Текст книги "Будь моей (СИ)"

Автор книги: Cold February

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Нет, Сигюн с самого начала не ждет того, что муж будет возносить ее – супругу, взятую по расчету – на пьедестал и окружать постоянным вниманием. Она прекрасно понимает, что играет только роль импровизированной гербовой печати на соглашении двух царей и двух миров. Но она явно не ожидает того, что царь Йотунхейма будет вообще полностью игнорировать ее существование. Что он оставит ее одну, едва надев на рыжую голову диадему из заледенелого серебра в тронном зале пред сотней йотунов. От которых у нее кровь стынет в жилах. Если в ее муже все еще остается что-то от привычного ей облика аса и вана, то новые подданные совсем иные… В них нет ничего теплого, светлого. Кажется, что даже душа глубоко в них замерзла так же, как и вся планета. Каждый из ледяных великанов видит в ней лишь бельмо на глазу. Даже маленькие девочки, подобранные мужем ей для прислуживания, косятся на нее как на диковинную зверушку.

Сигюн и чувствует себя никем иным, как зверушкой. Редкой и дорогой пташкой, привезенной из дальних краев для радости глаза. Для ностальгии. Пташкой, которой обустроили замечательную клетку из пышных мехов, дорогих одежд и сверкающих украшений.

Ткани из волоса белых ыгр Нифльхейма отлично справляются со своей работой. Вот только… Вот только они не спасают от пустынности этого места. «Жизнь в бесплодных льдах», – так Нертус называет будущее своей дочери. И в Сигюн с содроганием поселяется мысль, что возможно мама была не так уж и неправа…

Но эта мысль, к счастью, не задерживается у нее долго.

Царь Йотунхейма приходит к ней в спальню далеко зá полночь для редкого сна, когда Сигюн уже давно в забытьи, и уходит ранним утром, не дожидаясь ее пробуждения. Она узнает об этом чисто случайно. Ей удается застать мужа на пятый день, проснувшись среди ночи. Уже глубоко спящего. Заметно уставшего и вымотавшегося. Настолько, что он даже не снимает одежд, заваливаясь на постель поверх мехового одеяла. Этот факт вызывает у Сигюн короткую счастливую улыбку. И в то же время порождает новые причины для волнения. Она знает царя Йотунхейма три дня. Но даже с этими скудными знаниями может сделать вывод: его лицо осунулось, мимика (пусть Сигюн и судит лишь по сну) стала нервной и дерганной. Так обычно выглядят те, кто страдает хронической усталостью и недосыпом. А для такого молодого царя это не лезет ни в какие ворота…

Сигюн понятия не имеет, чем таким важным он занимается. Но то, что это важно, она может сказать прямо и точно. А потому просто не смеет ему мешать. Хоть как-то вмешиваться в то, что она, откровенно говоря, совершенно не понимает. Никто не обучал Сигюн политике. Все ее знания базируются лишь на скудных основах и чувстве долга. Она успокаивает свое заходящееся переживание тем, что царь Йотунхейма дает отдых своему организму хотя бы на немного.

Но на десятый день, когда он не совершает даже своего ночного молчаливого визита, у нее заканчивается терпение.

Сигюн дергано комкает мех, прикусывая губу в нервном сомнении. Очевидно, то, что крутится у нее в голове, противоречит ожиданиям царя Йотунхейма о том, как должна вести себя его царица. Царица не должна вмешиваться в правление своего царя. Однако… как хорошая жена Сигюн просто обязана пресечь это его издевательство над собой. И хотя бы немного напомнить ему о том, что не только его мир нуждается в нем, но еще и она. Напомнить ему о том, что у него теперь есть супруга.

Она с неохотой вылезает из-под полосатых шкур и тут же сует ноги в теплые сапожки. Кутается в меховую мантию, небрежно брошенную мужем на банкетку у изножья кровати два дня назад. Безбожно забытую. У царя Йотунхейма какая-то необъяснимая страсть к мехам и коже. За невозможностью носить на планете ледяных великанов легкие ванахеймские платья, ее повседневный гардероб почти полностью теперь состоит из этих двух материалов и шерсти. И образ ощутимо становится жестче обычного. Делает ли ее муж это намеренно, добавляя в облик жены той пресловутой ожидаемой холодности, или же это получается чисто случайно, но это, неоспоримо, влияет на ее внутренние ощущения. Хочется быть строже.

