Текст книги "Приют Разбитых Сердец (СИ)"

Автор книги: Чёрный-чёрный Дом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Так я не против, – вставил Игорь.

– Тёма Тёмников – замечательное имя! – язвительно заметила тётя Настя.

– Так мне ещё повезло с кликухой, – сказал Игорь, уплетая суп. – Драчунова из 9 «Б» вообще ДроОООО, – взвыл он, когда отец вновь сдавил под столом его ногу.

– Так! Если вы сейчас же не прекратите… – грозно сказала тётя Настя.

– Всё-всё, молчу-молчу, – заверили её Игорь и дядя Коля.

И дальше мы ужинали относительно спокойно.

– Сына, сейчас я кому-то руки повыдёргиваю и вставлю в другое место, а, нет, в то же самое! Ты тут в баскетбол играешь или картошку сажаешь? Ты ж ей так все глазки пообломаешь.

– Так за тобой не угонишься!

Дядя Коля действительно очень быстро орудовал вилами. Я успевал прокопать только половину рядка, а он полтора. Игорь метался между нами, кидая картошку как попало.

– Так дело не пойдёт. Вася, бери ведро картошки и начинай с другого конца огорода – сам копай, сам сажай, а мы с Игорем здесь, так мы не будем мешать друг другу.

Я взял ведро и потащился на противоположный край участка.

Один раз мы прервались, чтобы попить чаю с бутербродами, и закончили посадку ближе к вечеру. Я, наверное, и пятой части участка не засадил.

– Лучше бы я вместо тебя копал, – стонал Игорь, еле волоча ноги, когда мы, неспешно поужинав, пошли в баню. Дядя Коля уже успел её протопить.

Мы разделись и заглянули в парилку. В лицо нам ударила жаркая волна адского пекла.

– Ну всё, нам пи… – начал Игорь, но тут вошёл с улицы дядя Коля и уставился на нас.

– Ну, весь в мать, – сказал он, окинув сына оценивающим взглядом. – Такая же худющая пискля.

– Ну, что-то же ты в ней привлекательное нашёл, раз я здесь, – игриво парировал Игорь на грани фола.

– Что-то нашёл, – согласился дядя Коля и перевёл взгляд на меня.

Под его взглядом моя душа ушла в пятки. На мгновение мне показалось, что он всё обо мне знает, все мои мерзкие сны и похотливые желания. Я натянуто улыбнулся и опустил глаза, будто рассматривая что-то на полу.

– Игорь, мать честная, оказывается, есть места на твоём невинном теле, где ты не ленишься бриться!

– Это из гигиенических соображений, – сказал тот, скрещивая руки на причинном месте, голеньком, как у мальчика. – Чтоб трусы так быстро не прованивались.

– Из ге-каких соображений?

– Гегеенических? – спросил Игорь, склоняя голову набок.

Дядя Коля захохотал, хватаясь за живот.

– Сына, ты меня без ножа режешь, уморить решил отца раньше времени. А чтобы трусы не воняли, их менять каждый день надо и мыться при этом не забывать.

– Так я и так почти каждый день моюсь, а мама говорит, что от меня всё равно воняет!

– Заходите уже, мама ему говорит, самому догадаться сложно, сейчас я вам устрою соображения.

Мы зашли в раскалённую духовку.

– Падайте на полок. – Мы легли на живот. – Плотнее-плотнее друг к дружке, можете даже за ручки взяться, не стесняйтесь, сейчас я из вас дурь-то повыбью.

Он достал из тазика замоченный берёзовый веник.

– Ты, Васька, как часто моешься?

– Как из школы прихожу, так и моюсь.

– И носки, наверное, сразу сам стираешь?

– Ну да, и трусы, а что?

– Говорил я Насте, хватит дома сидеть, иди работай. Нет, как же, а за ребёночком кто присмотрит? Вот и результат.

– А чего я? АААА! – спросил Игорь, а заорали мы оба, когда веник опустился на наши задницы, и продолжали орать ещё очень, очень долго. Скользкий от пота, с бегущими из глаз слезами и соплями из носа, Игорь несколько раз порывался сползти вниз, но его тут же ловили и водружали обратно. Я же принимал удары с каким-то мазохистским удовольствием и удовлетворением, так как знал, что заслуживаю и не такого.

– На спину! – скомандовал безжалостный палач. Мы, шипя от боли, перевернулись. – Причиндалы прикройте. – Мы прикрыли.

По нам прошлись, но уже терпимо. Я даже отметил, что Игорь вновь косится на меня – ожил, паршивец.

– Так, теперь вы.

Дядя Коля плеснул на полок ведро воды, смывая наши пот и слёзы, а по ощущениям – кровь и ошмётки спущенной шкуры, и лёг, почти упёршись в стенки бани. Росту в нём было два метра и три сантиметра, я сам у него в детстве спрашивал.

– Понеслась!

Мы принялись его хлестать, особенно сильно усердствовал Игорь, спина и задница у которого были цвета спелой малины.

– Ну, вы там начали или как? – вопрошал дядя Коля. – Мало вас Настя кашей кормила? Поддайте жару, а то я тут с вами вусмерть замёрзну. Ну, ребятки, дружненько, не жалейте отца родного.

Мы били изо всех сил, Игорь даже подпрыгивал для замаха.

– Всё, свободны, комары.

Он сел, забирая у нас почти голые веники. Поглядел на них и достал из тазика новые. Мы с выпрыгивающими сердцами, тяжело дыша, опустились на нижнюю ступеньку, а он, плеснув на камни воды, превратился в бушующий ураган, что нещадно хлестал себя и крякал от удовольствия. Листья и брызги так и летели.

– Вот, другое дело, другое ж дело!

Игорь без сил привалился ко мне, но продолжал коситься. Я показал ему кулак – он даже бровью не повёл. А провёл по моему бедру пальцем, отчего вниз покатились капли пота, а кровь прилила к иному месту, что сильно меня обеспокоило, но, к счастью, дядя Коля спросил: «Готовы в речку нырять?» Я выскочил из парилки и поспешил к реке, спустился по лесенке на мостик. Игорь с дядей Колей от меня не отставали.

– Хотите полетать?

– Да! Я хочу! – обрадовался Игорь и запрыгал вокруг отца, как щеночек.

Они стали на край мостика. Дядя Коля подставил ладони, Игорь встал на них пятками.

– Раз, два, три!

Игорь взлетел на пару метров, а улетел на все пять, сложившись в конце бомбочкой. Ушёл под воду, подняв тучу брызг, вынырнул.

– Ещё! Ещё! Можно ещё?!

– Вася?

Он так смотрел, что отказаться мне было страшнее, чем лететь.

– Раз, два, три, Васька, лети!

И я полетел, так меня ещё никогда не кидали. Это был восторг!

– Папа, теперь меня, ещё разочек, пожалуйста!

– Давай.

– Ура!

– Раз, два, три!

Я смотрел на пролетающего надо мной и сияющего от счастья Игоря. Он плюхнулся в воду, а дядя Коля нырнул с мостика. Вынырнул, отфыркиваясь, как морж.

– Ох, хорошо, вот это водичка! Красота!

Только тут я заметил, что вода ледяная, а у меня начинают стучать зубы и сводит от холода ноги. Я поспешил к берегу, выбрался на мостик и затрясся. Вслед за мной вылез Игорь.

– Пап, кинь меня ещё раз!

– Вась, беги в баню греться, а я Игоря зашвырну и приду.

Тот заплясал от радости, а я побежал в баню. Лёг на живот, так как спина и зад ещё побаливали, и затаил дыхание, согреваясь. Я уже успел расслабиться, блаженно растекаясь по доскам, когда примчался Игорь и ледяной плюхнулся рядом.

– Дай я об тебя погреюсь, – сказал он и полез обниматься.

– Блин, сейчас отец увидит!

– Он в дом стелиться пошёл.

Я лежал, а Игорь жался ко мне, и мне было приятно. Потом он перебрался через меня и лёг лицом к стенке.

– Согрей меня, – попросил он.

Я придвинулся и обнял его. Он прижался задом к моему животу, а спиной к груди, погладил меня по руке, а затем зажал её в ладонях и затих.

Я дёрнулся от того, что стал соскальзывать в сон. Игорь уже не сжимал мою ладонь – он спал. Высвободив руку, я провёл пальцами по его рёбрышкам – наблюдая, как катятся капельки пота, – по косточке таза, округлости ягодицы и услышал, как, скрипнув, открылась за спиной дверь. Я испуганно отдёрнул руку и развернулся на спину, попутно заметив, что член у меня вновь налился кровью, но, к счастью, пока ещё не торчит, как пугало на огороде. Я не знал, что успел заметить дядя Коля, поэтому сказал:

– Он, кажется, задрых, будил – не просыпается.

– Ладно, пусть спит, я вам наверху лежбище устроил. Можешь идти, устраиваться, а нашу спящую красавицу я сейчас отнесу, дверь только придержи.

Он поднял Игоря на руки и вышел в предбанник, потом на улицу. Я шёл следом и слышал, как он посмеивался в бороду, а потом сказал:

– Картина маслом, что люди подумают?

И опять засмеялся. Я посмотрел по сторонам – никого из соседей видно не было.

Мы поднялись в мансарду. Там были расстелены походные коврики, на них одеяло, а сверху спальник. Рядом лежал ещё один, чтобы укрываться. Он опустил Игоря на ложе и сделал шаг назад, любуясь. Я сел рядом.

– Навевает воспоминания, однако. Мы ж его тут с Настькой и зачали. И лет ей столько же было, она ж его в семнадцать родила. Кто ж знал, что у нас так с первого раза-то получится – прямо в цель.

Я слушал, открыв рот. Будто опомнившись, он кашлянул в кулак и сказал:

– Ладно, укладывайтесь. – Сдерживая улыбку, погрозил мне пальцем. – И не шалить мне тут. – А потом добавил: – Хотя вам-то чего бояться.

– Дядь Коль, ну чего вы прикалываетесь?! – не выдержал я.

– А чего ты такой смурной всё время, с мамой что-то?

– Нет, – ответил я.

– А чего тогда?

– Не высыпаюсь, сны плохие снятся.

– Сны – это не беда, сны пройдут и забудутся.

Он отечески опустил мне на макушку ладонь и ласково взъерошил волосы. Сколько раз я завидовал Игорю, когда он то же самое делал ему, сколько раз хотел оказаться на его месте. К глазам внезапно подступили слёзы, а к горлу – комок. Я стиснул зубы, чтобы не заплакать, и опустил голову.

– Спокойной ночи, Вась.

Я молча кивнул. Он убрал ладонь, развернулся к двери. Меня так же внезапно отпустило, и я спросил:

– А вам сколько лет тогда было?

Он понял, о чём я.

– Двадцать четыре, только что из армии вернулся, после института. И тут она… А ведь я её совсем девчонкой помнил. Но даже в детстве характер у неё был – огонь, иначе бы не запомнилась. Сразила меня, дылду, наповал.

Он улыбнулся, кивнул и закрыл дверь.

Повернувшись к Игорю, я смотрел на его обнажённое, свернувшееся клубочком тело, такое трогательно-беззащитное, что от этого мутилось сознание. Он уже остыл после бани, и кожа покрылась мурашками, отчего он сжался на спальнике ещё сильнее, сунув руки между коленей. Я взял второй спальник и укрыл его, а сам сел рядом, обхватив голову руками и наблюдая, как волны желания захлёстывают тело, поднимая на поверхность и оживляя сны, что я так ненавидел и жаждал. Я сидел со вздыбленным членом и понимал, что не смогу остановиться и не хочу, что буду потом всю жизнь винить себя и проклинать эту слабость, но воплощу желание, мучающее меня уже два года, два бесконечных года рядом с ним. В ушах шумело всё сильнее, от бушующих гормонов мне стало даже немного дурно, и я решил лечь, лечь рядом с ним, потому что мне всё равно не убежать, не скрыться и не изменить себя. Можно только отпустить это безумие, потерять себя, растворившись в нём, и не мучиться угрызениями совести хотя бы в эти считанные минуты.

Я лёг вдоль его спины лицом к ногам. Прикоснулся губами к покрывшейся от холода пупырышками коже ягодиц, скользнул языком в нежную ложбинку между ними, добрался до его чревовещательного отверстия, прижался губами, вылизывая, как котёнка. Он чуть шевельнулся во сне, но тут же затих, и я продолжил. Я лизал с наслаждением, периодически пробуя проникнуть внутрь. Каждый раз он сжимался, прихватывая кончик языка, будто играя с ним. Я прошёлся по шву промежности, добрался до яичек и вдоволь наигрался с ними, вбирая и лаская во рту. Согнутые ноги он по-прежнему прижимал к животу. Член и мошонка оказались между ними снаружи. Я поцеловал его расслабленный членик и, посасывая, втянул в себя. Ласкал и чувствовал, как он набухает внутри, наливаясь кровью. Тут он выпрямил во сне ноги и перевернулся на спину. Что ж, так даже удобнее. Я склонился, нанизываясь на ставшую твёрдой плоть.

Он зашевелился и перевернулся на бок, вновь подтянув коленки, но уже не так сильно. Я вернулся к его анусу, вновь вылизал его, обильно увлажняя слюной, выдавил и собрал пальцами смазку с члена и аккуратно проник в него, как в тот первый раз, и так же, как тогда, внутри было тепло и приятно, мышцы несколько раз обхватили палец и расслабились, а я поводил им туда-сюда, чтобы он привык.

Я лёг поближе, прижался скользкой головкой и сделал то, о чём мечтал во время дрочки последние два года. Головка вошла в него, мышцы тут же сократились, он чуть шевельнулся, но я держал его за плечо и таз, чтобы он не соскочил, и замер, не двигаясь. Когда анус расслабился, я проник глубже и вновь замер, а потом ещё глубже, войдя на всю длину. Я чувствовал, как он полностью облегает меня, и уже от этих восхитительных ощущений готов был кончить в любую секунду. Сердце моё заходилось и сжималось от чудовищного волнения и невозможного блаженства.

Я не мог поверить, что сделал это, что я внутри него, что это на самом деле, а не во сне. Я плавно двигался в нём, одновременно обхватив и сжимая в руке его член. Я до последнего оттягивал невероятный и долгожданный конец. И усмехался, думая, что будет, если он всё-таки проснётся, но в тот момент меня это совершенно не пугало, я даже хотел этого, хотел, чтобы он знал, чтобы осознанно разделил со мной счастье и наслаждение, что подарил мне.

Я сладостно кончил в него, оргазм пронзил тело, я содрогался вновь и вновь. С удивлением я отметил, что моя ладонь, сжимавшая его головку, тоже стала тёплой и влажной. Я приподнялся и облизал пальцы. Его сперма была чуть иного вкуса, похожего на речную воду.

Выйдя, я вновь вылизал его, избавляясь от следов своего преступления, а затем обсосал и его уже почти расслабленный член. Погасил свет, лёг, прижавшись к его спине своей, и наконец-то позволил себе полностью расслабиться. Вздрагивая от покидающего тело напряжения, я смотрел в темноту закрытых глаз и понимал, что хочу повторять всё это снова, и снова, и снова, до конца времён. И в то же время отчётливо осознавал, что, возможно, это был мой первый и последний раз с ним. Уже проваливаясь в сон, я ощутил, как он развернулся и обнял меня, тесно прижимаясь к спине, ягодицам, но я был не против, я уже спал.

====== 7. Игорь ======

В первый учебный день после каникул я, как обычно, зашёл за Васей; он уже был готов, и мы сразу отправились дальше. Он делал вид, что ему всё пофигу, но было заметно, что он сильно нервничает. Я тоже немного волновался, но больше за него, чем за себя. Как оказалось, мы зря переживали. Мозги у всех за каникулы перезагрузились и обнулились, вернувшись в естественное буддистско-нирваническое состояние отсутствия всякого присутствия, как говорила наша классная. За две недели, что нас не было, все о нас забыли, кроме одного человека, который, как настоящий хищник, затаился и ждал подходящего момента для нападения. И мы сами его ему предоставили.

К третьей перемене мы совсем расслабились, и я полез ВКонтакт в ожидании новой порции виртуального одобрения и лайков к фото, что я выложил в одной гейской группе с уклоном в БДСМ. На фотке была видна моя исхлёстанная спина и верхняя часть полужопий в капельках воды. Я сфоткался, когда вернулся в баню с мостика. Под фото стояла подпись: «ПОРКА!» А ниже шли комментарии:

– Какой зая!

– Кто обидел нашего зайку? ((

– Жаль, что не я.

– Я б ему вдул…

– Хотел бы я оказать любой из сторон участия.

– Пиши, я тебя пожалею…

– Дрочу в скайпе. Гена.

– Гена, дрочи своему Чебурашке, а зайка мой!

– Отсосу. ЛС. Старше 20 не писать.

– Кто заберет меня сейчас с угла Ленина и Калинина, тому будет счастье.

– Вазелин купил, еду, готовь жопу.

– Зая, что же ты молчишь, мы все ждем удивительной истории.

– Какие истории? Раздвигай булки, и я тебе устрою войну и мир.

– Кто пустил сюда ребенка, я сейчас слюной захлебнусь?!

– Ебать он классный, такие остренькие позвонки, ребрышки, талия, попка! Мечта!

– Так бы и выебал!

– Если я сегодня кого-нибудь затрахаю до смерти будет он виноват.

– Господа педофилы, спокойствие, только спокойствие, давайте без жертв.

– Бляа кончил!

– Ага, я тоже славно вздрочнул.

– Как мало вам надо для счастья..

– Спереди я думаю, он такой же гладенький и сладенький.

– Где мои 16 лет?

– В пизде!

– Скорее в жопе)))))

– На моем голодном хуе!

– Тихо вы, а то спугнете зайку!

– Такого спугнешь, ага.

– Умоляю, напиши мне! Я тебе писал, а ты не отвечаешь(((

– Мне тоже 16, давай дружить!

– Не верь, ему 16 было, когда я 20 лет назад под стол пешком ходил.

– Хотел бы я поучаствовать в том, что было после порки.

– Так может ничего не было.

– Ой умоляю! Скажешь тоже. После такого всегда что-то бывает.

– Нет, не было. Это меня отец высек.

– Мне кажется или это написано с сожалением? ))))) Я про не было. ))

– О, зая, ты пришел! Я счастлив!

– Суровый отец. Было за что?

– Было бы желание, а повод всегда найдется.

– Бля, тоже что ли завести ребенка и пороть по выходным и праздникам для души.

– Усынови.

– Да кто мне даст?

– Хочешь я дам? Я снимаю красные труселя…

– Дулин, иди нах…

– Такого всегда есть за что.

– Ага, они сами напрашиваются.

– Дети хотят внимания, ласки, а по нормальному от предков хер дождешься, по себе знаю.

– Походу я инфантил, тоже хочу внимания и ласки.

– Все хотят.

– Поэтому мы здесь.

– Суки, хватит скулить, раздвигайте ляжки, будет вам внимание по самый локоть!

Последние комментарии заставили меня задуматься. Как я и говорил, отец никогда меня не бил, но наша возня и дурачества неизбежно приводили к мелким травмам, злым слезам и боли. Играть с отцом было примерно как в догонялки с ломом. Мама устраивала бате нагоняй, а он оправдывался, говоря, что и пальцем меня не трогал, а если и трогал, то я сам напрашивался. Я ведь и правда напрашивался, дерзил, нападал из-за угла, задирал или тупо косячил. Так я привлекал внимание. Я хотел его внимания, а к тому, что оно часто смешивалось с болью, я привык и даже начал получать удовольствие, когда он тискал меня в своих ручищах, пересчитывая рёбрышки, после чего все они были в синяках, поднимал за ногу или подбрасывал на пару метров верх, от чего перехватывало дух, но я смеялся от счастья и не сомневался, что он меня поймает. Я любил отца, любил и боялся, но не из-за боли, от неё я только крепчал, а из-за того, что он не примет меня, отвернётся. Поэтому я готов был стерпеть всё на свете, только бы он оставался рядом, а я был в его сердце.

Внимание в сети мне тоже нравилось. Здесь не надо было притворяться, что ты лучше, чем есть на самом деле. Здесь можно было быть самим собой. Даже эта грубость и похабщина в комментариях грели сердце, в них была честность, меня откровенно хотели, я был нужен хоть кому-то…

– Убил бы такого папашу! – появился новый комментарий.

– Нет, он хороший, я его люблю, – написал я.

– Почему меня никто не любит? Я тоже хороший.

– Потому что ты старый пидор, а он – зая.

– Кто хочет старого пидора? Могу быть нежным и ласковым.

– Фу бля сдрисни нах…

– Как жестоко…

– Правда, она такая.

– Эй с вазелином я блядь уже всю жопу отморозил… ты едешь или где?

– Такая вот ебучая жизнь, зая…

– Дрочу в скайпе. Гена.

– Да съебись уже. Не видишь мы тут за жизнь трем…

Я закрыл страничку, глянул на фото с подписью «Вася сосёт у Тёмы», улыбнулся и хотел было сунуть телефон в рюкзак, как на меня накинулся Вася.

– Ты охренел?! Ты чё эту фотку на заставку в телефоне поставил, совсем больной?! Где ты её вообще взял?

Я опешил, не ожидая от него такой ярости. Последние дни он был удивительно мягок и покладист, как я с мамой, когда грешки замаливаю, вот я и расслабился.

– Батя сохранил, внукам на память, – буркнул я.

– Ну-ка дай сюда!

Он потянулся за телефоном. Я выскочил из-за парты. Он за мной, придавил к соседней, защемив мне яйца, я скривился от боли, вытянув вперёд руку с телефоном, и тут раздался щелчок затвора фотокамеры.

– Я тебя убью! – крикнул Вася, выбегая из класса вслед за Ильёй.

Все кинулись к телефонам, открыли группу и замерли в лихорадочном ожидании, то и дело обновляя страницу.

– Так-так-так. Есть контакт!

Я тоже смотрел на наше фото с подписью «ответка – Вася жёстко входит в Тёму!»

В кадре я лежал животом на парте, крупным планом было моё сморщенное от боли лицо с зажмуренными глазами, а сзади, впечатывая меня в стол, вновь с выпученными глазами, на меня карабкался Вася. Его рука тянулась вперёд, будто он в порыве страсти хотел схватить меня за волосы.

«Ну все пидорги вам пиздец!» – появился первый комментарий, а за ним второй: «Ага-ага».

На следующий день Илья гордо ходил по школе, сверкая белозубой улыбкой и фонарём под глазом, который ему всё-таки поставил Вася, когда тот вышел из туалета, где укрылся, чтобы отправить фото. На уроках он стоял, сказав, что у него геморрой. Все ржали, но он стоически сносил насмешки. Видимо, его отчим всё-таки пересмотрел свои взгляды на воспитание.

На физре наши играли в волейбол, в командах было по двое парней и четыре девчонки, я сидел в запасных, а Илья стоял рядом, прислонившись к стене.

– Сильно болит? – спросил я.

– Терпимо.

– Покажешь?

Он почему-то смутился, покраснел, но кивнул на раздевалку. Мы зашли в неё, а потом в туалет. Он защёлкнул шпингалет, расстегнул и спустил штаны, повернулся ко мне задом и, скривившись, оттянул резинку трусов. Я с любопытством заглянул. На заднице виднелось несколько красных полос, в некоторых местах кожа была рассечена до крови и смазана зелёнкой.

– Ничего себе. Это тебя мэр так?

– Нет, мама, проводом от зарядки, и айфон отобрала. Удалила группу…

Было видно, что за группу ему обиднее всего. Её он жалел больше, чем задницу.

– Мне тоже недавно досталось, – сказал я, спустил шорты и задрал футболку, оголяя зад, оглянулся. – А, уже не видно. И зачем тебе было всё это делать? – спросил я, подтягивая трусы.

Он, кажется, вновь смутился, вернул резинку на место, аккуратно надел штаны и уже было вышел из туалета, но замер на пороге и, не оглянувшись, сказал:

– Был бы ты девчонкой, я бы тебя у Васьки отбил.

Потом хмыкнул, усмехаясь, и вышел.

Видимо, он почему-то не мог смириться с тем, что я отвергал его приглашения в команду КВН, не восхищался им самим и оставался близким другом только для Васи. И тут на меня снизошло озарение, что, может, он просто тоже хотел быть моим другом? Не школьным знакомцем, приятелем или одноклассником, а именно настоящим другом.

Я вышел в зал. Он вновь стоял у стены, наблюдая за игрой. Я встал рядом, чуть касаясь его плеча своим.

– Извини. – Он удивлённо на меня посмотрел. – Я дурак, – сказал я.

Он улыбнулся, тепло и открыто, и взъерошил мне волосы, а я прямо физически ощутил, что у него будто камень с души свалился.

Я посмотрел на площадку и встретился взглядом с Васей. Он глядел на нас через сетку, и бешеные глаза его были чернее ночи. Улыбка сошла с моих губ.

Фото обсуждалось с месяц, но после майских праздников всё улеглось и забылось.

В оставшиеся до экзаменов дни мы с Ильёй много времени проводили вместе. В нём что-то изменилось – он по-прежнему был язвителен и остёр на язык, но из него ушла ядовитая злость и глубоко запрятанная детская обида на родителей. На мать – из-за того, что не моргнув глазом променяла отца на мэра; а на отца – за то, что даже не попытался за неё бороться, а просто собрал вещи и ушёл, не сказав ни слова, узнав об измене. Со мной Илья всегда был мягким и открытым, особенно если Вася уходил по своим делам, оставляя нас наедине. Он вообще как-то отдалился, замыкаясь в себе. Стал тяжёлым и унылым. Я пытался как-то наладить отношения, но он оставался неизменно холоден, отталкивал или прямо посылал меня с моим весельем и гульками куда подальше.

Илья часто приглашал меня к себе. У них был большой светлый дом с просторными комнатами, но он казался мне каким-то гулко-пустым и немного холодным, поэтому мы больше тусили у меня.

Да, теперь у меня было два друга, но они так и не стали друзьями между собой. Они открыто не враждовали, но оставались сдержанно-холодными. Я не чувствовал к Илье влечения, но между нами всё равно что-то происходило, потому что иногда я ловил на себе его взгляды, совсем не дружеские взгляды.

Замечая, что я замечаю, он смеялся и говорил, что ему срочно надо найти какую-нибудь девчонку, иначе он начнёт кидаться на всё, что движется.

– А подрочить? – как-то осведомился я.

– Это ж не те ощущения, слишком предсказуемо, никакой интриги.

Мы сидели на диване, привалившись друг к другу плечами.

– А если я тебе? – тихо предложил я.

Видимо, к нему я был достаточно безразличен, чтобы такое сказать, не то что с Васькой, там бы у меня язык к нёбу прирос.

Илья ничего не ответил, но я ощутил, как он затаил дыхание. Тогда, не поднимая глаз, я положил ему руку на бедро. Он не отстранил. Я сместил её к паху. Он не двигался, замерев. Тогда я расстегнул пуговицу на его джинсах и потянул вниз бегунок замка. Запустил внутрь руку, обхватил, массируя яички, погладил член; тот стремительно увеличивался в размерах.

Я встал перед ним на колени и взялся за джинсы.

– Уверен? – спросил он, накрывая мои руки.

Я ничего не ответил и потянул штаны. Он приподнялся на руках, вслед за штанами я спустил трусы и полностью снял их, освобождая его ноги.

Я не смотрел на него, но ощущал, как ему было неудобно и одновременно волнующе оказаться передо мной голышом. Я развёл его ноги и стал между коленей. Погладил мускулистые бёдра, пропуская между пальцев курчавые волоски. Вновь обхватил, надрачивая член. Он был у него такой же идеально красивый, как и всё остальное тело. Я любовался, как высвобождается и вновь скрывается под крайней плотью большая налитая до блеска кровью головка. И когда я был больше не в силах только смотреть, я наклонился и взял её в рот. Я понятия не имел, как это надо делать, но мне очень хотелось, и я делал, как мог. Сжимать в руке его прямой, твёрдый и горячий ствол было очень приятно.

Он положил руки мне на плечи, а сам выгибался, подаваясь вперёд. Мы не всегда понимали друг друга, и я пару раз останавливался, сдерживая тошноту.

– Не двигайся, – попросил я.

Он остановился, и я продолжил всё делать сам, он только стискивал мне плечи всё сильнее и сильнее, ускоряя дыхание. Задрал, разводя, и поставил на диван ноги. Я потянулся к его открывшемуся анусу, но он остановил меня. Я чувствовал, что ещё немного, и он кончит, и ускорил темп. Пальцы впились мне в плечи, но в последний момент он отстранил меня и выплеснулся себе на живот. Я отвёл его руки и взял всё ещё пульсирующий член в рот. Он застонал, а я медленно двигался, высасывая из него последние капли, затем вылизал живот, нырнул языком в пупок.

– Щекотно! – засмеялся он.

Пососал сосок, поцеловал в ключицу, шею и только после этого поднял взгляд, встречаясь с его безумными, подёрнутыми поволокой наслаждения глазами. Мы смотрели друг на друга, а затем он наклонился и поцеловал меня.

– Хочешь меня по-настоящему? – спросил я.

– Да, – ответил он. – Только за презиками надо сгонять.

– В магазине на углу есть.

– Пошли?

– Пошли.

– Мама в самый неподходящий момент не вернётся?

– Нет, она на примерку поехала, часа три её точно не будет.

– Хорошо, трёх часов нам хватит…

Да, я не хотел его, но он хотел меня, и я ему позволил, потому что больше всего на свете жаждал узнать, как это – быть любимым или хотя бы желанным…

====== 8. Я люблю тебя... ======

Я валялся на кровати и уже соскальзывал в сон, когда вспомнил, что собирался посмотреть новую серию третьего «Твин Пикса», и тут тренькнул телефон: кто-то прислал СМС. Я не хотел брать трубку, но вдруг это от мамы. СМСка была от Иры.

«Привет! У меня сегодня ДР».

«О, поздравляю! Счастья тебе!» – ответил я.

«Ты дома?»

«Да».

«Один?»

«Да. Мама в командировке до выходных».

«Можно к тебе в гости?»

Я задумался. Что-то здесь было не так. Она никогда не заходила ко мне и не звала к себе, хоть и жила по соседству. Она если и любила меня, то на расстоянии, довольствуясь тем, что видела и перекидывалась парой фраз в школе.

Ира не была красавицей – обычная девчонка с симпатичными ямочками на щеках, когда улыбалась, но улыбалась она редко из-за проблем в семье – её родители пили. В начальных классах все её сторонились, называли грязнулей и вонючкой. Никто не хотел с ней сидеть или общаться, и она оставалась одна, всегда одна. Глядя на неё, действительно казалось, что она будто припорошена какой-то тёмно-серой пылью. На родительском собрании моя мама вызвалась решить проблему. И действительно решила. С тех пор Иринка хоть и не до конца, но посветлела. Во всяком случае на запах больше никто не жаловался. Видимо, мама, как и меня когда-то, научила её следить и ухаживать за собой. Ирка была худенькой, но крепкой и решительной, чувствовался в ней прямой и железный характер.

«Может, у неё что-то случилось?» – подумал я и написал: «Да, приходи».

«Я у калитки».

Я выглянул в окно и увидел над забором её макушку. Натянул шорты и пошёл открывать.

– Заходи, – сказал я, пропуская её вперёд.

– Я тортик купила. – Она подняла, показывая, маленькую коробку. Мне отчего-то стало неловко. – Чай у тебя найдётся?

Она пыталась выглядеть весёлой, но я чувствовал, что её что-то гнетёт.

Мы зашли в дом, прошли на кухню. Ира поставила торт на стол, пристроила у ножки стола рюкзачок и присела на край табуретки. Я включил газ и поставил на огонь чайник. Выдвинул другую табуретку и сел. Опустив взгляд, она один за другим придавливала ногти на пальцах. Я посмотрел ей в лицо.

– Ира, у тебя что-то случилось?

– Нет, – сказала она, изображая улыбку, но тусклые, чуть живые глаза её выдавали.

– Если хочешь, расскажи, я постараюсь понять.

Она вздохнула, собираясь с духом, сцепила, сдавливая, пальцы.

– Отец с мам… – Я заметил, как у неё задрожал подбородок, и понял, что она сейчас заплачет.

От её чувств у меня у самого сдавило грудь. Я отвернулся, встал, подошёл к шкафчику.

– Ты какой чай будешь: чёрный или зелёный? – спросил я, чтобы отвлечь её и отвлечься самому.

– Чёрный.

– Я тогда тоже. С сахаром?

– Да. Отец с матерью напились… – тихо сказала она. – Не хочу там быть, не хочу сидеть и всё это слушать, хотя бы в этот день.

Возле их дома частенько стоял уазик участкового, так как соседи не уставали жаловаться на попойки и пьяные вопли её родителей с собутыльниками.

– А ты чего дома сидишь, почему с Игорем не гуляешь?

– Он сказал, что его мама по хозяйству припрягла и он не может.

– Странно, я его пару часов назад с Ильёй в магазине видела, когда за тортом заходила.

– Да, странно, – равнодушно проговорил я, но на душе стало как-то муторно и тоскливо.

Мы ели торт, перекидываясь ничего не значащими фразами. Чай у нас закончился, и я подлил кипятка. Она крутила горячую чашку в руках.

– Вася.

– Да.

– Можно мне сегодня у тебя остаться?

Кем бы я был, если бы отказал ей, по сути выгнал, заставив идти домой к скотам родителям?

– Оставайся. Я тебе у мамы постелю, она бы разрешила, не сомневайся.

Мы немного посмотрели телек, почистили зубы (она принесла щётку с собой) и, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по своим комнатам.

Почему-то я был уверен, что она придёт, и лежал, замерев в ожидании, лицом к стене.

Она пришла бесшумно, как тень. Я даже испугался, когда ощутил на себе её взгляд. Она молча постояла, откинула край одеяла и забралась ко мне. Она не двигалась, лишь положила свою невесомую руку мне на бок. Потом погладила по спине, плечу. Я развернулся к ней. Мы лежали и смотрели друг другу в глаза. Она коснулась моего лица, отвела со лба волосы.