Текст книги "Пути Миритов. Холод знамений"

Автор книги: Дана Канра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Гвардейцев или слуг, желающих доложить об их прибытии, не было. Явилась сама Вен – как была, в дорожном платье из темного бархата, легкой шапочкой из тонкой материи, защищающей волосы восточниц в пути от пыли, разозленная, с искаженным от ярости лицом и поджатыми гневно губами. Такой Ирвин видел ее всего лишь раз – когда его покойный отец попытался отравить не понравившуюся возможную невестку, он сам едва не стал отцеубийцей, а строптивая Вен разозлилась на обоих. Дело едва не обернулась расторжением помолвки.

Нравы Силиванов никогда не были праведными и возвышенными, это стоило признать. Даже Гай пошел по стопам деда, пусть и не умышленно, едва не убив родного отца… Да, это все так, но что нужно Вен?

− Вот! – громко крикнула жена, прежде чем подойти к столу и шлепнуть со всей силы по нему письмом, помятой исписанной бумагой. – Старый дуралей! Вы даже не представляете, что натворили, втянув в это нашего внука!

Ирвин склонил набок голову и немного помолчал, ожидая, пока Вен отдышится. Еще хватит удар бедняжку, чего доброго.

− Что это? – спросил он спокойно.

− Письмо из столицы! Кто-то из ваших сообщников или нашей семьи – а я не удивлюсь, если эти слова одинаковы по смыслу, пытался убить короля. Письмо принесли только что, эгоистичный вы болван! – когда она злилась так сильно, то никогда не обращалась к мужу на «ты».

Болван здесь не он, а тот, кто шныряет по дворцу с кинжалом и подвергает себя и других опасности, но с Вен о подобном вести беседы нельзя. Раздражение снова вспыхнуло, будто костер из легкого огонька, подкармливаемого сухими ветками, только Ирвин отлично знал цену выдержке и не собирался спорить или оправдываться.

− То есть это печальное происшествие случилось чуть позже нашего с вами отъезда? – уточнил граф Силиван тихим голосом. – Значит, дело не в нашей семье. Мало ли у королевской семьи недоброжелателей?

− И кто же, по-вашему? – нехорошо прищурилась Вен, но крик сменился злым шипением. – Девицы Шелтон и Алллен? А может быть, назовете имя вовлеченного в вашу авантюру южанина?! Стыдитесь, граф Силиван! В вашем почтенном возрасте положено молиться Творцу и лечить больные ноги, а не интриговать.

− Мне не за что стыдиться, − пришлось чуть повысить голос, дабы урезонить вздорную женщину. – Успокойтесь, дорогая моя, и ступайте к себе. Вы устали с дороги и оттого не в себе. Буду рад принять ваши извинения за ужином.

Вен ушла, с грохотом захлопнув тяжелую дверь – как только хватило тщедушных старушечьих сил? Пожав плечами, Ирвин придвинул к себе листки и сразу позабыл о нелепой перепалке с женой, стало не до того. Младший сын Бенедикт писал ему в последний раз в восемнадцать лет, причем послание яростное и желчное, в котором от каждого слова, выведенного крупными неаккуратными буквами, веяло ненавистью. Но теперь этот облаченный в рясу чужой человек с белой кожей и красными глазами сухо и официально уведомил отца о ночном нападении на молодого Моранси. Кроме этого и десятка два упоминания Творца, принятых у фанатичных консилистов и оторианцев, Бенедикт писал, что семья Силиванов не относится к праведным, а значит даже ему не суждено вымолить у Творца прощения за родителей, брата с женой и племянника.

− Чушь, − сказал Ирвин, откладывая письмо, и глухо засмеялся.

Пока не заколотил злой озноб, и не стало очевидным, что на короля напал один из заговорщиков, знающих про общий план. Как подло! И это после недавнего решения не нападать без предварительного сговора?! Скрипя зубами, граф схватил лист бумаги, снова выхватил перо и принялся писать послание, полное злобы и гнева, адресованное старшему сыну. А святому отцу Бенедикту вовсе не обязательно знать о делах семьи, членом которой он давно уже не является.

Если нападение совершил Холт, стремясь показать свое рвение, то все очень плохо.

А если Гай?

Старик усмехнулся нервно, сквозь зубы. Да быть того не может, мальчишка не смог отбиваться от ворвавшихся Шелтона и Аллена, и тем более не станет поднимать руку на короля. Слишком трусоват. Есть еще вероятность, причем самая низкая, что неудавшаяся убийца – королева. Все-таки кинжал, а не шпага.

Камиллу Моранси, в девичестве Инам, Ирвин не видел, но слышал, что она довольно начитанная и умная особа. Вдруг она столь же тщеславна? Забеременев, решила узурпировать власть, претендовав на регентство? Или же ждала этой возможности долго, покушение вообще может быть устроено ее умом… Нахмурившись и подперев рукой подбородок, граф напряженно думал о возможности обвинить Ее Величество в случившемся.

Нет, бред. В первую очередь помешает тот же Бенедикт, питавший к родственникам исключительно одну неприязнь, да и старый граф Инам не даст дочь в обиду.

Письмо Ирвин дописал до конца, запечатал и по дороге в часовню сунул в руки растерянного молодого гонца. Злости не осталось, но приподнятое настроение было безнадежно испорчено. Как давно он молился Творцу, полгода назад? Больше? Меньше?

Медленно, сетуя на ноющие суставы, Ирвин опустился перед образом Творца, глядевшего на грешника с укоризной и состраданием, и прижал к груди сложенные ладони. Надо бы принять ванну и отдохнуть с дороги, но это потом. Сперва – помолиться, чтобы дело пошло славно. Вдруг, его это спасет?

− …прости и помилуй грешного, − выдохнул Силиван, молитва сама слетела с уст.

Хоть и предполагал, что ничего не получится. Творец прощает раскаявшихся подлецов, воров, даже убийц, но не когда они хотят продолжать свои бесчинства в дальнейшем. Но, все же, полностью осознавая собственное бесстыдство, Ирвин молился тихим надтреснутым голосом, желая скорее ободрить себя, чем умилостивить Всевышнего.

Теперь граф не боялся ничего и никого.

Глава 7. Ирвин Силиван

Путь из столицы в Эртвест занял чуть меньше двух недель, но вернувшемуся домой графу Силивану казалось, что миновал целый кватрион, и, несмотря на свой спокойный и саркастичный характер, он пребывал в раздраженном настроении. Мало того, что одну половину пути его добрая супруга Вен брюзгливо ворчала, цитировала учение Рина и завуалировано называла Ирвина нелестными словами! Вторую ее часть проклятая сорока металась по узкой клетке и либо кричала на птичьем, либо несла всякую чушь на фиаламском языке, частично повторяя выражения хозяйки. Жаль, что у него не осталось ни единой возможности жить в Вете – рано или поздно герцог Анвар, несмотря на всю свою бестолковость, сообразил бы, что неспроста вся семья Силиванов поселилась в столичном особняке. А когда старых супругов нет, то и вопросы мгновенно исчезнут.

Ехали в колесной карете с раскладными постелями – слишком Вен отвыкла от верховой езды, да и ему здоровье не позволяло. Лекарь тоже настоятельно рекомендовал воздержаться от таких опасных для старых костей и головы прогулок, но Ирвин не огорчался. Куда лучше по пути рассматривать из окошка пустые от недавно убранных колосьев пшеницы поля, золотисто-алые шапки деревьев и, еще реже, темные макушки виднеющихся вдали елей. Леса находились вдалеке от Эртонийского тракта, потому-то и увидеть их было издалека нелегко. Любоваться готовившейся к долгому сну природой Ирвин предпочитал в те редкие моменты, когда противная вредная птица замолкала.

Что, если замысел с Королем Четырех Кровей не удастся? Эта мысль изредка приходила в седую голову старика, вместе с предположениями последствий. Станут ли люди в будущем поклоняться коронованному обманщику в таком случае или предпочтут его свергнуть и вернуть на трон Моранси? Если, разумеется, в назревавшей дворцовой войне тот найдет силы и способ выжить, в чем Ирвин изрядно сомневался – впрочем, в былые времена и не такие сопляки проявляли героический характер. А беды правнуку не хотелось, может быть тогда дать возможность Гаю жениться на той наглой девчонке, что прикинулась девицей Ольсен? Северная кровь все равно в ней есть, и потом…

Додумать не вышло – проснулась гадкая птица и заверещала так пронзительно, словно ее собрались пустить на суп. Вен поскорее накинула черный платок на клетку и обеспокоенно приподняла маленькую бархатную занавеску.

− В Донгмине говорят, что животные чувствуют приближение зла и бед лучше любых предсказателей, − сообщила она тихо, и, как показалось Ирвину, с ехидной усмешкой.

− Говорить не возбраняется, − сердито отрезал тот.

Странно, но задуманное черное дело играло с Силиваном дурную шутку – чем дальше он работал над своими замыслами, тем чаще обрушивалась на старика волна противоречивых чувств; смутного беспокойства, колкой злости, мучительных сомнений. Жадные до наживы южане уже почти в его кулаке, но родственники герцога Эртона знают слишком много, и беда, если захотят написать письмо ему. Хорошо, что ни кузену Фрэнсиса, ни его племянникам не хватило ума сделать это, да хранит Творец эти чудесные бестолковые головы…

Они оказались дома ранним вечером шестнадцатого дня месяца Осеннего Тепла.

− Хорошо, что Гай остался в столице, − вполголоса проговорила Вен, когда карета, наконец, остановилась у ворот родового поместья. – Городские веяния выудят из него внушенную тобой дурь.

− Опять? – спросил Ирвин устало, чувствуя то ли злость, то ли раздражение.

− Я и не прекращала выражать тебе свое мнение.

− Но это не помешало тебе отравить Мейсонов.

− Довольно! – Вен крепче сжала ручку клетки желтыми сморщенными пальцами и яростно посмотрела на мужа. – Я не желаю больше слышать о грехе, который, к слову сказать, взяла на свою душу лишь для того, мой дорогой, чтобы ты не повесил его на Гая! И продолжаю молить Творца о твоем вразумлении, хотя моя надежда тает с каждым днем, будто свечка.

Отчеканив эти злые хриплые слова, Вен Силиван удалилась в дом гордой поступью, а Ирвину совершенно не хотелось ее догонять. Пусть проведет некоторое время в своих покоях или в библиотеке, остудит свой пыл, и тогда они смогут поговорить и понять друг друга. С каждым годом это становилось все сложнее, но Ирвин хотя бы изредка пытался вникнуть в характер супруги. А она наотрез отказывалась его понимать, даже, несмотря на помощь с Мейсонами.

Сердце тревожно сжалось и кольнуло, когда он, отдав приказы слугам, отправился в пустую гостиную, а отвыкшие от ходьбы ноги неприятно заныли. И все же отдыхать нельзя, нужно написать в Вету о благополучном прибытии и о том, чтобы эти два неслуха, сын с внуком, не вздумали ничего делать без его, Ирвина, ведома. Хотя, учитывая, что Деметрий – не рыба и не мясо, изображающий из себя вечного страдальца, ничего не должен натворить. Если только южане уломают на какую-нибудь очаровательную подлость.

Пройдя мимо гостиной, Ирвин решительно шагнул в открытый кабинет и сразу сел за стол. Перо быстро легло в сухие пальцы, позабылась давящая усталость, все остальное, кроме необходимости отослать письмо поскорее, отошло как можно дальше. Он окунул конец пера в чернильницу и занес было его над белоснежным листом бумаги, когда гармонию, созданную постепенно ставшим благостным настроением, резко оборвала жена. Приближающийся стук каблуков за дверью, тонкий и злой, мгновенно навел на мысли о том, что все плохо. Совсем. Возможно, даже гвардейцы или солдаты Эртонов прибыли, чтобы арестовать заговорщика, и Ирвин, с досадой прерывисто вздохнув, опустил перо обратно. Откинулся на высокую спинку стула и скрестил руки на груди, мрачно глядя на распахнувшуюся от сильного толчка дверь.

