Текст книги "Невероятностные вероятности, или Новый путь (СИ)"

Автор книги: Чук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– В-вы кто? – голос срывается, плохо, нельзя, чтобы у них был ещё один неходячий!

– Я – капитан звездолёта ЮСС Энтерпрайз, Джеймс Тиберий Кирк, – привычные слова вселяют уверенность не только в пришельца, но и в самого Кирка, – а как зовут вас?

– А-артур, – с трудом приходит в норму, но опять стремительно бледнеет, похоже, вспомнил другой диалог такого же толка. Недавний. – Артур Дент, человек, с Земли.

– Очень хорошо, Артур! – Кирк улыбается ему, как лучшему другу, важно понять – сможет им помочь мистер Дент или нет. – Ты, главное, не паникуй, Артур! Вот увидишь, мы выбере…

Сегодня просто День внезапных пауз, недовольно думает Джеймс. Кирка перебивает сначала тихий, а потом всё более громкий и даже несколько истерический смех гостя. Иногда прорываются отдельные слова “девиз”, “автостоп”, “путеводитель” и некто Форд, который был прав.

В ожидании пока Артур отсмеется и сбросит напряжение таким нетравматичным способом, Кирк оборачивается к своей команде: Скотти активно шевелит бровями и на что-то Джиму намекает, Кэрол тоже будто загорелась новой надеждой – заразилась воодушевлением от инженера.

– Каптэн! – боже, Скотти, что за драматический шепот? – Каптэн, я кое-что заметил!

Похлопав Артура по плечу, Джим подходит к своему главному технику:

– Что? В чем дело, Скотти? – и тоже не может сдержать чувств, надежда расправляет крылья с новой силой: они ещё выберутся из этой заварушки самостоятельно, не прибегая к остроухой помощи!

– Каптэн, пока этот парень отчитывал нашего нового друга, он не смог удержаться и посмотрел! – взгляд, который должен Кирку всё объяснить не достигает цели, и Скотти приходится недовольно растолковывать дальше: – Пока выговаривал нашему новичку, этот чертов чокнутый терминатор не смог удержаться и бросил взгляд на панель! На ту, которую я подозревал! Там наверняка есть что-то, что нам поможет открыть дверь!

Кирк от души хлопает шотландца по спине:

– За дело, Скотти!

Потом капитан Энтерпрайза приближается к отсмеявшемуся Артуру:

– Мистер Дент, похоже, у нас появился реальный шанс оставить этот гостеприимный корабль. Вы с нами? – пришелец в халате и с полотенцем нервно опускает руки в карманы, сжимает кулаки, но тут же опять разжимает и уверенно кивает Кирку.

***

“Да у Артура просто лицедейское дарование”, – Хан, нависший над монитором, отслеживает нужный момент. Когда они вскроют такую же бесполезную – разумеется! конечно же бесполезную! о, неужели они купились? – панель, ему нужно будет инициировать открытие двери, а потом… Потом всё будет зависеть уже целиком от Артура.

========== Глава шестая, драматическая ==========

Артур смотрит на него в недоумении и не спешит одобрять план, будто тянет время, пытаясь найти менее травматичную альтернативу:

– Разве обязательно так подставляться? Тебе же будет плохо! Да и захотят ли они потом помочь?..

Хан ошарашен – Артур разбирает стратегию не с точки зрения опасности для самого себя, не с точки зрения даже достижения цели, а в заботе о целостности шкуры именно Хана по завершении операции. Впрочем, отвечает Нуньен Сингх без заминки:

– Если бы я не был уверен, что план сработает, я бы его не предлагал, – но если быть честным с самим собой, то Артур прав и лезть под удар совсем не хочется. – Раз тебя не устраивает такое развитие событий, ты можешь отказаться и не участвовать.

Хан старается отвлечься, чтобы сохранить хладнокровие и решимость, даже если Артур откажется – надо всё же починить горемычный узел связи, а то Кирк ещё, чего доброго, не сможет связаться со своими.

