Текст книги "Amor deliria nervosa (СИ)"

Автор книги: cup_of_madness

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

С таким же успехом ему можно было взять ножичек и вспороть ей горло. Это та фраза, которой Гермиона пытала себя, начиная с третьего курса. Такая же, как и все.

Такая же, как и те девушки, которым он нравился. Они не брезговали разными способами привлечения его внимания, и чем старше становились, тем развязней были способы.

Гермиона же никогда не жаловалась на недостаток его внимания. Правда, такого внимания, от которого потом вспоминаешь все едкие слова перед сном. На третьем курсе это непременно вызывало слёзы. На четвёртом вполне ощутимую боль, которую Гермиона тогда часто сравнивала с физической, не подозревая о том, что в будущем эта метафора станет как никогда применимой. Потом пришла нервозность, затем обида уступила место страху. И всё это, чтобы смениться цветами в лёгких, которые натурально резали ей внутренности ножами. Все эти чувства так несправедливо принадлежали Драко Малфою, который просто сидел в своём кресле, будто вертел в руках все её эмоции и отбрасывал прочь, не забывая потом протереть руки антибактериальной салфеткой.

Если так Макгонагалл представляла её спасение, то Гермионе не нужно было этого спасения. Просто поразительно, как можно быть безумно влюблённой в человека и не хотеть его видеть никогда в жизни.

Уже во второй раз за это утро Гермиона резко повернула голову на звук распахнувшейся двери. Минерва переступила порог, и её глаза тут же нашли парня, сидевшего в кресле.

– Мистер Малфой, вы не должны были…

– А есть разница? – уже в который раз прервал он профессора. – Разве не от меня зависит, останется ли жива ваша Золотая девочка немного дольше?

В этом было всё дело. Как бы ни заставляла его Макгонагалл, Драко не являлся дураком и теперь прекрасно понимал свою власть. Откажись он, и это испортит ему характеристику, но для директора это означает скорую кончину одной из лучших учениц. По его улыбке было ясно видно, что Малфой понимает, на какой чаше весов находится сам.

– Я хотела сообщить мисс Грейнджер лично, – отрезала Макгонагалл, поджав губы.

– А у нас могут быть секреты друг от друга с мисс Грейнджер? – Драко перевёл на неё взгляд. – Потому что мне казалось, что она буквально умирает от любви ко мне.

– Довольно! – прикрикнула директор. – Я полагаю, что на сегодня время посещений окончено, вы можете быть свободны, мистер Малфой.

– Не буду изображать разочарование, – настоящие эмоции на секунду показались на его лице, олицетворяя гнев, но он слишком быстро отвернулся и, преодолев расстояние до проёма в два шага, громко хлопнул дверью.

Гермиона закрыла глаза, понимая, что моральное облегчение вот-вот отдастся физической болью, но она была готова к этому. Если бы Малфой мог это почувствовать, наверное, ещё несколько раз посмеялся бы по поводу иронии. Ведь его присутствие причиняло ей моральную боль, а отсутствие – физическую. Гермионе нужно было выбирать из двух кошмаров.

– Я прошу прощения, что он так ворвался, мы должны были наложить чары на вашу комнату, – тон декана быстро смягчился, и Грейнджер хотелось бы почувствовать злость, хотя бы в половину соизмеримую с гневом Драко, но она была истощена даже для этого.

– Я просила никому не говорить, – только и выдала девушка, открыв глаза.

– Малфой подписал документ о неразглашении, он зачарован, так что можете быть спокойны, – Грейнджер уже открыла рот, но Макгонагалл предвидела её реплику. – Мы не могли не сказать ему, Гермиона. Он – наша единственная надежда, что вы останетесь в относительном порядке, пока мы не найдём решение для принятия мер.

Ей захотелось простонать. В данной ситуации не хватало только предложений, в которых фигурировал ключевой смысл, состоящий из слов «Малфой» и «единственная надежда».

– Но он… – Гермиона осеклась, подбирая слова. – Из-за него это может усугубиться.

– Вы просто не должны спрашивать у него ничего напрямую, – Минерва сразу поняла, о чём речь и даже наклонилась, будто сокращение нескольких сантиметров между ними поможет гриффиндорке яснее вникнуть в суть. Так, будто бы ей в здравом уме пришло бы в голову спросить у Малфоя, не влюблён ли он в неё часом. В случае его отрицательного ответа, болезнь бы сожрала её за несколько дней. – Послушайте, всё, что вам нужно, – это проводить в его присутствии час в день. У мадам Помфри в начале её интернатуры в Албании был такой пациент, нам очень повезло. Вы можете заниматься своими делами, совершенно друг друга не напрягая.

Это было такое глупое предположение: они с Драко могут находиться в пределах комнаты и не напрягать друг друга. Гермиона едва удержалась от покачивания головой. Как будто Малфой действительно мог быть таким альтруистом. Мысли о том, что он осведомлён о всех причинах и последствиях её заболевания, делали симптоматику ещё хуже, примешивая к ней жгучее чувство стыда и неловкости.

– Но мне нужно на занятия. В этом году экзамены, – эта отговорка едва ли имела место быть.

Экзамены слишком далеки для человека, который находился на последней стадии цветочной болезни, чтобы о них переживать. Но такие привычные вещи хотя бы создавали иллюзию того, что всё в порядке. Ей нужно было что-то делать, чтобы не сойти с ума.

Макгонагалл вздохнула и положила руку на простынь возле её ноги. Женщина явно избегала прикосновений к телу, чтобы не сделать больнее.

– Я предоставлю вам всю программу от профессоров, но совершенно недопустимо, чтобы вы в таком состоянии ходили на уроки. Вам просто противопоказан подобный стресс. Я даже не могу представить, каких усилий вам стоило продолжать учебный процесс последние две недели, судя по заключениям мадам Помфри, – голос учителя балансировал на грани раздражения и жалости. Она точно всё ещё злилась за молчанку своей лучшей ученицы, но считала, что сейчас нотации ни к чему.

– Но Гарри и Рон… – тот росток надежды на сколько-то нормальную жизнь завял после категоричного заявления Макгонагалл.

– Если вы хотите, чтоб они вас навещали, мы разрешим, но только им! – подняла палец в воздух женщина. – Об остальных не беспокойтесь, я объясню ваше отсутствие как-нибудь…

В голове у Гермионы пронеслись реплики Браун о том, что слизеринцы судачили о её беременности, и она вздохнула. Слухи имели потрясающие возможности размножения – позавидовали бы любые микробы во влажной среде. Но это было последней из её головных болей.

– Конечно, я хочу, чтоб они приходили. Они уже, наверное, с ума сходят от… – кашель вырвался из горла Гермионы, и она почувствовала на языке горький привкус цветов.

Откинувшись на подушку, Грейнджер ощутила, как в плече начало колоть ещё больнее, где-то прямо под кожей.

– Я сейчас позову Поппи, она напоит вас одной сывороткой, это должно уменьшить симптомы, – спохватилась Минерва и выскочила за дверь, выкрикивая имя целительницы.

Девушка повернула голову вправо, смотря на тонкий, как паутинка, луч, который пронырой закрался в комнату, несмотря на плотные шторы. Проходили последние дни тёплой осени, совсем скоро наступят холода.

У них с мальчиками была традиция: идти играть в снежки, как только выпадал первый снег. Как-то раз он умудрился выпасть только за день до Рождества, и Гермиона ещё не успела упаковать всем подарки, но от традиции отступать было нельзя, поэтому той ночью девушка не выспалась, подписывая друзьям открытки. Грейнджер закрыла глаза, думая, доживёт ли до того, когда снег белым полотном застелет пожухлую траву в этом году.

***

Гермиона поморщилась, задерживая отвар во рту, не решаясь его сглотнуть.

– Ну же, ну же, мисс Грейнджер, залпом! – поторопила её Помфри, стоя возле кровати и намешивая ещё несколько зелий. – Спасибо мне потом скажете!

– Это что за… лекарство? – жидкость, на вкус похожая на сок из травы без добавления сахара, упала Гермионе в желудок, и она вздрогнула от всё ещё неприятного ощущения.

– От этой болезни нет лекарства, но есть способы облегчить её течение… До поры до времени, – сказала Помфри и дала ей ещё один пузырек, который, к счастью девушки, оказался почти безвкусным.

Вдруг она нахмурилась, слыша, что за дверью нарастают голоса. Явно недовольные тона переплетались и спорили.

– Это Гарри с Роном, – сказала Гермиона, узнав голоса, и повернулась к целительнице. – Я хочу их видеть.

Пустой пузырёк тут же отправился на тумбу, и Грейнджер проверила, застёгнуты ли все пуговицы на рубашке. Зелья Помфри заставляли её лёгкие леденеть – не самое приятное чувство, но гораздо лучше колющих шипов. Иногда ей становилось интересно, было бы хоть на чуточку менее больно, если бы она влюбилась в кого-то, кого характеризовали бесшипные ромашки?

Помфри взмахом палочки открыла дверь и тут же захлопнула собственные записи, прижав папку ближе к себе. Так, будто бы в противном случае мальчики в первую очередь принялись бы её отнимать.

Гарри с Роном ворвались в комнату, красные от споров с медсестрой, которой было приказано никого не впускать, кроме списка оговорённых лиц. Впрочем, так его назвать было трудно. Разве это список, где значатся имена директора и Малфоя?

– Гермиона! – произнесли ребята в один голос.

Помфри тут же на них шикнула:

– Тишина, молодые люди!

Болезнь Гермионы совершенно не предполагала отсутствие громких звуков, но, видимо, когда столько лет работаешь в обществе больных, вырабатывается привычка.

Мальчики послушно закрыли рты и проводили женщину нетерпеливым взглядом. Она удалилась, сказав при этом, что у них немного времени.

– Гермиона, что случилось? – спросил Рон.

– Нам вчера сказали, что ты в лазарете. Годрик, мы чуть не поседели, когда пришли в больничное крыло на перемене, и нам сообщили, что ты в отдельной комнате. Ты же знаешь… – тараторил Гарри, который явно был шокирован, ведь даже когда Локонс удалил ему все кости в руке, что считается довольно серьёзной травмой в магическом мире, Поттер не удостоился отдельной палаты.

– Эй, всё в порядке, – сказала Гермиона заготовленную фразу, улыбнувшись. – У меня просто что-то вроде воспаления лёгких. Здесь мне будет спокойнее.

Она репетировала это сочетание фраз, поэтому сейчас с удовольствием видела, как облегчение расплывается на лицах друзей. Возможно, её должна была грызть совесть за это, но представлять то, что будет, если они узнают правду… Это гораздо больнее, чем ханахаки.

– Мы так испугались за тебя, – покачал головой Рон, и, почувствовав, как Гарри дёргает его за рукав, наконец-то сел.

Они бросились расспрашивать её о лекарствах, самочувствии и о том, сколько подруга пробудет в лазарете. Гермиона смотрела на обеспокоенное лицо Рона и впервые чётко осознала: как же хорошо, что она его тогда отпустила. Так вовремя.

Эти пара месяцев отношений или что-то вроде были самым большим усилием, которое она когда-либо прилагала в жизни. Ну, зато в конце Гермиона могла сказать, что хотя бы попыталась. С каждым днём становилось всё очевиднее, что они не друг для друга. Она пыталась восполнить всё. Когда казалось, что не хватает романтики, эротики, уединения, разговоров по душам, чего угодно, но даже Рон это понимал.

Гермиона читала, что отношения не с тем, к кому лежит душа, могут стать толчком к ханахаки. Тогда она этого не знала. Но в любом случае, если так – ей суждено было заболеть. Потому что тот, о ком она думала последние несколько лет, являлся самым последним человеком, о котором ей стоило бы задумываться.

После одного непростого разговора Гермиона с Роном расстались. Он давно понимал, что пора, и поэтому даже невольно подслушанный разговор с Гарри не стал для неё откровением. Уизли вновь виделся с Лавандой, Рон прятался с ней по углам, чтобы не сделать Гермионе больно. Так что ей пришлось подождать несколько дней и аккуратно сказать, что она была бы счастлива, если бы он нашёл своего человека. Рон её друг. И он потрясающий, но его заменить невозможно.

Гермиона лежала в кровати и слушала их трескотню. Мальчики обещали заходить каждый день и приносить любые книги из библиотеки и домашние задания. Гермиона понимала, что даже если её жизнь не будет долгой, она, в любом случае, была счастливой. Пусть и не на любовном фронте.

Спустя минут тридцать Помфри нервно открыла дверь и попросила мальчиков на выход. Гермиона посмотрела на часы. Парни начали возмущаться, но целительница была непреклонна, и девушка догадывалась почему. Гарри и Рон наспех её обняли и удалились.

Гермиона подняла колени к груди, стараясь не думать ни о чём. Не нервничать. Сегодня разум девушки был куда чище после небольшой «дозы», которую получило её тело из-за вчерашней встречи с Малфоем, поэтому осознавать ужас ситуации стало гораздо легче. Гермиона вздохнула и уткнулась головой в колени. Девушка не хотела, чтобы он здесь был. Не хотела, чтобы его заставляли сидеть с ней в четырёх стенах, дабы она не умерла раньше срока. Мерлин, всю эту ситуацию можно описывать как пример слова «унизительный».

Двери не остались в покое надолго. Судя по резкому рывку, Малфой был раздражён. Гермиона осторожно подняла голову и поняла, что её догадки оказались верны. Малфой бросил школьную сумку на стул и сотворил для себя то вычурное кресло. Ну да, куда комфортней больничных. Драко сел на него и уставился в окно, плотно сжав скулы. Весь его вид показывал, что он не настроен говорить, и, наверное, она бы не стала. Если бы не костяшки пальцев, которые побелели от того, как крепко слизеринец сжал ручку кресла.

– Малфой, ты не должен… – начала Гермиона.

– Заткнись, Грейнджер, окей? – резко перевёл он на неё взгляд. – Не делай этот день ещё хуже своей болтовнёй.

Она прикусила внутреннюю поверхность щеки. Этого следовало ожидать. Она вдохнула воздух, стараясь сделать это так, чтобы Малфой не заметил, хотя он и вовсе не смотрел на неё. Гермиона прочитала все доступные книги о своей болезни, но до сих пор никто не понял, как это работает: без палочки, совершенно без каких-либо видимых изменений её состояние улучшалось в его присутствии. Чем ближе он находился, тем легче становилось дышать.

Поднявшись, Гермиона молча прошлась к подоконнику, куда упал утренний «Пророк», который она не успела забрать, так как в комнату вбежала Помфри, желая взять у неё кровь на анализы. Этим девушка себя утешала: возможно, благодаря ей, наука откроет какие-то способы лечения или хотя бы изучит ханахаки лучше. Чтобы не быть просто бесполезным умирающим телом.

Девушка села обратно на кровать и убедила себя, что этот час пройдёт быстро, и она просто погрузится в чтение, как делала всегда, когда искала ответы или когда хотела сбежать от реальности, которая становилась слишком невыносимой. Но её план рухнул, как и всё, что Гермиона планировала в последнее время. Главную страницу самой читаемой газеты в магической Англии украшала фотография Люциуса Малфоя, прямо под жирным заголовком о том, что тот скончался в Азкабане сегодняшним утром. У неё встал в горле ком и впервые за многое время не от расцветающих бутонов. Она медленно оторвала глаза от газетных строк и самодовольной усмешки Люциуса Малфоя, которая передалась его сыну.

– Драко, мне очень… – начала говорить Гермиона, но тут же была прервана.

– Что? Жаль? – язвительно переспросил он. – Обязательно нести эту чепуху? Тебе абсолютно не жаль, так признай это.

И это была правда. Она даже не знала, почему так сказала. Наверное, это просто устоявшееся выражение. Ей правда было не жаль Малфоя-старшего. Когда после войны его упекли в Азкабан, признав виновным, он уже тогда выглядел неважно, словно иссох от долгой службы Волдеморту, так что смерть Люциуса не стала шоком. Однако Гермиона в последнее время даже забыла думать о чём-то, что не касалось медицинских справочников. Ей не было жаль Люциуса, но ей не хотелось, чтобы Драко было больно. Ей никогда не хотелось этого.