Сигюн с колотящимся сердцем выходит из обширных покоев в переднюю и неуверенно встает около массивных дверей. Мнется какое-то время, обдумывая свой поступок. Вдруг этим она разозлит мужа и только испортит их мирно состыковавшиеся отношения? Сигюн выдыхает, от самой себя раздражаясь. Нужно двигаться вперед, а не отступать назад. К тому же, заботиться о своем царе – это тоже часть ее супружеского долга. Она заносит руку к створке и костяшками пальцев стучит по холодной поверхности. Из-за дверей тут же откликается крайне недовольный и утомленный баритон. Кажется, царь Йотунхейма не в духе… Только вот это ее не остановит.

Сигюн осторожно приоткрывает дверь и проскальзывает в темное помещение, освещаемое лишь несколькими подсвечниками у письменного стола в центре комнаты. Она еще не была в личном кабинете своего мужа. И сейчас ее просто поражает количество книжных шкафов, вереницами выстроенных вокруг рабочего места.

Локи, силясь, фокусирует взор на светлом пятне, проникшем в его обитель. Он сразу узнает своего ночного посетителя, но мысль доходит до мозга с каким-то опозданием. Он пару секунд лениво обследует взором хрупкий стан, просвечивающий через легкое неглиже в пол, и только потом опоминается.

– Сигюн?.. – Локи устало трет переносицу. – Что ты здесь делаешь? – Он бегло бросает взгляд на напольные резные часы. – Три часа ночи.

Сигюн прикусывает внутренний участок губы, чтобы не предъявить мужу неуместную претензию о том, что это она должна спрашивать: «Что он здесь делает?! Уже десятый день!» Перепалки, ссоры и выяснения отношений им не нужны. Вместо этого она выбирает другой путь. Она неспешно преодолевает расстояние от дверей до письменного стола, позволяя царю Йотунхейма пристально следить за собой кровавым цепким взглядом. Сигюн передергивает. Что ни говори, а от его глаз вкупе с присущим Богу Коварства пронизывающим взором у нее мурашки по коже.

Она, равняясь с мужем, мягко касается его предплечья…

– Вы трудитесь не покладая рук уже десятый день подряд, мой царь, —и встает за спину, проводя уже обеими ладонями по широким плечам. – Вы выглядите изможденным.

Локи удовлетворенно прикрывает глаза, облокачиваясь о край стола и наслаждаясь легкими массирующими движениями. Просто женской энергией, передающейся через нежные прикосновения. Сигюн немногословна, но четка и ясна в своих изложенных посылах. Это ее неотъемлемый плюс. Болтовни и упреков он сейчас бы не выдержал.

– Вам следует хорошенько отдохнуть.

Он кривит губы в невеселой улыбке.

– Твоя забота неожиданна и приятна, милая, – Локи проходится по ее кисти и тянет к себе за запястье. Обвивает рукой стройную талию и хмыкает, отмечая на ней свою мантию. – Но это мое обычное состояние. К тому же, сейчас я занят делом, которое не терпит отлагательств.

Сигюн тяжело вздыхает, чувствуя себя маленькой девочкой, ревниво требующей внимания своего отца. Она переводит взор на стол, заваленный письменами, книгами и исчерканными бумажками самых разных размеров. Ее взгляд чисто случайно зацепляется за гербовую печать Ванахейма. Вряд ли царь Йотунхейма стал бы хранить в таком беспорядке междумировой договор… Тогда…

– Это письмо из Ванахейма? – делает она робкую попытку, заглядывая в горящие алым глаза мужа. Зря. Ее просто-напросто вымораживает.

Локи дергано усмехается и переводит взор на бумаги. Он нутром чувствует, насколько Сигюн не по себе в такой тесной с ним обстановке. Он вытягивает свиток за белый угол свободной рукой и кладет поверх всех остальных документов перед собой и чересчур любопытной супругой.

– Твое приданное, – с озлобленным смешком объясняет царь Йотунхейма.

И Сигюн непонимающе окидывает взором сначала хмурый профиль мужа, а затем документ. Она удивленно интересуется:

– Мое приданое – это растительные культуры горного севера?

Ее вопрос остается без ответа, ведь ответ и так очевиден. Сигюн вдруг выдыхает и улыбается. Внутри рыжей головки все разом встает на свои места. А еще обозначивается факт: почему именно бывшего царевича Асгарда нарекают Богом Коварства. Слишком хитер и изворотлив. Пользуется каждой подвернувшейся возможностью, чтобы нажиться и обернуть самую гиблую ситуацию в свою пользу. Даже из своей женитьбы он выжимает по максимуму. Военный договор о сотрудничестве двух миров. Жена. Специальные растения, единственные в своем роде способные произрастать в самых ужасных условиях и давать съедобные плоды. Сигюн даже не сомневается, что ее отец отдал зятю эти растения без препираний. Ведь в мире без аграрной промышленности теперь живет его дочь. Она склоняет голову, плутовато всматриваясь в раздраженное лицо.

– Они не растут здесь, верно?

Локи, вначале слегка застопорившись, с заинтересованным прищуром оборачивается к супруге. Он медленно проговаривает:

– Допустим.

– Вам нужно было сразу спросить меня, как появились проблемы, а не изводить себя в попытках найти решение! – Сигюн недовольно хмурится, но натыкается лишь на лениво расползшуюся ухмылку.

– Не в моих правилах спрашивать совета у женщины, милая. Но раз уж ты что-то знаешь, я внимательно слушаю.

– Магия, – обиженно проговаривает она. – Все растения, родом из Ванахейма, питаются магией нашего народа.

– То есть здесь это все бесполезно!.. Прекрасно! – Царь Йотунхейма гневно фыркает, сводя брови на переносице.

Сигюн приходится пересилить свой страх, чтобы вставить сквозь его внезапную вспышку бешенства:

– Ну почему же… – она несмело улыбается, вновь возвращая себе внимание, – у вас есть жена из Ванахейма…

Локи ошеломленно вскидывает брови, чуть склоняя голову. Осматривает ее как-то особенно пристально, словно повторно знакомясь. Он с удивлением осведомляется:

– Ты владеешь магией?!

– Все ваны так или иначе владеют магией, мой царь, – с какой-то внезапной гордостью говорит Сигюн. – А в великих княжьих родах всех ваниек магии плодородия обучают с детства.

Локи широко скалится, неожиданно гордо окидывая взором супругу. Он в очередной раз мысленно утверждает, что ему бешено повезло наткнуться на такую женщину. И присвоить ее себе. Он воодушевленно проговаривает:

– Отлично! Едем!.. – Он порывисто поднимается с места, но его настойчиво придавливают руками обратно.

– Мы никуда не поедем! – твердит Сигюн, и Локи не может скрыть своего изумления. Впрочем, его жена и сама тушуется от своего резкого напора. – Пока вы не отдохнете… С растениями ничего не случится, даже если вы уже велели их посадить. Они просто в диапаузе. Мучая себя, вы ничего не добьетесь.

– Сигюн, я…

– Прошу вас! – она переходит на откровенную мольбу. – Если не ради себя, то хотя бы ради меня!

Локи протяжно стонет, принимая свое поражение. Он запрокидывает голову и возводит глаза к потолку. Он устало смеется:

– Это первые отголоски семейной жизни, да?

– Я вынуждена на этом настаивать. Ваш организм истощен и нуждается в отдыхе. Я просто забочусь о вас… – поджимает губы Сигюн.

Локи скашивает на нее насмешливый взгляд. Он говорит:

– Я знаю, – и высвобождает руку из полуобъятия. Он торжественно подает ладонь ничего не понимающей супруге и объясняет не без издевки: – Давай. Веди меня. Раз уж ты так страстно хочешь затащить меня в постель.

И Сигюн с тонной смущения, перемешенного с радостью победы, хватает протянутую руку своими обеими. Локи милостиво позволяет молодой жене поиграться в конвоира. Он почему-то только сейчас осознает, насколько смертельно уставшим себя чувствует. Словно из него выжимают все соки, пару тройку раз перекручивая. Хочется лечь и умереть. Недельки на три.

Спальня царя Йотунхейма встречает молодых супругов полной теменью помещения. Так что Сигюн вначале впадает в легкий ступор, рассеивающийся щелчком пальцев мужа. Редкие свечи вспыхивают, освещая комнату в темно-зеленых тонах. С темной мебелью. И все с теми же пресловутыми книжными шкафами. Сигюн серьезно задумывается о том, чтобы предложить отвести просто отдельную залу под библиотеку. Позже.

Локи грузно оседает на край кровати, неожиданно притягивая к себе Сигюн. Она с тихим смешным ойканьем упирается свободной рукой ему в плечо. Не в попытке оттолкнуть, нет. В попытке удержаться. Замкнуть цепь из рук, выстроившуюся вокруг их тел. Локи поверхностно окидывает взглядом молодое тело, призывно просвечивающее сквозь полупрозрачное неглиже. Слишком плотное, чтобы что-то рассмотреть, но достаточно прозрачное, чтобы уловить все изгибы. Это дразнит воображение. Хочется… но не можется. Локи про себя усмехается. Доработался. Взгляд останавливается на съехавшей с тонкого плеча мантии. Он подцепляет кончиком пальца меховой край и натягивает его на место. С игривой леностью проговаривает, ловя смущенный такой близостью взор:

– А я-то думал, куда подевалась моя мантия… А ее утащила моя скучающая жена.

– Я ничего не утаскивала, мой царь, – с легкой улыбкой отвечает Сигюн. – Вы сами оставили ее в моей спальне позапрошлой ночью.

Он хмурится, очевидно прокручивая события прошлого у себя в голове, но уже через секунду хмыкает совсем другой дошедшей до него мысли.

– И как давно ты в курсе? – «В курсе того, что я прихожу к тебе каждую ночь?»

– Я случайно проснулась на пятый день посреди ночи. Приходилось едва дышать, чтобы не разбудить вас.

– Так я мешал спать еще и тебе, – невесело усмехается Локи.

Его всего-то мучает совесть за то, что он полностью игнорирует жену, которой и без его необъяснимых выходок сейчас нелегко. Он приходит к ней на кратковременный сон лишь для того, чтобы убедиться, что Сигюн не рыдает ночами в подушки. Но его жена – сильная девочка.

– Вы не мешали, – заверяет его Сигюн.

Она аккуратно выпутывает из его захвата ладонь и медленно стягивает с широких плеч громоздкий удлиненный жилет. Царь Йотунхейма смотрит на ее действия с неприкрытой заинтересованностью. Так что Сигюн невольно становится не по себе. Разве она делает что-то не то? Ее мать не раз вскользь бросала фразы о том, что помогает перебравшему вина Ньорду раздеться и отойти ко сну. Возможно, такие действия уместны только по отношению к пьяному мужчине? Или Нертус делает это только затем, чтобы слуги не увидели царя Ванахейма в непотребном состоянии? Или, быть может, в Асгарде это было не принято?.. Сигюн буквально подскакивает, когда ее внезапно хватают за предплечье.

– Что ты делаешь? – голос ее мужа строгий, брови сужены, а выражение лица говорит об откровенном недовольстве.

Сигюн неуверенно осматривает себя, чуть согнувшуюся в коленях, чтобы опуститься. Она растерянно проговаривает:

– Хочу помочь вам снять обувь…

– Милая, – Локи шумно выдыхает, – твои начальные действия были весьма эротичны и заманчивы… Но ты, кажется, забываешь свое место. Ты царица, а не прислуга. А я не немощный старик.

– У меня даже в мыслях не было…

– Знаю. А потому не буду придавать этому значение.

Царь Йотунхейма подается вперед, и Сигюн отступает на шаг. Она опускает взгляд, полный стыда, на свои спешно собранные в жесткий замок дрожащие руки. Комкает дрожащие губы. Ей хотелось стать к нему чуточку ближе, а получилось только наоборот. Это полный провал… Она краем уха различает в тишине ночи характерный звук расстегиваемых пряжек и стук подошвы о пол, расстилающейся постели и опустившегося на нее тела.

– Я, кажется, уже говорил тебе, чтобы ты не опускала голову. – Его неожиданное обращение заставляет Сигюн встрепенуться.

– Простите…

– Так и будешь здесь стоять? – непринужденный тон вопроса и явно нарочно игриво приподнятая бровь заставляют ее улыбнуться.

– Прослежу, чтобы вы не подорвались решать еще какие-нибудь проблемы Йотунхейма.

Он закатывает глаза и с усмешкой забирается в кровать.

– Тогда делай это под одеялом, будь добра. Чувствую себя узником под охраной.

Сигюн смущенно заправляет невидимую прядь за ухо. Она всего-то хочет дождаться, когда он заснет, и уйти. Ей вовсе не хочется вновь подвергать себя пытке находиться с ним в одной постели с колотящимся сердцем. Но у ее мужа, как всегда, на этот счет есть свое видение и свой план. Кроме того… Она неуверенно отворачивает край одеяла и залезает под меховые шкуры. Скованно убирает руки под подушку, утыкаясь носом себе в плечо. Сигюн не может дать четкого и ясного ответа «почему», но каждый раз, когда они так или иначе оказываются в одной постели, у нее перед глазами проносятся постыдные воспоминания их первой ночи. Свечи разом затухают, и она коротко вздрагивает. Комнату заполняет лишь звук размеренного дыхания царя Йотунхейма, впавшего в дрему. И ее собственного неспокойного. Это все кажется ужасно неловким. Такая близость с совершенно незнакомым мужчиной. Почему-то в Ванахейме пропасть между ними не ощущалась так остро. Не пугала своей неизвестностью и неопределенностью. В Йотунхейме же, в мире, полностью подвластном ее мужу, в мире, где она полностью под властью своего мужа, Сигюн чувствует себя беззащитной и беспомощной. Ничего не умеющей и ничего не знающей. Совершенно растерянной и потерянной. У нее нет ничего, на что бы она могла опереться. Ей остается только цепляться за царя Йотунхейма. Она вытягивает руку из-под подушки, украдкой стирая накатившуюся слезу. Ирония. Но именно сблизившись, наконец, с мужем за последние дни, она острее всего ощутила свое безмерное одиночество.

***

Локи с ленной сонливостью разлепляет глаза и потягивается, с удовлетворением разминая конечности. Определенно его лучшее пробуждение за последние сутки. Больше не хочется сворачивать головы каждому гонцу с плохой новостью из плантаций и подвернувшимся под горячую руку мелким йотуншам-служанкам. Он стонет где-то у себя в голове, отмечая, что орать на старейшин, называя их «бесполезными тупыми дикарями» тоже была не самая хорошая идея. И как только он не спускает всех взбешенных собак на Сигюн этой ночью… К слову о ней. Локи медленно переворачивается на другой бок, чтобы найти вторую половину постели неожиданно пустой и застеленной. Занятно… Он напряженно хмурится.

– Вы проснулись? – мягкий голос заставляет перевести взгляд себе в ноги. – Хорошо отдохнули?

Сигюн, примостившаяся на банкетке, облокачивается на резное изножье. Локи принимает сидячее положение и метким взором подмечает уголок тут же воровато спрятанной книги. Он мысленно закатывает глаза. Как будто станет ее попрекать за интерес к знаниям…

– Вполне, – отвечает он на вопрос и дополняет с толикой добродушной укоризны: – Если встала, могла разбудить и меня.

– Я отправила вас спать не для того, чтобы будить, мой царь.

– Да-да, – он усмехается, – это я уже слышал.

Сигюн коротко улыбается. Локи читает в этой улыбке какое-то неуместное раздражающее стеснение. Беспокоится о взятой без спроса книге? Или о его мантии, что до сих пор покоится на ее плечах?

– Интересная книга? – Его молодая женушка вздрагивает, раскрывая рот в беззвучной отговорке. Все-таки о книге. – Боги… Я не собираюсь тебя отчитывать, Сигюн. Ты можешь брать любые книги, которые тебе будут интересны.

Его лояльность ей определенно приятна. Сигюн выдыхает, тело ощутимо становится расслабленнее. Локи едва наклоняет голову. В отголосках памяти проносится золотой решительный вихрь, что пошел наперекор отеческому приказу, осознанно отдал свои «руку и сердце» йотуну и пытался спасти последнего от покушения. Перед глазами же предстает неуверенная женщина, стремящаяся ему во всем потакать и боящаяся немилости. Именно то, что он и ждет от своей жены. Однако совершенно не то, что ожидает получить от Сигюн. Это какой-то парадокс, но былые чаяния теперь переходят в разряд «скучно» и «неперспективно». Локи всегда стремился получить больше, чем возможно. Сигюн подала надежды на эти «больше». Но пошла на попятную. Ну нет. Так не пойдет. Ему нужна та Сигюн, которая со стойкостью настоящей царицы буквально силком отправляет его спать, точно мать нерадивого ребенка. Как в детстве делала Фригга, когда он еще маленьким мальчиком засиживался до ночи в царской библиотеке. Да. Возвращаясь в их ночной эпизод, Локи становится очевидно, что все действия его дорогой женушки – чистейшая провокация. И от этого брак только пуще интригует. Что в принципе Локи считал невозможным. Он кривит губы в плутоватой ухмылке. Ни одна женщина (не считая его матери) еще не смела помыкать им. Он ей это еще припомнит… Силком выпотрошит «ту самую» Сигюн из неприглядной овечки. Вечное противостояние – лучше, чем монотонный быт. А пока есть более важное дело на повестке дня.

– Вернемся к тому, на чем остановились ночью. – Локи порывисто откидывает одеяло, выбираясь из кровати. Но натыкается на резво вскочившую супругу.

– Для начала вам стоит посетить купальню.

Снова дает ему указания… Хорошо. Возможно, потрошить жену ему не придется. Умная девочка все сделает сама. Да и омыться, действительно, не мешало бы.

– Вот, возьмите. Слуги приготовили вам чистые одежды.

Он принимает от нее едва удерживаемую стопку кожи и меха, скроенных в предметы гардероба, и озадаченно упирается взором под свою мантию на ее плечах.

– Когда ты успела переодеться?

– Я уже давно встала, мой царь.

– Насколько давно? – Локи подозрительно щурится. – Сейчас что, уже полдень?!

– Вечер, мой царь. – Сигюн встречает его прямой, крайне недовольный от такой траты времени острый взгляд. Тонкие пальчики складываются в ломаный замок. – Вы проспали тринадцать часов. Я запретила кому-либо вас беспокоить. Вам нужен был отдых.

– Ты!.. – Локи сжимает челюсть и рвано выдыхает. – Ладно… Будь здесь. Мы отправимся на плантации, когда я вернусь.

– А…

– Что еще?

– Лучше будет поехать туда завтра с раннего утра…

– И почему же?

– Особенности ванахеймского фотосинтеза.

– А поконкретнее?

– А конкретика будет, когда вы уже-таки посетите купальню и поедите.

– Это какой-то извращенный шантаж? – откровенно усмехается Локи.

– Это забота.

Он хмыкает в ответ на ее добродушную улыбку и огибает стройную фигурку. Забота, да?.. Ну-ну… Уже на выходе из своей спальни Локи с едкой усмешкой приходит к очевидному выводу: ему никогда не нужна была «кроткая овечка». Он бы сдох с ней со скуки. Он бросает, не оборачиваясь:

– Скажи, чтобы подали ужин на нас двоих у камина.

В конце концов, он и так игнорирует свою женщину больше недели. А раз уж к делам приступить не может, пора наверстывать упущенное.

***

Сигюн отправляет очередной кусочек жареной рыбы в рот, украдкой наблюдая, как ее муж делает то же самое. Трапезную тишину нарушает лишь треск огня в камине. Для Сигюн вообще становится неожиданным, что йотуны готовят пищу на огне. Магическом, правда, но все же. Ванахеймской царевной ей думается, что даже само понятие «огонь» на планете ледяных великанов незнакомо. Реальность же приятно удивляет. Хотя и не настолько, насколько хотелось бы. Ведь рыба – единственный источник местного пропитания. Животных в этих краях, за исключением ледяных зверей, мясо коих непригодно в пищу, просто не водится. Растения не растут за неимением солнечного света. Весь Йотунхейм точно застревает в собственном умирании, которому дает толчок в обратную сторону новый властитель. И она – его царица – еще одно звено в цепи завершения эпохи регресса.

Царь Йотунхейма нанизывает на острие вилки рыбное филе и отправляет в рот. Он наклоняется к низкому столику так, что черные витые пряди падают с обеих сторон на подбородок. Сигюн по его приказу отказывается от официального ужина в зале и просит маленьких йотунш накрыть на небольшом столике у камина. Больше декоративном, чем предназначенным для еды. А потому они оба садятся прямо на пол, у огня, на толстые шкуры. И сейчас, изучая мужа за медленной и ленивой трапезой, Сигюн впервые останавливается на его внешности. Единственное, что она отмечает для себя в Ванахейме, – это то, что царь Йотунхейма недурен собой, обаятелен и обольстителен. Она тогда оценивает его поверхностно, не вдаваясь в детали. Не обращая внимания на острые черты лица, четко очерченные скулы и нос, тонкие губы, продолговатые пальцы. Изящные, даже слегка манерные жесты. Сигюн вздрагивает, внезапно чувствуя на себе пристальный взгляд. И спешно переводит взор в свою тарелку. Ей кажется – она не уверенна, – интимную тишину царских покоев нарушает приглушенный смешок.

– Так почему мы не могли поехать на плантацию сейчас, моя дорогая царица? – продолжает прерванную тему царь Йотунхейма. И в его голосе звучит откровенная плутовская издевка.

Сигюн в смущении откладывает приборы. Раз царь начинает разговор – значит ужин официально закончен.

– Рост растений занимается с ранних часов, мой царь, – объясняет она. – Бессмысленно питать их вечером, ведь цикл начнется только с рассветом.

– В Йотунхейме нет такого понятия как «рассвет», – с улыбкой произносит Локи, складывая руки в замок и опирая их о край стола. В Йотунхейме есть лишь вечные сумерки, сгущающиеся ночью до кромешной пугающей мглы.

– Растения – умные создания. Они подстраиваются под биоритм любой планеты, на которой произрастают. Есть «рассвет» или нет, они найдут свой путь, чтобы расти. Их не обманешь.

– Я бы попробовал, – ухмыляется царь Йотунхейма.

И Сигюн широко улыбается.

– Неужели вы готовы бросить вызов даже простым растениям?

– Я готов бросить вызов чему угодно, если это можно обмануть. Разве тебе самой не интересно, сможет ли Бог Коварства, Обмана и всех прелестных составляющих, что мне приписывают, обвести вокруг корешка травку?

– Раньше вы называли себя Богом Озорства, – вдруг вспоминает Сигюн, чем приятно удивляет своего мужа. Это видно по его ностальгирующе приподнятому уголку губ.

– Я понял, что это слишком мелочно. Нужно брать выше.

– Вам подходит итог.

Искренность в ее голоске и каждой черточке точеного личика пленяет. Сигюн определенно знает, что нужно сказать, дабы потешить чужое самолюбие. Только в отличие от него самого, она это делает скорее на инстинктивном уровне, стараясь понравиться, нежели расположить к себе с целью позже использовать. Искренность… Честность… Верность. Богиня Верности. Локи усмехается. Его жена – его полная противоположность. Он очерчивает ее плавной линией сложенный стан. Хрупкая фигурка в тяжелых одеждах и его массивной мантии смотрится самую малость неуместно. Сигюн – слишком изящный цветок для этих суровых мест. Кажется, чуть-чуть надави – и сломаешь хребет, потянув за собой вереницу остальных переломов. Внутренних и душевных. Сигюн – слишком теплая. В своей улыбке, в голосе, в цвете волос, что так и пышет медовухой и карамелью. Даже свет от огня предпочитает зарываться в ее длинные локоны и «греть» белизну кожи, чем одаривать своими подарками царя йотунов.

Уголок тонких губ непроизвольно ползет вверх. Молчание растягивается. А Сигюн становится не по себе от столь пристального пожирающего взгляда. Она подергивает плечами и неуверенно осведомляется:

– Что-то не так?..

– Мне больше нравился твой ночной образ, – на автомате проговаривает Локи, уже позже осознавая, насколько фраза звучит двусмысленно. И эта двусмысленность его веселит.

– Не стоит бросаться такими намеками, мой царь, – краснея, упрекает Сигюн.

– Почему? – смеется он. – Ты моя жена, я имею на это полное право. К слову, – он хитро скалится, – это был не намек. Иди сюда, – он призывно простирает руку растерявшейся женушке.

Она тихо спрашивает:

– Что, сейчас?..

– А ты чем-то занята? – издевается он.

Сигюн мнется, прикусывая губу. Ее сердце колотится как сумасшедшее. Она неуверенно привстает, чтобы сделать два шага и опуститься на колени рядом со скрестившим ноги мужем. Ее тут же с плутовской улыбкой притягивают вплотную за талию. И Сигюн по инерции упирается в широкие плечи ладонями. Слишком внезапно и тесно. Расстояние меж их лицами – считанные сантиметры.

– Развей мое любопытство, милая.

Сигюн розовеет, ощущая каждое слово на своих щеках и губах. Она нетвердо интересуется:

– Что вы хотите узнать?

– Почему ты все-таки решила выйти за меня?

– Но я ничего не решала, – удивляется Сигюн, округляя голубые глазки.

Алые напротив складываются в колючий насмешливый прищур.

– Да ну!.. – царь Йотунхейма хмыкает. – Я не верю в столь сильное чувство долга, ради которого можно перечеркнуть всю свою дальнейшую жизнь, Сигюн. Ты была вольна следовать велению своего отца и оставаться в тени. Не являться на смотрины. Выйти замуж за какого-нибудь вана. Прожить счастливую жизнь в своем цветущем мире, а не на безжизненной планете с теми, кем пугают детей. С тем, кем пугают детей, – он делает паузу. – Но ты решила поиграть в благородство…

– Дело не в благородстве…

– Тогда в чем? – черные брови красноречиво вздымаются вверх в ожидании ответа.

Сигюн раскрывает рот, чтобы через секунду его снова закрыть. Как объяснить тому, кто не принимает долг, что ты, действительно делаешь что-то, потому что это твоя обязанность? Твой долг по праву царской крови. Сигюн поджимает губы, виновато заглядывая в томящиеся очи.

– Я не получу от тебя ответа?

– Я не смогу дать вам ответ, который бы вас удовлетворил, мой царь. Простите.

Локи недовольно хмурится и вдруг резко опрокидывает жену на пол, застеленный шкурами. Он забавляется, воспроизводя в голове ее короткий забавный писк, когда ложится на бок и чуть нависает над ней сверху.

– Свобода?

– Что? – всполошено переспрашивает Сигюн, все еще отходя от столь резкой смены положения.

– Причина, по которой ты вышла за меня. Желание вырваться из-под власти отца?

– Нет, мой царь, – она понуро вздыхает.

– Желание доказать свою значимость? – Скептический взгляд говорит за нее. – Свою решимость? Силу? Стать на равных со своими родителями?

– Не гадайте бесцельно, вы уже услышали от меня ответ. Не моя вина, что он вас не устроил.

– Хотелось поиграть в мученицу? – Его точно осеняет: – У тебя… какая-то сексуальная тяга к монстрам?

– Что?! Нет! – Сигюн заливается смехом, прикрывая рот кулачком. – Как вы вообще могли такое подумать?!

– Ты чересчур спокойно приняла тот факт, что станешь женой йотуна, милая. И моя истинная личина тебя не отвращает.

– Я не считаю, что внешность – главное в жизни. К тому же у вас всего лишь другого цвета кожа и глаза. И вы не просто йотун. Вы сын царя Одина и царицы Фригги. У вас… – она слегка заминается, – совсем другой склад ума, нежели у ваших подданных.

– За мой склад ума мидгардцы прозвали меня монстром, – скалится царь Йотунхейма. – С чего ты вообще взяла, что родство с асами имеет для меня хоть какое-то значение?

– У вас прекрасные отношения с братом, разве нет?

– На все-то у тебя есть ответ.

Пухлые губы трогает притягательная улыбка. Локи хмыкает и хитро щурится ей в ответ. Собственнически сжимает тонкую талию и медленно наклоняется. Он возвращает личину аса, растапливая синий лед на коже.