Артур смотрит на внешне спокойного диктатора с подозрением, будто ждет подвоха:

– И как ты поступишь в таком случае? Попытаешься достичь желаемого силой? – скептическое хмыканье, кто бы мог подумать, Артур, что ты так можешь! – Я почти уверен, что, хотя твой флагман больше приспособлен для боя, однако они, имея преимущество, даже семьдесят два преимущества, если позволишь, сумеют тебя обставить.

И добавляет, не меняя тона, абсолютно серьезно и очень рассудительно:

– Разумеется, ты можешь на меня рассчитывать!

Диктатор смотрит на Артура и понимает, что не понимает уже совершенно ничего: как под такой непритязательной внешностью скрывается настолько незаурядный ум – ему не пришлось растолковывать первопричины поступков, объяснять жизненную необходимость вернуть спящий экипаж! – как пришелец, которого Хан встретил не далее четырех часов назад, уже дает ему дельные советы и как – ради всего святого, как? – мистер в халате не только добился доверия, но и умудряется из раза в раз его оправдывать?

Хан рисковал жизнью ради своего экипажа, ради своей семьи уже не в первый раз, но впервые у него появился союзник.

***

Скотти сосредоточенно выламывает панель, это требует всех его сил – металлическая зараза сидит крепко, не желает расставаться со своей родной стеной, но шотландец упрямее – и она с жалобным звоном покидает своё гнездо.

Кирк смотрит крайне заинтересованно, однако на всякий случай караулит у двери: вдруг диктатору вздумается зайти именно сейчас? Иногда Джим кидает беспокойные взгляды на Кэрол и мистера Дента – если придется драться или уходить быстро, у них будут проблемы. Две. Одна в халате, другая – со сломанной ногой. А если учесть, что в драке и Скотти не боец, то шансы на успех уменьшаются ещё стремительнее. Ещё и поэтому Кирк стоит у двери – единственный их шанс во внезапности.

Скотти бормочет что-то о несообразительных техниках – можно было провернуть такую схему и попроще, а потом оглядывается на Кирка:

– Каптэн, я, кажется, могу коротнуть отсюда мостик! – инженер удивлен, встревожен и обрадован одновременно. – Только я не уверен, какой именно мощности будет то замыкание – уж больно замороченная схема! Но если тот чокнутый терминатор даже вполовину не такой железный, каким кажется, ему здорово достанется, а у нас будет время уйти!

Кирк размышляет недолго: один против Хана в затяжном столкновении он не выстоит, на повторное милосердие в виде почти необременительного плена рассчитывать не приходится, а две полуподвижные проблемы никуда не делись. Поэтому Скотти слышит уверенное:

– Действуй!

А следующее, что они слышат – треск, похоже, молний прямо за дверью.

***

Артур слышит треск электричества так близко и, будто в дурном сне, начинает медленное движение по направлению к выходу. Ускориться не получается, расслабить плечи – не получается, успокоиться – не получается! Да, конечно, он помнит, что данный этап плана предполагает “самоустранение” Хана из текущих событий на некоторое время, но такой реальный, и близкий, и мощный звук рядом невольно заставляет задуматься – какой же силы устроенное инженером замыкание?

Застывший на мгновение Кирк дожидается, пока какофония затихнет, и тянется к уже не запертой двери. Картина, которая открывается из-за его спины поражает: остаточные заряды хаотично полосуют помещение, только усиливая синеву и подчеркивая сияние металла, ослабевающие дуги завихряются и тянутся белыми щупальцами к стенам… А потом взгляд Артура приковывает фигура в капитанском кресле. Очень похожая на Хана. Слишком похожая на Хана.

Девушка за спиной рвано выдыхает, техник говорит что-то явно неприличное на неизвестном языке, Кирк – напряженно застывает. Сам Артур не берется описать свои ощущения.

Он встал за спиной подошедшего к выходу из камеры капитана – молнии ещё прогибались между стенами и потолком, иногда задевали фигуру в капитанском кресле, вызывая легкие содрогания, как у Артура, так и у фигуры.

Джеймс Тиберий Кирк тоже выглядит впечатленным. На остальных Артур не оглядывается.

В тишине, нарушаемой только редким треском разрядов да покаянно-растерянными ругательствами инженера, они ждут, пока баланс восстановится – техник уже устранил лично созданную причину аварии, теперь все решает только время.

Наконец, энергия вновь легко и мощно течет по своим каналам, оставляя обожженный мостик и едва дышащего человека в капитанском кресле позади, вручая его судьбу в руки другим людям.

Кирк делает знак своим соратникам остаться в камере, а сам осторожно ступает на плиты мостика. Запах горелой кожи заставляет капитана поёжиться. Резиновая подошва оберегает его от остаточного электричества, Джеймс Тиберий идет аккуратно, будто страшась разбудить или демона энергии, или человека, мертвой хваткой вцепившегося в подлокотники. Артур ждёт сколько может, но потом не выдерживает и тоже выходит – его тапки также на резиновой подошве, а почти бездыханный диктатор вызывает беспокойство гораздо более сильное, чем возможный гнев капитана.

Капитан Энтерпрайза уже застыл над Ханом, внимательно вглядывается в неподвижное лицо – белое, исказившееся, почти неживое – и задумчиво произносит:

– Похоже, Скотти, мы перестарались… Надо оттащить его Боунзу, хотя ремонт терминаторов и не его стихия.

Потом всё смазывается для Артура в одну гротескную картину – вот они уже сигнализируют на Энтерпрайз, что свободны, нуждаются в медицинской помощи и вспомогательном составе – корабль сам себя буксировать не сможет! Вот – он помогает девушке со сломанной ногой устроиться комфортнее: усесться не на холодный пол, а на мягкую скамью. Вот – прибывают медики и вспомогательный состав, Артура кружит и крутит в потоке людей, он теряет из виду знакомые лица… Потом его телепортируют на корабль Кирка и перед процедурой всё никак не могут просканировать – мешают халат да, как выяснилось, полотенце, так что приходится их снять и взять в руки.

Безумный день Артура заканчивается в гостевой каюте, он сидит, растерянно глядя перед собой, сжимает в кулаке маленькой овальный предмет и размышляет о том, что Галактика – суровая штука, чтобы в ней выжить, нужно знать, не только где твое полотенце…

========== Глава седьмая, ретроспективная ==========

Хан приходит в себя рывками, сознание приходится собирать из клочьев, дыхание периодически пресекается, по телу проходят судороги, руки жжет огнем – полный набор восхитительных ощущений.

Где-то в недосягаемой высоте над ним ругаются два голоса:

– Чертов зеленокровый гоблин, если мы поместим его в камеру, он загнется через полчаса! – сколько эмоций, Хану хочется взглянуть на этого человека, но тело опять прошивает судорогой, и оно не желает повиноваться.

– Я понимаю ваши опасения, доктор, но вы забываете, что перед нами не обычный человек, а создание евгеники: его регенерация гораздо выше и наверняка сработает лучше без постороннего вмешательства, – второй голос холоден, отстранен, спокоен, кажется, это первый помощник, вулканец. Хану хочется усмехнуться и доказать ему, что никакая помощь вообще не требуется, но боль опять гнет тело.

– Да посмотрите же на него! – опять первый голос, судя по словам вулканца – доктор. Уж не тот ли, который делал в прошлый раз забор крови? – О какой регенерации тут может идти речь?! Можете посадить меня в камеру к нему, но врач тут необходим!

“Сколько заботы, кто бы мог подумать, что клятва Гиппократа для некоторых ещё не пустой звук!” – Хан изо всех сил старается удержать, привычно ёрничая, сознание, опять порывающееся разлететься осколками. Дышать трудно, всё труднее, воздух обжигает легкие – тебе же бывало и хуже! соберись! – голоса затихают в вышине, что-то вопит доктор…

***

Под писк медицинских приборов оживают картины прошлого, слишком затягивающие, им невозможно сопротивляться…

***

Хан молод, до безобразия юн – ещё не прошло и недели с тех пор, как его извлекли из колбы, в которой он был выращен. Сейчас вспоминать то время странно и неприятно – тогда он ещё жаловался на боль, позволял себе показывать слабость, считал, что люди, которые смогли его создать – отнесутся с пониманием и к его проблемам. Смешно. Право слово, смешно.

После того, как на нем провели первый полевой тест, он пожаловался смотрителям на боль и слабость. Следующий тест был страшнее. Тогда Хан пожаловался опять. И едва пережил другую проверку. Но он учился на своем опыте. Он вообще всегда очень быстро учился. Третий раз жаловаться не стал – однако тесты все равно возрастали по своей убойной мощности, и его возвращали в принадлежащие ему “апартаменты” в состоянии близком к обмороку, а то и к смерти.

Тогда Хан попытался схитрить: он сдался раньше, чем кончились силы. Впрочем, то, что он был до безобразия юн, сработало против него – бесхитростную хитрость очень быстро раскусили. И, разумеется, наказали. Он слышал краем уха, когда его выносили, что командир будущего подразделения сверхсолдат должен быть послушным и не пытаться увиливать. Хан очень быстро учился. Больше никогда он не пытался упасть раньше, чем кончатся силы. Больше – никогда.

Так продолжалось довольно долго – первую половину дня обычно посвящали занятиям интеллектуального толка, которые давались Хану будто сами, а вторую половину – испытывали “сверхчеловека” на прочность. Очень качественно испытывали. Но весь день, каждый божий день Хана Нуньена Сингха не отпускало ощущение незавершенности. Ему будто чего-то до безумия не хватало, какой-то важной части себя. Что это за часть и откуда её взять, наивный двухмесячный человек тогда не догадывался.

Впрочем, размышлял Хан, не зря же в его “апартаментах” существует вторая спальня, возможно, эта деталь, на что-то смутно намекающая, потом сыграет в его проекте незавершенности решающую роль…

***

Писк приборов становится совсем нестерпимым, доктор ругается благим матом, боль атакует сознание, и Хан снова пытается спрятаться от реальности в воспоминаниях, почти таких же живых, как он сам сейчас.

***

…Ещё через месяц Хан находит подтверждение своей так и недооформившейся догадке: в один из дней, тот, который считается у создателей выходным, а у Хана – облегченным, к нему в комнаты вводят девушку. Такую же искусственно созданную, как и он сам – это видно с первого взгляда, особенно по обращению с ней создателей. Девушка почти не одета – только стандартное белье, её, скорее всего, смущают и нервируют взгляды ученых и охраны, но держится спокойно и признаков неловкости не выдает. То есть ей, как минимум, неделя.

Девушка смотрит на него испытующе, пока сопровождающий пожилой создатель представляет её:

– Хан, познакомься, это твоя пара – Ханна Нуньен Сингх, – улыбается, как кажется Хану, издевательски и, подхватывая девушку за руку (что ей, как успевает заметить Хан, неприятно), вручает её ладонь в руку будущему командиру чужих подразделений.

Девушка смотрит почти враждебно – явно успели надоесть такие манеры, такие взгляды и такие люди, и она совершенно точно считает Хана плохой альтернативой. Но её, как и его, никто не спрашивает.

Однако Хана прикосновение к этой ладони – довольно широкой и сильной – как будто пробуждает: нет больше чувства пустоты и незавершенности, недостающий элемент гармонии найден, теперь он будет её защищать.

Поэтому будущий диктатор целует руку (стандартное приветствие, выученное на первых уроках) девушки, а потом, не выпуская изящной кисти, прячет Ханну за свою спину: никто больше не будет любоваться на неё почти раздетую! Пожилой создатель усмехается, как кажется Хану, с затаенной злобой, и командует сопровождению “на выход”. Но – разумеется! конечно же! – не может уйти без напутственных слов:

– Ты только её сразу не насилуй, она пока не пришла в детородное состояние – слишком молода! – разумеется, очередная гадость! – Ханна с тобой заочно знакома: мы показали ей последний полевой тест.

Хан всё также удерживает девушку за спиной, дожидаясь, пока неприятный гость уйдет, благо – рост позволяет: она больше чем на голову его ниже и нисколько не шире.

Пожилой создатель самым брезгливым тоном желает им счастья в любви, Хан чувствует, как напрягается ладонь его – его? да, разумеется, его! – Ханны, и только бережнее перехватывает пальцы.

Наконец, естественно созданный человек выходит, и Хан остается наедине со своей Ханной. Стоит ему обернуться, как она вскидывает на него взгляд, в котором диким коктейлем мешаются ненависть, ярость, смущение, беспокойство и злоба.

Впрочем, на третьем месяце жизни Хана уже этим не пронять. Он тихо и внятно произносит:

– Я не причиню тебе вреда, – всю гамму чувств из взгляда вытесняет одно сомнение. Ну да. Они же показали ей “последний тест”, в котором Хан жестоко расправляется с превосходящими силами противника. Вряд ли она ему так сразу поверит. – Иди за мной.

Ханна хмыкает, неулыбчивое лицо становится недоверчивым, но Хан не выпускает её руку – и волей-неволей приходится идти за ним.

Вторая спальня пока удручающе пуста, там нет даже гардероба с одеждой, поэтому Хан ведет её к себе. Девушка явно напрягается, но он останавливается возле шкафа, а не у кровати, достает один из своих комбинезонов и помогает Ханне облачиться. В закрытой одежде ей явно комфортнее, и Хана обжигает взглядом, с таящейся, запрятанной, почти скрытой в нем благодарностью.

***

Боль опять возвращает диктатора к печальной реальности: доктор уже не ругается, он уныло бормочет что-то об идиотах, идиотах и ещё раз – идиотах, которые хватаются за оголенные провода неприкрытыми руками и оголенной спиной. Хан только успевает заинтересоваться – как можно схватиться за оголенные провода оголенной спиной? – как его прошивает очередной импульс боли. И доктор ругается уже гораздо тише, и писк приборов опять освобождает место воспоминаниям…

***

Весь месяц совместного сосуществования Хана преследует ощущение, что их связь задействована не до конца: чувство пустоты и незавершенности исчезло, он иногда ощущает присутствие Ханны рядом до того, как она себя обнаружит, но любая попытка потянуться к ней разумом, продемонстрировать свои чувства оборачивается провалом: всё, что открывается его внутреннему взору – это глухая стена. Девушка отгораживается от него всеми возможными способами, и он не может её за это винить.

Хан видит, что она его боится – не так, как создателей, но тоже очень (для него, с его обостренным восприятием) ощутимо. Она боится и отгораживается, всеми способами дает понять, что не считает своего соседа другом или даже союзником, а только сожителем, причем – временным.

Это несколько обижает, но “сверхчеловек, совершенное создание евгеники” не сдается: в конце концов она ещё очень молода, возможно, со временем её взгляды изменятся. Однако время идет, а отчужденность не уменьшается – в ответ на самые невинные прикосновения Хан получает только глухую боль во взгляде и глухую стену в восприятии, том, другом, которое активизировалось именно с её приходом.

На тридцатый день, вечером, Ханну приводят в их дом патрульные базы: она едва держится на ногах, тело трясет, глаза порываются закатиться, а сознание – уплыть. Это не первый полевой тест в её жизни – Хан умеет определять, когда она возвращается с очередной проверки на прочность, но этот тест первый довел её до критической черты.

Хан, появляясь из слабоосвещенного коридора своих “апартаментов”, подхватывает девушку на руки, чуть не получив при этом в глаз от напуганного быстрым движением охранника. Больше всего внимательного сверхчеловека пугает то, что его соседка даже не пытается сопротивляться. Дождавшись, пока за охраной закроется дверь, он отправляется в ванную: телесные повреждения регенерация уже устранила, а вот лечить раны душевные и возвращать спокойствие лучше всего, как понял Хан на своем богатом опыте, горячей водой.

Только в ванной, когда комбинезон расстёгнут и отложен, Ханна начинает подавать признаки жизни. Ванна набирается быстро, заброшенная туда пена рождает восхитительные ароматы и абсолютно непрозрачный слой на поверхности – девушку в нижнем белье Хан аккуратно помещает в воду, и только после этого позволяет себе окончательно её разоблачить.

Отложив мокрые тряпки на тумбу, оборачивается – натыкается на абсолютно ошарашенный и восхищенный взгляд. Хан застывает. Чтобы вернуться в реальность, ему требуется не меньше трех полновесных секунд, а налюбовавшаяся его растерянностью Ханна внезапно самым озорным образом улыбается – и нет на всем белом свете лица красивее, чем её, озаренного искренней улыбкой!..

Он до сих пор очень ясно помнит, как купал её, кутал в полотенце, сушил длинные темные волосы, что никак не хотели высыхать, а потом – также на руках относил в спальню. Разумеется – в её спальню. То странное чувство, что требовало минимальной дистанции и прикосновений, наконец затихло, а вместо глухой стены сознания Ханны будущий диктатор чувствовал, скорее, фанерную перегородку: почти слышен был шум её мыслей и ощущений, но только почти. Если разорвать прикосновение, то шум пропадал совсем.

Хан со всем возможным тщанием уложил свою пару в кровать, укрыл одеялом, подоткнул тряпицу со всех концов и хотел было уйти к себе, но Ханна поймала его за руку и произнесла совсем тихо, на грани даже его чуткого слуха:

– Не уходи, – мольба, нежелание остаться в одиночестве, желание поддержки и какой-никакой опоры – она же ему ещё даже не доверяет.

Разум сигнализирует Хану необходимость выспаться – наверняка его ждут такие же выматывающие тесты, но странное иррациональное ощущение, похожее на описываемую в книгах эмпатию или даже телепатию, подсказывает ему остаться. Чувствуя себя последним дураком – с остальными что-то такая телепатия не работает! – Хан остается, также бережно, как в первый день их знакомства, придерживая её пальцы, сидит возле девушки, на краю её кровати до того, как она засыпает. Да и после. Он просто физически не может разорвать контакт – ему очень этого не хватало: ощущения гармонии и чего-то настолько родного рядом.

***

Такого же родного, как писк приборов, сигнализирующих критическое состояние больного, о, да! Рядом опять идет спор на два голоса:

– Спок, да разуй же ты глаза! – как сердито, однако, кто-то возмущен до глубины души. – Если мы переведем его сейчас, то этот сверхчеловек загнется без аппаратов на второй минуте!

– Доктор, вы, наверняка, преувеличиваете. Этот человек может выживать в самых неблагоприятных условиях, его регенерация сопоставима с ву..

– Не смей заикаться о регенерации! – звук включаемого монитора. – Ты взгляни только на эти результаты сканирования: шрамы, шрамы, шрамы – везде! Как ты думаешь, мистер Спок, насколько серьёзными должны быть повреждения, чтобы вся хваленая регенерация оставляла такие огромные шрамы?! Да этого малого практически пытали, организм истощен, органы работают на пределе, а последняя ударная доза электричества чуть не загнала твоего сверхчеловека в гроб!

Эмоции, сколько эмоций! Плен у адмирала Маркуса был худшим периодом в жизни Хана Нуньена Сингха, это правда, но и поначалу все складывалось не слишком радужно…

***

После того случая возвращения в “апартаменты” как домой, Ханна перестает так сильно чураться общения со своим соседом: теперь в их расписании присутствует совместный завтрак, состоящий из стандартных пайков военного образца да упаковки сока и оживляемый, облагораживаемый, делающийся более вкусным только от присутствия собеседника. Хан теперь не представляет себе другой жизни – настолько приятно и правильно разговаривать, общаться, взаимодействовать с Ханной.

Они и впрямь созданы друг для друга – выражение, которое достаточно часто попадалось ему в художественной литературе, кажется, описывает их ситуацию очень точно и полно.

Ханна перестает дичиться его, постепенно поднимает темы в разговорах, которые касаются их обучения, ей интересно его мнение и, кажется, становится интересен сам Хан. Впрочем, поручиться за это Нуньен Сингх не может. Вполне вероятно, что он просто принимает желаемое за действительное.

Они уже три месяца живут вместе, когда Хану, который на данный момент успел выработать стратегию и справляться со стандартной сложности задачами без особого ущерба для себя, выпадает и впрямь нелегкое испытание – таких не было уже давно! Уровень его повышен до почти невозможного, цель – пробраться к флагу в центре площадки, наводненной препятствиями самого разного толка, без карты, элементарных знаний об особенностях местности, хоть какого-то представления о противнике и его возможностях. И, разумеется, в одиночку.

Когда испытание завершено – почти через сутки после его начала – Хан сползает к деревянному флагштоку с вымпелом и думает о том, что испытания тут всегда настоящие, зато награды – такие же липовые, как этот несуразный флажок…

В тот день его впервые доставляют в больничное крыло, а не в апартаменты – пациент скорее мертв, чем жив – двое суток добывшего флажок Хана стараются вытянуть из-за грани, на третьи – рапортуют в штаб, что объект почти готов к повторным испытаниям и отправляют Хана “домой”.

Сверхчеловек не помнит, как он добирается до цели, помнит только, что очень хотел туда дойти. Зато, когда открывается перед ним и закрывается за ним дверь в их маленький, весь видимый на просвет, будто муравьиный дом, мирок, Ханна обнимает его, и жизнь, даже настолько болезненная, становится почти счастливой.

В тот вечер Ханна практически донесла своего соседа до спальни. Из-за тусклого вечернего освещения или из-за мутившегося зрения он не мог разглядеть её лицо, но что-то беззвучно подсказывало: она недавно плакала, а также – волновалась, волновалась двое полных суток.

Сил говорить не было, разбитый организм требовал отдыха, однако когда она уложила Хана, точно так же, как и он не так давно, подоткнув ему одеяло, Ханна сама села рядом, будто в ожидании, что обессилевший сосед её оттолкнет – на самый краешек постели.

Отталкивать Ханну не хотелось, даже наоборот – и будущий диктатор, а в данный момент полутруп, осторожно потянулся к её руке, вкладывая в это соприкосновение всю признательность, благодарность и ощущение родства, которые он испытывал со времени появления девушки в своей жизни.

И впервые не почувствовал препятствий: ни глухих стен, ни цельнолитых барьеров, ни фанерных загородок – ему отозвалась самая прекрасная для него женщина, звонкое и теплое присутствие чужого сознания придавало сил, поэтому Хан постарался дозваться её, хоть мысленно:

– Ханна? – смутно, тяжело, неуверенно, в конце концов, может быть, это только выверты пострадавшего сознания и ничего подобного она не…

– Хан? – тоже неуверенно, но с такой лаской, будто и ей давно хотелось считать его родным.

На полноценный разговор в тот вечер им сил не хватило, но сам факт мысленного общения окрылял.

Ханна больше не отгораживалась, сама с радостью слушая ответные движения души мужчины, и Хан, даже провалившись в сон, всё равно чувствовал девушку рядом: её пальцы, мягко обвившие его руку, и её разум, тихонько напевающий ему колыбельную.

***

Возвращаться в реальность, где Ханны рядом не наблюдалось, не хотелось, но диктатор – диктатор, а не полутруп! Соберись! – сделал над собой усилие. У него осталось ещё несколько незаконченных дел.

========== Глава восьмая, полная общения ==========

Почти сразу по пробуждении Хана, в палату – всё-таки палату! Доктор ругался с вулканцем не зря! – вошел сам доктор и, хмуро глянув на почти насильно продирающего глаза пациента, отчеканил:

– С тобой желает говорить первый помощник, – заметил порыв Хана подняться с кушетки, рассердился и добавил ещё более грозно: – имей в виду, ты никуда не пойдешь, даже на миллиметр не сдвинешься! Всю ночь мне спать не давал, теперь лежи смирно и дыши на раз-два!

Для верности сердитый доктор прижимает Хана одной рукой к кровати, а другой – запускает повторное сканирование. Лишенный возможности – скорее, конечно, вероятности – встать Хан на удивление спокойно и безмятежно застывает под чужой рукой. Сердце бьется медленно и глухо, но показатели, похоже, не подводят – доктор опять ругается, на этот раз, что чертова регенерация не оставила шансов пациенту избежать въедливых расспросов мистера Спока, он не может отменить встречу по медицинским причинам, но опасается, что после беседы Хана придется откачивать повторно.

Хан только скептически хмыкает – раз уж он выжил после тех разрядов, вряд ли сгинет от простого разговора. Впрочем, доктор явно не разделяет его оптимизм. Ещё разок – самым строгим тоном! – запрещает своему больному даже шевелиться, не то что приподниматься, садиться или вставать, а затем с недовольством освобождает помещение, пропуская в палату первого помощника.

Нуньен Сингх не в состоянии встать, но смотреть ему никто не запрещал: перед ним вулканец, однако вулканец странный, известный на всю Галактику Спок – полукровка, дитя двух миров и изгнанник, похоже, тоже двух миров. Ему самое место на звездном крейсере, здесь, в центре смешения всех видов и культур. Спок холоден, отстранен, спокоен, готов делать выводы, и – Хан более чем уверен – уже прошерстил всё его досье, как липовое, так и настоящее. А теперь пытается понять: что из написанного правда?

– Мистер Хан Нуньен Сингх, – вежливое приветствие, ничего более. – Или вы предпочитаете другое своё имя – Джон Харрисон? – а вот это уже попытка разозлить. Хан ещё в прошлый раз очень ясно дал понять, как относится к своей личине. И надо следить за сердцебиением – все показатели состояния выведены над кроватью, вряд ли внимательный и дотошный вулканец оставит такие подсказки без внимания.

– Мистер Спок, – говорить некомфортно, но Хан скорее откусит себе язык, чем признается в том, что горло саднит и хочется пить. – Я по-прежнему предпочитаю своё настоящее имя, будьте любезны обращаться ко мне «Хан».

– Очень хорошо, мистер Сингх, раз уж мы заговорили о настоящих деталях вашей биографии, будьте в свою очередь любезны объяснить, за что вы так невзлюбили Адмирала Звездного Флота Федерации Маркуса?

Хан усмехается, тщательно контролируя сердечный ритм: вот как объяснить этому вулканцу?..

***

Как объяснить, например, будоражащую гамму ощущений после экстренного извлечения из криокапсулы? Не будь Хан таким выносливым, вряд ли он бы протянул долго после подобных виражей с техникой: вытаскивали его почти силой, даже наполовину не разобравшись в принципах работы капсулы, руками отсоединяя вспомогательный кокон, с ошметками кожи отрывая внутреннюю оболочку, что должна была отойти сама. Белого, трясущегося, растрепанного и раненого, не вполне отошедшего от практически коматозного состояния Хана швыряют на стул, в упор светят лампой, вынуждая прятать и беречь слезящиеся, невыносимо горящие глаза.

Из одежды на нем только оранжевое одеяло, грубая ткань которого раздражает и причиняет боль постепенно оживающей коже. Металлический пол холодит голые ступни, что также воспринимается разбалансированным организмом неприятно. Хан наполовину горит, наполовину – бьется в ознобе, заставить себя думать практически нереально, но Хан старается: какой-то командный голос раздражен невниманием к себе, и на спину обрушивается серия ударов. По ощущениям – кожа слезает сильнее. Наконец, он разбирает слова: