Текст книги "Машины морали, Машины любви (СИ)"

Автор книги: DanteInanis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– О! Так намного лучше, приятель! – воскликнул Чарльз и повёл Майкла за руку в лифт.

В лифте включилась танцевальная музыка, а на стенах появилось видео. Приталенный кожаный пиджак Чарльза, выполненный в японском стиле школьной формы, отразил игру цветов, превратив своего хозяина в калейдоскоп визуальных образов. Музыка переполнила кровь Майкла, и он ощутил лёгкое ускорение кабины. Номера этажей мигали всё быстрее и быстрее, казалось, кабина вот-вот вырвется в стратосферу вместе с телами обнажённых людей, которые смотрели на героев с экранов лифта. Красный свет заполнил всё вокруг, а на потолке отобразилась надпись: LoveCage. Она увеличилась до максимума и, пролетев сквозь пассажиров, открыла их взору сияние серебряных облаков холодного голубого и сиреневого оттенков. Двери кабины открылись, и Майкл увидел верхний этаж Амор Мунди, состоящий из одного гигантского прозрачного купола, который открывал обзор на безумный вечерний закат за границей дождевых туч, остававшихся внизу под ногами возбуждённых героев.

До этого Майкл лишь краем уха слышал про существование LoveCage, но до сих пор не подозревал о смысле этого места. Пространство столь же огромное, как и эго хозяина Амор Мунди, окружало двух маленьких людей. В центре зала прямо в воздухе парил чёрный куб. Майкл понял, что это и был LoveCage. Он подошёл к гигантскому окну и прикоснулся ладонью в том месте, где еле заметный пар облака касался стекла бестелесным щупальцем с другой стороны. Чарльз выплеснул лужицу ласковых матерных слов, чтобы описать красоту природы и восхититься её величием. В этот момент он больше всего походил на потерянного мальчишку, который старается бороться с невидимым врагом. Зазвучал сигнал второй кабины лифта и в зал вошла женщина ослепительной красоты. Чарльз гордо улыбнулся и сделал знак рукой, который означал приглашение. Прямо из пола перед Майклом выросли металлические палки, собираясь словно стебли гороха в лестницу ведущую прямо в чёрный куб любви. Чарльз взял за руки Майкла и очаровательную незнакомку и повёл их наверх.

Так Майкл познакомился с самой сокровенной тайной Чарльза, о которой тот не говорил никому. И Майкл стал не только наблюдателем тайны, но и доверенным лицом, кому сын директора CommuniCat рассказал о необычном сексуальном фетише.

– Для меня заниматься сексом обычным образом – ненамного лучше, чем есть вкусную еду. Никаких ярких ощущений, – поделился Чарльз после страсти, окружённый водяным паром сауны. Он вынырнул из тёплой бурлящей ванны и громко выдохнул: – Другое дело, когда на меня смотрят. Но не просто смотрят, а смотрят с завистью.

Майкл молча смотрел на Чарльза с заинтересованным видом.

– И ты понимаешь, что на эту роль никакая женщина не годится, – уточнил Чарльз.

Майкл пожал плечами.

– Важно, чтобы завидовали мне, – Чарльз ткнул себя большим пальцем в грудь. – Поэтому тут нужен именно мужчина. Мужчина и зависть в его глазах.

– Я не чувствую зависти, – неуверенно возразил Майкл.

– Да, пизд*ц, – резко выругался Чарльз, – разве тебе не хотелось занять её место и принять участие?

– Хотелось…

– Вот! Вот!!! – ликовал Чарльз. – Хотелось! А я тебя этого лишил! Вот и зависть!

Как бы ни хотелось Майклу отрицать, он признался. Внутри LoveCage, сидя на роскошном кожаном кресле мрачного бордового цвета, он испытал не только чувство вожделения, но и ощущение зависти, или может быть даже слабую обиду. Но негативные эмоции не отталкивали его. Он хотел стать пленником LoveCage снова, о чём откровенно признался. Глаза Чарльза светились от нескрываемой радости. Было ясно, что и он желал того же.

Очень скоро два разных человека стали близкими друзьями. А если прикосновение взглядов уравнять с прикосновением тел, то их можно было бы считать самыми настоящими любовниками. Но Майкл не думал в таком ключе. Свои отношения с Чарльзом он считал чисто дружескими, а то, что происходило в LoveCage актом поддержки. В конце концов всё, что он делал, – снимал с себя одежду, садился на кожаное кресло, наблюдал за тем, как Чарльз занимался любовью с женщиной – вот и всё.

Со временем Майкл научился расслабляться в присутствии третьего. Ему стало всё равно с кем и как его знакомый получает удовольствие. В воображении он стирал всех людей, оставляя только Чарльза. Мысленный фокус позволял возбудиться и принять участие путём самоудовлетворения, что Чарльзу пришлось по вкусу. Он выказал похвалу, чем немного смутил Майкла и даже вызвал своеобразное чувство гордости.

Но Майкл нисколько и не думал о том, чтобы воспринимать происходящее в LoveCage всерьёз. Он всё так же находился в поисках любви, и, имея полный доступ к Амор Мунди, собирался воспользоваться этим максимально эффективно.

Именно там на одной из вечеринок он и познакомился с Джимми. Точнее, сперва он познакомился с совершенно другим человеком по имени Фрей. В один из вечеров к Майклу подошёл симпатичный мужчина с лицом, которое могло бы стать лицом известного актёра.

– Привет, – поздоровалось с ним ещё не популярное лицо.

– Привет, – произнёс Майкл кодовую фразу, которая должна была предзнаменовать начало знакомства, состоящего из светской беседы про мир, про погоду, про политику.

Майкл был ассом в подобных беседах. Он заучил сотни типичных фраз и ответов, и, если бы беседа «любви» была поединком на рапирах, Майкл очень скоро бы получил мировое первенство. Он почти не задумывался, а это было плохим признаком. Тем не менее он не хотел верить в приметы. Нужно ведь разобраться в человеке, не так ли? И судьба оказалась благосклонной к нему.

Среди шумного зала, вдали от танцпола одного из кафе Амор Мунди на десятом этаже Майкл ощутил на себе взгляд. Сперва он отвёл глаза, не придав значения, но во второй раз – внимательно всмотрелся в толпу. Фрей оглянулся в ту же сторону, засмеялся и воскликнул:

– И он тут!

– Вы знакомы? – спросил Майкл.

– Конечно, это один из моих почитателей, – с небрежностью ответил Фрей, – правда, он придурок, но не опасен. Назойливый тип.

– Серьёзно? – переспросил Майкл.

Фрей выложил ему всё, что думал про человека в толпе, и его мнение было не самым лестным. К своему сожалению он не знал, что Майкл терпеть не мог людей, без веских причин негативно отзывающихся о других.

– А почему он не подойдёт к нам? – спросил Майкл.

– Потому что нищеброд и стоит в бесплатной зоне.

Майкл только сейчас вспомнил, что имеет свободный доступ во все зоны Амор Мунди. Он поднялся из-за стола и решительно зашагал по направлению к выходу.

– Эй, чего это ты задумал, – окликнул его Фрей, но Майкл уже не только задумал, но и решил, как поступит в данной ситуации. Он разыскал парня в толпе, отвёл его в сторону и задал ему прямой вопрос о том, какое отношение тот имеет к человеку по имени Фрей. Этим парнем и был Джимми. Оказалось, что Джимми и Фрей находились в состоянии некоторого гостевого брака.

Первоначально их дела шли неплохо. Они сняли совместную комнату, Фрей играл роль наставника, а Джимми обещал следовать советам. План Фрея состоял в том, что Джимми должен был получить работу модели, имея красивую внешность и атлетическое тело. Нужны были деньги. И здесь сказалась разница взглядов в допустимых способах заработка.

Майкл высказал Джимми всё что думает об этой ситуации. Он говорил о самоуважении, об умении давать отпор. А когда Майкл вежливо попросил Фрея покинуть их общество, Джимми уже смотрел на Майкла очарованным взглядом.

Первые две недели прошли бесподобно. На это время Майкл выпал с радаров Чарльза, пока тот сам не позвонил ему:

– Майк, ты меня слышишь? Что-то ты совсем пропал, дружище. А я успел соскучиться.

Майкл аккуратно ответил трубке:

– Да у меня здесь… – и Майкл задумался над словом, которое бы точно описывало, что у него «здесь».

– Парень что ли? – подпрыгнула трубка в руке.

– Парень… – подтвердил Майкл смущённым голосом.

– Ах, парень, твою мать!!! – выругался Чарльз, но спросил: – Так тебя сегодня ждать?!

– Где? – переспросил вежливо Майкл.

Чарльз выругался в рифму и прервал связь. Майкл ещё несколько секунд молча смотрел на телефон, пока в комнату не вошёл Джимми.

Среди загадок жизни Майкл особенно выделял одну: «Каким образом взрослые умудряются создавать сложности?». В детстве его часто удивляло нелогичное, глупое и порой откровенно дурное поведение взрослых, которые любили отговорку: «Вырастешь – поймёшь». Однако, когда Майкл вырос, его непонимание жизни лишь увеличилось.

Вот как сейчас: у них с Джимми всё хорошо. Сам Джимми «идеальный парень», наделённый всеми лучшими чертами, словно выдуманный герой любовного романа. Джимми внимательный, у него младшие брат и сестра, о которых он заботится. Он вежливый, чуткий, в меру весёлый и одарён хорошей внешностью, которой стоит позавидовать. Кажется, у него почти нет проблем, если не считать небольшое количество денег и ночные кошмары, в которых ему снится, что с его родственниками случилась беда, он спешит на помощь и терпит неудачу. Иногда Джимми кричит, просыпается в поту. Это немного пугает, но Майкл сталкивался с проблемами и похуже.

====== Глава 3. Ложь честнее правды ======

Майкл повернул за угол и очутился в мире шестнадцатиэтажного недорого жилья. Вокруг царил деловой аскетизм, лишь редкие цветники улыбались ему с неизвестных окон. Он обвёл глазами гигантский прямоугольник жилых ячеек, чтобы через некоторое время найти ту самую ячейку, где жил Джимми. Окна были приоткрыты на проветривание. Ага. Майкл нажал кнопку вызова рядом с входом в подъезд, произнёс своё имя и направился к лифту. Лифт беззвучно пронёс его сквозь десяток этажей.

Когда Майкл повернул на лестничную площадку, его уже ждал Джим, который посмотрел на него серьёзно-зелёно-радостными глазами. Майкл невольно отклонился от его взгляда и обнял двумя руками. Такого человека как Джим нельзя было бы не обнять такому человеку как Майкл. Майкл бросил взгляд на кухню, видневшуюся через открытую в жилище дверь. На кухонном столе стояла всё та же квадратная кружка красного цвета, из которой по утрам пили чай или кофе.

Майкл вспомнил эту кружку, а вместе с ней в памяти возникла сестра Джима. В тот раз в доме были только они вдвоём: Майкл и Рокси. Она сидела напротив него. Грубые каштановые волосы спадали небольшими локонами на её плечи. Рокси рассказывала ему о брате, а Майкл внимательно слушал. Он узнавал человека, с которым жил вот уже месяц, с новой стороны. Не со стороны, которую он сам и многие другие называли «Джимми», а со стороны совершенно иной личности, которая не любила походы в кино, рестораны, шумные компании, пыталась играть на гитаре и была равнодушна к науке.

Майкл вспомнил своё жуткое состояние после беседы с сестрой. Он дождался Джимми и обратился к нему: «Д… Джеймс, – впервые произнёс он имя Джимми в первоначальной форме, – нам нужно серьёзно поговорить».

Никто уже не знает, как повелось так, что человека с большими, даже устрашающими скулами, выраженным подбородком и выделяющимися бицепсами стали называть «Джимми», именем, которое больше подходит для ребёнка, нежели для взрослого человека, воплощающего в себе все возможные атрибуты маскулинности кроме усов. С другой стороны, в этом уменьшительно-ласкательном имени была своя логика, которую Майкл, кажется, уловил. Это Джимми всегда соглашался на любые предложения. Это Джимми всегда говорил: «Да». Это Джимми шёл с вами в кино, даже если не хотел этого. Это Джимми одобрял вечеринки. Это Джимми делал радостный вид, даже когда радости не было. Это всё Джимми! В этом смысле Джимми был маленьким ничего не значащим человеком, низкой, незаметной личностью. И Майкл почувствовал, как начинает ненавидеть Джимми всё больше и больше.

В отличие от Майкла, Чарльз отнёсся к ситуации прагматично:

– Йо*ый засранец, Майки! Миллиарды людей завидовали бы тебе. Ты нашёл любящего человека, готового терпеть тебя вместе с твоим барахлом. Таких больше не создают в лабораториях! Ты бы остепенился, успокоился, да и трахался в удовольствие!

Майкл ничего не ответил, ему было противно, но совета не сжигать мосты послушался. На следующей встрече с сестрой Джима он задал прямой вопрос: не случилась ли с её братом какая-то неприятность? Ответ оказался исчерпывающим: «Он наверное не сказал? У него редкое заболевание сетчатки глаз, наследственное. Он постепенно теряет зрение и со временем ослепнет. Конечно, он ничего не сказал». Это прозвучало как приговор и как самое точное объяснение.

Майкл поступил единственным способом, который мог бы удовлетворить его чувство справедливости. Он потратил полгода, чтобы уговорить Джима всеми правдами и неправдами пойти к психологу. На этом его душа успокоилась, и точка была поставлена, но не со стороны Джима.

Невольно Джим создал для Майкла неоднозначную ситуацию. С одной стороны Майкл сделал всё возможное, чтобы помочь ему, а с другой стороны он оказался «ответственен за результат». В последний раз, когда они виделись, Джим признался: «Даже если я справляюсь со своим страхом, я точно знаю, что ты единственный человек, кого мне стоит любить. Я не откажусь от тебя». И Майкл прекрасно понимал Джима, но изменить своё отношение не мог.

Он так и приходил к нему. Редко. Но постоянно. Беседовал об успехах. Говорил о жизни. Обнимал. И не только обнимал. Вздыхал. Обещал больше не появляться. Уходил. И снова возникал на пороге.

Сегодня он пришел с большим ящиком в руках и, проникнув в кухню, собрал нечто похожее на шлем.

– Что это? – спросил Джимми.

– Это КРАН. То есть транскраниальный магнитный сканер высокой точности и стимулятор. Первый в своём роде, Джеймс.

Джимми посмотрел на большую тяжёлую штуку, похожую на надрезанный арбуз.

– Это что-то, что умеет читать мысли? – спросил он.

– И читать, верно, – ответил Майкл, подошёл к Джиму вплотную и неуверенно спросил: – Ты не против, если я немного загляну в твою голову.

Джимми улыбнулся и покраснел. Сейчас он скажет свою знаменитую фразу, из-за которой Майкл иногда мечтал его убить.

– Против, – и добавил, – но разрешаю.

Майкл увидел перед собой пару огромных глаз, отражающих блик окна, и ощутил тёплую волну, окатившую с головы до ног. Он вздрогнул. Качнулся. И аккуратно надел шлем на голову Джима. Подключил телефон к монитору. Активировал связь с тестовым сервером CommuniCat. Шлем заблестел редкими огоньками. Монитор моргнул и отобразил полукруглые поверхности, которые были похожи на карту далёкой сказочной туманности, переполненной призрачными огнями мерцающих звёзд. От каждой звезды в глубину тьмы тянулись тысячи радужных хвостов, схожих с кронами деревьев.

Майкл подумал, что мог бы записать активность зрительной коры Джима, если бы имел достаточную пропускную способность оборудования. Тогда он мог бы посмотреть на себя со стороны в истинном значении этого слова. Узнать, как Джим видит его. Он заметил также изменения в специализации зрительных нейронов, что свидетельствовало о болезни Джима.

Но больше всего он желал увидеть другие загадки этой вселенной. Майкл выполнил в воздухе несколько жестов ладонью, и тысячи огней рассыпалась на связанные полигоны, а в боковой части экрана в порядке иерархии отобразились символы: «N11Z87, N12P39». Майкл произнёс: «M51P03, H88R340, Z346I32, O70G», и монитор тотчас же задрожал пылающими массивами звёзд. Он удивлённо посмотрел в тёмные глаза Джима, спросив про себя: «Ты правда это чувствуешь?», и сам же ответил вслух:

– Правда…

Джим смотрел в монитор, догадываясь о смысле нарисованных точек.

– Во мне так сильно горит? – спросил он.

– Да, так сильно, – ответил Майкл.

Больше Майкл не стал тратить время на «глупости». Он открыл виртуальное досье личности Джима, которое десятками лет создавалось в недрах CommuniCat из массива его следов в цифровой сети. Досье представляло из себя скопление идей, которые поддерживал человек. Каждая идея была связана с векторами акцептования оттенками отношений к идее и складывалась в группы отношений с другими идеями и группами идей. Всё это носило название: профиль суперидентичности.

– Сейчас я буду показывать ситуации, которые тебе следует вообразить, – инструктировал Майкл. – Не нужно ничего отвечать, и не нужно обдумывать. Просто сконцентрируйся на том, что видишь.

Майкл заметил, как на мониторе появился ответ «Да» раньше, чем Джим кивнул в знак согласия. Майкл показал ему экран личного коммуникатора, в котором были записаны заранее отобранные видео, где люди гибли в авариях, требовали помощи, любили друг друга, помогали друг другу, ругались друг с другом, спорили, находились в радости, в горе, в болезни, в одиночестве и умирали.

В отличие от Паоло, Майклу требовалось в два раза больше времени, чтобы правильно обработать значения сегментов мозга Джима. Но Майкл понимал, что в этом деле у него не могло быть помощников, потому что он не просто нарушал закон о вмешательстве в профиль суперидентичности, но и делал это с молчаливого согласия человека, который ему беспредельно доверяет.

Майкл вспомнил Чарльза, который бы напел что-то вроде: «Поздно бояться! Поздно жалеть! Поздно метаться! Поздно терпеть! Время бросаться! Время взрослеть! Время рождаться! И время сгореть!».

Майкл перепроверил результаты снова, но не смог избавиться от ощущения, что упустил что-то важное. Он смотрел на три карты суперидентичности: одна принадлежала Джимми, созданная CommuniCat, вторую он создал сам прямым наблюдением нейронной сети, а третья – описывала его собственную личность.

– Поразительное сходство, – озвучил он наблюдаемый результат.

Это означало, что алгоритм CommuniCat совместимости партнёров не ошибается. Очевидно, Джим был для него идеальным вариантом.

Майкл подвинулся к Джиму поближе:

– А можешь описать то чувство, которое ты ощущаешь ко мне сейчас?

Джим вопросительно посмотрел на Майкла:

– Любовь? – неуверенно сказал он.

– Это слишком общее слово. Ты бы мог рассказать подробнее. На уровне ощущений. Вот, например. Когда меня нет рядом, ты чувствуешь, что потерял что-то важное?

– Ну, конечно, мне приятнее, когда ты рядом, – Джимми неуверенно поводил глазами по сторонам.

– Я имею ввиду другое чувство. Такое очень неприятное, резкое. Чувство утраты. Как будто у тебя украли миллион! Или отрезали ногу, руку. Что-то очень важное. Такое чувство есть?

– А, понятно…, – сказал Джим. – Такого чувства нет.

Настала очередь Майкла удивляться.

– То есть его сейчас нет, – уточнил Джим, – раньше, как только я влюбился в тебя, оно было. Когда ты уходил, было чувство, будто из родных кто-то умер. Будто бросили.

– То есть влюблённость у тебя прошла?

– Ну да, – Джим кивнул.

– А что ты чувствуешь сейчас? Прямо сейчас?

– Мне хорошо, – ответил Джим.

– Это у тебя на лице написано, – улыбнулся Майкл. – А на что это чувство похоже?

Джим задумался:

– Когда ты рядом, мне кажется, что всё на своих местах. Так, как должно быть. Самым лучшим идеальным образом.

Майкл посмотрел на разбросанные вещи, незаправленную постель и задумался:

– То есть прямо сейчас?

– Да.

Майклу, у которого был особый пунктик относительно положения пуфиков в комнате, чувство «что всё на своих местах» было хорошо знакомо. Но он и предположить не мог, что такое чувство можно было бы назвать словом «любовь». А почему нет? Почему любовь обязательно должна быть романтичным туманом, чувством значимости, когда ради тебя что-то делают, совершают и превозмогают. Почему любовь не может выражаться простым, даже утилитарным, ощущением порядка или чувством сложенных вещей в комнате.

Майкл заглянул в себя и почувствовал зависть к Джиму: в его душе чувство порядка отсутствовало.

– Обидно, – прошептал он еле слышным голосом.

Майкл до последнего сомневался в возможностях построения модели идентичности по цифровым следам. Ведь люди редко когда говорили правду что в сети, что в реальности. Они редко отражали свои истинные мысли и мнения. Как же тогда анализ образа, которым человек хочет казаться, мог дать ответ о его истинной сущности? Майкл не понимал. Но теперь он вынужден был признать неотвратимость фактов.

Значит, то, что он считает ложным, – не ложно. Значит, когда нам кажется, что мы врём – мы не врём. Или же ложь лишь частична. Всё правильно, чтобы создавать ложь, нужно иметь немного истины, в которую искренне веришь. Они часто говорили об этом с Паоло. Но лишь теперь он понял эти слова по-новому, с иной стороны. Он ощутил, как из тьмы «ничего» возникла новая мысль, и как на её появление слетелись другие. Он вспомнил свою первую встречу с Джимми, и вдруг в голове раздался щелчок озарения, а за ним ещё один и ещё.

Ложь, в которой есть правда, правда, в которой есть ложь! Необходимо понять! Дальше тянуть нельзя. С Алом нужно разобраться. Майкл сложил прибор в серебристый кейс и отправился к себе домой.

*

Паоло сидел за столиком в VIP-зоне на двадцатом этаже Амор Мунди, ел мороженое и подмигивал вокалистке, которая весело заводила речитатив под звон труб и ударных. Раздался медный взрыв перкуссии, и зал окутался дымкой из красного сладкого глицеринового тумана. Сквозь туман вышло рогатое чудовище на козьих ножках. Сервоприводы бесшумно двигали бордовое мускулистое тело, внутри которого виднелась голова Чарльза. Струйки искусственной крови стекали вниз и блестели в свете софитов.

Чарльз зверски улыбнулся Паоло и протянул ему синтетический алко шот «Хиросима».

– Офигенный экзокостюм! – восхитился Паоло, болтая ложкой мягкое мороженое.

– Да, ебан*стическая игрушка, – похвастал Чарльз, двигая демонической рукой как своей собственной.

– Она на нейроинтерфейсе?

– Целиком на нём, чувак! – Чарльз присвистнул.

– Чума!!! – Паоло одним движением опрокинул шот и заел ложечкой мороженого. Под крики: «Don’t stop me» музыка заиграла в полную силу.

– Видать, бл*дь, последний подарок от папаши перед тем, как CommuniCat разорится. Я не сдерживался в желаниях, – гордо сказал Чарльз, опрокидывая в себя шот.

– Да, жалко, – отметил Паоло.

– Да брось! Кто-кто, а ты быстро найдёшь новую работу! На таких HR устраивают облавы, – подбодрил Чарльз. – Признайся, ведь уже были предложения?

Паоло кивнул, облизывая очередную ложечку мороженого.

– Мне домашний проект жалко.

– Который? – спросил у Паоло человек в теле дьявола.

– Градиенты симпатий.

– Это тот, в котором рисовались отношения между пользователями CommuniCat?

Паоло кивнул.

– А если перенести на сервера Амор Мунди? Мощности не хватит? – предложил Люцифер.

– Мощности хватит, но данные о пользователях – в CommuniCat.

– Ну да, ну да… – огорчился Чарльз в образе дьявола. – После банкротства компании доступ к ним – уголовное дело, – он ехидно улыбнулся, оголив наращённые клыки зверя, и прищурил глаз: – По секрету, все самые важные сервера CommuniCat здесь, прямо под нами!

Паоло с недоверием посмотрел на Чарльза.

– Шутка, друг! Что ты! – Чарльз улыбнулся, подвинулся к Паоло и показал пальцем вниз: – У этой штуки есть даже член, – похвастал он заговорщицким тоном.

Паоло пожал плечами, поедая очередную ложку мороженого, как бы говоря: «Я и не сомневался».

– Конечно он полностью повторяет анатомическое устройство с этими всеми пещеристыми телами и всё такое, ну ты знаешь, но главное не в этом, – он поднял указательный палец. – Я запрограммировал эрекцию на мысль о мороженом! – и Чарльз показал язык. – Правда я йоб*ный гений?!!!

Ложечка выпала у Паоло изо рта, а Чарльз гомерически засмеялся. В ответ на лице программиста появилась искренняя широкая улыбка. Чарльз ликовал!

– За Банкрот! – Провозгласил он дьявольским басом.

*

Майкл стоял прямо перед дверью. Кажется, он был внутри фильма «День сурка», настолько сильно чувство повторяющихся событий мучило его. Реальность словно раздваивалась в глазах. Стены казались не совсем настоящими, телефон в руках – не настоящим, да и сам Майкл ощущал себя будто персонаж детективного фильма. Он провёл пальцем по экрану мобильного, открыл двери и зашёл в квартиру. Аккуратно поставил кейс на стол, посмотрел на беспорядочно брошенные пуфики и обнаружил гостя у окна. Майкл привлёк внимание Ала, когда щелкнул замками кейса, вытащил части прибора и сложил из сегментов полусферический шлем.

– Знаешь, что это такое? – спросил Майкл.

– Это КРАН, – без раздумий ответил гость.

– Верно, их всего три в мире, – подтвердил Майкл. – И существуют всего три варианта объяснения, как ты мог узнать про идею, хотя даже я не знал о ней.

Квартира дрожала. Стены дрожали. Даже пол под ногами Майкла серебрился невидимой дрожью. Лишь фигура Ала казалась ему гиперреалистичной на обломках разрушающейся реальности. В Майкле боролись два желания. Первое хотело, чтобы Ал оказался лжецом, а он раскрыл заговор. Ал – зло, Майкл – добро. Великий Майкл, борец за добро. Ужасный Ал – дьявол во плоти. Это желание подогревалось чувством собственного достоинства и страхом. Второе желание хотело, чтобы Ал оказался богом. Настоящим творцом, словом созидающий реальность, известный под именами Мемра, Маамар, Логос, который снизошёл в мир живых, дабы собирать идеи среди людей, чтобы начать новое время и новую вселенную. Эта мысль согревала Майкла особым теплом чувства высшей доли и особой значимости, ведь именно он встретил Бога, и именно у него возникла Идея!

Майкл подошёл ближе к гостю:

– Первый – Майкл загнул указательный палец – у тебя есть способность видеть закономерности информации без помощи приборов. Такая возможность не исключена, а значит, ты и правда способен видеть красоту вселенной невооружённым глазом. В таком случае придётся признать, что ты и есть создатель. Хотелось бы верить в эту версию. Она прекрасна.

Майкл загнул средний палец:

– У вас в руках есть секретная технология чтения карты сознания, которая позволяет делать то же, что и КРАН, но на расстоянии. Что является строгим нарушением международной конвенции на доступ к изобретениям. Маловероятно, но не исключено.

Майкл загнул большой палец:

– Наконец, вы усыпили меня, использовали КРАН, чтобы считать карту, а после неизвестным мне образом узнали о существовании идеи. В таком случае – это транскорпоративный шпионаж, не считая прочих нарушений приватности.

Ал покачал головой:

– Тогда нужно было бы стереть тебе память.

– Достаточно препятствовать процессу запоминания, а с КРАНом это просто, даже с базовыми знаниями по нейрофизиологии. Подавление B04N1 – и память работает не больше пары минут. Или, скажем, можно было использовать маску, правда, это сложнее.

Майкл уселся на пуфик.

– Всё просто, – протянул он руку в сторону Ала, – звоним в полицию, делаем допрос с помощью КРАНа и выясняем правду.

Ал принял серьёзный вид:

– Ты упустил кое-что.

Майкл развёл руками:

– Что я упустил?

Ал достал белый лист бумаги из кармана брюк и протянул Майклу. Майкл не успел прикоснутся к бумаге как ощутил сильное чувство дежавю. Реальность окончательно раздвоилась и рассыпалась на глазах. Волна неизвестных эмоций вместе с мурашками по спине пронзила тело сверху донизу.

Когда Майкл очнулся, он стоял уже в другой комнате и другой вселенной. Перед ним был другой Ал, он сам был другим, и даже пуфики были другими. Майклу понадобилось около минуты, чтобы посчитать всё «другое» вокруг него и подумать над тем, что произошло в другом мире.

– Мы это сделали? – едва слышно произнес он.

*

Каким зверем был Чарльз? Дитя прогресса, искусственное оплодотворение, редактированный геномом, из пробирки, получившее от отца половину генов с именем. До семи лет Чарльз был мальчиком-зайчиком. Максимум послушания, конформизма и следования родителю. Чарльз воспринимал отца как двухстороннюю монету. Одна часть говорила Чарльзу: «Ты должен», «Это стыдно», другая публичная сторона: «Посмотрите, какой ребёнок», «Правда, он милый?», «Самый послушный мальчик». И вот когда Чарльз вломил в глаз приятельнице за слово «пробирошный», в нём что-то надломилось, и из мальчика-зайчика вылез зверь иного рода: ломающий, крушащий и непримиримый. Отец, спрятавшийся за отряд детских психологов, только успевал хвататься за голову. Родитель раздражал беспомощными попытками взять ответственность за жизнь ребёнка, а Чарльз раздражал отца напоминанием о безрезультатности подобных попыток. Они не могли подолгу находиться рядом друг с другом, ибо каждый намекал другому о несовершенстве. Таким зверем стал Чарльз.

Ал и Чарльз были знакомы не вчера. Хоть и шапочно. Первый раз на конференции по химсексу, где знакомый Ала делал доклад о борьбе с зависимостью, они формально сидели рядом. Второй раз на встрече с отцом Ал присутствовал в качестве консультанта для CommuniCat.

– А по каким вопросам вы консультируете? – спросил Чарльз у мужчины в очках с золотой оправой, оксфордах и пиджаке.

– Эмоции, – ответил Ал.

– Что-что?? – переспросил Чарльз.

– Эмоции, – снова повторил Ал.

– О!!! У меня сейчас очень сильные эмоции, – прогыгыкал Чарльз и чуть не выпустил одно из своих любимых матерных слов. Он терпеть не мог людей в оксфордах и пиджаках. Его буквально тошнило от напыщенности английского стиля. Но когда он на вечеринке увидел Ала с фиолетово-зелёными волосами, клипсой в носу и в разорванной снизу розовой футболке, он многозначительно присвистнул:

– Консультант?!

Ал подошёл к Чарльзу вплотную и снял футболку:

– По эмоциям, – повторил он.

Чарльз рассмеялся:

– Хорошая попытка соблазнить нецелевую аудиторию! Но я завидую! – показал он пальцем на грудь Ала. – Я завидую!

– Важная эмоция, – подметил Ал.

– Серьёзно?

– Конечно. Зависть говорит о том, что у человека есть потенциал.

Чарльз заразно расхохотался на слове «потенциал», и в душевном порыве угостил нового старого знакомого набором из пяти шотов.

Когда синтетический алкоголь проник в зону вознаграждения, Чарльз спросил Ала:

– И зачем ты понадобился отцу?

– Почему сам не спросишь?

– Стараюсь не общаться с засранцами, – с улыбкой ответил Чарльз.

Ал подмигнул:

– Модель любви.

– Йо*й п*ц!!! – посочувствовал Чарльз.

– Верно.

– И такое делают?

– У вашей корпорации новый проект.

– Да, бл*! Очередная воронка для бабла! – и Чарльз опрокинул следующий шот, который согрел его дыхание, а потом спросил:

– И в чём загвоздка?

Ал повернул рюмку на сто восемьдесят градусов, чтобы полюбоваться напитком:

– У людей эмоции отличаются, а CommuniCat необходимы обобщения.

– Это какие эмоции? Ненависть, зависть?

– Буквально все, – утвердительно ответил Ал.

– Чёрт возьми! А я догадывался, что так, как я ненавижу это дерьмо, ненавидит никто! – Согласился Чарльз.

– А у меня есть чувство корней квадратного уравнения, – похвастал Ал.

– Это каким образом? – спросил Чарльз

– Ну ты показываешь мне квадратное уравнение, а я чувствую: корни комплексные или нет.

Чарльз захихикал: