Текст книги "Abstrudere (ЛП)"

Автор книги: celluloid

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Сердце Питера уже успокоилось после мимолётно мелькнувшей перед глазами картины поднимающегося из могилы Железного Человека. Сейчас же оно бьётся идеально ровно, и это что-то, чем за последние пару недель он мог насладиться не так часто, как ему бы хотелось. Он может почувствовать, как слёзы пытаются вернуться, и зло моргает, пытаясь избавиться от них. Он взрослый. Он должен быть взрослым. Он сам попросил Роуди о подробностях, и ему надо доказать, что он в силах справиться с ними.

Он также совсем не знает, что сказать в ответ на его слова. У него уходит несколько секунд, чтобы найти хоть что-то, выудить нужные слова, чтобы задать следующий вопрос.

– Как вы справляетесь с этим? – спрашивает Питер. – Как вы справляетесь с тем, чтобы быть настолько важным человеком для кого-то? Особенно для такого, как… кого-то такого великого, как…

– У многих людей есть дорогие им люди, – говорит Роуди. – Возьмём для примера тебя и твою тётю. Вы оба наверняка чувствуете это по отношению друг к другу, я прав?

– Конечно, – отвечает Питер, но он не может представить, как можно любить кого-то настолько, чтобы буквально придумать, как свернуть время, чтобы вернуться к ним. Он любит тётю Мэй больше кого бы то ни было, но его разум всё равно не может представить нечто подобное. – Но граффити в честь мистера Старка повсюду. Все знают, кем он был. И из всего мира именно я… Я просто какой-то ребёнок.

– Каким и он был когда-то, – говорит Роуди. Питер моргает, затем делает это снова, затуманенный взгляд Роуди затрагивает в нём что-то болезненное. Роуди относился к Питеру по-деловому, сухо, но с заботой. В любом случае, Питер не видел сильного проявления эмоций с его стороны. Даже после того, как он почти в него выстрелил, Роуди едва ли показал что-то кроме беспокойства за него. И хоть сейчас это ещё не слёзы в его глазах, его взгляд говорит как раз о том, что они свернули в ту самую личную стезю, о которой Питер его предупреждал. Та, из-за которой Роуди отлучился на минутку или десять, чтобы привести себя в порядок.

Питер чувствует, что лезет не в своё дело. Он нервно заламывает руки, сгибая и разгибая пальцы.

– Роуди? – зовёт он. Роуди поворачивается на голос. Он не выпадал из реальности, как это порой делает Питер, но теперь его внимание снова сосредотачивается на нём. Питер сглатывает продолжает: – Как вы познакомились? Как долго вы были друзьями? Как вы стали друзьями?

Это то, что ему надо знать. Он должен увидеть человеческую сторону целиком. Он должен перестать идеализировать мистера Старка – а это именно то, чем он занимался, когда тот был жив. Он должен это сделать, потому что сам сейчас не в лучшем состоянии – так же, как нередко бывал, со слов Хэппи, мистер Старк. Мертвых часто обожествляют, и все, что нужно Питеру сейчас – это знать, что он был, в первую очередь, человеком, и что Питер сможет справиться со всем так же, как получалось у него.

И у него были друзья. До Железного человека. Как у Питера был Нед ещё задолго до укуса паука. Это… может быть чем-то общим между ними. Должно быть им.

И он просто хочет послушать об этом. Услышать что-то хорошее. Потому что сейчас все его воспоминания смешались в один лишь образ разлагающегося мертвеца, рвущегося к нему, чтобы утащить за собой под землю, и это не было настоящим. Ему нужно что-то реальное, нужно вернуть то, что у него отняли, нужно то, что было у его лучшего друга.

Роуди отвечает не сразу, но не потому, что колеблется – скорее словно бы у него перед глазами пробегает собственная жизнь, хорошо прожитая и, скорее всего, несколько раз пересмотренная со времени смерти мистера Старка. По крайней мере, Питеру пришлось потом пойти в школу, пришлось сосредоточиться на чём-то другом, продолжать жить так, словно бы он вообще не принимал участия в битве за судьбу вселенной; он не знает, как с этим справлялись остальные.

– Второй класс, – произносит Роуди.

Питер непроизвольно открывает рот, ведь он не ожидал подобного – это давно. Смысл доходит до него, пока Роуди продолжает говорить: они были друзьями десятки лет, почти всю жизнь, и в одно мгновение это стало невозможным.

– Это был первый день второго класса, и все мы уже тогда были экспертами в том, как начинать учебный год. Мы ведь справились с первым классом, мы знали, что делаем, понимаешь? Кроме одного ребёнка, который выглядел напуганным и готовым в любой момент сорваться с места и бежать . Потом я узнал, что он никогда не был в первом классе, его сразу протолкнули во второй. Так что целый день в школе был для него в новинку. Когда тот, кто его привёз, уехал – не думаю, что это были его родители, так что, наверное, Джарвис – он был… Я не знаю. Тяжело вспомнить такое. Но он выглядел так, словно бы был здесь не к месту.

Роуди трёт пальцами переносицу, после чего продолжает свой рассказ:

– Учитель посадила нас рядом друг с другом в плане рассадки. Было видно, что он не привык к школьной парте. Нам надо было делать одно из этих дурацких заданий, стандартных для начальной школы, что-то о том, что нам нравилось, или кем мы хотели бы стать, когда вырастем… Точно не уверен, но помню, что сказал, что любил самолёты.

Роуди неловко тихо смеётся. Время на часах плавно движется к полуночи.

– И тогда этот ребёнок сказал, что у его семьи был самолёт. Это буквально потрясло воображение семилетнего меня. Мне нужно было его увидеть. Я спросил его, мог ли я прийти к нему в гости. И его это шокировало, мол, хотел ли я прийти к нему домой? Да, я хотел. Подобное было для него в новинку – я позже узнал, что в детском саду он постоянно устраивал неприятности, конечно его перевели сразу в школу, ему было чертовски скучно – и он никогда до этого не проводил время с кем-то его возраста, – говорит Роуди. – Так что я начал ходить к нему в гости. И он начал ходить ко мне. Это длилось весь школьный год. Не знаю, что думали об этом наши родители, но мы с Тони были неразлучны. Типа, да, самолёт был классным, но играть вместе было куда интереснее. Мы строили вместе наши собственные самолёты. Скорее дроны, на самом деле. Это было его идеей, и он был тем, кто знал, как их собирать, но я помогал, и у него никогда не было подобного.

Питер делает резкий вдох, едва слышно, но эмпатия наваливает на него огромной волной. Он думает о собственных первых днях в школе, когда он был просто тем ребёнком с погибшими родителями, оставленный стоять в проходе, в углу, не знавший, что делать, пока другой ученик – Нед – не подошёл к нему и не объявил их друзьями. И, безусловно, он общался с другими одноклассниками, играл с ними, но Нед был единственным, к кому он шёл сам, и наоборот.

Он глушит глупое желание озвучить это, сказать что-то в духе “Я понимаю, но теперь ведь речь обо мне”, потому что не хочет, чтобы речь шла о нём. Так что он пытается представить себе маленького Тони Старка, изолировавшего себя ото всех, как и он, пока судьба не свела его с другом.

Отвлечённо, даже не удерживая эту мысль на сознательном уровне, Питер думает о том, как бы отреагировал Нед, если бы его не стало, их дружба закончилась навсегда – но ещё без такого количества десятилетий за плечами.

Вместо этого Питер спрашивает:

– И всегда так было? Только вы двое? – У них с Недом, например, именно такая ситуация. Хотя у Неда недавно была Бетти. И ЭмДжей теперь тоже с ними. Что-то вроде… особенности взросления. Расширение круга общения.

– И да, и нет, – отвечает Роуди. – Нам было весело, но Тони продолжал то и дело выкидывать что-нибудь в школе. Ему всё ещё было скучно, поняли учителя. Так что в следующем году он снова перешагнул через класс. Мы всё ещё встречались на переменах… По крайней мере до тех пор, пока Тони не перешёл в другую школу. Он продолжал проходить классы экстерном, а я нет, – продолжает он. – Не знаю, удавалось ли ему когда-либо заводить друзей среди ребят постарше, но знаю, что он возвращался ко мне при каждой возможности. Перемены, выходные, лето. Он всегда спрашивал “Когда ты меня нагонишь?”, и всё, что мне оставалось отвечать, это “Я пытаюсь”. И не знаю, может, потому, что мы были детьми, или же потому, что мы просто не думали об этом, но мне кажется, мы оба верили, что однажды я это сделаю.

Роуди пожимает плечами.

– По крайней мере до старшей школы. К тому моменту, как я туда перешёл, Тони был почти готов выпускаться. Это было… – Роуди не заканчивает предложение, и Питер смотрит на его выражение лица. Действительно смотрит. Он слушал внимательно, увлечённо, изучая личную историю одного из величайших героев мира, которую мало кому удалось узнать, но то, как резко останавливается Роуди, задевает его, потому что в его голосе звучит что-то такое, что заставляет его подумать, что он переступил черту слишком далеко.

Они были лучшими друзьями всю жизнь, а теперь один мёртв, и ты заставляешь живого вспоминать всё это, думает он.

Нет, не в этом проблема.

Вы любили его? хочет спросить Питер. Любил ли он вас?

– Простите, – говорит он вместо этого. – Мы может остановиться. У меня нет права…

Роуди качает головой, и Питер замолкает.

– Всё в порядке, – отвечает он, и его голос из напряжённого снова становится ровным. – Просто тогда было тяжёлое время. Для нас обоих. Мы были… примерно твоего возраста. Может немного младше. И я думаю, тогда мы впервые осознали, что я его не нагоню. Он был готов поступать в университет, а меня впереди ждали ещё четыре года старшей школы. Вот так вот.

Питер задумывается об этом. Его возраст, немного младше. Думает о том, что сейчас он может покинуть Неда на этом этапе их жизни, возможно навсегда, из-за обстоятельств вне его контроля. Он знает, что это ужасно. И мистер Старк тоже прошёл через подобное; может, чувствовал то же, что и он сейчас. Это… не утешительная мысль. Она заставляет его нутро свернуться в тугой узел. Это так нечестно.

– Мы продолжали общаться, – говорит Роуди, возвращая на себя внимание Питера, – но телефонный звонок не сравнить с временем, проведённым вместе, за совместным конструированием разных шутк. Пару раз мы почти полностью прекращали общение, но затем один из нас снова спонтанно возобновлял его. Тони, пьяный, звонил мне и рассказывал о том, как ему тяжело жить вдали от дома. Были и мои звонки, когда я волновался из-за экзаменов. Мы оба чувствовали это одиночество. Мы могли не общаться достаточно долго, но никогда не переступали точку невозврата.

– Но потом вы снова встретились, – говорит Питер. Он думает: Я не хочу отдаляться от Неда. Не хочу терять ЭмДжей всего спустя год. Реалии взросления, постоянного перехода на новую ступень, порой без людей, с которыми ты всегда был близок, его до этого не беспокоили. Возможно, стали бы в этом году в любом случае, но сейчас всё усилилось до предела; он даже не знает, сможет ли вообще вернуться.

Роуди, кажется, понимает, о чём он думает.

– Да, – говорит он. – Это было необычно. Большинство детей… В мире не так много Тони Старков. Но, может, отчасти именно поэтому наша дружба была такой крепкой. В жизни Тони было так мало людей, которым он мог действительно доверять, и это оставило свой след. То, что мы смогли так сблизиться несмотря на все на наши различия… Думаю, это помогло. Он знал, что у него есть кто-то, к кому он всегда мог обратиться. Особенно когда всё приняло скверный оборот.

– О чём вы? – спрашивает Питер.

Роуди на секунду отводит взгляд. Питер видит его внутренний конфликт и то, как он разрешается с лёгким пожатием плеч; Тони больше нет, а этому ребёнку он доверил абсолютно всё.

– Как много тебе было известно о битве в Германии?

– Я знаю о Договоре, – говорит Питер. Думает: Стоило ли мне подписать его? Случилось бы то, что случилось, если бы я это сделал? Почему мистер Старк меня не заставил? – Всё крутилось вокруг него, да?

– Почти, – говорит Роуди, и Питер может видеть, как он решает опустить лишнюю уйму объяснений, ему хватает того, что Питер знает. – Это было также связано с подотчётностью. Я, как понимаешь, всегда работал легально. Тони тоже, большую часть времени. Ещё в его ранние дни бытия Железным Человеком мне пришлось отозвать удар по нему, ведь никто не знал, что это за костюм…

Питер молчит, как и Роуди, позволяя ему погрузиться в воспоминание, наслаждаясь лёгкой усмешкой на чужом лице. Он весь день спорил с самим собой о том, правильным ли было попросить Роуди поговорить с ним. Было ли это честным по отношению к нему. И он знает, что ему не нужно знать абсолютно всё: есть воспоминания, принадлежащие одному лишь Роуди, и он не собирается отбирать их у него.

– В любом случае, – продолжает Роуди спустя какое-то время, – всё действительно стало хуже. То, что его заставили повзрослеть быстрее, чем он был на это способен, нанесло свой ущерб. Возьми четырнадцатилетнего подростка, помести его в университет, оставь одного на собственное попечительство с кучей свободного времени, ведь университетские задачи всё ещё были слишком простыми… Я уже говорил, что он звонил мне пьяным. Мы не были достаточно взрослыми, чтобы выпивать. Он делал это часто. Он держался, но это подготовило почву для деструктивных привычек.

Роуди пожимает плечами, перечисляя события словно это просто разговор о погоде.

– Особенно после смерти его родителей. Это я хорошо помню. Тогда я только поступил в МТИ; он уже выпустился к тому времени. Он тогда просто болтался без дела, а Оба… Стейн… Временный глава компании его отца, он не знал, что делать с этим свалившимся ему на голову ребёнком. Или может, я сейчас думаю, он даже не хотел пытаться. Я взял отпуск на семестр, чтобы убедиться, что он себя не убьёт.

Питер таращится на него, потому что это был мистер Старк, но это не тот человек, каким был мистер Старк. Не Железный Человек, не тот, кто приглядывал за ним, кто отчитал его за чрезмерную остроту и наконец обнял его, когда он вернулся… Нет, это была травмированная личность, кто-то полностью человечный. Это как увидеть своего учителя на улице и осознать, что у него есть собственная жизнь, только на более высоком уровне, таком, который он едва может осмыслить.

Роуди замечает его реакцию.

– Я не имел в виду, что он сделал бы что-то нарочно. Это не в его стиле. Но когда вещи принимали тот оборот, с которым Тони не мог справиться – когда погибли его родители, когда он думал, что умирает сам, после Битвы за Нью-Йорк, после Титана – он становился на путь саморазрушения. Он бы умер, если бы не люди, которые о нём заботились. – Именно тогда Роуди бросает на него взгляд, не обвиняющий, не тот, который должен его пристыдить, но что-то полное такой чистого, искреннего понимания, что Питер непроизвольно тонет в диване, всё глубже теряясь среди подушек. Что-то внутри него обрывается. Он опускает взгляд.

Не думаю, что я такой, решает он, но не смеет произнести вслух. Но, может, часть этого – незнание до того самого момента, как кто-то другой скажет тебе?

Питер изучает взглядом свои руки. Он не носит броню, у него есть веб-шутеры. Между ними очень, очень большая разница.

– А мистер Старк… знал? – спрашивает он. Он не уверен, что именно имеет в виду, но Роуди, кажется, находит в его вопросе собственный смысл.

– Что были люди, которым была небезразлична его судьба? Да, в конце концов он понял это. Не без упрямства с его стороны. Это тяжело, но оно всегда того стоит. Мы часто ссорились после смерти его родителей. Я переехал к ему, и ссоры происходили почти каждый день, и я рад, что это было так, потому что они давали нам возможность продолжать. После Титана мы так часто не ругались, и это меня пугало, но у него была Пеппер, а затем и ребёнок, и… Думаю, он нашёл способ смириться с многими вещами.

Роуди задумывается на секунду.

– Тони редко терпел неудачи по-настоящему. Но на Титане он проиграл как никогда раньше. Конец света случился и не случился одновременно. Думаю, тогда он впервые – по крайней мере с тех пор, как стал Железным Человеком – осознал, что не всё зависит от него. Он думал, что ему надо искать искупление за многие дела. И, по-правде говоря, это было так. Как и мне. В плане, посмотри, на кого я работаю. Но он бы рождён в разработке оружия, и он продолжил это. Он собственными глазами увидел его значение, и это изменило его, в основном в лучшую сторону, но в одном плане в худшую, потому что он не мог себе дать возможность отдохнуть. Помнишь, когда Пеппер сказала ему, что он может отдохнуть… Она говорила об этом.

Плечи Роуди опускаются, и он кажется Питеру таким смертельно уставшим, что затихшее было чувство вины снова начинает скрестись в груди.

– Сейчас мы не в той ситуации. И, надеюсь, никогда не окажемся в ней снова. Но одним из моих главных сожалений касательно Тони является то, что я не смог помочь ему достигнуть этого состояния, пока он был ещё жив. Знаю, в этом нет моей вины, но я думаю, ты понял, что мы все теряем рациональность, когда случается нечто подобное. Некоторые вещи просто никогда не будут нам подвластны. Мы не всегда сможем добиться того конца, которого желаем, для нас самих и наших друзей.

Питер кивает, показывая, что слушает, но он не знает, как ему всё это осмыслить.

На каком-то уровне, однако, он знал, что речь пойдёт о нём. Он не так много знал о мистере Старке до того, как тот пришёл в его жизнь, но у него была причина обратиться именно к Питеру. Помимо тех видео на Ютубе, помимо необходимости помощи в Германии.

Ему почти что некомфортно от того, как близко он может соотнести себя с некоторыми из сказанных Роуди слов. Он прикусывает губу, снова отводит взгляд, затем спустя пару мгновений возвращает его обратно на собеседника.

– Я вам хоть чем-нибудь его напоминаю? – спрашивает Питер.

– Отчасти, да, – говорит Роуди. – Многими хорошими вещами.

– Поэтому вы мне помогаете? Не просто заступаетесь за меня, но позволяете мне жить с вами, а не в каком-нибудь отеле или убежище… Поэтому?

Роуди выдыхает через рот.

– Изначально потому, что так поступил бы он, но его тут нет. Это было тем, что повлияло на моё решение. Теперь я знаю, что оно было верным, ведь ты хороший парень, и тебе нужны правильные люди на твоей стороне. Этого не должно было произойти, но мы всё исправим.

– Конечно, – произносит Питер, но его разум уже перескакивает на другую тему. Что он бы не оказался в этой ситуации ,если бы не ЭДИТ. Если бы, в итоге, мистер Старк не оставил ему этот прощальный подарок, для которого, как он очень быстро понял, он не был достаточно хорош – или, может, просто не готов, если уж быть оптимистом. – Могу я ещё кое о чём вас спросить?

– Спрашивай.

– Почему я? Если я так напоминаю вам мистера Старка, то, скорее всего, и ему тоже напоминал, верно? Помню, он как-то сказал мне, что он хотел, чтобы я был лучше него, но… Он был Тони Старком, он был Железным Человеком, как ребёнок должен превзойти это? Почему… что… – он не знает, как описать это словами. Ему будет плохо от своих слов в любом случае, но. Это последнее, что ему нужно узнать. Последнее, в чем он хотел бы разобраться. – О чём он думал?

Роуди колеблется, словно бы он знает, что сказать за мертвеца, и ему лишь нужно найти нужные слова. Хотя если они действительно были настолько близки – и Питер думает, что, наверное, они были даже ближе – то тогда действительно Роуди может ответить за него.

– Две вещи, – начинает он. – Во-первых, у него было не совсем нормальное детство. Не такое, которое проживаешь сейчас ты – он сам сделал выбор пойти в супергерои, и, будучи взрослым, был готов бороться с последствиями – но всё же такое, которое исказило его восприятие. Ему пришлось быстро повзрослеть, и он думал, что преуспел в этом. Это было не так, но он был уверен в обратном. Так что он видит кого-то вроде тебя, и ты напоминаешь ему его самого, но даже более готового несмотря на куда ранний возраст, и первое, о чём он думает, это “Он справится”. Порой когда ты взрослеешь, ты забываешь, каково быть ребёнком, и все проблемы, от которых сейчас можно просто отмахнуться, были бы гораздо более тяжёлыми тогда, но ты этого не помнишь. Так что Тони увидел тебя и подумал, да, у него всё под контролем, и не видел ни одной причины думать иначе.

Роуди внезапно улыбается, словно бы зная, какой эффект произведут его следующие слова, и добавляет:

– И второе, думаю, ты напоминал ему Стива Роджерса.

Питер на какой-то момент отключается.

– Капитана Америку, – наконец произносит он.

– Ага, – кивает Роуди. – У них были… иные отношения. Отец Тони знал его во времена Второй Мировой. Провёл уйму времени в попытках найти его после того, как тот пропал во льдах, несмотря на то, что у него был собственный ребёнок, о котором надо было заботиться. У Тони были свои проблемы с отцом, но он также рос среди разговоров о том, каким замечательным был Стив Роджерс. Так что когда они встретились и не всегда сходились во взглядах – тебе ли не знать об этом – всё было сложно.

Роуди вздыхает.

– Но не думаю, что Тони когда-либо по-настоящему переставал быть идеалистом. Точно не после того, когда получил возможность узнать Стива получше. Они поладили. Они стали друзьями. Возможно, не в привычном смысле, как ты со своими друзьями. Думаю, между ними постоянно была борьба за то, чтобы сделать другого лучше, и именно так работали их отношения, – произносит Роуди. – Мы с Тони нечасто говорили о тебе, но из того, что мне удалось услышать, и из того, что я знаю о Тони, могу точно сказать: думаю, он заметил тебя. Он встретился с тобой. Он поговорил с тобой. И он подумал, что увидел в тебе свои лучшие качества. Но он сказал тебе, что хотел, чтобы ты был лучше него, потому что отлично знал свои отрицательные черты, и вместо этого видел в тебе лучшие черты Стива. Так что он подумал: “У этого пацана есть потенциал стать лучшим из нас.” То, в чём они расходились, он видел в тебе работающим как единое целое. И я думаю, именно поэтому он практически незамедлительно проявил к тебе такое неограниченное доверие: потому что как только у Тони появлялась подобная идея, он её ни за что не отпускал.

Питер пытается сделать глубокий вдох; на секунду его грудная клетка замирает. Роуди продолжает, щелкая пальцами перед носом Питера, немедленно возвращая его внимание на себя. Тот вскидывается и смотрит ему прямо в глаза – гарантия того, что он слушает.

– Эй. Эй. Помни мои слова. Тони был несовершенен. Он был моим лучшим другом, но у него было очень, очень много изъянов. Думаю, он был прав, когда поверил в тебя, но был не прав, когда сделал это слишком быстро. Думаю он забыл, что не все работают так же, как он сам. И я думаю за время своей жизни, во время твоего знакомства с ним, он понял. Я также знаю, что это ещё не конец, и многое из того, что тебя ждёт, будет хорошим, но также многое будет плохим.

Роуди смотрит ему в глаза так внимательно, что Питеру кажется, что он сейчас попытается взять его за руку или похлопать по плечу, но тот остаётся сидеть на месте.

– Так что мне нужно, чтобы ты не забывал кое о чём. Что он был человеком. Что ты тоже человек. Он совершал ошибки, и ты тоже будешь их совершать. Очень редко всё проходит гладко, так сказать, по прямой от пункта А в пункт Б. У него точно не получалось, как и у меня. И у тебя тоже не будет, – произносит Роуди. – Ты держался за его веру в тебя, потому что она делала тебя особенным. Но помни, что в тебе самом есть еще столько нераскрытого потенциала. Лучшее ещё впереди. Он его не увидит. Это займёт время. Но ты должен позволить всему идти своим чередом: так, как должно быть. И когда ты будешь старше и оглянешься назад на свои юношеские годы, ты поймёшь его решение. Просто… постарайся насладиться жизнью настолько, насколько это возможно.

Роуди хлопает Питера по спине, словно бы ставя точку. Мягко, но заключительно.

Питер чувствует подступающие снова слёзы. Он трёт глаза и кивает, почти собираясь опереться на Роуди и выпрямляясь в самый последний момент, словно бы его немного качнуло.

– Хорошо, – говорит он. – Спасибо.

Но поднимается, и только так он может возвышаться над Роуди. Взгляд сверху вниз открывает новую перспективу, и внезапно, с полнящейся мыслями головой, он чувствует давящую эмоциональную изнемождённость в воздухе. Он снова трёт глаза.

– Роуди? – спрашивает он сверху. Роуди поднимает голову. Питер не может прочитать его выражение лица и видит лишь отрешённость. Он не знает, хорошо это или плохо. Возможно, и то, и другое. – Вы не обязаны были… Спасибо. За то, что поделились со мной.

– Конечно, парень, – говорит Роуди, и Питер готов поклясться, что в его словах звучит та же размеренность, что была у мистера Старка.

========== Вариант А ==========

Вот оно. Вот твой последний шанс.

Заткнись. Я знаю. Я знаю.

Но всё же Питер не может не может выдавить из себя ни одного подходящего слова.

Он может говорить как обычно. Он может общаться с Сэмом с удивительной лёгкостью. Это напрягает, если так подумать. Если раньше слова застревали у него в горле, теперь они едва ли формируются: их настигает ранняя смерть ещё где-то внутри, и они сгорают в кислоте до того, как успевают проделать путь от диафрагмы к губам. И речь работает совсем не так, и слова не могут буквально растворяться в желудке, однако с ним происходит именно это.

Любые другие слова получаются прекрасно, как лёгкий тест по математике или же полёт по идеальной дуге в воздухе. Питер может спокойно рассказывать Сэму о звонках тёте и друзьям, и о том, как замечательно они поговорили. Не идеально – конечно, не обошлось без доли отрицательных эмоций – но Сэм говорит, что так и должно быть. Так лучше для обеих сторон. Ему стоит действовать в том же духе, если получается как у него, так и у них.

Питер соглашается. Все только рады будут, он инстинктивно это знает. Все по нему скучают. Он услышал многое, что ему необходимо было услышать. Может, они тоже.

(Он не рассказывает Сэму о разговоре с Роуди. Своеобразное негласное понимание: это было лично между ними. Переход за черту. Это не было тем, что ему нужно, чтобы улучшить своё состояние. Он вмешался в чужое личное пространство. Он забрал чужой кислород. Это был добровольный обмен, но это было личным. Роуди открыл Питеру часть себя, и Питер почти наверняка уверен, что он не откроет эту часть снова, возможно никогда.)

Сэм считает, что так и должно быть.

– Есть некоторые вещи, которые я не смогу тебе дать, – произносит он. – Чего многие на моём месте не смогут дать. Ты не можешь полагаться только на одного человека. Хорошая новость в том, что в твоей жизни уже есть такие люди.

– Но что если они подвергнутся опасности? – спрашивает Питер. – Как мне предотвратить это?

– Порой у тебя не будет получаться их защитить, – говорит Сэм. Питер думает о Лондоне; о смерти мистера Старка; о тёте Мэй за приоткрытой дверью на кухню, тихо плачущей в окружёнии бумаг с затратами на похороны, когда она думала, что он её не видел. – Мы не можем контролировать всё. Дорогие тебе люди могут пострадать просто однажды идя по улице, и это никак не будет связано с тобой. Такова жизнь.

– Но конкретно в моем случае… – начинает Питер.

Сэм поднимает руку.

– Питер, – говорит он, – да, есть дополнительный риск. Но ты сам выбрал стать частью этого. Твой мозг ещё развивается, ты не осознал до конца последствия этого выбора, но это всё ещё твой выбор. Думаю, ты сделал это, потому что в глубине души ты знал, что должен был. Для тебя это было правильным.

Сэм чуть откидывается на спинку дивана.

– Уже поздно оглядываться назад, так что смотри вперёд. Делай всё, что можешь, для тех, кого ты любишь, и они ответят тебе тем же. Да, они могут пострадать. Ты не можешь спасти всех. Такова жизнь. Но ты можешь контролировать то, сколько усилий ты прилагаешь. И, зная тебя, ты будешь стараться изо всех сил, потому что такой ты есть. Это хорошо, – говорит Сэм. – Прислушивайся к себе – не обязательно ко всем и вся вокруг, но к самому себе – и делай то, что считаешь правильным. Это уже привело тебя ко многому, так что продолжай следовать тем же путём.

Питер кивает, обдумывая свои варианты. Семя, которое он посадил у себя в голове, дало росток, продолжало тянуться вверх, и теперь он смотрит на то, как оно превращается в дерево, уже выше его самого – и ему надо решить, что с ним делать.

У него не получится, если он кому-то расскажет. Если не сработает, он может быть обречён. Если сработает, он может быть обречён.

Теперь у него есть два варианта того, что сказать. Питер отключает свой мозг, позволяя словам самим срываться с языка, позволяя подсознательному инстинкту сделать выбор за него.

– Думаю, я готов перейти к еженедельным встречам, – говорит он.

Ладно, думает он, услышав собственные слова. Он чувствует прилив облегчения. Вот оно. Вот направление, в котором он будет двигаться. Я могу работать с этим. Мне придётся.

– Да? – с интересом спрашивает Сэм.

– Да, – кивает Питер, и теперь, когда его мозг вернулся в режим онлайн, это легко. Так легко позволить словам выбраться наружу. – Когда Роуди вам позвонил, ситуация была критическая, верно? Я это знаю. Я не мог нормально жить. Вы пришли, и теперь я могу. Знаю, прошло всего три встречи, но я могу нормально функционировать. Это больше не срочно. Я знаю, что мне всё ещё нужна помощь, но я больше не сомневаюсь в реальности происходящего. Я достаточно ем и сплю. Да, мне ещё далеко до выздоровления, но мне лучше. Так что уже нет смысла встречаться так часто. Правда?

Сэм кивает.

– Ты хорошо всё обдумал?

– Да.

– Ладно, – говорит Сэм. – Это будет идеальным сценарием для нас обоих. Если тебе так нравится, то и мне тоже. Когда мне прийти снова: ровно через неделю или немного раньше? Выбери день для наших встреч.

Питер задумывается.

– Через полнедели? – спрашивает он. – Четыре дня? Сегодня пятница, так что… по вторникам?

– Вторник так вторник, – кивает Сэм. Питер благодарно ему улыбается и чувствует себя готовым.

– Почему ты ему не сказал? – спрашивает Квентин.

Питер резко поворачивает голову в его сторону, но не прекращает хождения кругами. Он двигался туда-сюда по ковру в его комнате, лихорадочно протаптывая на нём колею. Так легко было чувствовать умиротворение, после того, как он принял решение, но теперь, когда у него появилось время – аж несколько часов – на сомнения, тревожность вновь возвращается к нему.

То, что Квентин сейчас пытается её уменьшить, добавляет ему как уверенности, так и стресса. В вопросе нет издёвки или обвинения, нет, он искренен и полон беспокойства, и это последнее, о чём хочет думать Питер, если он действительно собирается осуществить задуманное.

– Ты знаешь, почему, – отвечает Питер. Роуди вернётся через два часа. Питер уже сделал все приготовления к ужину и теперь просто убивает время, ожидая, пока всё будет готово, пока наступит вечер.