сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
для настроения рекомендую послушать:
Harel Skaat – Milim
Harel Skaat – Bum
Хани так и не прикоснулась к содержимому корзины — отставила её в угол прихожей, а с наступлением темноты опять водрузила на крыльцо. Утром её не оказалось на месте и Бён-старший больше не приходил.
Понемногу она начала привыкать к своей одинокой жизни. Вечера перестали быть такими тягостными — чтобы отогнать плохие мысли, девушка подъезжала к холсту и рисовала. Море, цветы, брата. Вдохновение клубилось в ней, просилось наружу и вырывалось на полотна яркими красками и лёгкими мазками. Хани блаженно вдыхала запах краски, смотрела на ладони в цветных разводах и была счастлива — впервые за долгое время.
Она научилась самостоятельно принимать ненавистную раньше ванну, ловко лавировать в тесных комнатках, не плакать по утрам и вдохновенно врать брату, что всё хорошо и ей никто не нужен.
Хани жила ожиданием Сехуна. Он неизменно появлялся на пороге домика каждые две недели — грузил коляску в машину, целовал сестру и вёз её на осмотр в больницу. Врач подолгу ощупывала девушку, спрашивала о самочувствии, выписывала новую порцию горьких пилюль и ненавязчиво намекала Сехуну, что операцию нужно делать как можно скорее, а то действительно будет поздно. И Хани ненавидела эту женщину за то, что она заставляла её брата страдать, виновато опускать голову и что-то бормотать о том, что «сумма слишком большая и я пока не успел её собрать». Да она готова на всю жизнь остаться инвалидом, лишь бы не видеть беспомощного Сехуна, страдающего и проклинающего себя.
Но были в этих днях и положительные моменты. После похода в больницу, они возвращались в городок и проводили вместе вечер. Болтали без умолку, смеялись, гуляли по пляжу, готовили ужин и даже спать ложились вместе, крепко обнявшись. А утром Сехун уезжал — Хани выкатывалась проводить его на крыльцо и долго махала ладошкой вслед, даже когда от машины оставался лишь едкий запах бензина в воздухе.
***
Хани не особо любила гулять по улицам городка. И дело не в том, что жители смотрели на неё попеременно то с любопытством, то с жалостью — вовсе нет. Девушка боялась шумных дорог и опасностей, что они таили. Ещё и Сехун поучал её, как маленькую — из дома не выходи, а то под автомобиль попадёшь, на хулиганов нарвёшься, заблудишься. Хани понимала, что брат блефует. Автомобилей было раз-два и обчёлся, хулиганов днём с огнём не сыщешь, а узкие улочки она знала даже получше брата, проведшего здесь всё детство. Но, тем не менее, выходить боялась, потому что в доме всё было знакомо, это была её крепость. А улица — будто открытый океан в шторм. И уцепиться не за что, и спрятаться негде.
Но в тот день всё пошло не так. Чжаны не спешили навестить её и раскрасить скуку, а малевать алые лепестки шиповника стало тошно до невозможности. Накинув лёгкую курточку, Хани выехала во двор и осмотрелась — кругом тишина и покой. Ещё бы, будний день, все жители или на работе, или в школе.
— Ничего же не случится, если я немного прогуляюсь? — скрипя калиткой, спросила она у самой себя.
Сжав дрожащими пальцами ручки кресла, Хани глубоко вздохнула и поехала по обочине вдоль улицы. Мимо мелькали знакомые с детства домики и девушка с любопытством вглядывалась в них, пытаясь найти отличия, произошедшие за последние годы. Вот Кимы забор перекрасили из зелёного в красный. А у семьи Мон собака во дворе лает, раньше не было.
Настолько увлёкшись созерцанием чужих домов, Хани совершенно забыла о резком спуске в конце улицы, вспомнив о нём лишь тогда, когда коляска потеряла управление и, мелко дребезжа, покатилась вниз.
— Чёрт! — ругнулась девушка, хватая ртом воздух.
Все попытки затормозить оказались безрезультатными — коляска не слушалась совершенно, а лишь сильнее разгонялась, летя на всех парах к металлическому забору, исписанному граффити.
— Мамочки! Помогите! — беспомощно оглядываясь, сдавленно крикнула Хани.
А вокруг ни души. Она вновь вцепилась пальцами в колёса, пытаясь их остановить, но лишь содрала кожу. Когда из-за угла вышел человек, Хани отчаянно замахала руками, но стоило тому повернуть голову, как она предпочла разбиться о металлический забор.
В сердце будто вогнали осиновый кол, когда она узнала не менее изумлённого парня. Пролетая мимо него и подскакивая на кочках, она закричала изо всех сил, когда тот схватился за коляску, тормозя, и положил ладонь на её плечо, чтобы удержать от падения.
Тишина. Хани хрипела и в ужасе смотрела на тонкие пальцы, сжавшие её руку. Раненое сердце билось уже в горле, рвалось наружу, а страх подкатывал так близко, что хотелось завопить изо всех сил, вместе с криком выпустив вновь проснувшуюся боль.
Хани судорожно облизнула губы, мысленно умоляя отпустить её, и парень будто почувствовал это, поспешно убрал ладонь. Не говоря ни слова, развернул коляску и повёз её обратно наверх. Девушка прислушивалась, но ничего не слышала — даже чужого дыхания, только хруст гальки под ногами.
В молчании они доехали до дома. Постояли пару минут, не решаясь заговорить, а затем раздались удаляющиеся шаги за спиной. Не смотря вслед ушедшему, Хани толкнула калитку и скрылась в доме, запершись на замок. Долго смотрела на дверь, будто боялась, что в неё постучат, а затем беспомощно разрыдалась, закрыв лицо ладонями.
— Ненавижу! Я ненавижу тебя!!! — закричала она во всё горло, врываясь в гостиную.
Слепая ярость застилала сознание, разум замутился, а вернувшееся отчаяние острым лезвием вскрывало старые шрамы, затапливая забытыми воспоминаниями, запахом волос, прохладой рук. Нет, Хани не забывала Бэка — спрятала его образ в глубине себя, закрыла на крепкий замок, а ключ выбросила. Полгода старалась делать вид, что всё в порядке, что всё забыто. А ему хватило двух минут, чтобы доказать обратное.
— Иди к чёрту из моей жизни! Проваливай из моей головы! — кричала девушка, в порыве злости круша комнату. — Я не хочу тебя помнить! Я хочу тебя ненавидеть!
Запрокинув голову, она рыдала, царапала грудь, где сердце, через одежду, кричала беспомощно, задыхалась и умирала. Всё вернулось на свои места — слабость, отчаяние, безысходность. Будто она только что очнулась на больничной койке, навсегда потерявшая возможность ходить. Хани опять страдала и опять любила.
— Он же отпустил меня, — шептала она, роняя слёзы, посреди развороченной комнаты, в окружении стеклянных осколков и разорванных книжных страниц.
***
Исин приехал на следующий день после её звонка. Всё такой же улыбчивый и милый, лишь на дне глаз плескалась едва заметная тревога.
— Ты как? — спросил он, выкладывая на стол привезённые продукты.
— Ты ничего не сказал Сехуну? — мрачно уставилась на него Хани.
— Как ты просила, — пожал плечами Исин.
Схватив друга за руку, она провела его в гостиную и усадила на диван. Внимательный взгляд парня отметил поредевший набор фоторамок на полке, пару осколков, закатившихся под стол, и тёмные круги под глазами Хани. Сопоставил всё в голове и нахмурился.
— Ты видела Бэкхёна?
Девушка вздрогнула и, чуть помедлив, кивнула.
— Я так и думал. Он вернулся сам не свой.
Хани зажмурилась и стиснула зубы. Она сможет. Она должна.
— Расскажи мне, что случилось после… ну, ты понял.
— Ты уверена, что хочешь знать? Хани, если тебе станет хуже, то Сехун меня убьёт!
— Сехун никогда не расскажет мне правды! А я хочу знать! Всё, как есть! Я имею на это право! Я полгода набиралась смелости, чтобы спросить! — сбивчиво говорила девушка, сжимая в пальцах потёртые ручки кресла.
— Хорошо, я расскажу, — торопливо кивнул Исин.
Он подкатил к себе коляску и осторожно сжал холодные ладошки девушки. Преданно и щемяще грустно заглянул в её глаза, будто пытался что-то в них найти, и опустил голову.
— Сехун тогда чуть не убил Бэка. Он сильно избил его, разбил висок. У Бэкхёна даже шрам остался. Врачи сказали, что ещё немного — и его было не спасти. Я честно пытался оттащить твоего брата, но в него будто бес вселился, — руки Исина дрожали, а на лбу пролегла глубокая складка. — Сехун сразу же заявил, что уходит из группы. А Бэк… ему пришлось остаться, иначе компания предъявляла огромную неустойку, выплатить которую мы бы точно не смогли.
— Он совсем не раскаивался? — прошептала Хани, задыхаясь от осознания того, как жалко выглядит.
— Он постоянно спрашивал у меня о твоём самочувствии, — слабо улыбнулся Исин. — Первое время сам был не свой. Постоянно пил, зависал в каких-то притонах. Я сбился со счёта, сколько раз вытаскивал его, обкуренного, из забегаловок. Мне казалось, что он пытался убить себя изнутри. А ещё, лишь будучи в доску пьяным, он мог улыбаться. Мы никогда не говорили о том дне, но однажды, когда я тащил его после очередной пьянки, Бэк сказал…
— Что сказал? — Исин испуганно посмотрел на девушку и замотал головой. — Говори же!
— Я не могу!
— Исин!
Парень убрал свои ладони и поднялся с дивана. Обошёл по кругу комнату, встал у окна и прижался разгорячённым лбом к холодному, залитому дождём стеклу.
— Бэк сказал, что лучше бы ты тогда погибла. Всем было бы проще.
От произнесённых слов Хани вздрогнула, будто от удара, и слизнула упавшие на губы солёные капли. Торопливо вытерла щёки колючим рукавом свитера и постаралась выровнять дыхание.
— Будешь чай? — голос прозвучал неестественно тонко.
— Конечно! — с притворным энтузиазмом отозвался Исин.
Они сидели в тишине, слушая шорох дождя по крыше; пили чай, не чувствуя вкуса; отводили взгляды, не давая друг другу прочитать собственные мысли.
Уже прощаясь, Хани удержала Исина за рукав и опустила голову, прячась за завесой отросших распущенных волос.
— Пожалуйста, приглядывай за ним.
— Непременно.
Парень мягко выпутался из чужой хватки и, накинув на голову курточку, добежал до припаркованного у калитки автомобиля. Махнул рукой на прощание и уехал.
Хани же выбралась на крыльцо, обняла себя руками за плечи и просидела так до самой темноты, глядя на то, как в глубоких лужах отражались серые тучи, а яркие цветы сгибались под тяжестью дождевых капель.
========== Глава 11 ==========
Хани старалась жить, как прежде — ни о чём не жалея, радовалась каждому дню, не оставляя в душе даже крохотного местечка для разъедающей насквозь ненависти. Она упорно гнала её от себя, душила воспоминания, постоянно отвлекалась на дела, но в особо дождливые дни печаль накатывала неумолимо, и от неё негде было спрятаться.
Тогда Хани покорно распахивала окно, впуская в комнату свежий ветер и холодные капли дождя. Ставила перед подоконником мольберт и рисовала — интуитивно, машинально, думая о своём, ненавистном. Заново прокручивала в голове эпизод, после которого вся её жизнь разрушилась, воскрешала образ Бэкхёна, его испуганный взгляд и стремительно ускользающую ладонь. И, к удивлению, с каждым разом ненависти становилось всё меньше, но и желания простить не возникало.
Хани ничего не сказала Сехуну о встрече с Бэкхёном. Знала, что он разозлится, психанёт и силком вернёт её в Сеул. А у них с И Ри едва стало всё налаживаться. Нет, Хани будет молчать до последнего. Она и так слишком многое отняла у брата, чтобы лишать его очередной возможности стать счастливым.
Прошло уже более трёх недель с момента встречи с Бэком, но он так и не появлялся в городке, что одновременно радовало и огорчало Хани. Зато неожиданно прикатил Исин, да не один, а в компании гостя — модно разодетого блондина, источающего тонкий запах парфюма и выпитого по дороге кофе.
— Познакомься, это Лухан! Лухан, это Хани! — размахивая руками, широко улыбался друг.
— Исин много мне о вас рассказывал! — таинственно поведал блондин, пожимая узкую ладошку. – Я, знаете ли, устраиваю выставки молодых дарований и с недавних пор очень хочу взглянуть на ваши работы!
— Исин, ты мог бы меня предупредить, я даже не подготовилась, — выговорила парню Хани, неловко поправляя растянутый свитер и нерасчёсанные с утра волосы.
— Так я могу посмотреть ваши картины? — с любопытством осматриваясь, не отставал Лухан.
— Не думаю, что они окажутся пригодными для выставки, — скромно потупилась девушка.
— Хани прибедняется! Она замечательно рисует! — Исин схватился за ручки коляски и по-хозяйски покатил её в комнату. — Лухан, идём, я тебе всё покажу!
Девушка почувствовала раздражение от того, как вольготно Чжан чувствовал себя в её доме. Ладно, брат — он имел на это право. Но Исин, не предупредив, не посоветовавшись, привёл к ней незнакомого человека, да ещё и распоряжается её картинами, принимает самостоятельно решения.
— Я сама! — сердито процедила девушка, взглянув на парня через плечо.
Исин лишь на мгновение изменился в лице и тут же миролюбиво поднял ладони, показывая, что больше не будет покушаться на её коляску.
Подъехав к сложенным у стены картинам, Хани горестно вздохнула и протянула одну из них замершему в ожидании Лухану. Тот с готовностью принял полотно и начал внимательно его рассматривать, то и дело меняясь в лице.
— Очень интересная техника, — наконец вынес вердикт блондин. – Ой, а можно эту посмотреть?
Бесцеремонно подвинув девушку, Лухан принялся перебирать картины и восхищённо цокать языком. Хани действительно не понимала, что такого он нашёл в капельках дождя на нежных алых лепестках шиповника; или в соседском коте, нагло восседавшем на чужом подоконнике и невольно позировавшем; или в грозно острых горах, тлеющих в лучах болезненно-яркого заката; или в…
— Это потрясающе! — прервав поток чужих мыслей, выдохнул Лухан.
Он уже давно сидел на полу, протирая тканью дизайнерских брюк деревянные половицы. Пиджак был небрежно сброшен на спинку дивана, а чай, принесённый Исином, так и остался нетронутым. Блондин машинально подвинул белую кружку, стоявшую у его ног, и повернулся всем корпусом к Хани.
— Ты прекрасно рисуешь! Училась где-то?
— Послушайте, я рисую посредственно, — тяжело вздохнула девушка. – То, что я инвалид, совсем не означает, что меня нужно таким способом поддерживать.
— Да какая разница для художника — умеет он ходить или нет! — искренне возмутился Лухан. — Главное, что руки целы и сердце на месте.
Мужчина проникновенно положил руку на грудь и выдержал театральную паузу. Цепкий взгляд тут же приметил неоконченную картину, прикрытую тряпицей, и его глаза засверкали предвкушающе, как у ребёнка в ожидании сказки.
— Я могу посмотреть? — шепнул Лухан, хищно подползая к мольберту.
Хани неуверенно покосилась на Исина, тоже замершего в ожидании, и едва заметно кивнула. Этого движения хватило, чтобы блондин сдёрнул льняную ткань и обнажил бледный набросок, лишь в углу которого были сделаны робкие мазки голубой краски.
Исин подошёл ближе и вгляделся в картину. Это определённо был тот самый пляж, вид на который открывался из окна домика О. Та же мелкая галька, шумные волны, разбивающиеся о берег. Но центральным элементом было не море, а человек. Он стоял в профиль и смотрел прямо перед собой, вот только перед ним никого не было.
— Тут будет девушка? Или, может, собака? — ткнув пальцем в пустое место, спросил Лухан.
— Здесь никого не будет, — помотала головой Хани. — Человек стоит и ждёт, заранее зная, что к нему никто не придёт. Но это не мешает ему вглядываться с надеждой вдаль, подставлять лицо свежему ветру. Это только в фильмах тебе навстречу бежит любимый человек, а в жизни ты всегда одинок.
— Странная картина, — сухо отозвался Исин, спрятав руки в карманах брюк. — Пойду проведаю родителей!
Когда за другом захлопнулась дверь, Хани растерянно посмотрела на Лухана и облизнула пересохшие губы.
— А если честно? Какой смысл ты вкладывала в этот образ? — отбросив всю фальшь услышанных слов, поинтересовался блондин.
— Я… надеюсь… что один человек будет меня ждать… вот так же… на берегу, — Хани всхлипнула и отвела взгляд в угол комнаты. — И я всё ещё не знаю, смогу ли пойти ему на встречу… Возможно, даже если я решу это сделать, то у меня получится очень медленно, потому что коляска вязнет в гальке… И меня просто не видно на картине, но я там, где кончается рамка…
Не выдержав, девушка уткнулась носом в ладони и расплакалась. Горячие дорожки слёз упрямо бежали по щекам, закатывались за воротник свитера, а Хани продолжала задавать себе один и тот же вопрос — почему она раскрыла своё сердце незнакомому блондину, сейчас беззастенчиво разглядывающему её и не спешившему утешать.