– Ну, он желал моей смерти, – как бы оправдываясь ответила Гермиона и закрыла газету, сложив её вдвое.

– И в конечном итоге он выиграл, да? – дёрнул подбородком Драко. – Пусть отец этого и не увидит, но ты умираешь. И умираешь из-за меня. Думаю, он бы одобрил.

Гермиона прекрасно знала, как Малфой умеет ранить словами, поэтому ей пришлось лишь задержать дыхание. Словно он ударил её по лицу этой фразой. Она заправила волосы за уши, решив промолчать. Вся эта затея изначально попахивала гнилью. Глупо было полагать, что они не станут въедаться друг другу в глотки. Точнее, он не станет.

Внезапно Малфой встал и подошёл к окну рядом с её кроватью. Руки Драко тут же нашли своё место в строгих карманах брюк. Гермиона увидела, как дневное солнце слишком погожей осени для конца октября переливается на его платиновых волосах, делая холодным даже это оранжевое свечение. Ей всегда казалось, что куда бы Драко ни входил, там начинал идти снег, который почему-то чувствовала только она.

– Он это заслужил, Грейнджер, – сказал Малфой странно спокойно, будто выносил отцу вердикт.

– Возможно, – отозвалась она через пару секунд, размышляя, ждёт ли он ответа. – Но это не отменяет того, что ты любил его и…

– Он сделал меня Пожирателем смерти, чтобы Волдеморт простил ему грехи, как ты думаешь, много ли я знаю о любви к нему? – повернулся к ней Малфой, бросая эти слова в лицо.

– Любить кого-то не означает, что он обязательно будет стоить того, – Гермиона отвернулась, пытаясь показать, что разговор закончен.

Сколько раз она лежала и представляла это. Как они разговаривают. Нормально разговаривают: такие фразы, где будет что-то кроме оскорблений и приказов «заткнуться» или «свалить с дороги». Сколько раз она представляла его вот так близко. И что в итоге? Это только хуже.

Все эти разговоры о чём-то наносили раны сердцу Гермионы. Смешно, потому что ей казалось, что теперь она не имеет права использовать эти метафоры, когда настоящие раны скоро должны будут появиться на клапанах её самого главного органа.

– Да, Грейнджер. Так как ты думаешь, в твоём случае это стоило того? – издевательски спросил Малфой, услышав двойной подтекст в её ответе и, наконец, обратив на неё свой взор. – Честное слово, я думал, что это очередная тупая шуточка от Забини, пока не увидел панику на лице у Помфри. Мне казалось, что ты не настолько идиотка, чтобы позволить своему телу играть против тебя.

Она закрыла глаза, с силой сжав губы. Гермиона пообещала себе утром не вестись на это. Малфой будет провоцировать её, как делал всегда. Иногда она отвечала ему, потому что злость наполняла девушку до краёв – те вещи, которые этот парень мог выдавать, были порой слишком гнилыми для её чувств.

А иногда ей хотелось, чтобы он посмотрел на неё. Такое бывало лишь во время подобных перепалок. Теперь же… Гермиона всё не так себе представляла. Но он будто бы знал, куда давить.

– Малфой, я лично тебя не заставляла здесь находиться. Ты можешь просто уйти, уверена, никто не засекает будильник во время твоих посещений, – грубо ответила Гермиона, отвернувшись, и тут же простонала. Резкий поворот тела – это не самый лучший друг для ран.

Его глаза сместились ниже, и она увидела, что он смотрел прямо на постепенно расплывающуюся кровавую каплю у её плеча. Ночью Гермиона проснулась от этого чувства. Стебли сплетались с её мышцами, и возле ключицы появился новый цветок. Утром Помфри обработала его отваром, но это не удерживало растения от распространения по телу, только помогало от боли. Сейчас, пока Драко находился в комнате, они притихли, будто получили такую команду, но она слишком резво повернулась и задела свежее повреждение.

– Что там, Грейнджер? – спросил Малфой, словно тут же забыл предмет их разговора, и наблюдал за тем, как кровь распространяется по ткани.

– Ничего, – сказала Гермиона, пытаясь дотянуться до палочки, чтобы убрать следы.

Потом, когда он уйдёт, она пойдёт в душ и смажет цветение отваром. Какого-то часа в день всё равно не хватит, чтобы нормально спать ночью.

– Это не выглядит как ничего, – грубо отметил Малфой и сделал несколько шагов вперёд.

Гермиона замерла, не понимая, чего он хочет, пока его рука не коснулась её рубашки. Заинтересованные глаза парня не выглядели сомневающимися. После пятого курса она вообще никогда не видела Драко в сомнениях, будто он навсегда перерос эту эмоцию, оставив её позади.

Малфой аккуратно отогнул ткань, и Гермиона инстинктивно сцепила зубы, но слизеринец не задел цветок. Его лицо стало бесстрастным, когда он осмотрел несколько бутонов роз, прорастающих из её плеча и тянувшихся к ключице. Кровавые разводы делали их лепестки красноватыми, но Гермиона знала, что если смыть водой, они станут идеально розовыми.

– Не надо, – еле слышно сказала она, потянув за воротник, и рубашка выскользнула из пальцев Драко, позволяя ей прикрыть голый участок кожи.

На какую-то секунду он перевёл стальные глаза на её лицо, будто пытаясь что-то рассмотреть, прежде чем надел на себя свою любимую маску. Тоже стальную. Малфой молчал, и спустя минуту дверь за ним захлопнулась едва ли не с большим раздражением, которое он сюда принёс. Гермиона сглотнула и решила, что нужно пойти в душ сейчас, пока его одеколон по-прежнему витал в воздухе, и это действовало на её чёртову болезнь, как смирительная рубашка. Пожалеть она себя ещё успеет среди ночи, когда обычно становится совсем тяжело. Так, словно розы питались лунным светом.

========== Часть 2 ==========

Гермиона проснулась, и это было плохим знаком. Какие вещи могут пересилить снотворные мадам Помфри? Только исключительно ужасные. Она хрипела, согнувшись пополам. Это чувствовалось, как видео в быстрой перемотке, которое показывает развитие плюща прямо во внутренней стороне её кожи. Малфоя не было уже три дня. И это хорошо. Гермиона повторяла себе, что это к лучшему, но с каждым часом эта уверенность блекла, как выцветшее полотно под новыми и новыми приступами боли. Если бы у неё спросили, что хуже: резкие болезненные спазмы по телу или бессилие потом, вряд ли она смогла бы выбрать.

Грудь жгло, и девушка закричала, когда кровавая лужа окрасила её пижаму с правой стороны рёбер. Она подняла майку и увидела россыпь цветов немного ниже груди.

– Мисс Грейнджер? – Мариэлла влетела в комнату, а это значило, что сегодня её очередь дежурить, заменяя свою наставницу. – Мерлин, прошу, лежите, я сейчас…

Девушка понеслась в подсобку за леденящим зельем, которое перестало помогать ещё вчера во второй половине дня и уж точно было бесполезно сегодня ночью. Оно не могло помочь Гермионе. А тот, кто мог… У него не было ни одной причины находиться здесь.

– Я не понимаю, почему она так прогрессирует, если… – руки Мариэллы тряслись, когда она наливала зелье в стакан и передавала его гриффиндорке, чтобы та послушно выпила, хотя и понимала, что оно бесполезно.

Гермиона молчала о том, что Драко не появлялся. Это к лучшему. К лучшему. Возможно, она вводит в смятение Помфри своими симптомами, ведь, судя по всему, нахождение Малфоя должно было их приостанавливать, но лучше так, чем видеть слизеринца настолько близко и знать, что его заставили здесь быть. Она всегда желала ему счастья, несмотря на то, кем он был. И последнее, чего бы ей хотелось, – стать причиной того, почему он несчастен.

– Вам лучше? – надежда в голосе у медсестры была такой ощутимой, что, вероятно, ей хотелось утешить саму себя, а не сделать легче Гермионе.

Глаза Мариэллы покосились в сторону спальни Помфри. Девушка явно раздумывала, должна ли она обратиться к целительнице и подходит ли эта ситуация под срочную, о которых ей говорила наставница.

– Д-да, уже лучше, спасибо, – процедила гриффиндорка, молясь, чтобы медсестра не звала Помфри.

Ей придётся объясниться, потому что опытной Поппи хватит полвзгляда, чтобы понять, в чём дело.

Майка на теле Грейнджер стала полностью мокрой от лихорадочного пота. Гермиона стащила её с себя, чувствуя, что запах крови стал ощутимее. Она спустила ноги на пол, направляясь в сторону ванной и ощущая, как зелье пытается охладить раны, но у него ни черта не получается.

Гермиона посмотрела на себя в зеркало: тёмные круги под глазами и впалые щёки. Она покачала головой и умылась. Ей главное это просто перетерпеть.

В следующий раз Гермиона открыла глаза, потому что её спина затекла от сидения на холодном кафеле. Кашель душил девушку всю ночь, и она сидела в ванной, наложив Оглохни на двери, но, уснув, гриффиндорка, видимо, дала чарам развеяться. На протяжении ночи Гермиона отключалась минут на пятнадцать, когда организм уже полностью выбивался из сил, но потом её будила боль, и всё начиналось сначала.

Сейчас Грейнджер услышала рывок входной двери и обхватила руками ноги, думая, могут ли это быть Гарри с Роном, ведь сегодня суббота, а она дала разрешение на их посещения. Совершенно недопустимо, чтобы они увидели её в таком состоянии.

– Грейнджер? – услышала она тот самый голос, который слышала во снах много лет. Но в последнее время всё чаще.

Округлив глаза в ужасе, Гермиона засучила ногами, отодвигаясь к стене, надеясь, что Малфой не проверит ванную или ему хватит такта этого не делать. Возможно, ей удастся притвориться, что её здесь нет.

Спазм кашля поднялся вверх по гортани, и Гермиона зажала рукой рот, но через секунду нехватка воздуха взяла своё, и она начала кашлять, видя, как пол покрывается цветочными лепестками и кровавыми каплями. Господи, сколько ей осталось? Гермиона делала крайне неточные расчёты по тем книгам, которые ей попадались, и по ним у неё было полтора месяца. Но если она не будет его видеть… что ж.

– Грейнджер? – когда девушка вставала, Малфой толкнул дверь, разрушая все её надежды на его джентльменство.

– Не входи! – попыталась сказать она, но комки цветов всё ещё находились у неё в трахее, не давая нормально говорить.

Малфой протянул руку как раз вовремя. Гермиона уже успела во всех красках представить себе удар об кафель. Хотя вряд ли что-то могло сделать ей ещё больнее.

– Тихо, – произнёс Малфой, поддерживая её и обводя глазами пятна на полу и россыпь лепестков. – Грейнджер? – Драко наклонил голову в вопросительной интонации, когда она схватилась за его руку, чувствуя грудь слизеринца возле своей щеки.

Какой раз Гермиона говорила себе, что всё к лучшему? Всё к черту. Потому что сейчас она физически не могла отпустить его. Пара касаний, и её сердце начинало стучать медленнее, спокойнее. Кашель больше не душил, хотя только что гриффиндорка была уверена, что выплюнет своё лёгкое. Впрочем, судя по всему, совсем скоро они станут ни на что не способны.

– Ты… у тебя кровь, – когда Малфой отогнул часть рубашки девушки, она сказала себе спасибо, что додумалась надеть под неё топ.

Его пальцы коснулись её ребер ниже цветения, и Гермиона вздохнула от облегчения. Это было похоже на то, если бы в кровь девушки прямо в место поражения впрыснули обезболивающее: прохладную смесь, что окутывала цветы и усмиряла их. Он будто сказал всей боли: «смирно», и она замерла, полностью подчиняясь.

– Это просто… – Гермиона постаралась отстраниться, но пальцы будто начали жить своей собственной жизнью, не отрываясь от его футболки.

– Как это работает? – бесцеремонно прервал её Малфой, не замечая, что Грейнджер всё ещё прижимается к нему, так как был сосредоточен на ране девушки. – Она перестала кровоточить. Только что.

– Потому что ты близко, – пожала плечом Гермиона, изо всех сил пытаясь звучать небрежно.

Малфой прищурился, смотря на неё, и усмехнулся, упираясь рукой о стенку в ванной и смещая их немного в сторону.

– И насколько же близко я должен быть, чтоб тебе стало легче? – его голос начал походить на медовый, а глаза сверкнули.

Это была слишком внезапная перемена, так что Гермиона приоткрыла рот, смотря ему в лицо. Её тело не давало отступить, так что она стояла и ждала, пока понимание затапливало девушку наравне со смущением.

– Очень остроумно, Малфой, – только и выдала Гермиона, надеясь, что на этом он закончит своё представление.

Драко хмыкнул и посмотрел вниз, остановив свои глаза на её грудной клетке, оценивая дыхание. По крайней мере Гермиона думала, что это было так. Малфой поднял руку и, отодвинув ткань, коснулся ключицы девушки – того соцветия, которое он увидел несколько дней назад. Гермиона закрыла глаза, надеясь, что ей хватит сил не вздохнуть, потому что эффект становился всё ощутимее. Малфой был прав: её тело действительно воевало против неё.

– Остроумно, говоришь? – Гермиона услышала его ещё один слабый хмык и всё-таки открыла глаза. – Перестань, Грейнджер, я не поверю, что ты никогда не представляла это, будучи в меня влюблённой, – улыбка Драко стала шире, как и зрачки девушки, пока она пыталась осмыслить сказанное.

– Малфой, это уже чересчур, – сжала губы Гермиона, всё же делая над собой усилие и приказывая себе его оттолкнуть, хотя само движение было настолько слабым, что даже не претендовало на правдоподобность.

Её дыхание выровнялось и теперь, когда боль не сдавливала грудную клетку, сосредоточиться на близости Драко оказалось куда легче. И это было негативной стороной ситуации. Он точно знал: ей это нравится, что делало всё ещё хуже.

– Ты девственница? – спросил Драко уже не таким вкрадчивым тоном.

– Нет, – она ответила внезапно даже для самой себя, но в голосе были нотки вызова, Гермиона могла поспорить, что он этого не ожидал.

Гриффиндорка ждала от Малфоя какой угодно реакции, пусть даже удивления, но не того, что парень рассмеётся.

– Что, попробовала с Вислым и не получилось излечиться?

Наглость слизеринца не знала границ, так что Гермиона сделала себе заметку перестать удивляться этому его качеству.

– Это не твоё дело, – прищурила она глаза, пытаясь выстроить границы. – И тебя это не должно заботить.

– Как же, здесь девица умирает от любви ко мне, – насмешливо протянул Драко, всё ещё держа руку у её головы. – Просто признай, что тебе бы хотелось.

Она чувствовала, как краснеет шея, покрываясь пятнами. Ей хотелось, чтобы он перестал издеваться и просто отошёл, несмотря на то, что это совершенно не понравилось бы цветам в её груди.

– Придурок, – пробормотала Гермиона и, воспользовавшись уверенностью Малфоя в своей ловушке, легко оттолкнула его, пролезая под рукой слизеринца.

Она села на кровать, с удовольствием заметив, что ей сменили постель, потому что прошлая была в потёках пота и крови после этой ночи. Внезапный прилив сил её осчастливил и озадачил одновременно. Впервые за многое время она могла позаниматься, поэтому Гермиона задумалась над домашними заданиями, которые за все эти дни скопились у девушки.

– Тебе стало хуже, потому что я не приходил, – уверенно произнёс Малфой, выходя из ванной и садясь на своё идиотское кресло, – и ты не пожаловалась, – видимо, он ждал от неё ответов, но Гермиона была сосредоточена на поиске книги в сумке. – Скажи, Грейнджер, кто тебе так искусно отвинтил инстинкт самосохранения? Или тебе приспичило умереть как можно раньше? Вот так оставишь Поттера сироткой ещё раз?