Текст книги "Приют Разбитых Сердец (СИ)"

Автор книги: Чёрный-чёрный Дом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Встречу этого пидора – убью! – грозным голосом зачитывает Илья. – В школе не появляйтесь, говнотрахи! Какие злые у нас гомофобы. Ты, Тёмыч, теперь с оглядкой ходи, чтоб никто из них сзади не подкрался.

– Ага, и мыло в душе не роняй, – вставляет Дима.

– Всё, Дима, тебя я тоже на конкурс анекдотов больше не возьму, разве что ископаемых.

– А чё я?

– Так, новый коммент. Илья, немедленно удали фото! Упс, маман нарисовалась, сейчас начнётся, – говорит Илья. – Дима, телефон дал. – Тот недоумённо протягивает сотовый. Илья ловко его вскрывает, вытаскивает аккумулятор и возвращает со своим айфоном. – Прячь быстро.

Тот наклоняется и суёт их в носки.

– Надеюсь, носки у тебя чистые? – спрашивает Илья.

– На той неделе менял! А зачем ты батарейку достал?

Илья не успевает ответить, как в автобус врывается всклокоченный военрук.

– Илья! Ё-моё! День только начался, а ты уже по полной облажался. Давай, заходи в свой гадюшник и три фото.

– Не могу.

– А если помогу?

– Да батарейка села, не верите – сами посмотрите. – И он протягивает Димкин телефон.

Военрук вертит телефон, нажимая на все кнопки.

– Ладно, умник, – он суёт телефон обратно, – едем на базу. За результатами сами потом сходите, идиоты.

Раздаются возмущённые возгласы.

– Спасибо не мне, а своему благодетелю говорите. – Он выглядывает наружу. – Вася! Бегом на родину! Уезжаем.

Всё ещё угрюмо-злой и надутый Вася запрыгивает в автобус, за ним садится водитель и закрывает дверь.

– Никитич, трогай, – командует военрук, и мы мчим обратно в школу.

Вася устраивается в самом начале автобуса, военрук что-то тихо ему втирает, а тот лишь кивает в ответ. Я сижу один, смотрю в окно на серый и грязный после зимы город, мне грустно. Вот и досмеялись. Ко мне подсаживается и обнимает за плечи Илья.

– Не ссы, Тёма, – наигранно бодро говорит он и тут же, словно сняв маску и став совершенно другим, спокойно добавляет: – Удар приму на себя.

И прыгает назад к Димке, вновь превращаясь в весёлого язвительного балагура.

Я поднимаю голову. Вася, обернувшись, смотрит на меня. Есть что-то новое, непонятное и оттого пугающее в его взгляде и застывшем выражении лица. Я растягиваю губы в улыбке и машу рукой. Он молча отворачивается.

Приехав, мы попадаем как раз на перемену, и я понимаю, как это – в одночасье стать знаменитым. Все косятся на нас, шепчутся и чуть ли не пальцами тыкают, мелкота из шестых так и тыкает.

– Пидоры, – шипит, проходя мимо, здоровенный старшеклассник и больно толкает меня плечом. Я чуть не улетаю и, морщась от боли, потираю руку.

Не могли же они воспринять этот прикол всерьёз? Хотя, судя по тому, что мы идём в кабинет директора, кто-то это всерьёз точно воспринял. До меня начинает доходить, что, похоже, мы влипли. «Ты же сам утром кричал, пусть все узнают», – ехидничает внутренний голос. «Господи, спаси и сохрани», – молюсь я, окончательно струхнув, когда открывается страшная дверь директорского кабинета, и мы виновато входим внутрь.

– Вы свободны, Константин Георгиевич. – Военрук кивает и покидает кабинет.

Зинаида Павловна молча разглядывает нас, а мы – паркет.

– Илья, почему мне звонит мэр города и спрашивает, что за пропаганда гомосексуализма в группе нашей школы ВКонтакте?

– Вообще-то это моя личная группа, а не школы.

– Лучше не зли меня! То, что мэр твой отчим и против рукоприкладства, не даёт тебе права так нас подставлять.

– Наедине ты его тоже так называешь – мой мэр?

Я искренне пугаюсь за нашу директрису, она такая красная, что, кажется, ещё немного, и взорвётся, снеся всю школу. В воздухе разлито напряжение крайнего неудобства.

– Немедленно. Удали. Фото.

– Да ладно, сейчас удалю, только комменты дочитаю, – говорит Илья, включая телефон. – Игорь, а ты популярный! А ты, Вася, нет или уже нет.

– Илья, это не по-товарищески.

– Ладно, всё, удаляю. – Он тяжко вздыхает и нажимает «удалить запись». – Всё, удалил.

– Вася, Игорь, что это вообще было, что вы там делали?

Мы стоим, потупив взор, что мы можем ответить?

– Зинаида Павловна, – говорит Илья, выступая вперёд, – это очень деликатный, интимный вопрос. Мы сдавали мочу на благо Родины. А Вася утром так торопился в любимую школу, так спешил, что даже чаю не выпил и в результате оказался в затруднительном положении. Игорь не бросил друга в беде, выручил товарища. Ведь, представь, бывает, что человеку не хочется… Они ни в чём не виноваты, это я во всём виноват!

– Не паясничай! С тобой мы ещё поговорим, только дома, и, возможно, я таки смогу переубедить мэ… э-э, Валерия Ивановича пересмотреть свои взгляды на воспитание подрастающего поколения.

– Так давай сама, если хочется, не стесняйся. Могу хоть сейчас штаны спустить, даже ремень дам. – Он начинает расстёгивать ремень.

– Так, вон отсюда, все – вон!

И она, вновь наливаясь краской, выталкивает нас из кабинета и захлопывает дверь.

– Ну ты зверь, ты чего так с мамой? – спрашиваю я.

– А ничего, – зло бросает Илья и, развернувшись, шагает по коридору направо.

Вася, ничего не сказав, угрюмо уходит налево. Я остаюсь один.

– Вася-пидорася, – долетает до меня.

Вокруг Васи кружит стайка мелких наглых пираний. Подбегают, дразнятся, дотрагиваются до него и, заливаясь смехом, улепётывают обратно. Ненавижу мелкоту! Мы такими наглыми не были! А Васька идёт, не обращая на них никакого внимания.

Неожиданно передо мной возникает растрёпанная и гневная фурия.

– Тёмников, ну и гад же ты! – говорит она и влепляет мне звонкую пощёчину. Аж ухо закладывает.

– Ирка, ты чего?!

====== 4. Вася ======

Я сидел за столом и делал домашку, вернее пытался делать, а на самом деле за два часа еле пару примеров вымучил, а сам представлял, как бы разделался с этой тварью – Ильёй, будь у меня такая возможность.

Хлопнула входная дверь: мама вернулась с работы. Я посмотрел на часы – 20:47.

– Привет, Василёк!

Она подошла и легонько коснулась моего плеча. Я ощутил чуть слышный запах табака. Иногда она тайком выкуривала пару сигарет в неделю, но думала, что я об этом не знаю. Видимо, и сейчас долго не заходила в дом, ждала, когда выветрится запах.

– Не называй меня так. Что так поздно?

– Да квартальный отчёт сдаём. Мне сегодня ваша классная звонила, что там у вас случилось? Я ничего не поняла.

– Да ерунда, забудь. Илья, как обычно, прикололся, а они кипиш подняли.

– А, тогда понятно, чего она так раскудахталась. Ты ел?

– Да, в школе перекусил.

– Так это когда было. Чайку? Я там булочек купила, с изюмом, как ты любишь.

– Давай.

– Сейчас чайник поставлю. Тебе ещё много уроков?

– Уже закончил, – соврал я и закрыл тетрадь.

Я всё равно решил не идти завтра в школу. Пошли они все!

Мама зажгла газ и поставила чайник, я достал кружки.

– Тебе зелёный или чёрный? – спросил я.

– Давай зелёный.

– Я тогда тоже.

– Нальёшь, как закипит, а я пока сполоснусь, – сказала она и скрылась в ванной.

Я сидел, смотрел в сгустившуюся за окном темноту, слушал, как гудит, закипая, чайник. Мыслей не было – пустота и тоска. Засвистел чайник, я налил кипяток в кружки. Воздух наполнил аромат чая. Я достал и разложил на блюдца булочки. Отковырнул и съел изюмину. Мама вышла из ванной и, одевшись в домашнее, вернулась на кухню, села напротив, посмотрела мне в глаза.

– Ты чего такой грустный?

Я заморгал и уставился в чашку, поднёс к губам, подул.

– Что-то случилось?

Я качнул головой и откусил булочку.

– А у нас на работе завал, – произнесла она и замолчала.

Я, обжигаясь, сделал глоток.

– Что-то Игоря давно не видно, вы не поссорились?

– Нет.

Мы вновь замолчали. Я доел булочку и выпил чай. Подошёл к раковине, помыл чашку и поставил на сушилку.

– Вась.

– Да.

– Поговори со мной.

– О чём?

– О чём хочешь.

– Я не знаю о чём.

– Это печально.

– Что печально?

– Что мы стали так далеки друг от друга. Когда же это случилось? Когда мы стали жить каждый сам по себе? Два, три года назад? Кажется, что совсем недавно нам так хорошо было вместе, так весело.

«Пока ты не закрутила роман со своим начальником и не стала пропадать в командировках», – подумал я.

Она печально улыбнулась.

– Помнишь двоюродного деда Сашу с Урала?

– Что в пещере живёт? Конечно! – оживился я, вспоминая бескрайние сосновые леса, как мы собирали в них грибы и ходили на рыбалку.

– Последний раз мы ездили к нему, когда тебе лет двенадцать, кажется, было.

– Да.

– Мне сегодня позвонили, сказали, что он умер.

– От чего? – расстроился я.

– Сказали, что в его бункере случился пожар и он сгорел.

– Ничего себе! Жаль, что он погиб, и берлога у него там крутая была.

– Он тебе наследство оставил – пай на двадцать гектаров леса.

– Ого! И что мне теперь делать?

– Пока ничего, я поеду его хоронить и привезу документы.

– Понятно… Мама.

– Да, милый.

– Кто был мой отец?

Она отставила чашку и смела со стола крошки.

– Ты говорила, что, если я захочу, мы вернёмся к этому разговору, когда мне исполнится шестнадцать. Уже почти два месяца, как мне шестнадцать, и я хочу знать. Мне это необходимо. Необходимо заполнить эту пустоту, эту чёрную дыру в прошлом, чтобы понять себя.

– Если я расскажу, ты меня возненавидишь или, ещё хуже, себя.

– Мне надо. Тебя я точно не возненавижу, а себя… – Я замолчал, подумав, куда уж больше?

Она встала.

– Пойдём в зал.

Мы прошли в зал.

– Не включай свет.

Мы сели на диван. В окно проникало немного света от уличных фонарей и летящих мимо машин. Она взяла мою ладонь и сжала в своих.

Именно в этот миг я по-настоящему испугался и уже хотел сказать: «Молчи!» Но, словно во сне, не мог вымолвить ни слова.

– Их было двое, – тихо произнесла мама. – Они напали на меня и… изнасиловали. Их не нашли. А потом родился ты.

Я судорожно выдернул руку из её пальцев. Она попыталась обнять меня, но я сбросил её руки и вскочил.

Не знаю почему, но я ожидал услышать нечто подобное. Будто всю жизнь и так знал эту тайну, чувствовал всем своим существом. А теперь всё подтвердилось и встало на свои места. Теперь я понимал, почему мне снятся эти сны. Я не знал своего отца, но всю свою жизнь безнадёжно боролся с ним в самом себе. Он был моей тёмной половиной, а мама – светлой. Как долго я ещё смогу с этим жить? У меня почти не осталось сил. С каждым годом взросления моя воля таяла под напором звериного желания, что сводило с ума. Сколько ещё мои сны будут оставаться только снами?

– Зачем ты меня оставила?!

– Ты ни в чём не виноват!

«Но всё равно страдаю!» – хотел крикнуть я ей в лицо, а вместо этого спросил срывающимся от подступивших слёз голосом:

– Поэтому ты меня не любишь?

– Да с чего ты это взял?! – воскликнула она, поднимаясь, и, обняв, стала осыпать моё мокрое от слёз лицо поцелуями.

А я ревел, уткнувшись ей в плечо, и не мог остановиться.

– Я тебе всю футболку обсопливил, – сказал я, немного успокоившись. Она погладила меня по спине.

– Я тебе тоже.

Мы нервно засмеялись, а слёзы продолжали катиться из глаз.

– Так что там у вас сегодня стряслось?

Чувствуя, что шагаю и падаю в бездну, я сказал:

– Илья всем рассказал, что я гей.

– Это правда?

– Не знаю, но к одному парню я точно неровно дышу.

– К Игорю?

– Да. Так заметно?

– Он знает?

– Да разве по этому тормозу поймёшь, знает он или просто по-детски непосредственен?!

– Так ты спроси.

– Ни за что!

Она погладила меня по голове, по щекам, вновь поцеловала.

– Я тебя люблю.

– И я тебя люблю, мама.

Давно я не спал так крепко, как этой ночью. Ни одного сна, только глубокая, милосердная тьма небытия. Проснувшись раньше обычного, приготовил завтрак. Мама зашла на кухню, окинула взглядом мои труды и сказала:

– Это неспроста.

– Можно я сегодня в школу не пойду?

– Контрольных, новых тем не обещали?

– Вроде бы нет.

– Ладно, оставайся, я позвоню классной, скажу, что ты приболел.

– Спасибо, мам!

– Кто бы меня так с работы отпросил? Хорошо хоть, что сегодня пятница и завтра можно будет наконец-то выспаться.

Мы позавтракали, и она ушла. Я забрался назад в кровать и включил «Теорию большого взрыва», хотелось посмотреть чего-нибудь лёгкого и весёлого.

Тренькнул телефон. Игорь прислал СМСку: «Ты где?» Мне не хотелось ни с кем общаться, хотелось побыть одному в тишине. Но если ему не ответить, он же задолбает, начнёт названивать, а потом припрётся домой и будет орать у калитки, пока всех соседей на уши не поставит.

«Со мной всё хорошо, я болею, не приходи», – написал я и отправил.

«А ведь припрётся, зараза», – подумал я и как в воду глядел, но хоть полдня я провалялся, пересматривая любимые сериалы и ни о чём не думая.

– Вася! Ва-ася!!! – услышал я завывания под окном, которым бы позавидовали все мартовские коты. Загромыхала железная калитка, затрезвонил телефон. Я взял трубку.

– Я же тебе русским языком сказал – не приходи.

– А я тебе человеческим отвечаю – открывай. Всё равно перелезу.

Я отключился, натянул шорты с футболкой и пошёл открывать.

Вместе вернулись обратно. Решив играть роль до конца, я скинул шорты и вновь забрался под одеяло.

– Я же сказал, что болею.

– Неплохо ты устроился, – кивнул Игорь на журнальный столик с ноутом и тарелку с булочками. – Я тоже так хочу, – сказал он и начал раздеваться.

Оставшись в трусах и в майке, он нырнул ко мне под одеяло, покрутился, устраиваясь под боком, положил голову мне на плечо и сказал:

– Чего сидишь, врубай кинчик. Что там у тебя? «Бесстыжие»? Зыкинское кино, как говорит мой батяня. А тебе кто больше нравится: Йен или Микки?

«А других вариантов нет?» – хотел спросить я, но просто офигел от его невиданной наглости.

Вроде бы за столько лет дружбы уже должен был привыкнуть, но каждый раз Игорь умудрялся расширять её горизонты, а я – от него не отставать или даже наносить ответные выпады, чтобы не расслаблялся.

– Заразишься, тебе же хуже будет.

– Зараза к заразе не пристаёт.

– Так что же ты тут делаешь?

Он задрал голову и посмотрел мне в глаза. Я понятия не имел, о чём он думал в тот момент, если предположить, что это существо вообще способно мыслить. Игорь сморщил нос и смешно чихнул. Закрыл глаза, опустил голову и прижался к моей груди.

– Я слушаю твоё сердце, – сказал он.

====== 5. Игорь ======

В понедельник Вася в школу не пошёл, как и я: мы оба заболели. И Васька утверждал, что заразил его я, когда чихнул на него. Я же сказал, что в его словах нет никакой логики, ведь он к тому времени уже болел, а он меня дураком обозвал. Друг называется! А ведь я его спас от школы и насмешек. Как он сиял, когда пришёл в воскресенье с вещами! Думал, я не замечу.

Лазарет устроили у нас, потому что мама работала дома (она шьёт одежду на заказ) и могла за нами присмотреть. Мы валялись с температурой, соплями и кашлем в моей комнате, то потея, как мыши, то замерзая, и тогда жались друг к дружке, укрываясь дополнительными одеялами.

В первую ночь нас особенно сильно морозило, мы спали, обнявшись, лицом друг к другу, перепутав поджатые ноги. И в тяжёлом сонном бреду мне казалось, что ноги наши не просто перепутались, а, пройдя насквозь, срослись, и мы никак не могли их разъединить. Я умолял кого-то большого в мясницком кожаном фартуке и с огромным блестящим тесаком не разрезать нас. А Вася говорил, что лучше вообще без ног останется, чем станет моим сиамским близнецом. От его слов было так обидно, горько и больно на сердце, что я плакал и просыпался с настоящими слезами на глазах. Вновь проваливался в сон, в котором кто-то, успокаивая, гладил меня по лицу и целовал в лоб, в приоткрытые и сухие из-за заложенного носа губы, или это мама проверяла мою температуру?

Днём мама всё время поила нас какими-то отварами и чаем с мёдом и лимоном. И если мы не потели, то постоянно бегали в туалет. Это ужасно раздражало, так как не давало толком смотреть сериалы, а они были единственным, что хоть немного отвлекало нас от текущих из носа соплей. Носы у нас были красные, и к ним уже было больно прикасаться, так мы их натёрли туалетной бумагой, в которую поминутно сморкались. Повсюду валялись горы бумажек, которые мы периодически сгребали и сжигали в конце огорода.

На другую ночь мы пропотели так, что даже одеяло промокло, и три раза перестилали постель. Меня мучили рваные путаные сны: мы с Васей от кого-то убегали, теряли друг друга в лабиринтах проходных дворов, коридоров и комнат, пустых и гулких или битком набитых какими-то людьми, и никак не могли найти друг друга. И у кого бы я ни спросил, все отмалчивались или делали вид, что никакого Васю не знают и слышать о нём не слышали, но я-то знал, что они врут, и никак не мог понять почему.

Просыпаясь, я выслушивал ворчание Васи: «Игорь, ты чего такой беспокойный, запинал меня всего, только усну, и тут ты – мечешься, как будто тебя черти на сковородке жарят».

Но все наши мучения почему-то никак не мешали маме безбожно нас эксплуатировать по хозяйству. Мы делали влажную уборку, стирали мокрое от пота постельное и нательное бельё (хорошо хоть не руками), вывешивали его, ходили кормить зерном кур и кроликов, меняли в их клетках солому и убирали помёт, а гадили они не переставая, словно это было их любимое хобби, в свободное от размножения время, конечно. Помёт и солому мы в выварке оттаскивали на компостную кучу.

В среду, вскапывая огород, Вася сказал:

– Если я на этой грядке сдохну, то точно не от болезни. И как я поддался на мамины уговоры перебраться к вам на неделю? Это же рабство какое-то средневековое.

Мама Васи, уезжая на Урал, очень переживала, как он будет один больной дома. А тут выяснилось, что я тоже заболел, и они с моей мамой сговорились поселить нас вместе. Пока на неделю, а там начнутся весенние каникулы, и будет видно, что с нами дальше делать.

– Васька, ты чего там разбухтелся? Вам сейчас полезно гулять на свежем воздухе. А дома ты бы закрылся в своей келье и просидел всю неделю, не отлипая от компьютера, а потом и все каникулы, – отозвалась мама.

Она выбирала из перекопанной земли сорняки, а наглые куры – червяков. Рядом в пыли катался на спине Мурзик, который на самом деле был кошкой, похоже, опять беременный, а Тузик на него лаял и поскуливал, видимо, тоже хотел оказаться в нашей компании.

Мама у меня маленькая, миниатюрная, но безумно энергичная (даже энергичнее меня!), суперактивная и бойкая. Спорить с ней бесполезно, легче сразу застрелиться или сделать, что велено. У неё огненно-рыжие волосы, весёлые, но острые, а когда надо, строгие светло-карие глаза и такой же, как у меня, нос с веснушками. Я внешне, нравом и телосложением больше на неё похож. От папы только голубые глаза достались да русые волосы. Мама лёгкая и порывистая, как девчонка, да и выглядит лет на двадцать пять максимум.

– Так разве ж это гулять, – вздыхает Вася, а мама ему:

– Спросят у тебя внуки: «Дед Вася, а что ты в жизни интересного видел?» А ты им ответишь: «Монитор».

Я заржал, толкая Ваську в бок. Тот коварно увернулся, и я, не устояв, плюхнулся на землю. Сверху меня стукнули упавшие следом вилы.

– Что, сынок, совсем ослабел, ноги не держат? Ничего, у нас сегодня манная кашка с молочком.

– Надеюсь, тёть Насть, что сейчас вы тоже пошутили, – сказал Вася, которого аж перекосило от отвращения.

– Игорь, ну-ка хватит разлёживаться, поднимайся, земля ещё холодная!

Я не мог подняться, я продолжал ржать.

– Это теперь надолго, – сказал Вася, воткнул свои вилы и, ухватив меня под мышки, поставил на ноги. – Да стой ты, бестолочь!

– Сапоги тяжёлые. – Высокие резиновые сапоги с налипшей землёй и правда были тяжёлыми.

– Ребятки, не расслабляйтесь, всего-то метр докопать осталось.

– Ага, метр – шириною в километр, – сказал я, поднимая вилы и чуть опять не падая из-за курицы, что крутилась под ногами, ища червяков. – У, зараза безмозглая!

– Вот, а говоришь, сил нет, энергия так и прёт!

Мы докопали грядку и пошли в дом обедать. К счастью, не манной кашей, а картофельным пюре с подливкой. Правда, съели мы совсем чуть-чуть, так как есть из-за болезни ещё совсем не хотелось.

Зато Тузик был очень рад доесть за нас. Мы помыли посуду и уже собрались, стеная, уползти и забраться назад под одеяло, чтобы продолжить смотреть «Ходячих мертвецов», которых сами себе сейчас сильно напоминали – перед этим мы посмотрели «Декстера», «Евангелион», «Мотель Бейтса» и древний «Твин Пикс», чтобы лучше понимать, что происходит в новом сезоне, но нам это совсем не помогло, – как мама сказала:

– Куда это вы лыжи навострили, а дуги для теплицы кто втыкать будет и плёнку натягивать? Нечего вздыхать, пока солнышко, надо натянуть, чтобы земля прогрелась.

Под утро четверга меня вновь измотали сны, я проснулся, сел, прислонившись к спинке кровати, и смотрел, как светлеет за окном. Взошло солнце. Васька спрятался от его лучей с головой под одеялом. Я положил руку ему на плечо. Жара не было. Он повернулся и уткнулся в мою ладонь лбом. Я погладил его по голове. Он завозился и недовольно спросил:

– Игорь, блин, что у тебя там такое? Я всю ночь промучился.

Он вывалился на пол и запустил руку под матрас. «Нет!» – застыло у меня на губах. А Васька, распахнув в изумлении глаза, смотрел на здоровенный розовый фаллоимитатор с яйцами и присоской. А ещё через секунду он брезгливо отбросил его прямо мне в руки.

– Это не моё! – возмутился я, отпихивая упругий орган.

– Подкинули? – спросил Вася, как-то подозрительно глядя на меня, будто не веря.

– Это, наверное, мама забыла. Ей батя на день рождения такой подарил, на случай, если она без него заскучает.

– Игорь, ты реально больной.

– Сам ты больной, заразил меня и ещё издевается!

– И как, нравится? – заблестели хитрые глазки.

– Ты о чём?

– Ясно… Хотя чего я ожидал?.. Убери его с глаз моих, а то я к тебе не лягу.

Я спрятал член под подушку. Вася утомлённо покачал головой и забрался назад под одеяло. Ещё раз на меня покосился, закатил и закрыл глаза, укрываясь с головой.

Я уже хотел воткнуть наушники и послушать музыку, как заглянула мама и сказала:

– Не спишь? К тебе посетитель.

– Кто? – не понял я, но она уже исчезла.

А из-за двери выглянул, улыбаясь от уха до уха, Илья.

– Привет, Тёмыч, меня тут девчонки попросили тебя проведать, узнать, как у тебя…

Из-под одеяла показалась растрёпанная и сонная Васькина физиономия, а рука Ильи сама потянулась к заднему карману.

– А ты что здесь делаешь? – по-настоящему теряясь, спросил он, а рука уже извлекла телефон.

И я, как во сне, понял, что надо что-то сделать, как-то его остановить, например, кинуть в него членом из-под подушки, но словно залип во времени и ничего не успевал. А рука с телефоном поднялась уже на уровень груди, и он сам с каким-то удивлением на неё посмотрел.

– Так, всё, – сказала мама, над которой время было не властно, и, взяв его за поднятую руку, развернула на выход, – поздоровались и хватит, а то тоже заразишься.

Дверь за ними закрылась.

– Я люблю твою маму, – сказал Вася, вновь скрылся под одеялом, обнял меня за ноги и засопел.

– Тебе повезло, что батя тебя не слышал. Он, кстати, завтра вечером приезжает, – сказал я и почувствовал, как напрягся Вася.

Обычно отец всю неделю работал в областном центре, а на выходные приезжал домой. Трудился он в мебельном цеху, на прессе. Как он говорил: «Работа ни уму ни сердцу, а только карману. Зато времени поразмыслить о смысле жизни более чем достаточно». А по субботам он пел в церковном хоре. У него глубокий грудной бас.

– Может, я домой пойду? – спросил, выглядывая из-под одеяла, Вася.

– И бросишь меня одного? Тогда я с тобой!

– Чтобы он нас обоих у меня без свидетелей прибил? Нет уж! Тут тогда остаёмся, может, твоя мама заступится?

– Ага, она заступится! Разве что за тебя.

– А может, он ничего не знает, или твоя мама всё ему рассказала?

– Он не настолько древний, интернетом пользоваться умеет и на группу подписан.

– Когда ему на работе следить было? Фотку почти сразу удалили.

Короче, весь четверг и пятница прошли в ожидании и в так любимых отцом размышлениях о смысле жизни. Он бы за нас порадовался, знай, каких глубин благодаря ему мы смогли достичь.

В курсе он последних событий или нет, стало ясно сразу же, как только он вошёл в дом и мы услышали его громогласный бас:

– Ну, где, Настька, наши болезные, косячные?

Он зашёл в комнату. Всё такой же огромный, с окладистой седеющей бородой и собранными в длинный хвост тёмно-русыми с проседью волосами. Из глаз летели дьявольские искры, но лицо оставалось совершенно серьёзным. В комнате разом стало тесно. Мы скромно сидели каждый на своём конце застеленной кровати.

– Как анализы? – спросил он, подошёл и сел между нами. Кровать жалобно заскрипела. – Что молчите, как не знаю чего в рот набрали?

– Ну не стыдно тебе, здоровому лбу? – спросила, заглянув к нам, мама.

– Настасья, не мешай, я целую неделю ждал этого момента…

– Здоровый мужик, а туда же, детство всё так же в одном месте играет.

– Ну не знаю, у кого где что играет… – Он повернулся и посмотрел на Васю. Тот под этим взглядом съёжился и будто уменьшился в размерах. – Вася, друг любезный, ну чего ты такой грустный? У меня сердце кровью обливается, когда я на тебя смотрю. Даже шутить не хочется. Эй, Игорюха, это не ты его обижаешь? Вась, если он тебя обижает, ты мне только скажи…

– Да его попробуй обидь, он сам кого хочешь обидит, – выпалил я.

– Вот такой вот он друг, да? – спросил отец у Васи, кивая на меня.

– Ага, – согласился тот, а я подумал, успею ли добежать до двери, если рвану прямо сейчас.

Мне на руку легла отцовская ладонь, и моя утонула, потерялась в ней безвозвратно. Я понял, что драпать поздно.

Отец наклонился ко мне и, щекоча усами, прошептал на ухо:

– Я фотку-то успел сохранить, до того как её удалили. – И подмигнул.

«Мне прямо сейчас обкакаться, – подумал я, – или уже тоже поздно?»

Отец никогда меня не бил, ругал только шутя или честно высказывая своё мнение, всегда помогал и поддерживал, но я всё равно почему-то ужасно его боялся и робел перед ним. Я Бога и то меньше боялся. Может, потому что именно отец – мой настоящий создатель, который всё знает, видит и которого мне страшнее всего подвести, не оправдав надежд. Каким-то образом мой страх перед отцом передался Васе, хотя тому всё равно очень нравилось, когда отец обращал на него внимание, а если за что-то хвалил, то Васька потом неделю ходил, сияя, с гордо поднятой головой.

– Знаете что, а давайте куда-нибудь вместе сходим на выходных? Посидим, поговорим по-мужски. Хотите, возьму вас в Храм, послушаете, как я пою?

– Лучше сразу убей, – сказал я и вскрикнул от того, что он сжал мою руку.

– Тихо! – скомандовал он. – Не пищать, а то Настька прибежит, и получим все. Точно не хотите, на колокольню слазаете?

«Чтоб ты нас оттуда скинул?» – хотел спросить я, но вовремя прикусил язык и покрутил головой. Он глянул на Васю. Тот через пару секунд тоже качнул – нет.

– Ладно, будь по-вашему, не хотите слушать, как я пою, значит, поедем в субботу на дачу картошку сажать.

– О, нет! За что? – застонал я.

– В баньке попаримся.

– Да?! – воодушевился я, представляя, как хлещу Ваську веником по голому заду, а он кричит от боли и удовольствия. Я зажмурился, не веря своему счастью. – Правда-правда?

– А почему нет? Надо же из вас хворь выгонять. Попаримся, в речку окунёмся.

– Ур-ра-а-а! – заорал я. – Ты ведь поедешь, Вась? Это вообще круто будет, вода ведь ещё ледяная!

– Конечно, поедет, куда он денется, – сказал отец и хлопнул Ваську по плечу, отчего тот чуть не слетел с кровати, и добавил: – Когда разденется. – И захохотал так, что аж стёкла в окнах задрожали.

====== 6. Вася ======

Дача Игоря выходила к трёхметровому обрыву над рекой. Илистый берег зарос камышом, через него к открытой воде вёл мостик. Мы раньше частенько с него рыбачили. Баня стояла недалеко от обрыва, а старый кирпичный домик с мансардой – на другом конце участка. По его периметру росли деревья, а внутри были десять соток огорода, которые нам предстояло засадить картошкой.

– А когда париться будем? – спросил у отца Игорь.

– А вот как засадим, так и начнём.

– Похоже, до бани я не доживу, – сказал Игорь, обводя взглядом плантацию.

– Доживёшь. Мы с Васьком копаем, а ты картошку сажаешь.

– А почему это я… – возмущённо начал Игорь и остановился. – А, так я картошку в ямки кидаю? – Он засмеялся. – Тогда ладно, начинайте.

За вчерашний вечер он меня просто выбесил, рассказывая о том, как будет хлестать меня вениками. Сначала берёзовым, потом дубовым, а потом опять берёзовым и опять дубовым.

– Продолжишь приставать, как банный лист – закопаю, как картошку, – сказал я, когда мы сели все вместе ужинать.

– Да кто к тебе пристаёт, кому ты нужен? – огрызнулся Игорь и тут же елейным голоском с улыбочкой и придыханием Голлума сам себе ответил: – Мне нужен, моя прелесть.

И потянулся ко мне своими ручонками. Я не выдержал, прыснул и пхнул его под столом коленкой. Отчего вся посуда задребезжала.

– Вася, – сказал дядя Коля, возвышаясь во главе стола, как былинный богатырь, – вы в школе лошадей Пржевальского проходили, знаешь, как они кусаются?

– Вася, беги, – шепнул, наклоняясь ко мне, Игорь, что сидел между нами, и тут же с воплем взвился в воздух, опрокидывая табурет.

– Вот Игорь – знает, – невозмутимо продолжил он. – Могу и тебе показать.

– Пап! А если бы я стол зацепил и суп пролил?! – возмутился Игорь, потирая укушенную ногу.

– Тогда бы Настасья тебе голову оторвала, – ухмыляясь, ответил дядя Коля.

– Я бы их у вас у всех оторвала, – сказала, входя и ставя на стол хлеб, тётя Настя, – если бы они у вас были – головы.

– Так, что вы ему сделали? – спросил я.

– Вот что, – сказал Игорь, накрыл ладонью моё бедро и сжал пальцы, впиваясь в кожу ногтями.

Я не проронил ни звука, но мои глаза чуть не вылезли из орбит. Небоскрёб мысленного мата пробил череп и, сверкнув в лучах закатного солнца, ушёл в бесконечность.

– Всего-то, – сказал я, отцепляя его руку и как можно больнее сжимая и выкручивая пальцы.

– Ай-яй! – запищал Игорь.

– Вася – мужик! – сказал дядя Коля и показал большой палец. – Какая-то отсталая у вас школа, помнится, мы лошадь Пржевальского ещё в первом классе проходили.

– Видимо, этих знаний тебе показалось достаточно для жизни, – подковырнула его тётя Настя.

– Почему же? Во втором классе мы… – Он глянул на жену. – Ладно, завтра на даче расскажу. Если бы не моё пацанское воспитание, Игорь бы не вырос и мужиком не стал. Да, Игорюха?

– То-то мне все говорят, что я так молодо выгляжу для своих лет, – сказал Игорь, отодвигаясь от отца и прижимаясь ко мне, но, учитывая длину рук дяди Коли, он бы мог с тем же успехом забиться в противоположный угол комнаты. – СпаАААсибо, паААпа, за моёООО счастлиИИИИвое деЕЕЕтство!

– Тёма, да на тебе как на баяне играть можно! Больно, а всё равно дерзит, вот она – моя школа!

– Ха, вы его тоже Тёмой зовёте?! – усмехнулся я.

– Так я Настасье сразу предлагал его Тёмкой назвать, чего пацану понапрасну в школе мучиться?