Гвардейцев или слуг, желающих доложить об их прибытии, не было. Явилась сама Вен – как была, в дорожном платье из темного бархата, легкой шапочкой из тонкой материи, защищающей волосы восточниц в пути от пыли, разозленная, с искаженным от ярости лицом и поджатыми гневно губами. Такой Ирвин видел ее всего лишь раз – когда его покойный отец попытался отравить не понравившуюся возможную невестку, он сам едва не стал отцеубийцей, а строптивая Вен разозлилась на обоих. Дело едва не обернулась расторжением помолвки.

Нравы Силиванов никогда не были праведными и возвышенными, это стоило признать. Даже Гай пошел по стопам деда, пусть и не умышленно, едва не убив родного отца… Да, это все так, но что нужно Вен?

− Вот! – громко крикнула жена, прежде чем подойти к столу и шлепнуть со всей силы по нему письмом, помятой исписанной бумагой. – Старый дуралей! Вы даже не представляете, что натворили, втянув в это нашего внука!

Ирвин склонил набок голову и немного помолчал, ожидая, пока Вен отдышится. Еще хватит удар бедняжку, чего доброго.

− Что это? – спросил он спокойно.

− Письмо из столицы! Кто-то из ваших сообщников или нашей семьи – а я не удивлюсь, если эти слова одинаковы по смыслу, пытался убить короля. Письмо принесли только что, эгоистичный вы болван! – когда она злилась так сильно, то никогда не обращалась к мужу на «ты».

Болван здесь не он, а тот, кто шныряет по дворцу с кинжалом и подвергает себя и других опасности, но с Вен о подобном вести беседы нельзя. Раздражение снова вспыхнуло, будто костер из легкого огонька, подкармливаемого сухими ветками, только Ирвин отлично знал цену выдержке и не собирался спорить или оправдываться.

− То есть это печальное происшествие случилось чуть позже нашего с вами отъезда? – уточнил граф Силиван тихим голосом. – Значит, дело не в нашей семье. Мало ли у королевской семьи недоброжелателей?

− И кто же, по-вашему? – нехорошо прищурилась Вен, но крик сменился злым шипением. – Девицы Шелтон и Алллен? А может быть, назовете имя вовлеченного в вашу авантюру южанина?! Стыдитесь, граф Силиван! В вашем почтенном возрасте положено молиться Творцу и лечить больные ноги, а не интриговать.

− Мне не за что стыдиться, − пришлось чуть повысить голос, дабы урезонить вздорную женщину. – Успокойтесь, дорогая моя, и ступайте к себе. Вы устали с дороги и оттого не в себе. Буду рад принять ваши извинения за ужином.

Вен ушла, с грохотом захлопнув тяжелую дверь – как только хватило тщедушных старушечьих сил? Пожав плечами, Ирвин придвинул к себе листки и сразу позабыл о нелепой перепалке с женой, стало не до того. Младший сын Бенедикт писал ему в последний раз в восемнадцать лет, причем послание яростное и желчное, в котором от каждого слова, выведенного крупными неаккуратными буквами, веяло ненавистью. Но теперь этот облаченный в рясу чужой человек с белой кожей и красными глазами сухо и официально уведомил отца о ночном нападении на молодого Моранси. Кроме этого и десятка два упоминания Творца, принятых у фанатичных консилистов и оторианцев, Бенедикт писал, что семья Силиванов не относится к праведным, а значит даже ему не суждено вымолить у Творца прощения за родителей, брата с женой и племянника.

− Чушь, − сказал Ирвин, откладывая письмо, и глухо засмеялся.

Пока не заколотил злой озноб, и не стало очевидным, что на короля напал один из заговорщиков, знающих про общий план. Как подло! И это после недавнего решения не нападать без предварительного сговора?! Скрипя зубами, граф схватил лист бумаги, снова выхватил перо и принялся писать послание, полное злобы и гнева, адресованное старшему сыну. А святому отцу Бенедикту вовсе не обязательно знать о делах семьи, членом которой он давно уже не является.

Если нападение совершил Холт, стремясь показать свое рвение, то все очень плохо.

А если Гай?

Старик усмехнулся нервно, сквозь зубы. Да быть того не может, мальчишка не смог отбиваться от ворвавшихся Шелтона и Аллена, и тем более не станет поднимать руку на короля. Слишком трусоват. Есть еще вероятность, причем самая низкая, что неудавшаяся убийца – королева. Все-таки кинжал, а не шпага.

Камиллу Моранси, в девичестве Инам, Ирвин не видел, но слышал, что она довольно начитанная и умная особа. Вдруг она столь же тщеславна? Забеременев, решила узурпировать власть, претендовав на регентство? Или же ждала этой возможности долго, покушение вообще может быть устроено ее умом… Нахмурившись и подперев рукой подбородок, граф напряженно думал о возможности обвинить Ее Величество в случившемся.

Нет, бред. В первую очередь помешает тот же Бенедикт, питавший к родственникам исключительно одну неприязнь, да и старый граф Инам не даст дочь в обиду.

Письмо Ирвин дописал до конца, запечатал и по дороге в часовню сунул в руки растерянного молодого гонца. Злости не осталось, но приподнятое настроение было безнадежно испорчено. Как давно он молился Творцу, полгода назад? Больше? Меньше?

Медленно, сетуя на ноющие суставы, Ирвин опустился перед образом Творца, глядевшего на грешника с укоризной и состраданием, и прижал к груди сложенные ладони. Надо бы принять ванну и отдохнуть с дороги, но это потом. Сперва – помолиться, чтобы дело пошло славно. Вдруг, его это спасет?

− …прости и помилуй грешного, − выдохнул Силиван, молитва сама слетела с уст.

Хоть и предполагал, что ничего не получится. Творец прощает раскаявшихся подлецов, воров, даже убийц, но не когда они хотят продолжать свои бесчинства в дальнейшем. Но, все же, полностью осознавая собственное бесстыдство, Ирвин молился тихим надтреснутым голосом, желая скорее ободрить себя, чем умилостивить Всевышнего.

Теперь граф не боялся ничего и никого.

Глава 8. Шон Тейт

Фиаламскую крепость в Эрте и аранийский лагерь разделяла широкая река Лонга, но лейтенанту Тейту посчастливилось найти нужную местность довольно быстро, хотя душу съедало нарастающее беспокойство. Погода семнадцатого дня месяца Осеннего Тепла радовала солнечными, пусть и не греющими уже лучами, а также отсутствием ветра и дождей. Выехав два дня назад из Эрты, Шон сперва немного заплутал, но ориентировался по воспоминаниям из рассказов генерала Рида и очень скоро смог выехать на верную тропу – неширокую, но протоптанную сапогами людей и конскими копытами. Для разведки, чтобы чувствовать себя спокойным и защищенным, главное всего лишь забыть, что он фиаламец, а акцент оправдать незаконным происхождением – и вот тут-то он не солжет!

Шон зло усмехнулся, но заставил себя думать о другом и придирчиво осмотрел свою темную суконную куртку, не выдававшую его принадлежность к какой-либо армии. Коня молодому человеку выдали самого обычного, оружие он тоже оставил в лагере, и имел при себе только рекомендательное письмо от несуществующего барона Генхена и поддельные бумаги, с которыми приехал в Эрту. По ним Шон Тейт считался жителем Арании. Сперва казалось, что командование желает таким образом избавиться от бастарда, как уже избавился от Шона приемный отец, граф Льюис Холт, и что такая разведка больше походит на изгнание. Но стоило Мартину крепко обнять товарища и сказать ему теплое напутствие, ложные мысли отхлынули прочь, подобно изменчивой морской волне.

Мать рассказывала Шону в детстве о безжалостных ледяных волнах Голубого моря, разделяющего Талнор и Аранию, как же славно, подумал он, вглядываясь в тронутые позолотой осени холмы впереди, что повезло ехать верхом, а не плыть на корабле. Меньше людей узнают о его планах, и меньше будет потом вероятности стать разоблаченным и захваченным в плен. Самым тяжелым испытанием, видимо, станет пережить ближайшую неделю до приезда Дина Мейсона во вражеский полк – но и после этого им придется держаться на расстоянии друг от друга, словно они никогда не были друзьями.

Это не страшно, достаточно лишь смириться и подыграть аранийцам, Мейсону, самому себе. За свою двадцатиоднолетнюю жизнь Шон сумел набраться терпения и выносливости, поскольку иначе ни за что не смог бы выдержать мерзкого сводного братца. У Генри Холта всегда хватало подлости не просто досадить бастарду и унизить его, а еще славно очернить в глазах отца. И Шон, прекрасно понимая, что ничем хорошим его сопротивление не закончится, молча сносил все толчки, издевки, наказания и крики на «маленького бесноватого ублюдка». Матушка никогда не заступалась за старшего сына, но он, когда подрос, совершенно перестал на нее обижаться – ведь она была жертвой отчима точно так же, как он был жертвой Генри.

Сердце словно сдавили твердые пальцы ледяной руки, в горле появился горький ком, и Шон моргнул, прогоняя злые слезы. Нужно не думать о больном прошлом, а ехать навстречу будущему на этой простенькой лошади, оглядывая пустые зеленовато-золотистые холмы. Если, конечно, этому будущему когда-нибудь суждено наступить.

Граница, охраняемая фиаламцами с одной стороны и аранийцами – чуть дальше, приближалась, но сперва ему пришлось пересечь мост через реку Лонгу, разделяющую две страны. Под лошадиные копыта легла широкая сухая дорога, к концу осени она размякнет под обильными ливнями, превратится в водянистую хлябь, хорошо, что покидать вражеский полк Шону и Дину велено только зимой. Фиаламский офицер средних лет, усатый крепыш, устало скосил светлые глаза на предъявленные документы и махнул рукой – проезжайте, мол.

− Спасибо! – коротко поклонился по привычке Тейт, и, убрав бумаги за пазуху, тронул поводья.

Впереди ничего не изменилось, хоть он и очутился на вражеской земле. До пограничной заставы оставалось примерно пятьсот тальм, и постепенно Шон перестал чувствовать себя не в своей тарелке.

− Здравия желаю, − сказал он твердым голосом, встретившему его молодому и безусому, такому же, как сам, офицеру, стараясь глядеть прямо в глаза. – Лейтенант Тейт. Исполнял тайное задание барона Генхена и направляюсь в полк несения службы.

− Здравия желаю, лейтенант, − быстро ответил тот, наклонив голову, из-под съехавшей набок шляпы выбилась рыжая прядь. – Проходите.

Получив бумаги обратно, Шон Тейт поехал дальше. Пути назад уже не имелось, да и он не относился к способным дезертировать людям. Бояться чего-то – удел тех, кому есть, что терять, а лейтенанту оставалось лишиться разве что дружеского расположения Дина Мейсона, и потому он окончательно перестал волноваться, когда впереди, между двумя очередными холмами, появились темные очертания вражеской крепости. Каменная, высокая, рвущаяся острыми башнями в светлое небо и на вид совершенно неприступная…

Столица Арании, Эрум, находилась в паре пианов от этой крепости, как сказал Шону генерал Рид, интересно, единственная ли эта? Глубоко и прерывисто вздохнув, Тейт закрыл глаза и велел себе отныне называться аранийцем или в худшем случае аранийским бастардом. Мало ли их тут живет, детей аранийских женщин и фиаламских мужчин, зачатых в мирное время? Если выдать себя хоть какой-нибудь малостью, все закончится дурно, и надо продержаться, втираясь в доверие к генералу Шварцу, чтобы не подвести хотя бы Дина Мейсона.

Лошадь вдруг всхрапнула, мотнула головой.

− Тише, − произнес юноша вполголоса. – Не буянь, мы не в бою.

Здоровенный детина в кирасе и со старомодным клинком в ножнах заступил Шону дорогу к воротам, схватил под уздцы лошадь. Бояться здесь было нечего, этого человека, верно, научили заранее так обращаться с приезжими без предупреждения людьми, но полный злого недоверия взгляд заставил Тейта невольно поежиться.

− Здравствуйте, − сказал он уже в третий раз за последние сутки. – Лейтенант Тейт, еду от барона Генхена с рекомендательным письмом. Мой полк разбит наголову фиаламцами, оставшимся в живых офицерам барон обещал помочь.

− А почему тогда едете один? – с подозрением спросил здоровяк.

− Второй вроде должен отправиться позже, − откликнулся Шон с нарочито озадаченным видом, только что в затылке не почесал, но этот жест, близкий к крестьянскому поведению, лучше отложить на самый крайний случай, а потом и солгать, что матушка, будучи деревенской девицей, зачала его с проезжим фиаламцем. Да простит его добрая Гульда Холт. – Точно не знаю, барон никому не объяснял. Остальные и вовсе по другим полкам распределены.

− Генерал Шварц не давал никаких распоряжений.

− Да, господин барон так и говорил, что отправит меня без предварительных писем, − теперь пришлось беззаботно улыбнуться. – Он очень забывчивый, понимаете ли, и не хотел допущения неприятных ошибок.

− Ладно, − буркнул верзила, не желая выслушивать о хрупком душевном покое некого барона, и, отпустив лошадь, посторонился. – Проезжайте.

Второй человек, невысокий и молчаливый, быстро отпер ворота, позволяя Шону храбро въехать на территорию крепости. За спиной лязгнул металл – значит, теперь он точно обречен либо на удачу, либо на плен и забвение, но полно думать о дурном, сейчас следует запомнить расположение комнат и коридоров замка, завоевать расположение генерала Шварца. Вперед, вперед!..

Не зная, у кого узнать о местонахождении генерала, Тейт слез с лошади и повел ее за собой, оглядываясь по сторонам с любопытством: видеть замки, и тем более не родовые, а военные, ему еще не приходилось. С другой стороны, лучше демонстрировать некую осведомленность того, что его ждет – так он не вызовет лишних подозрений и запомнит нужное, чтобы потом тайком поделиться с Дином. Когда мальчик прибудет сюда, если, конечно, генерал Рид не передумает, знания о порядках аранийской армии понадобятся ему в первую очередь.

Караульные только глянули на бумаги и посторонились, впуская его в прохладные стены крепости. В слегка озябших пальцах зашуршало ложное письмо от несуществующего человека – теперь придется врать и ему, Шону. Да простит ему такой грешок Творец, раз уж оторианская церковь прощает за военные убийства! Улыбнувшись самому себе и своей удаче, Шон твердыми шагами направился на поиски покоев генерала Шварца. Теперь он ничего не боялся и ни перед кем не робел, ведь точно знал, что пришел сюда за победой, и встретившись с небольшой группой солдат.

Возвращались с учений или недавно был бой? Неважно.

− Прошу вашего прощения, судари, − без улыбки и стараясь казаться озабоченным, проговорил Шон, внимательно рассматривая их бледные усталые лица, покрытые трехдневной щетиной. – Срочное поручение к генералу Шварцу.

Двое аранийцев переглянулись, остальные стали недоверчиво хмуриться и пожимать плечами.

− Кто вы такой? – наконец догадались задать вопрос.

− Лейтенант Тейт, прибыл по приказу барона Генхена.

Этот непонятный ответ убедил солдат, как ни странно, и один из них, самый молодой и наивный, подробно объяснил Шону, что идти следует по лестнице на второй этаж, а затем свернуть налево и постучаться в третью по счету дверь. А если она будет заперта – подождать, генерал иногда изволит отлучаться на срочные военные совещания. Кивнув, лейтенант пошел указанным путем, и очень скоро громко ударил костяшками пальцев в плотно закрытую темную дверь. Три раза.

Сердце заколотилось от смутного беспокойства, только Шон смог его с достоинством побороть. Страх остался за воротами крепости, он должен, нет, просто обязан держать себя в руках! Во имя Фиалама и его короля, во имя чести и долга…

− Да, войдите, − голос по ту сторону двери звучал глухо, но не зло.

Крепко вцепившись в простую гладкую ручку из тусклой стали, он распахнул деревянную преграду и шагнул в просторный и светлый кабинет, неплохо обставленный, между прочим. На полу большой черный ковер с алым узором, дубовый большой стол, крепкие стулья и обитые темно-зеленым бархатом кресла. Почему аранийский генерал смеет позволять себе такую роскошь, если фиаламец неано Рид довольствуется лишь необходимым? Но нет, юноша не собирался возмущаться или выражать протест иначе, ограничившись молчаливым удивлением.

Затем перевел взгляд на сидевшего за столом мужчину примерно сорока лет, с бледным приятным лицом и темными глазами, волосы же его были светлыми, почти белыми, и коротко остриженными. Этим хладнокровным пристальным взглядом можно прочесть по любому лицу что угодно, не иначе, и Шон решил никогда не смотреть в глаза Шварца. Но пришла пора отбросить в сторону робость и представиться, а затем протянуть рекомендательное письмо и бумаги. С генералом юноша поздоровался четвертый раз в этот день.

Собеседник слушал его очень внимательно, глядя в упор, и хоть Шону было неуютно, он продолжал без остановки говорить правдиво звучавшую ложь. Вышло достоверно, но поверит ли араниец?

− Лейтенант Тейт? Хм. До меня не доходили слухи о разбитых полках, − спокойный и прохладный ответ едва не выбил Шона из колеи. – В этом ничего странного, однако, сейчас такое время, когда факты искажаются или скрываются вовсе. Нам не хватает офицеров и тем более солдат, вы прибыли вовремя, молодой человек.

− Премного благодарен, − ответил Шон поспешно.

− Рано благодарите, − еще один пронизывающий взгляд. – У аранийских войск сейчас сложные времена, и новеньким офицерам приходится сильно постараться, чтобы спасти себя или других.

− Разумеется, − поддакнул Шон.

− Но если вы выжили тогда, значит сможете и теперь… А второй офицер?

− Он не офицер, но порученец моего погибшего товарища, − лгать про шестнадцатилетнего офицера очень глупо, придется говорить честные слова и надеяться на слепую удачу. – Его ранили сильнее, чем меня.

− Понятно. И барон Генхен решил посодействовать и вам и нам, − на миг тонкие губы генерала тронула легкая улыбка. – Хорошо, молодой человек, вы можете идти и располагаться в офицерской казарме. Осмотритесь здесь, старайтесь не заплутать. Часто у нас не бывает свободного времени.

− Слушаюсь, господин генерал! – отчеканил Шон.

− О, не стоит. Вы не в строю, нет смысла так кричать. Можете идти.

Бумаги Шона вернули, а рекомендательное письмо осталось на столе генерала, и попросить назад нельзя – подозрительно и странно будет смотреться со стороны. Впрочем, если к приезду Дина их обоих не арестуют за шпионаж, уже несказанно повезет. И сейчас, вполне довольный собой Тейт мог отправляться искать офицерскую казарму.

Все сложилось как нельзя лучше – уже через несколько часов ему выдали форму лейтенанта. Белая рубашка, и черно-красные мундир со штанами, напоминающие цветами ковер в кабинете Шварца. Странное дело, неужели этот человек настолько предан Арании? Это же глупый фанатизм! Усмехнувшись, Шон продолжал вести себя как обычно, а общаясь вынужденно с офицерами и солдатами, предпочитал не думать, что они враги.

Такие же, как и он, люди, если посудить здраво. Главное – забыть, что еще недавно он с чистой совестью протыкал их в боях шпагой и метко стрелял в них из пистолета.

А еще ему приснился странный сон через несколько суток после появления в аранийской армии, когда, лежа в казарме среди малознакомых чужих людей, Шон впервые за долгое время предавался сладкой дреме. Ночь с двадцатого на двадцать первый день месяца Осеннего Тепла, вероятно, запомнится ему надолго, потому что высокий широкоплечий мужчина в серебристом костюме, вероятно одетый для охоты, говорил о чем-то одновременно важном и бесполезном. Точнее, бесполезном для Шона. Зачем ему знать, ведь он всего лишь бастард, очень может быть, что и крестьянский сын.

Только одну фразу юноша запомнил накрепко, а позже, пробудившись, гадал, что бы она могла значить: