трубку в рот лился острый щелочной раствор, его вкус постоянно возвращал Призма, швыряя его обратно, в ненасытно ревущее огненное болото. Ученый уже не бил, но вещество врывалось в тело мутанта толчками, и каждый отзывался колющей вспышкой в голове. Внутри все стягивало, взбухало и раздувалось; Призм выл, подергивая ногами, надежно удерживаемыми фиксаторами, ступни пекло, будто к ним приложили горящую головню, сердце грохало даже не в груди, в голове, выбивая имя, одно-единственное имя, которое Роберт не мог разобрать.
– Еще немного, – голос Эссекса звучал глухо и отдаленно, его лицо темной маской склонилось над мутантом, сквозь густую, точно туман над трясиной, пелену; парой алых угольков горели его глаза. – Отлично держишься, Роберт… чего не сделаешь ради любви, верно? Не желаешь взглянуть? – чуть ослабив штифты, ученый бережно приподнял голову мутанта, и его горло перехватило вихрем нового крика. Тело, по-прежнему прозрачное, сделалось мягким и студенистым, как медуза, внутри перекатывались темные сгустки: самый крупный, в груди, часто пульсировал, посылая волны дрожи, от которой игла подпрыгивала, словно поршень. Призм, дико округлив глаза, смотрел на то, что с ним стало. Нет… Нет, все должно было быть не так!
– Продолжим, мой друг? – голову вновь сжало тисками. Мутант сипло замычал, пытаясь шевельнуться, но тело не поддавалось, не слушалось, будто чужое, но мелко затряслось, когда его прошило разрядом тока.
Комментарий к Dos
[1] – Готовится из кусочков куриного филе, обжаренных с арахисом и красным перцем чили. Как и большинство блюд сычуаньской кухни, это острое блюдо с ярко выраженным вкусом.
========== Tres ==========
Солнечные лучи просачивались сквозь кружевные занавески и ложились причудливой паутинкой теней на пестрый ковер. Приоткрытое окно впускало в комнату прохладный воздух, напоенный ароматом цветущего под окном жасмина, и кошка, дремлющая на подоконнике, недовольно подергивала приплюснутым носом, щурила косые глаза, когда ветерок ерошил ее шерсть. Пушистый хвост и лапки с глянцево-шоколадными подушечками свисали с края подоконника; кошка, нежась, потягивалась на солнце, но уши чутко подрагивали, поворачивались на каждый звук, и когда пухленький котенок, со всем пылом юности карабкавшийся на диван, сорвался, плюхнулся на пол и зашелся жалобным писком, она резво вскочила и кинулась к плачущему малышу. Подхватив попискивающего котенка и задрав хвост трубой, кошка походкой манерной, что у уличной профурсетки, направилась к низенькой тахте, обитой нежно-розовым велюром в мелкий золотистый цветочек. Устроившись на подушках, она принялась яростно вылизывать притихшего котенка, в то время как остальные трое ее малышей копошились на коленях у Арклайт и играли с бахромой ее жилета. Трогательно-маленькие, пушистые комочки бросались на замшу с яростью пигмеев, выпустив крохотные, но уже острые, словно рыболовные крючья, коготки, и хотя девушку умиляла их возня, и урчали они как моторчики, если почесать им брюшки, но отдавать им на растерзание новый жилет за двести баксов она не собиралась. Поэтому, подхватив сразу всех троих, Филиппа спустила их на пол, но уже через миг эти малявки наперегонки азартно штурмовали диван. Вылизываемый матерью котенок снова запищал, но уже обиженно, вырывался и отпихивался всеми четырьмя лапками, но кошка, строго пофыркивая, продолжала его умывать, а троица бесят внезапно сыпанула в разные стороны кто куда: под стол, за диван, в шкаф – от тяжелой поступи их хозяйки.
– Ты меня, конечно, извини, – Перл с невероятной для ее габаритов ловкостью протискивалась мимо столиков, кресел и тумбочек, коими была заставлена ее гостиная. В бигуди, в летящем балахонообразном платье цвета парнасской розы, она розовым дирижаблем надвигалась на Сонтаг, неся в руках поднос, заставленный тарелками и блюдцами. – Но я всегда как есть говорю, а я говорю: ерунда все это! Мужики приходят и уходят, а вот здоровье остается! Ты же посмотри на себя: ручки-палочки, ножки-карандашики, ну, фанера фанерой, совсем усохла из-за этого болвана. Ну-ка, налетай, – женщина грохнула поднос на столик и тяжело плюхнулась в широкое креслице, натужно заскрипевшее под ее весом, и вытянула ноги в пушистых белых тапочках. – Хоть накормлю тебя как следует, а то скоро станешь бледнее Синистера.
Есть Арклайт не хотелось, хотя последний раз она ела вчера, – перехватила гамбургер с жареной картошкой в придорожной закусочной, – однако спорить с Перл по этому поводу было бесполезно. Глосс была свято уверена, что еда способна излечить любую хандру, а все, кто весил хотя бы в половину меньше нее, представлялись Перл изможденными, тощими анорексиками. Яичница с беконом, поджаренные тосты, овсянка с фруктами, стопка блинчиков, вафли со взбитыми сливками и внушительный кусок шоколадного торта выглядели весьма угрожающе. Филиппа, нахмурившись, метнула мрачный взгляд исподлобья на Перл, воркующую над котенком: он расположился у нее на груди, словно на подушке, и увлеченно грыз тесемку расшнурованного лифа.
– Я все не съем, – честно призналась Сонтаг, на что женщина недовольно прищелкнула языком.
– Это потому что у тебя тоска засела, вот здесь, – Перл похлопала себя по животу, – где же это видано, так убиваться? Мы с тобой еще чем поинтереснее подлечимся, – Глосс лукаво подмигнула и булькающе засмеялась, от чего котенка на ее груди начало подбрасывать, будто на батуте, – но только после того, как ты поешь, на голодный желудок я тебе пить не дам.
– Хорошо, мамочка, – уныло пробормотала Арклайт, ковыряя ложкой овсянку безо всякого аппетита. Ее слегка мутило – не надо было все-таки есть в той рыгаловке! – мигрень занозами засела в висках, а на желудке было тяжело, словно Сонтаг булыжников наглоталась. Филиппа чувствовала себя неважно с самой ссоры с Призмом; ее тошнило от обиды и злости, тянуло чисто по-женски пореветь, но она глотала подступающие рыдания и шотландский виски, не проронив ни слезинки. Чести много по нему нюни распускать!
– Хочешь, я тебя покормлю? – с невинным видом осведомилась Перл, но протяжно вздохнула, покачала головой, заметив выражение лица девушки. У Арклайт побелели и дрожали губы, горестной морщинкой перечеркнуло лоб, глаза покраснели и влажно мерцали, но она не плакала, только сжимала в руках ложку, гнущуюся в ее пальцах, словно тростинка. Перл, почесывая котенка за ушком, придвинула кресло поближе к подруге.
– Что, так все плохо? – сочувственно пробормотала Глосс, поглаживая пухлой ладонью напряженное плечо Филиппы. – Знаешь, худышка моя, парень, который доводит девушку до такого, все равно что лазанья для микроволновки – ни вида, ни вкуса, и сильно смахивает на гнойную коросту. Так что забудь про него, выброси в урну или скорми бродячим котам, а для себя найди кого-нибудь аппетитного, – и Розовая Перл завлекающе помахала тарелкой с тортом перед лицом Сонтаг. Девушка невесело усмехнулась и погладила кошку, трущуюся об ее ноги. Легко сказать – найди… Вчера в закусочной Арклайт едва не подцепила какого-то байкера с татуировкой краснокожей и рогатой голой девицы во всю руку. У девицы были маленькие нетопыриные крылья, она облизывала собственный остроконечный хвост, и байкер называл ее Мисти, но после трех бутылок пива Арклайт это показалось даже забавным. Они пили, болтали, смеялись, и Филиппа смеялась слишком громко и пила слишком жадно, что не успела заметить, как оказалась в переулке за закусочной, а байкер тискал ее грудь и одновременно боролся с молнией на своих джинсах.
Сонтаг не хотела ни секса, ни этого байкера, но мстительное удовольствие доставляла сама мысль, что она сейчас с другим, пока Призм страдает черти чем на пару с Эссексом. Что какие-то сомнительные делишки Синистера Робу оказались дороже, чем она. Арклайт кусала губы, пока байкер слюнявил ей шею и лапал за зад. Причинить боль, унизить, оскорбить, швырнуть Призму в лицо, что она так быстро нашла себе другого, было куда приятнее, чем грубые пальцы на бедрах и отдающие сивушным привкусом бурбона губы на коже, однако когда байкер сунул руку, загребая, за пояс ее джинсов, Филиппа шибанула его кулаком в грудь. Ему это не понравилось. Мало кого обрадует такой облом. Байкер принялся орать, брызжа слюной, схватил девушку за руку, уже опоясанную браслетом молнии, и от следующего удара его отшвырнуло к мусорным бакам, а от пинка по яйцам вопль взлетел тонким полузадушенным фальцетом. Это должно было прочистить ему уши, может, хоть так расслышит, когда девушка говорит “нет”!
И все из-за Призма! Из-за этого долбанного человека-сосульки, Капитана Стеклышка, алмазноголового, ее воротит от прикосновений других парней! Байкер был очень даже ничего, хоть эта девка на его руке как-то странно пялилась на Филиппу, но для перепихона по-быстрому подошел бы, но что в итоге? Сломала мужику пару ребер и главное достоинство, повела себя как припадочная истеричка, хотя имела полное право позажиматься в переулке, ведь его величество Кристальный Хрен ясно дал понять, что нечего Арклайт в его жизнь соваться, и может она катиться на все четыре стороны! Однако девушка все равно тосковала, ей до ужаса не хватало Роберта, его мрачной физиономии, скупой улыбки и чертовых солнечных зайчиков, которых он пускал просто стоя рядом с лампой; беспокойство глодало, не давало спать по ночам, и из-за этого после объятий с байкером было еще противнее. Будто в дерьме извалялась. Филиппа чувствовала себя уставшей, грязной, потасканной и жутко несчастной, особенно сидя на диване в уютной гостиной Перл, где на полу копошились котята, а на окне в фаянсовом горшке важно устроилась китайская роза. Как змее, хотелось забиться под камень, в темноту, чтобы никто не видел, чтобы никого и не видеть. Девушка опустила голову, ссутулив плечи, прижала к губам холодеющие пальцы, ощущая, как под веками начинают закипать слезы. Она сжала зубы, прикусив щеку изнутри до железистого привкуса, обжегшего язык, и глухо охнула, когда Перл обхватила рукой ее за плечи и притянула к себе, ткнув лицом в подушкообразную грудь.
– Ну, будет тебе, будет, – утешающе бубнила женщина, гладя Арклайт по волосам. Сонтаг жмурилась, но слезы все равно струились сквозь ресницы прямо на платье Перл, рвущиеся наружу всхлипы царапали горло и раздирали грудь. – Где это видано, чтобы большие умные девочки плакали из-за глупых мальчиков, а? Ладно бы, парень был нормальный, так нет же! – Глосс фыркнула. – Стекляшка стекляшкой, а все туда же!
– Он не стекляшка, – глухо буркнула Филиппа в грудь Перл, на что подруга отозвалась хриплым, каким-то каркающим смешком.
– Стекляшка, булыжник бесчувственный! Нет, хочешь сказать? Тогда почему ты сейчас сидишь у меня и слезы льешь, а не пытаешься затащить своего Призма на диско-вечеринку в клубе роллеров? Можем, кстати, сходить сегодня вечером, у меня как раз есть новые блестящие лосины и леопардовые шорты.
– Избавь меня, Господи, от лицезрения тебя в таком наряде.
– Ой, ну надо же, как мы заговорили, а! Только что пищала как котенок, а сейчас вон, уже язвит. Тебе ли зубоскалить, любительница чего потверже? – Перл ущипнула девушку за бок и квохчаще захихикала, похлопывая Арклайт по плечу. – Это же все равно, что манекен у тебя в кровати, разве что моргает и блестит. Как у вас ним вообще?..
– Нормально у нас с ним все было, – отрезала Филиппа, отстраняясь и вытирая мокрые щеки. Хотелось выпить чего покрепче и расколотить парочку-другую стен или чьих-нибудь носов, но под пронизывающим взглядом Глосс, склонившей голову на бок и по-детски выпятившей нижнюю губу, мутант пристыженно опустила плечи и потянулась к вафлям. Перл же, сложив руки на животе, вопросительно приподняла тонкие брови.
– Тогда чего вы по углам-то разбежались? Малышка моя, ты же так к нему тянулась, прямо как герань к солнышку, да и Призм всем твоим причудам потакал, даже ел вместе с тобой ту китайскую гадость, залитую уксусом, – женщина картинно содрогнулась, тяжело сглатывая, и прижала пухлую ладонь к груди. – А потом – раз! – и разбежались, и шипите друг на друга, словно пара шелудивых котов селедочный скелет не поделила. Только ты у меня здесь слезы льешь, а с ним вообще не понятно, что делают.
– Он сказал мне не вмешиваться в его дела, – упрямо процедила Филиппа, кромсая вилкой залитые приторным карамельным сиропом вафли. Перл, пораженно округлив глаза, всплеснула руками и повернулась к своей кошке, меланхолично вылизывающей лапки.
– Трикси, ты тоже это слышала, мамочкины уши не врут? Это с каких это пор мы делаем то, что парни нам сказали, м? Ты видишь, что из этого вышло? А я скажу тебе, что: ничего хорошего! – Глосс манерно щелкнула пальцами с нежно-розовым маникюром. – Слезы, депрессия, голодание!.. Ты, милая, конечно, поступай, как знаешь, но я бы на твоем месте пошла к Призму. Если он влез в дела Эссекса, ты сейчас очень ему нужна.
– Я говорила ему! – рявкнула Арклайт, остервенело швыряя вилку на тарелку. Прибор трагично брякнул и, отскочив, кувыркнулся в воздухе и упал на ковер, янтарные капли сиропа запачкали велюровую обивку и пестрый ворс. Котята пугливо юркнули к матери, воинственно распушившей хвост, Перл глубоко вздохнула, качая головой. Филиппа яростно сжимала кулаки, и глаза полыхнули гневным аметистовым огнем. – Говорила, что это безумие, что только псих добровольно свяжется с Синистером! Я не хотела, чтобы Роб влезал во все это, но разве он меня послушал?! Он же такой до черта умный, он все знает лучше всех, и мои советы ему на хрен не сдались!
– Ох, детка… – Перл мягко погладила пылающую щеку Сонтаг, еще мокрую от недавних слез, раскаленную гневом. – Я еще ни разу не встречала мужчину, который бы добровольно признал свои ошибки, но вот такая у нас доля. Внутри каждого парня сидит маленький, упрямый, самовлюбленный и самоуверенный мальчишка со спермотоксикозом, который и подталкивает их на все эти глупости, а разделить их, увы, ну, никак не получится, они идут комплектом. Так что если любишь Роберта – люби и его внутреннего гремлина. Ну, или сиди здесь и заедай тоску моим фирменным шоколадным тортом. Если что, в холодильнике есть еще эклеры.
***
Кислород поступал в легкие маленькими порциями, от каждого вздоха внутренности пропарывало болью, которая кроваво-алыми вспышками расцвечивала окружающую его чернильную темноту. Слабость сковала конечности, что-то едкое вливалось в вены через тонкие иглы, которые вещество плавило прямо под кожей, и жидкий металл впаивался в кости, прорастал в теле крохотными острыми гранями и тут же таял, исходил пузырями и начинал расти вновь. Вязкий удушающий жар сменялся колючим холодом, глухо, как сквозь вату, Призм слышал голос, далекое эхо, больше похожее на гул, редкие всполохи мертвенно-белого тусклого света разъедали густую тьму, которая то мягко качала мутанта на волнах, баюкала ласково, словно мать, то душила, наваливалась всей толщей, грозя раздавить. Это было очень похоже на смерть, но боль ясно давала понять, что он еще жив, и Роберт цеплялся за нее отчаянно, хотя все сильнее и сильнее его тянуло вниз, где боль слабела, отступала, где Призм переставал чувствовать даже себя. Тело становилось легким, эфемерным, точно сотканным из тумана; мутанта подхватывало и несло куда-то прочь, но иглы вгрызались в его вены, впрыскивали кислоту и резко тянули Призма из бездны. И так без конца. Время словно перестало существовать, Роберт будто балансировал где-то за его пределами. Это была не смерть, но во сто крат ее хуже. Он был будто мошка, тщетно бьющаяся в медленно застывающей смоле, затекающей мутанту в глаза, уши, в рот и в нос. Пузырьки серебристой вереницей поднимались вверх, над головой сквозь жидкую черноту проступал диск белесого света, дрожащий, гаснущий и в тот же миг вспыхивающий вновь. Красноглазая тень протянула к нему руки, подняла Роберта легко, будто ребенка, и темнота вдруг лопнула, рассыпаясь жирными брызгами. Каленый воздух хлынул в легкие, мутант поперхнулся, давясь, но жадно ловил ртом еще и еще. Что-то склизкое стекало по лицу, заволакивало взгляд мутной пеленой, сквозь которую размытой белым пятном маячило лицо Натаниэля Эссекса. Ученый уложил Призма на операционный стол, пальцем очищая рот пациента от слизи; звуки, свет, запахи обрушились на мутанта всей мощью; мутант, беспомощный и слабый, словно новорожденный щенок, дрожал, не чувствуя ничего, кроме распирающей боли в груди и быстрой горячей пульсации в висках.
– С возвращением, Роберт, – его небрежно похлопали по щеке. Голос Синистера, медово-сладкий, сочащийся льстивым участием, лился в уши, заглушая все остальные звуки, даже собственное сердцебиение. Свет маленького фонарика сек глаза с остротой бритвы. – Или правильнее будет сказать – с днем рождения?
Эссекс надавил на щеки Призма, вынуждая его открыть рот, и вылил ему на язык какую-то маслянистую субстанцию, отдающую на вкус ржавчиной. Мутант чувствовал, как она лениво скатывается в глотку, и оттуда вниз по пищеводу, как внезапно судорога согнула его пополам, желудок выкрутило от острой рези, и мужчину вырвало слизью и желчью. Ученый заботливо поддерживал его голову над металлическим судном, мягко массируя горло.
– Ты отлично справился, Роберт. Было нелегко, но ты выдержал. Можешь собой гордиться.
– Й-ах-х… – сдавленный хрип вырвался из груди вместе с очередным желчным сгустком, и Эссекс успокаивающе потрепал мутанта по голове, словно собаку.
– Не напрягайся, друг мой, тебе еще нужно привыкнуть к новому телу. Атрофация пройдет через несколько часов, а может, и быстрее. Насколько я успел заметить, у тебя большая жажда жизни.
– Я-а… – Роберт силился подняться, но немощь снова и снова швыряла его обратно на стол. Как давно все это?.. Сколько он здесь пробыл? Что Синистер с ним сделал?! Призм замотал головой, стоило ученому узкой трубкой катетера потянуться к его губам, и мятежно сжал зубы, когда Натаниэль цепкими пальцами схватил его подбородок, фиксируя. Страх крохотными молоточками колотился в виски, тело было вялым и безвольным; живой оставалась лишь голова, и паника раздувалась раскаленным шаром, заполняя все сознание. Чтобы Эссекс с ним не сотворил, Призм больше не позволит, не позволит ему!.. Лицо мистера Синистера хранило спокойное, даже апатичное выражение, однако в глазах промелькнул карминный огонек недовольства.
– Роберт, право же, не стоит все усложнять. Твое упрямство может замедлить процесс восстановления. Уверен, что ты этого не хочешь. Чем раньше мы закончим, тем быстрее ты сможешь вернуться к Арклайт. Арк-лайт. Филиппа. Ты помнишь Филиппу, Роберт? – при упоминании знакомого имени по телу прокатилась волна звенящей дрожи; Призм замер, вонзив взгляд в бесстрастное лицо Эссекса. Филиппа… Сонтаг. Арклайт. Пурпурные жесткие волосы, аметистовые глаза… и красные царапины на коже от его пальцев. Призм любил… любит ее. Один-единственный кивок выпил жалкие остатки его сил, и мутант, опустошенный, обмяк на столе. Уголки тонкого рта ученого приподнялись в хищной улыбке. – Помнишь? Хорошо? Мозговая активность стабильна… Объект реагирует на внешние раздражители… С тобой было удивительно приятно работать, Роберт. Надеюсь, нам с тобой еще удастся посотрудничать.
Мечтай, мысленно плюнул Призм и от боли выгнулся дугой, едва не ломая позвоночник, когда Эссекс принялся сгибать и разгибать его руку, разрабатывая.
– Привыкай, Роберт. Привыкай. Совсем уже скоро ты станешь настоящим мальчиком.
***
Синие вены, просвечивающие под болезненно-желтой шелушащейся кожей, оплетали по внутренней стороне рук и убегали под рукава футболки. На сгибе локтя сливово-синим пятном растекся след от укола, и крохотная ранка запеклась темно-бордовой корочкой, которая постоянно трескалась и кровила. Последняя инъекция была неделю назад, однако след от нее все никак не желал заживать. Тело тяжело переносило любые повреждения, даже слабый ушиб вспухал гематомой, а любая царапина воспалялась и гноилась. Волосы, пшенично-желтые, сухие и ломкие, лезли, на расческе оставались целые пучки, а ногти, мягкие, тонкие, словно бумага, слоились и трескались; глаза чесались и слезились. Мистер Синистер уверял, что это лишь побочные эффекты, и все со временем пройдет. Не все сразу же, Роберт, мягко упрекал он, и красные блики в его глазах дрожали огоньками прицелов. Призм рассеянно коснулся сухими ладонями своих запавших щек. Остро выступали скулы и угловатый подбородок, запали окруженные тенями глаза, чуть подрагивали тонкие, синеватые губы; все было таким… непривычно мягким, чувствительным. Тело, раньше ощущавшееся одним целым, рассыпалось, распадалось кусочками мозаики. Было так… странно, словно был Призм бесплотной тенью и наблюдал за самим собой со стороны. Нет, не за собой; Роберт был мутантом, а человек, стоящий сейчас перед зеркалом, которое криво ухмылялось продольной трещиной, был болен, отравлен. Принял яд за панацею и глотал его жадно, словно голодный птенец, желая измениться, стать другим, а теперь, изменившись, не знал, что со всем этим делать.
Упавшие на лоб волосы щекотно мазнули по коже, когда Призм опустил голову, отворачиваясь от глумливо щерившегося зеркала. Под неотрывным взглядом мистера Эссекса у него холодели кончики пальцев и ушей.
– Ты разочарован? – спросил он, складывая пальцы домиком под подбородком. Облаченный в свой излюбленный черный костюм, с алыми лентами плаща, стекающими по креслу, он казался выточенным из обсидиана и коршуном наблюдал за мутантом. – Я предупреждал тебя, что результат может оказаться не таким, как ты ожидал. Твой ген Икс оказался весьма… своенравным. Он полностью поменял структуру твоего организма на клеточном уровне и очень долго сопротивлялся.
– Но я… все еще мутант? – говорил Призм тихо, практически шепча. Стоило хотя бы немного повысить голос, как слова пригоршней игл забивали глотку. Ученый коротко кивнул.
– Нашей целью было не уничтожение твоего Икс гена, Роберт. Он все еще с тобой, но чтобы исход операции был успешным, мне пришлось его заморозить. Он может проснуться, а, может, и нет.
Призм сглотнул горькую слюну.
– И что будет, когда… если он проснется?
– Твоя способность вернется. Ген снова начнет преобразовывать клетки, и строение твоего тела будет стремиться к первоначальному, – опираясь ладонями о стол, Синистер поднялся. – Только в сказках все бывает легко и просто, Роберт. Как бы не хотелось мне быть Голубой феей, я, увы, лишь скромный ученый, – мужчина изобразил улыбку. – Ну, не смею тебя больше задерживать. Некоторые весьма… обеспокоены твоим отсутствием. Уверен, они будут рады узнать, что с тобой все в порядке. В конце концов, ведь ради них все это и делалось.
Ноги слушались плохо, не разгибались, и идти приходилось медленно, на полусогнутых, шаркая подошвами разношенных кроссовок по полу. По-стариковски сгорбившись, Призм брел по коридору, держась за стену. Эссекс настоятельно рекомендовал ему соблюдать постельный режим и как можно больше бывать на свежем воздухе, но у мутанта банально не хватило бы сил выйти на улицу. Добраться бы до комнаты… Роберт обессиленно привалился плечом к стене, прижавшись виском к холодному шершавому камню. Собственное тело будто отторгало его, отказывалось принимать и подчиняться, приходилось бороться за каждый шаг, за каждый вздох. Набрав полную грудь воздуха и выдыхая резко, коротко, мутант зашагал дальше, превозмогая дурноту. Он надеялся никого не встретить – мерзко было показаться на глаза Мародерам таким развалиной, уж тем более – Филиппе. Она, наверное, очень сердита… сомнительно, что Синистер пускал бы к нему посетителей. Наверное, Призма уже успели похоронить – мало кто покидал лаборатории Натаниэля Эссекса на своих двоих. Хотя на живого Роберт слабовато тянет, смерть успела крепко его поцеловать, и носить ему теперь следы ее внимания и экспериментов Синистера.
И что скажет Арклайт, когда увидит его таким? Отвернется? Побрезгует? При мысли, что Филиппа больше… не захочет его знать, у Роберта начинали стучать зубы, и внутренности толкались в горло, так и норовя выскочить. Все же стоило ей рассказать. Она была бы против, сказала бы, что не стоит того, но Призм знал, что Арклайт достойна большего, гораздо большего. Ему не терпелось ее увидеть, но было страшно, ползучий холод ворочался под кожей, и волосы на затылке вставали дыбом. Стоило только подумать о встрече с Филиппой, как тянуло сжаться, спрятаться, как улитке в свою раковину. Невеселый, тихий смех слетел с бескровных потрескавшихся губ. Трус. Какой же он все-таки трус…
Мимо приоткрытых дверей кухни, откуда доносились голоса, звон посуды и запах свежего бананового хлеба, Призм надеялся проскочить незамеченным, хотя его теперешнее состояние лишало мутанта ловкости и маневренности. Вполне возможно, что Мародеры его даже не узнают. При всей любви Эссекса к некоторой театральности, Роберт ожидал, что ученый представит подчиненным их “нового” партнера, однако, едва ли теперь он будет полезен Синистеру. Теперь Призм ценен для него как подопытная свинка, настолько глупая, что сама попросила вскрыть ее под микроскопом.
– …Мемориальный фонд помощи пострадавшим от мутантов имени Артура и Лайзы Тейлоров был недавно основан известным адвокатом и бизнесменом Кэмероном Ходжем, – Леди Мастермайнд звонко чеканила каждое слово, шуршала газетой и постукивала пальцами по устланной цветастой клеенкой столешнице. – Таким образом, мистер Ходж собирается почтить память погибшего друга и его супруги… Хм… – стул скрипнул, когда девушка откинулась на спинку, страницы захрустели, взметнувшись птичьими крыльями. – Тейлоры… Тейлоры… А, случайно, не эту парочку прикончили Крид и Вертиго?
– Они самые, – проворчал Скальпхантер. Через щель между косяком и дверью Призм видел его, стоящего возле холодильника в своей любимой футболке с логотипом “New York Knicks”. Керамическая кружка в его руках курилась седым паром, и Джон заливал в нее молоко, плечом придерживая распахнутую дверцу холодильника. – После того, что натворил Саблезубый, неудивительно, что эту чету покойников до сих пор мусолят. Как еще парад в их честь не устроили?
– Ну, про парад не знаю, а вот поминальный ужин будет. Ох, этим мутантофобам лишь бы пожрать, – от желчи в словах Реган у Призма засвербело под языком. Вместо того, чтобы поскорее миновать кухню и вороватой крысой прошмыгнуть в свою нору, мутант стоял, жадно вслушиваясь в звуки и запахи. Горьковато-пряный аромат кофе, свист закипевшего чайника, шелест газетных страниц, бряцанье чайной ложки о стенки керамической кружки – после пребывания в лаборатории Эссекса все это сплеталось для Роберта музыкой, которая солнечным теплом растеклась по жилам. Чуть оттянув ворот футболки, мужчина осторожно придвинулся ближе, стараясь одновременно оставаться вне поля зрения Мародеров и при этом самому охватить взглядом как можно больше. Пальцы впились в косяк. Быть может, и Филиппа сейчас там?..
– А чего? Жри, воруй и убивай, от мутантов мир спасай, – Роберт узнал голос Гарпуна, но самого мутанта не видел, только его колыхавшуюся тень на полу, различал тяжелые шаги. Стук захлопнувшейся дверцы шкафчика прозвучал резко, словно выстрел, и Призм вздрогнул. – Только кто их спасет – еще вопрос.
– Интересно, а Виктор получит приглашение? Он ведь тоже как никак знал покойных, – смех Леди Мастермайнд зазвенел хрустальным колокольчиком, но малиново-красные полные губы кривились скорее зло и обиженно. Однако уже через мгновение выражение ее кукольного личика сделалось по-детски игривым и невинным, девушка повернулась к Скальпхантеру, закидывая ногу на ногу. Взгляд Призма коснулся ее округлого матово-молочного колена, общую нежность которого слегка портила остро выступающая косточка. – Джон, будь душкой, посмотри, не остался ли обезжиренный йогурт?
– Если так о своем весе печешься, то лучше было бы встать и посмотреть самой, – угрюмо заметил мародер. Реган капризно надула губы.
– Да ладно тебе, не будь таким старым ворчуном, – она кокетливо поправила волосы, золотистыми шелковыми нитями ниспадающие по плечам, и слуха Призма коснулось басовитое фырканье, донельзя похожее на бычье. Темный силуэт отделился от стены, и Блокбастер оказался буквально перед носом Роберта. Литые мышцы перекатывались под кожей, когда он двигался; татуировка змеи, обвивающая его тело, извивалась, перетекала агатово-зелеными кольцами. Призм различал каждую чешуйку, каждый росчерк шрама на голой спине Майкла, чувствовал кисловатый запах пота и треск суставов, когда он сжимал и разжимал кулаки. Блокбастер заслонил собой почти все пространство, и Роберт осторожно попятился. Стоять на пути у разъяренного Бэра все равно, что лбом пытаться остановить поезд. Роберту мучительно сильно хотелось войти и так же жгуче хотелось сбежать. Синистер призывал его гордиться собой, но вместо этого Призм ощущал себя идиотом – он так хотел стать обычным, чтобы перестать прятаться, а теперь, получив желаемое, боится выйти из тени.
